Извилистый путь

4. Ламия

Могущественная защитница истинной Гармонии обретает надлежащее физическое воплощение...

От звуков собственного дыхания отстраниться не получалось. Ощутить невесомость век и преодолеть желание открыть глаза оказалось сложнее, чем она думала. Соулскар не меньше часа сидела в комнатке, в которой некогда очнулась. Её попытки перестать быть частью мира и ощутить себя как нечто единое, цельное, независимое проваливались снова и снова. То всё срывала боль в ноге, которую она умудрилась отсидеть, то пыль забивалась в ноздри и побуждала к приступам чиха. Пони ни разу не удалось достичь состояния, когда между её сознанием и её телом отсутствовали бы отвлекающие ощущения, рефлекторные позывы или ненужные мысли. Что-то всё время её сбивало, и Соулскар нервничала. Она считала, что Старсвирл ждёт от неё немедленного результата, что, оступаясь и не продвигаясь в освоении начертанных им методик, она подводит и печалит его.

— Я опять попыталась ощутить внутреннюю магию. Но не получилось, – с досадой сообщила она своему наставнику, когда обитающие в Руинах пони встретились у колодца.

— Всё придёт со временем, – произнёс Старсвирл, магией контролирующий работу колодезного журавля. Рассохшаяся деревянная конструкция скрипела и норовила постоянно соскользнуть с креплений, поэтому Соулскар её люто возненавидела – усилия пары копыт обеспечивали доставку ведра воды наверх лишь с десятого раза.

— Но вдруг потребуется слишком много времени?

Старсвирл позволил себе чуть заметный вздох. Он уже успел усвоить, насколько длинношерстная пони любит самоуничижение, и старался скрывать своё недовольство, чтобы не испортить настроение двум существам разом.

— Гармония тебе не облако, – ответил маг, – и не развеется от лёгкого ветерка. Она терпеливее лесных пауков, расставивших сети. Возможно, пройдёт не один десяток лет, не одна сотня, прежде чем благо одного государства обернётся бедствиями для всего мира. Так что не надо гнать себя вперёд. Только потратишь силы.

— Да, но в твоих записях всё кажется таким простым, – не унималась Соулскар. – А как только я пытаюсь что-то по ним делать, у меня не выходит.

Старсвирл обдумывал ответ, наблюдая за тем, как колеблется его магическое поле, обхватившее ведро с водой. Ведро давно прохудилось, но заклинание ловило вытекавшие капли и возвращало их обратно. Получался бесконечный круг перемещения жидкости, требовавший тонкой работы с магией и многовековых тренировок. Соулскар, следившая краем глаза за этим зрелищем, подумала, что исключительно ради этой забавы старик и не чинит столь важное для выживания ведро.

— Ты терпишь неудачи, потому что не можешь смириться со своим происхождением, –наконец сказал Старсвирл. – Хочешь стать единорогом и творить магию как единороги. А ты, извини меня, всего лишь длинношерстная пони. И ты не веришь, что внутри тебя существует магия, своя уникальная магия, и в то, что ты этим природным даром способна управлять.

— Я верю в это!

— Ты говоришь, что веришь. Пытаешься заглушить сомнения собственными словами. И я тебя не упрекаю. Просто ты никогда прежде не сталкивалась с необходимостью полностью принять за истину нечто неочевидное. – Наигравшись с водой, единорог двинулся к трёхэтажному зданию с огородом. Во время непродолжительного пути он не прекращал свои наставления, прекрасно зная, что Соулскар шагает рядом. – Мне тоже было сложно убедить себя в том, что истинная Гармония есть смесь плохого и хорошего. Всегда приятнее видеть только второе, игнорируя первое. Но когда ты понимаешь, что хищный зверь убивает ради своих детёнышей, которым нужна пища, когда ты видишь зелёные ростки и стебли на месте, где случился лесной пожар, когда ты берёшь в копыта прекрасное ожерелье из раковин погибших существ – осознаешь, что двойственность есть часть этого мира, есть смысл Гармонии.

Первый водяной душ обрушился на ростки в огороде после того, как Старсвирл поднял ведро над крышей и отправил его содержимое журчать по вделанному в камни жёлобу. Процедуру требовалось повторить ещё раз шесть, причём на разных уровнях огорода. Для ускорения процесса Соулскар тоже получила в зубы кадку, правда, с меньшим количеством дыр и трещин.

