Метка Судьбы

Глава 4

15.

Я закрыла глаза и сжала зубы так, что они начали болеть.
«Любое живое существо достойно сострадания». Да, бабушка? Тогда мне придется признать, что эти цветастые пони и пегасы — мертвы. Они умерли тогда, когда решили делать то, что делают.
Я заканчивала вполголоса читать ритуальную песнь для Имары, когда позади раздался шорох. А, мои соседи. Я уже и забыла о них. Правда, обернувшись, я никого не увидела. В заднюю часть фургона свет из двери и двух узких окошек не попадал, а все зебры сбились в кучу как раз там. Я даже не могла определить сколько их.
— Эээ... здравствуйте? — сказала я, и тут же услышала крик охранника:
— Эй, молчать там мне!.
Из темноты вырвалось несколько испуганных вздохов, но мне никто так и не ответил. Эти зебры, пожалуй, живы не больше, чем их надзиратели.
Я долго не могла лечь без того, чтобы грудь не разрывала ужасная боль. Если бы мои вещи не обратились в пепел, я уже давно была бы цела. Ну, по крайней мере не чувствовала бы этой адской боли при каждом движении. Приняв, наконец, более-менее удобную позу в углу повозки, я попыталась расслабиться и медитировать. Дыхание получалось только поверхностным, при каждом глубоком вдохе боль от сломанных ребер давала о себе знать с новой силой. Я никак не могла мысленно ухватить ту невидимую нить, которая уводит мой разум в мир спокойствия и всепонимания. Что ж... я была жива и могла двигаться, это уже что-то значило.
С приближением ночи лагерь постепенно затихал. Нашего охранника сменил другой, и закрыл решетчатую дверь нашего фургона тканевой занавеской. Всё внутри погрузилось в непроглядный мрак. Хотелось есть, но еще больше хотелось пить. Зебры в другом конце повозки начали понемногу шевелиться и еле слышно перешептываться. Я попыталась, было, поговорить с ними, но при любом моем слове они затихали и переставали двигаться. Да что с ними такое то? Вскоре, несмотря на страх, боль и жажду я почувствовала, как погружаюсь в сон.
Сон был странным. Такие яркие и запоминающиеся сны мне снились только однажды, когда я нечаянно уронила в очаг мешочек с какой-то бабушкиной травой, и надышалась получившимся дымом.
Мне снился лес. Огромные, в несколько обхватов, стволы деревьев, закрывающих своими кронами солнце, которое пробивалось вниз только отдельными лучиками. Сочная зеленая трава под копытами. Цветы невообразимой красоты, название которых я даже не могла припомнить. Пение неведомых птиц в ветвях, и какие-то маленькие забавные зверушки, прыгающие с ветки на ветку. И среди всего этого великолепия — очень странные животные. Огромные, размером с гору, прозрачные медведи. Какие-то невообразимые помеси гигантских скорпионов, львов, и Луна знает чего еще. Гигантская змея со странной головой, извивающаяся в быстрых водах лесной реки. Но все эти пугающие твари жили своей жизнью. Растили потомство, охотились ради пропитания, мирно спали и смотрели на звезды. И, несмотря на их пугающий внешний вид, я почувствовала, что всё это правильно. Всё это хорошо.

16.

Солнце... Такое тёплое. Оно проникало сквозь закрытые веки ярко-красными разводами. Под его лучами не чувствовалась даже боль в ребрах. Я сладко зевнула и начала переворачиваться на другой бок, чтобы не упустить ни одного лучика, как вдруг сверху обрушился поток оглушительно холодной воды. От неожиданности я вскочила, поскользнулась и снова упала, прямо на больной бок. Если бы в легких было достаточно воздуха, я бы закричала от боли. Вслед за первым, последовал и второй поток воды, и третий, и четвертый, и Луна знает сколько еще. Об меня запнулась другая зебра, метавшаяся по клетке. Еще одна наступила мне на ногу, и еще кто-то на хвост. Внезапно потоки воды прекратились, и над всем этим хаосом послышался хохот. С трудом разлепив глаза, отвыкшие от яркого солнечного света, и убрав с глаз мокрую гриву, я увидела, что крыши нашей клетки больше не было, а над нами на фоне ярко-голубого неба висели и хохотали три пегаса с большими вёдрами.
И тут я поняла, что впервые вижу своих соседей по клетке. О Солнце, они выглядели так, будто попали в бочку с камнями, катящуюся со склона горы. Одна из них лежала рядом со мной, прямо в грязи. Зебра судорожно дышала, широко раскрыв чёрные глаза. Они, наверное, подумали, что их собираются утопить.
— Всё, хватит с них, закрывай коробочку, — послышалось сверху. Два пегаса спустились к нашей клетке и закрыли двустворчатую крышу как огромный сундук. Зебры, тут же опять забились в свой угол, я подошла к решетчатой двери и выглянула наружу.

