Винил и Октавия: Университетские дни

Глава 11

Лишь почувствовав давление на своих губах, Октавия резко отстранилась, вмиг позабыв о спонтанной решительности:

– Прости меня, я, я просто– ммфгх!

Диджей не могла позволить этому оборваться, только не спустя столько недель, только не после всех этих чертовых мыслей! Этому сну единорожка ни за что не даст раствориться. Она подалась вперед, обхватив копытами шею серой кобылки. Тепло на лице медленно растекалось по всему телу, словно электрический ток щекоча каждый нерв и подергивая каждую мышцу.

Смирившись с довольно страстным нападением на нее, Октавия прекратила попытки отступить, решив смело выстоять перед натиском. Иногда она пыталась ответить на поцелуй, но, будучи неопытной и неуклюжей в этом деле, старалась сдерживаться.

Не то что бы Винил была мастером по части игры губами, но единорог верила, что пока они были прижаты к главной области на мордочке Октавии, они были в правильном месте. Виолончелистка же прочла немало руководств по поведению в именно такой ситуации, но было почти невозможно вспомнить что-либо полезное под действием столь страстных эмоций.

Тяжело дыша, они наконец разорвали поцелуй, на этот раз дольше, чем на секунду. Винил была в полном замешательстве, удивляясь своим же действиям. Ее пылающие щеки натолкнули Октавию на довольно интересную мысль. То, что изначально было спонтанным и необдуманным решением, стало чем-то гораздо большим благодаря ее энтузиазму.

– Прости, – пискнула диджей, каким-то образом сумев запнуться два раза за одно слово.

– Я... не прощу, – ответила виолончелистка. Увидев легкое недоумение на лице подруги, она пояснила. – Пока что я... не решила, к-как это расценить, но я бы соврала тебе, сказав, что мне не понравилось. Ох, додумай дальше сама, – Октавия запыхалась к концу фразы, ловя ртом воздух.

Вторая кобылка явно пыталась подобрать слова, но оставалась предельно тихой, облизывая губы, словно готовясь что-то сказать. Только звук ее компьютера, кротко жужжащего неподалеку, не дал белой пони окончательно впасть в ступор.

– Я не уверена- – наконец начала она, но тут же осеклась, когда ее голос опять надломился. Гранатовые глаза забегали по комнате, словно в поисках пути для отступления. – В смысле, я не знаю- – снова пауза. Она прочистила горло и сглотнула. – Я и понятия не имею, что делаю, – диджей выдавила из себя усмешку, не адресованную кому-либо конкретно. – О-о-о, Селестия, что же я делаю? – она перевела взгляд на Октавию. – Что же мы делаем?

Слегка пожав плечами, виолончелистка не смогла предоставить ей адекватного ответа. Он ускользал от нее так же, как и от второй кобылки. Все, что она могла, так это только смотреть в глубокие красные глаза, что пленили ее несколько минут назад. Они определенно обладали каким-то неуловимым, почти гипнотическим воздействием на земную пони.

Октавия заставила себя отвести взгляд:

– Винил... – тихо произнесла она. – Если... если в прошлом я в чем-то сомневалась, мама всегда- о, Селестия, моя мама! – ее глаза широко раскрылись, когда она вспомнила содержание последнего разговора с этой невыносимой кобылой. – Она же убьет меня!

– А? С чего бы?

– С того, что я поцеловала- – осекшись на полуслове, она значительно понизила голос. – С того, что я поцеловала кобылку! – прошептала она, оглядываясь по сторонам, словно ее мать вот-вот выползает из-под кровати и ринется в атаку.

– Да как она узнает об этом, черт побери? – впервые диджей была той, кто мыслила рационально.

– Она узнает рано или поздно. Она всегда все узнает, рано или поздно, – ее голос был чрезвычайно тихим, словно у маленькой напуганной кобылки.

– Ого. Кажется, я представляю, каким было твое детство.