— И поэтому, когда мы уничтожим сестёр-принцесс, в этом будет также и добрый поступок? – выдвинула своё предположение Соулскар.

— Уничтожим? – Старсвирл впервые с момента знакомства выглядел слегка озадаченным. – Нет, ни в коем случае. Мы должны прекратить их правление и вернуть Эквестрию в состояние, когда страной будет управлять истинная Гармония. Но Селестию и Луну трогать нельзя! Запомни!

— Да, да, конечно, – не совсем понимая суть проблемы, кивнула Соулскар.

Старсвирл ненадолго поставил ведро, чтобы набросить на голову капюшон: пустынное солнце сильно его донимало. Соулскар следовала примеру наставника: у неё поверх холки тоже была намотана тряпичная защита от перегрева. Вспомнив о ней, пони подняла копыто, чтобы поправить головной убор.

— Принцессы должны понять идею, – настаивал единорог. – Должны вникнуть в её суть и помочь в осуществлении. Нельзя убрать с дороги таких могущественных существ. Гармония может не оценить такого поступка.

— Ясно.

— Они не виноваты в том, что получили божественные силы. Я совершил ошибку, которая сделала их такими могущественными и верящими в ложные идеалы. И они не должны страдать из-за ошибок, которые совершил я.

Соулскар вторично ответила утвердительным кивком. Единорог, бросивший ведро в колодец и принявшийся медленно травить верёвку, осуждающе скривился.

— Ты затеваешь такие разговоры, будто бы готова хоть завтра отправиться в Эквестрию и навести там должный порядок вещей.

— Нет, я, конечно же, должна сначала всецело освоить вашу методику по контролю своей внутренней магии...

— Дело даже не в этом, – перебил собеседницу Старсвирл. – Ты просто не готова. У тебя нет никаких возможностей, никаких средств, позволяющих на равных беседовать с величайшими существами этого мира. Тебе ещё очень многое предстоит освоить. Я должен подготовить тебя в очень многих смыслах.

Единорог уступил место возле колодца, позволяя новой ученице разбираться с деревянным механизмом. Сам в это время продолжал играть с каплями воды.

— Я пройду любые тренировки, которые вы зададите, – сквозь зубы выговаривала Соулскар, раз за разом проваливая тренировку «набери воды из колодца». – Выполню любое поручение, какое скажете. Я хочу помочь вам исправить всё, вернуть истинную Гармонию.

— Вопрос не столько в тренировках, сколько в изменениях. Чтобы стать истинным последователем истинной Гармонии, ты должна измениться. Должна изменить свой ход мыслей, своё понимание поступков и событий. Должна изменить свой образ. Я дам тебе возможности божества. Тебе понадобится форма, соответствующая статусу.

— Хотите сделать из меня аликорна?

Реплика прозвучала так неожиданно, что магия единорога дала сбой, и часть песка под ведром успела намокнуть. Правда, от жары эти следы исчезли быстрее, чем последовал ответ.

— Ты же помнишь наш с тобой разговор? – спросил Старсвирл. Длинношерстная пони вспомнила разом все двадцать восемь бесед в трапезной комнате и ещё полсотни мелких дискуссий, вроде нынешней. – Про то, что аликорны не так совершенны, как им хотелось бы? Я не вижу причин, по которым тебе следует брать с них пример.

К этому моменту Соулскар всё-таки одолела капризного «журавля» и держала кадку с водой зубами, ощущая металлический вкус ручки. Это несколько ограничило её возможность ответить.

— Ты должна выглядеть иначе, – рассуждал Старсвирл, начиная очередной поход к огороду. – Гармонии нужен защитник, достаточно устрашающий, чтобы его мнение не оспаривалось, его приказания выполнялись. Тебя надо защитить от чужих попыток изменить судьбу, тебя надо сделать сильной и выносливой. Тебя надо наделить даром управления магическими силами.

— Нафкофко фильно меня мофно ифменифь? – спросила Соулскар.

Пауза в ответе, как рассудила пони, была вызвана расхождениями между тем, что легендарный маг мог сделать, и тем, что ему хотелось. Во время раздумий он несколько раз повернул голову, оценивая внешний вид последовательницы, которая из-за отраставшей шерсти выглядела чуть толще, чем ей хотелось бы.