Лагерь был свернут. Палатки убраны, костры погашены. Слева послышалась возня: пятеро земных пони с трудом толкали другую повозку, полную зебр, к центру лагеря. Интересно, как они собираются везти её на дальнее расстояние? Может у них где-то есть тягловые быки?
Но вместо быков в повозку впрягся всего один пегас. Пока он затягивал на себе сбрую, пятеро пони запрыгнули на крышу повозки и тоже начали привязываться специальными кожаными ремешками. Что за нелепость? Один пегас? Неужели они такие... эта мысли застряла у меня в голове, потому что через секунду пегас взмахнул крыльями, подняв облако пыли, повозка легко оторвалась от земли вместе с ним, развернулась и улетела. От изумления я раскрыла рот. Вслед за первой повозкой последовала другая, и вскоре настала очередь нашей, она закачалась, когда на крышу стали взбираться пони.
— Погнали! — послышалось спереди, пол подо мной дрогнул, и земля стремительно провалилась куда-то вниз. У меня перехватило дыхание, и я села, инстинктивно пытаясь схватиться за что-нибудь. Но пол был гладким и мокрым, единственное, за что можно было надежно ухватиться это прутья решетки на двери, но когда я подползла к ней ближе, то почувствовала головокружение. Мы летели не очень высоко, примерно в рост трех деревьев от земли, но мы летели. Повозка тихо поскрипывала и покачивалась с боку набок, в прутьях решетки свистел ветер, а под нами быстро проплывала саванна, с разбегающимися в стороны антилопами, извилистой блестящей змеёй реки и желто-зелеными пятнами травы.
— Ух, люблю я это дело! — крикнул какой-то пони с крыши, и остальные поддержали его одобрительными возгласами. Вскоре сидевшие сверху увлеклись каким-то разговором, а я, немного привстав, посмотрела в узкое окошко в передней стенке повозки, и увидела знакомую синюю шерсть и серую гриву Лупа. Он тянул огромную повозку, легонько и размеренно помахивая крыльями. Далеко впереди виднелась другая повозка, вылетевшая раньше нас.
Внезапно я отшатнулась, когда в окошке показалась морда Мигла. Оказывается, впереди устроена специальная скамейка, на которой сидели Мигл слева, и Роуп справа.
— Ты что-то замышляешь, мелюзга? — спросил Мигл, просовывая копыто между прутьями решетки и пытаясь оттолкнуть меня.
— Да оставь ты ее, пусть пялится, — крикнул Луп повернув голову назад. — Первый полет, как-никак. Не укусит же она тебя за задницу.
— Меня это нервирует. У нее такой взгляд, будто она насквозь видит. Еще и глазища эти странные.
— Расслабься, дырку взглядом она в тебе не провертит, — хохотнул Луп, — Да, Зекора?
— Да вы уже успели подружиться, как я погляжу. Может ты решил ее себе оставить да уйти на покой, а? Тебя что, тянет на таких? Или просто на молоденьких?
— Заткнулся бы ты, и валил к ребятам наверх. Они там карты затеяли, упустишь свой куш.
Мигл спохватился, отстегнул привязные ремешки, и ловко вскарабкался на крышу.

Воздух стал сухим и горячим. На второй день мы полетели над пустыней. Песчаные дюны простирались так далеко, насколько хватало глаз, и я все острее чувствовала жажду. На ночном привале среди голых камней нам не дали ни капли воды.

— Не смотри вперед, песчинка на такой скорости в глаз попадет, можешь зрение потерять, — сказал Луп. Я заметила, что сам он давно надел огромные круглые очки.
— А куда мы летим? — поморщившись от боли, крикнула я, заставив пони наверху сначала замолчать, а потом разразиться потоком каких-то не то шуток, не то подколок, ни одну из которых я так и не разобрала.
— Да не ори ты так, я тебя прекрасно слышу, — процедил Луп, — далеко летим. Вчера миновали вашу столицу, к вечеру будем в Дромедоре.
— Какую «Нашу столицу»?
— Ну, вашу столицу.
— У нас есть столица?
— У любой страны должна быть столица.
— У нас есть страна? Какая страна?

Луп коротко хохотнул.

