Первый снег

Сцена первая. На крыше

Серо-зелёный пегас с лавандовой гривой Фолл Эндап медленно шествовал от пожарного выхода на крышу к её краю. Первым же порывом ветра с него сорвало его любимую когда-то шляпу. Он даже не отреагировал. Сейчас он был больше всего похож на больного с острой кишечной инфекцией, или на того, кто недавно пережил землетрясение и потерял в нём кого-то из близких. Между тем, состав его семейства был полон, а здоровье не столь ужасно, чтобы запечатлевать на его лице гримасу страдания. Подойдя к краю небоскрёба, Фолл остановился. Он со злой отрешённостью в глазах, которой позавидует последний романтик, медленно наблюдал за городом внизу. За безлистными деревьями, раскачивавшимися на холодном ноябрьском ветру. За извозчиками, суетливо разруливающими столкновение в узком месте дороги, и всё время бранящих друг друга, Дискорда и городскую службу. За пегаской, скандально спорившей с продавцом из-за какой-то несущественной мелочи и за единорогом в бабочке, белом воротничке и с букетом алых роз, сидевшим на скамейке прямо под местом, где стоял мрачный наблюдатель Фолл.

Как-то даже уже не зло, а, наверное, скорее даже просто никак, он констатировал самым потусторонним голосом, который он смог сейчас из себя выдавить:

– Чёрная осень… Безмозглые суетливые бараны… – произнёс он, рассматривая картину внизу, и в этот момент ему отчётливо показалось, что его глаза буквально засветились отрешённостью, навсёналевательностью, побарабнностью и всёравностью. Ну, ему так показалось. На самом деле не светились. Обычные глаза обычного молодого пегаса, слегка красные, но не иллюминирующие.

Надо, наверное, так же упомянуть, что согласно его собственному графику осенняя депрессия начиналась примерно где-то в районе «золотой осени», короткого скомканного периода, когда по чистому недосмотру Селестии, как он считал, природа становилась немного благосклонней к пони. Но затем наступала «коричневая осень». Становилось холодно, противно, небо принимало уныло-прозаический серый цвет, а на земле не было свободного места от вороха коричневых листьев, похожих, по его весьма скромному мнению больше всего на его же собственные мечты. Именно в это время осенний тлен начинал проявляться всё больше, местами даже серьёзно влияя на здоровье. Апогей наставал обычно в это время года, когда чёрные голые стволы деревьев одиноко стояли посреди такой же чёрной пустой земли, на которой лежали первые почерневшие сугробы (хотя в этом году их пока ещё не было). Он называл это время «чёрной осенью».

Уже дважды приходил сюда Фолл. И каждый раз уходил ни с чем. Но сейчас он подготовился намного основательней. Он не терял времени и провёл весь вечер, занимаясь своим любимым делом – купаясь в осознании своего ничтожества и чувства жалости к себе. Сейчас его дух так же подкрепляли, а, скорее, даже слегка размывали разум, употреблённые им сегодня впервые в жизни снадобья, широко известные совсем не узкому кругу лиц. Он старался не думать ни о чём и не придавать ничему значения. Сейчас он отпустил себя и стал безмятежно дрейфовать в волнах уныния, апатии и пессимизма. И одновременно ему стало небывало спокойно. У него получилось заглушить то, что помешало ему в прошлый раз. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул ненавистный воздух в свои, как он думал, измученные ноздри, а на выдохе открыл глаза и зло оскалился.

Все книги, все учёные аэродинамики, все психологи говорят, что подсознательное желание выжить не даёт пегасу совершить самоубийство, просто прыгнув с крыши, и в последний момент его крылья раскроются и помешают ему осуществить задуманное. Это было действительно так.

– Слабак, – думал он. – Ты даже не можешь уничтожить то, что ненавидишь и презираешь. Ты ненавидишь себя и презираешь себя. Но тебе страшно расстаться со своей жалкой жизнью, хотя в мыслях ты уже давно отказался от неё. Боишься. Как зверёк огня!

Но, в конце концов, он понял, каким образом он всё-таки обманет свою природу, а именно, обрезав свои маховые перья.