— В принципе, полностью, – произнёс в итоге Старсвирл, – хотя мне не очень приятно будет творить подобные заклятия. Но изменить твою внешность, твою расу, даже твой биологический вид – это мне по силам. Хотя я не уверен, что ты выдержишь.

— Я справлюсь. – Соулскар в очередной раз заставила мага поморщиться, теперь своей излишней самоуверенностью.

— Ты даже не представляешь, о какой магии идёт речь, – напомнил единорог. – Пока ты вообще мало что о магии представляешь.

— Но я выучусь! Если понадобится что-то изменить во мне, сотворить из меня что-то, как из песка чернильницу, то я приму это и буду готова к любым последствиям. Я сделаю всё, чтобы защитить этот мир, чтобы донести вашу идею до самых дальних его уголков, чтобы восстановить равновесие существующих сил. Я буду защищать истинную Гармонию неотступно и ретиво, как моя мать защищала бы меня от опасности. Я хочу стать защитницей, матерью этого мира. Я…

Поток заверений, горячий даже на фоне пустынного климата, прервался, сменившись мыслью о существе, образ которого остался в детских сказках. Не имелось необходимости придумывать что-либо новое и необычное – жители горного королевства обо всём позаботились. Они создали образ достаточно внушительный, символизирующий проворство и скорость. Они нашли существо, жившее по законам окружавшей его природы, которое остужал холод и прогревала жара, которое носило на себе броню и не следовало прямой дорогой. И после этого Соулскар взглянула на своего наставника, вложив в голос и прищур всё убеждение и всю уверенность.

— Я знаю, на кого хочу быть похожа. Её имя Ламия.

— Матерь мира, значит… – пробормотал в ответ единорог. Больше он не сказал ни слова, пока не обеспечил все свои грядки достаточным количеством воды и подобающей времени суток тенью. Потом, опять же не снисходя до прямых речей, оторвал ученицу от очередных неудачных попыток постичь внутреннюю магию. Старсвирл заглянул в дверной проём, одетый в полное пустынное облачение, закрывавшее от песка практически всё, кроме глаз и ноздрей.

— Мне необходимо кое-что раздобыть. Понадобится твоя помощь, – сообщил он.

Соулскар моментально кинулась собираться. Упавшая до нуля разговорчивость единорога свидетельствовала, что затевается нечто серьёзное, что время праздных рассуждений закончилось и теперь она для него не просто случайно забредшая в город пони.

Старсвирл вывел её на вечернюю прогулку, направившись в сторону от Руин через «южные ворота» – просвет между двумя строениями из песчаника, в который с трудом получалось протиснуться. По привычке, пройдя ещё пару шагов, Соулскар обернулась. На месте, где должны были выситься каменные строения, виднелась лишь бескрайняя картина голубых и жёлтых оттенков и танец раскалённого воздуха, придававший пейзажу размытость и обманчивую одухотворённость. Пони не первый раз видела, как город исчезает в никуда, но никак не могла понять, как у единорога получилось создать такие чары и как он находит обратную дорогу во время своих прогулок. Очевидно, какой-то метод существовал, поскольку Старсвирл всегда возвращался после непродолжительного отсутствия, когда притаскивал мешок камней или какие-то обломки.

Но сегодня был первый раз, когда наставник взял Соулскар с собой. Возможно, проверял, готова ли она к переходу через песчаные моря, окружавшие единственный обитаемый островок. Возможно, во время предыдущей прогулки обнаружил какой-то предмет, который не мог дотащить до Руин в одиночку. При отсутствии конкретных объяснений Соулскар терялась в догадках, но лезть с расспросами к учителю не смела.

Место, где Старсвирл замер в неподвижности, от прочих песчаных дюн не отличалось решительно ничем – та же цветовая гамма и та же одуряющая жара. С места, где он остановился, не открывалось новых чарующих видов, его не отличали секретные метки и указатели. Просто случайный участок местности. Одна из случайностей в цепочке явлений и событий, которые определяли развитие Гармонии.

— Теперь смотри и запоминай, – вполоборота произнёс единорог. Он ученице дал всего пару секунд, чтобы перевести дыхание, а потом начал колдовать. Старсвирл сплетал пучки своей серой магии в тёмный кокон, который подвесил недалеко от своей морды.

— Чтобы сделать тебя сильнее, я собираюсь получить одну вещь не из этого мира, – пояснил он, добавляя всё новые нити магии в растущий, пульсирующий сгусток.

