Сказки служивого Воя Том II - Ненужный

Часть 9 Пазлы судьбы

Дни шли медленно, мучительно медленно. Выбитые окна залатали, осколки убрали, книги сложили на места. Всё в библиотеке Понивилля стало, как раньше, только её постоянная обитательница, ученица принцессы Селестии Твайлайт Спаркл изменилась. На её глазах был обращен в камень и убит один из немногих не родных жеребцов, чья жизнь ей была не безразлична. Этот факт повредил и без того эмоционально нестабильную психику единорожки. Изредка лавандовая пони впадала в уныние, граничащее с помешательством. В такие моменты рядом всегда был верный и преданный ассистент.

 — Твайлайт, — обратился дракончик, слегка прикоснувшись к пони когтистой лапкой, — выпей кружечку чаю с настоем из трав.

Единорожка медленно повернулась и потерев красные от слёз и недосыпа глаза, попыталась сосредоточиться на фарфоровой кружке. Та источая лёгкий дымок, немного подрагивая поднялась над серебрянным подносом и медленно перелетела к кобылке. Волшебница чуть подув, чтобы не обжечься, отпила из чашки.

 — Спасибо, Спайк. — ответила Твайлайт, изобразив легкую улыбку, — чтобы я без тебя делала?!

 — Сама бы заваривала чай. — улыбнувшись ответил дракончик, подливая ещё чаю.

- Да... сама.

 — Мне очень жаль Твайлайт. Если я могу хоть что‐нибудь для тебя сделать, то скажи. Только не плачь, я хоть и дракон, но всё равно не могу вынести когда ты плачешь.

Фиолетовая единорожка легко улыбнулась, от столь приятного проявления заботы и, придвинувшись к дракончику, заключила его в объятия своих мягких копыт.

- О, Спайк. Я больше не буду.

Прохладный лунный свет проскальзывало своими лучами сквозь окна, как через линзу, слабо освещая всё помещение, кроме маленького островка света свечи и мирно сидящих на нем единорожку и дракона. Твайлайт ещё раз провела глазами по поверхности рабочего стола. Ничего нового исписанные листы бумаг, вырезки из газет, открытая книга и фотокарточка. На потускневшем чёрно‐белом листке единорог в тёмном мундире, шапке-папахе, грустным взглядом и с абсолютно аморфной мордой, на которой не маячило и тени улыбки. «Почему мне так больно, — думала лавандовая единорожка, крепче прижимая к себе дракона, — Почему я снова страдаю из‐за него? Что тут можно любить?» Твайлайт моргнула, из лавандового глаза побежала слеза, но, вспомнив о своём обещании, единорожка утёрлась краешком копыта и сказала: «Пойдем спать».

Когда дракончик побрёл в сторону лестницы наверх, лавандовая пони закрыла книгу и в последний раз взглянув на фотографию в мутном пламени догорающей свечи прошептала: «Я люблю тебя Баян. Я всегда буду тебя любить». Легкий, почти бесшумный выдох и свеча приказала долго жить, а единорожка побрела наверх. Где её уже ждала тёплая, заботливо растеленная её ассистентом номер один, кроватка и крепкий сон.

Подруги старались поддержать Твайлайт. Пинки устраивала одну вечеринку за другой, Рарити и Флаттершай специально подчистили свои плотные графики, чтобы проводить с подругой как можно больше времени в спа или на пикнике. Все вместе элементы гармонии проводили одну пижамную вечеринку за другой, лишь бы не оставлять Твайлайт наедине с собой, со своими мыслями и своей потерей. Принцесса Селестия решила не вырывать подопечную из окружения друзей, но она своим приказом отправила третью особую ударно-заградительную сотню в полном составе с разведывательной миссией к южным границам Эквестрии с пустошью, чтобы как можно дольше Твайлайт ничто и никто не напоминал о Баяне. Самим элементам также скучать не пришлось, несколько «не обременительных» заданий от Селестии, вроде перевоспитания Дискорда или организации встречи и презентации Кристалльной империи как места проведения Эквестрийских игр. Но это была лишь ширма. Основное действие, как и полагается, развернулось в кулуарах дворца.

 — Сестра, неужели нельзя по другому? — умоляющим взглядом спросила принцесса Луна, опустив и прижав чёрные ушки к голове.

