Ми

Отвергнутый

Я сидел на парапете одного из музеев и просто смотрел на закат. Пусть подобное использование памятников архитектуры запрещено законом, мне было уже как-то всё равно. Рядом, под камушком, покачивается лёгким бризом пачка писем из всех медицинских академий, университетов и институтов Эквестрии. Как под копирку написаны, разве что названия и обратные адреса разные. По государственным и вступительным экзаменам я прохожу без конкурса, но подвела кьюти марка.

Распределение мест в высших учебных заведениях таково – немного на безконкурсных бюджетников, побольше – на простых, ещё немного – для целевиков, и в конце – для контрактников. Врачебная деятельность всегда была очень популярной, поэтому даже на платное свой конкурс. Метка вне сферы будущей деятельности автоматически даёт самый низкий приоритет – считается, что такой пони хорошим специалистом не станет. А у меня поломанный меч на жопе, никак под медицину не интерпретировать. Я не прохожу даже на платное.

Обидно, даже очень. Хочется разбить рожу той, кто придумал всю эту хрень с неподобающими метками. Но надо держать себя в руках – всё равно уже ничего не поделаешь. Даже не знаю, что мне теперь делать – чуть ли не с рождения я лелеял мечту, тянущуюся за мной ещё с прошлой жизни. Можно попробовать вариант сначала отучиться на среднем, но это даст только небольшой плюс. Сейчас не хочется делать абсолютно ничего. Настроение даже хуже, чем когда я впервые увидел тот документ о кьюти марках.

Тихое хлопанье крыльев ещё более тихая посадка – это Найт прилетела. Не, я хочу побыть один. Можно даже не гадать – у неё то же самое, только экзамены чуть хуже написаны. Кажется, пытается кое-как утешить, но получается слабо. Хочет положить копыто на плечо, но я отстраняюсь и распахиваю крылья, чтобы улететь. Но останавливаюсь – она хочет что-то сказать.

Редко так бывает, но выход из ситуации подсказывает именно она. Найт, и меня заодно, могут по блату устроить в недавно организованную авиационную академию в Сталлионграде, прямо на самую крутую специальность – пилота. На метки даже смотреть не будут – ВЛЭК покажет намного больше, чем рисунок на крупе. А я-то надеялся завязать с авиацией. История повторяется, только куда болезненней для меня.

На секунду была мысль всё бросить и никуда не поступать. Денег за вертолёты до конца жизни хватит, от противоположного пола приходится чуть ли не палкой отбиваться, да и в целом у меня есть всё для жизни. Только вот чем заниматься?..

В подавленном настроении на границе с депрессией, я отправляюсь на северо-восток. Я много читал об этом городе. Если проецировать с прошлой жизни, то это нечто среднее между Волгоградом, Москвой и Петербургом. Основная идеология – безумная смесь социализма и капитализма. Селестии поклоняются как богу, но как правителя не уважают совсем. Управление осуществляет, как ни странно, партия. Население, в основном – земные пони с почти равным соотношением кобыл и жеребцов. Версий, почему так, множество. Самая популярная – вода, которую берут из реки, на которой стоит город. Считается, что в ней содержится некий фермент, который блокирует развитие крыльев и рогов, и повышает вероятность рождение мальчика.

Когда мы приехали, мне показалось, что я вернулся обратно в прошлую жизнь. Унылые серые панельные девятиэтажки, постоянно чадящие трубы заводов, плохие дороги… аж сердце от ностальгии защипало. На время поступления на пару сняли квартиру – даже планировка та же самая. Только зачем лошадкам, в которых метр росту, двухметровые потолки, я так и не понял. На ВЛЭК ушла всего пара дней, так что мы много гуляли по городу. Собор Василия Блаженного тут есть, только называется он Собор Святой Селестии. Могли бы её и блаженной назвать, отличная бы шутка получилась. Заодно провели переговоры по поводу Ми-2, правда, без меток и галстуков. В двух словах – проект одобрен, сейчас строится макет. К концу года, если всё пройдёт удачно, начнут работу над опытным образцом.

Мы отправились заселяться в общежитие, как только об этом объявили. Мне показалось немного странным, что документы мы подавали в одном конце города, медкомиссию проходили в другом, а адрес общежития был вообще в третьем. Похоже, университет был организован в страшной спешке. Место это представляло собой два здания старого спортивного комплекса. Мне сначала показалось, что мы ошиблись адресом – ну не могут быть эти развалины высшим учебным заведением. Побродив по той части, где, по идее, будут идти занятия, я не увидел ни одного стенда или хотя бы плаката на авиационную тематику, а само здание, казалось, вот-вот рухнет. Зато общежитие классным получилось.

Меня, Найт и тех, кто по списку был нашими одногруппниками заселили в осушенный бассейн. Мебели не было, выдали только матрасы, подушки и постельное бельё. Тем, кому достались нормальные комнаты, повезло не больше – трёхэтажные кровати, спальные места на составленных вместе шкафах, одна тумбочка на пятерых и так далее. Селили даже в коридорах. Пусть со мной бок к боку спало сорок пони, рядышком был сортир и большая душевая. У меня-то крылья есть, так что я из нашей ложбинки спокойно вылетал. Земным пони и единорогам с этим было потяжелее. Да и воды пока не было, пришлось ходить с вёдрами на реку, хорошо, что она рядом. А мылись в полевой бане два раза в неделю. Недовольные же переселялись в палаточный городок на улице. Единственное, с чем не подкачали, это питание. Несколько полевых кухонь, простая сытная пища и абсолютно никаких изысков.

Первичное знакомство доказало, что университет организовывали, наверно, за неделю – в приёмной комиссии абитуриентам даже не могли раскрыть название специальностей и почти все выбирали случайным образом. Я-то знал, что скрывается за этими формулировками, например, что ФЛЭ это и есть пилоты, АОАР это администраторы самолётной заправки, ОАБ это охранники на проходной аэропорта, ОрТОП – бригадиры-ремонтники и так далее. Сразу пошли разговоры «поступил не туда, хочу перевестись». Я только посмеивался – в прошлой жизни было то же самое, и так никто и не перевёлся.

На первое сентября мы стояли по колено в грязи на раскисшем поле и слушали бесконечно длинную речь. Кроме обычного напутствия «учитесь, мрази, а то поотчисляем нахрен», рассказали планы на будущее и что тут вообще творится. Её солнцеподобная белозадость решила, что отныне авиация – не только игрушка для буржуев и капиталистов, а ещё и помощник трудового народа. Поэтому нам выделили два отличных здания для подготовки кадров в совершенно новую отрасль – гражданскую авиацию. Получилось иронично – именно в этот момент с «общежития» сорвался водосток и с грохотом рухнул на землю. Разглагольствовали, что мы – первопроходцы в этой области и на нас все будут ровняться, поэтому мы должны будем показать себя с лучше стороны.