— Не из этого?.. Существуют и другие миры?

Старсвирл снисходительно улыбнулся.

— Конечно. Ты даже не представляешь, насколько велико их количество. Подобные нашему и ужасно непохожие – они существуют, они есть. Их влияние можно заметить. Кому-то по силам даже преодолеть разделяющие пространство барьеры и стать гостем в чужих краях… Мне нравится думать, что когда-то они были единым целым, были собраны на одном стебле. Как семена одуванчика.

Тёмная магия угрожающе трепетала под неподвижным взглядом чародея. Соулскар попыталась представить гигантский одуванчик, для которого этот мир был лишь крохотным семечком, привязанным к своей пушинке. И ощутила себя мелкой и ничтожной.

— Я не знаю, какой ветер, какая катастрофа привела к тому, что миры разлетелись в разные стороны, – продолжал Старсвирл, направляя сгусток чар в небо. – Но сейчас я хочу раздобыть из одного такого мира источник магии огромной мощности. В том мире, которого я способен достичь посредством колдовства, магия не является невесомой субстанцией. Она спрятана в твёрдом веществе. В звёздах, как я называю те объекты... Фактически, я творю заклинание, чтобы достать звезду с неба.

Соулскар внимательно следила за всеми магическими пассами и отмечала изменения в морде единорога, смотревшего сквозь пространство в точку, куда улетело облако магии. Старсвирл словно следил за созданными чарами и определял их путь сквозь бесконечность воздуха. Пони заметила, что заклинание даётся магу с огромным трудом. И всё же пустынный отшельник сохранял силы на объяснения.

— Заклинание способно создать в пространстве переход, через который объект иного мира может попасть к нам. Долго удерживать этот переход не получится, но, если повезёт, звезда успеет сквозь него пройти. При этом ворота для неё надо расположить так и захлопнуть их следует таким образом, чтобы направить полёт в нашу сторону, как можно ближе к заклинателю.

— У тебя получалось когда-нибудь это сделать?

Старсвирл усмехнулся. По двум причинам. Во-первых, ощутил, что на этот раз его попытка увенчалась удачей, и звезду с неба он поймал. А во-вторых, вопрос показался ему не то что примитивным, а чуть ли не оскорбительным.

— Когда я впервые провернул подобный трюк, у меня ещё не было метки, – произнёс он, не сводя взгляда с безбрежной синевы неба. Скоро палитре наверху предстояло слегка измениться. – После него метка и появилась. И я ещё много раз пытался повторить заклинание. Иногда успешно, иногда не очень. Один раз едва не погубил стадо бизонов, которые паслись неподалёку от того места, где упала звезда. Думаю, зрелище они запомнили на всю жизнь.

Соулскар заметила в небе что-то яркое, постепенно отыгрывающее лавры светила у солнца. Маленькая точка росла, и так же усиливался родившийся с её появлением звук. Старсвирл нахмурился и запустил в небо ещё несколько зарядов магии. Прежде чем у Соулскар появились новые вопросы, он пригнулся к земле и велел ученице сделать то же самое. Уповая на мудрость наставника, пони, порядком испуганная приближающимся сверху ревущим предметом, подчинилась.

Наверное, даже самая последняя песчинка на многометровой глубине вздрогнула, когда этот предмет коснулся пустынных земель, подняв настоящую песчаную бурю. Какое-то время не получалось нормально вдохнуть даже через защищавшую нос и рот ткань, глаза открывать оказалось опасно из-за волн мелких песчинок, несомых таким ветром, что Соулскар едва не перевернуло, и она вынуждена была отставить ногу в сторону для равновесия. Когда же буря утихла, вокруг воцарилась глубокая тишина, какой не водилось даже в самой удалённой и заброшенной горной пещере. Все звуки просто исчезли.

Старсвирл уже поднялся на ноги к моменту, когда Соулскар пришла в себя. Волшебник изучал бурую пелену, клубившуюся и медленно оседавшую вдалеке. Надо полагать, звезду он отправил именно в центр этого облака.

— Мне никогда не хватает магии, чтобы поймать её в воздухе, – пожаловался он, но Соулскар из-за звона в ушах его почти не услышала. – Приходится рисковать. Потому что, если такая глыба замёрзшей магии упадёт на кого-то, для него всё сразу же закончится... Ладно, пойдём посмотрим на нашего гостя.

