Принцесса Селестия меняет профессию: том второй.

Пролог

Обладательница белой, расшитой золотой тесьмой мантии с высоким воротом чуть дёрнула правым ухом, дав знать визитёрам, что готова их выслушать.

– Госпожа, не раскроете ли нам, невидящим, ваши замыслы касательно приглашения в орден двух отпрысков далеко не самого могущественного дома Хонест, не имеющего, к тому же, никакого отношения к нашему делу?

– Вы придаёте этому так много смысла, раз ищите скрытый подтекст? – бесцветным голосом подметила пони, даже не повернувшись к собеседникам.

– Да… – неуверенно протянули в ответ. – Сейчас орден не нуждается в новых членах, а даже если и так, то не в… Вы, несомненно, видите в этих жеребятах больше, чем мы. Так почему бы не поделиться с нами…

– Вам известно, что вчера они остались без родителей? – перебивая просьбу, спросила кобылица.

– Известно, госпожа. Так неужели всё это из жалости к их судьбе?

– Нет, это лишь ещё один знак. Звёзды показали моей сестре великое будущее ордена, и оно было связано с теми, чьи юные копыта прямо сейчас ступили под эти своды. Доверьтесь нам, как поступали раньше, и не ищите повода для беспокойства.

Кобылица повернула голову, явив обращавшимся свой царский профиль, и всем видом подвела в разговоре черту. Не один смертный не решался идти против взгляда этих пурпурных, воротивших светила глаз, даже пересекаться с ними не решался. С почтительным поклоном пони удалились, оставив верховного мага солнца наедине с собой.

---

– Сестра, мне страшно…

Плотно прижимаясь друг к другу, две единорожки робкой рысью следовали за тёмной мантией проводницы.

– Всё будет хорошо, – успокаивала белая кобылка. – Разве мама и папа позволили бы забрать нас в плохое место?

– Не отставайте, – вновь раздался суровый голос, и на них пал строгий взгляд шедшей впереди кобылицы. Жеребята тут же поспешили её нагнать, но поскольку идти порознь они боялись, расстояние до проводницы снова начало увеличиваться. Той оставалось лишь вздохнуть и самой сбавить шаг.

Любопытный взор кобылок то метался по сторонам, то устремлялся ввысь, не в силах оторваться от фантасмагоричных сводов и арок, галерей и колонн. Все предметы в таком возрасте, как им и должно, казались больше действительных размеров, но этот, по всей видимости, храм имел исполинские габариты даже по меркам взрослого пони. Прямо сейчас над их головами проплывал купол, окрашенный в голубые краски летнего неба, обрамлённого белоснежными облаками и словно живыми, застывшими в полёте драконами.

Работавший над сводами архитектор явно старался, создавая эффект необъятности, от которого у двух кобылок закружились головы и чуть не подкосились ноги.

Они решили продолжить свой путь и, оставив потолок в покое, с новой энергией засеменили вперёд.

Миновав просторный зал под куполом, они вошли в высокий коридор между двумя рядами колонн. В этой части здания окон не было, и всё освещение исходило от магических каганцев, крепившихся в труднодоступных местах и разгонявших мрак холодным белым светом.

Из ниш глухих арок в стенах, щерясь пустыми глазищами, сестёр пытливо разглядывала тьма, что слабого света магических светильников не боялась. Живое воображение жеребят, двигающихся теперь как можно ближе к проводнице, тут же против воли разума начало рисовать жуткие образы скрывающихся в тени чудовищ. Отовсюду до них доносился шепот, бывший обрывками не то заунывного пения, не то чтения древних заклинаний.

– Брр… Я сейчас замёрзну… – ещё тише витавших во мраке голосов обратилась к сестре светло-синяя кобылка. Нет, дрожь в её теле была вызвана не страхом: по тёмному полу гулял ветер, пробирающий ноги до костей, а от мрачных стен веяло холодом. И от мыслей, что это брошенное теплом местом не удастся покинуть в скором времени, им хотелось плакать. Но сёстры держались стойко – нельзя, нельзя сейчас давать слабину.

– Потерпите немного. Мы почти пришли, – заметив, что настроение кобылок на пределе, проводница поспешила их успокоить.

– Скажите, а где мы? – тут же спросила белая единорожка.

– Вы как раз идёте к тем, кто ответит на ваши вопросы. Мне же полагается молчать, – сказала кобылица и знаком предложила следовать дальше.

Очень скоро они добрались до испещрённых рунами дверей, кои, приглашая ожидаемых гостей, без сторонней помощи открылись внутрь.

– Дальше идите сами, – произнесла проводница, застыв на пороге. – Вас ждут.

Кобылки молча шагнули во мрак ещё одного коридора, за которым их поджидала небольшая зала. Не имея окон, освещалась она куда лучше видимых ранее, а цвет пламени каганцев наглядно подчёркивал особую значимость этого помещения – полукруг бледно-голубых огней переходил в полукруг огненно жёлтых, а под местом их сопряжения на высоком пьедестале высились два трона.

– Подойдите ближе и представьтесь, – раздался глубокий как море голос восседавшей на троне под голубыми каганцами.

Жеребята подчинились и, представ перед властными верховными магами, с гордостью назвали свои полные имена.

– Путь вас утомил? – поинтересовалась единорог в белоснежных, как и её шёрстка, одеждах. Её взгляд, что совсем недавно был грозен и принуждал к покорности, сейчас созерцал юных пони с теплом горящих над ней жёлтых огней.

– Прошу, скажите, когда мы сможем увидеть своих родителей? – жалобно пролепетала синяя единорожка, проигнорировав вопрос.

– Как? Разве ты не знаешь? – озадачилась кобылица антрацитовой масти, облачённая в синюю, расшитую серебром мантию. Уже собираясь ответить пони, она поймала на себе проницательный взгляд её сестры, в котором словно диск солнца в безоблачном небе ясно стояла просьба, нет – мольба. Мольба не рушить это неведение. Пусть и ложью, она, как старшая, старалась уберечь младшую от боли, особенно сейчас, когда они остались друг у друга одни.

– Не скоро, дитя, не скоро, – вняв невинной просьбе, молвила кобылица. – Но ты можешь не бояться – здесь тебя и твою сестру никто не обидит.

– Но вот вне этих стен… – с грустью протянула верховный маг солнца. – Ответьте, вы довольны миром, в котором живёте?

– Нет! – с гневом выпалил белый жеребёнок.

На губах украдкой переглянувшихся кобылиц заиграла еле заметная улыбка.

– И ты хотела бы его изменить?

Вопрос поверг единорожку в ступор. Казалось, эти слова навевали ей мелодию несбывшейся мечты, вдруг ставшей более чем достижимой, или же источали издевательство и заведомый крах, стоило только поверить в их серьезность. Но вера, что ещё не успела умереть, заставила кобылку с надеждой потянуться за этим фантомным шансом, какими бы ощутимыми не были последствия зреющего в её слабых копытах выбора. Сотни тысяч песчинок, что несет в своих водах великая река судеб, изменили свой ход после короткого ответа, сорвавшегося в полной тишине с уст юной Селестии.

Глава 1: Сжигая мосты

Для московского государства лето 1567 года стало временем перемен, как в лучшую, так и в худшую сторону. С исчезновением самодержца в налаженном им механизме одна за другой останавливались важные шестерёнки, что влекло за собой ощутимые последствия.

Мутная загадочность событий в столице, щедро приукрашенная слухами, поставила русских полководцев на западной чужбине в неловкое положение. Было решено свернуть ливонскую компанию, подписав весьма невыгодное для Московии перемирие, и забыть о возобновлении войны в этом направлении до тех пор, пока вопрос с новой верховной властью не проясниться.

Однако на самотёк никто ничего пускать не стал: собрание доверенных митрополитом людей во главе с новоизбранной правительницей работало денно и нощно. У думных дьяков от челобитных отбою не было, да и перед самой княгиней, как ни глянь, толпился люд с прошениями. Пусть она и не помазанник Божий, но, как говорится, чем богаты, тем и рады – до совершеннолетия десятилетнего Фёдора лучше оставить всё так, а немедленное избрание другого монарха сулило смуту, ещё более усугубляющую нынешнее положение. Да и не до того сейчас было, ой не до того…

Как и обещала княгиня, ненавистное большинству деление государства на опричные и боярские земли перестало существовать. И вроде не было причин для печали – расколу, учинённому грозным государём, положен конец, а царёвы люди, чинившие беспредел и нагонявшие страх на всех и вся, в надёжной княжеской узде. Но при этих, казалось бы, успехах всё пошло наперекосяк. Не знала княгиня, что для механизма исчезнувшего монарха этот самый страх был основным топливом. И не о пустых иллюзиях речь. Боялись недруги царёвы против престола в открытую идти, признавая в самодержце силу, а что теперь? Почуяв слабину, развязала себе руки всякая татьба да люди лихие. Тяжко пришлось разбойным приказам тогда, а ведь это была плотвичка мелкая. Мутила воду в государстве и рыбёшка покрупней: бояре, ведомые теми же соображениями, открыто выражали свою непокорность и прочих на это подбивали. Для княгини было очевидным, что бездействие в такой ситуации ни к чему хорошему не приведёт, и она приняла решение, противоречащее её былым принципам.