Примерно обрисовали пятилетний план. Говорили, что в этом семестре привезут всякую учебную мебель типа парт. Тем, кто переживёт зиму, фигурально — из-за сессии и буквально, потому что в зданиях нет отопления, во втором семестре дадут нормальные комнаты. Летом, на практике, мы своими силами и ударными темпами будем заниматься реконструкцией корпусов, а курсанты со среднего – так вообще потихоньку весь год. В третьем семестре будем заниматься отделочными работами. С четвёртого привезут учебные плакаты и, может быть, стенды. Второе лето те, кто учится плохо, продолжат осваивать вторую специальность – разнорабочего на стройке, а те, кто хорошо – отправятся на заводы, посмотреть, а может быть даже и потрогать, готовую продукцию. К пятому семестру завезут оборудование, типа тренажёров для пилотов, всяких Х-метров для топливников и макетов для ремонтников, и университет станет тем, что и планировались. Пока мы будем заниматься всем этим, рядышком будут строить учебный аэродром. В общем, пятилетку за три года собираются выполнить.

Потом всех по факультетам развели в лекционные классы, которые на самом деле гимнастические залы. Голые стены, некоторые окна выбиты, большая часть ламп не работает, ну и ладно. По прикидке, собралось нас около пятисот пони, рассевшихся по группам. Я внимательно вглядывался в метки – на авиационную тематику они были максимум у четверти. Зашёл декан. Начал он с того, что мы все гавно, хорошо если десять из нас дойдут по пятого курса. Рассказал, как нам всем будет плохо, что нас отчислят и так далее. Познакомились, в общем. Обстановку разрядил один земной пони, провалившийся сквозь прогнивший пол.

Назначили старост очень просто. Споров «я хочу», «я не хочу», «я хочу, что бы был тот, кто не хочет», «я не хочу, что бы был тот, кто хочет» не было. Декан ткнул в десять случайных студентов, в том числе и на меня, сказав, что теперь мы старосты, я потом снова в меня, что я – старшина факультета. Такое никому не понравилось, но он сказал, что старосту снимают только вместе с отчислением, и многие затихли. Дальше всех разогнали, оставили только свеженазначенных. Вкратце объяснили обязанности с намёком, что это ещё не все и многое придётся узнавать походу. Мне, как самому главному студенту факультета, сходу доверили ответственное задание – придумать и пошить парадную форму для этой совершенно новой отрасли. Конечно, не лично, выделят средства.

Первая неделя особо запомнилась бесконечной беготнёй по всему корпусу, от чего в нескольких местах этажами ниже немножко обвалился потолок. У «аудиторий» не было номеров, так что студенты не могли их найти так же, как и преподаватели. Потихоньку все привыкли, правда, приходилось сидеть и писать на полу, а преподавателю – мелом на стенах. Хорошо живём. Коллектив старост в порядке инициативы подписал кабинеты самостоятельно, но потом оказалось, что наша нумерация неправильная. Переделали. Сверху пришёл план здания, по которому оказалось, что опять всё плохо. Переделали снова. Никто не обратил внимания, что планировка по пришедшим бумагам не соответствует действительности, поэтому, когда снова прислали планы, переделывать пришлось в четвёртый раз. Так что какое-то время у кабинетов были разноцветные десятизначные номера.

Мне пришлось оббегать весь университет, что бы найти пони, который умеет хорошо рисовать — нужно было создать эскизы. Потом – половину швейных фабрик, узнать, где это можно пошить. Оказалось, что нужно написать целую кучу бумаг, а сама партия будет готова только через пару лет – всё распланировано наперёд. Снова беготня, в этот раз узнать, есть ли у кого знакомый дизайнер одежды или, хотя бы, швея. Из полутора тысяч поступивших на вышку и восьмисот – на среднее только один знал такую. Я сначала обрадовался, но потом…

Это оказалась Рарити, из Понивиля. Я планировал держаться от этого городка подальше, но, похоже, побывать там всё-таки придётся. С кислой миной оббегаю весь факультет, собирая размеры. Кобылы озвучивать отказались и собрали сами, отдав мне запечатанную папку, со строгим приказом не вскрывать, а отдать только дизайнеру. Потом в деканат, написать рапорт на выезд в учебное время на себя и Найт – надо будет посмотреть, как выглядит окончательный вариант кобыльей формы, пусть я их сделал почти одинаковыми. Деньги получены, билеты куплены, и я пытаюсь чуть-чуть отдохнуть за время поездки. Не получилось.

В Сталлионграде очень строгие нравы, поэтому «отдыхать» истинные пролетарии едут в остальную Эквестрию. Я поначалу не придал значение тому, что сам поезд идёт в Лас-Пегасус. Как оказалось, зря. Сталлионградцы – основной контингент в этом городе греха, и придаваться ему начинают прямо в поезде. На сортировочной станции близ Понивиля я уже хотел было плюнуть на всё и долететь на своих двоих, но не смог разбудить Найт. И как ей удаётся вот так вот спать?

В пункт назначения я прибыл абсолютно задолбанным. И как назло, вместо тихой прогулки до места назначения и начала согласований, начала приставать одна из местных жительниц. Наверно было немного невежливо так грубо отталкивать эту розовую пони, но её зрачки были просто неразличимыми точками – мне показалось, что она под психостимуляторами. Когда она начинала говорить, я не понял ничего вообще – слишком уж быстро. После встречи с землёй она немного успокоилась, но потом резко вернулась в прежнее состояние и убежала, громко вереща о какой-то вечеринке.

Мозговое изнасилование продолжилось и дальше, у дизайнера. Рарити что есть силы пыталась уговорить меня на обшивку формы самоцветами, изготовление кокарды из золота с серебром и наличие выреза на брюках под кьюти марку. Я сначала отнекивался и лукавил, что бюджет не позволяет и план составлял не я, но потом пришлось на неё немного прикрикнуть. Поджав губы, она согласилась на то, что требовалось, сказав, что первые два экземпляра – на меня и Найт, будут готовы послезавтра. Уже ни о чём не думая, я отправился в отель и завалился спать, планируя делать это, как минимум, сутки. Когда я проснулся в ужасном настроении под сильный ливень, Найт мне рассказала, что через пару часов, как я заснул, в номер ввалилась та розовая наркоманка. Я, не просыпаясь, вломил ей, и выкинул в закрытое окно. Хорошо, что номер был на первом этаже, иначе бы был неприятный разговор с полицией.

Немного настроение мне подняли готовые образцы формы – как раз то, что я хотел. Это была почти точная копия формы из прошлой жизни. Смотрелось просто отлично. Оставив Рарити техзадание почти на четыреста единиц индивидуальных размеров и предоплату, я смог, наконец-то, уехать из этой мерзкой деревни. Правда, пришлось оставить на стойке регистрации в гостинице пару сто-битовых монет в качестве извинений за разбитое окно. Я даже радовался возвращаться в те развалины, которые лишь по недоразумению назывались «Сталлионградский Университет Гражданской Авиации».

