Коварное кредо Каннинга

3. Зверь в городе

Мистер Кейк опознал в погибшем туриста из Эппалузы по имени Сэнди Дрим: днем он заглядывал в «Сахарный уголок» на обед. Мэр сразу заподозрила, что единорог стал жертвой какого-то дикого зверя, приказала немногочисленным городским стражникам удвоить бдительность и попросила Спайка отправить в Кантерлот просьбу о подкреплении. Кроме того, Мэр написала письмо в Эппалузу и велела мне доставить тело Сэнди Дрима в больничный морг: там труп должен был лежать, пока его не заберут родственники.

Мы со Спайком позаимствовали у Кейков тележку, погрузили в нее завернутое в простыню тело и потащили.

Деревья уже облетели. Их голые ветви ползли по ночному небу, словно трещины по стеклу. Напуганные горожане спешно расходились по домам, в окнах зажигался свет. Молчание окутало Понивилль. Не безмятежная тишина поздней ночи или раннего утра, а напряженное боязливое молчание. Годами монстры внедряли в подсознание пони нечто жуткое, и теперь они увидели это воочию. И никто не знал, что сказать. Кроме меня. Но мне сказать было некому.

– Думаешь, это правда зверь? – подал голос Спайк. – Мантикора, может?

– Скорее всего, – солгал я.

Конечно, и зверь мог ненароком расщепить рог жертвы, но слишком уж аккуратно это было сделано. Едва я увидел Сэнди Дрима, Тёмный Кучер азартно заелозил на мозжечке.

Однако, странно, что тело было брошено прямо посреди города, да еще и не в самый поздний час. Обычно чудовища, если убивали пони напрямую, старались скрыть труп. Им не надо было учиться этому, как мне когда-то. Они были прирожденными душегубами. Единственный известный мне случай, когда монстр бросил тело там же, где убил, – смерть моей матери.

А если это он? Тот самый убийца? Возможно, когда я разберусь с ним, Твайлайт снова начнет общаться со мной, ведь изначально она разрешила мне убивать в надежде, что я отомщу за маму. Если виновник ее смерти получит по заслугам, Твайлайт может счесть, что не зря позволила мне все мои зверства.

Окна больницы были черны. Я постучал в дверь, и вскоре нам открыл заспанный дежурный санитар. Чуть не лишился сознания, когда я рассказал ему, что случилось, и показал выпотрошенный труп, но взял себя в копыта и помог перетащить Дрима на больничную каталку.

Я попросил Спайка вернуть тележку в «Сахарный уголок» и идти домой. Мне же предстояла очередная бессонная ночь: следовало оформить труп и провести вскрытие. Обычно этого не делали: штатного патологоанатома в нашей больнице не было, если кто-то умирал, родственники предпочитали держать тело у себя до похорон, – но я хотел изучить тело на предмет улик, а после зашить, чтобы его вид больше никого не травмировал.

Под потолком морга горели яркие лампы, на белых кафельных стенах плясала моя тень. Я уложил тело Сэнди Дрима на стальной стол посередине комнаты, приступил к осмотру.

Рваные раны действительно могли быть нанесены когтями мантикоры, но расщепленный рог не давал мне покоя. Подумал, что по окрасу мертвый единорог походил на одного из монстров. Но после смерти он остался прежним. На всякий случай поискал на трупе следы неразвитых крыльев, ничего похожего не обнаружил.

Начал срединный разрез шеи, воткнул секционный нож на три сантиметра ниже подбородка – и тут заметил на коже под шерстью густо-малиновую полосу. Тёмный Кучер подался вперед так резко, что чуть не вытолкнул мои глаза из орбит: след от удавки!

Я притянул магией кишечные ножницы и состриг немного шерсти – так и есть, полоса тянулась по всей шее. Это уж точно не работа мантикоры. Удавка была тонкой, возможно, металлической, перетершей кое-где кожу.

Точная уверенность, что Сэнди Дрима убил монстр, взбодрила меня, и я продолжил вскрытие. Довел разрез до конца грудины – до развороченного живота – и начал отсепаровывать мягкие ткани от грудной клетки. Затем перерезал реберным ножом хрящевые части ребер, оторвал грудину и развел кости в стороны.

Ощупал легкие и приступил к эвисцерации органокомполекса – извлечению всех внутренних органов без разрыва их естественных связей.

Из трахеи провел ножницами в правый главный бронх и вскрыл наиболее крупные внутрилегочные ветви. Повторил процедуру с левым бронхом. Изучил лимфатические узлы переднего и заднего средостения, осмотрел и ощупал легкие. Все в норме.

Надпочечники были сильно повреждены, паранефральная клетчатка разорвана, очевидно, тем же оружием, которым Дриму вспороли живот. На всякий случай я вылущил почку, разрезал ее и снял пинцетом фиброзную капсулу, как учили в Мейнхэтенском меде. Осмотрел, ощупал. Всё в пределах нормы.