Снова поход, на этот раз непродолжительный. В процессе Соулскар с испугом осознала, что полностью забыла, в какой стороне Руины и как к ним вернуться. Но продолжала верить в чутьё наставника. В конце концов, для существа, способного извлекать вещи из иных миров, вряд ли существовала проблема сориентироваться по солнечному свету и теням.

Звезда с неба окружила себя кольцом из странностей. Первым из них была овальная яма, от которой волнами расходились песчаные дюны. Соулскар впечатлили правильная форма ямы и симметричность рисунка, который она оставила. Потом она ощутила сопротивление почвы под копытом и странный хруст. Она посмотрела вниз и увидела, что пустыня вокруг упавшей звезды покрылась грязно-жёлтой плёнкой, которая трескалась от прикосновения, будто состояла из хрусталя, часто встречавшегося в стенах родного королевства. Наконец, с каждым шагом вперёд становилось ещё жарче, хотя казалось, что невозможно превзойти в этом пески пустыни в середине дня.

Неподалёку от ямы Старсвирл установил два принесённых тента, обеспечив себя и спутницу относительной прохладой для непродолжительного отдыха. Путешественникам пришлось издали наблюдать за чёрным булыжником, не превышающим по размеру колодезное ведро. Соулскар даже подумала, что, захвати она ведро с собой, вполне могла бы с его помощью эту звезду перенести. Хотя, наверное, идея была не самой блестящей – сложно предсказать, что способен выкинуть неровный камень с пульсирующими жёлтыми прожилками.

— Иногда они больше, иногда меньше, – прокомментировал зрелище Старсвирл. – Но любая из звёзд способна проводить через себя нашу магию и усиливать её. В несколько раз. Только с помощью звезды я смогу применить на тебе заклинания, которые задумал. Если у тебя, конечно, не появилось сомнений.

— Я хочу восстановить истинную Гармонию, – как заведённая произнесла Соулскар.

Сомнения у неё оставались. До наступления сумерек в ожидании, пока звезда с неба остынет, пони размышляла, взвешивала себя и противопоставляла свою персону материальным явлениям и словесным целям. Какая-то часть разума считала необоснованной глупостью терять свой облик, свою суть ради поддержки абстрактной сущности, Гармонии, которая иного представления, кроме идеи, не имеет. Но верить этой части сознания Соулскар не желала. Все прошлые идеи и знания о мире сгинули, они умерли вместе с пони, одиноко бежавшей по пустыне от каравана.

Эта пони погибла от жара и обезвоживания. В Руинах вместо неё родилась та, кто обязана жизнью случайностям Гармонии. Верная служительница и защитница высших сил, позволивших ей переступить порог Руин и обрести приют внутри каменной комнаты. Эти силы направляли копыта старого единорога и его магию, эти силы дали новой пони возможность вынырнуть из пустоты и забытья. Целительница из горного королевства длинношерстных пони не могла преодолеть путь от смерти к жизни. На такое способно лишь существо иного рода. Существо иного ума, иного облика, который оно должно было получить.

К моменту восхода ночного светила полную сомнений часть разума новая пони загнала в угол и уничтожила. Как чуждый элемент, как неизвестного и непонятного, но очевидного врага, с которым нельзя найти общих слов, невозможно ужиться. Эти сомнения не принадлежали ей, и она избавилась от них, от воспоминаний, которые шли за ними следом, от поведения, которое они навязывали. Сомнения были частью погибшей в пустыне пони, которую звали Соулскар. И совершенно не требовались новому стражу истинной Гармонии по имени Ламия.

Единорог, кажется, почувствовал эту решимость, ощутил стремление ученицы воплотить его планы и помочь благородному делу. Вероятно, он решил, что момент идеален, ведь любое последующее промедление вело к смятению, к утрате идеи, утрате уверенности. Соулскар мыслила в правильном направлении, которое ей удалось навязать, но в любой момент могла отвернуться, взбрыкнуть и пересмотреть систему ценностей. Волшебник смотрел на пони как на каплю воды, готовую сорваться с листка. Падение нужно было ускорить, и он хотел это сделать.

