Там, где пляшут безумные боги

Предотвратить новые расстройства

Биг Мак

Дорогая Эпплджек,

Зачем я пишу это тебе, спросишь ты? Почему не Флаттершай, своей жене? Справедливый вопрос. Лучшим ответом на него, думаю, будет просто промолчать и продолжить мой рассказ.

Ты знала, что зебрахарские наёмники кричат, когда несутся в атаку? А они кричат. Этот кошмарный вой, от которого кровь стынет в жилах. Такие звуки, как мне кажется, должны доносится из Вечнодикого Леса безлунными ночами, однако их издают они, простые пони. Ну, не совсем пони. Они выглядят как пони, временами разговаривают, как пони, но они не пони. Знаю, Эпплджек, это трудно, но ты должна мне поверить.

Вчера мы объединились с силами царя. Хорошие зебры, хотя наши им не доверяют. Мы следим за каждым их движением, а они – за нашим. Я это знаю. Они выглядят точно так же, как и воины этого безумного царя-бога на Скалах. Единственное отличие, впрочем, лишь в расцветке: зелёные и жёлтые – хорошие, красные и чёрные – плохие. И те, и другие, как правило, раскрашивают лица одинаковыми завитками с небольшими точками и стрелками. И те, и другие одинаково ужасно вопят.

Сестра, я просто хотел помочь пони.

Как видишь, мы загнали их в угол. На это ушло несколько месяцев, но в итоге нам удалось. Ты даже представить не можешь, на что это похоже – сражаться с мятежниками в песках. У них нет чести, они не знают ни доброты, ни даже обычной порядочности. Они убьют кого угодно, сожгут что угодно, если понадобится. Они выскакивают прямо из-под земли и столь же быстро исчезают. Теперь я понимаю, почему в старину земные пони ненавидели магию. Я и сам начинаю её побаиваться, ибо они все до единого используют колдовство. Зелья в маленьких склянках, которые мы находим на их телах.

Прости. Опять продолжаю отвлекаться. Просто не могу...

Извини. Мы сделали так же, как ты с Вайноной иногда сгоняешь коров. Я объяснил всё моим ребятам, и в ответ каждый не преминул ухмыльнуться. Совсем чуть-чуть.

Но в конце концов им удалось добраться до той небольшой деревушки. О таком никто из нас не подумал. Она была не настолько велика, чтобы всем хватило места спрятаться или укрыться. Думаю, они просто хотели убивать. Какая-то часть меня, наверное, удивилась бы, если бы вдруг это оказалось не обычной животной яростью. Им, истовым поборникам безумного бога, нравится кровь, понимаешь? Так они сами мне сказали. И я верю. Это помогает засыпать.

Мы ступили внутрь. Мои накопытные клинки были извлечены и готовы к бою, а наши парни растянулись длинной линией и выстроились в шахматном порядке, чтобы нас не разбили на отдельные группки. Те зебры, что на нашей стороне, заходили с другого края города – мы сомкнулись на них, как зубы на куске сельдерея. Я же, дорогая сестра, надеялся, что нам удастся раздавить их, как и раньше. Я был так взволнован тем утром. Думал, они стремительным рывком выйдут наружу – и тогда эта необъятная пустыня наконец станет нашей. Это была одна из последних бесноватых банд, Эпплджек! Сама Принцесса пообещала мне отставку, когда со всем будет покончено. Она выглядела такой печальной, Эпплджек. Удивляюсь, почему.

Мы продвигались. Я пылал праведным негодованием, разгорающимся всё сильнее – да как они посмели прятаться в таком месте?! Мои солдаты получили строжайший приказ позаботиться о невинных – поступать так, как не поступили бы они. Должны быть лучше. Мы схватились с чудовищами, Эпплджек. Должны были поверить, что мы – не они. Пони хорошие, Эпплджек. И мы собирались это доказать. Я собирался это доказать.

И тогда посыпались стрелы. Они до сена отменные лучники. Я слышал, как стонут пони. Чувствовал, как пот струится по лицу. Чувствовал тепло от металлических доспехов и взбудораживающий прилив адреналина: он, будто волна мурашек, прокатился по моей коже. Но я не кричал. Ты знаешь, я не шумный.