В этом мире магия дружбы и любви бессильна, а любой, пытающийся это исправить, будет безжалостно раздавлен здешними реалиями. Может быть, альтернатива и была, но Селестия её просто-напросто не обнаружила. В этой невидимой для всех, кроме неё, войне она потерпела поражение и, смирившись с ним, стала решать проблемы более эффективными способами. Иными словами – налаживать работу старой системы.

Государевы люди, более месяца томившиеся без дела в столичном граде, снова седлали боевых коней и брались за сабли. С одобрения княгини они, облачившись в свои старые чёрные одежды, помогали наводить порядок, укрепляя шаткие сваи московского трона.

Ответственность за подобные, порождающие насилие указы, несмотря на благие мотивы, угнетала аликорна. Она не отрицала, что даже молчаливое присутствие на собраниях делает её причастной ко всем принятым там решениям. И чтобы продолжать жить, не страдая от чувства вины и самобичевания, Тия была вынуждена укрыть всё свои светлые, роднящие с домом чувства где-то внутри себя, дабы они не мешали разуму править вверенной ей страной и раз за разом не ставили перед ней сложный выбор. Она очень хотела и надеялась сохранить их в себе до того часа, когда, наконец, сможет вернуться в казавшуюся волшебным сном родную и милую сердцу Эквестрию. Но с каждым днём в это верилось всё меньше и меньше…

Приближающийся поход на Новгород сулил ей перемены, будь то невосполнимая потеря той принцессы Селестии, которую помнят пони Эквестрии, или же напротив – обретение забытой целостности, как и обещал тайный собеседник из сновидения. Аликорн не знала, что её ждёт, но была готова рискнуть, встретившись с пугающей неизвестностью.

---

«Мне всегда казалось, что те давно минувшие дни, которые так хочется не вспоминать, принадлежат моей прошлой, неизмеримо далёкой от настоящего жизни. А между мной и тем, чей срок предопределён, оказывается, много общего: от того, что нам не угодно, что страшит и что гнетёт чувством вины, мы отрекаемся, стараемся забыть… не пытаемся исправить, а потому теряем где-то позади частичку себя».

С серого, как настроение княгини, октябрьского неба падал снег. Вся жизнь этого мира засыпала под его белым, устилающим землю саваном, обещая воскреснуть весной. Отдающая треском льда и хрустом инея, всюду слышалась триумфальная поступь русской зимы, объявляющая застывшей у окна Селестии, что время на раздумья подошло к концу.

Сколько она не силилась, никак не могла разглядеть золотой диск солнца за серым заслоном облаков. Пока снежинки таяли в её шёрстке, а ветер спутывал пряди гривы, кобылица, вопреки холоду, продолжала смотреть в бесцветную высь. Ничто не вселяло в Тию уверенность этим морозным утром, но отчего-то ей казалось, что именно там, в вышине, стоит искать поддержки, будь то прорвавшийся луч дневного светила, или ещё что-нибудь.

«Предчувствия… Стоит назвать их врагами, когда они лишь ещё одна ипостась страха; когда они лишь оправдания слабости. Но… но так ли это сейчас? То, что может казаться помехой, на самом деле есть глас рассудка…»

Откуда-то снизу раздалось нетерпеливое ржание лошадей, вернувшее княгиню в реальность.

«Пора».

Поёжившись от холода, она поспешила вернуться в хоромы, где её уже поджидали несколько девушек из прислуги. Княжеский гардероб заблаговременно пополнился одеждами на все времена года, и чтобы не мёрзнуть, Селестии предложили в него заглянуть. Поверх льняной нательной рубахи на аликорна накинули длиннополую соболью шубу, крытую сизой, вышитой серебряной нитью тканью. Дорожный вариант кокошника с низким полумесяцем, не имел жемчужных рясн, но зато согревал шею крепящимся к нему шёлковым платком. Золотые накопытники Тии уже давно пылились в углу, замещённые более практичной и уместной обувью, коей в данный момент выступали подбитые мехом и достающие до голени сапожки без каблуков.

Поблагодарив девушек за помощь в одевании, княгиня направилась к дверям. Пусть её новая одежда почти полностью скрывала под собой гриву и хвост, не говоря уже о крыльях, а также делала фигуру малоподвижной, но зато придавала каждому шагу плавность и величавость. Впрочем, к этой тяжести Селестия быстро привыкла: как-никак, в боях далёкого прошлого её телу приходилось носить кое-что посерьёзнее мехов.

«Я должна понять, что рано или поздно это бы случилось, пусть в другое время, в другом месте и при других обстоятельствах. Это неизбежно. Можно убежать от прошлого, от врагов, а в моём случае – даже от смерти, но от себя… от себя не убежишь. Страшно мне или нет – я должна решиться на первый шаг, а дальше, я надеюсь, будет легче».

На внутреннем дворе княгиню поджидал крупный возок на полозьях, запряжённый четвёркой, и небольшой эскорт всадников. Без лишних слов за залезшей внутрь транспорта кобылицей захлопнулась дверца, в руках кучера дрогнули поводья, и процессия двинулась к распахнутым воротам.

– Княгиня хорошо спала? – с заботой озадачилась сидящая напротив аликорна русая девушка. Зная, что совсем без прислуги нельзя, Тия взяла с собой в дорогу Василису: с тех самых пор, как та впервые обслужила её в бане, их простое общение переросло в очень тёплые отношения, и только умалчивание княгини своих истинных проблем не позволяло называть это дружбой. И всё же общество этой девушки обещало смягчить грядущие тяготы по более служения обычного холопа.

– Мысли не давали мне покоя, и сон снова ускользнул от меня… – ответила Селестия усталым голосом. – Я уверенна, скоро мне станет лучше.

«Выбор сделан, мосты сожжены. Теперь только вперёд».

Езда по скованной холодом и припорошенной снегом дороге была одним удовольствием. К слову, именно ожидание первых устойчивых заморозков объясняло отсрочку похода – начнись он раньше, неминуемо погряз бы в осенней слякоти, доставляя одни мучения.

Помимо мягкого хода, комфорт Селестии приносило и внутреннее убранство возка: его стенки и потолок были обшиты мягкой материей, а два сидения, расположенные против друга, могли запросто служить притомившимся пассажирам постелью. Уже сейчас она прикинула, что, возможно, львиная доля её занятий во время поездки будет посвящена именно такому нехитрому делу, как сон.

Кобылица устроилась как можно удобнее и, приподняв краешек занавески, выглянула наружу. На улицах Московского града чувствовалось эхо недавно прошедшего Покрова: праздничные ярмарки пусть и уменьшили размах, но не перестали радовать посадский люд имеющимся товаром. Снег, выпавший на сам праздник и после него, сопровождался ликованием народа: многоснежная зима – целее посевы. Откуда-то с окраин доносился озорной гул катающейся с горок детворы.

Очевидно, что чем больше мы узнаём нового, тем яснее для себя осознаём, сколь многое нам ещё неизвестно. С Селестией дела обстояли именно так. Да, со дня её прибытия багаж знаний об этом мире заметно увеличился в объёмах, но чем были источники? Очень немногочисленные книги да рассказы людей. Даже самый маленький мирок невозможно понять, не выйдя за пределы своего дома, не замарав ног дорожной пылью, не взглянув на всё собственным глазами.

– Скажи, ты боялась бы отправляться в путь, зная, что назад вернуться не сможешь? – вдруг спросила Тия, оторвавшись от окошка.

– Моя княгиня, ты боишься? – встрепенулась девушка, а затем, как можно теплее улыбнувшись, заверила: – Обещаю, с тобой ничего не случится. Вернёшься назад целёхонькая и невредимая.

Селестия улыбнулась в ответ и, замечая, как тяжелеют веки, прилегла.