Светло-серая магия обволокла булыжник, прилетевший с неба, отпечатавшись на его стенках. Неожиданно податливый камень растворялся в созданном заклинанием поле, превращая его в набирающее яркость светящееся марево, клубы которого с остервенением пытались разлететься в стороны. Магия Старсвирла фактически кипела, меняя очертания, издавая треск и тихий гул. Единорог в увлажнившейся от проступившего пота робе удерживал облако несколько секунд, а когда в нём появились признаки затухания клокочущих сил, швырнул его в сторону наблюдавшей за чудесами длинношерстной пони. Теперь отступать оказалось поздно. Убегать было некуда.

Облако магии, достаточно светлое, чтобы выделяться в темноте ночи, и тёмное в сравнении с лунным светом, моментально отобрало у пони возможность что-либо видеть, ощущать окружающий мир и течение времени. В первую очередь оно коснулось разума, оставив Соулскар наедине с её прошлым, с осознанием собственных поступков и ошибок. Она видела себя во все моменты своей жизни сразу. И даже в ту секунду, когда облако магии подняло её над песком. Иллюзия наблюдения за самой собой со стороны оказалась интересным мгновением, последним из приятных.

Преобразующая магия, заклинания, усиленные небесным камнем, уязвили плоть сильнее сотни отточенных ножей, обожгли сильнее волн пламени, вздутого кузнечным горном. Ни слово «боль», ни слово «мучение», ни слово «страдания» не имели достаточной глубины, чтобы выразить ощущения от колдовства, продавливающего тело через неосязаемое сито. И в этот момент Соулскар была рада, что не в состоянии видеть творящееся с ней. Ведь она ощущала, как заклинание слой за слоем снимает её кожу, проникает внутрь тела. Магия перестраивала её всю, безжалостно деформируя, отсекая, стирая ненужные клетки. Чары проникли в каждую косточку, в каждое сухожилие. Они практически развеяли то, чем некогда была длинношерстная пони, сохранив ей лишь измотанные болью остатки сознания.

Но в этом сознании появились две опоры – два стержня, не позволяющие сущности развалиться на части. Терпение и понимание. Не видя, они смотрели вперёд, пророчили себе образ Ламии, фигуру матери мира, грациозно и неотвратимо движущуюся сквозь пески пустыни. Сознание видело будущее – то, какое хотело увидеть, и то, которому предстояло свершиться на самом деле. Сознание его одобряло. С готовностью очищающийся от эмоций разум встречал эту грядущую жизнь и преобразования, что вели к ней.

Белая сталь кости скрепила этот разум, оставив ему достаточно пространства, чтобы покачиваться на волнах величия, сохранив возможность наблюдать за плодами работы Гармонии. Цепь камешков, расходящихся в стороны лучиками, потянулась вдаль от комнаты разума, цепляя свои звенья гибкой и пластичной тканью. Они изгибались и подёргивались по мере того, как красная субстанция обволакивала их. Прорези и прожилки украсили красную материю, разделяя её на органы и мышцы, выстраивая кровеносную систему. Боль вернулась в сознание в тот момент, когда жемчужные нити нервов побежали к самым мелким позвонкам. Потом вернулась то, что было когда-то шерстью, выстроившись в ряды защитных пластин, прячущих уязвимый организм от опасностей.

По-прежнему не было ни зрения, ни иных ощущений. Ламия находилась где-то в пространстве, но не могла понять, где верх, где низ, есть ли вокруг неё воздух, может ли она им дышать. Она ничего не понимала в себе новой – слишком много ощущений, слишком неприятные переживания. Какие-то случайные всплески эмоций, какие-то рефлекторные желания проскакивали в сознании, но никто не мог подсказать, оказывали ли они на мир хоть какое-то влияние. Почти никто.

— Прошу тебя, слушай мой голос, – отразилось внутри разума. Звук, диковинно искажённый, пришёл извне и напоминал голос старого единорога. Значит, он был рядом, он её поддерживал. Ламию это приободрило. – Ты сейчас не понимаешь, что ты такое. Твой разум пытается найти привычные ощущения старого тела. Их больше нет. Тебе надо разобраться в новом теле, которое отныне будет твоим.

Наверное, с его позиции легко было призывать к таким вещам, но Ламия практически паниковала. Ей казалось, что она вообще не чувствует ничего. Что от неё остался лишь разум, бессильный и угасающий.