Октавия начала нервно ходить из стороны в сторону:

– Если маме что-то не нравилось в моем поведении, она тут же вела меня к психологу. И там, в полной тишине, пристально смотрела на меня, пока я не выболтаю ей все секреты до последнего.

– Что?! Ты серьезно? – единорожка ощутила тяжкое чувство вины на душе, вспомнив первое впечатление об Октавии как о неисправимой и скучной зазнайке. Конечно, она казалась безжизненной и серой, ведь вся индивидуальность была попросту выбита из нее! Никаких секретов, никаких укромных мест, никакой свободы мысли... она не выросла, ее вырастили. Подобно левиафану со дна морского, ярость пробуждалась в голове Винил, сосредоточившись на расплывчатом силуэте этой “мамы”.

– Боюсь, что да. И... похоже, это перешло в состояние, когда беседа с мамой является единственным способом найти решение, когда я... не уверена в чем-то, – Октавия нарочно смотрела куда угодно, только не на кобылку рядом с ней.

Винил сильно задело такое поведение подруги. Несмотря на абсурдность, единорожке было больно признавать, что ее мечта не так близка к исполнению, как казалось пару минут назад:

– Хорошо, – тихо ответила она.

– Мне жаль, Винил. Хотела бы я, как и ты, пустить все на самотек, но... моя голова просто... перегружена этим... я должна разложить все по полочкам, перед... ну, не знаю. Перед чем-то большим.

– Все хорошо, – повторила диджей, на этот раз с легкой улыбкой. – Это я, ну типа, контроль над собой потеряла. Мне не стоило торопиться... то есть, мне не стоило быть такой напористой... сперва не разобравшись во всем.

– Это так, но... что сделано, то сделано. И теперь я хочу распутать свои мысли, дабы не споткнуться о них снова.

В воцарившейся тишине самые разные мысли метались в голове у Октавии, но она решила поступить умнее, чем предлагала любая из них, медленно направившись к выходу. – “Это не может так закончиться!” – мысленно крикнула себе Винил. – “Я не могу позволить ей уйти! Она же никогда не вернется ко мне!” – как бы абсурдно эта мысль ни звучала, именно она вынудила кобылку заговорить:

– Подожди! – пони со скрипичным ключом на крупе остановилась в полушаге и нервно оглянулась. Сглотнув, диджей поняла, что единственным способом не запнуться как маленькая кобылка, было выпалить все сразу. – Мне-тоже-не-не-понравилось. Ну, то есть, поцелуй в смысле. Это было... да.

Единственным ответом, на который решилась Октавия, была скромная и необычайно благодарная улыбка.

Когда дверь тихонько захлопнулась за ней, Винил снова осталась наедине с этой несчастной, но все же наполовину завершенной песней на своем компьютере... и виолончелисткой на своих губах.

---

Секретарша казалась удивленной, несмотря на целую группу студентов, толпящихся в приемной:

– Мисс Октавия? Чем я могу вам помочь?

Нацепив свою самую убедительную улыбку, виолончелистка подошла к стойке:

– Я хотела бы узнать, возможно ли договориться о встрече с нынешним студенческим психологом.

– Разумеется! – ответила секретарша с чуть большим энтузиазмом, чем привыкла видеть Октавия. Большинство работников вели себя довольно странно рядом с ней, и виолончелистка начала подозревать в этом причину материального характера. – Вам следует всего лишь записаться на прием в удобное для вас время и-

– Эм, простите что перебиваю, но мне желательно встретиться с ним как можно скорее, – Октавия не любила грубить, но одна лишь мысль о своей матери заставила кобылку переступить эту черту.