Он аккуратно, чуть не сорвавшись, встал на задние копыта. Сейчас пошатываясь над пропастью, он со злостью вспоминал, почему он пришёл к своему концу. Неудачи, неудачи и ещё раз неудачи. О да! Фолл опустил копыта. Из несдающегося, шутливого и помогающего друзьям пегаса последняя осень и этот город, но, прежде всего, он сам сделали в буквальном смысле падшее существо. Родители списывали это на нежелание работать, бессовестную лень, которую себе позволяли пони в его возрасте и конечно вездесущие гормоны, которые по их словам изрядно мешали ему в адекватном общении. Друзья, которых к слову становилось всё меньше и меньше, говорили, что это «ну просто такой период». Он даже обратился однажды к психологам, будучи уверен, что болен редким и опасным психологическим расстройством. Однако тот же ответ, что и отовсюду был получен им и здесь: дорогу осилит идущий, — говорили они; претерпевшие всё, спасутся – иронизировали они; стоит только организовать своё время и разобраться в своей голове, как всё станет на свои места, — обещали они.

Кровь ударила в виски, а гнев на самого себя до краёв заполнил сознание пегаса:

– Не верю! – зло, со слезами, крикнул Фолл Эндап и собрался шагнуть в объятия покоя. Сейчас всё кончится, ибо такому ничтожному существу, как Фолл Эндап не место среди счастливых, работящих и психологически здоровых пони Эквестрии, кем являются те несправедливо многие, кто его любит и надеется на него. Он не заслуживает ни таких друзей, ни таких подруг, ни такую жизнь…

– Ты права, – тихонечко кто-то сказал сзади девичьим голоском, — дело не в вере. Он просто никого не любит…

Фолла будто окатили ведром воды из проруби.

– А? – обернулся пегас, оскалившись.

– Да, я, конечно же, о тебе говорю. Не делай вид, что не понял меня, – покачав головой, повторила пегаска снежно-голубого цвета. Она не смотрела на своего собеседника. Её лицо отнюдь не было безэмоциональным – напротив оно было полно грусти, только казалось, разговаривала она с камушком у себя под ногами. Рядом с ней стояла абсолютно белая единорожка-альбинос с умеренно пышной гривой – очевидно, это к ней обращалась пегаска. Единорожка внимательно наблюдала за Фоллом своими красными, как огоньки, глазами на абсолютно белой мордочке и, встретившись с ним взглядом, не отвела взгляд, как делают многие незнакомые пони при встрече, а напротив принялась изучать пегаса. Он в свою очередь, смутившись, опустил голову и как-то сразу гнев его на себя приутих.

— Кто вы такие? И что вы здесь делаете?! – переключился он на незваных гостей.

— Меня зовут Сноудроп, – едва заметно поклонилась пегаска, – а это моя подруга – Калор Дэнс. Мы пришли смотреть на звёзды…. Ну точнее…. Пришла она, а я пришла вместе с ней. Я буду слушать звёзды, скоро они заискрятся, и снова можно будет загадывать желания.

– Это невозможно, – зло усмехнулся Фолл. – Подруга принцессы Луны умерла много лет назад и ей уже поставили не один памятник. Она стала своего рода символом того, что даже считающие себя абсолютно бесполезными пони, могут изменить мир к лучш… — он запнулся. В его больном разуме высоким скрипичным звуком ясно прорезалась аналогия того, о чём он сейчас рассуждал, с тем, о чём думал последние недели.

Пегаска, всё так же смотревшая перед собой и слегка вниз, добро улыбнулась этой его запинке. Единорожка пристально, не подавая признаков особенной эмоциональности, продолжала изучать реакцию Фолла. Тот нервно сглотнул, но через пару мгновений пришёл в себя… если так можно сказать о том состоянии, в котором он находился. Пегас поспешил отогнать от себя всё, что могло бы помешать ему, осуществить задуманное сегодня.

– Эм... Вы не могли посмотреть на звёзды в другом месте? – поднял одну бровь горе-самоубийца. Именно сейчас ему показалось, что этот жест будет дискордовски крут. – Есть ещё много свободных крыш. Или хотя бы не могли бы сюда минут через пять вернуться?

Почему-то он вдруг забыл о своих подозрениях в адрес Сноудроп и о том, что его заявления остались без ответа.