— Да, правда, что-то я не подумал что ты из дикой местности. Вообще-то, окажись ты на любой части суши, ты всегда будешь на территории какой-нибудь страны. И твоя саванна — не исключение.
— А как называется наша...страна?

Луп опять засмеялся.

— Ты не поверишь! Зебрика она называется. А столица — огромная вонючая деревня, полная тощих грязных зебр, живущих в таких же грязных лачугах. А посреди всего этого дерьма — огромный богатый королевский дворец, где живут такие же зебры, только жирные. И, поверь, тем, кто во дворце абсолютно плевать на таких как ты. Они продают собственный народ, за гроши. Хотя, если подумать, народу-то на них тоже плевать. Вот так и устроен мир, детка. Живешь себе, живешь, скачешь по саванне, а потом оказывается, что ты скачешь по чьей-то земле. Вам еще повезло, что не заставляют платить налоги, как верблюдов. Уж этим-то бедолагам даже ты не позавидуешь, поверь. Кстати, мы к ним и летим, в Дромедор. Как по мне — так больше походит на огромный рынок, чем на город. Хотя ты и сама увидишь скоро.
— А зачем нас туда везут?
— Ох, ну и вопросы ты задаешь. Спроси еще «почему солнышко встает».

Я, было, хотела сказать про Солнце, но поняла, что это был сарказм.

— Тебя продадут в рабство, девочка. Как и всех тех, кого мы с собой везем. — проговорил пегас, и я почему-то уловила в его голосе нотку какой-то грусти, — Тебе еще повезло с внешностью, вряд ли попадешь на каменоломни. А вот все остальные твои соседи, скорее всего, туда и угодят. А на каменоломнях редко кто проживает больше пары-тройки лет.
— А что с моей внешностью?
— Ну как что. Ты в зеркало смотрелась когда-нибудь? Готов поспорить, что за тобой все парни в деревне бегали. Еще и глаза у тебя немного... нестандартные. В общем, всё по высшему разряду. За тебя отвалят кучу монет, скорее всего даже больше чем за эти мешки с костями, что сидят с тобой в клетке.

Я вспомнила Имару, и у меня сжалось сердце. Роуп дернулся и сложил копыта на груди, поудобнее устраиваясь на сидении.

— А вот сколько за тебя отвалят, и куда ты попадешь, это уже моя забота. Так что веди себя смирно и не выкидывай фокусов, иначе я могу нечаянно продать тебя на какую-нибудь плантацию, где ты загнешься через год от малярии, — проговорил он, не поднимая шляпы, — а теперь заткнулись оба.

Малярии? От неё кто-то умирает? Она же лечится трехдневным курсом простейшего отвара из... Хотя... что мне об этом думать. Опустившись на пол, уже порядком покрытый песком, я начала переваривать всё услышанное. В общем-то, все эти открытия беспокоили куда меньше, чем увеличивающееся расстояние до дома. Родители, скорее всего, уже и не надеются увидеть меня живой. Я посмотрела на свой бок. Точно, Испытание я провалила. Хоть это и мало от меня зависело, но факт остается фактом, мне больше нет места в моей деревне. В горле засел всё увеличивающийся ком. Хотелось плакать, но что-то меня удерживало. Наверное, подсознательная боязнь потерять еще хоть каплю влаги.

В море песка внизу всё чаще стали попадаться отдельные лачуги и маленькие поселения, а навстречу несколько раз пролетели такие же фургоны как наш, только пустые. Вскоре отдельные островки поселений слились в огромное море из домов, пальм и улиц, раскинувшееся до горизонта. На узеньких улочках кипела жизнь, всё было в движении, и походило на разворошенный гигантский муравейник. Я впервые видела так много... так много всего в одном месте.
Повозка начала снижаться, и Луп с легким толчком посадил её на огромной и очень шумной площади посреди города.

— Всё, приехали, — сказал пегас и начал отвязываться от повозки. Спустя секунду Роуп распахнул дверь и скомандовал мне вылезать.

17.

Первым, что я увидела, когда спрыгнула на твердую землю, были четыре длинные ноги с узловатыми коленями. Чтобы рассмотреть их владельца, мне пришлось задрать голову почти вертикально вверх. В свою очередь, верблюд, стоящий передо мной, опустил свою мерзкую губастую физиономию, скривился и громко плюнул в стоящую неподалеку медную плевательницу.

— Это что, всё? — промямлил он гнусавым голосом, указывая на меня.
— «Это» мы берем с собой. Твои клиенты в клетке, но там один негодный мусор, — ответил Роуп, ловко стреноживая меня веревкой.
Верблюд опять покосился на меня, мастерски плюнул в плевательницу и медленно, покачивая горбом, поплелся к клетке.