Впрочем, и так было ясно, что Дрим умер не от болезни, поэтому я решил поберечь силы для охоты на его убийцу. По-быстрому рассовал органы по местам, зашил тело и сунул в холодильник.

Домой вернулся в полтретьего. Спайк храпел, свернувшись калачиком на диване под лестницей. А рядом с ним стояла Твайлайт.

Я двинулся было к ней, но она предостерегающе подняла копыто:

– Скажи, что это не ты. Я получила письмо об убитом. Скажи, что это не ты.

– Нет, конечно! Я соблюдаю кодекс, следую первому правилу: не убивать пони.

– А второму? – нахмурилась моя приемная мать.

– Да, да! Ни при каких обстоятельствах не убивать пони. Это не я, Твайлайт, это монстр… Другой монстр.

– Каннинг, – пробормотал, заворочавшись, дракон, – это ты? С кем ты разговариваешь?

– Спайк, здесь…

– Тише, – Твайлайт прижала копыто к губам, – меня здесь нет. Считай, что это такое заклинание.

Она исчезла, а Спайк уселся на диване и протер глаза:

– Видно, не получится у нас нормально потусоваться. Твайлайт велела мне возвращаться в Кантерлот.

– Ты тоже ее видел?

– Что? – не понял Спайк. – Не, она письмо прислала. Извини, короче, бро, что вот так уезжаю, но я теперь вроде как официальный служащий, должен подчиняться.

– Да, свобода – это не про нас, – я похлопал его копытом по плечу: Твайлайт учила, что это успокаивает и ободряет объект похлопывания. – Тебе, наверно, завтра рано на поезд? Отдыхай тогда, не буду мешать.

Поднялся на второй этаж, упал на кровать и заснул. Как всегда, без сновидений.

Проснулся к одиннадцати. На кухне нашел приготовленный завтрак: хлопья с теплым молоком, – и записку от Спайка. Он уехал, решив не будить меня, чтобы попрощаться, и обещал наведаться снова при первом удобном случае.

Поев, я направился в зал мистера Байсепса. Я пропустил уже три тренировки, а для охоты на чудовищ нужно поддерживать себя в тонусе.

– Здорово, сынок! – едва войдя в зал, я столкнулся с белой грудой мышц. – Слышал, что вчера случилось?

– Даже делал вскрытие.

Ненавижу это снисходительное обращение: все клиенты Балка Байсепса, которые уступают ему габаритами – то есть, вообще все – у него «сынки». Твайлайт рассказывала, что когда-то он был застенчивым, как моя мама, но после знакомства с ней стал увереннее и с ее подачи отправился на Всеэквестрийский конкурс бодибилдеров в Клаудсдейле. Конкурс проходил как раз в день ее убийства.

В первые недели после того, как Твайлайт забрала меня к себе, мистер Байсепс часто приходил в библиотеку и подолгу с ней спорил. Когда я достаточно подрос, чтобы осознать значение их разговоров, пришел к выводу, что он мог бы быть моим биологическим отцом. Впрочем, Твайлайт ничего подобного не говорила, а я и не спрашивал: мне было всё равно.

Кроме меня и мистера Байсепса, в зале была только пара пони: они оккупировали беговые дорожки, дышали прерывисто, запыхались, но всё равно продолжали болтать о седельных сумочках со стразами.

Я размялся и приступил к отжиманиям, светло-коричневый линолеум то приближался, то отдалялся. Считал про себя отжимания, но постоянно сбивался: Тёмный Кучер отвлекал соображениями о том, где искать убийцу Сэнди Дрима.

Зачем вспарывать живот тому, кого уже задушил? Часть ритуала? Фетиш? Но зачем делать это посреди города, а не в уединенном месте? Неужели этот монстр настолько нетерпелив? Импульсивен, неопытен, как я когда-то. Вот только его никто не научил контролю.

– Не сачкуй, сынок, – подбодрил мистер Байсепс, проходя мимо.

«Я не буду убивать своего тренера. Я не буду убивать своего тренера».

Сделав три подхода, переключился на силовые тренажеры. Мне нравилось ощущать под копытами ребристый металл грифов, слышать звон блинов и скрип стальных тросов.

Жим штанги для мышц груди, римский стул и пресс-машина для пресса, тяга Т-грифа для спины, сгибание передних ног с кривой штангой для бицепса, «кроссовер» для косых мышц пресса и трицепса.

Таков ритуал.

Принял душ и направился пообедать в «Сахарный уголок». Надеялся, что мистер Кейк вспомнит еще что-нибудь о Сэнди Дриме: например, не общался ли покойный с какими-нибудь необычными пони.

Небо затянули плотные серые тучи, ветер гонял по земле неубранные пожухлые листья.