Затем я оказался в переулках. Я сразил одного, второго. Они так широко раскрывают глаза, когда умирают. Эпплджек, я вижу их, умерших чудовищной смертью, распухших, бессмысленно пялящихся на нечто безымянное и кошмарное, и...

Извини. Рэд Кловер. Да, следовало хотя бы на мгновение подумать. Со мной был Рэд Кловер. Мы очутились в переулке. После четырёх трупов мы начали оттеснять их разведчиков. Нет. Это было позже. Даже не знаю. Всё будто слилось в одно. Луна побери, но я ненавижу песок, Эпплджек. Однако было слишком поздно. Это не сработало, что-то пошло не так. Я знал это. Мог буквально почувствовать, что где-то что-то пошло совсем не так – некоторые зебры не умирали, и это лишь приводило меня в бешенство. Они смеются, когда пляшут – зовут это «боевым танцем». Думаю, они тупые. Вообще не собираюсь танцевать. Танцевать – это со своей особенной пони, а не какими-то проклятыми зебрами с широко распахнутыми глазами и полосами, измазанными красным.

И тогда я лягнул одного в лицо, чувствуя, как трещат его кости – это заставило меня вспомнить о доме. Время течёт так медленно и так быстро, Эпплджек. Ничего в деревушке не имеет смысла. Ничего из того, что ты делаешь, не имеет смысла. Ты должен просто продолжать скакать, кричать, пытаться держать себя в копытах. Но не можешь. Ты опустошён. Где все? Что случилось? Где Рэд Кловер? Рэд Кловер мёртв – они взорвали ему голову. Взрывное зелье. Они бросают их – и всюду свистят осколки стелка, всюду царит чудотворная смерть. Всё ужасно. Всё горит...

Прости.

Я был разгневан. Они все были чудовищами. А это была преисподняя. Они все были в преисподней, и я был там вместе с ними. Я ощущал запах крови. Так много крови. Из-за поворота какой-то зебра швырнул зелье и увернулся; не знаю, что произошло, но он умер и уставился на стену хижины широко открытыми глазами. Я звал хоть кого-нибудь, но никто не пришё – мой голос и впрямь очень громок, когда я кричу – они должны были заметить, но либо не услышали, либо просто погибли. Тогда я бегу и слышу чьи-то шаги и один из этих душераздирающих воплей, знаю, что всё сгинет в преисподней, что никогда не увижу мою Флаттерс. И ненавижу их. Ненавижу всем сердцем. Я кричу в ответ. Мой вой не отличается от их воя. Я вижу, как он показывается в дверном проёме с накопытным клинком; я бросаю своё тело вперёд, вцепляюсь зубами ему в глотку, он верещит и заваливается назад, и мы оказываемся в доме. О богини, Эпплджек, есть ли на листке слёзы? Я не могу видеть. У меня нет времени, чтобы переписать всё заново. У меня всего тридцать минут, и это всё. Так они мне сказали. Я стараюсь.

И тогда я услышал ещё один вопль – этот более высокого тембра. Я подумал, это ещё один враг, и прыгнул; я почувствовал, как пинаю что-то мягкое, пронзаю это клинком, дважды, трижды – оно начало визжать. Я запаниковал, упал на спину – оно затихло.

Я заметил её милую гриву и симпатичную мордочку. Я уничтожил её, ЭйДжей, у неё ничего не было, ни единой Луной проклятой вещи. Ничего не было. Она была молодой. А это – её дом. Это мог быть и мой дом. Он принадлежал ей, но, несмотря на это, я убил её. Меня даже не озаботило, что я расправился с ней; я догадывался, что первый зебра был ей мужем – он даже не знал, был я пони или зеброй. Думаю, он услышал взрыв, а я просто набросился на него и прикончил. Или это Апостолы специально обратились к убийству, чтобы сделать нашу победу пустой. Не знаю.