В пространстве, кажущемся безграничным из-за большого количества мерцающих объектов, экранов, зависших, казалось бы в воздухе и непонятной дымки, выделялись лишь три величественные фигуры.

 — К сожалению нет. — ответила белая аликорн, внимательно всматриваясь в широкий, статичный экран на котором её лучшая ученица пыталась работать, но раз за разом прерывалась на плач.

В лавандовых глазах правительницы читалась, вся горечь, что может быть лишь у матери за своего жеребёнка, переживающего потерю, чего-то очень важного. Но если мать способна долго и целенаправленно исцелять своё чадо силой своей чистой любви, то у принцессы Селестии время было ограничено.

 — Сегодня, Твайлайт должна выполнить моё очередное задание, которое изменит всё.

 — Она ещё слишком подавлена, — сказала розовая аликорн, с трёхцветной гривой и кьютимаркой в виде кристального сердца, — Тётя, может, не надо? Твайлайт нуждается в этой любви.

 — Я согласна Тия, — вновь вмешалась чёрный аликорн, — как можно, играть с судьбой Твайлайт Спаркл, будто она какая‐то игрушка. Посмотри как ей плохо.

 — Я вижу, но поверьте мне, если мы не сделаем это сейчас, то потом может быть слишком поздно. — спокойно ответила Селестия, покровительственно положив своё белое крыло на спину сестре. — Мы должны в первую очередь думать о стране. Помните?

 — Именно о Эквестрии я сейчас и забочусь. — Решительно ответила Луна. — Нельзя играться с судьбами живых существ, пусть даже с последними существами в Эквестрии. Такое насилие над личностью может привести к непредсказуемым последствиям.

 — Время от времени необходим жёсткий диктат даже в самом гармонично развитом обществе, если на кону сам факт существования этого общества. — Селестия, говорила так словно была высеченная из мрамора, твердо, но гладко и спокойно. — В таких случаях правителю необходимо брать на себя ответственность за самые непопулярные меры. От решений Твайлайт Спаркл уже сейчас зависела судьба и целой Кристальной империи, и тебя, Луна, и всей Эквестрии. Так почему вы считаете, что дальше будет по другому?

 — Я тоже хочу помочь Твайлайт Спаркл, но… — грустно опустив мордочку пробубнила себе под нос принцесса любви. — Но это не выход.

- Да. Я знаю, но сейчас это то немногое, что мы можем сделать для неё, а может и для всей Эквестрии. Но даже мне со столь мощным заклинанием одной не справиться, мне нужна ваша помощь.

 — Хорошо. — сдалась Луна. — Давай начнём.

 — А ты Каденс?

 — Если… это поможет Твайлайт, тогда, я… сделаю всё что в моих силах.

Неожиданно перед носом правительницы блеснула зелёная вспышка из которой появился свиток с уже примелькавшейся печатью. Селестия в рабочем порядке разломила печать и, бегло «пробежавшись» по тексту, заключила в ту же секунду, испепеляя пергамент: «Отлично, Твайлайт выпила настой и уже легла спать. Нужно начинать! Луна, — та подняла мордочку с широко открытыми глазами, — погрузи Твайлайт и всех обитателей библиотеки в крепкий и спокойный сон. Заблокируй Твайлайт в подсознании, пока я накладываю заклинание памяти. — иссиня-чёрный аликорн кивнула и исчезла во вспышке, — Каденс, держись рядом»

В миг ослепительный белый свет поглотил розовую и белую кобылок аликорнов, но только для того чтобы отступив явить их уже на деревянном полу библиотеки Понивилля. Темнота и спокойствие словно окутали своими мягкими бархатными лапами всё до чего не касался лунный свет. Миновав спящего на жердочке Совелия, принцессы медленно и тихо поднялись наверх, где свернувшись калачиком в своих постелях мирно посапывали малыш дракончик и лавандовая единорожка. Твайлайт спала с откинутым одеялом, прижав хвостик, словно котёнок, опустив фиолетовые ушки и весьма мило морща носик. Даже принцесса Селестия не смогла сдержать легкой улыбки от такого вида. «Твайлайт, моя верная ученица, надеюсь ты когда‐нибудь простишь меня!» — успела подумать напоследок правительница и сверкнув белым рогом, создала сферу средних размеров, которую, приложив немалые усилия, судя по испарине на лбу, переместила к Твайлайт. Ещё секунда и от белой магической сферы к голове и рогу единорожки протянулась искривлённая щупальца. Единорожка даже не проснулась, она лишь перевернулась на другой бок.