И всё-таки голос подействовал, успокоил. Позволил ощутить нечто, что получилось сопоставить со словом «холод». Позволил понять, что пространство с одной стороны неровное и не отвечает на попытки оттолкнуть его. Зато в других направлениях оно очень даже податливое. Чуть позже Ламия сообразила, что лежит на песке на правом боку – попытки подняться выглядели бесполезной тратой времени, но на призыв перекувырнуться тело ответило. Остановить кувырок для рождённого несколько минут назад существа оказалось ещё большей проблемой. Фактически, Ламии пришлось ждать, пока природные силы сами её остановят.

— Ох-хо, – снова прозвучал голос. – Полегче, красавица. Ты меня чуть не раздавила.

Ламии захотелось извиниться перед своим наставником. Но она понятия не имела, как ей теперь производить звуки. Сконцентрировавшись, сознание нашло мышцы, после работы которых ощущение прохлады усилилось и появились новые чувства. Удалось понять, что ночной воздух пустыни очень терпкий на вкус, но всё равно бередит тело, вызывая чувство голода.

— Даже не представляю, как ты себя чувствуешь, – продолжал говорить Старсвирл. Он старался поддерживать тон обычной беседы – видимо, чтобы Ламия быстрее привыкла к своему новому состоянию. Но сознание, наловчившееся распознавать этот знакомый раздражитель, выделяло в голосе нотки восторга и крупицы беспокойства.

Волшебник говорил о вещах, в которых не был уверен. Он пока не представлял, справилось ли сознание пони с заклинанием. Не знал, жива ли она, сохранила ли при себе усвоенные в частых беседах истины. Он не рисковал однозначно видеть в Ламии союзника. Но пытался давать советы, пытался достучаться до того, что осталось от её личности.

— Я более чем уверен, что ты первое существо, достаточно разумное, чтобы описать действие преобразующей магии. Если она, конечно, сохранила тебе память. Я приложил все усилия, чтобы уберечь твою сущность от магии, но звезда мешала мне. Я мог где-то потерять контроль и, надеюсь, ты простишь меня, если вдруг потеряешь образ родного дома или воспоминания о врачевании.

Как раз эти моменты жизни Ламия в своей памяти найти могла. Остались там и теория истинной Гармонии, и цель, ради которой она пошла на магический эксперимент. Она помнила, кто с ней разговаривает и где она находится. А вот что конкретно забыла или утратила – этого пока не осознала. И пыталась возродить речь, чтобы сообщить об этом.

Потоки воздуха внутри её горла стали управляемыми: она чувствовала их по холоду, который они несли. Холоду, который постепенно сковывал её длинное тело, размеры которого она, правда, представляла весьма смутно.

Ламия распознала хрипы, поняла, что их источником является она сама. Над чёткостью дикции требовалась продолжительная работа.

— Мне пришлось дать тебе несколько дополнительных возможностей, – говорил Старсвирл. У Ламии, подчинившей своим разумом чешуйчатую шкуру, на редкость чувствительную к колебаниям поверхности, получилось установить, что он ходит по песку справа от её головы. – В природе змеи глухи. Если бы я не обеспокоился целью дать тебе возможность слышать звуки, наше положение сейчас было бы куда печальнее.

«Вот ведь хвастун», – подумала Ламия, повторяя попытку вернуть себя в правильное положение. Насколько удавалось вспомнить, змеи ползали на брюхе, следовательно, именно ему полагалось ощущать под собой почву. На этот раз колебания тела и вращения прошли медленнее и завершились успехом. Расположившись с удобством на песчаных дюнах, гигантская рептилия вновь обратилась внутрь себя в попытках понять, чем её наделило заклинание. Изученные ранее упражнения, якобы позволявшие поддерживать себя в бессмертном состоянии, пришлись кстати.

— Я также держал в уме то, что ты барышня. И сохранил немного женственных черт в твоём облике. Чисто практически от неё никакой пользы не будет, но у тебя есть грива. Я бы даже сказал, что гривы три, потому что, честно, дал маху с бровями.

О чём конкретно говорил единорог, Ламия пока не понимала. Ей всё ещё требовалось найти тот рычаг управления, что открывал глаза. Что-то препятствовало зрению, что-то, служившее надёжной защитой, но также и печалившей помехой. Наконец маленький импульс из череды случайных произвёл еле заметное изменение – темнота чуть отступила. Ламия повторила импульс ещё несколько раз, пока не убедилась, что сквозь мрак проглядывает окружающий мир. Но понять, что именно она видит, оказалось сложнее всего. Такие понятия из области культуры горного королевства, как «пропорции», «перспектива», «палитра», которые разум изволил вспомнить, не имели ничего общего с непривычными ощущениями.