По дороге я применял ко всем встречным свой особый талант: вдруг случайно наткнусь на убийцу? Но прохожих было мало – необычно для выходного дня, но, учитывая вчерашние события, объяснимо: зрелище ужасной смерти, да и просто слухи о ней отбили у пони тягу к веселью.

Зато повсюду слышался звон позолоченных доспехов: понаехавшие из Кантерлота гвардейцы прочесывали городские закоулки в поисках логова зверя, крупные отряды двигались к Белохвостому и Вечнодикому Лесу. Такое внимание властей к Понивиллю затрудняло поиски монстра и убийство, но ничего поделать я не мог.

До «Уголка» не дошел: у спа-салона Лотус и Алоэ меня перехватила главврач Рэдхарт.

– Каннинг! – набросилась она. – Я была в больнице! Ты почему вчера меня не вызвал?

– Не хотел беспокоить.

– Ох, Селестия! Сэйфи пошла поиграть с подругами, а их родители из дому не отпускают: говорят, что кого-то разорвал зверь. Я побежала в больницу, и…, Каннинг, это ужасно! А если этот хищник еще в городе? Если бы ты вчера мне сказал, я бы никуда Сэйфи не отпустила. Как подумаю, что она одна ходила по улице, и на нее могли напасть…

Я уверил Рэдхарт, что хищники обычно действуют ночью, к тому же, город патрулируют гвардейцы. Она прекратила тараторить, всхлипнула и сказала:

– Я боюсь. За Сэйфи и за себя. Ты…, послушай, мне неловко, но ты не мог бы ночевать в нашем доме, пока всё не кончится? Ты же говоришь, что зверь нападает по ночам.

– Что? – тупо спросил я.

Слышал кое-что о материнском инстинкте, знал поговорку «у страха глаза велики», но никак не предполагал, что главврач может так перепугаться, что станет искать защиты у меня.

– А может, попросишь кого-нибудь из наших медбратьев? – предложил я. – Они на вид покрепче будут.

– Им придется платить за сверхурочные, – потупилась Рэдхарт, – а бюджет больницы не резиновый. А ты так давно помогаешь мне с Сэйфи, что стал, знаешь, вроде как другом семьи.

– И поэтому мне платить не надо? – улыбнулся я.

– Каннинг, пожалуйста!

Но было и другое объяснение. Пусть Рэдхарт и забыла, как домогалась меня в четверг вечером, само ее намерение «найти Сэйфи отца» никуда не исчезло. Ситуацию со «зверем» и свой преувеличенный страх она могла использовать как предлог, чтобы затащить меня к себе домой.

– Ну, я вообще-то в «Сахарный уголок» собирался, – я потер затылок копытом.

– У меня есть обед, – взмолилась Рэдхарт. – В этот раз никаких салатов: пирог с луком и яйцами, жареная картошка, грибной суп.

Нет, она определенно всё спланировала: знала, чем меня подкупить. Я мысленно проклял свою прожорливость, а также вдолбленное Твайлайт стремление быть вежливым и услужливым, и последовал за главврачом к ее дому.

«С другой стороны, – утешал я себя по дороге, – как искать монстра, когда везде полно стражи? Можно отсидеться у Рэдхарт, подождать, пока всё уляжется, гвардейцы сочтут, что «зверь» покинул город, и оставят Понивилль в покое. К тому же, пони моего возраста давно пора задуматься о ком-то особенном, и внерабочее общение с главврачом послужит мне дополнительной маскировкой».

Рэдхарт повернула ключ в замке, толкнула дверь – и она не открылась: Сэйфи заперлась на щеколду.

– Кто там? – послышался ее голосок из-за двери.

– Это мы, солнышко, – ответила Рэдхарт, и Сэйфи открыла.

– Каннинг-Каннинг, – запрыгала вокруг меня, – а ты предупреждал, что на улице опасно, а я не верила! А ты, оказывается, был прав, и я теперь спрашиваю «кто там», как ты говорил.

Рэдхарт похвалила дочь за осторожность, и та вернулась к игрушкам.

Мы прошли на кухню, и там я познал всю глубину коварства главврача: из всего обещанного готов был только суп. На столе стояла высокая кастрюля с тестом, под столом – мешки лука и картошки. Меня провел не монстр, а обычная добрая пони!

– Врать нехорошо, – пробормотал я.

– Это не вранье, – подмигнула Рэдхарт, – это правда, сказанная заранее. Так Сэйфи иногда говорит, что сделала уроки, хотя на самом деле только собирается.

Маленькая пони, услышав мать, втянула голову и притворилась, что старательно собирает розовый замок принцессы. Странно: он же белокаменный. Никогда не понимал, зачем делать игрушки, так отличающиеся от реальных прототипов: все эти синие пластмассовые пингвины, малиновые кошки, зеленые слоники. Не дают ли они детям неправильное представление о мире?