 — Каденс, — обратилась Селестия, — используй магию любви, собери все компоненты памяти о любви или романтических взаимоотношений Баяна и Твайлайт и выведи их.

Каденс лишь кивнула и воспламенив розовым сиянием рог, стала в быстром темпе сортировать небольшие отрывки памяти, что появлялись в сфере, как шары в лото. Только эти отрезки памяти имели разную форму, на каждом из которых, в зависимости от приоритета информации проигрывался тот или иной отрезок жизни единорожки. Некоторые были по форме круглыми гладкими и обтекаемыми, какие‐то больше походили на квадраты с острыми углами - это, как правило, были воспоминания о чем-то не очень приятном. Воспоминания о потери и горечи были самыми угловатыми, больше похожими на пяти-шести-восьми конечные звезды их острые углы так и норовили задеть или поцарапать другие воспоминания. Селестия быстро нашла самую черную кляксу в основании которой как на экране кинотеатра раз за разом во всех мелочах проигрывалась та роковая сцена в библиотеке. После каждого проигрыша сцена повторялась, некоторые червоточины отделившись от основной массы, словно масло в воде, липли ко всем остальным воспоминаниям которые были поблизости. Так что принцессе Селестии пришлось, очень сильно постараться чтобы сначала изолировать саму кляксу, в некое подобие саркофага, но труднее всего было её вытянуть. Ведь память сопротивляется любой потере, пусть даже и той от которой хозяин и рад был бы избавиться. Для памяти, как для матери, всё случившееся это её дети. Но правительница не сдавалась уперев копыта в сферу и пустив всю магию что только была ей доступна в рог, она стиснув зубы тянула этот Дискордов саркофаг из памяти, как тяжеленный чемодан с вокзала. Всё время недовольно шипящее пятно пыталось вырваться, раз за разом проверяя «крышку» на прочность. Последнее решительное усилие и саркофаг с грохотом упал на пол. Селестия аж прижала уши выправляя дыхание и глядя на поклажу, что сразу стала сжиматься в размерах пока не превратилась в маленькую слегка аляпистую, но основательную шкатулку, на замке. Грохот от падения, тем не менее, не разбудил никого из спящих в доме, что дало солнечной принцессе спокойно выдохнуть.

 — Как у тебя дела племянница?

Принцессе любви не составило труда выделить среди всего блока воспоминаний те что связаны с Баяном, ведь они имели яркую форму сердечек с цветом границы-рамки варьирующемся с мягко-розового до ярко-красного. Но тут возникла другая проблема.

 — Их слишком много тётя, я не могу их вытащить.

Селестия напрягла остатки сил и вместе они ещё раз попробовали вытянуть целый ворох сопротивляющихся сердечек. Но такое оказалось не под силу даже двум могущественным аликорнам.

 — Давай ещё раз. — скомандовала Селестия. — Тянем!

Резко магические путы обоих принцесс обрываются и Каденс с Селестией, не удержав равновесие, летят в стену где их спины находят жёсткий деревянный шкаф с книгами, статуэтками и цветным горшком.

 — Её сила растёт, — заключила принцесса Селестия, вставая и отряхиваясь от книг и земли из цветка.

 — Твайлайт не хочет отдавать эти воспоминания, тётя, боюсь мы не сможем их извлечь. — шепотом сказала Каденс, вставая на все четыре копыта и поправив съехавшую корону. — Что будем делать? Может оставим так как есть?

- Нет. — решительно «отрезала» старшая принцесса, подходя ближе к сфере. — Если мы оставим как есть Твайлайт, будет задаваться вопросами, где и куда пропал Баян. Рано или поздно она докопается до правды и тогда червоточина возникнет вновь, но будет ещё больше и агрессивнее из-за чувства вины, перед забытым героем.

 — Что же нам делать?

 — Раз мы не можем извлечь эти воспоминания, — ответила принцесса Селестия повернувшись к племяннице, — Мы их заблокируем прямо в её памяти.