– О, конечно же! Приношу глубочайшие извинения, Мисс Октавия. Я позвоню ему в кабинет и узнаю, сможет ли он принять вас, – единорог левитировала телефон к своему уху и в спешке набрала номер. Капелька пота сбежала по ее шее. – Алло? Это приемная. Здесь Мисс Октавия интересуется, когда у вас следующее свободное окно. О? Прямо сейчас? Что ж, это очень кстати! Я отправлю ее прямиком к вам, – сбросив вызов, она одарила Октавию еще одной более-радостной-чем-нужно улыбкой. – Слава Селестии, вам повезло. Идите вверх по лестнице и сразу направо по коридору. Последняя дверь справа.

– Благодарю... вас? – слегка озадаченная, но бесспорно благодарная за столь быстрое обслуживание виолончелистка последовала указаниям, удивляясь тому, как администраторы средних лет и высококвалифицированные лекторы вежливо расступались перед ней. Это было сродни шуточкам из высшей школы, которые все, кроме нее, понимали, и также обидно.

Стоило ей подойти к кабинету, как в коридор вывалился жеребец. Это был тот же пони, что сидел рядом с Винил на рисовании, только выглядел он более потрепанным:

– Эй, я ведь еще не закончил! – бросил он злобно. После приглушенного ответа по ту сторону двери он закатил глаза и, миновав Октавию, понуро двинулся вперед по холлу.

Не зная, что подумать об этом инциденте, виолончелистка изо всех сил постарались забыть о нем. Как бы она ни хотела отпустить разум на выяснение причины столь жестокого отказа жеребцу, она не могла забывать о собственных проблемах... особенно теперь, когда жила с одной из них в одной квартире.

“О, Селестия, как же после этого я посмотрю ей в глаза?”

Кабинет был небольшим, скорее даже тесным, большую часть места в нем занял широкий стол окруженный стульями, по одному с каждой стороны. Пони, что сидел за ним, согнулся в три погибели, перебирая различные бумаги в ящичке. Его красная грива подпрыгнула очень знакомым образом, и, когда жеребец выпрямился, положив один из документов перед собой, стало ясно почему.

– Здравствуй, Октавия! – засветился от восторга Псайк. – Готова поделиться своими проблемами?

– Только не с вами, – она уверенно развернулась к выходу.

– Эй, подожди секунду! Я не менее квалифицирован, чем любой другой психолог в университете, – сказал он в свою защиту.

– Разумеется, и вы провели больше половины семестра, стравливая меня с другой студенткой.

Вздрогнув, учитель-он-же-психолог виновато почесал затылок:

– С такой точки зрения и правда звучит жестоко, но то была всего лишь невинная забава! Вдобавок, она закончилась несколько недель тому назад.

– Тем не менее, я... не смогу обсудить с вами конкретно эту проблему, – чувство вины захлестнуло Октавию: да кто она такая, чтобы придираться к психологам?

После секунды молчания Псайк наклонился вперед:

– Винил как-то с этим связана? – прозвучал тихий вопрос.

Она кивнула. Винил со всем была связана.

– Октавия... – он вздохнул. – Пойми, я искренне хочу помочь тебе с чем бы то ни было, но ты должна доверять мне. Знаю, я произвожу далеко не самое... профессиональное впечатление в классе, но к своим обязанностям отношусь с полной ответственностью.

Виолончелистка взглянула на его лицо и не увидела на нем ни капли веселья. Не было ни ухмылки в уголках рта, ни блеска в глазах:

– Хорошо... – сказала она с опаской, прикрыв дверь и заняв место за столом.

– Итак, – он скрестил копыта – Что случилось?

Вот черт, теперь и вправду придется все ему рассказать.

– Я... думаю, что должна начать с небольшой предыстории, – завеса тайны начала постепенно рваться в клочья. – Мы с Винил подружились. Еще с самого первого похода в таверну, – она вздохнула и виновато прикрыла глаза. – Вы были правы: у нас оказалось гораздо больше общего, чем мы думали.

Не получив в ответ никакой реакции, она осмотрела жеребца. Выражение его лица ничуть не изменилось, ни одна скула не дрогнула в преддверие победного восклицания. Воодушевившись его профессионализмом, она продолжила.