Рэдхарт поручила мне чистить картошку, а сама принялась месить тесто. Передние ноги у нее были сильными, твердыми, как у всех врачей. И с тестом она работала, как с пациентом: то постукивала, будто искала вену для укола, то наносила короткие рубящие удары и растирала, словно массировала.

Потом стала резать лук и вареные яйца для начинки. Работала ножом так быстро, что клинок стал почти невиден. Я даже чуть-чуть позавидовал. И эта пони жаловалась, что терпеть не может хирургии? Хотя, возможно, она и наловчилась делать всё так быстро, чтобы поскорее завершать операции.

– Многовато получилось, – заметила Рэдхарт, когда разложила на столе сырые пирожки. – Пожалуй, картошку отложим на ужин.

Поставила пироги в духовку и позвала дочь есть суп.

В горячем черном бульоне плавали оранжевые кругляши моркови, белые кубики картошки и склизкие кусочки грибов.

– Вкусно, – похвалил я.

– Правда? Первый раз его готовила.

– Мам, можно я не буду есть этих слизней? – заныла Сэйфи.

– Это грибы, доченька.

– Но они похожи на слизней!

Очень верное наблюдение. Явись я сейчас в мэрию и сознайся во всём, расскажи, что Сэнди Дрима убил не зверь, а монстр в обличии пони, и я могу выследить его и прикончить, никто не поблагодарил бы меня, не возложил надежды, не провозгласил защитником. Меня испугались бы. Гвардейцы схватили бы меня и этапировали в Кантерлотскую темницу. Потому что для нормальных пони я ничем не отличаюсь от чудовищ, с которыми борюсь. Даже для Твайлайт.

Из духовки начал просачиваться теплый аромат пирожков. Я предвидел, что набью живот так, что с трудом смогу ходить, но все-таки самоотверженно предложил:

– Оставь эти ужасные штуки мне.

Сэйфи просияла, а Рэдхарт строго добавила:

– Но чтобы морковку всю съела.

После обеда Рэдхарт отправилась в больницу: ожидался приезд родственников Сэнди Дрима, и главврач должна была передать им тело, – а я остался нянчиться с Сэйфи.

Уговорил ее поделать уроки, раз уж всё равно сидим дома, и мы взялись за математику.

Иногда ловлю себя на том, что мне нравится общаться с жеребятами. Наверное, потому что они, как и я, не совсем настоящие пони. Вот только они еще вырастут и станут полноценными, а мне такое будущее не светит.

Когда с уроками было покончено, уже начало смеркаться. Сэйфи задернула везде шторы, «чтобы зверь нас не увидел», а я начал жарить картошку к возвращению Рэдхарт.

Главврач пришла через полчаса, грустная, как всегда после встреч с родными покойных.

– Ну как, встретила зверя? – спросил я, открыв ей дверь.

– Тьфу на тебя, Каннинг! Думаешь, это смешно? Ладно, как Сэйфи?

Убедившись, что дочь жива и здорова, Рэдхарт уселась за кухонный стол и стала читать Сэйфи сказку из книги Эни Райтера, одним глазом посматривая, как я готовлю.

Вечер прошел тихо. Без четверти десять Рэдхарт уложила дочь спать и вернулась обратно к столу. Я напрягся, ожидая повторения давешней сцены, но главврач заговорила о другом:

– Когда я осматривала тело Сэнди Дрима, заметила у него полосу на шее. Не похоже на потертость от какой-нибудь цепочки с талисманом, да и его родители сказали, что Дрим ничего такого не носил. Ты ее тоже видел, да? Как думаешь, что это?

Она даже не предположила, что это след от удавки. Может, даже не знала слова «удавка». В головах пони до сих пор не укладывалось, что кто-то разумный может целенаправленно убить себе подобного. Хотелось верить, что, если бы не я, монстры давно заставили бы их свыкнуться с этой мыслью.

Пожал плечами, и Рэдхарт задумчиво вздохнула. Повисло молчание, нарушаемое лишь тиканьем ходиков. Ненавижу такие моменты: всё время кажется, что я должен что-то сказать, чтобы не выглядеть странным. Похвалить ее еду? Но я уже делал это, и не раз.

– Всё было очень вкусно, – повторил я и почувствовал себя идиотом. – Спасибо.

– Я не понимаю тебя, – глядя на разукрашенную цветочками ширму, проговорила Рэдхарт.

Проклятье! Всё-таки ляпнул что-то не то.

– В смысле…, – продолжила главврач, нахмурившись, – мне кажется, в прошлый четверг я жаловалась, что не нравлюсь пони, потому что они думают, что я всё о них знаю как медик.

– Было дело, – неохотно признал я, припоминая, положил ли с утра пропофол в спортивную сумку.