«Но будет ли та, что вернётся, мной – совсем другой вопрос…»

Глава 2: Пепел

Хутынь – худое место.
Куколь – верхнее облачение монаха великой схимы, в виде остроконечного капюшона с двумя длинными, закрывающими спину и грудь полосами материи чёрного цвета, с изображением на нём крестов, серафимов и текста трисвятого.

…Глубоко ввалившиеся глаза, горевшие лихорадочным огнем; свалявшаяся комьями грива; запекшиеся искусанные губы, вытянутые в узкую, страдальческую полосу; засохшая на доспехах кровь – по мощенной мостовой, шатаясь, брёл мертвец. И не один. Будто обезумевший нечестивый некромант поднял десятки, если не сотни тел павших, бросая их в последний неприступный натиск на видневшийся вдали дворец. Никогда столица Эквестрии не видела и не ощущала подобного ужаса, творившегося теперь на её улицах, щедро обагренных кровью в эту ночь. Но в ещё больший ужас обыватель пришел бы, узнав, что полутени, идущие парадом в это бессолнечное утро – живые. Но некому было смотреть на столь душераздирающее зрелище, как и сетовать на тяжелое, низко нависшее над головой – протяни копыто, достанешь – по-осеннему серое небо. А живые «мертвецы» все шли и шли, опираясь друг на друга, бредя туда, где их с нетерпением ждала помощь и долгожданный отдых…

Два часа длились сложные переговоры с грифонами об обмене пленными. Казалось бы, небольшой срок, но сидящим на южной стоянке для колесниц раненым и измученным за ночь боев пони они показались вечностью. Когда всё-таки объявили о передаче пленников воюющим сторонам, вместо ожидаемого крика ликования над толпой раздался лишь невнятный гул и стон. И, тем не менее, ободренные пони, собрав последние силы, двинулись к торговому кварталу, где и должен был состояться обмен.

Сейчас, бредя по пустым улицам под конвоем грифонов, каждый, начиная с абсолютно здоровых и кончая теми, для кого этот путь станет последним, хотел жить.

По мере приближения к месту встречи все явнее ощущался запах гари и дыма, в воздухе серыми хлопьями закружился пепел – на восточных окраинах, судя по всему, разыгрался настоящий тартар. С северо-востока подул холодный, пробирающий до костей зимний ветер, и вместе с ним, вперемешку с пеплом, с неба начали падать одинокие снежинки, постепенно перерастая в метель. Но бредущих это никак не волновало. Их внимание было приковано к полотнищу с красным крестом, развивавшемуся над площадью, буквально в двухстах ярдах…

А тем временем, в ставке грифонов, прямо перед шатром Императора словно из-под земли появился Ганнар. Вид имперского полководца, только что явившегося с фронта, был страшен: прожженная броня, пропахшая гарью и потом шерсть, заскорузлая кровь на наручах и боевом нагруднике, перебитое, волочившееся грязной паклей крыло. Но самое главное, что привело в оторопь личную стражу Тайрена – это самых-то закаленных, всё повидавших на своём веку, лучших из лучших воинов! – был взгляд налитых кровью глаз. И столько всего было в этом взоре, что стражники беспрекословно расступились, пропуская Ганнара к Императору.

Тот сидел за походным столом, изучая план Кантерлота, одновременно слушая доклад-сводку одного из многочисленных грифоньих командиров, чьего имени Ганнар не припоминал, да и не хотел. С нарочитым шумом пройдя к столу, полководец грохнул о его деревянную поверхность кожаный свиток.

– Отступать?! В тот самый решающий момент, когда можно одним точным ударом уничтожить и прорвать всю их оборону, взяв этот грязный городишко – отступать?!! – вне себя от ярости, пророкотал Ганнар.

Тайрен, оторвавшись от своего занятия и знаком прервав доклад, посмотрел на бушующего командарма. Сложно было судить о положении вещей, глядя на Императора, в поведении коего угадывался скорее захвативший город победитель, нежели грифон, велевший войскам отступать. Сопутствующее ему холодное спокойствие всегда вызывало у Ганнара восхищение, но не сейчас. Никаких льдов не хватит, чтобы укоротить бушующее в воине пламя. Для этого имеются иные средства – дать огню пожрать предмет ненависти.

– Сейчас, когда их силы истощенны и уже почти на исходе, когда они истекают своей кровью, мы как трусливые овцы убегаем от них, испугавшись бешенства придворной собачонки Селестии?! Это ли непобедимое войско Грифонии? – продолжал свирепствовать полководец. – С каких это пор грифон боится мула? Ответь мне, повелитель!

– И что же ты предлагаешь мне, доблестный Ганнар? – чуть придвинувшись, поинтересовался Император.

– Собраться с силами на последний штурм, – уже было немного успокоившийся, командарм вновь вспыхнул, и в его глазах заплясал темный огонь. – Уничтожить их оборону, а затем вырезать всех…

– Напомню тебе, Ганнар, – в спокойном до сего момента голосе Тайрена натянулись железные струны, – Что в данный момент на помощь осажденным прибыло значительное подкрепление из Филидельфии, прорвавшее наш заслон и отбросившее твои части к окраинам. И это – лишь часть. Остальные подтянутся чуть позже. По докладам разведки, подкрепления из Балтимэйра, идущие с юга, уже в Зеленом доле – на расстоянии одного перехода от Кантерлота, а ополчение Майнхаттона и Лас-Пегасуса – в низовьях Королевской горы, и к вечеру будут в городе…

– Да мне плевать! – взорвался Ганнар. Казалось, пламя его гнева вот-вот материализуется и перекинется на стенки шатра. – Плевать сколько их! Хоть вся Эквестрия слетится сюда! Я один стою целой армии, и сколько бы их не было – перебью всех! А уж с моими «орлами» и подавно...

– …Более того, – устремив взгляд на грифона, отчеканил Тайрен. – Твои «орлы» истощены и вымотаны не меньше, чем защитники города. Мы понесли большие потери, и сейчас нам необходимо зализать раны. Если уйдём в оборону, сможем накопить сил для нового, уже последнего удара. Всему своё время. Пока Клаудсдейл – ключ к обороне северо-западной Эквестрии – в наших лапах, беспокоиться нам не о чем. Так что уймись и охлади свой пыл. Выжидай – как это престало хладнокровному охотнику и командующему Имперской армии. Всему своё время... А сейчас – иди!

Как недавно беспрекословно разошлась пред Ганнаром стража, так и он без малейшего возражения покинул шатёр. А Тайрен, совершенно безразличный к чувствам старого товарища, вернулся к своей сокрытой от многих игре, где, как шахматными фигурами, он беспринципно распоряжался судьбами тысяч.

---

…Иван Васильевич Грозный, самодержец эквестрийский, облокотившись о мраморные перила балкона, смотрел на раскинувшийся внизу город и площадь, чьи очертания угадывались с трудом. Из темных снеговых туч, пришедших с севера, из Клаудсдейла, шел снег. Погода, спустя столько лет, наконец получившая «независимость», судя по всему, решила отыграться по полной на жителях этой благословлённой солнцем страны, столько лет державших силы небесные на коротком поводке. Кое-кто из беженцев предложил послать парочку пегасов для расчистки неба, и тут же получил отказ: здоровых, способных встать на крыло пегасов осталось мало, а те, что прибыли с подкреплением, берегли свои силы для более важных дел – таких, как тушение пожара на востоке Кантерлота.

До чего же изменился город! Где его былая роскошь и лоск, оживлённые и светлые улицы с гуляющей по ним богатой, весело щебечущей публикой? Где сияющие фасадами здания особняков и театров? Куда подевались помпезные рестораны и уличные, не лишенные некой элегантности кафе, под белыми, как капитанский мундир, зонтиками? Всё это исчезло во мраке июньской метели, смазавшей очертания, делая и без того грязный, в один момент потерявший все свои краски город уныло-серым скопищем и нагромождением дворцов и площадей. Глядя на эту серость, лишь отчасти разгоняемую огнём костров беженцев и караульных, на заметаемую метелью зелень садов и бульваров, укрепления и насыпи, Ивану Васильевичу поневоле вспомнилась Русь, оставленные им дела, отчизна и пустующий трон.

«Господин Великий Новгород… Вот кто не дает мне покою по более крымской собаки… – задумчиво поглаживая рукоять верного кинжала, размышлял царь. – Крымский хан и иже с ним – угроза явная, тогда как своевольные новгородские смутьяны только и ждут мига подходящего, чтобы нож предательский в спину вогнать. Не успел я перед тем, как в эту хутынь угодить, гнездо аспидово на корню изничтожить. Но не будь на то Господни воли, не оказался бы я в месте сим. Не заросло оно ещё бурьяном измены, но зарастёт, ежели и дальше не у дел мне оставаться… Не в этом ли повеление Его? Знает Всевышний, что во имя очищения от скверны в государстве Московском живота я не жалел. И здесь не пожалею».