Единорожка-альбинос, порядком пугавшая Фолла, отвела от него читающий взгляд и посмотрела на свою подругу. Калор подняла брови и легонько коснулась плеча снежной пегаски. Та вдруг улыбнулась и закивала, как будто она разделяет мнение единорожки.

– Она говорит, что мы не могли и не могли бы. Калор говорит, что мы пришли ровно туда, куда и должны были прийти, и успели как раз вовремя.

Пегас начал замечать, что разговор и улыбка пегаски, существующие как бы отдельно от её остекленевшего взгляда выглядят жутковато.

– «Она говорит»? – уже по-настоящему удивился он. – Почему она занимается чревовещанием, что сама говорить разучилась что ли?

– Калор глухонемая, но видит то, что не могут увидеть обычные пони. Она эмпат, – пояснила Сноудроп, чем слегка поубавила злобный настрой Фолла. – И я не всегда понимаю, что она имеет в виду. Порой её слова странные, но в чём я с ней согласна, так это в том, что ты никого и ничего не ценишь. Ты эгоист. И ты в беде. Твоя жизнь создавалась столь аккуратно, цели, которые были в ней перед тобой поставлены, столь прекрасны, а твои друзья и близкие настолько сильно тебя любят, что ты просто не имеешь никакого права даже подумать… – она говорила быстро и с остервенением, но под конец сорвалась на плач.

Пока с ним говорила Сноудроп, незаметно к нему приблизилась белая тень. Он заметил единорожку только, когда та мягко взяла его копытом за копыто и встретилась с ним взглядом. В этот раз в красных глазах не было ничего пугающего, а скорее наоборот было что-то по-матерински успокаивающее, она улыбалась и как будто говорила: «пойдём, уйдём подальше от края пропасти, тебе нечего здесь делать».

Тут Фолл понял, что его попросту пытаются отвлечь. Он вырвался от единорожки и вновь встал над карнизом, тяжело дыша и распаляя себя мыслями о своей жалкости. Но что-то изменилось. Он уже был трезвым. Очевидно, произошедшее с ним только что слегка выбило его из запланированной волны апатии и вселенского горя.

– Ты не права, – сквозь зубы проговорил Фолл. – Я люблю их. И я ценю ту жизнь, которую мне дали. Она была красивой, и даже местами радостной. Просто я для них всех слишком… недостоин…

Он постоял с полминуты, опустив голову и рассматривая продолжающуюся перебранку извозчиков внизу. Нарядный понь ушёл на свидание. Овощной ларёк закрывался. Вдруг он заметил рядом со своими копытами пару копыт слева и пару копыт справа. Эндап поднял голову и обнаружил себя стоящим между двумя подругами, так же направившими свои взоры вниз.

– Аккуратно! – испугался он, – Ты же слепая! Отойди от края, ты можешь упасть!

Пегаска лишь подняла невидящий взгляд на него и снова опустила голову.

– Я не оступлюсь, – тихо сказала Сноудроп. – А вот ты, мой друг, кажется, оступился и уже очень давно.

– Если вы думаете, что сможете отговорить меня, то помните – я могу прийти сюда завтра или в любой другой день. Однако, я всё же сделаю это прямо сейчас, чтобы не откладывать в долгий ящик. Я бы просто не хотел, чтобы обо мне грустили хорошие пони, поэтому не хочу, чтобы вы были свидетелями.

– Но ты знаешь, что они будут, – тихо заключила Сноудроп. — Они будут грустить и всё это только из-за твоего эгоизма. Тебе нужно понять, что всю свою жизнь ты не принадлежишь себе, ты принадлежишь пони вокруг, и им будет очень-очень жаль потерять тебя: и тем, кто идёт рядом и тем, кого ты ещё только мог бы встретить и кому мог бы помочь. Каким бы ты ни был – переступив эту черту, ты сделаешь всем только хуже. Я это говорю, как будто ты сам об этом не догадываешься.

– Хах, – улыбнулся Фолл. – Я живой приношу больше разочарований тем, кто верит в меня, чем буду приносить, когда меня не станет.

– О нет! – дёрнулась от испуга Сноудроп, – Калор!

Пегас повернул голову и увидел единорожку стоящую на задних ногах на краю крыши.

