Влекомые роком

Глава 4

4

…В начале осени мэтр Риен сдержал слово и вернул Астре подобие воли к жизни. Он оборудовал небольшую лабораторию, соорудил импровизированную капельницу и по истечении двух декад, комбинируя препараты, вывел княжну из долгого забытья, одновременно залечив долго не заживавшие раны. Толмир, не склонный к суевериям, предпочёл считать, что влияния домовых духов здесь не было. Но попавшийся однажды на глаза дед пронзительно посмотрел на него и хитро подмигнул, воскресив у князя знакомое ощущение странности происходящего.

Когда Астра окрепла настолько, что была в силах выходить из дома и прогуливаться по саду, Толмир не отходил от неё ни на шаг, будучи готовым в любую секунду помочь ей. Они часами говорили, вспоминали жеребячьи годы, игры, учёбу, родителей и младшую сестру, сверстников и дальних родственников из столицы. Погода установилась изумительная, Астра жмурилась на солнце, как кошка, глубокие тени у неё под глазами потихоньку пропадали, бледная улыбка обрела живость, неловкость движений после долгой вынужденной неподвижности сменилась вернувшейся природной грацией, о которой Толмир уже успел позабыть. Часто они дожидались восхода лун и долго в молчании смотрели на неторопливый ход молочно-белой Селеры и скоротечный бег маленькой красной Инсанты в ярко сиявшем звёздами осеннем небе. Астра вспоминала свои первые шаги на поприще сновидческой магии, момент триумфа, увенчавшего долгие тренировки в онейрократии и приведшего к появлению метки – лика полной луны, частично скрытого полосками тёмно-синих облаков. Теперь же рисунки на бёдрах почти не различались под безобразными багрово-сизыми шрамами. Наверное, со стороны они выглядели довольно странной парой: исхудавшие, ссутулившиеся, он – под весом хомута и гнётом беспокойства, она – от болезненной усталости и бремени в быстро округлявшемся животе. Однако оба они светились искренней радостью, без труда разгонявшей сумрак тоскливой безысходности, что совсем недавно безраздельно властвовала в доме тернецких князей. Но Толмир порой замечал блеск в уголках глаз Астры. Её грустное настроение передавалось ему, и он отворачивался, пряча непрошенные слёзы…

«Вспоминаю, как мы бегали в горы из нашего поместья на границе, – говорила Астра. Толмир кивал. – Обвести вокруг копыта моих компаньонок – и на волю! Велетий называл их «товарками», а меня это слово очень смешило. Никогда не забуду тех кислых до дрожи диких груш, под стать минам потерявших меня кобылок! Горько-терпкий вкус свободы от каждодневной опеки… Помнишь, как я спотыкалась на каждом шагу и, кажется, в итоге подвернула ногу? Потом ты вытаскивал меня из глубокого оврага». – «Помню, – отвечал он с улыбкой. – Сам насилу выбрался». – «От контрабандистов мы едва укрылись... Ты говорил, что один всех заборешь!» – «Говорил, но, если помнишь, потом, когда они скрылись из виду». – «Да, да, – смеялась Астра, – я шутейно назвала тебя трусишкой, а ты обиделся». – «На кобылок не обижаются». – «Ты так и сказал». – «Уж и не помню, что я сказал, но верю…» – «Я после того зареклась тебя подначивать, – говорила Астра. – Только однажды дала себе волю, когда вы с виконтом Ивьяном побились об заклад, что ты достанешь цветок кувшинки без всякой магии из того заросшего озера». – «Вот уж не думал, что ты была такой коварной дамой шести лет!» – «Ты хорохорился, словно тетерев на токовище, а Ивьян так славно тебе подыгрывал, что я никак не могла удержаться». – «Но скажи, сестричка, ведь ты здорово за меня перепугалась, когда я ненароком нырнул в трясину», – смеялся Толмир. «Перепугалась – не то слово! Душа в копыта ушла! Кликнули кого-то из гвардии, а потом уж понять нельзя было, кто кого из болота тянет – ты его или он тебя…» – «Велетий учил меня, что любой пони непотопляем, не говоря уже о тренированном». – «Он стал тебе вместо отца, а я сделалась совсем одна…» – «Пожалуйста, не нужно об этом». – «Прости».

Во время таких лёгких бездумных разговоров у Толмира перехватывало дыхание от нежности к сестре пополам с отчаянной надеждой на её благополучие. «С тобой всё будет хорошо, я верю в это, – говорил он ей. – Не зря же мы с дедом рекнитов задабривали». – «Неужели? – удивлялась она. – Ха-ха-ха! А я всё дивлюсь, кто же меня иногда за ноги щекочет!..»

Не свезло тебе со счастьем, дружище, думал Толмир, хвостом бредя за сестрой по осеннему саду. Куда не кинь – всюду разрывающие душу треволнения, а в грядущем – неизвестность, возбуждающая не меньше переживаний. Выходит, всего-то у тебя счастьица – эти ваши минутки с Астрой, и то – благодаря тёплым, как подмигивающее через листву солнце, воспоминаниям. Скупа Судьба, нечего сказать… Изрядно тебе задолжала, князь, но как же с Неё спросить?

Шло время, и мэтр Риен всё больше мрачнел, проводя ежедневные осмотры княжны. Он тянул жилы из сновидцев, заставляя их слать бесчисленные запросы в столичную Медицинскую Академию, получал скудные отрывочные сведения, сопоставлял их со своими данными, мрачнел ещё больше и часами бродил по лаборатории, погружённый в раздумья.

– Признаться, князь, семиотика состояния княжны заводит меня в тупик, – говорил он однажды Толмиру. – Это не может объясняться простым истощением организма на фоне жерёбости и глубокой депрессии. У меня есть гипотеза о церебральном поражении нефизической природы, но она пока ничем не подтверждена. Пришедшие из Академии ответы на мои запросы, увы, слишком скудны. Случаи столь скорого – более чем вдвое быстрее обычного – развития плода известны медицине, но по ним почти нет подробностей, только сухие констатации основных фактов. Учитывая, при каких обстоятельствах произошло зачатие, любые, даже самые осторожные выводы будут не более чем гипотезами. Пони, называемый «избранным», вероятно, приобретает в ходе ритуала какие-то демонические качества, и можно допустить, что… Нет, князь, эта цепь размышлений кажется мне совершенно абсурдной, во всяком случае, с позиций традиционной магии. Есть смысл посоветоваться с жрецами или демонологами: подавляющее большинство известных фактов так или иначе связаны с обращением к целестиальному или демоническому источникам силы.

– Кого и о чём ни спроси, все направляют меня по одному и тому же адресу, – вяло усмехнулся Толмир. – Хорошо, что по другим известным адресам пока не отсылают… Да, скажите, мэтр, вам сообщали что-нибудь о судьбе рожениц и жеребят, появившихся на свет до срока?

Риен потупился и нехотя ответил:

– Сообщали. Почти все кобылы и новорождённые умерли во время родов или вскоре после них.

Казалось, князь не удивился.

– Но исключения всё же были? – спросил он.