В бушующей метели вдруг проступило лицо. Светлый лик старика в куколе смотрел на русского самодержца строгим, но любящим и покровительственным взглядом. Онемев и отшатнувшись, Грозный размашисто перекрестился: он узнал это лицо. Лицо управителя русской погоды, от ярости которого в ужасе бежал его своенравный дед. Именно по усмотрению хутынского настоятеля посреди лета в Новгороде ударил мороз и выпал обильный снег. Это и спасло продажный город от неминуемого голода и смерти, ибо холод и снег не пощадили разжиревших червей, подтачивающих корни колосьев.

Великий святой покровитель и молитвенник господина Великого Новгорода смотрел на Ивана, и в душе последнего созревала и крепла надежда, что его не оставили, и разразившаяся метель обернется благом, сметя и погубив переметчиков и иуд, дав расцвести прекрасным колосьям и дать невиданный урожай…

– Эм, Ваше Величество! – едва решаясь отвлекать нового главу государства от размышлений, к царю обратился бывший командующий клаудсдейлским военным гарнизоном, ныне поставленный на пост «главного по поджогам». Рядом с ним возвышался хмурый, как громовая туча, Спеллвивер. – Разрешите доложить!

– Слушаю, – отрываясь от созерцания кружащегося за окном снегопада, ответствовал Грозный.

– Нам удалось остановить продвижение пожара в западные районы города! – бодро отрапортовал жеребец. – Сейчас ведутся работы по окончательному усмирению огня. Мы, как и было вами велено, подключили пегасов из Филидельфии, но из-за сильного ветра и снега работы вести не так-то просто… С другой стороны, это дополнительная гарантия того, что грифоны не покажут клюва, и с их стороны неожиданного нападения пока можно не опасаться. И, тем не менее, следуя опять же вашим приказам, мы выставили усиленные патрули и стоим предельно настороже.

– Что с ранеными? – внимательно выслушав донесение, спросил Иван Васильевич.

– Освобождённых разместили в лазаретах, – ответствовал Спелл. – В данный момент им в срочном порядке оказывается медицинская помощь. Остальных расположили в казармах и в прилегающих особняках неподалеку, а также в близлежащем кафе «Рога и копыта». Что до беженцев – все сыты и одеты, ни в чем дефицита не испытывают. Правда, пришлось очень сильно постараться, чтобы посреди жаркого лета – спасибо вашему хозяйственному коллеге! – раздобыть столько топлива для отопления всего замка, но результат себя оправдал – древесины и угля теперь в достатке. Как и свежего провианта с медикаментами.

– Что с принцессой? – задал вопрос Грозный.

– Она ещё очень слаба, –покачав головой, произнес синешкурый единорог. Он все ещё ощущал слабость и немощность, разносящиеся по всему телу. Более того – прошедшая битва всколыхнула энергетическую структуру на многие мили вокруг, и её последствия ещё долго будут ощущаться опытными магами. – На восстановление потребуется много времени. О её душевном состоянии можно только гадать. А её брат до сих пор не пришёл в сознание…

– Твайлайт просила вас заглянуть к ней, – после непродолжительного молчания, подвел итог маг. – И как можно скорее.

– Добро. Что-нибудь ещё?

– Да, ещё кое-что, Ваше Величество, – подал голос «главный по поджогам». – Во время работы на пепелище, у нас появились немалые подозрения о том, что пламя, как и весь пожар, было вызвано с явным умыслом…

– Приму к сведению. Как обстоит вопрос с местом захоронения?

– Место выбрали как раз на выгоревшей восточной окраине. Уже сейчас там ведутся погребальные работы, – продолжал «пожарник». – Более того – вся дворцовая канцелярия и королевский архив – включая мисс Лэнд – с вашим коллегой во главе сейчас составляет список погибших и пропавших без вести. Закончат приблизительно к вечеру. Похоронная церемония назначена на завтра.

– Что ж, ежели это всё – можете быть свободны, – завершил диалог Иван Васильевич.

Поклонившись, визитеры вышли. Простояв так с несколько минут и уже собираясь идти, Грозный последний раз бросил взгляд за окно, где, как ему показалось, вместо снега на землю падал белый пепел с пожарища невозвратно ушедшего старого мира, давая прорасти на ней замыслам и чаяниям великого царя…

Глава 3: Сон в летнюю ночь

…Никем не разбуженная, Луна проспала полтора суток, очнувшись лишь глубоким вечером следующего дня.

Принцессе снился странный сон: светлый праздник с морем пунша и других вкусных яств, безошибочно опознанный Луной как «день Кантерлота» – день, так почитаемый и любимый Её Высочеством. Широкие улицы столицы словно превратились в убегающую вдаль расписную скатерть-самобранку с пирующими на ней нарядными горожанами и гостями города. Жеребцы и кобылки, старики и старухи, жеребята – всех и не перечесть! Отовсюду слышны веселые голоса и песни, не смолкают задорный смех и торжественные тосты за здравие правящих принцесс-аликорнов. Луна спешит по мостовой, дабы поздравить своих поданных с великим праздником, но тут по ушам бьет в мгновенье установившаяся мёртвая тишина. Не доходя пары шагов до гуляющих, аликорн недоуменно останавливается…На неё смотрят пустые остекленевшие глаза серо-зеленого жеребца в богато расшитом кафтане. Луна в ужасе переносит взгляд чуть поодаль, где стоит молодая красивая кобылка цвета майского меда, смотрящая на принцессу точно такими же мертвыми очами. Куда бы не падал взор ночной принцессы, везде она встречала, казалось бы, совершенно безэмоциональные взгляды, абсолютно ничего не выражающие, но давящие незримой силой. Силой, заставляющей содрогаться даже бессмертных сынов и дочерей её родного мира…

Проснувшись в холодном поту, Луна долго лежала с закрытыми глазами, не решаясь открыть их. Прислушиваясь к себе, Повелительница снов подробно вспоминала кошмар, вновь и вновь прокручивая в памяти фрагменты воспоминаний.

– Байвиль! – через некоторое время принцесса в полудрёме подозвала к себе своего верного камергера, полноватого добродушного пони, по обыкновению спящего за дверью. – Извольте подать тазик с горячей водой! И не забудьте захватить пару кусочков «Серебряного аромата»! Байвиль?

Но верный камергер, обычно прибегавший по первому зову, почему-то не появился. Привстав со своего скромного ложа, Её Высочество осмотрелась: перед ней предстала богато отделанная комната, обставленная красного и черного дерева шкафами, полками и этажерками, заставленными почтенными томами. Ближе к окну стоял массивный письменный стол, по всей вероятности тоже сотворенный из благородной породы. Из открытого окна уже дышало прохладой летней ночи, и последние лучики заходящего солнца играли на бронзовом пресс-папье. В углу стояли старинные часы с боем, показывавшие без двадцати минут десять. Видно было, что хозяин ценит это обставленное антиквариатом место, разделившее не одну его думу.

Блуждающий взгляд Луны упал, наконец, на облезлый, обитый пошловато-розовым плюшем диван, служивший принцессе ложем, и смотревшийся на фоне роскошного и благородного интерьера комнаты откровенно убого, что заставило Её Высочество заметно поморщиться.

«И что он тут вообще забыл – этот проклятый диван? – Будто в насмешку над принцессой, упомянутая тахта прогнулась, издав пронзительный пружинный скрип. – Да ещё и отвратительно-розовый…»

Размышляя над бьющей в глаза броскостью и чрезмерной пестротою так не любимого ночной властительницей цвета, Луна, на секунду замерев, широко раскрыла глаза: только сейчас до неё дошла мысль, а затем и объяснение тому, почему Байвиль так и не вошел в дверь, в своей добродушной манере подгоняя служанок и раздавая приказания. Комната, где лежала принцесса Ночи, была отнюдь не комнатой королевских опочивален Кантерлотского замка, но кабинетом летней резиденции-дачи известного кинорежиссера Карпа Савельича Якина.

– Значит это все реально… – пробормотала Луна. На бешеной скорости в голове принцессы промелькнули все её похождения минувших дней. Вновь недовольно поморщившись, ночная принцесса все же отметила, что нет худа без добра. Сладко потянувшись в последний раз, она слезла с доставляющего ей такой моральный дискомфорт дивана, попутно помянув недобрым словом Карпа Савельича за его дурной вкус.