Роуп накинул веревку мне на шею и потянул за собой. Луп, отвязавшийся от повозки, как-то странно смерил меня взглядом, взлетел и унесся прочь.
А мы вклинились прямо в хаотично движущуюся разномастную толпу. Со всех сторон посыпались толчки, крики на незнакомых языках, и такое обилие терпких и пряных запахов, от которого закружилась голова. Мы прошли мимо высокого помоста, на котором стоял здоровенный верблюд в смешной красной шапочке, похожей на ведро с кисточкой, и оглушительно орал что-то в толпу. За его спиной в ряд была построена дюжина зебр, все стреноженные и связанные, пустым взглядом уставившиеся в землю. Роуп сильно дернул за веревку, когда я замешкалась, пытаясь рассмотреть их Метки.
Вскоре мы свернули на узкую улочку, и тут же наш путь преградили двое верблюдов, с ног до головы замотанных в какие-то мешковатые белые одежды. Роуп недолго поговорил с ними на гнусавом верблюжьем наречии, после чего нас пропустили в тенистый дворик. Здесь мне даже понравилось: уличный гам был почти не слышен, посреди дворика тихо журчал маленький фонтан, в котором купались какие-то пёстрые птички, отовсюду свисала лоза с цветами, которую мне сразу подсознательно захотелось сорвать и спрятать в сумку. Я вздохнула, из таких цветов можно сварить очень вкусный чай...

Один из верблюдов-привратников, с удивительным для такой огромной туши проворством скрылся в тёмной арке, и спустя минуту вернулся в сопровождении другого верблюда. То, что это была какая-то большая шишка, можно было увидеть с первого взгляда: он весь был, буквально, покрыт драгоценными камнями и золотом. К тому же у него был не один горб, как у всех встреченных мной верблюдов до этого, а два. В шаге перед ним красивая низкорослая зебра, одетая в прозрачную ткань, с удивительной ловкостью несла на голове огромное блюдо с ягодами и фруктами, при виде которого мой желудок отлип от спины и начал подавать признаки жизни.
Роуп снял шляпу, поклонился верблюду, и копытом заставил поклониться и меня. Верблюд ответил коротким кивком, при котором его золото отчетливо звякнуло, и длинным языком слизнул с блюда целую гроздь винограда сразу.

— Вы вернулись раньше, чем я ожидал, — сказал верблюд, растягивая слова, с примесью гнусавого акцента.
— Достопочтенный Нгамиа, у нас возникли... трудности, — ответил ему Роуп, — саванна как будто взбунтовалась. За три дня мы потеряли пятерых охотников, и плюс ко всему наткнулись на упорное сопротивление одного из племён. А, как вам известно, по договоренности с Зеверой, оружия у нас не было. Так что мы вернулись с половинной добычей.

Верблюд скривился и оглушительно плюнул через весь двор в темноту арки, откуда послышался звон плевательницы. «Как они это делают?», — пронеслось у меня в голове.

— Пожалуй, мне стоило прислушаться к словам этого вашего ненормального... Чалка, или как его там. Ты стал слишком мягок, — прогнусавил верблюд и собрался уходить прочь. Роуп шумно сглотнул.
— Всемогущий Нгамиа, может быть, этот подарок изменит ваше мнение? — Роуп толкнул меня вперед, снимая веревку с шеи.
— У меня достаточно рабынь, Роуп, — ответил верблюд не поворачиваясь.
— Но это не обычная зебра. Я слышал, вы искали особенный товар. Думаю, она — то, что вам нужно.
На этот раз верблюд повернулся и стал меня пристально рассматривать, когда наши взгляды встретились, в его глазах мелькнула тень интереса.
— Хммм, — протянул он, и слизнул два апельсина разом. У подноса резко сместился центр тяжести, но зебра ловко удержала его на голове.
— Хммм... — повторил верблюд, и мелкими размеренными шажками пошел прочь. Я готова поклясться, что в этот момент слышала, как по лбу Роупа стекают капельки пота.
— Пятьсот монет за неё, и ты остаешься главным в своей шайке. Но второй раз я такого не потерплю, заруби на носу.
— Пятьсот? Но это... хорошо, я согласен, — проговорил Роуп и пошел прочь, в сопровождении верблюда-привратника. А я осталась стоять посреди опустевшего двора со связанными ногами.