– Были.

– Вы должны понимать, к чему я клоню…

– Думаю, что я понимаю. Среди ныне живущих достоверно известен только один выживший пони – брат Ехип.

Толмир вздрогнул и удивлённо повёл ушами. Остаток дня он провёл в беспрерывном хождении по своему кабинету.

…К зиме княжна Астра совсем слегла, несмотря на все усилия лекаря. В доме вновь воцарилось тягостное ожидание.

Зимнее солнце то выглядывало из мешанины стремительных клочковатых облаков, то снова скрывалось в новых складках небесного покрывала. Ветер за окном швырял на сырую землю короткие дождевые заряды, хлопал незатворёнными ставнями, крутил флюгерами, трепал прапорцы над стенными башенками. В косых жёлтых лучах по кабинету витали мириады пылинок, притягивая взгляд Толмира. В последние дни он несколько раз впадал в необъяснимое оцепенение, в глазах появился лихорадочный блеск, его пошатывало при ходьбе, как пьяного, худые мохнатые бока с выступившими рёбрами неровно ходили ходуном в такт часто сбивавшемуся дыханию. Дэрин, который примчался в Тернец несколько дней назад через занесённый снегом перевал, встречая Толмира в доме, каждый раз смотрел на него с плохо скрываемой жалостью и не стремился сыпать ехидными замечаниями. Однажды княжич даже попросил мэтра Риена «просветить» князя. Явившийся вскоре лекарь с минуту пристально всматривался в засветившуюся фигуру своего нового пациента, потом заявил, что не видит ничего, что вызывало бы беспокойство, но всё же посоветовал упирать на чаи для повышения тонуса и лучше питаться, на что Толмир только упрямо замотал головой. Князь давно запутался, тщетно пытаясь разобраться в своих переживаниях и побороть возникавшую на этой почве болезненную тянущую опустошённость, к которой прибавлялось выматывавшее пребывание на грани яви и бредовых видений. Тягостное предчувствие овладело им ещё со времени солнцеворота и теперь шевелилось в нём, мучило его, саднило, зрело ужасным гнойником, готовым прорваться в любой момент. Он лелеял в себе безумную надежду на благополучный исход грядущих родов впавшей в беспамятство сестры, и в моменты полузабытья болезненное его стремление на кратчайшие мгновения становилось непоколебимой уверенностью. На неуловимые мгновения…

Скрипнули двери кабинета, глухо застучали копыта. Толмир с неудовольствием повернулся и начал было:

– Какого вендиго надо?.. А, это ты, братец! Каким ещё способом меня будешь лечить? Предпишешь чаще бывать на свежем воздухе?

– Можно сказать и так. Сегодня День Основания твоего города, говорю это на тот случай, если ты забыл. Правила хорошего тона предписывают вам, сиятельный князь, присутствовать на народных гуляниях, организованных в честь этого события, – сказал Дэрин, отвесив шутливый поклон.

– Не лежит душа туда идти. Граф Бравен с градоначальником отлично справятся и без меня.

– Силком потащу, Толмир, – осклабился Дэрин, – но пока прошу по-хорошему. Тебя надо выгуливать почаще, чтобы ты не зачах тут в четырёх стенах. В зеркало давно смотрелся? Замечал, наверное, в кого ты превратился? Пугало огородное – и то лучше выглядит! Вроде молодой здоровый жеребец, не шелудивый недоносок, а довёл себя до того, что уже ветром качает! Даю тебе полчаса на сборы – и пойдём! – продолжал распоряжаться княжич. – Накинь только попону побогаче да попросторнее, чтобы мослами не светить, а то от пони стыдно, ей-ей! И корону не забудь!

Вспышка.

– Всемогущий Творец, – пробормотал Толмир, тряся головой, – братец, что же ты несёшь? И что же я тебя слушаю?.. Ну хорошо, пойдём, мне действительно следует проветриться.

– …Вовремя мы вышли, – говорил Дэрин, щурясь от яркого солнца, – уже совсем распогодилось. Церемония с болтовнёй на главной площади, думаю, уже закончилась. Побежали сразу на Ристалищное Поле, а? Вихорн твой в каком-то соревновании участвовать будет, в бегах, по-моему.

– В самом деле? – вяло отозвался Толмир, переходя на бег вслед за княжичем. Позади них рысила четвёрка гвардейцев.

Не обращая внимания на поклоны прохожих, они обогнули бульваром прорезанный тесными переулками центр города, быстро спустились к южной окраине и направились к месту гуляний, куда двигались большинство встречавшихся им пони. Прислушавшись к своим ощущениям, Толмир заметил, что почти не запыхался; свежий воздух прояснил мысли, подарив ему почти радостный настрой, который поддерживал топавший рядом Дэрин: он крутил головой во все стороны, смеялся и пыхтел, выпуская из ноздрей густые облака пара.

Раскинувшаяся на пару вёрст в окружности ярмарка напоминала кипящий борщ, заправленный двумя дюжинами специй по классическому рецепту: в глазах рябило от ярких одеяний и всевозможных мастей, то́лпы пони шумели, издавали возгласы и ржание, бурлили, растекаясь во всех направлениях, выплёскивали брызги шутих, то тут, то там взрывались музыкальными аккордами; над этой неуёмной суетой витали ароматы праздничной снеди, смешивавшиеся с другими запахами в причудливую смесь, которая в жеребячестве завораживала Толмира и неодолимо звала окунуться в радостно-волнующий поток празднества, суля исполнение детских грёз.

Теперь в его душе покоились лишь призраки давних радостей. Он попытался расшевелить прах давно угасших эмоций, но быстро прекратил тщетные попытки, предпочтя фальшивой весёлости хмурое спокойствие. Может быть, ему просто казалось, что он спокоен. Понаблюдав за Толмиром, Дэрин недовольно покачал головой и заявил, что княжеской весёлости хватило бы на дюжину поминок.

Вспышка.

Со стороны города, раздвигая поток пони, проскакали наместник и мэр в сопровождении охраны. Сбавив ход, граф приветственно кивнул и прокричал, с трудом перекрывая шум толпы: «Князь, прошу вас, приходите на трибуну главной арены. Скачки начнутся через час!» Не дожидаясь ответа, они влились в толпу и мгновенно в ней затерялись.

Дэрин «изловил» коробейника и, пока тот кланялся, набрал всякой всячины, которой сразу же захрупал. Толмир, облизнувшись на сладости, пересилил себя и ограничился скромной морковкой в глазури, затем принялся наблюдать за княжичем. Тот определённо намеревался завести знакомство на остаток дня: озирался, хрустя орешками, провожал взглядом проходивших мимо хорошеньких кобыл, принюхивался, раздувал ноздри, ловил чьи-то взгляды, с кем-то перемигивался.