– Мы... мы очень сблизились за это время. Я не знаю что написано в моем деле, но в школе у меня друзей не было совсем. Винил первой предложила копыто дружбы, и я с жадностью ухватилась за него. Казалось, из-за меня у нее не хватало времени на других, но в последнее время я думаю, что ей было также одиноко, как и мне. В любом случае, сейчас это не важно, – она набрала в грудь побольше воздуха, чтобы успокоиться. Это не помогло. – А важно то, насколько сильно мы сблизились в последнее время, Винил даже удалось уговорить администратора подселить ее ко мне.

Октавия позволила себе улыбнуться:

– И это восхитительно. Никогда в жизни я не чувствовала себя так близко к кому-то, кто не является частью семьи. Или... на самом деле, думаю, она ближе мне, чем семья.

Псайк тоже улыбнулся, но то была понимающая и искренняя улыбка, нежели издевательская:

– Рад слышать это.

Губы кобылки дрогнули:

– Но... многое изменилось. Я все еще чувствую близость к ней, но это... Я даже не уверена что это. Я хочу проводить с ней все свое время, как и раньше, но теперь я думаю не просто о хорошей компании, или просмотре фильма, или посиделках в таверне. Я ловлю себя на мыслях о... о том, какие у нее мягкие копытца, и том, что ее шерстка словно покрыта алмазной пылью и... и... – неожиданно для самой себя, кобылка пустила слезу. Жеребец сидевший напротив подтолкнул к ней коробку с платками, но кобылка отрицательно мотнула головой. – Нет, все нормально, я в порядке. Я и плакать-то не должна, это ведь совсем не грустно.

– Пони плачут не только от грусти. Они могут плакать от счастья, от страха и даже от любви. Пожалуйста, не сдерживай себя, если чувствуешь нужду. Слезы помогают гораздо больше, чем ты думаешь, – его голос был спокойным, добрым, а интонация понимающей. Было непривычно слышать это от завсегда-энергичного преподавателя, тем не менее, его слова помогли.

Октавия благодарно взяла платок:

– Спасибо, – за несколько секунд собравшись с мыслями, она отважилась продолжить. – Я... я не такая наивная, как многие думают. Я знаю чем, по своей сути, являются эти чувства к Винил, даже если... даже если пока не готова смириться с ними. Проблема в том, что мне еще никто не нравился в подобном смысле, тем более к-кобылка.

На мгновение задумавшись над ее словами, Псайк откинулся на спинку стула:

– Осознание чей-либо сексуальности довольно натуральный процесс. Ох, прощу прощения за каламбур, – он слегка покраснел, но серая пони не корила его, лишь отстраненно глядела в окно на университетский парк. – Однако, если учесть, что Винил твоя первая настоящая подруга, я могу лишь догадываться, как противоречиво ты себя чувствуешь. Тем не менее, на лекциях ты выглядела абсолютно спокойной все это время. Я полагаю, произошло что-то серьезное, раз ты начала искать помощи со стороны.

Октавия понуро кивнула, все еще смотря в окно:

– Я... увидела ее без очков, что она обычно носит. Я никогда не думала, что меня так легко заворожить, но...

– Ах. Так она заметила, как ты смотришь? Или ты... сделала что-то?

– Я сделала что-то, – прошептала кобылка.

– Что произошло? – спросил преподаватель так же тихо.

– Я поцеловала ее, – сказать это вслух, было, как объединить миллион мыслей в одну. Она поцеловала Винил. В губы. Ее первый поцелуй был с кобылкой, мало того, со своей лучшей подругой.

– И... какой была реакция Винил? – Псайк с трудом держал себя в копытах.

Октавия невольно покраснела, вспомнив внезапный жар на своих губах, терпкий вкус и темп дыхания Винил, когда она настойчиво продолжила исследовать губы земной пони:

– Она поцеловала меня в ответ.

– Ну, может я и старомоден, но это звучит как что-то хорошее.