Принцесса Ми Аморе Каденция, принцесса самого светлого чувства на свете, призванная нести любовь, сейчас эту самую любовь отбирала. Чувствовала она себя крайне мерзко, словно сама добровольно поменялась с Кризалис местами. Единственное что удерживало розовую кобылку от решения бросить всё, это не недовольство тети могущественной правительницы и сильнейшего аликорна Эквестрии, это надежда что её дорогой малышке Твайлайт станет легче. Принцесса Селестия всё бы поняла и простила племянницу, если бы та отказалась. Но вот розовый аликорн аккуратно собрала вновь на дне сферы «пучок» отрезков памяти Твайлайт, в виде сердечек, где была она и Баян, как правило в них память запоминала лишь её и его, всё остальное затиралось и замыливалось. Были там и подарки, и первый поцелуй, и объятия, и посиделки в библиотеке, и последнее роковое признание, и букет ландышей, так горячо любимых лавандовой единорожкой. Затем Каденс, с робкой слезой сожаления сотворила прямо в сфере объёмный сундук, куда и определила все эти «сердечки». Массивная крышка захлопнулась на замок и дело было сделано. Твайлайт забудет что когда‐то в её жизни был жеребец, что любил её больше жизни. Принцесса Селестия, вновь зажгла магию своего рога и после небольшого завершающего ритуала, обеспокоенно посмотрела на Каденс, покровительственно, укрыв её своим крылом. Пока сфера памяти медленно сдувалась аликорны сидели и смотрели, как всё возвращается на круги своя. Вернее, почти всё.

 — А что теперь будет с этим? — спросила Каденс указав на запертую шкатулку, что лежала на полу.

 — Я заберу её и спрячу в тайнике, где никто и никогда её не найдет.

Принцесса слевитировала «саркофаг» с червоточиной Твайлайт себе под белое крыло и уже собиралась идти, как уловила подавленно жалостливый взгляд нежно-фиолетовых глаз племянницы и, остановившись, присела рядышком.

 — Мы всё сделали правильно, Каденс. — шепнула белый аликорн на розовое ушко кобылки, — пусть малышка Твайлайт ещё побудет невинным жеребёнком.

 — А как же любовь?

 — Первая любовь всегда несчастна. Твайлайт полюбит вновь, как в первый раз, — вставая и направляясь к лестнице спокойно ответила Селестия, в то время как на её пути все книжки, статуэтки и даже горшок с цветком занимали свои места на полке, — может ни сегодня, ни завтра, но скоро.

 — Я имею ввиду ту любовь, что она испытывала к Баяну. Что будет если она вскроется? — всё ещё опасаясь шуметь спросила полу шепотом принцесса.

 — Только если Твайлайт вновь встретится с предметом её душевных страданий, а это как ты понимаешь невозможно, так как Баян погиб.

Каденс больше нечего было сказать она молча стояла возле Селестии, когда та внимательно осмотрев рабочий стол своей лучшей ученицы и финальным штрихом обратила в прах, все газетные статьи и пожелтевший измятый кусок негатива. Через секунду всё было кончено, на чистом рабочем столе остался лишь древний фолиант, что сама принцесса Селестия прислала прошлым днем. И теперь осталось лишь подождать, когда её способная ученица выполнит задание, а именно не закончит древнее заклинание Старсвирла Бородатого.

 — Нам пора. Скоро восход. — обратилась Селестия к Каденс и, открыв дверь на балкон, воспарила в небо, удерживая шкатулку телекинезом.

Принцессы удалялись прочь, от Понивилля, в сторону Кантерлота. Разрезая ночную гладь и еле-еле тревожа её шелестом своих крыльев. «Я уверена, — думала правительница, — Твайлайт Спаркл выполнит это задание, как всегда успешно и тогда это уже будет не та Твайлайт Спаркл. А Баян? Баяна уже всё равно не вернуть. Ему посмертно Орден феникса II степени и вечная память. О нём есть кому страдать и помнить».

Вот уже виднеются башни и купола Кантерлотского дворца. Принцесса Селестия пошла на снижение первой, так как балкон в её опочивальню был ближе всего. Принцесса любви направилась следом за старшим аликорном и когда та приземлилась, Селестия повернувшись со всей серьёзностью сказала: «Ничего не было Каденс. Обо всём случившемся никому нельзя говорить. Ни-ко-му!». Повисла тишина. Розовый аликорн тихо и смиренно, опустив голову, стояла неподвижно пока тетя не скрылась за занавесками опочивальни. Каденс пришлось пролететь чуть дальше. Поддавшись ветру, что слегка развеял накопившиеся мысли и переживания, но от усталости принцесса не могла ничего внятно сформулировать в своей голове. Ни одной мысли, и лишь когда нежные розовые копытца встали на твердь балкона её апартаментов Каденс прошептала: «Прости меня Твайлайт. Прости меня Баян. Прости, если сможешь». Из закрытых глаз на мраморный пол упали две слезы, словно два осколка чего то целого разбившегося об непреодолимую преграду. Непреодолимую особенно для любви.