По учёбе я не пропустил почти ничего. Учебного плана и журналов пока нет, так что преподаватели читали всё подряд. Единственное, над чем пришлось подумать, это жалобы одногруппников, что в нашем бассейне становится очень холодно по ночам. Я, как отзывчивый пони, в добровольно-принудительном порядке сосватал каждого с каждой, чтобы они могли спать вместе. Освободившимися матрацами и подушками мы заткнули дыры в стенах и отсутствующие окна.

На дисциплины общего высшего образования учебным советом было решено пока забить и делать упор на специальные предметы – никто пока не знает, что у кого должно быть. Пар в день было по четыре-пять, но никто не прогуливал – в общежитии холодно и шумно. На занятиях-то нормально – надышим и согреемся. Да и делать в этом Сталлионграде, по большому счету, нечего. Очень помогли топливники – они всем курсом, при поддержке преподавателей и ремонтников, к ноябрю смогли спроектировать временную систему отопления. По выходным мы всем университетом выходили работать – построили пародию на котельную, вырубили небольшую рощу на дрова, и теперь у нас было хоть слабое, но всё-таки тепло.

Примерно в это же время я снова ездил в Понивиль узнать, как дела с заказом, а заодно сообщить, что университет получил новый адрес. На вокзале я снова увидел ту розовую, только в этот раз она была какая-то грустная, как будто сдулась. Проходя мимо, я приметил значок «чиста 60 дней», такие в обществе анонимных наркоманов дают. Рарити тоже отличалась – кажется, она была на грани нервного срыва. Грива растрёпана, от тела тот ещё запашок, глаз дёргается. Такое ощущение, что она работала все два месяца вообще без сна. Как только я зашёл, она заканчивала отпаривать последний комплект. Всё помещение было заставлено коробками и пока неупакованными образцами. Заметив меня, она упала в ноги и начала умолять дать ещё один день. Я согласился – всё равно не тороплюсь.

Праздник Согревающего Очага, который первый день после последней пересдачи, мы праздновали уполовиненными составами, но в форме. Правда, пришлось снова побегать, раздавая всем их комплекты – Рарити много где напутала с сортировкой и упаковкой. Каждый пакет был именным, и во многих оказалось не то, что должно. Например, единороги получили фуражки без выреза для рога, пегасы – кители без крыльевых клапанов, а земные пони – и с тем и с другим. Для дальнейшей жизни пришлось высчитать типовые размеры и уже через университет заказывать форму для остальных на швейной фабрике. Уж не знаю, как у них получилось, но сделать обещали к новому учебному году и причём не только на пилотов, а вообще на всех.

Как и говорили, многих отчислили. Были, конечно, обиды, что мы, дескать, университет вам восстанавливали, а вы нас выгоняете. На это им справедливо отвечали, что они здесь учатся, а добровольно-принудительные работы исключительно добровольны. Заодно немного роптали, что на главные специальности – пилотов и диспетчеров, учатся те, у кого метки вне авиации. На это оставалось лишь слать нахер. В этой сфере ведь главное – ВЛЭК, а кьюти марка это просто рисунок на жопе. Домой в другие города не уехал почти никто. Деканат намекнул, что те, кто хорошо поработает на зимних каникулах, лучше сдадут следующую сессию.

Из бассейна нас так и не переселили – не было плана по отчислениям, поэтому не освободились комнаты, но, хотя бы, несколько кроваток подогнали. Мы-то сами немного пошарились по помойкам и теперь у нас есть несколько столов и стульев. Пообещали дать нормальные комнаты, когда восстановят обвалившуюся крышу или отремонтируют ту часть, которая немножко подгорела лет пять назад, но я на их «завтраки» в этот раз не повёлся и своим передал, что пока просто ничего не ясно. Мне на повышенную стипендию вытянуть не удалось, но не шибко надо. Острым уколом чувства неопределённости я понял, что момент, на котором я остановился в прошлой жизни, всё ближе.

Из-за инцидентов с расстановкой приоритетов студенты предпочли куда больше времени уделять учёбе. Деканат на меня ворчит, что мои подопечные плохо работают, я начинаю их пинать. Факультет ворчит, что они сюда учиться приехали, а не на стройке трудиться. Пришлось выкручиваться, сваливая обязанности на других, в частности – на курсантов. Они, как всё вскрылось, хотели нас побить, но придя в наше общежитие и увидев нашу «ложбинку», ушли, посчитав, что нам и так досталось. А нам нормально – привыкли уже.

Летом прислали нормальных строителей, вместе с которыми работа пошла быстрее. Трудились в несколько смен, так что работа шла круглосуточно. Систему водоснабжения и канализацию восстановили ночью, когда мы спали, и никто не догадался посмотреть, закрыты ли краны наполнения бассейна. А они, как назло, оказались открыты. Рабочие долго ломали голову, почему напор такой слабый, пока не увидели толпу мокрых и очень недружелюбно настроенных пони. В ту смену как раз диспетчеры и курсанты с сервиса помогали, а они дипломаты ещё те, так что обошлось без серьёзных травм. Но конспекты жалко.

К новому учебному году мы ударными темпами построили несколько бараков, в которых заселили свежепоступивших. Возникающих мы пугали страшилками, как жили на первом курсе. Тех, кто не верил, мы обычно приглашали к себе. Нормально нас переселили только в конце третьего семестра, эдакий подарок на День Согревающего Очага. Как раз нас в группе после сессии осталось всего пятнадцать. Пусть всех нас заселили в одну комнату, мы не жаловались – всё же лучше, чем то, что было.

Университет всё больше стал походить на университет, путь только изнутри – отделку фасада оставили на конец, и снаружи оставались те же развалины. В аудиториях появились парты, стулья, доски и, главное, хватало на всех, а то неуютно втроём на двух стульях сидеть. Временную систему отопления сняли и заменили нормальной, шматы штукатурки перестали падать на головы – жизнь начала налаживаться. Студенты стали очень аккуратными и чистоплотными – возможность постирать форму и помыться только в определённые дни научила. С неподобающим внешним видом к занятиям не допускали, с этим у пилотов и в прошлой жизни было строго.

В четвёртом семестре завезли учебные плакаты, так что все смогли узнать, на какую технику их вообще учат. Как ни странно, это оказались оба моих вертолёта. Очень забавно получилось, что преподаватели изучали технику вместе с обучаемыми. Вообще они сразу начали намекать, что те, кто хорошо учится, будет работать на большом, а кто плохо – на меленьком. Гигантомания захватила очень многих, и средняя успеваемость на какое-то время сильно подскочила. Даже преподаватели на летней сессии не могли сразу решить, кого отчислить. Обращались ко мне. Выбор был тяжёлым, а оправдываться перед отчисленными – ещё тяжелее. Я же не бессовестная скотина, чтобы, не моргнув глазом, выкидывать своих ребят. Некоторым мой выбор не понравился, но хорошо, что навыки ближнего боя так просто не растерять. Впервые в жизни получил официальный выговор за драку, несмотря на то, что у меня метка силовика.