В какой-то момент необъяснимое сладко-тревожное ощущение помимо воли заставило Толмира повернуть голову вслед совсем юной белой кобылице, которая шла через толпу в сопровождении старших родственников. Метка, изображавшая вихрь из сердечек, вызвала в памяти князя полузабытый разговор с Вихорном, знавшим буквально всё, что творилось в городе. Ни с того ни с сего сердце учащённо забилось, в ноздри ударил неуловимый пьянящий аромат, закруживший в сознании вереницу фривольных образов; Толмир затряс головой и вдруг вспомнил, что именно говорил когда-то глава его охраны. Краем глаза он заметил возникшее среди окружавших его пони волнение, сопровождавшееся многоголосым ржанием: толпа обтекала уткнувшую взгляд в землю белую красавицу и её провожатых, держась на почтительном расстоянии. В сумбурной толчее то и дело раздавались раскатистые возгласы; то один, то другой жеребец взвивался на дыбы; к топоту десятков копыт прибавились звуки ударов и ругань, причём, ругались в большинстве своём кобылы; вопли поддавшихся общему настроению жеребят пронзительными всплесками выделялись из общего гама. Дэрин, сопя и всхрапывая, вытянул шею вперёд, насколько сумел, и медленно, будто сомнамбула, двинулся вслед за удаляющейся кобылой, постепенно ускоряя шаг. Толмир спохватился, догнал княжича и, не раздумывая, укусил того за шею, не закрытую попоной. Дэрин тонко заржал и остановился, отдуваясь.

Вспышка.

– Отвернись от неё, – велел Толмир. – Ну же!

В ответ княжич с видимым трудом повернул голову и уставился в пространство позади князя стеклянным взглядом, который начал проясняться только после чувствительного тычка в бок. Пони вокруг них быстро успокаивались, весёлая толчея моментально скрыла все следы недавнего волнения.

– Присядь, что ли, ходок, не срамись! – буркнул Толмир не без иронии в голосе.

– Охти ж мне!.. – смущённо пробасил Дэрин и поспешил пригнуться, чтобы полы недлинного одеяния касались земли. Незнакомый дворянин в богато расшитой пурпурной попоне, проходивший в нескольких саженях от княжича, поклонился со сдержанной улыбкой, понимающе качнул головой и подмигнул Дэрину. Через минуту тот, озадаченно хмыкнув, поднялся и зашагал вслед князю.

– Вот тебе приключение, достойное твоего темперамента, – сказал Толмир, без всякого интереса покосившись на большой цирковой шатёр и ярко разряженного зазывалу у его входа. Он искал одну из арен, где должны были проходить силовые состязания. Дэрин отставал на полкорпуса и только обескуражено фыркал, но через несколько минут, собравшись с мыслями, хрипло проговорил:

– Это ведь не магия, а, брат? Она же земная!

– С какой стороны посмотреть. Если магия, то не в привычном понимании. Слыхал я, маститые академики, что прибыли в прошлом году изучать эту кобылку, вначале повели себя в точности, как ты, и даже хлеще – ну, ты меня понимаешь. Наша Лана – местная диковинка, «феромоновая аномалия», как её «обозвали» большеголовые. Магия это или нет – не знаю: они меж собой так и не договорились. Не понимаю, зачем родители вообще взяли её сегодня на гуляния: томиться взаперти – скверно, но народ пугать – едва ли лучше. И заметь: её держат на снадобьях, иначе бы все жеребцы кругом совершенно обезумели. Боюсь подумать, что будет твориться весной, если уже сейчас вокруг её дома днями и ночами пасутся воздыхатели, среди которых много семейных. Как только она достигла брачного возраста, в мэрию дождём посыпались жалобы от несчастных жён, чьи мужья совсем потеряли голову. Вихорн говорил, что какая-то отчаявшаяся, но бойкая кобыла однажды подкараулила бедняжку и попыталась её убить, да-да, не проучить, а именно убить! Боюсь, нам с графом и мэром придётся думать, что с ней делать. Помещать в монастырь без чьего бы то ни было согласия – сомнительное решение, да и зачем сёстрам такой ворох проблем, заключённый в одной кобыле? Разве что составить партию с кем-нибудь из вассалов на границе, из тех, кто совсем затворником живёт…

– Как же жить с таким «талантом»?.. – задумчиво проговорил Дэрин.

Поплутав в лабиринте ярмарочных рядов, они вышли к арене, но вскоре поняли, что ошиблись: это был ипподром, куда их звал наместник. Толмир нехотя поднялся на возвышение для знатных гостей, раскланялся с находившимися там пони, затем грузно облокотился на ограждение и принялся смотреть на поле, где на изрытой копытами дорожке у стартовой черты топтались участники и участницы следующего отборочного забега. Солнце вновь то пропадало за облаками, то выглядывало снова, по газону в центре поля ползли широкие тени. Вдалеке, сверкая позолотой, возвышался тройной шпиль кафедрального собора и чуть правее – башня ратуши почти такой же высоты. Трибуны были полны пони, меж зрителей сновали крикливые букмекеры. Князь подозвал одного из них и, бросив взгляд на приплясывающих перед стартовой линией скакунов, поставил наугад несколько флоринов. Вспомнив про Вихорна, он справился о его участии и сделал ещё одну ставку. Оглянувшись в сторону Дэрина и найдя его оживлённо беседующим с какой-то знатной кобылой, Толмир усмехнулся и не стал отвлекать княжича от его насущных дел.

– Добрый день, князь. Скучаете? – раздался справа от него негромкий вкрадчивый голос. Толмир нехотя повернул голову и опустил взгляд. Стоявший рядом единорог казался уменьшенной вдвое копией его самого, только выглядел заметно старше; не совпадала также форма белого пятна на лбу. Светло-карий левый глаз неожиданно объявившегося собеседника смотрел будто бы сквозь князя, правый был прикрыт моноклем в серебряной оправе, испещрённой рунами, с непроницаемо чёрным матовым стеклом, на котором угадывались едва заметные концентрические насечки. Метка была скрыта одеянием, но князю отчего-то очень захотелось её увидеть.

– Можно сказать и так. Простите, сударь, не имею чести…

– Барон Тридден к вашим услугам.

– Насколько я понимаю, вы подошли ко мне не для праздного разговора.

– Совершенно верно. Я постараюсь не занять много вашего времени.

Прозвучал горн, пони сорвались с места и помчались, растягиваясь в неровную цепочку по мере приближения к дуге. Трибуны зашумели и затопали.

Вспышка.

– Сейчас я в первую очередь представляю интересы принца Мерлода…

– Принц снова хочет попросить денег на строительство железной дороги? – брюзгливо перебил князь, морщась от боли в висках.

– Позвольте мне изложить по порядку.

– Хорошо, излагайте.

– Принц выражает вам свою признательность в содействии Ордену Солнца, чьим почётным командором-попечителем он с некоторых пор является. Орден обеспокоен ростом числа тартаропоклонников, и в первую очередь среди знати, поэтому любая поддержка со стороны пони, облечённых столь большой властью…

Вспышка.

– Прошу вас, ближе к делу.

– Принц готов предложить вам всемерное содействие при расследовании участия пони из «списка Эриона» в деятельности сект, поклоняющихся Тартару…

Толмир пристально посмотрел на барона и резко спросил:

– Откуда вам известно о существовании этого списка?