…
Всюду власть ночи. Но не до сна тем кто призван судьбой стеречь и оберегать покой. Заупряжские вои, в тысяче километрах от родных станиц и сотнях от своих невест. Хоть это и не было чем-то сверхъестественным, но воям тоже было тяжело свыкнуться с мыслью о потере любимого командира. Надолго в лагерях смолкла лихая гармошка и не лилась залихватская песня из гитары сотника Копья. Черного пегаса по личной протекции принцессы Луны повысили в звании. Видимо у повелительныцы ночи и грёз были далекоидущие планы на лихого воя-пегаса. Хотя и самого червонного жеребца после всего случившегося сложно было узнать. Куда-то исчезло его бездумность и позерство, а в поведение почти перестало выпирать старшинское ханженство. Может быть тогда стоя над каменными обломками своего боевого друга Копьё впервые задался вопросом. Ради чего всё это? Все неудобства, голод, холод, лишения и смерть и ад со всех сторон. Не ради денег, потому что каждый вой прекрасно знает цену деньгам во время службы на линии. Не ради славы, так как слава — это дистиллированные заслуги бойца перед войском, народом и государством, брошенные на рулетку истории. Не ради долга, потому что долг — это и есть в сущности каждое разумное существо, а не сухое словесное определение. Тогда зачем?

Сотник Ратнокрыл «Чёрный барон» Копьё, как всегда в своей белой-наградной папахе стоял на опушке леса, устремив взгляд в даль. Над верхушками деревьев мирно плыли, белые караваны облаков, уходя на север, где ещё можно было увидеть небесный город — Клаудсдейл. Лишь на секунду Копьё задержался взором на этом шедевре пегасьей архитектуры. И как будто снова он увидел себя на балу в поместье Макклауда, тестя и отчима по совместительству. Десятки гостей, суета прислуги с подносами, брызги яблочного шампанского и веселье. Здравница принцессам и объявление о предстоящей двойной свадьбе. Почти половину вечера пришлось провести сотнику Копьё и его суженной Флаттершай улыбаясь и принимая поздравления, что для застенчивой кобылки было крайне тяжело. Что бы ей было легче суженный положил нежно-жёлтой пегасочке своё крыло на спину, словно стараясь согреть. Флаттершай, это действительно помогло.

 — Копьё, — тихо обратилась пони, стоя на облачном балконе в компании своего единственного и особенного жеребца, — тебе обязательно надо идти туда?

- Да, Флаттершай, я должен вести сотню. Это приказ принцессы Селестии. — подойдя ближе ответил вороной пегас. — Не грусти, я вернусь и мы… — пегас улыбнулся, нежно приподняв за подбородок мордочку кобылки, — всё наверстаем.

 — Хорошо, только будь пожалуйста осторожен.

Копьё вспомнил, как нежные, словно шелк, губы обожгли его тогда, как тихий мелодичный голосок шепнул ему на ухо, что любит и будет ждать.

 — Я люблю тебя. — звучит робкий шёпот.

Вороной жеребец, как на яву впомнил запах её прекрасных розовых прядей. Этот божественный сладкий запах росы и полевых цветов. Совершенная кобылка. Застывшее чувство горечи раставания в добрых глазах цвета бирюзы. Обнимая друг друга, пегасы продолжали стоять на прохладномном ночном воздухе согревая друг друга своим теплом. Как же тогда вою-пегасу хотелось остаться с Флаттершай, просто, остаться с ней. Но присяга велела, выполнить приказ.