Думаю, не осуществив свою мечту, я бы впал в депрессию, но на самокопание не хватало времени. С утра – на пары, потом – решать всякие учебные вопросы, вечером – домашнее задание. Даже ближний бой совсем забросил. Единственная сторонняя мысль, пришедшая мне в голову за это время – всё это козни Селестии. Типа сам спроектировал, сам и летай.

Пробовали с Найт свободные отношения. Всей группой раз в неделю меняли партнёров, но когда прошли полный круг поняли, что не понравилось. Сделали так же всем потоком – то же самое. Наверно, моя моногамия передалась и ей.

На первом курсе я только заметил одну проблему, на втором же – убедился. Всё как в прошлой жизни, пусть и с некоторой переделкой под пони. Многие новопоступившие из остальной Эквестрии дошли до высшего образования только благодаря тотальному контролю родителей. Сейчас же, оставшись без их постоянного внимания, они наконец-то почувствовали вкус свободы. И не смогли остановиться. Пьянки, случайные половые связи и никто не останавливает. Я в нашем бассейне такого не допускал – пить незаметно, трахаться тихо, на матрацах не курить, в слив не срать. Другие же, особенно по весне, чуть ли не оргии устраивали. Переселившись в более подходящие для жизни помещения, мы ничего такого из-за стен не слышали – первый курс живёт в своих бараках, а на нашем, втором, такого уже не было, всех лишних поотчисляли. Заодно узнал, что в Эквестрии существует какой-то аналог пуританства. С ихними детишками тоже было плохо, только в другую сторону. Например, кобылки были настолько забиты темой греховности первородного греха, что по течке из комнат выходить панически боялись. Деканат особой толерантностью в отношении религии не отличался, и всех поотчисляли за прогулы. С жеребцами было похуже – они были свято уверены, что место кобылы – на кухне и у колыбели, и пытались давить на окружающих. С ними тоже не церемонились.

Меня, Найт, большинство старост и основных отличников остальных направлений, как и обещали, отправили на завод, смотреть, на чём же мы будет работать. На дворе лето, птички поют, цветочки цветут, а я проклинаю всё на свете, особенно себя, что на отчисление указывал всех подряд. Завод, или вернее сказать заводской комплекс, находился на ровно противоположном конце города. А я, как старшина потока, должен притащить своих сам и чуть ли не за хвост. Надо было оставлять пегасов – так бы на два часа позже встали и полетели. Теперь же придётся тащиться пешком.

Когда начали орать будильники, мы подумали, что у всех разом они сбились – на часах было шесть утра, а на дворе – ночь. Как же так, подумали мы, сегодня же День Летнего Солнцестояния, и Селестия торжественно поднимает Солнце без пятнадцати четыре. Начали шататься по всей общаге, сверить часы. В нас летели не только угрозы насилия и оскорбления, что мы так рано пришли, но и всякие предметы, те же будильники, например. У всех то же самое. Хмыкнув, мы отправились в путь.

Рассвело в шесть двадцать. Встречаемые по дороге ранние пролетарии сонно ворчали, что во всём виноваты капиталисты с Селестией во главе. Потом я вспомнил. Начал трясти народ, спрашивая, какой сейчас год. Как я мог забыть, сегодня же возвращение принцессы Луны. Я тихо сообщил об этом Найт, на что она очень обрадовалась.

Место назначения носило красивое название, отлично отражающее суть и, скорее всего имеющее древнюю историю, уходящую в глубину веков. Я почти уверен, что так наименовали в честь великого полководца или какого-то грандиозного события. Честно, я бы так называл города. Завод №274. Кажется, это прекрасно. А то задолбали уже названия в остальной Эквестрии – обязательно что-нибудь связанное с пони будет.

В цеха нас не пустили, типа всё секретно, показали только готовую продукцию. «Экскурсовод» очень воодушевлённо рассказывал, насколько мало магии применено в этом чуде инженерной мыли… Стоп, мало? Почему мало? Я же отдавал проект вообще без магии. Что вы с ним сделали, ироды?! Как оказалось, этой хренью заменили всю радиоаппаратуру и зачаровали главный редуктор. С первым я ещё мог кое-как согласиться, что второе было уже непростительно. Пусть потом, скрипя сердцем, я смог это принять – выпуск титанов наладить не смогли, а сталь бы не выдержала. Дали посидеть в кабине и немного повключать системы. Двигатели, к сожалению, запустить не разрешили, да и нечем – машина сухая стояла. Был один готовый двадцать шестой, один недоделанный и опытный образец второго. Главная новость, от которой многие чуть не описались от радости – нас обратно отвезут на большом и оставят его у нас как учебный. Грузовой отсек полностью забит учебными стендами и макетами, пони рассаживаются в кабине для служебных пассажиров, я сажусь на место пилота. Порулить, к сожалению, не дадут – отвезёт нас лётчик-испытатель, который заводские испытания здесь проводит. А заодно и будет вести у нас эксплуатацию. Диспетчер даёт разрешение на запуск двигателей, страшный рёв сзади-сверху, запрашиваем разрешение на выход на полосу, пробег по-самолётному, отрыв, полетели. Ни разу в этой жизни ещё так не летал. Постоянно хочется распахнуть крылья, но я сдерживаюсь.

Прилёт собрал настоящий аншлаг – весь университет выбежал посмотреть. Многие были шокированы видом Ми-26 – на плакатах он казался не таким огромным. Не думаю, что сегодня ночью спать будет хоть кто-нибудь – уж слишком сильное первое впечатление, да и по радио сообщали о возвращении принцессы Луны и у фестралов праздник. Партия пока не высказала своего мнения, но не думаю, что они обрадуются. Сейчас вертолёт отбуксируют в ангар, закончат делать систему заправки, и у многих практика будет действительно производственной, а учебный аэродром станет настоящим аэродромом.

Механики и электрики на какое-то время стали первыми пони в университете – только их к вертолёту подпускали. Хоть у всех сердца кровью обливались, что такая красотулечка должна месяц стоять в ангаре, поделать с этим никто ничего не мог. Главные отличники направления, например я, смогли по разу посидеть за штурвалом – запускать двигатели имеет право только экипаж, а проверять работоспособность надо.