– И они правы. Если быть внимательной, то всё поведение пони можно объяснить внутренними процессами, исключительно физиологическими, никак не связанными с тем, что называют душой: настроение, желания, бодрость, усталость, – всё регулируется, как у животных. Вот и этот зверь – он не злой: просто проголодался и напал, но его спугнули…

Рэдхарт поежилась и настороженно посмотрела на плотные занавески, словно боялась, что хищник прямо за окном.

– В городе много гвардейцев, – сказал я, – если зверь сунется сюда, его мигом изловят.

– Ладно, – она помотала головой и провела копытами по мордочке, – я не про это, просто не могу не думать, что он рыщет где-то рядом. Я хотела сказать, Каннинг, что не могу объяснить твое поведение. Почему ты согласился прийти сегодня? Только не говори, что ради еды!

– Но я правда был голоден, – опешил я. – И ты попросила. А приемная мама учила меня, что нужно помогать пони, и это стало моим кредо.

Рэдхарт поднялась и ушла наверх. Через минуту вернулась, неся на спине подушку, толстый матрас и теплое одеяло. Постелила в прихожей, сухо сказала:

– Спокойной ночи, Каннинг, – и удалилась в свою спальню.

Я, как верный сторожевой пес, улегся у двери. И вскоре заснул.

Главврач разбудила нас с утра пораньше. Она прочла в газете, что с понедельника пегасы начнут похолодание, и хотела, чтобы Сэйфи хорошенько погуляла на свежем воздухе, пока еще можно. Разумеется, я должен был сопровождать мать и дочь, чтобы защитить от хищника.

Понивилль по-прежнему патрулировали гвардейцы, неяркие солнечные блики играли на их золоченых латах, ужасно неудобных и лязгающих в самые неподходящие моменты: будь в городе дикий зверь, стражники все равно бы его не поймали – он сбежал бы, услышав их приближение.

Дворники деловито сгребали последние палые листья в кучи и грузили их в телеги.

Пожалуй, мне нравится это время года. Не скрытый душной листвой, не спрятанный снегом, мир выглядит простым и понятным. Твердая сухая земля, нагие ветви – он больше ничего не утаивает, словно труп на стальном столе.

Праздных прохожих попадалось больше, чем вчера: чувствуя защиту гвардии, пони осмелели. Я украдкой направлял на них рог, пытаясь заглянуть в мысли, но – глухо: монстров не встретилось.

Мы добрели до школьной площадки, где под присмотром родителей носились жеребята. Сэйфи побежала к подружкам, а мы с Рэдхарт уселись около хуфбольных ворот.

– Извини за вчера, – сказала главврач.

Реплика поставила меня в тупик. Имелось в виду, что мне пришлось спать на полу? Так мне без разницы, где отдыхать. Или то, что я весь день провел у нее дома? Но искать монстра среди толпы гвардейцев было сложно, а других занятий у меня не было.

На всякий случай примирительно улыбнулся и кивнул. Рэдхарт привалилась к моему плечу. От ее тела исходило тепло. Я покосился на расположившуюся поблизости семейную пару – родителей Уитти, насколько я помнил: те смотрели на нас с главврачом и о чем-то шептались. «Да, да, думайте, что мы с Рэдхарт встречаемся, ведь мы оба совершенно нормальные пони, и ни один из нас не является маньяком-психопатом».

Поднялся ветер, навлек на солнце светло-серые облака.

Мы пообедали в кафе неподалеку от больницы и продолжили слоняться по городу. Сэйфи постоянно забегала вперед, заглядывалась на блестящие латы гвардейцев: ей столичные стражи были в диковинку. Рэдхарт без умолку рассказывала истории из своей врачебной практики. Большинство из них я слышал уже не раз, но все равно послушно кивал, поддакивал и усмехался.

– И вот он заходит в кабинет, – вещала Рэдхарт, – и говорит: «Доктор, мне кажется, я болен». Ну, я провожу осмотр: сердце в порядке, дыхание без шумов, цвет горла хороший, налета на языке нет, – спрашиваю: «И чем, по-вашему, вы больны?» А он отвечает: «Ипохондрией». Оказалось, он ошибся кабинетом: перепутал терапевта с психотерапевтом. Вот является ли ипохондриком тот, кто диагностировал у себя ипохондрию?

Домой к Рэдхарт вернулись уже затемно. Доели картошку и стали укладываться спать: завтра Сэйфи рано вставать в школу, а нам с главврачом – в больницу.

Пегасы работали исправно: на полу было холоднее, чем накануне, из-под входной двери тянуло зябкостью. Я завернулся в тяжелое одеяло и закрыл глаза.

Не знаю, заснул ли, и сколько проспал, но среди ночи меня вдруг встревожил скрип половиц. Вскочил, готовясь отразить нападение, и увидел Рэдхарт со свечой в копыте.

–Тебе не холодно? – спросила она.

– Не, я в порядке.