Вороной пегас не держал обиды на Селестию или полковника Шайнинг Армора, он понимал, что вои, как наиболее мобильные формирования лучше всего подходят для разведки. Опасные южные пустоши никогда не отличались спокойными дорогами и приятным соседством. То бандиты объявятся, то налёт чейнджлингов, то ещё какая нечисть на дороге баловать начнёт. Страшно жить в мире пропитанном магией, как промокашка, иногда смертельно страшно. Но разве не вои, брошенные на заре Эквестрии своими командирами, королями и канцлерами, на землях где сам Дискорд свой праздник пировал. И привыкая в схватках не на жизнь, а насмерть, глядеть ужасу в очи, разве не вои, сплотив ряды своих полков и встав стеной перестали ведать хоть какой‐то страх. Впитав и усвоив, что перед смертью все равны и богатые и бедные, и красивые и не очень, и земные пони и пегасы с единорогами. Смерть это всего лишь смерть. Такая у служивого доля и это понимал не только Копьё.

Сейчас, в сумерках раннего утра, стоя над командирской планшеткой с картой, червоный пегас в свете костра зачарованно всматривался в географические изгибы. Как будто вместе с чином сотника, Копьё принял и образ Баяна, всегда сосредоточенного и задумчивого. Приемственность всегда была сильной стороной воев.

 — Товарищ сотник, — донеслось сзади, Копьё ещё плохо реагировал на свой новый чин. — Товарищ сотник!

Пегас в черном войсковом мундире медленно повернулся к массивному, белому «по умолчанию» единорогу. Вид последнего давно потерял опрятный вид, весь в пыли, с полами запачканными грязью. Разведка никогда не была легкой прогулкой. Иногда приходилось пробираться по смрадным болотам и непроходимым дебрям. С постоянным риском того, что враг успеет увидеть и среагировать быстрее тебя.

 — Докладываю, — начал как положено, единорог, обтерев переднее копыто об траву и показывая на карту, продолжил, — древесные волки здесь тропу себе пробили, след свежий, голов шестнадцать, уходят в сторону Змеиной реки. Есть следы драконьих лап, но это молодняк, держится особняком. Вот здесь гнездо мантикор.

 — Потери?

 — Пара василисков, … выскочили перед дозорными, … в общем… в лесу теперь на пару ящериц меньше.

 — У тебя потери есть, Кольцо?

- Нет. Урядник хорошо среагировал.

Два десятка жеребцов, что вышли вместе с хорунжим Кольцо, выглядели ничуть не лучше командира. Измотанные, потому что большое растояние необходимо было преодолевать именно галопом без отдыха, изредка переходя на рысь. Взлетать нельзя, так как силы нужно было беречь на бой или отступление. Вои, выйдя к своим «падали» у костров прямо на траву и почти в секунду засыпали, даже не вычистив гривы и хвосты от застрявших в них мелких веток и шипов растений. На позиции выходила дозорная группа. Это была необходимая процедура, не только для поддержания безопасности, но и для обучения молодых воев, так как боевую задачу способен выполнить лишь выносливый и хорошо обученный боец. Каждый старослужащий вой, не говоря уже о хорунжем Кольцо, знал и помнил что тяжело в учении, легко в бою, во многом это и определяло боеспособность воев. Они были практиками, а не теоретиками. Оглядев ещё раз своих бойцов красными от усталости глазами, белый единорог лег на траву, подтянув пучёк сена под ребра и сомкнув глаза стал засыпать. В последний вечер перед маршем, Копьё встречался вновь с ней. С той, что покорила сердце жеребца и стала его судьбой. Вновь чудный нежный и пьянящий яблочный аромат медовой гривы прошелся по воспоминаниям, как туча голодных параспрайтов. Неоставляя ничего лишь образ прекрасной кобылки с зелеными глазами и веснушками. Хоть Кольцо и Эпплджек были женаты уже как второй месяц, но той ночью в темноте яблоневой рощи, они ещё разок захотели поиграть в пылко влюблённых. Той бархатной ночью Кольцо, никуда не спешил и долго целовал, те горячие и чувственные губы, что буквально сводили белого единорога с ума. Потом жеребчик стал целовать загорелый носик плавно и уже под задорное хихиканье спускаясь к веснушкам и ниже. Эпплджек, облокотившись спиной на яблоню, тоже не спешила, как только так сразу прикусив белое ухо своего возлюбленного. Получая очередную порцию поцелуев яблочная пони слегка посмеиваясь начинала игриво покусывать ушную раковину, заигрывая со своим избранником. Тут жеребец добрался до мягкого и упругого животика кобылки, как Эпплджек стала отстраняться.

 — В чём дело, яблочко?

Эпплджек растерянно смотрела на прерванного жеребца, поджимая нижнюю губу, словно нашкодившая дочка незнающая как ей признаться. Её зелёные глаза были красноречивее.