В августе меня вызвали в деканат. Я уж подумал, что зовут помогать в приёмной комиссии, но оказалось, что всё гораздо хуже. За активную общественную работу, хорошую успеваемость и просто милую мордашку мне достаётся билет на Гранд Галопинг Гала. Использование билета зафиксируется, так что отвертеться не удастся. Я обратил внимание, что билет не именной, проставлен только номер. План родился сразу же, и через день был объявлен аукцион с всего одним лотом. Я аж охренел, насколько глубоко многие готовы залезть в долги, чтобы туда попасть. Но, всё-таки, победил самый богатый, наполнив мой карман немыслимой для любого другого студента суммой в пятнадцать тысяч бит. Когда всё закончилось, одна из одногруппниц перед сном призналась, что хотела туда попасть только ради знакомства с вондерболтами. Я, как любитель рвать чужие шаблоны, рассказал о них всё, что думаю и особенно подробно, о событиях одного из Дней Согревающего Очага. Многие были настолько шокированы, что пару дней потом не могли мне в глаза смотреть, а некоторые даже здороваться перестали.

Когда мы с тем богачом ходили в банк делать перевод, я запросил остаток на своём счёте. Результат разочаровывающий – в итоговой сумме перед запятой было всего пять цифр. И куда же это деньги так быстро утекают? Ах, да, вспомнил.

Учебным советом, с подачи сверху, было решено общеобразовательные предметы опустить вообще – стране нужны пилоты и нужны срочно. Потом мне лично, чуть ли не на ушко, нашептали, что выпустится пятнадцать пони, и я должен составить приблизительные списки. Нас осталось почти шестьдесят, на должно быть в четыре раза меньше. Хорошо, что на потоке ещё остались мудаки, будет, кого отчислить. Кажется, мне начинает нравиться власть. Примерно в это же время внезапно схватились за головы, что готовят-то только пилотов, а про командиров забыли. Нескольких, в том числе и меня, по-быстрому завербовали в КВСы и начали обучать по немного другой программе. Получается, по выпуску будет три экипажа на двадцать шестой и девять пилотов на второй.

В середине сентября у нас началась работа с техникой. Волновались все до дрожи в коленях. Первое задание, по идее, не представляло из себя ничего особенного – забраться в кабину, провести предполётную проверку, раскрутить винт, запустить двигатели, вернуть все в начальное состояние. Я тоже мандражировал – машина-то дорогая очень, но переборол себя и бодро полез первым. Сначала рассказываю порядок сидящему на месте командира преподавателю, потом всё это делаю. Диспетчер даёт разрешение, включаю генераторы, раскручиваю винт, запускаю двигатели… не заводится. Вот уж я испугался тогда – не успел сесть в вертолёт, а уже сломал. Чуть ли не в панике повторяю процедуру – ничего. Генераторы гудят, винт раскучивается, а двигатели молчат. Сообщаю вышке, в крайне подавленном состоянии вылезаю, преподаватель – за мной. В панике начинает носиться целая армия механиков, а одногруппники какие-то шокированные. Даже до того, как я начал оправдываться, мне рассказали, что аккурат в тот момент, как я запускал генераторы, на вертолёте появилась какая-то огромная змееподобная хрень. По сбивчивым описаниям мне удалось установить, что это был ни кто иной, как Дискорд.

Из ступора нас всех вывели удивлённые крики механиков. В баках вместо керосина оказалось шоколадное молоко. В версию с богом хаоса сначала никто не поверил, и топливникам устроили допрос с пристрастием. Главными вопросами было то, откуда у нищих студентов взялось несколько тысяч литров шоколадного молока, и куда делся керосин. Разбирательство закончилось буквально на следующий день, когда Кантерлот официально объявил о кратковременном приходе Дискорда и принёс глубочайшие извинения за причинённые им проблемы. Примерно в это же время обнаружили, что вся система заправки, в том числе и резервуары по тридцать тысяч кубометров, наполнена этим самым молоком, вместо масел был сироп или шоколадная паста в зависимости от консистенции, а вместо спецжидкостей – лимонад. Апельсиновый кстати, я попробовал.

До зимы всем университетом дружно отмывали систему ЦЗС и резервуарный парк от этой хрени. Если замерзнет, мало не покажется. С вертолётом оказалось хуже – его пришлось отправлять обратно на завод для ремонта. Так как нового не прислали, на зиму мы остались без практики. В газеты попали очень забавные фотографии, как сотня студентов и курсантов в единой упряжи тащит Ми-26 через весь город на завод. Без инцидентов не обошлось – надломилась стойка левого шасси, когда оно провалилось в канализационный люк. Почти двое суток, пока не починили, каждый желающий мог посмотреть на гордость Сталлионградской промышленности.

Мне иногда начинало казаться, что меня учат не на командира вертолёта, а на государя всея гражданской авиации. Например, весной пятого семестра меня, как представителя от университета, отправили в Кантерлот, жаловаться на испорченную технику и топливо. Смех смехом и недельное питание одним только шоколадным молоком и пастой недельным питанием, но нового керосину и масел взять неоткуда. Да и ремонт двигателей и топливной системы очень далеко не бесплатный.

Такое ощущение, что я не столице огромной империи, за которой стоит аж два бога, а в оккупированном городе. Прохожих куда меньше, чем обычно, по улицам постоянно прогуливаются усиленные отряды гвардии, да и сам Кантерлот накрыт огромной магической сферой. Правда, только центральный район, но об этом в учебниках по истории не напишут.

Организовывая встречу, пытались сделать как лучше, а получилось как всегда. Кажется, несмотря на то, что вот-вот произойдёт что-то нехорошее, здесь планируется какое-то крупное мероприятие. Эх, любят же буржуи всякие праздники… нет бы трудиться во благо трудового народа, или чему нас там на политграмоте учат. Как оказалось, принять меня сможет только принцесса Луна. Надеюсь, Селестия ввела её в курс дела, и звёздногривая хоть в общем виде, но представляет себе изменения мира за последнюю тысячу лет. Ходили слухи, что её солнцезадость даже не потрудилась рассказать об изменившихся традициях, из-за чего возникла неловкая ситуация, и Ночь Кошмаров чуть не была отменена как государственный праздник.

Когда гвардеец провожал меня в зал для приёмов ночной принцессы, я чуть не столкнулся в ещё одной, розовой. Я её помню по четвёртому классу, она няней Твайлайт была. Мы встретились взглядами, мне сначала показалось, что это не она – раньше она на всех смотрела как-то по-другому. Уж не знаю, годы на неё так подействовали или что, но это не мои проблемы, так что я просто прошёл мимо.

Луна ждала меня с нетерпением. Наверно, прочие пони к ночной богине ещё не привыкли и редко ходят на приёмы. Как же тут привыкнуть, когда основной персонаж из детских страшилок стоит прямо перед тобой. Начав с обмена любезностями, я постепенно начал подводить беседу к цели своего визита. Такое ощущение, что принцесса вообще не понимала, что я ей говорю. Пришлось начать с самого начала. Нет, не с того, что такое вертолёт, а с самого-самого начала, что такое воздушное судно.