Решив не надевать королевских регалий, аликорн прошествовала в ванную. Приведя в порядок нечесаную гриву и умывшись, Луна, бодрая и выспавшаяся, спустилась вниз, где за кухонным столиком, беспечно попивая вечерний чай, сидела Зина.

– А вот и наша соня! – приветствовала девушка принцессу Ночи. – Чай, кофе?

– Кофе, – присаживаясь за стол, ответила ей пони. – Без сахара.

– Ну как, хорошо спалось? – орудуя кофеваркой, поинтересовалась Зина.

– Более чем. Бодра и свежа, хоть сейчас Селестиевы конюшни вычистить! Кстати, сколько я спала? И где Александр?

– Ещё бы не бодра! Ты со вчерашнего утра дрыхнешь! – звонко рассмеялась актриса, разливая горячий кофе по чашкам. – Конфеты будешь? Остались только «Раковые шейки»…

– Со вчерашнего утра?! – изумленно выдала принцесса.

– Точно так. Я не решилась тебя будить, справедливо рассудив, что тебе после всего пережитого нужен отдых. А если ещё учесть, что твое время суток – ночь… Да и Шурик не одобрил, – помешивая ложечкой кофе, произнесла Зина. – Так что насчет «Раковых шеек»?

– Что? – словно в прострации, произнесла Луна.

– Что, не нравятся «Шейки»? Ну да не беда, тут ещё «Мятные» есть…

– Нет-нет, Мы любим твои «шейки», – встряхивая головой и массируя копытами виски, пробормотала принцесса ночи. – Просто немного странно такое слышать… Мы никогда так долго не спали, с тех самых пор, как вернулись из тысячелетней ссылки…

– Понимаю. Служба. У самой такое бывало, и не раз! – откинувшись, Зина мечтательно потянулась. – Помню, как на съемках «Собачьей печени» нас задержали на целых два часа, «Яблочко» петь. Ты только представь себе – на целых два часа! Я после такого двое суток спала не просыпаясь…

– А что там с Александром? – осторожно прерывая не на шутку разыгравшиеся воспоминания актрисы, спросила кобылица. – И где он?

– С Шуриком-то? Мы…в общих чертах, мы помирились на определенных условиях: он дал зарок, что, когда всё это закончится, больше так сильно наукой увлекаться не будет. Клятвенно заверил, но тоже с оговоркой: «Не буду больше – буду меньше!» – его слова! Что ж, отнимать науку у него означает лишить его чего-то важного; частички того, что делает его тем самым Шуриком, которого я люблю и знаю. Как бы я не отрицала всю эту одержимость изобретением «вечного двигателя» и прочей муры, стоит признаться себе, что без этих «заскоков» и науки в целом Шурик уже будет совершенно другим человеком, – вздохнула Зина. – Главное, чтобы опять не повторилась та же история…

– Не повторится, это я знаю точно, – уверенно произнесла принцесса.

– На это и надеюсь. А ты-то, откуда точно знаешь? – сузила глаза девушка. – Так, чисто из интереса.

– А вот знаю и всё. Большего и не надо, – таков был ответ. И так просто это было сказано, что Зина, охваченная сомнением, тут же беспрекословно поверила принцессе, и по её беспокойной душе в первый раз за последнее время разлилось полное умиротворение и облегчение: так всё и будет. И не зря.

Права была на этот счёт дальновидная принцесса, ибо после того, как закончилась эта странная и непонятная история, всполошившая многоэтажный бытовой дом на Новокузнецкой, деревню Богоборцево и множество других людей, волей-неволей втянутых в неё, Шурик больше никогда всерьез не вернется на ниву ученых знаний. Но случится это несколько позже, а пока…

– Что до Шурика – в полдень он отправился в город, дабы починить машину, – после недолгого молчания, сказала девушка. – Уезжая, он просил поблагодарить тебя.

– Не стоит благодарности. Он мой друг, а для друзей приятно делать добрые дела.

– Верно! И все равно, ещё раз спасибо! Ведь именно тебе, как ни странно, мы благодарны своим воссоединением. Кто знает, что было бы, если его машина не сработала, и ты не оказалась в нашем мире?

– Константы и переменные… – пробормотала Луна.

– Что-что? – переспросила Зина.

– Ничего, мысли вслух, – отшутилась принцесса ночного светила.

– Ну и хорошо! – улыбнулась девушка. – Ладно, поздно уже, пойду я спать. Спокойной тебе ночи!

– Спокойной, – улыбнувшись в ответ, проворковала пони.

Проводив глазами актрису, Луна, выбравшись из-за стола, двинулась к входной двери. Сбросив щеколду телекинезом, аликорн вышла на улицу, вдыхая свежий ночной аромат и запах созревающих яблок. За домом, на большой зеленой лужайке, росло несколько ветвистых яблонь. К одной из них и направилась Луна. Устроившись поудобнее и облокотившись на древесный ствол, принцесса подняла свой взор на ночное небо, щедро усыпанное звездным покрывалом.

Глядя в черную бездну, принцесса задалась вопросом: как там, в далекой Эквестрии? Даже здесь, в чуждом ей мире, она продолжала поддерживать со своим домом неразрывную связь, пускай только лишь через сны. И сегодняшний кошмар давал много поводов для опасения, ибо Луна, будучи Повелительницей Ночного мира и опытным, не знающим себе равных сноходцем, знала цену снам, зачастую являющихся отображением происходящих или грядущих событий.

Ещё раз мысленно обдумав нынешнее сновидение, Луна остановилась на празднике – Дне Кантерлота, или, как его еще называли в Эквестрии,, «Дне новой Столицы». Что-то не давало принцессе покоя, а именно тот факт, что праздник чествовался в её сне. И тут, словно из табакерки всплыли сегодняшние Зинины слова, произнесенные на кухне: «…чего-то важного; частички того, что делает его тем самым Шуриком, которого я люблю и знаю… Без науки Шурик уже будет совершенно другим человеком…»

Сейчас эти слова вспыхнули белым пламенем, обнажая самые дальние закоулки разума Ночной принцессы. Кантерлот и столица – навеки неотделимые понятия, но своим нынешним положением стольный град обязан трагедии тысячелетней давности, омрачившей чертоги Старого Замка…

Глава 4: Ветра прошлого

Остановка возка заставила привыкшую к мерной качке княгиню вырваться из объятий дрёмы, а последующий скрип дверцы – окончательно проснуться. Она не встревожилась, обнаружив, что Василисы рядом нет – если та и покинула её, то ненадолго.

В маленькое окошко заглядывал ночной мрак. Похоже, эта была первая остановка великокняжеского поезда и далеко не последняя. Не прошло и нескольких минут, как спутница Тии воротилась обратно, принеся с собой дыхание морозной ночи.

– Одевайся, княгиня, – согревая в муфте руки, молвила девушка, – нас к трапезе ждут. Проголодалась, небось?

– По правде говоря, да, – призналась Селестия. В коем-то веки ей удалось предаться спокойному сну без тревог и переживаний, чего не удавалось в течение последнего месяца. С аппетитом дела обстояли точно так же.

– Вот и славно, – улыбнулась Василиса. – Не будем же медлить.

В этот раз ограничившись только шубой, кобылица выбралась наружу. Её тёплое дыхание тут же превращалось в белый пар, устремившийся навстречу звёздам, светившим этой ночью особенно ярко.

Девушка, а за ней и Тия, с хрустом проминая снег, шли по единственной улице маленькой деревушки. Уже отсюда княгиню приветливо встречал свет, теплившийся в окнах постоялого двора – там для неё с Василисой подготовили места для ночлега.

В сенях их радушно встретили хозяева дома – зрелая чета.

– Большая честь для нас, – приветствовали они переступившую через порог княгиню, кланяясь в пояс. Хоть и воочию они видели её впервые, но виду не подавали, стараясь вести себя как можно естественнее. – Милости просим.

– Благодарствую за добрый приём, – отозвалась Селестия, шедшая за людьми в горницу – просторное, согретое печью помещение, посреди которого красовался готовый к приёму трапезы стол.

Узнавшие о грядущем визите хозяева долго ломали голову над вопросом – чем же почивать дорогую, а главное – столь дивную гостью? Посему постарались разнообразить трапезу, насколько позволяли средства.

– Что княгиня кушать изволит? – поинтересовалась женщина.

– Княгиня у нас постница, – ухмыльнувшись, объявила Василиса, – но от вина не откажется.