— Я решил вопрос, который не давал мне покоя. Тебя надо было сделать внушительной и грозной, но в то же время скрытной. Ведь твои деяния по возрождению истинной Гармонии должны быть незаметны для живущих в этом мире. Они должны поверить, что предложенный тобой порядок вещей возник сам, что он естественен. Только так можно гарантировать, что мир не собьётся с пути ещё раз. И избавить тебя от лишней работы.

Ламия поставила себе задачу – сфокусировать взгляд на источнике речи. Помня, как выглядел Старсвирл до начала магических экспериментов, она надеялась по его теперешнему облику понять, что в восприятии мира для неё изменилось.

Расплывающаяся фигура, освещающая себя магией – вот в каком виде предстал сейчас знаменитый чародей, её наставник, её… отец? Теперь, пожалуй, да, Старсвирл фактически создал её из ничего. Ламия посчитала, что может называть единорога отцом, как бы глупо такое слово ни звучало. И, наверное, перед тем как первый раз употребить подобное обращение вслух, волшебника стоило спросить о его уместности.

Контуры его тела слегка вытянулись, размеры казались скромнее. Когда глаза прозрели окончательно, разум отметил, что оттенков цветов они ловят на порядок больше. И ещё видят, как от кожи единорога исходит тепло, невидимое в местах, закрытых одеждой. Тепловое восприятие накладывалось на искажённую привычную картинку и не сразу воспринималось разумом. Ламия долго учила себя «новому взгляду», забывая то, какой представала реальность в прежние времена.

— Я наложил на твою чешую то же заклятие, что висит над Руинами, – последовали движения губ единорога, сопутствующие словам. – Только я сделал так, чтобы ты сама могла это контролировать. Преобразовывать воздух вокруг себя в завесу и прятаться за ней. Думаю, со временем ты освоишь этот навык в совершенстве.

Попытки что-то ответить не давали результатов. Ламия вспомнила, что у многих новорождённых не сразу происходит формирование навыков. Общественно полезные, вроде содержательной речи, у жеребят появлялись в последнюю очередь. И хотя её разум подготовил себя к диалогу, голосовым связкам, похоже, требовалось время. Ламия смирилась с мыслью, что, возможно, ей придётся ждать недели или дни, но учитывая, какой скачок уже совершила в плане самопознания, надеялась, что в её случае счёт шёл на часы.

В качестве компенсации она попробовала совладать с примыкавшими к голове мышцами и выдать уверенный кивок. Уверенности жесту не хватило, поскольку массивный череп потянул тело вперёд и вниз, заставив рептилию зарыться ноздрями в песок. Зато попутно Ламия отметила работу рефлексов – защитная мембрана своевременно закрыла оба глаза, не дожидаясь осознанной команды. Правда, возникла новая неприятность – повторно убрать эту преграду для очистки зрения.

— Ты такая беспомощная, – с иронией заметил старый маг. Ламия ощутила давление на одной из чешуек, прикрывающих основание шеи. Вероятно, Старсвирл коснулся её тела копытом. – Но когда ты освоишься, то не останется ни одной твари из ныне живущих, которая бы не устрашилась твоей силы, – продолжал увещевания его голос. – Силы физической. И силы твоей магии. Я сделал каждую чешуйку на тебе подобной своему рогу. Способной пропускать через себя магию, способной изменять её. Ты станешь сильнее стада Старсвирлов, сильнее толпы аликорнов. Это меньшее, что я могу сделать для защитника истинной Гармонии.

Ламия вырвала морду из объятий песка и совладала с веками. Как раз успела заметить, что старый маг убирает в матерчатую котомку светящийся от внутреннего жара предмет. Последний осколок небесной звезды, почему-то не использованный в момент преобразования.

— Но я сделаю тебе ещё несколько подарков, – пообещал Старсвирл, словно почувствовав интерес Ламии к камешку, который она могла видеть даже сквозь стенку мешка. – Не в данный момент. Когда-нибудь. Сейчас тебе нужно добраться до Руин. Потратить уйму времени на постижение заклинаний. Усилить контроль разума над внутренней магией. Когда я пойму, что ты готова, придёт время для новых чар.

Ламии не очень понравилось звучание последней фразы. В ней присутствовал оттенок не совсем обычной… печали.