– В вашем окружении есть мои пони, – невозмутимо произнёс барон. Его взгляд, который Толмиру дотоле не удавалось поймать, наконец, сфокусировался, и теперь маленький водянистый зрачок смотрел на князя твёрдо и неотрывно.

– Вы так просто мне об этом говорите, барон? – спросил Толмир, рассматривая своего собеседника с бо́льшим интересом.

– Князь, вы ведь тоже обычно предпочитаете не изъясняться обиняками. Принц заинтересован, чтобы доверие между вами было полным, насколько это возможно… – барон замолчал, обернувшись к полю. Скакуны финишировали, ипподром взорвался воплями и стуком копыт.

– Вы говорили о всемерном содействии, – медленно проговорил Толмир. – Как же далеко простираются ваши возможности, барон? Можете ли вы, к примеру, дать мне сведения о роли великого князя Ресфила в событиях, приведших к гибели моих родителей и сестры? Не домыслы, конечно, а какие-нибудь действительно полезные факты. Какому тайному обществу он покровительствовал?

– Увы, князь, это невозможно. Во всяком случае, пока, – ответил барон. – Ссыльный великий князь бесследно исчез. Интересующие вас сведения, как я понимаю, он держал в голове.

Что-то в голосе барона насторожило князя.

– Вы лукавите.

– Едва ли, – спокойно ответил Тридден. – Непроверенные сведения порой опасны не меньше, чем прямая ложь.

Воцарилось молчание. По ипподрому ползли узкие силуэты облаков, подобные им тени бороздили лоб князя.

– Продолжайте, – сказал Толмир минуту спустя.

– Мои пони страхуют вас с момента кремации ваших родственников.

– А Вихорн…

– Нет, князь, он не из моих пони. Хотя мы с ним и обмениваемся информацией по… другим областям знания. Разбирательство, учинённое судом по иску молодого графа Охирского, прекращено фактически по прямому указанию принца. Кроме того, мэтр Риен посетил вас по моей настоятельно рекомендации.

– Следует также полагать, что и брат Ехип тоже не случайно сделался моим духовником? – продолжил мысль Толмир.

– Вы совершенно правы: через жрецов из Ордена Солнца церковь опекает вас, имея свои резоны.

Вспышка.

– Я ценю усилия принца и благодарен ему. Что он хочет взамен?

– Принц рассчитывает на вашу дальнейшую помощь в борьбе с отступниками. Скажу больше: потребуются более решительные кампании и в вашем княжестве, и за его пределами. Сотрудничество подразумевает также и обмен сведениями. Помимо этого, принц предлагает вам приобрести пул акций его железнодорожной компании на сумму пятьсот-шестьсот тысяч флоринов, чтобы завершить строительство отрезков пути до Тернеца и Ярборга.

– Это очень большие деньги…

– …которые составляют не больше трети общей суммы накоплений вашей семьи на счетах в Имперском банке.

– Вы прекрасно осведомлены, – сказал Толмир, не без труда скрывая своё раздражение. – Хорошо, я согласен. Согласуйте с моей канцелярией все формальности, прошу вас. У меня будет единственное условие: строгий пригляд за расходами с моей стороны.

– Принц не будет возражать.

– Отлично. Барон, вы упомянули, что представляете интересы принца и чьи-то ещё. Извольте пояснить.

– Тайной службы, которая формально не существует… пока ещё не существует. Её цели во многом совпадают с вашими, князь. Увы, это всё, что я могу вам сейчас сказать. Прошу понять меня правильно.

– Вполне понимаю. Что ж, вы задали мне корма для размышлений.

– Честь имею откланяться, князь.

– Всего доброго, барон.

Толмир обернулся к беговой дорожке, по которой скакали к финишу два пони, сильно опередившие остальных, и один из них, красной масти, был никто иной, как начальник его охраны. Позади князя рокочуще хохотал Дэрин, дама вторила ему низким грудным смехом.

Вспышка, затем ещё одна.

Арена для силовых состязаний была переполнена, а потому шум среди зрителей превзошёл все ожидания. Крошечная ложа, предназначенная для знатной публики, ломилась от пони, поскрипывала и, казалось, готова была рухнуть. Толмир оценивающе покосился на это сооружение и счёл за благо двинуться за Дэрином в поисках мест попроще. Княжич невероятным чутьём нашёл свободный уголок с неплохим обзором, да ещё рядом с симпатичной кобылой, которую сразу же принялся развлекать в перерывах между раундами соревнований, перекрывая зычным голосом окружавший их галдёж. Собеседница только раззадоривала его: она беспрерывно охала и ахала, заливисто смеялась, изумительно хлопала длинными ресницам и встряхивала непослушной чёлкой с вплетёнными в пряди нитками речного жемчуга.

– Дорогая моя, вы спрашивали, почему у меня отрезан хвост, – вещал Дэрин в паузе между завершившимся состязанием по тяганию груза рывком и ещё не начавшимися «потягушками» между двойками, всегда вызывавшими наибольший интерес публики. – Я вам охотно расскажу об этой традиции. Шесть поколений тому назад ярборгские князья породнились с владетелями Экваля, а их родословная, по слухам, восходит к каким-то давно сгинувшим аборигенам странного облика, хотя, конечно, я в эту чушь не очень-то верю. И после этого союза три поколения подряд в нашей семье рождались длиннохвостые жеребята. Милый такой хвостик до земли, почти безволосый, с кисточкой на кончике. В уродстве этом ничего потустороннего не усмотрели, как ни старались, да и в остальном малыши были здоровы – в моей семье задохлики не рождаются! Подумав, предки решили просто купировать хвосты, как это иногда делают земные, занимающиеся тяжёлым извозом, лесоповалом и тому подобным ремеслом. Слава Творцу, у моего батюшки это уродство не проявилось, да и меня обошло стороной. Однако семейная традиция – штука основательная. Спорить с родными я не стал, поэтому мои первые жеребята от наложниц тоже куцехвостые, как и я. К слову, сударыня, как бы вы посмотрели на предложение заключить союз? У вас ведь нет титула? Наши с вами жеребята получат в наследство баронский титул, слово чести!

Польщённая кобылица зарделась, потупила взгляд и часто захлопала ресницами. Дэрин продолжил разливаться соловьём, снова загоревшись мыслью расширить свой гарем. Толмир, слушая эту болтовню, только усмехнулся и подозвал разносчика сидра.

Вспышка.

Объявили начало состязаний; зрители взревели и заулюлюкали. На арену вышли первые четверо земных, все как на подбор: крепкие, тяжёлые, мускулистые – они попирали землю мощными ногами и, казалось, просто врастали в неё, когда переставали двигаться. Второй двойке оглушительно затопали: должно быть, это были известные пони. Сбруя на всех была такая же, как и для состязаний в рывке – а та, в свою очередь, мало чем отличалась от обычной рабочей, но теперь задача была вовсе не сдвинуть и протащить как можно дальше груз в сотню с лишним пудов, а противостоять таким же сильным и упорным соперникам. В не столь уж далёком жеребячестве Толмира всегда увлекали эти турниры, хотя он и холодел от одной мысли, что кто-то из участников может надорваться в попытках перетянуть соперников за черту: такие случаи, хоть и нечасто, но бывали, поэтому близ арены всегда дежурил лекарь.