Впрочем, они все животные, ЭйДжей. Просто животные. Я повторяю это про себя. Думаю, я смотрю на Царя зебр гневным взглядом и ненавижу их всех. Не знаю. Я хочу. Хочу поистине ужасного. Они все просто животные. Всё в порядке. Они убивают.

Думаю, сегодняшней ночью все будут молчать.

Скажи Флаттершай, что я в порядке.

Она выглядела как Флаттершай. Совсем чуть-чуть. ЭйДжей, мне кажется, я схожу с ума: при свете факелов тускло, я просто не смог хорошенько разглядеть гриву и подумал, что она розовая.

Я больше не хочу спать. Не думаю, что она захочет видеть меня.

Биг Мак

На плечи взял я отца и безропотно двинулся в горы

Зекора

Ваше величество,

Сейчас я пишу Вам свободной от уз, что заклеймили мой язык и сковывали его с момента моего появления на свет. В тот день деревенский шаман пробил в бубен и прошептал надо мной, дремавшей в копытах матери, песнопение. Ибо я была дочерью, рождённой от дочери, что была рождена от дочери Джекоры, и посему пришло время одной из нашего рода вновь стать звездочётом.

Но на сей момент я благословлена и свободна от проклятия. То, что нужно этому письму, не столько вынужденный и выверенный полёт мысли, сколько расторопность.

Принцесса Селестия, Мать-Солнце, я покидаю свою лесную обитель и возвращаюсь к местам моего рождения, под гору Арафат, чтобы участвовать в сборе Коллегии Шаманов. Вы встретили меня, странствовавшую в одиночку, с распростёртыми объятиями, и благодарность за это не выразить словами. Могу ли я теперь просить вновь протянуть мне копыто помощи?

Прошу лишь прочесть мои письма. Я прошу лишь об этом, но в то же время молюсь, чтобы Вы ответили мне.

Как Вы знаете, пустыни охвачены безумием. Матери и жеребята гибнут на улицах Дамаски, их приносят в жертву Безумному Богу – или, по крайней мере, так говорят. В этом путешествии на родину, в высокогорья, я увижу всё своими глазами и поведаю Вам, что есть правда, а что – ложь.

Моя Принцесса, у меня зарождаются опасения, что на горизонте маячит нечто гораздо большее, чем война. Сборов Коллегии не проводилось уже как две сотни лет.

Я ухожу так скоро, как только это письмо окажется в копытах курьера. Я беру с собой старинные накопытные клинки моего деда и крохотные идолы моего дома, потому как считаю, что могу не возвратиться назад. По крайней мере, ещё очень долго.

Ваше величество,

Сегодня я совершаю переход через пустоши.

И уже замечаю странности в племенных владениях Гори, вольного племени, одного из немногих независимых от Царя. Я ожидала, что луга их будут незатронуты бедствиями войны, и на первый взгляд всё так и кажется. В Уске – городке, в котором я остановилась – на улицах нет баррикад. Есть беженцы, но все они сливаются с теми жалкими душами, что живут в переулках каждого города. Если бы не мои мои коллегиальные обязанности перед бедняками, я так никогда бы и не поняла, сколь их много. Они тихи, не плачут и даже не разговаривают ни с кем, подобным мне. Лишь смотрят, не отводя глаз, и дрожат в страхе перед чем-то неведомым. Шкуры этих несчастных изуродованы шрамами и ожогами, о которых ни один из них не проронил ни слова.

Местные же зебры из племени относятся ко мне с лёгким страхом, однако это не секрет: одежды шамана ограждают меня от их косых взглядов. И всё-таки их глаза теперь не те, что были во времена моего последнего визита, когда я ещё только впервые очутилась в Вашем королевстве. Когда я была молода, на улицах меня приветствовали. Здешние зебры улыбались. Ныне же они лишь куда-то спешат и не спешат со мной говорить. Стало меньше жеребят. Над городом нависла тень.

Ваше величество,

Пустыня. Даже до прихода Безумного Бога я не питала любви к этому месту.