– Она не верит, что ты можешь прыгнуть, – начала быстро говорить Сноудроп, – однако если ты всё же случайно оступишься, она хочет пойти с тобой. Она говорит, что тебе там будет страшно одному и хочет быть рядом. Но я не хочу её терять! – заплакала Сноудроп.

Фолл Эндап не на шутку перепугался, он резко схватил единорожку за копыто и оттащил её от карниза.

– Тебе незачем погибать… – снисходительно улыбнулся он, как последняя свинья. – Ты хорошая пони, добрая, у тебя всё получается…

– Ты не сможешь её переубедить, – отозвалась сзади Сноудроп холодным и неотвратимым как снежный буран, голосом.

– Она говорит, что помнит разговоры с выжившими, помнит, что они чувствовали, и помнит, что единственным желанием, сильнее которого они никогда в своей жизни не испытывали, когда уже перешагнул – это вернуться на тот карниз, на котором ещё стоял, вернуть себе выбор, которым ещё обладал… Она говорит, что ей страшно за тебя. И что она пойдёт с тобой.

Сноудроп подняла на пегаса свои заплаканные глаза.

– Пожалуйста, не забирай её у меня…

– Не, не прыгнет, – подумал Фолл. – Театр одного актёра.

Вновь подойдя к краю Эндап вдруг задумался. Он повернул голову направо, где предсказуемо стояла белая тень.

– Почему она продолжает жить? Зачем ты продолжаешь жить? – обратился он к Сноудроп. – Вы же ничего не можете! – он начал смеяться. – Вы же ничтожества! Такие же, как и я!

– Вовсе нет, – улыбнулась Сноудроп. – То, что у тебя есть зрение, даёт тебе больше возможностей, но не делает твою жизнь счастливой. Я умею слышать то, что не умеет слышать ни один другой пони и этот слух полностью заменяет мне зрение. Но чтобы понять это, мне сначала пришлось избавиться от чувства своей неполноценности. Я не хуже и не лучше тебя. Я просто другая и могу добиться всего чего захочу своим путём, отличным от твоего.

Она встретилась взглядом со своей подругой.

– Ох, верно подмечено, Калор, – хихикнула пегаска. – Если мы ничтожества, – обратилась она к Фоллу, – и мы всё ещё счастливы и полноценны, а у тебя даже есть и зрение, и слух, и речь, то чем ты хуже нас? Почему ты не можешь жить счастливо, если даже такие «ничтожества», как мы можем?

Фолл застыл как вкопанный. Он посмотрел на небо, всё такое же тёмно-серое, но такое… видимое.

– Пойдём с нами, – взяла она его за плечо. – Выпьем чаю, поговорим: расскажешь нам, что у тебя случилось, мы поможем. Пойдём! – приветливо улыбалась она. – Жизнь слишком хороша, чтобы тратить её на мелочи вроде осенней деперессии… Тебе просто нужно это как-то понять…

– Никуда я не пойду! – со злобой крикнул Фолл, пароксизмами гнева превозмогая желание пойти с пегаской и её странной подругой, и с силой вырвался от неё.

– Что ты наделал, глупый мальчишка?! – на лице Сноудроп запечатлелась гримаса боли. Он слишком поздно понял, что случилось. Не оглядываясь, отойдя назад, Фолл случайно толкнул Калор, которая так и стояла на карнизе. И сейчас пегас осознал, что совершил.

Он перегнулся через край, и с замиранием сердца посмотрел вниз. Калор цеплялась за небольшой кусок балки, выходящий из стены. Он не дотянется, не сможет дать ей копыто. Он стоял и смотрел, как единорожка, цепляясь из-за всех сил за свою жизнь, медленно, но верно соскальзывает.

– Сделай что-нибудь! Спаси её! – крикнула Сноудроп, по-прежнему смотря себе под ноги.

В этот момент выступ, на котором висела единорожка разломился. Эндап, следуя инстинктам, кинулся вслед падающей по его вине Калор Дэнс. Страх за её жизнь овладел им. И он забыл, что у него больше нет маховых перьев…

Он успел поймать её в тот самый момент, когда, она использовала заклинание телепортации и оставила его в свободном падении, чувстве бесконечного ужаса, осознании полной беспомощности перед невесомостью и с самым сильным желанием в его жизни…