На улице кто-то то ли громко ругался, то ли, наоборот, рассказывал смешную историю. Из-за фонтана плавными шагами вышел потрясающей красоты павлин, разогнал всех птичек громким криком и сел, распустив свой хвост. Но мне не было никакого дела до красоты павлина, мои мысли всё это время занимал фонтан, полный холодной чистой воды.

— Не пей из таких мест, ты больше не в саванне, девочка.

От неожиданности у меня похолодели ноги. Голос принадлежал зебре, которая все это время стояла в тени на другом конце двора. С ног до головы она оказалась покрыта золотыми кольцами и серьгами, не говоря уже об одеянии до пола, сплетенном из золотых бляшек. Её голову полностью закрывала прозрачная лёгкая ткань. Как она умудрялась стоять там абсолютно неподвижно, чтобы не звенеть всеми этими украшениями, осталось для меня загадкой.
Зебра, медленно подошла, или даже подплыла ко мне и сняла ткань со своей головы. Оказалось, она очень недурна собой, правда грива уложена очень уж странно и непрактично. Возрастом она была, наверное, ровесница моей матери, но выглядела гораздо, гораздо более ухоженной, без мешков под глазами, которые остаются от постоянных переживаний. Рассмотрев меня в упор, зебра поманила за собой, подошла к одной из деревянных дверей, ведущих с дворика, и постучала. В двери открылось маленькое окошко, как раз на уровне глаз, после чего отворилась и сама дверь, из которой появились еще две зебры, одетые не так вычурно как первая. Сняв с меня веревки, они потащили меня по длинным тёмным коридорам, пахнущим специями и ароматическими маслами.

Моё путешествие закончилось в большой комнате с бассейном посередине, наполненной подушками и курильницами, источающими приятные запахи. Одна из зебр поднесла мне медный кувшин с водой, который я тут же осушила. Другая, ловко балансируя, принесла на голове блюдо с фруктами и поставила передо мной. «Ешь» — сказала старшая зебра. Дважды просить меня нужды не было.

Пока я за обе щеки уплетала тающие на языке фрукты, зебры-служанки помогли старшей снять с себя тяжелую золотую попону. На зебре осталась только легкая ткань, и золотые серьги и кольца. Потянувшись, она легла на подушки и втянула ноздрями дым из дымящейся курильницы под боком.
— Итак, откуда ты, дитя? — спросила она мягким, но властным голосом.
— Из саванны. Меня зовут Зекора.
— Я в курсе, что не из выгребной ямы. Как называется твое племя?
— Макабила.

Зебра на миг опустила глаза, и в них мелькнуло что-то вроде разочарования.

— Не слышала. Что-то вид у тебя не очень. Тебя били?
— Посмотрела бы я на вас, после трех дней в грязной клетке. И, да, мне, кажется, сломали несколько рёбер, — ответила я и начала уплетать очередную гроздь винограда.

— Я провела в клетках пять лет, девочка. И будь вежливее. От этого теперь зависит твоя жизнь, учти, — сказала зебра, шепнула на ухо служанке, и та убежала куда-то.
— Извините, — сказала я, выплюнула на поднос косточку от последнего абрикоса, и начала осматриваться по сторонам в поисках добавки.
Зебра медленно и обворожительно улыбнулась, глядя на меня. Из коридора послышалась возня.

— Я бухгалтер, а не врач, сколько раз вам повторять это? Кто-нибудь даст мне, наконец, заниматься моей работой, а не показывать фокусы? Куда, сюда что ли? — послышалось оттуда, и через секунду в комнату в сопровождении зебр-служанок ввалился пожилой пони выцветшего желтого цвета, с короткой седой бородой. Точнее, пожилой единорог.

18.

— О, г-госпожа Узури... — пролепетал, поклонившись, единорог, когда увидел зебру на подушках. Та в какой-то момент успела ловким движением накинуть на голову тканевую вуаль.
— Эту девушку, кажется, немного помяли в пути. Подлатайте её, — сказала Узури, кивнув в мою сторону.
— Я и сама могу себя подлатать, дайте мне только...
— Ты не говоришь, пока к тебе не обратятся, девочка, — перебила меня зебра, — Что я говорила до этого?
— Быть вежливее...
— Чудно. Мистер Олдлиф, приступайте.