Родившись высоко в горах, посреди буйных зарослей джунглей, я привыкла к жизни и постоянной зелени. Тогда как Ваши подданные из Понивилля боялись Вечнодикого Леса, мне он показался не сильно отличающимся от моего собственного дома в Зебрахаре. Вы, Рождённая Песнью, можете представить, насколько пустыня чужда мне.

Царский тракт, каким я его знавала в юности, изменился, но одновременно и остался точно тем же. По нему по-прежнему ходят путешественники, а племенные патрули по-прежнему следят за разбойниками.

Суть перемен лежит в самих странниках. Облачённые в золотую броню солдаты Царя поспешно пересекают широкую дорогу: они изнурены, хоть и выглядят твёрдо. Беженцы здесь смотрят на меня точно так же, как и в Уске.

Ваше величество,

Я пишу, сидя в окружении руин Эдессы, бывшего поселения Манни. Если позволите, Рождённая Песнью, хотелось бы рассказать Вам о ней.

Это был город со стенами, безопасный оазис посреди пустыни. Её улицы были чисты, а дома – крепки. Зебры Манни, жившие здесь, невероятно любили драгоценности, а их кобылы даже создали особую систему приличия для ношения украшений. Молодым кобылкам полагались определённые цвета и вещи, матерям предназначались другие, тогда как уважаемым старейшинам – третьи. Внутри этого вырос целый язык, своеобразный способ общения без слов, которым жеребцы могли владеть лишь поверхностно. Они знали, когда украшения кобылы говорят о том, что она свободна, а когда о том, что занята или пребывает в трауре. Однако сама кобыла могла поведать, кого она желала, её род занятий, возраст – всё что угодно. За тот месяц в молодости мне удалось узнать об этом крайне мало. Их шаманы не знали равных в медицине и алхимии, а их зачарованные вещи дорого ценились даже в Эквестрии. Насколько помню, однажды, когда Ваша ученица только прибыла в Понивилль, Вы писали мне, что Манни прислали Вам в дар ожерелья с элементами?

Манни были мирным племенем, но в то же время гордым и отважным. Манни никогда не выигрывали войн, ваше величество Рождённая Песнью, однако всегда выживали. Ни один зебра не мог сломить их дух. Никто не мог убить яркую звезду сердец Манни – и так они жили.

Безумный Бог лично посетил Эдессу. Та кровь на площади – его собственная, которую он пролил в своей пляске. Ещё это кровь трёх деревенских зебр. Похоже, они были девственницами – обычно для тёмных ритуалов нужны именно такие – однако я не проверяла. В этом не было нужды. Я похоронила их за стенами.

Прибыла армия Царя, и они исчезли, словно тени от света факела, но не ушли навсегда. Они затаились, и я знаю: их глаза наблюдают за мной.

Ваше величество,

Мне приходилось слышать слухи о Безумном Боге и его воинах, но только сейчас я начинаю отделять правду от вымысла.

Мне довелось лицезреть его зебр-воинов собственными глазами. Они выкрикивают пронзительные душераздирающие вопли. Вой, состоящий не из слов, а скорее просто звуков самой преисподней, вырывающейся из их нутра. Их глаза чуть ли красны от ярости – не думаю, что это будет преувеличением. Они налиты кровью, прокляты каким-то нечестивым сорняком или зельем – или что дарит им их повелитель, что они способны становится сущими чудовищами во плоти. Они стачивают свои зубы, заостряя их, и рычат, как мантикоры. Их шкуры и гривы, будто беспорядочно иссечённые ножом по пьяни, и боевая раскраска не несёт знака племени или деревни. Это извивающееся безумие в красных цветах ничего не говорит мне об их происхождении. Они выглядят знакомо, однако я не буду беспокоить ваше величество своими досужими домыслами.

Они напали на рассвете на дороге из Эдессы. По законам шаманов, как Вы знаете, накопытные клинки моей семьи оставались в мешке, и я оказалась жестоко зажата. На троих из них пинки и удары практически не возымели действия.

Но солнце улыбалось мне.