 — Я что‐то сделал не так?

- Нет, Кольцо, я… я не знаю, как сказать тебе, но я… — фермерша резко подалась вперёд, старалась обнять единорога покрепче и при этом не расплакаться, как маленькая кобылочка. —, но я… я боюсь…

- Что? Кого? — пришел в себя Кольцо, уже готовый сломать хребет кому угодно и чему угодно, вырвать и перекалечить всё что выпирает. Тогда он был готов на всё. — Со мной вам нечего бояться.

- Нет, — не смогла сдержаться Эпплджек и прослезилась, — я боюсь за тебя. Я боюсь, что ты… как Баян… больше не вернёшься. Что тебя убьют. И я… я не смогу жить.

Сильная и несгибаемая кобылка, всё-таки расплакалась «закутав» морду в чёрный мундир, на груди жеребца. Своего жеребца-единорога. В особо сложные дни своей жизни, Эпплджек убегала по ночам в яблоневый сад подальше от дома, где обняв большую яблоню могла позволить себе поплакать. Фермерша всегда держала себя в ежовых накопытниках, ради фермы, ради семьи, ради родителей. Теперь кобылке было кому доверить самое сокровенное, но на примере своей подруги она увидела как легко можно потерять нечто дорогое и как будет больно.

 — Тише, тише, — стал тихим голосом успокаивать Кольцо, плачущую кобылку. — Без тебя, Эпплджек, мне жизнь будет без надобности. За тебя, я пойду в любой огонь. А там чему быть того не миновать. Не бойся родная.

 — Я не хочу тебя потерять. Не уходи.

 — Я должен. Как молодые без меня там врагов сдюжат, если я тут отсиживаться буду.

Белое копыто аккуратно гладило пшеничного цвета гриву, распутывая спутавшиеся участки. Так продолжалось пока тёплая маленькая, по сравнению с жеребцом, кобылка окончательно не успокоилась.

 — Я тебя люблю. — шепнул Кольцо на прижатое к голове ухо Эпплджек.

 — Я беременна.

Кольцо, растерянно посмотрел в зелёные глаза Эпплджек, где в перемешку с честным признанием была искренняя тревога и любовь. Жеребец немного отстранился, но лишь для того, чтобы легонько погладить рыженький животик Эпплджек. Копыта кобылки сразу обхватили копыто мужа прижав его к себе.

 — Той ночью, — начала рассказывать земная пони, - ну, помнишь, когда ты приходил проведать Эпплблум, а потом я пошла тебя провожать и мы решили… «отведать пирожка» на сеновале в амбаре. Так тогда я… — Эпплджек сглотнула нервный ком в горле, словно была в чем-то виновата, — я была в охоте, и с каждой минутой рядом с тобой… мне всё сложнее было себя контролировать.

Кольцо прервал малосвязную речь своей избранницы крепким поцелуем. Эпплджек сразу перестала дрожать и плакать, вся тревога прошла в долю секунды и пони поняла, что этот белый единорог будет с ней, не смотря ни на что. Впервые Эпплджек ощутила себя кобылкой за каменной стеной. Она расслабилась и приняла сперва ласку мужа, а чуть позже и всю его любовь в себя. Звонкое «Иииииеха!» огласило всю округу, а закончилось всё в том же месте, что и два месяца назад, на сеновале в амбаре. И лишь луч света явил себя новому дню, оранжевая кобылка, лежа в объятиях мощных белых копыт, глядела в карие глаза богатыря-единорога.

 — У нас будет сын. — радостно прошептал единорог, тыкаясь носом в свою зеленоглазую красавицу.

 — Или лапочка-дочка. — в ответ с улыбкой промурлыкала Эпплджек, отвечая на ласку.

 — А бабуля Смит уже знает? — спросил Кольцо.

- Нет, я хотела сделать объявление на съезде семьи Эппл о нашем браке и моём… положении.

…
Подъём в пять утра, или вообще в любую минуту по тревоге. Тишь порвёт на две неравные половины, командой: «АЙДА!». И скакать весь день, затем привал и не разбивая лагерь, воям это не нужно, приём пищи. Иногда закусывая сырой древесной корой и травой что под копытами. В конце дня, вновь деление на отряды заступление в ночное дежурство и слушаем лес. Никто в Эквестрии не умеет так слушать лес, как Заупряжский вой. Каждый шорох, каждый щелчок, может стать последним, что ты услышишь в этой жизни. Нужно держать ухо в остро иначе, твой посмертный крик никто не разберет во тьме.