Единорог тяжко вздохнул, подошел ко мне, и его рог засветился красивым синим светом. Я впервые видела единорога, и не знала, что их рога так потрясающе светятся. Кряхтя и вздыхая, Олдлиф обошел вокруг, при этом у меня было такое странное ощущение, будто меня огибает течение воды, направленное от его рога.
— Ясненько... — буркнул он себе под нос, — всё воспалено, сломаны три ребра, отбита почка, и какие-то шрамы на боку. Как ты на ногах стоишь, не понимаю. А сейчас терпи, будет больно.
После этих слов его рог засветился сильнее, и тут меня как будто калёным железом обожгли, только изнутри. У меня подкосились ноги, я закричала и упала набок. Боль накатывала волнами, и после каждой волны хотелось разбить голову о твердый каменный пол. У меня в глазах поплыли разноцветные круги, и сознание покинуло меня.

Пришла в себя я наполовину погруженной в прохладную воду бассейна. Рядом сидели две зебры-служанки. Одна из них массировала мне спину, а другая мыла гриву с каким-то приятно пахнущим составом. Так расслабленно я не чувствовала себя, наверное, с объятий матери. Вдохнув полную грудь воздуха, я с удивлением обнаружила, что больше ничего не болит. То есть вообще. Внутри в районе сломанных ребер еще немного чувствовался жар от магии единорога, но в остальном я была как новенькая.

— ...так точно кого-нибудь убью однажды. Я же говорил вам, госпожа, я не врач, я бухгалтер, и заклинаний обезболивания не знаю...
— Ты всегда так говоришь после каждого раза, и еще никого не убил.
— А вот когда убью, уже поздно будет. Вжжик — и голову с шеи долой. А из рога дверную ручку сделают.
— Не сделают. Ты, возможно, единственный ученый единорог в стране, не говоря уже о городе. Нгамиа тебя ценит больше, чем всех остальных своих подхалимов вместе взятых.
— Вот это-то меня и не радует, госпожа. Стар я уже для такого.
— Ты еще нас всех переживешь, не прибедняйся.
— Хотелось бы верить, госпожа... я могу идти? У меня еще много дел.
— Да, конечно. Вечером отправлю пару служанок размять твои косточки.
— Ох, а вот на этом спасибо, добрая госпожа.

Я открыла глаза и повернулась к госпоже Узури. Олдлиф как раз отвешивал ей неловкий поклон, а она с улыбкой коротко кивнула в ответ. Мой взгляд задержался на боку единорога, где был изображен свиток бумаги.

— Вы ведь единорог? И вы умеете колдовать да?

Единорог покосился на Узури, которая снова улыбнулась и кивнула головой.

— Да, я единорог, как ты заметила. И, да, я умею колдовать, — сказал он и забавно приосанился. — Тебя эээ... что-то интересует?
— Покажите мне!
— Эээ... я даже не знаю... что именно тебе показать?
— Телепи... телекинез!
— Ох, и откуда ты только знаешь это слово. Стар я для этих фокусов...

Рог единорога засветился, и со столика в углу комнаты, окруженные синим сиянием, взлетели уголек и лист пергамента. Единорог поднес лист ближе к себе, и, щурясь, начал на нем что-то рисовать. Уголек плясал над листком как пчела. Спустя минуту единорог довольно крякнул и отправил пергамент в полёт ко мне. На рисунке была очень красиво изображена зебра со смешной рожицей, расслабленно лежащая на краю бассейна, а за её спиной из воды, раскрыв пасть и раскинув в стороны передние лапы, выглядывал крокодил, явно намеревающийся перекусить. Служанки по обе стороны от меня приглушенно захихикали.

— Довольна? — спросил единорог, ухмыляясь.
— Это... это потрясающе, — ответила я, пораженная до глубины души. Бабушка всегда намекала, что единороги не умеют ничего дельного. А тут всего за минуту — и такое...
— Ну вот и хорошо, — сказал Олдлиф.
— Подождите! — окликнула я его.
— Ну что еще?

Я выудила из ближайшей курильницы сгоревший уголёк и быстро нацарапала на пергаменте рецепт.
— Одна часть пустырника, корня тимьяна и чабреца, две части травы Зулу и два грамма соли. Растолочь, развести в пол-литре воды, выпарить три раза в чугунном горшке, развести в ста граммах спирта и выдержать неделю в холоде. Очень хорошее обезболивающее, одной ложки достаточно. Чтобы вы никого не убили.. в следующий раз... А если вместо пустырника и Зулу добавить цветы, которые растут там, у вас во дворе, то получится вкусный чай... Вы лечите очень больно, а эти травы легко найти, вот я и подумала...
— Ты... умеешь писать? — Единорог смотрел на меня, со странным выражением удивления и недоверия одновременно, — Спасибо, я обязательно попробую это... приготовить, — сказал он, сворачивая пергамент телекинезом в трубочку, потом коротко кивнул Узури и быстро ушел.

19 .