Вспышка.

Зрители неистовствовали, полностью заглушая топот и звон упряжи земных пони на арене, Дэрин орал громче других. Толмир прижимал уши и старался не обращать внимания на головную боль; сначала он смотрел состязания с некоторым интересом, но на втором круге ему почему-то стало противно взирать на этих крепышей, временно оставивших сельские заботы, чтобы теперь, пыхтя и упираясь, короткими рывками пытаться сдвинуть с места соперников. Стареешь рассудком, приятель, копаешься в себе, просеиваешь прах прежних радостей и привязанностей, ищешь в себе последние остатки присущих пони чувств… Ан нет, ничего не находится: всюду только пыль да запустение. Что ж, сделай над собой ещё одно усилие: улыбнись через силу простым пони, покажи, что фасад ещё крепок, и возвращайся к своему опостылевшему ожиданию…

Признайся уже себе, князь: ты ждёшь неизбежного!

Толмир сглотнул горечь и скрипнул зубами. В глазах защипало. Мысленно обозвав себя слюнтяем, он скорчил улыбку-гримасу и завертел головой по сторонам, чтобы находившиеся рядом пони не заметили блеска слёз на его глазах. Однако окружающим, по счастью, не было никакого дела до его переживаний.

Вспышка.

Тем временем действо как-то незаметно подошло к финалу. Двое земных пони гнедой масти, похожих друг на друга, как родные братья, и, наверняка, действительно бывших таковыми, не слишком напрягаясь, перетянули куда более рослых, но явно выдохшихся соперников. Получив приз и добрую порцию причитающейся им славы, земные о чём-то переговорили с судьёй, после чего тот объявил, что чемпионы готовы провести две-три показательных состязания с любыми желающими. Желающие нашлись. Пока вызвавшиеся пони надевали сбрую, Дэрин с горящими глазами придвинулся к князю и затараторил скороговоркой:

– Толмир, может, выйдем против чемпионов этих? Я один любого из них разделаю. Они тебе едва достают до середины шеи…

– Дэрин, ты с ума сошёл! Эти жереба ещё вчера брёвна возили и, учти, занимались они этим всю взрослую жизнь, а ты только в другом и упражняешься что ни день! Не пойду я, смысла нет.

– Боишься? Так и скажи! – подначивал княжич.

– Не княжье… Тьфу, иди-ка ты к вендиго, братец! Только кобылью задницу увидишь – сразу на подвиги тянет? Коли приспичило, кличь любого битюга из толпы и ступай – развлекайся!

– Как ты можешь такое говорить? – обиделся Дэрин и заговорил громче: – Нянчишься тут с тобой, болезным, выгуливаешь, как собачонку, и что слышишь взамен? Погоди, сейчас сударыня Илина тебя попросит, неужели даме откажешь?

Он обернулся к ней.

– В самом деле, князь, – подала голос кобылица, наклонив изящную головку, – что вам стоит?

Толмир хмуро промолчал.

– Да он уже согласен, дорогая моя, – самодовольно сказал Дэрин и тут же провозгласил: – Решено!

Высверк рога княжича, громовой раскат его усиленного магией крика. Обернувшийся к ним судья своим видом выказал искреннее изумление. Дэрин кивнул в сторону Толмира. Пони на арене справился с замешательством и объявил:

– Его сиятельство князь Толмир, его сиятельство княжич Дэрин! – начавшие было расходиться зрители одобрительно зашумели.

Вспышка.

– Дурень ты, Дэрин! Так и дал бы в морду, да боюсь, не поможет, – Толмир с некоторым усилием выпростал шею из тяжеленного железного хомута и аккуратно снял раззолоченную попону. С исчезновением привычной тяжести возникла неожиданная лёгкость движений; он бодро сбежал на арену вслед за приплясывавшим в нетерпении княжичем, кивнул чемпионам – те почтительно, но с достоинством поклонились, сунул голову в рабочий хомут, украшенный по такому случаю узорчатой тканью с пышными красными кистями, и принялся поправлять на себе дорогую упряжь, состоявшую из множества крепчайших ремешков из кожи мантикоры, которые тянулись к стальной перекладине, лежавшей на земле позади князя поверх проведённой черты.

Вспышка, долго угасающий отсвет.

Князь мотал головой в попытках вытрясти раздражающее чувство, похожее на горячечное возбуждение при сильной лихорадке: сознание на долю мгновения не поспевало за зрением, пони на трибунах двигались рывками, каждый из которых эхом отдавался в гулкой пустоте, разверзавшейся внутри него, на краю зрения вспыхивали многоцветные зарницы. Напряжение неуклонно нарастало в нём, ему остро хотелось броситься прочь, к дому, к печальному ложу сестры… Почему он вдруг ощутил такую сильную потребность быть рядом с ней?..

Клацнул замок, брякнули цепи. Судья, наверняка бывший десятник или сотник, зычным голосом велел изготовиться. Толмир бездумно исполнил команду, уже довольно слабо осознавая происходящее.

Крик распорядителя, рывок, резкая ломота в отвыкшем от тренировок теле; пыхтящий рядом княжич, шаг за шагом отступающий вместе с ним к черте. И снова, как тогда, в крипте, на глаза невыносимой пеленой ложится чернота, вминает в землю, расшатывает реальность, а она только этого и ждёт: воздух, земля, пони – всё становится зыбким и текучим, как пустынный мираж. Вязкие чёрные капли быстро переполняют незримую чашу. Скоро эта кровь, эта концентрированная боль польётся через край...

Вспышка! Фонтан огней, которые видит только он.

Во внезапной тишине, падающей посреди крошечного, мгновенно сузившегося участка истоптанной земли в обрамлении медленно клонящейся из стороны в сторону толпы, он рвётся прочь, движимый запоздалым, но оттого не менее страшным пониманием: сестра умирает! Отчаянный рывок, короткий прыжок, ещё и ещё… Звериный рык вырывается сквозь стиснутые зубы, скрипят сухожилия, тело сотрясают судороги. Невнятно шепчущая тишина рассыпается со звоном и хлёсткими щелчками рвущейся упряжи; позади – дробный топот, испуганное ржание, переходящее в задушенный храп, звук падения наземь грузного тела… Оторвавшийся ремень с частью цепи звонко хлещет его по ягодицам, понуждая двигаться вперёд. Он слепо, но безошибочно берёт нужное направление и скачет, не разбирая дороги. Надвигается толпа – расплывшееся цветное пятно с неразличимыми деталями; она отшатывается всей массой, расходится в стороны паническими валами, и вот перед ним открывается зияющая расщелина, забирающая в почерневшее небо, и он устремляется в неё, не сознавая ничего, кроме заданного самому себе темпа головокружительного карьера… Невесомым духом он взбегает на внешний край зрительских мест, срывается на землю с высоты в три собственных роста и продолжает путь, не обращая никакого внимания на порскающих в стороны пони, таких маленьких пони…