Кажется, Луна заинтригована. Но, когда я ей рассказал возможности, она просто не поверила. Заинтересованность в глазах постепенно угасала. Наверно, она подумала, что я напридумывал всяких сказок и пытаюсь сыграть на её тысячелетнем отставании в техническом прогрессе, чтобы поклянчить из казны денег. Заметив это в её глазах, я сориентировался и пригласил её в университет. Правда, не сейчас – машина и вертодром на ремонте. Принцесса посмотрела на меня взглядом, не предвещающим мне ничего хорошего, и приняла приглашение. Все бумаги были переделаны – Луна решила оплатить всё сама. Видно, у неё был какой-то депозитный счёт, который неслабо вырос за тысячу-то лет. Она всё делала с таким видом, что будет лично выбивать из меня каждый бит, если я её обманул.

Принцесса приказала прислуге принести обед, но разговор не шёл. Луна не очень-то мне верила, но показаться старомодной и отвергающей прогресс не хотела. Постепенно отстранённая беседа перешла на повседневные темы, например – что происходит в Кантерлоте. Оказалось, сейчас проходит свадьба бывшей няни Твайлайт и её же брата, Шайнинг Армора. Уж не знаю, насколько эта принцесса-в-изгнании важна, но таких мер безопасности не применяют даже на важнейших праздниках и визитах правителей других государств. Луна довольно презрительно отозвалась о ручных крысках Селестии, которым доверили организацию церемонию. Её казалось, что для этого гораздо лучше объявить конкурс и выбрать не просто хороших мастеров своего дела, а лучших из лучших. Луне настолько не понравилась политика её сестры по этому вопросу, что она вообще отказалась идти на церемонию.

Внезапно с улицы раздался грохот. Как только он поутих, послышалось жутковатое жужжание, как будто кто-то запихал петарду в осиное гнездо. Я подбежал к окну и увидел падающие на город осколки купола и море чёрных точек, плотным потоком летящих к городу.

— Что там происходит, мистер Пайпер? – царственно, как будто ничего не происходит, поинтересовалась Луна.

— На город напали, ваше высочество, — честно, я понятия не имел, что происходит, но очень похоже на штурмовую атаку. Во всяком случае, мне кажется, что именно так она должна выглядеть.

— И кто же на нас нападает?

— Не знаю, ваше высочество, — на вид похожи на пони, но я приметил крылья как у насекомых. Я не знаю таких зверей.

— Вы умеете сражаться, мистер Пайпер?

— Да, ваше высочество, — мне этот вопрос показался странным, но не ответить или отвечать вопросом на вопрос было бы невежливо.

— И каким же стилем вы владеете? – принцесса в совершенстве владела своим голосом – я приметил лишь лёгкий оттенок презрения. Похоже, она ожидала, что я назову какой-нибудь страшно-пафосный пегасий стиль боя, оказавшийся на деле абсолютно бесполезным.

— «Ближний бой», ваше высочество.

— Вот как, — недоверчиво хмыкнула она. Рог Луны окутался аурой и буквально из ниоткуда появились два меча, один из которых она швырнула мне, — Покажите, как сохранился эта школа.

Я подхватил его бабкой, на что она доброжелательно улыбнулась. Практически во всех стилях остальных школ, в том числе и в грязном уличном бое, оружие держится в зубах. Я так даже не умею – держать каким образом оружие может только идиот. Голова, наравне с половыми органами, самая важная часть тела, а держать оружие «в ней», значит приближать её к противнику и себя к смерти или увечьям.

Мне ещё в начале приёма показалось немного странным, что принцесса была без охраны. Если верить книгам по истории, тысячу лет назад личное охранение было при ней всегда, иногда даже и в постели. Сейчас нам, похоже, придётся вести бой вдвоём. Спустившись к воротам во дворец, она приказала напуганной страже занять позиции в другом месте. Уж не знаю, о чем Луна думала, но она приветливо открыла ворота.

Нападавшие существа были чем-то похожи на пони. Как пегасы это смесь лошади и птицы, так это было смесью лошади и мухи. Оружия при них не было, как каких-либо признаков интеллекта в фасеточных глазах. Пусть последнее вполне нормально для военных. Слишком слаженно для разумных существ, они атаковали. Я постоянно выискивал глазами того, кто мог бы быть командиром, но так ничего не увидел. Похоже, они действительно больше насекомые, чем пони, и контактируют каким-то своим методом.

Бой шёл минут двадцать, я даже уставать начал. Никогда бы не подумал, что буду рубиться плечом к плечу с принцессой. Эта жизнь просто издевается надо мной. Нападавшие пользовались одними и теми же ударами и связками, без каких-либо импровизаций. В один момент от зала дворца, где проходила свадьба, пронеслась волна, выбрасывая всех оказавшихся на улице пони-насекомых из города. Но сквозь стены-то они пройти не могли, и те, кто остался рядом с нами, были размазаны по потолку.

Я огляделся. На залитый темноватой жидкостью пол я особо внимания обратил слабо – куда больше меня беспокоила засранная форма и куда-то потерявшаяся фуражка. Принцесса же, слизнув в лица капельку этой жидкости, поморщилась, и заинтересовалась одним из противников, подающим признаки жизни. Подойдя к нему, или к ней, она попыталась наладить диалог, наступив этому существу на горло. Доведя почти до потери сознания, Луна убрала ногу и начала задавать вопросы. Ответом ей стала слепая агрессия. Даже странно получается – слишком уж прямолинейно действуют эти существа. Похоже, они неразумны. Но это уже установит местный филиал Освенцима – принцесса, связав «это» магическими путами, сдала трофей охране.

Луна оглядела помещение и на её лице отразилась странная улыбка, как будто она вспомнила об очень приятных событиях тысячелетней давности. Она левитировала ко мне мою фуражку, которую я, не глядя, одел. Судя по ощущениям, так что-то было внутри. Теперь я уже точно могу сказать, что я засран весь. Принцесса, осмотрев меня, уже тепло улыбнулась, и предложила помочь привести себя в порядок. Я, не раздумывая, согласился.

Она повела меня за собой, и вскоре мы оказались в более тёмной части дворца. Такое ощущение, что это место долгое время было в запустении. Тысячу лет, например. Но, не смотря на это, выглядело очень даже ничего. Синие и тёмные, но не мрачные тона, ничего не блестит до одурения – а мне здесь нравится. За очередными дверьми оказалась огромная исходящая паром купальня. Я, конечно, иногда туплю, но таких намёков не понять было невозможно.

Оказывается принцессу Луну богиней плодородия прозвали не за просто так. Уже тепло и почти по-дружески она обещает визит в университет, а не королевскую инспекцию, как хотела в начале. Как потом она напишет, то существо после потери связи со своими собратьями стало крайне аморфным и через какое-то время умерло от голода, без каких-либо эмоций. Вскрытие показало, что пищеварительный тракт этого существа не способен полностью переваривать пищу. То есть это что-то типа муравьёв – один мозг и один желудок на всех, а общаются феромонами.