Они сражаются не с мастерством, как я привыкла. Они побеждают грубой силой, а это совсем иной вид танца. Танец накопытного клинка и удара, как правило, для моего народа подобен шахматам – максимум скорости и проворности. Однако они же бились скорее как эквестрийцы, широко замахиваясь и вкладывая в каждое движение силы больше, чем вообще можно ожидать от зебр-воинов.

Ваше величество,

Никогда ранее я не скучала по Эквестрии нежнее, чем сейчас. Это место – больше не тот дом, который я когда-то покинула. Конечно, до высокогорий ещё многие дни пути, однако изменилось всё.

Ещё два селения сожжены, а третье до смерти напугано.

Ещё признаки ритуальной резни и изнасилований. Кровь – на улицах, ею изрисованы стены в закручивающихся узорах, которые почти что складываются в цельную картину, но не до конца. Они считают, удовольствие кроется в разочаровании.

Я снова напишу Вам, когда узнаю больше.

Как жеребцы достигают славы

Соарин

Дорогая Спитфайр,

Мне, наверное, казалось, что я был потрясным, да? Когда мы впервые пришли в Зебрахару помочь этим прикованным к земле дуракам, я думал, что и на целом свете не сыщешь жеребца горячее меня. Наверное, волей-неволей начинает так казаться, когда ты Вондерболт. Но заносчивость лишь небольшая частичка всего. Вся эта слава и известность овладевает твоей головой. Ты многое заявляешь и на многое претендуешь.

Потому что всегда можешь вернуться к началу, правда? Ты быстрее всех, храбрее всех. Когда ты появляешься на сцене, плохие пони улепётывают, а хорошие – ликуют. Ты подписываешь автографы и красуешься перед восхищёнными кобылками. Жеребята хотят быть тобой. Вот прямо сейчас где-то там есть такой, который хочет стать Соарином. Странно, но здорово. Из-за этого начинаешь чувствовать себя непобедимым.

И поэтому, разумеется, когда мы очутились в небесах над этим кошмарным местом, я не боялся. Скорее, наоборот, меня распирала энергия. Жизнь проста и хороша: летай себе, сражайся, стреляй пироги да позируй художникам. Когда ты – один из отборных бойцов эквестрийской гвардии, то можешь жить в такой вот роскоши.

Я не всегда был таким. Я тебе вообще рассказывал о своей молодости? Думаю, вряд ли.

Раньше, в Нейварро, во мне не было чего-то выдающегося. Я упорно трудился, но единственное, что с чем в школе у меня дела шли хорошо – это полёты. Решительность и обаяние – последние качества, какие во мне были. Я рос, словно на дрожжах, и казался неуклюжим, но в небе я чувствовал себя как рыба в воде. Это всё, что мне удавалось. Понятия не имею, как я умудрялся не растолстеть к школьным соревнованиям, особенно когда столько много ел и, в общем-то, был ленивым крупом. А с возрастом стал лишь расхлябанней, да и усердие куда-то пропало.

Я правда волновался при поступлении. А ты? Предположу, наверное, что да, однако у нас даже минутки не нашлось, чтобы поговорить: сначала нас отправили в Антитрот, потом опять эти инструктажи – и на корабль до следующей базы.

Спитфайр, я скучаю по нашим полётам вдвоём. Уверен, ты даже рада больше не слушать, как я бубню у тебя над ухом, а?

Помню, как ты сияла в зареве тех огней. Это похоже на... помнишь урок истории, тогда, в школе? Как нам рассказывали древние легенды про Селестию и Луну? Помнишь те старинные картинки, где Селестия пылает, подобно солнцу, а чейнджлинги, мантикоры и всякие другие чудища просто разлетаются от неё?

Я тоже помню, как мы спикировали на тот лагерь. Конечно, до нашего задания ещё оставался целый день, но ведь планы и создаются для того, чтобы их нарушать. У всех есть планы, пока они не получат копытом в челюсть. Ты сама мне так когда-то сказала.

Помню, как меня шокировало то, какие ужасные потери несут гвардейцы. Стены города лежали в руинах, а шатры наших пони, разбитые на площади, пожирает огонь. Помню, как всюду носятся пони. Готов поклясться, я видел полководца Армора, но никогда не знаешь, кто ещё может почудиться.