Вскоре перед аликорном стояла тарелка с постными щами, свежая зелень с овощами, наливные яблоки и чарка душистой мальвазии, припасённая для важных постояльцев. Хозяева быстро, дабы не томить гостей, прочли вслух молитву перед трапезой и, осенив стол крестным знамением, позволили всем усесться на лавки. То и дело они бегло переглядывались, дивясь манере княгини вкушать яства – в воздухе парили то тарелка с ложкой, то чарка с вином.

Доливая себе из кувшина очередную порцию напитка, Селестия внезапно обратилась к молчаливым хозяевам, кои начинать разговор никак не хотели – может из страха, а может ещё из-за чего.

– Люди добрые, скажите, какая в народе молва обо мне ходит?

Сейчас, выбравшись за пределы дворцовых палат, она, наконец, могла осветить накопившиеся вопросы. Правителю не может быть безразличен его авторитет среди верноподданных, а кто сможет ответить на это лучше, чем они сами?

Пусть на правду и не обижаются, но её боятся – кто-то страшится услышать, а кто-то, как эти потупившие глаза люди, сказать. И глупо было их винить – далеко не каждый решится выложить всё как есть облечённому властью монарху, даже если тот просит об этом сам. Селестия сталкивалась с подобным даже в солнечной Эквестрии. Что уж говорить об этой стране, с её суровыми нравами?

– Не стоит бояться моего гнева, – как можно мягче произнесла аликорн. – Даю своё княжеское слово – что бы я не услышала, не причиню вам зла, лишь поблагодарю.

Чета ещё раз переглянулась между собой, а затем муж, тяжело вздохнув, всё же подал голос.

– Всякое гутарят, сударыня... Одни молвят – спасительница ты, Богом нам ниспосланная. Мол, владыку Филиппа о сем откровение посетило. А кто мы такие, чтобы в правоте его усомниться? Что владыка благословил, то худого земле русской не принесёт.

Мужик выдержал паузу, отхлебнув из своей чарки, и продолжил.

– Другие же думы разводят, что сила твоя чудесная не от Бога, а от лукавого, потому-то и богослужений чураешься. Что чужачка ты, говорят, и веру нашу православную никогда не признаешь… – отпил ещё и шумно опустил чарку на стол.

– Шибко уж речи одних другим перечат… Скажи, княгиня, что правда из этого?

Тия, заметив, что Василиса со своим извечным рачением к ней вот-вот встрянет в разговор, посмотрела на неё строгим взглядом.

– Не стану отрицать, что есть в речах сказанных крупица истины, – спокойно ответствовала Селестия. – Не готова я ещё веру в Бога вашего принять, но идти против неё никогда не вздумаю. Дайте мне время, и быть может, что-то изменится.

Человек кивнул:

– Каждый к Богу своими тропками грядёт...

После трапезы хозяйка отвела гостей в отдельную комнату, предназначенную для ночлега.

– А сама-то ты считаешь себя чужачкой? – стягивая с себя верхнюю одежду, спросила Василиса, когда оказалась с княгиней тет-а-тет.

– Сложно сказать… – задумалась Тия, прикорнув на постели. Раздеваться она пока не спешила. – Я уверена, что независимо от моих поступков, всегда найдётся тот, кто будет считать меня чужой. И отчасти он будет прав – нельзя так просто взять и от родины своей отречься, память о ней стереть… Как бы не старалась, я вряд ли смогу забыть свои корни… вряд ли смогу заново родиться. Но главное – я этого не хочу. Отречься от прошлого – значит смириться с тем, что назад мне уже не вернуться, а я так не могу… Я всё ещё надеюсь, что однажды увижу родную Эквестрию, но пока сей день не наступил, буду этим землям служить, как и должно государю.

– Понимаю, – протянула девушка. – Две родины у человека быть не может. И у тебя так же… – краем глаза она наблюдала за княгиней. – А ты что не раздеваешься? В шубе почивать собралась?

– Не спиться мне, – отозвалась кобылица, поднимаясь с ложа. – Весь день спала. Довольно уж… Пойду воздухом немного подышу.

– Я с тобой тогда, – заявила Василиса, вскочив на ноги.

– Не стоит. Говорю же, ненадолго я, – успокаивая девушку, уверяла Тия. – А ты ложись. Уверена, что в отличие от меня, ты не спала, как зверь на зимовье.

Василиса послушалась и легла в постель.

– Только будь осторожнее, княгиня. Мне же головой за тебя ответствовать, – улыбнувшись, наказала она. От следивших за домом стрельцов кобылице предстояло услышать то же самое.

Селестия кивнула и, прежде чем уйти, телекинезом помогла девушке укрыться одеялом.

Снаружи, может, и было холодно, но не Тии – сказывалось действие выпитой мальвазии, что приятно грела её нутро. С неба, укрепляя зимний форпост, лениво падал мелкий снег.

Она брела к холмам за деревней, где раскинулся спящий лагерь. При том, что место прогулки сейчас не играло особой роли, его предстоящий осмотр вызывал у неё некий интерес.

Условно лагерь делился на две половины: в одной обосновались государевы люди, в другой – стрельцы. Сталось так, что кобылица забрела в угодья последних. Почти все обитатели лагеря уже спали в раскинувшихся на большое расстояние, точно грибы после дождя, шатрах. После суточного перехода было очень важно восстановить силы, ведь завтра воинам придётся всё повторить.

В след Селестии то и дело раздавалось лошадиное ржание, к чему ей уже давно пришлось привыкнуть: кобылы порой сохраняли молчание, но вот жеребцы никогда не упускали возможности бурно её поприветствовать. Княгине это всегда казалось немного забавным.

В определённый момент она решила, что не хочет углублять дальше и остановилась у ближайшего погасшего костра. Кончик рога сверкнул, и слетевшая с него искра возродила на углях и головёшках маленький язычок пламя. Его пляска в дуэте с тихими порывами ветра успокаивали и настраивали Тию на размышления.

Уйдя в себя, она не заметила, как к ней со спины приблизился человек.

– Ба! Вот не знаешь, где найдешь, а где – потеряешь! – присаживаясь к костру, беззлобно хохотнул стрелец. – Вот кого-кого, а тебя, государыня, здесь совсем увидеть не ожидал!

Селестия подняла взгляд на неожиданного собеседника: широкий, чуть заостренный нос, неухоженная лопатистая борода, лохматые брови и нечесаные, вываливавшиеся из-под красного колпака космы льняного цвета – все это делало своего обладателя больше похожим на лихого человека с большой дороги, нежели стрелецкого воина. Но его взгляд совсем не походил на алчущий и жадный до чужой мошны взор ночного татя, напротив – стрелец смотрел по-доброму и без злобы, пусть и не без хитринки да озорного огонька, пляшущего в уголках глаз.

– Гонишь? – скептически вопросила аликорн.

– Боже упаси, сударыня! Никто тебя ни в коем разе не гонит! – замахал руками стрелец, исправляя неловкое положение. – Сиди на здоровье! Только вот не дело на холодном снегу прозябать.

Он услужливо постелил рядом с княгиней большую охапку сена из прошлогоднего стога, найденного неподалеку, а сам присёл на небольшую чурку напротив.

– Тоже не спится тебе, государыня? – прервав тишину, поинтересовался мужик.

– Не без этого, – несколько отрешенно отозвалась Тия.

– Вот и мне тоже. А ночь-то сегодня какая! Ночь! – вдохнув полной грудью свежий морозный воздух, радостно воскликнул стрелец. – Давно такой не было. Глянь-ка, сколько звезд высыпало!

И действительно: в нависшем над головой октябрьском небе, словно в скованной льдом реке, висели тысячи кристалликов, яркими бликами освещая безлюдный простор побелевших полей.

– Однако, морозит сегодня, – пробормотал собеседник, подкладывая в костер дров, которые огонь принялся жадно уминать. – Знамо, Покров-батюшка.

Селестия уже не раз встречалась с этим загадочным словом. В книге, что дал ей Филипп, она вычитала случай, когда славяне, подобно ослепшему и прозревшему огнем веры православной Владимиру, осадили Царьград. Византийцы взмолились о спасении, и тогда «Богородица простерла над ними свой покров, потопив флот руссов». Очень смутно тогда поняла кобылица, что такое этот «покров». Филипп на этот счёт что-то говорил, но как назло всё припоминалось очень смутно. Однако само слово глубоко засело в её душе. Нечто сильное и величественное слышалось в этом, казалось бы, простом наборе букв, нечто… неземное, не отсюда. Покров…

– …Эх, сейчас бы лук да колчан стрел вострых, и в лес – на пороше следов видимо-невидимо! Заячье рагу обеспечено! А ещё лучше теплый лисий воротник! – между тем продолжал мужик. – А девки сейчас, небось, пряжу прядут, женишка кликают…

– А что есть «покров»? – прервав собеседника, спросила Тия. – И… как мне звать тебя?