– Врать нехорошо, Каннинг. Я же чувствую, как из-под двери сифонит. Как врач рекомендую тебе подняться наверх: там тепло.

Она схватила меня за ногу и потянула к лестнице.

– Погоди, тюфяк возьму, – я хотел было подобрать спальные принадлежности, но Рэдхарт не отпустила:

– Там всё есть.

Мы поднялись в ее спальню – маленькую комнату, большую часть которой занимали шкаф и кровать. Сквозь зазор между занавесками на ковер падал свет уличного фонаря. Было действительно гораздо теплее, чем внизу, даже жарковато, а ворсистый ковер выглядел очень мягким. Но только я собрался улечься на него, Рэдхарт толкнула меня на кровать, быстро расположилась рядом и крепко обхватила передними ногами.

Глупый наивный Каннинг, ты видел слишком много фантазий монстров, чтобы не понимать, к чему всё идет. Или только делал вид, что не понимаешь?

Я почти слышал, как бьется пульс главврача, колотится сердце, с шумом бегут по венам гонимые им потоки крови. Тёмный Кучер встрепенулся на мозжечке.

Несколько минут Рэдхарт молчала, не двигалась. Потом потянулась к моему уху и почти неощутимо прикусила его краешек. Щекотно.

– Каннинг, – прошептала она, жаркий ветер ее голоса ворвался мне в ухо, налетел на Тёмного Кучера, заставив его злобно заворчать.

– Каннинг! – тревожно прозвучало со стороны окна; я скосил глаза и увидел силуэт аликорна, пробивающийся меж занавесок свет проходил сквозь него. – Уходи отсюда немедленно: еще немного – и ты не сможешь контролировать свою жажду.

Твайлайт была права: я слишком заигрался в обычного пони. Хотел подняться, но Рэдхарт уперлась мне в грудь копытом:

– Я слишком стара для тебя, да? Каннинг, мне всего…

Белая шерстка на ее груди и животе выглядела тоньше и мягче, чем на спине.

Вспомнилась Вайнона: насколько та собачка была живой и резвой, как понравилась мне, и как я не нашел лучшего способа выразить свои чувства, чем причинить ей боль. Вспомнилось, как едва не убил Хамбель Найс в ночь выпускного.

Симпатия ведет к сближению. В близости пони открываются друг другу. Но для меня «открыться» – значит открыть клетку с монстром.

– Скорее! – настаивала Твайлайт.

«Нет, – подумал я ей в ответ. – Ты бросила меня и не увидела, как я изменился, как научился управлять собой: теперь я контролирую Тёмного Кучера, а не он меня. Я докажу».

Силуэт Твайлайт растворился.

Я скатился на ковер, увлекши за собой Рэдхарт так, что она оказалась подо мной. Опустила веки и выдохнула:

– Делай, что хочешь.

Тёмный Кучер обрадовался такому предложению: беззащитное тело пони поступало в его полное распоряжение. Но Рэдхарт отдавалась не ему. Мне.

Утром трезвон будильника вырвал нас из забытья. Рэдхарт отправилась поднимать дочку, а я тихонько спустился вниз, залез под холодное одеяло на полу и притворился спящим. Похоже, теперь мне предстояло действительно стать отцом Сэйфи, но нельзя же просто взять и сразу поставить ее перед фактом.

Я всё-таки не навредил Рэдхарт, поставил Тёмного Кучера на место. Один из монстров перед смертью рассказал анекдот: «Чак Норрис определяет любовь как нежелание убить: если вы живы, значит, Чак Норрис любит вас». Не знаю, кто такой этот мистер Норрис, но, возможно, в анекдоте была логика. Возможно, за годы работы в больнице я действительно полюбил Рэдхарт и Сэйфи.

– Каннинг-Каннинг, пора вставать! – маленькая пони тыкала меня копытами, и я понял, что, пока притворялся, заснул по-настоящему.

Рэдхарт доверила мне проводить дочь в школу, а сама поторопилась в больницу.

Вверив Сэйфи заботам мисс Черили, я тоже направился на работу. Небо медленно светлело, холодный ветер гнал серые облака, скрипел черными ветвями.

Я остановился на перекрестке, уступая дорогу строю гвардейцев, марширующих к вокзалу.

– Разрешите обратиться, – окликнул я. – Вы поймали зверя?

– Никак нет, – бросил на ходу один стражник. – Но не бойтесь, гражданин: скорее всего, мы его спугнули, и он больше сюда не вернется.

– Рад слышать, – улыбнулся, – спасибо за вашу службу.

И скатертью дорожка. Как и обещал, я защищу Рэдхарт и Сэйфи от того, кто убил Сэнди Дрима. И без кучи гвардейцев на улицах сделать это будет гораздо легче.

Как обычно, купил по дороге угощение для Чабби Ноут. Вручил ей, засел в кабинете.