…Глаза мэтра Риена на мгновение расширились, когда он увидел взмыленного князя, по виду явно пребывавшего на самой грани рассудка. Однако, справившись с собой, он без лишних слов пропустил его в комнату. Внутри царил удушливый запах болезни и крови. На глаза князю попались разбросанные где попало инструменты, ворох простыней в тёмно-багровых пятнах в углу, сдвинутая к дальней стене стойка с капельницей…

Толмир невероятным усилием воли заставил себя смотреть на постель. Астра как будто спала: голова в ореоле светло-пепельных прядей мирно покоилась на подушке; прикрытые веки, казалось, вот-вот задрожат и отворятся. Но она не дышала. Её тело непривычно вытянулось в агонии и сделалось чужим, незнакомым; шрамы на бёдрах налились мёртвой синевой и выглядели зловеще. Он пробился через плотную завесу невыносимого смрада смерти, наклонился к сестре, коротко и неловко коснулся губами её переносицы, но сразу же отпрянул, будто обжёгся; обернулся к Риену и потребовал:

– Мэтр лекарь, объяснитесь! – голос князя предательски задрожал. – Как вы это допустили?

– Ваше сиятельство, я сделал всё, что мог, но был бессилен…

– Почему вы её не спасли?! – закричал Толмир. Он надвинулся со свирепым видом. Лекарь испуганно попятился; упёршись задом в стену, он невольно присел, но овладел собой, поднялся и быстро заговорил тихим голосом, временами беспокойно заглядывая в глаза Толмиру:

– Князь, простите за резкость, но княжна намного пережила все возможные прогнозы. У неё не было ни единого шанса, это понимали все, да и вы тоже. То обстоятельство, что она дожила до родов, само по себе уникально. Подозревая, что откроется кровотечение, я прокапал препарат для лучшей свёртываемости крови. Когда всё началось, я пытался поддерживать княжну магически, однако мои действия не улучшили её положения. Воды отошли с кровью. Жеребёнок шёл нормально, но первую минуту не дышал; его, к счастью, удалось вернуть к жизни, – в ответ на эти слова Толмир злобно заворчал. – Послед выглядел в высшей степени ненормально, пуповина была раздута и вся покрыта гнойными рубцами. Я не смог остановить кровотечение: оно было слишком сильным, мне не доводилось ни видеть, ни читать о таком. Любой лекарь скажет вам, князь, что после таких родов не живут. Судьба сильнее магии.

Толмир скрипнул зубами, провёл безумным взглядом по комнате, резко попятился – словно испугался чего-то – и выбежал из комнаты в заполненный пони коридор. Его трясло. Рядом неслышно вырос мажордом Мэйнгрейв, перед ним висел серебряный поднос с полной чаркой. Толмир осушил её, не чувствуя вкуса, привалился боком и шеей к холодной шершавой стене и закрыл глаза. Корона звякнула о камень и сдвинулась ему на лоб, удерживаемая только рогом. Князем вдруг овладело странное облегчение: неотвратимое свершилось, но мир не рухнул и не погрёб под собой его истерзанное существо.

– Прошу вас, князь… – послышался голос лекаря. Толмир заставил себя пойти вслед за ним.

Они прошли через покои сестры в соседнюю, меньшую комнату. Брат Ехип поднял на князя печальный взгляд, промолчал и повернулся к старой детской кроватке, в которой Толмир без труда узнал свою собственную колыбель. На серых пелёнках, слабо виляя коротким растрёпанным хвостиком, лежал новорождённый жеребчик: голенастый, нескладный, лопоухий. Буро-зелёный цвет подсохшей шерсти и очень короткий, похожий на шишку, рог живо напомнили князю одного из убитых им чернокнижников, чью роль в нечестивом ритуале ещё летом подтвердил торговавшийся за свою жизнь смертник. Жеребёнок дрожал в такт биению своего сердца, стриг ушами и водил бессмысленным взглядом по собравшимся пони. Толмиром вдруг овладело жгучее иррациональное желание схватить это создание зубами за шею и со всей силы приложить его об стену. Перед ним был ублюдок, своим явлением на свет убивший несчастную Астру, плод противоестественного соития, не имевший права дышать этим воздухом, попирать эту землю. Когда он неосознанно подался вперёд, жрец решительно сделал шаг ему навстречу.

– Успокойтесь, – сказал он ровным голосом. Князь подчинился: что-то в голосе жреца остужало его пыл не хуже кнута ингату.

Отворилась дверь, вошёл Вихорн, невозмутимый, как и всегда. Только в его осторожных выверенных движениях замечалось лёгкое напряжение. Капитан всем своим видом выказывал готовность вмешаться, если Толмир сорвётся.

– Соболезную вам, князь, – сказал брат Ехип. – Мы будем молиться, чтобы выпавшие на вашу долю испытания не поколебали вашей веры и решимости.

– Спасибо… Брат Ехип, не лучше ли будет умертвить этого… это… существо? – Толмир с трудом подобрал слово. Он поставил ногу на край колыбели – она качнулась. Клевавший носом жеребёнок что-то пискнул и засучил ногами. Толмир отступил, тряся головой, чтобы прогнать некстати возникшее тёплое чувство к младенцу. Любви ему? Нет, перебьётся: ублюдок того не достоин!

– Вы слишком жестоки, князь, – сказал тот. – Творец не одобряет такие поступки – я это ЗНАЮ наверняка. Младенцы невинны. Кто мы такие, чтобы подменять волю Судьбы своей собственной? Даже если бы я хотел этого, у меня нет ни малейшего повода требовать умерщвления жеребёнка: его аура не отличается от обычной для его пола. Какой бы ритуал ни творился во время его зачатия, никаких явных проявлений демонической природы в нём нет. Мэтр Риен может подтвердить мои слова.

Лекарь, к тому времени отошедший к двери, склонил голову в знак согласия.

– А скрытые проявления? – резко спросил Толмир.

– Они есть у всех нас. Думаю, нет нужды лишний раз обсуждать события прошлого лета, – ответил жрец с лёгким раздражением в голосе. Толмир понял намёк и опустил голову. Брат Ехип продолжил обычным тоном: – Полагаю, господа, для всех очевидно, что содержание нашего разговора не должно выйти за пределы этой комнаты, – ответом было согласное молчание. – Жерёбость вашей сестры, само собой, не была ни для кого секретом, однако рождение ЖИВОГО младенца мы можем скрыть. Так будет лучше для всех. А также, для наших с вами взаимоотношений с церковью. Кое-кто из Братства недавно намекал мне, ссылаясь на полузабытые предсказания одного безумного мерина, что всем стало бы спокойнее, если бы жеребёнок был умерщвлён… Определённо, под словом «спокойнее» он имел в виду «удобнее». Я не разделяю ортодоксальных взглядов на веру, бытующих среди части жрецов, и не стремлюсь каждый раз скрупулёзно просеивать происходящие события через сито догматических построений, поэтому буду стараться оградить его от смерти.