– Митрофаном крестили, государыня, – улыбнувшись, ответствовал стрелец. – Как это что? Да это же любимый праздник русского воина! Да и вообще – всей земли Русской! Без Покрова Той, в Чьем Доме мы живем, не прожить нам и дня. Растащили бы нас на кусочки, ибо ворогов у державы нашей хватает!

– «Той»?

– Той, что к нам грешным, на Русь после падения второго Рима пришла; Той, что выбрала нас вотчиной своей; Той, что Покров свой над нами распростерла, защищая от всякой напасти, – мужик размашисто перекрестился. – Владычицы нашей, Богородицы.

– Припоминаю. Богородица – это матерь Бога, ведь так?

– Верно, сударыня, – кивнул стрелец.

– Вот ты сказал, что Покров защищает вас от всякой напасти, но в чём эта защита заключается? И всегда ли этот Покров вам помогал? Почему, например, не защитил он вас во время татаро-монгольского бедствия?

– Эк куда тебя унесло, сударыня, – цокнув языком, укоризненно покачал головой мужик. – То было попущение божье нам за то, что про Бога забыли, храмы божьи разрушали да распри братоубийственные вели – лишь бы к власти пробиться! Почитай, на триста лет без малого от нас Владычица Дома нашего и Сын её отвернулись, пока мы вину свою не осознали… Как действует, говоришь? В чем заключается, говоришь? Ну, слушай…

После битвы, что на поле Куликовом была, одержав победу славную над супостатами, очень скоро забыл наш народ, Кто ему, немощному, помогал, да аки пёс вернулся на свою блевотину, и вместо служения Господу Богу начал службу служить тельцу золотому – мамоне, набивая мошны свои. Думали, что золотишко их от всех напастей спасет, и Бог не понадобится.

Ан нет. Свято место пусто не бывает, и уже скоро, из дальних краев пришло такое, по сравнению с которым сегодняшние грабежи крымского хана, да Мамай и Тохтамыш щенками слепыми покажутся, а дела их – шуршанием и стрекотней тараканов за печкой. Тамерлан, Железный Хромец, во главе несметной тьмы своих полчищ – не люди, а звери, не знающие пощады и по десять лет с коней своих не слезающих…

При упоминании крымского хана принцесса заметно поморщилась, но с интересом продолжила слушать.

– И вот копыта тамерлановы вступили на нашу землю. Первым пал Елец – небольшой град. Никого не пощадил Тамерлан. Один пленный всего и остался, да и то потому, что бревном его придавило… Не брали пленных тимуровы орлы, а этого взяли. Взяли потому, что защищаясь, двух воинов убил-победил пленный, будучи обычным крестьянином. Ох и разгневался тогда Тимур! Подать сюда, говорит, мне тот тумен, из которого были эти воины! Всех на кол пересажаю! Если их крестьянин-лапотник убить смог, это – не воины!

Привели его к Железному Хромцу, и спрашивают: «Ты убил?»

Отвечает крестьянин – обычный мужик! – да, я, дескать, убил. И ещё больше бы убил, если б бревном не придавило! Неужто можно Владимирскую на поругание отдавать!

Очень подивился тогда Тамерлан, спросив пленника, что это за Владимирская?

А был тогда при Тамерлане Великий визирь, так он, значит, русских больше всего ненавидел, и постоянно Тамерлану нашептывал – иди на этих, с крестами! Рабами они себя называют, Божьими, всю жизнь пресмыкаются! Недостойны они жить на этой земле!

Так вот, этот визирь и говорит: «Владимирская – это деревяшка, доска, на коей намалёвана Та, что их жалкого, – при этих словах стрелец в сердцах сплюнул и, пробормотав «прости Господи», вновь перекрестился. – Бога родила, велевшего подставлять правую щеку вместо левой. И эти жалкие рабы в четвертом поколении перед ней пресмыкаются! Сейчас, о, справедливейший, я покажу тебе эту доску».

Достал икону святую визирь и, плюнув, принялся растирать пыль и грязь, дабы показать её хану. Но тут наш крестьянин, израненный, с переломанной рукой, рванулся к визирю, вырывая у него из рук святой лик, а самого его так приложил, что тот кубарем покатился по полу шатра.

Схватила его стража, а Тамерлан в изумлении и говорит: «А на кой ты моего визиря ударил, сучий сын?»

А пленный ему и говорит: «Так ить кому разве ж можно на лик святой плевать? Сделайте милость – при мне больше такого не вытворять».

«Так разве мой визирь это со злым умыслом делал? Он лишь хотел эту доску от пыли протереть. Верно, Хаим?»

«Верно, о повелитель» – ответил визирь.

Задумался тогда Железный Хромец, и спросил пленного: «А на меня набросился, если бы я плюнул?»

«Ещё как! Разве ж можно такое позволить?! Отцу бы, матери не спустил!» – таков был ответ.

«Видишь, о светлейший! Ради этого распятого они родную мать и отца изобьют! Теперь ты понимаешь, как он смог двоих твоих воинов убить! Их всех, – обвел тогда взглядом сатанинским визирь шатер, простирая своей загребущей рукой, – всех изничтожить, да богатства их все к себе прибрать! В одной Москве добра всякого больше, чем…»

Не слушал Великого визиря Тамерлан, глядя на лик Той, что смотрела на него с иконы. Прервав визиря, он приказал исцелить пленного. А вечером, посадив крестьянина на кобылу арабскую, приказал ему: «Гляди!»

И увидел крестьянин, сидящий рядом с Повелителем Вселенной, как называл хана визирь, даль, до самого горизонта заполненную конницей. Один к одному. Страшная сила исходила от этого громового молчания, от этого выстроившегося войска. Ни скрипа попон, не лязга железа, не лошадиного ржания.

Но вот в один момент все сдвигается, и точными, синхронными движения всадники, подняв копья, устремляются друга на друга, чтобы встречным маршем пройти в нескольких сантиметрах друг от друга. Секунда, и уже единым строем скачут две тысячи всадников, копья в могучих руках вздымая вверх…

Дрожь пробирала от этого зрелища, которое Селестия, как смогла, представляла перед собой, закрыв глаза.

…И говорит Тамерлан крестьянину: «Видишь, какая сила? А это ведь только один тумен. А их у меня – тьма».

«Сила», – прохрипел пленник.

«Ну так вот, слушай меня, крестьянин елецкий: ежели сейчас плюнешь в ту доску, что ты намедни защищал, убив двоих моих воинов – не пойду на твою страну, не буду уничтожать твой народ, в покое оставлю. А Хаима – на кол посажу. Если не плюнешь – вся эта сила на твою землю обрушится. Решать тебе. Я хозяин своему слову! И вся моя свита королей-падишахов мне в свидетели! Решай!»…

– И что, плюнул? – изумленно прервала рассказ Тия.

– Кабы плюнул, не было сейчас Руси. Ибо предательством Той, кто наш дом денно и нощно охраняет, мы бы свободы себе не купили! – резко ответил стрелец. И уже через пару секунд продолжил.

…«Как может крестьянин из Святой Руси в лик богородичный плевать?»

«Неужели тебе Хаима жалко? Лучше страну свою и народ свой пожалей! Ведь я буду возить тебя с собой, а ты будешь смотреть, как уничтожаю я твою родину! Города, села, деревни, монастыри – всё в огонь! Даже бугорка не оставлю! Вон, видишь, как Хаим ухмыляется!» – вскричал Железный Хромец.

«Не достойно тело мое того кола, что за мной вбит, – ответствовал визирь. – И я не соврал. Если бы Великий визирь врал, то его место было бы на колу. Он не плюнет на доску».

«Это правда?» – спросил у пленного Тамерлан.

«Правда, Тимур, не стану я плевать», – ответил пленный.

«Ты воистину Великий визирь, Хаим, – обратился к последнему Тамерлан. – Прикажи, чтобы кол твой смолой обмазали, да в мою сокровищницу отнесли: сколько налипнет на него бриллиантов – столько и заберешь себе. А что до тебя, Владимир: я отпускаю тебя. Отпускаю тебя затем, что бы ты передал послание своему народу о том, что пощады не будет. А лошаденку бери себе. Мой тебе подарок»…

На некоторое время стрелец умолк, потянувшись за увесистым поленом. Огонь, уже почти потухший, подобно фениксу, возрождавшемуся из пепла, обрел новую жизнь.