Узури стянула с себя вуаль и со вздохом откинулась на подушки. Служанки с тревогой переглянулись. Госпожа встала и грациозно вошла в бассейн недалеко от меня. Одна из служанок повернулась, было, к ней, но Узури жестом остановила ее.
— Так ты ученица старейшины... — выдохнула она, закрыв глаза.
— Я мало что успела выучить... Меня схватили, когда я делала Испытание Метки Судьбы.
— Понятно...

Повисло тягостное молчание, нарушаемое лишь плеском воды в бассейне.

— Знаешь, моя старшая сестра тоже была Старейшиной в нашей деревне, — вдруг промолвила Узури, а потом добавила с улыбкой, — Её все ужасно боялись. Силой никого нельзя было заставить подойти к нашей хижине. А для меня она была самым лучшим существом на свете. По вечерам она брала меня с собой в саванну, смотреть на Звёзды. И рассказывала о них сказки. И о Солнце с Луной. Много сказок... я уже и не помню ни одной. У нас была большая деревня, но со мной никто не играл, потому что от меня всегда пахло зельями. Привыкла играть одна, за деревней. Там меня и схватили... Я была еще совсем маленькая тогда.
— Но почему вы не бежали? Вы ведь давно здесь, неужели не было ни шанса? — задала я давно мучавший меня вопрос.

Узури грустно улыбнулась, а служанки заметно снизили темп своей работы надо мной, видимо задумавшись о чем-то своем.

— Бежать... Да, у всех первое время в мыслях только побег. У кого-то эта мысль даже сохраняется многие годы, и в конце концов губит их. Это тщетно, девочка моя. Мы все попали в жернова древней и хорошо отлаженной машины. Тебя привёз пегас, ведь так? Ты видела, где ты сейчас находишься? Дромедор со всех сторон окружен смертельно опасной пустыней. Пешком её могут пересечь только верблюды, а по воздуху только пегасы или эти полульвы-полуптицы, не знаю как их называют. Но ни те, ни другие, ни за какие деньги не будут тебе помогать, по здешним законам за это положена смертная казнь. Даже если ты ускользнешь от охраны и попробуешь затеряться в городе, ты не сможешь выжить. Здесь зебры пребывают только в качестве рабов, а рабам запрещено передвигаться без хозяев. И, да, совсем забыла показать тебе главное...

С этими словами Узури встала из воды и повернулась ко мне боком, поднимая копытом ткань своего одеяния. На месте, где обычно находится Метка Судьбы, у неё чернело большое клеймо в виде витиеватого символа. Меня невольно передернуло.
— Покажите ей, — приказала Узури, и служанки последовали её примеру, показывая мне такие же ужасные шрамы на своих боках, сделанные прямо поверх их Меток.
— Видишь? Как только попадешь к хозяину или хозяйке — тебя ждет то же самое.

Я решила промолчать. От слов сейчас не было никакого толку. Узури, видимо, приняла мое молчание за смирение со своей участью, и продолжила.

— Но посмотри на всё это с другой стороны. Тебе ведь несказанно повезло. Только одна из ста зебр попадает в служанки или наложницы. Остальные идут прямиком в шахты и каменоломни, и гибнут за пару-тройку лет тяжелейшей работы, а то и того меньше. Ты же будешь жить, не зная нужды. По крайней мере, пока твоя красота не увянет, но это еще очень нескоро. Не факт что в саванне ты дожила бы до такого возраста, — говорила она быстро, вкрадчивым голосом, — просто смирись и терпи. Первое время будет тяжело, но потом ты поймешь всю свою выгоду. Вот посмотри даже на меня, я вторая по значимости фигура здесь после Нгамии, даром что несвободна. И всего этого я добилась со временем, просто выжидая и показывая свои лучшие стороны. А ты, с твоими данными, сможешь добиться такого еще быстрее... Просто смирись, и...

Я перестала слушать, а просто закрыла глаза и расслабилась, подставляя спину и шею под ловкие копыта служанок. Явно я была не первой зеброй, которая проходила через эту «госпожу». Всю жизнь провести в этих стенах? Нет уж, лучше пусть меня прибьют где-нибудь на улице, но зато под открытым небом, а не в этих давящих коридорах и комнатах, пропахших поколениями страданий и неволи. Клеймо? Пусть только попробуют, и я откушу себе язык. Тогда им точно не будет от меня никакого толку.

Когда служанки закончили свои дела и насухо растёрли меня и госпожу мягкими полотенцами, Узури отвела меня в небольшую комнату без окон, тускло освещенную маленькой масляной лампой. Всё убранство комнаты состояло из огромной кровати, покрытой множеством подушек, да маленького столика с фруктами и кувшином воды.