К десяти выстроилась очередь на флюорографию, в основном, из молодых пегасов, собирающих справки для поступления в академию «Вондерболтов». Я спокойно работал: просвечивал одного пациента за другим, заполнял документы. Однообразные монотонные действия. Почти ритуальные.

Хотя почему «почти»? Вся наша жизнь состоит из ритуалов. Пони не только следуют принятым в обществе правилам, но и сами создают их. Например, однажды в понедельник кто-то подумает: «Не съесть ли мне штрудель?» Купит и съест. Через неделю вспомнит, как было вкусно, и решит отведать штруделя еще раз. А через месяц штрудель по понедельникам превратится в ритуал, и пони будет неуютно, если он его не исполнит.

В дверь постучали.

– Да-да, заходите, – откликнулся я, ожидая очередного пациента.

Но зашла Рэдхарт.

– Пришлось отстоять очередь, чтобы попасть к тебе, – подмигнула она, – и я была последней. Так что можем пойти на обед.

Я глянул на часы и понял, что давно пора. Неудивительно, что начал задумываться о штруделях.

И да – я заказал штрудель. Предложил и Рэдхарт, но она предпочла салат с помидорами. Ели молча.

– Даже не верится, что мы просто обедаем, как обычно, – наконец, сказала главврач.

– Я всегда обедаю, – пожал я плечами. – Это важно.

– Я имею в виду, после этой ночи…, – Рэдхарт уставилась в свою пустую тарелку. – Каннинг, я не хочу, чтобы ты считал себя обязанным, я только…

– Эй, – я коснулся копытом ее подбородка и приподнял голову, – ничего плохого ведь не случилось? И не случится, обещаю.

Понятия не имел, что это должно значить, просто повторил фразу из сентиментального романа, который читал в юности по указке Твайлайт.

Тут с улицы донеслись крики. Мы синхронно повернули головы к окну и увидели, что у ворот больницы образовалось столпотворение.

Перебежали дорогу и растолкали пони: наши медбратья грузили на носилки накрытое простыней тело.

– Что случилось? – Рэдхарт подскочила к плачущей старой пони, опирающейся о борт телеги, и, по всей видимости, ее мужу.

Оказалось, это хозяева квартиры, которую снимала мисс Бон-Бон, пони-кондитер, продававшая конфеты «Сахарному уголку». Кажется, я видел ее в школе в прошлый четверг. Она часто фигурировала в фантазиях монстров вместе с мятной единорожкой-музыкантом, чье имя я почему-то постоянно забывал: монстры считали их любовницами.

Санитары покатили труп в морг, а Рэдхарт повела супругов к себе в кабинет. Я последовал за ними.

Главврач налила посетителям чаю, дала старушке понюхать нашатыря и спросила:

– Ее… убил зверь?

– Нет, – пожилая пони затрясла головой, – она была дома. Мы пришли взять плату за месяц, постучали – никто не отозвался. Тогда открыли своим ключом…

– Дверь была заперта? – уточнил я, но мой вопрос пропустили мимо ушей.

– … а она лежит там…, – с трудом выдавила старушка и залилась слезами.

Муж обнял ее, забормотал что-то утешающее. Я тоже ободряюще кивнул Рэдхарт и направился в морг.

Выгнал медбратьев и приступил к осмотру.

Бежевая пони с сине-розовой гривой – определенно, ее я видел в четверг. На первый взгляд, повреждений на теле не было, но Тёмный Кучер азартно зашипел, уверяя, что смерть наступила не от естественных причин.

Первым делом я уделил внимание шее и обнаружил под шерстью странгуляционную борозду – след от удавки. На боках и ногах имелось несколько гематом: похоже, была борьба, и Бон-Бон ударилась о край столешницы или шкафа.

Но почему не вспорот живот, как у Сэнди Дрима? Монстра спугнуло появление стариков?

Я вернулся к осмотру и установил, что смерть наступила примерно девять часов назад – в шесть-семь утра. У убийцы было полно времени, чтобы сделать всё, что хотел. Или он не хотел вспарывать живот Бон-Бон? Чем она отличается от Сэнди Дрима?

А может быть, монстра спугнули не хозяева квартиры, а вернувшаяся под утро соседка? Сведения, почерпнутые монстрами из «мультфильмы», были на удивление точны, и у меня не было оснований не верить, что Бон-Бон платила за квартиру вскладчину с Лирой – я, наконец, вспомнил имя единорожки.

В таком случае, что стало с Лирой? Логичнее всего предположить, что монстр унес ее: среди людей Лира была популярнее, поэтому он вполне мог предпочесть ее Бон-Бон и уволочь в свое логово. Но единорожка могла успеть убежать – тогда она до сих пор прячется где-то в страхе, потому и не рассказала никому о смерти соседки.

Впрочем, это лишь догадки. Нет никаких улик, указывающих на то, что Лира вообще появлялась в доме.