Хорунжий Петля один из немногих кто не изменил своей манере поведения. Он так и оставался весёлым и жизнерадостным, никогда не унывающим вечно молодым жеребцом-пегасом. Даже сейчас, когда ему с отрядом пришла пора, идти в дозор. Вдруг начался дождь, раскаты грома и молний, лишь на миг дырявили ночную мглу, не давая глазам привыкнуть к темноте. Хотелось спать всем, но спать можно было только по очереди, завернувшись в плащ-палатку. И всё равно на утро ты был мокрый, как слизень. Хорунжий Петля закрыл слипающиеся усталые глаза, как сразу перед ним на черном фоне возникла его милая розовая кудряшка, что осталась в Понивилле, как ему казалось.

 — Приветик, спишь?! — задорно спросила Пинки, как всегда улыбаясь от уха до уха, — А я вот недавно в магическом озере искупалась, а потом по городу бегали десятки моих двойников, а в конце Твайлайт чтобы найти настоящую меня заставила нас всех смотреть, как сохнет краска. Было весело. Вообще, как вы ушли, столько всего произошло. Флаттершай умудрилась Дискорда перевоспитать, так что теперь он наш друг. А Твайлайт же теперь… Ну ладно, ты наверное устал, не буду мешать.

Розовая пони стояла, как вкопанная и смотрела прямо перед собой. Смотрела так настойчиво, что становилось не посебе. Хотелось вскочить и закричать. Пинки Пай — пони которая не может и минуты усидеть на месте, просто стояла и смотрела стеклянными голубыми глазами, словно сквозь тебя прямо в душу. Больше такое продолжаться не могло. Прозвучал хлопок и из него появился серый жеребчик-пегас в мокром чёрном войсковом мундире и папахе.

 — Пинки, — укоризненно обратился Петля, — Ну я же в дозоре.

- Ой, — прикрыла пони кончиком копыта рот, — прости, прости, просто я по тебе… очень, очень и очень соскучилась.

 — И поэтому сломала пятую стену?

Пони закивала как маятник.

 — Я тоже соскучился. Но сейчас я должен сосредоточиться на…

 — Оки-Доки-Локи. — розовая пони скакнула вперёд и чмокнула пегаса в нос.

…
Неожиданно тёмный фон вместе с Пинки Пай, исчез растворился в мгновение ока. Дождь уже перестал идти, в лесу где сидели вои было тихо, до жути тихо. Вой пегас огляделся и увидел копыто потревожившего его жеребца. Вахмистр лишь кивнул в сторону, трёх рядом стоящих дерева, и двух кустарников поросших на расстоянии в два шага от них. Сперва серый пегас с просоня не понял, зачем его разбудили, мало ли что во тьме привидеться может, но затем глаза вырвали движение. Аккуратное, робкое, движение тела и вот уже кто‐то или что‐то пониподобное показалось на тропинке. В медленно приближающемся силуэте отчетливо виднелся рог, грива, и копыта, но в движениях была видна какая‐то нервозность, страх и неуверенность. Что здесь может делать пони, в несколько сот километрах от населённых пунктов. К тому же это существо постоянно озиралось, чутко прислушивалось к каждому шороху и шло вперёд, словно кралось явно не подозревая кто его там поджидает. Петля залёг вместе с вахмистром глубже в траву, подпуская ночного гостя поближе. Остальным был дан сигнал не высовываться и вои с замиранием сердца следили за каждым движением. Вот Петля делает последний вдох и когда до цели остаётся один шаг, та неожиданно замирает и начинает оглядываться назад. Пора.

Пегас выскакивает из травы и буквально сносит «пони» с ног, в это время подскакивает и вахмистр, набрасывая верёвки на копыта сопротивляющегося гостя. В миг Петля нащупал где у этого существа морда, так как блеснувшие в лунном свете клыки попытались вцепиться офицеру в горло, но резкий удар копыта между глаз, отправил гостя в забвение. Всё было кончено.

— Поднимай наших, — скомандовал Петля, вставая со связанного ченджлинга, давая сердцу успокоиться, — пусть доставят сотнику нашего гостя.