— Отдыхай здесь.

Узури посмотрела на меня с тёплой и, как мне теперь показалось, немного фальшивой улыбкой, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Послышался лязг замка.
— Не волнуйся, это просто на всякий случай, — пояснила она свои действия, — Если что-то понадобится — крикни в дверь.

Когда стук её копыт перестал отдаваться в пустом коридоре, я повернулась, подошла к столику и положила в рот большой абрикос. Воспользоваться своим положением, да?.. Ну-ну.

Влезть на кровать получилось только с третьего раза. Настолько она была огромной и мягкой. Повозившись на болоте из подушек и тюфяков несколько минут, я поняла, что не смогу здесь спать. Вместо этого я зубами стащила несколько подушек и легла прямо на полу. Покатавшись с боку на бок, и насладившись отсутствием боли от каждого движения, преследовавшей меня последние несколько дней, я свернулась калачиком и заснула.

Следующий день прошел за созерцанием одной из стен комнаты с бассейном. Мне нужно было стоять смирно, пока длинный и тощий верблюд в смешной ведрообразной шапочке, и его помощник, занимались закреплением на моём теле золотых украшений. Поначалу я испугалась, что из меня хотят сделать подобие Узури, звенящее при каждом шаге. Но они ограничились большими серьгами и несколькими браслетами на ногу и шею. Мне было более чем неловко в таком убранстве: в нашем племени украшения могли носить только замужние зебры.
Прямо передо мной висел простенький гобелен , с двумя журавлями, садящимися на камышовый пруд. Я изучила каждую ниточку этой противной тряпки. Чуть сбоку, почти на границе зрения, стену пересекала маленькая трещина. То и дело, туда бегали крупные муравьи. Трое из них пытались поднять по стене маленького жука, отчаянно дрыгавшего лапками в воздухе, но жук постоянно падал, а эти трое постоянно спускались и тащили его наверх снова и снова. И каждый раз жук умудрялся вывернуться и свалиться обратно вниз, пытаясь уползти.
Я мысленно болела за жука.

— Готово, — прогнусавил верблюд, и тысячный раз метко плюнул в плевательницу, звук которой был для меня уже не меньшей пыткой, чем неподвижность.
— Повернись, — сказала Узури, и я впервые за день сделала шаг в сторону, еле передвинув затекшие ноги. Украшения оказались удивительно легкими для своего размера, даже серьги почти не оттягивали уши. Правда те, что были на шее, немного затрудняли движения. Узури подплыла, с ног до головы закутанная в одежды, которые я видела на ней вчера.
— Хорошая работа, как всегда, — удовлетворенно отметила она, потрогав копытами мои украшения.
— Великий Нгамиа щедро платит за свой товар, госпожа. За такие деньги мы всегда делаем лучшее, — ответил верблюд текучим раболепным голосом.
— Нгамиа всегда получает лучшее, и деньги здесь не причем. Можете идти, с вами расплатятся как обычно.

Верблюды удалились, а я подошла к зеркалу в углу комнаты и оглядела себя. Выглядело... непрактично. Но снять все эти побрякушки я не смогу при всем желании. Они были заклёпаны прямо на мне, словно кандалы.

— Ну, как тебе? — услышала я голос Узури позади, и увидела её в зеркале, скидывающей лишние одежды. Интересно, никто здесь кроме Нгамии и служанок и правда никогда не видел её лица?
— Не думала, что увижу себя в таком виде еще лет десять, — ответила я, болтая в воздухе ногой с золотыми кольцами.
— Украшения в нашем случае необходимы даже обладательницам природной красоты. Здесь даже скорее вопрос не красоты, но статуса. Представительности. Клиент должен видеть, что перед ним не грязная дикая рабыня, а прекрасный ухоженный цветок, который может сорвать только он, стоит ему заплатить.

Сравнение со срываемым цветком мне почему-то очень не понравилось.

— А сейчас иди, отдыхай. Завтра начнём твоё обучение, — добавила госпожа и хлопнула копытами. Появилась служанка, которая отвела меня в мою комнату. Перед уходом она задержалась и оставила на столике маленький пузырёк.
— Украшения будут очень натирать, особенно первое время. В пузырьке мазь, она поможет, — быстро проговорила она очень тихим голосом. Им явно не часто приходится разговаривать.
— Спасибо... — ответила я. Служанка еле заметно улыбнулась и вышла, заперев за собой дверь. На всякий случай.