Новость о визите принцессы была воспринята двояко – с одной стороны пришлось срочно заканчивать отделочные работы фасада, с другой – на заводе очень не обрадовались, что ответственность за отсутствие техники обязательно свалят на них, и они вернули вертолёт даже раньше срока. Когда студенты, сидя на паре, услышали знакомый рёв двигателей и начали пялиться в окна, они увидели зрелище, которое мы в будущем будем видеть очень часто – двадцать шестой что-то тащит на внешнем подвесе. Присмотревшись, мы увидели, что это Ми-2.

Луне университет очень понравился. А уж наша показуха, на которой из приземлившегося вертолёта вышли сто пятьдесят пони, поверг её в восторг. У меня даже на секунду возникло ощущение, что на следующий год она под личиной простой пони попытается сюда поступить. Она даже заказала для себя экипаж и вертолёт с королевской отделкой. Я, в качестве дружеского подарка, подарил ей ноты «Полёта Валькирий». Принцесса, похоже, владела музыкальной грамотой и смогла быстро прочитать это произведение. Кажется, ей понравилось.

Как и обещали, в зависимости от успеваемости тех, кто работает непосредственно с техникой, распредели. Для двадцать шестого сформировали экипажи и начали работать на слаживание. Хорошо, что мне самому доверили выбрать бортинженера, штурмана и пилота, а то приписали бы каких-нибудь мудаков, хрен бы с ними в одном кокпите усидел. Пилотом я взял себе Найт – мы же с ней всю жизнь вместе прожили, сработаться будет несложно. Пусть пока ничего сложнее контрольного висения выполнять не разрешали, мы потихоньку учились действовать как единый механизм.

В один из пока что солнечных сентябрьских дней все полёты для нас отменили. В вертолёты набилось по максимуму пассажиров, за штурвалы сели преподаватели и улетели куда-то на северо-запад. Вернулись они через несколько часов – как раз на столько хватает топлива. Первым докладом было, что задание выполнить не смогли – над местом назначения сильный буран, посадка опасна. Как потом рассказали, вернулась Кристальная Империя. Реакция была неоднозначной – одни испугались, что пони из того времени не смогут интегрироваться в современное общество, другие же, например я, откровенно смеялись, помня, сколько примерно этот штат должен казне за тысячелетнюю неуплату налогов.

Как только эта новость стала общественно известной, мнение партии со страниц газет чуть ли не кислотой сочилось. Говорили, дескать, вместо того, чтобы восстанавливать народное хозяйство, кристальные пони сразу начали праздновать. Но, несмотря на все трудности, в сентябре появились первокурсники из Кристальной Империи. Мне они не понравились сразу – со строгой тёмно-синей формой блестящая до одурения шерсть со странным рисунком не смотрелась никак. Чтобы ни у кого не вытекли от этого зрелища глаза, им запретили носить форму. Стенания, что они такие бедные-несчастные, много лет жили под гнётом кровавого тирана, никому не помогли. Официальная политика Сталлионграда по поводу Кристальной Империи довольно презрительная – не дошло сведений о каких-либо партизанских движениях. Типа они недостойны свободы, раз не желают защищать её.

К весне седьмого семестра всех, кому не досталось машины, отчислили и мы занимались практически только практикой. Каждому из нас надо налетать тысячу часов до получения лицензии пилота.

Моим первым заданием сложнее пролёта по кругу была перегонка вертолёта с завода в университет. Долго думали, как же назвать машины – это же не просто механизм, а произведение инженерного искусства. Сначала хотели дать какие-нибудь красивые патриотично-социалистические имена, но потом передумали и называли по имени первого командира. Поэтому найти свою машину труда не составило – на концевой балке была огромная надпись «Пайпер».

В один прекрасный день, я, как всегда, проходил предполётный медосмотр. На заднем плане по радио играла какая-то песня, восхваляющая трудовой народ или что-то типа такого. Когда музыка закончилась, начались новости. Врач, который в этот момент слушал сердце, отметил, что у меня участился пульс. Передали, что скоро в Кантерлоте пройдёт коронация новой принцессы. Принцессы Твайлайт Спаркл. Меня эта новость не то, что бы удивила – я подозревал, что эта пони станет чем-то большим, но вот так вот, сразу в принцессы…

Все экипажи были приглашены на участие в церемонии. Мы должны будем пройти в плотном строю над площадью, рассыпая блёстки. Пришлось немного изменять учебный план – мы рядом друг с другом ещё никогда не летали. Полётов теперь было не по четыре часа в день, а по восемь. Даже хореографа прислали. Когда мы, девать Ми-2 и три Ми-26, передислоцировались на Кантерлотский вертодром, нам еле хватило места – даже пришлось другие вертолёты в срочном порядке убирать.

Уже непосредственно перед церемонией, нам объяснили нашу роль – пролететь над толпой зрителей, встречающих новую принцессу, как только её повозка тронется с места и отправится на продолжение банкета за городом. С начала клином пролетят вторые, потом, сразу за ними, мы, рассыпая пятнадцать тонн блёсток и ленточек. На каждую машину повесили специальный распылитель и что-то вроде баков. Наверно, блёстками хотят завалить весь город. Конечно, шутки шутками, а здравый смысл – здравым смыслом. После перепроверки оказалось, что кто-то неправильно заполнил документы, и на машину полагалось только пятьдесят килограмм, а не пять тысяч.

Справились мы хорошо – зрители даже на секунду оторвались от созерцания Твайлайт. Потом, правда, немного поссорились с Вондерболтами, у которых мы забрали часть славы самой эффектной пилотажной группы. В газетах, с их подачи, начался чёрный пиар. Писали, дескать, от вертолётов куры не будут нестись, коровы перестанут давать молоко, а посевы будут увядать. Матери было довольно стыдно передо мной за их поведение, но я не обижался – у нас ещё будет шанс себя показать, да и не претендуем мы на их славу, просто так получилось.

Шанс показать себя возник буквально через пару месяцев. Что конкретно случилось – непонятно, только слухи. Как я понял – дворец атаковали какие-то растения, которые похитили принцесс, немного повредив замок. Вначале подумали, что ничего страшного и просто залили щели раствором. Но в один прекрасный день одна из башен рухнула, похоронив под собой пару пони из прислуги. На восстановительные работы прислали все четыре машины. В Сталлионграде собрали новую башню и её просто поставили по сегментам на место старой.

Этот семестр был наполнен событиями куда больше, чем остальные. Например, буквально через пару недель после первого применения Ми-26 в народном хозяйстве, меня вызвали в деканат. Вроде, ничего необычного, но это происходило во время учебного полёта, и вызов передал диспетчер. Пришлось срочно возвращаться, просто так бы не вызвали – обычно такие сообщения передают механики.