Я поскакал обратно в кабинет главврача, чтобы спросить стариков, действительно ли Бон-Бон была не единственной их квартиранткой, но оказалось, что они уже ушли.

– Что там, Каннинг? – спросила Рэдхарт.

– Такой же след на шее, как у Дрима, – я знал, что главврач обязательно сама проверит труп, поэтому смысла врать не было.

– И что это значит? – испуганно прошептала она. – Это… это сделал… не зверь?

Я посмотрел за окно: толпа у входа давно рассосалась, по дороге пробегали спешащие по своим делам пони. Им было невдомек, что происходит.

– Каннинг, – настойчиво позвала главврач.

– Зверь, – ответил я. – Тот, кто это сделал, – зверь. Не важно, как он выглядит, и наделен ли разумом и речью. Рэдхарт, я… тут вдруг вспомнил, что мне надо сдать книги в библиотеку.

– Хватит! – главврач ударила копытом в пол так, что хрустнул паркет. – Никаких больше книг и библиотек! Куда ты собрался?

Я открыл было рот, чтобы напомнить, что она сказала, что я ей ничем не обязан – в том числе, не обязан отчитываться о своих перемещениях, – но выдал почему-то совсем другое:

– В квартиру Бон-Бон. Ты хотела, чтобы я защитил вас с Сэйфи от зверя, и я сделаю это. Но сначала надо найти его следы.

Правду говорить легко и приятно. Ну, хорошо: полуправду.

– Нет, – Рэдхарт схватила меня за ногу. – Если зверь убьет тебя, как ты нас защитишь? Иди за Сэйфи, приведи ее сюда, – вот, что ты можешь сделать. А я пошлю кого-нибудь в мэрию: пусть снова вызывают гвардейцев. Ловить… монстров – их дело. Не наше.

– Но…

– Даже если ты его найдешь, Каннинг, ну что ты сможешь сделать с таким чудовищем?

С такими чудовищами я мог сделать много всего, но одной ночи с главврачом было явно недостаточно, чтобы я признался ей в этом, поэтому пришлось послушаться и отправиться в школу.

До мисс Черили уже дошли слухи, что кто-то умер, но о связи этой смерти с убийством Сэнди Дрима она еще не знала.

Я забрал Сэйфи из продленки и отвел в больницу.

Когда рабочий день кончился, проводил Рэдхарт с дочкой до дома и сказал, что мне нужно зайти к себе, чтобы забрать зубную щетку и кое-какие вещи.

– Ой, и правда, – вздрогнула главврач. – У меня как-то вылетело из головы, что…, – она неловко улыбнулась и добавила: – Только возвращайся скорее.

До сих пор не понимал, действительно ли она так боится зверя, или просто пытается поселить меня у себя?

И что я вообще делаю? Если даже эмоционально здоровая Рэдхарт не понимала, почему я не отталкиваю ее, то уж лишенный всяких чувств Каннинг – и подавно.

Надо было найти монстра. Убийство всегда помогает мне разобраться с мыслями, упорядочить хаос в голове.

Первым делом я поспешил по адресу, оставленному стариками-арендодателями.

Они жили в доме по соседству с тем, который сдавали. Оказалась, что у них действительно снимала комнату не только Бон-Бон, но и Лира. Но последний раз они видели единорожку в воскресенье утром. Кроме того, они подтвердили, что дверь была закрыта на ключ, и все окна тоже были заперты.

Возможно, монстр втерся Бон-Бон в доверие, возможно, она даже считала его особенным и дала ключ сама. Или он получил ключ от Лиры: отобрал, схватив ее, или она обронила его при бегстве.

Следов драки в комнате не было: вся мебель стояла на местах, – но я таки нашел зацепившийся за угол стола клочок бежевой шерсти.

Когда стало ясно, что больше здесь ничего не узнать, я отправился домой взять зубную щетку и немного подумать в тишине.

Небо этой ночью было чистым: холодные звезды мерцали на темно-синем бархате, – по земле поползли паутинки инея. Издалека донесся гудок паровоза: вероятно, мэр связалась со столицей, и гвардейцы вернулись осложнять мне жизнь. Бедняги – гоняют их туда-сюда почем зря.

Подойдя к дому, я увидел, что в окне спальни горит свет. Проклятье, еще и Спайк вернулся! Но если он ехал со стражами, как так быстро добрался сюда от вокзала? Может, Твайлайт его телепортировала? Она способна.

Я вошел в дом, поднялся на второй этаж и на пороге спальни на автомате выдал заготовленную фразу:

– Привет, Спайк.

У стола сидела мятная единорожка с меткой в виде золотой лиры. На кровати были разложены мои инструменты: скальпели, короткие пилы, пустые шприцы и ампулы с пропофолом.

Соседка Бон-Бон смущенно, но не испуганно проговорила:

– Здравствуй, Каннинг Спэттер.