– Вас не пугает осуждение со стороны церкви?

Брат Ехип обратил к князю тяжёлый взгляд и твёрдо произнёс:

– Служение Творцу не сводится только к исполнению выдуманных кем-то обрядов, без которых патриархи церкви и святые отшельники легко обходились на заре времён. Вера живёт в сердцах; раззолоченные храмы она наполняет усилиями прихожан, и никак иначе. Сказано: Творца следует чтить, на Судьбу – уповать; в них до́лжно верить, но не пострадают они от безверия; оно более всего опасно для пони, ибо подтачивает оплот души и растворяет врата её для вхождения исчадий тартаровых. Сегодня жрецы придают чрезмерное значение обрядовой части, так что за гордыней и спесивым ревнительством служителей становится невозможно разглядеть истинную, бескорыстную веру. Однажды это чуть не погубило церковь.

Толмир вздохнул:

– Я доверяю вашим суждениям, брат Ехип. Вихорн, прошу вас подыскать для этого… надёжную приёмную семью где-нибудь в глубинке, обеспечить опеку… впрочем, мне вас учить не надо. А теперь следует без привлечения внимания отдать новорождённого кормилице, которая не станет болтать.

– Будет исполнено, князь, – ответил капитан и неслышно покинул комнату.

– Должен просить вас, мэтр… – врач понимающе кивнул и тоже скрылся за дверью.

Толмир задумчиво пожевал губами, прислушиваясь к своим чувствам. После недавней безумной эскапады эмоции как будто замёрзли, уступив место голосу рассудка. Князь мысленно поблагодарил небо за эту передышку. Судьба дала ему немного времени, чтобы собраться с мыслями, пока не наступило всепоглощающее осознание потери. Он обернулся к жрецу:

– Пони говорят, что вы также появились на свет до срока… – стало отчётливо заметно, как напрягся духовник. – Простите за назойливый интерес, но… каковы были обстоятельства зачатия? Если они вам известны.

– Обстоятельства сходные, – подтвердил тот со вздохом.

– Спасибо, брат. Тот ритуал… как он завершился?

– Демонарх был призван, но чернокнижники не удержали его в узде. Моя мать, которой предстояло умереть в конце ритуала, уцелела лишь чудом, когда исчадие Тартара вырвалось из-под контроля. Попросите капитана найти сведения об «Эвларской катастрофе», если у вас есть желание ознакомиться с хроникой тех событий.

– Я непременно сделаю это. А теперь нужно как-то наречь новорождённого. Кто сегодня именинники?

– Весемир, Айвен, Скуф… Сигорн, хотя последнего чтят не все.

– Скуф, Скуф… – Толмир словно пробовал имя на вкус. – Что ж, пусть будет Скуф.

– Закажите его гороскоп, – посоветовал духовник. – Рождение на стыке цикла Примата и цикла Дракона, да ещё при таких обстоятельствах… Хоть астрологи и не отличаются точностью, это знание будет лучше, чем вообще ничего.

…Приоткрылась дверь, в комнату с поклоном вошла незнакомая земная кобыла, толкая перед собой большую корзину для белья, набитую окровавленными простынями. Толмир проглотил подкативший к горлу комок и отвернулся к маленькому окошку, за которым, теснясь и истаивая по краям, неслись быстрые тучки, седые и мохнатые, как хвостик ублюдка. Через минуту он обернулся: кроватка была пуста.

Ледяной дождь стегал по спинам, закрытым траурными одеждами, обращая попоны в тяжёлые хрусткие кожухи. Ветер похищал остатки тепла из-под обледенелых прядей грив. Громадный катафалк, влекомый дюжиной понурых пони, медленно катился к месту кремации, поскрипывая и накреняясь из стороны в сторону. Сквозь этот неумолчный скрип Толмир слушал пустоту в своей душе и ловил смутные знаки из её глубин. Стук копыт неведомым образом терялся в потустороннем шуме; фантомный шёпот, старческое кряхтенье, сиплый посвист звучали бессильным рефреном, больше саможалеющим, нежели сочувственным. Кто упивается болью внутри тебя, князь? Тёмная половина, мрачная изнанка души, что решительно привалена спудом веры и способна показать себя лишь в самые скорбные, самые страшные времена? Но так ли нерушима твоя вера? Так ли крепка воля? Мудрёно позабыть, как, разбуженный Тартаром, откликнулся на нечистый зов мрак души твоей!

Князь поморщился от выспренности этих мыслей и невольно прибавил шаг. Рывок заставил шагавшего рядом понурого Дэрина обеспокоенно вскинуть голову.

«Дурак, – говорил себе Толмир. – В бездне этой ты сам и помещаешься, неделимый и неотстранимый! Потому имей волю признаться в малом грехе! Великий Творец, каково же станет тебе, малодушный пони, если злой рок помутит тебе разум и отяготит душу грехами смертными, во сто крат более тяжёлыми?!»

Знобливый порыв ветра был ему единственным ответом.

Собор по традиции венчал самый высокий городской холм, поэтому путь к нему был тяжёл, особенно в такую ненастную погоду. Природа скорбела вместе с пони: завывала порывами ветра из переулков, проливала горькие слёзы, долетавшие до земли острыми льдинками. Копыта скользили по обледенелой брусчатке, каждую минуту кто-то падал, тут же вскакивал, царапая бока заледеневшей одеждой, и продолжал путь вместе со всеми. За скорбной упряжки двигалась печальная процессия горожан, растянувшаяся на много кварталов.

Толмир тянул через силу, шипя от боли и спотыкаясь чаще других; Дэрин постоянно косился на него. Накануне князь упился до беспамятства и долго буянил в своих покоях, запершись ото всех. «Нажрался князь вчера в дугу, всё вендиго гонял с горя», – вполголоса сказала горничная, когда утром, взломав засов, Толмира выволакивали из узкого пространства между кроватью и стеной. Мэтр Риен потратил добрый час, приводя в чувство похмельного князя. Нетвёрдо стоя посреди разорённой комнаты и переводя мутный взгляд с обломков мебели на выбитые из стены и частью искрошённые в пыль камни, Толмир так и не смог припомнить ничего из событий хмельного вечера. Копыта передних ног нестерпимо болели, левое рассекла глубокая трещина на всю высоту зацепа. Осматривая новоиспечённого пациента, лекарь еле слышно пробормотал: «Дурак ты, ваше сиятельство!» Недолго думая, мэтр Риен применил заклятье, которое отчасти побороло похмельные страдания Толмира, потом сразу же послал за инструментами и специальным смоляным варом. Пока оборачивался слуга, лекарь принёс из своей комнаты одну из дорожных сумок, достал из неё инструменты, после чего довольно-таки бесцеремонно велел князю лечь на кровать и вытянуть раненую ногу, на что тот даже не возмутился. Обретавшийся рядом Дэрин, как мог, ассистировал Риену, навалившись на ногу всей своей немалой массой. Не без труда высверлив неподатливый рог, лекарь поставил стальные скрепы, замазал их смолой, обернул вокруг копыта кусок дерюги и принялся разогревать его магией. Толмир задёргался, но Дэрин только сильнее навалился на ногу. «Терпите, князь, – сказал Риен, – это совсем не страшно в сравнении с вашими вчерашними «подвигами». Придётся ради вас немного задержаться, я обязан не допустить появления абсцессов и долечить вас как следует… Не двигайтесь, я должен снять боль!» Он подождал несколько минут, затем оторвал дерюгу, постучал по бесформенному от смолы копыту и потянулся за припасённым рашпилем.