– Это так... но не совсем. Слишком многое играет в этом роль: моя мать, другие студенты, учеба... Слишком много, чтобы думать обо всем одновременно.

– А ты и не думай, – коротко предложил он. На скептический взгляд кобылки, психолог пояснил. – Тебе не стоит так все преувеличивать. Я знаю наверняка, что ты справляешься с материалом гораздо быстрее, чем учителя могут давать его. Твоя мать загружена по самое горло, насколько я знаю, и, даже узнай она в ту же секунду о вашем поцелуе, ей бы потребовалась пара дней, чтобы привести дела в порядок перед приездом сюда. А у остальных студентов и своих проблем полно, поверь мне, я беседую с ними ежедневно.

– И как же мне тогда поступить? – Октавия выбросила платок в маленькую урну и попыталась привести гриву в порядок.

– Возьми отдых от учебы на несколько недель. Две, если точнее.

– Но экзамены всего через три недели! – воскликнула виолончелистка.

– Да хоть через одну: с твоим уровнем подготовки, они пройдут легче, чем конкурс рисунков в детском саду. Поверь мне, все будет в порядке. Ходи на лекции и занятия как обычно, делай записи, но не более. Ты должна расходовать энергию на более важные дела, – оранжевошерстый жеребец ухмыльнулся с более свойственным ему энтузиазмом.

– Думаю, вы первый преподаватель, что говорит мне не учиться, но пусть так. Что же мне делать все это время?

– Поговори с Винил. Расскажи ей, что творится у тебя в голове. Я думаю, ты ей тоже нравишься.

Несмотря на дурманившее действие этой мысли, Октавия еще не закончила:

– То есть я должна болтать с ней эти две недели?

Псайк развел копытами:

– Устройте совместный ужин, сходите в кино или что-то в этом роде. Просто проводи с ней время, и твои противоречивые чувства разрешатся сами собой.

– Неужели все так просто? – спросила она с надеждой.

– Это уже целиком и полностью зависит от тебя. Помни, не засоряй себе голову, просто действуй. Или “меньше думай, больше делай”. Позволь своим подсознательном чувствам стать твоими реальными чувствами, и ты во всем разберешься, – он моргнул. – А это было остроумно. Можешь процитировать меня, если хочешь.

Они вместе рассмеялись, и виолончелистка чувствовала себя лучше с каждой секундой. Всего лишь озвучив свои проблемы вслух и доверив их кому-то, Октавия могла вздохнуть с облегчением.

“Мне нравится Винил, но- стоп”.

– Мне нравится Винил, – сказала она вслух, засветившись от счастья.

– Быть может, стоит сказать ей об этом? – ответил Псайк, подмигнув.

“Хотела бы я вернуться к ней, но это- стоп”.

– Это прекрасная идея! – она сползла со стула и направилась к выходу, оглянувшись напоследок через плечо. – Спасибо вам, – психолог кивнул и помахал ей копытом в знак прощания.

Когда шаги утихли, Псайк медленно открыл личное дело кобылки. Поверх нескольких страниц с информацией о психологическом состоянии, была маленькая желтая заметка, которую он замечал и раньше, но не обращал особого внимания.

Псайк,

Ты ведь дашь мне знать, если моя Октавия придет к тебе на прием, не так ли?

Было бы чрезвычайно мило с твоей стороны.

— Л

Несколько долгих секунд он рассматривал слова, своим идеальным копытописным почерком напоминавшие ему о недавно ушедшей кобылке. Каждый крючочек и каждая завитушка были неповторимы, а каждое слово таило в себе гораздо большее властности, чем могло показаться невооруженному глазу.

Затем, непринужденным движением правого копыта, заметка отклеилась и отправилась в свободный полет, трепыхаясь и крутясь в воздухе, пока не окончила свой путь рядом с салфеткой, на дне маленькой урны.

– У-упс, – озадачено произнес Псайк, закрыв досье.