Но Дамаска полыхала. А они, эти гвардейцы, метали огни. Неужели ты не помнишь?

Что же случилось, Спитфайр?

Я до сих пор не понимаю. Не понимаю, почему они проигрывали. Ведь хорошие пони побеждают, Спитфайр. Они всегда изгоняют тьму туда, откуда она выползла. Так устроена жизнь. Мы – Вондерболты, и мы должны следить, чтобы это продолжалось и впредь.

Эта картина вновь и вновь встаёт у меня перед глазами. Как они набросились на нас почти сразу после приземления. Как мы на бреющем полёте бомбим улицы, но они снова сбивают нас. Помню крик и то, как потерял сознание. Я всегда так делаю, да? Падение. Я всегда такой неуклюжий, когда на земле.

И тогда появляешься ты. Ты кипела гневом... и выглядела столь завораживающе. Знаю, ты не хотела бы такое слышать, но это правда. Я чуть ли не рыдал, глядя на тебя: ничто в зареве горящего пустынного города не смогло бы тебя остановить.

Ты сказала мне спасаться. Но почему? Я до сих пор озадачиваюсь, Спитс. Почему ты вернулась за мной?

Мы были друзьями. Мы и есть друзья. Я имею в виду... сено меня побери, и всегда ими будем. Но почему среди всех пони, которых могла спасти, ты вернулась именно за мной? Ну, да, полководец выбрался живым, да и остальные Вондерболты тоже, но ты же не могла этого знать. Ну, когда мы рухнули, ты могла спасти лишь кого-то одного – и выбрала меня.

Я скучаю по тебе, Спитс. Ты была красивой, смелой, великолепной... даже не знаю, что и сказать. Я сильно по тебе скучаю.

Я не хочу потратить свой второй шанс впустую, Спитс. Не хочу, чтобы те копья в твоей груди оказались напрасны. Не хочу, чтобы все пожары в итоге были бессмысленны. Я не могу погибнуть с бесцельно прожитой жизнью.

Прости. Правда прости, но я ухожу в отставку. Как только наступит день, откажусь от контракта. После всего-то, что я сделал, они просто обязаны кораблём отправить меня назад с почётным увольнением и целым мешком медалей.

Знаю, ты бы хотела, чтобы я исполнил свой долг... но знаю и ещё: ты хотела бы, чтобы я остался в живых. Не знаю, зачем ты вернулась за мной. Возможно, это было спонтанное решение. А возможно... возможно, ты подумала, что я того достоин.

Я возвращаюсь в Эквестрию, туда, где нет песка, а всё вокруг зелёное и дышит красотой. Я возвращаюсь в Понивилль. Там живёт одна кобылка, которая, как мне всегда казалось, печёт чудесные пироги. Тебе, наверное, покажется, что хоть она и милая, но слегка сумасбродная... Что ж, я посмеюсь. Но, думаю, она тебе понравится. Её чувство юмора, по крайней мере. А уж у неё, можешь мне поверить, оно есть. Она забавная малая и никогда надо мной не шутила. Ну, только разве что не всерьёз. Она не такая закалённая, как ты, однако определённо умеет подстраивать розыгрыши. Помнишь же, как ты обычно подкалывала всяких мошенников?

Я покончил со славой. Мне её достаточно. У меня есть медали и честь; я горжусь всем, чего добился. Оно того стоило. Но я никогда не жил по-настоящему, Спитс. И когда ты умерла... Я не могу этого перенести вот так просто и летать с Вондерболтами без тебя. Мне жаль, я был не самым лучшим летуном.

Твоя смерть не будет напрасной. Я потрачу всё отведённое мне время. Заимею целую кучу жеребят и назову одну твоим именем, буду работать в погодной команде или же ещё что-нибудь в этом духе. Буду жить спокойной жизнью вдали от пожаров и пустыни. Этой богинями проклятой пустыни.

Покойся с миром, покойся в песне.

Я оставляю это на твоей могиле.