…Теперь Толмир был среди тех, кто вёз Астру в последний путь, одним из двенадцати последних избранников её злого рока. Прощай, сестра, ты была мне единственным близким пони в целом свете! Творец не оставит тебя, ты будешь вечно пастись на небесных лугах, радоваться новой, идеальной жизни. Твой глупый эгоистичный брат останется наедине со своим горем, которое будет нести всю оставшуюся жизнь. Для окружающих он будет строить весёлую мину, станет притворяться, что небесный произвол не повредил его душевному равновесию, но за этим фасадом продолжит бушевать мрак, там поселится почти овеществлённое отчаяние, будет клубиться ядовитый туман сомнений в непогрешимости воли небес… Он не сумеет избыть эту всепроникающую тьму и уже не сможет верить в Творца столь же истово, как раньше. Ему останется только по-прежнему исполнять взятую на себя миссию, стараясь не обращать взгляд на сомнения, гнать прочь угрызения совести, и надеяться, что рассудок его больше не подведёт, а союзники и Судьба уберегут от смертельных опасностей…

Проклятый эгоист, ты опять думаешь только о себе!

Процессия не без труда вывернула на край соборной площади и двинулась к заранее сложенному дровяному кургану, у подножия которого ожидали жрецы. Подошедшие маги подняли в воздух гроб, обёрнутый пурпурной тканью с вышитыми на ней гербами тернецких князей, и перенесли его на положенное место. Настоятель, маленький седой пегас с искалеченными от рождения крыльями, подождал, пока площадь заполнится пони, и начал прощальную речь.

Толмир не слушал, погружённый в собственные мысли. Каково ощущать себя второстепенной фигурой в чужой игре? Не пешкой, конечно, но и далеко не ферзём. Ты – шахматный конь, миссия твоя в этой партии – скакать прихотливым зигзагом, перемахивать через чьи-то головы, бравым наскоком ломать чьи-то шеи… и уповать на то, что гроссмейстер, направляющий тебя, всё же играет белыми. Твои неожиданные союзники – тоже далеко не главные фигуры; впрочем, иерархия в рядах твоих врагов ещё более туманна. Ты делаешь свой ход в этой непостижимой игре и наивно полагаешь, что от тебя зависит если не всё, то очень многое. Но это вовсе не так. Ты – геральдический единорог, вышитый на чужом штандарте золотой канителью; когда знамя трепещет по ветру, тебе чудится осмысленное движение и кажется, что ты совершаешь что-то значительное по собственной воле. Горькая правда состоит в том, что от твоих желаний, в сущности, ничего не зависит: тебя несёт в неизвестность атакующая лава, ты вздымаешься и реешь над неостановимой волной, но никогда не знаешь, в какой момент сломается древко, и тебя безвозвратно втопчут в землю. Такие вот дела, князь, такие дела…

Размышляя, Толмир водил невидящим взглядом по собравшимся пони, затем невольно переместил его на возвышавшуюся по другую сторону площади величавую громаду Собора. Храм о трёх шпилях был прекрасен своей мрачностью и торжественной тяжеловесностью. Последнее творение великого Алехди, завершённое через двенадцать лет после его таинственной смерти, венец классицизма полуторавековой давности, памятник эпохе, квинтэссенция возвышенных помыслов, воплощённая в эклектичном нагромождении изогнутых колонн, фронтонов, больших и малых куполов, которое венчали три пронзающих небеса шпиля. Безобразные морды демонических существ с капителей колонн и закруглённых выступов опасливо взирали на изваяния святых в стенных нишах. Стены храма, сплошь покрытые лепными узорами с солярными символами, походили на увитые кружевами предметы из богатого будуара, и это сильно раздражало князя, который не признавал чрезмерной роскоши ни в чём. В солнечную погоду Собор не вызывал каких бы то ни было сильных эмоций, но под пологом мрачных туч его стены из розоватого мрамора внезапно приобретали давяще-серый оттенок и, казалось, безмолвно, но настойчиво твердили о бренности и преходящести всего сущего. Толмир не смог вынести пристального слепого взгляда этой громады, что казалась живой, зябко поёжился и отвёл глаза.

По знаку настоятеля маги зажгли погребальный костёр. Промозглая сырость не стала помехой пламени: оранжевые языки рвались к серому небу, поднимались на головокружительную высоту, словно тщась достигнуть облачного покрова и пробить его, дышали нестерпимым жаром, от которого у стоявшего ближе всех к огню Толмира обгорали волосы и слезились глаза. Чёрные завитки копоти кружились в горячих потоках, возносились невесомым прахом к чертогам Творца, до срока призвавшего к себе несчастную княжну.

Пронёсся мощный порыв ветра. Пламя немного опало, но мгновение спустя взвилось с новой силой. В низких облаках обозначилось завихрение, рваные тучи разошлись в стороны бурными потоками, в образовавшейся прорехе, окружённое лазурной синью, заблестело солнце. Золотистый свет наполнил пространство, пролился благодатным потоком на пони, изумлённо поднявших головы. Серебристый силуэт скользнул в искрящихся струях, заложил сумасшедший вираж и камнем ринулся к земле. Серебряное Крыло опустилась на камень мостовой легко, словно пёрышко. Она немного постояла, обратив взгляд на погребальный костёр, затем сложила немного дрожащие крылья, обошла ревущий огненный столб, отчётливо цокая маленькими копытцами по свинцово-серой брусчатке, и приблизилась к князю. Не говоря ни слова, заглянула ему в глаза, моргнула, смахивая слезу, и зарылась головой в его гриву. В ответ он прислонился щекой к пахнущей воздушным простором тонкой изящной шее. Они застыли без движения, овеваемые жаркими порывами ветра, пока не опало пламя. Наконец, она отстранилась, кивнула на прощанье и тут же резко бросила себя вверх, в холодную воздушную пучину, стремительно поднялась к затянувшейся бреши в тучах и через несколько мгновений пропала из виду.

«Мне кажется, она летела из столицы пегасов, – сказал Дэрин. – В такое ненастье… Удивляюсь только, как успела. Я был уверен, что она не забудет». «Она была верна Астре больше, чем я сам», – ответил Толмир, глядя в исходящее стылой моросью небо, и добавил про себя: «Среброкрылая… Не сестра, но больше, чем сестра. И я – намного меньше, чем брат».

Уголья трещали и рассыпались золой, показывая подёрнутое сединой огненное нутро. Ледяной дождь усиливался. Небо плакало навзрыд.