Когда я прибежал, весь учебный совет и деканат был в сборе. Была ещё одна знакомая мне пони. Я вообще планировал с Флаттершай больше не видеться никогда, но, похоже, обстоятельства были настроены против меня. Если вкратце, она просила отменить учебные полёты по нашему обычному маршруту, потому что в том районе пройдёт сезонная миграция каких-то мелких тварей и потоки воздуха от винта раскидают их по половине Эквестрии. Деканат уже было согласился, но решил оставить последнее слово за мной. Естественно, я сразу отказался. Ещё чего – нарушать учебный план ради каких-то насекомых. Я их с Кантерлотской Свадьбы очень не люблю. Но Флаттершай была крайне настойчива и даже попыталась давить каким-то предписанием общества защиты редких существ, так что мне пришлось врубить строгость в голосе и указать ей на дверь. Я-то знаю, что деятельность этого общества в Сталлионграде запрещена, а руководство вообще объявлено персонами нон-грата. Напоследок она посмотрела на меня очень страшным взглядом, спросив, уверен ли я в своём решении. Я, помахав копытом на прощание, сказал, что да. На меня и не так смотрели.

На следующий день, как только я сел за штурвал и уже хотел было запрашивать разрешение на запуск двигателей, налетели пегасы с транспарантами и повисли на лопастях обоих винтов. Чуть ли не в панике вылезаю через потолочный люк и ору на них, чтобы слезли. Я ведь несу за вертолёт ответственность, а лопасти очень хрупкие – они из стеклопластика сделаны. Уговорить их слезть не получилось – они начали скандировать лозунги на тему каких-то бризи. Войдя в раж, митингующие раскачались на винтах и в один прекрасный момент обломали несколько лопастей. Служба авиационной безопасности была на месте, но они могли сделать не больше, чем я – мне применять силу в данном случае запрещено, а они до такого не додумались. Как только несколько из демонстрантов рухнули на землю, их скрутили и увели. Остальные перебрались ближе к редуктору, видимо, зная правило рычага.

Уговорить их слезть не помогли даже угрозы запустить двигатели. Они догадались, что я блефую и ушли в отказ. Говорили, что не слезут, пока не закончится миграция бризи. Мне ничего не осталось, как кликнуть топливников. Они подогнали автонасос и, подключив его к канализации, залили митингующих гавном. Те сразу попытались улететь, но были схвачены безопасниками. Машину потом отмывали долго. А новый винт ждали ещё дольше.

Мой экипаж вернулся на учебную машину, пока моя на ремонте. Тех зоозащитников показательно посадили, не помогло даже то, что за них просили целых две принцессы – Селестия и Твайлайт. Флаттершай в Сталлионграде объявили в розыск, по обвинению в подстрекательстве. Постепенно этот инцидент перерос в дипломатический скандал, и Сталионград в качестве знака протеста отказался участвовать в Эквестрийских Играх.

Моё отношение к защите природы переросло из пренебрежения в презрение. После инцидента я немного поинтересовался их деятельностью, и теперь про них у меня есть всего два слова – идиоты и лицемеры. Постоянно митинговать перед бумажными комбинатами, иногда даже переходя к диверсиям и прочему экологическому терроризму, но совершенно спокойно относиться к пергаменту – как это ещё назвать?..

За новый винт, кстати, заплатил королевский двор.

Как бы я этого не хотел, мне пришлось становиться первопроходцем во многих вещах. Например, как только мне вернули мою машину, нас отправили на первую в истории спасательную операцию с использованием вертолётов. На борт загрузили санитаров, полевой госпиталь в разобранном состоянии и механиков, которые во время дозаправки переделают машину в санитарный вариант. Ещё два Ми-2 повезут врачей сразу за нами.

Суть – крупная погодная команда, голов на шестьдесят, должна была распределить двигающийся на юг циклон по всей Эквестрии, но он оказался сильнее. На брифинге сказали, около двадцати в критическом состоянии, нетранспортабельны обычными методами, столько же тяжёлых лежачих. Чуть меньше просто раненых, но неспособных выбраться из той жопы, где они оказались. Те, кому повезло остаться самыми целыми, сразу полетели за помощью.

Циклон-то никуда не делся, и работать пришлось в сложных условиях. Как только разгрузились, я вылетел на дозаправку. Хорошо, что в Кристальной Империи быстро навёрстывают техническое отставание, и у них уже есть свой вертодром. Пусть машина съела за раз их месячный запас керосина.

На полёте к цели из грузового отсека раздался шум, и вертолёт чуть качнуло. Не похоже, чтобы детали внутренней отделки отваливались, поэтому я послал бортинженера проверить. Вместо отчёта я услышал испуганный крик, переходящий в хрип, и звук падающего тела. Когда я обернулся на эти звуки, я увидел огромного обезьяно-кентавра. Я уже было начал докладывать об этом диспетчеру, но та хрень открыла пошире рот и начала как будто выкачивать что-то из экипажа. На меня сразу навалилась страшная слабость, и я обмяк, повиснув на ремнях. Органы управления сразу стали страшно-тугими – приходилось прикладывать неимоверные усилия, что бы сдвинуть их хоть чуть-чуть или хотя бы удержать. Кажется, я единственный, кто остался в сознании.

Нападавший развернулся и хотел было уйти, но резко остановился, прорычав, что чует здесь магию. Я сначала не понял, о чём речь, потом вспомнил. Редуктор же зачарован. Обезьяно-кентавр открыл пасть на потолок и из щелей между элементами отделки понесся какой-то яркий газ, или энергия. Когда всё закончилось, он исчез в вспышке телепортации.

Я уже хотел было начать срочно сажать машину, но сзади-сверху донёсся страшный грохот, и я увидел, как нас обгоняет винт. Похоже, оставшись без магии, редуктор не выдержал нагрузки и разрушился. Приятный кобылий голос беспристрастно сообщил о возгорании в обоих двигателях и отказе системы пожаротушения. Поняв, что машину уже не спасти, я попытался отстегнуть ремни и эвакуировать экипаж, но земля приближалась слишком быстро. Даже замка коснуться не успел. А приятный кобылий голос всё сообщал об отказывающих по очереди системах.

Дальнейшее запомнилось лишь урывками. Меня кто-то тащит от горящего вертолета. Во всполохах пламени видна огромная надпись «Пайпер» на концевой балке. Потом уже я лежу на жёсткой койке, подходит единорог, что-то кричит. Все звуки какие-то приглушённые и всё сильнее наваливается гнетущее ощущение нереальности происходящего. Почему-то врач не пользуется магией, действует только копытами. Когда меня поднимают, моя голова свешивается на бок, и я вижу Найт. Из её рта стекает струйка крови. Единорог что-то говорит, и её голову накрывают простынёй.