– Не плюнул крестьянин потому, что знал о том, что сильна армия у Святой Руси? – произнесла Тия.

– Войско наше тогдашнее – мужики, не знающие, с какой стороны меч держать, да молодой князь Василек Дмитрич – вот и все! – глаза собеседника недобро полыхнули. – А не плюнул он, потому что знал: сильно войско небесное, и Она сама – его Главнокомандующая, защитит покровом своим землю русскую.

…Ох, как и вскинулись на нашего крестьянина столичные бояре–дворяне, купцы–волыняне! Так, наверно, и девки на Иванов день в кустах не кричат!

Ты, говорят, лапоть елецкий, нас всех под монастырь подвел! Ты, говорят, из-за какой-то, прости Господи, доски, на нас Тамерлана направил! Да ты, такой-сякой…

Неудивительно, что напасть тогда такая приключилась. При таком-то богохульстве понятно было, почему от нас Богородица отступила. То и немудрено, раз такие речи в самом святом стольном граде ведутся, где, куда ни глянь – золотые купола да кресты увидишь! Эх…

Купцы-бояре всё за мошны свои хватались, да золото прихватив, сбежать из Москвы порывались, на что митрополит наш тогдашний, Киприан-батюшка, приказал им из Владимира-града икону нашу, Владимирскую, ту, в которую пленный крестьянин плевать отказался, привести. Да велел купцам-боярам по дороге туда ехать, да всех на молитву ставить. Во все стороны послание разослал. Кузнец, пахарь, купец! Прошел час трудов, ибо скоро и не будет где трудиться – всё в пепел обратится! Встала на молитву Святая Русь.

И благословив на бой ратный войско ополченческое князя Василька Дмитрича, сам в келье на молитву встал.

Тамерлан тем временем огненным вихрем шёл по русской земле, не щадя никого и ничего, приближаясь к Оке, где, по доносам разведчиков, его поджидало русское войско. Разбив лагерь на расстоянии дневного перехода, Тимур спокойно уснул в своем шатре на шкурах тигриных.

А проснулся… В открытом поле! Повелитель Вселенной лежал один на своей тигровой шкуре, а вокруг – не души. И тут земля задрожала, и из земли стал высокий вал набухать-подниматься, и вскоре застыл. А из-за вала этого свечение яркое засияло, разгоняя мрак ночи. Всё ярче, ярче… Взглянул Тимур на вершину вала, и обомлел – Она. Словно с доски той, прости Господи, сошедшая. А рядом с ней некто огненно-крылатый, с огромным, на полнеба мечом, вместо лезвия коего – ниспадающие потоки пламени… Архистратиг Божий наш Михаил.

«Видишь ли ты меня, Железный Хромец? Слышишь ли ты меня?» – раздался Её голос.

«Вижу, слышу», – только и выдавил перепуганный Тамерлан.

«Узнаешь ли?»

«Узнаю… Не сверкай так, ослепну!» – закрываясь руками, взмолился великий хан.

«И ослепнешь! Ежели не уйдешь завтра с этой земли! Здесь сужу и милую Я! Ослушаешься – здесь ты навеки и останешься с войском своим…

Ударило огнем из пламенного меча в лапу тигриную, вскрикнул Тамерлан. Очнулся великий хан – неужели почудилось? Обугленная звериная лапа об обратном молвила.

На страшный крик Тимура сбежались все полководцы и советники. Был здесь и Великий визирь. Услышав о произошедшем, он заверил своего повелителя, что то был лишь сон.

«Я не спал, Хаим!» – вскричал в ответ Тимур.

«Ты спал, о великодушнейший! – отвечал визирь. – Ты спал, Тамерлан!»

Странно посмотрел на Хаима хан. Никогда ещё он не называл его по имени. Да и взволнованным таким своего визиря он раньше не знал.

«Ты тоже… видел Её?» – тихо, непривычным для Железного Хромца голосом, спросил хан.

«Нет, не видел, – голос визиря задрожал. – О повелитель, мы в одном дневном переходе от этих…»

«Хаим, – непривычной тиши в голосе Тамерлана уже не наблюдалось. – Ты можешь мне гарантировать, что когда я дойду до Оки, моих воинов не охватит неуправляемая ярость, и они не перерубят друг друга, или наши лошади не передохнут от неизвестной болезни?»

Мертвая тишина воцарилась в шатре.

«Нет», – мучительно выдавил из себя тот.

«Ты воистину Великий визирь, – произнёс Тимур. – Командуйте отступление»…

А в это самое время в Москву вносили Владимирскую – Хозяйку Дома нашего, стоящую на страже всех границ, и застилающую землю русскую своим святым покровом. Встречал её колокольный звон всех московских церквей и толпы народа, а из глаз несущего Её икону елецкого крестьянина тихо капали слезы…

…Поглощённая рассказом Тия очнулась от взывающего к ней стрельца.

– Ау, сударыня?

– А, что? – завертела головой княгиня.

– Говорю, спать пора укладываться – день завтрашний труден и долог. Проводить тебя до постоя, государыня? – поинтересовался собеседник.

– Нет, сама дойду, – отмахнулась Тия. – И да, Митрофан… спасибо за чудную историю.

– Всегда рад стараться, сударыня. Спокойной тебе ночи! – сказав так, стрелец затушил костер и скрылся из виду…

Ночь перевалила за середину, когда княгиня, обогнув обсаженный шатрами холм, добралась до постоялого двора с тёмными окнами. Стук в дверь разбудил спавших хозяев, но те учтиво проводили её в опочивальню, где тихонько посапывая, почивала Василиса.

Открывая во всех смыслах новые страницы, Тия всегда испытывала некое удовлетворение – белых пятен в жизни бессмертного существа крайне мало, и это однообразие вскоре надоедает. Подобное чувство посетило её и сейчас, после рассказа стрельца. Сегодня у неё не было причин для беспокойного анализа прошедшего дня, а что ещё нужно правителю, чтобы спокойно и вовремя заснуть?

Другое дело, что сам сон вовсе не собирался быть спокойным, будучи практически не отличимым от яви. Да, Селестия ждала этого. Давно ждала.

Из-за слепящего света она не сразу открыла глаза. Не только время суток сменилось в мгновение ока, но и, что нисколько её не удивило, обстановка. Кобылица стояла посреди оживлённой площади, которую с трудом признала, ведь та перестала существовать более тысячи лет. Как и Феран – город, примыкавший к Старому Замку Сестёр. Место, наречённое площадью Трёх Лун, было разрушено всплеском тёмной магии и навеки погребено под древами Вечнодикого леса. Сновавшие по своим делам горожане, так же бывшие далёкой и забытой историей, присутствие белой аликорн не замечали.

Чувство реального и вместе с этим невозможного, вызванное созерцанием окрестностей исчезнувшего города, не посещало Селестию с той самой переломной ночи. У неё было слишком много вопросов, список которых не спешил уменьшаться. И дать ей ответы, если это, конечно, вообще достижимо, была способна лишь одна.

– Вот и свиделись мы снова, солнцеликая, – послышалось сзади. Повернувшись, Тия увидела, судя по голосу, кобылку, чьё тело полностью скрывали низкий капюшон и накидка, полами достающая до земли. – Ты сделала правильным выбор, вняв моему совету...

– Я хочу услышать объяснения, – решительно отрезала аликорн.

– Нет, не услышать. Увидеть, – поправила инкогнито. – Знаю-знаю, у тебя есть вопросы, но ответить на них за одну ночь не удастся. Да и эта очень скоро закончится… – кобылка обогнула Селестию и неспешно начала удаляться. – Давай пройдёмся кое-куда. Здесь недалеко.

– Хорошо, – согласилась Тия. – Но прежде скажи, как мне тебя называть?

– Я та, что была забыта, та, что осталась в тени… Игно Тене… Фелис. Просто Фелис – можешь называть меня так, если угодно. Истинное же имя тебе ещё предстоит вспомнить…

С каждым шагом по широкой улице всё выше и выше становились башни и шпили знакомого величественного строения.

– Фелис, мы направляемся в Старый Замок Сестёр? – обратилась к проводнице Тия.

– Сейчас он зовётся несколько иначе… – загадочно отозвалась та. – А всё потому, что те, что нарекут его так, как ты привыкла слышать, ещё не стали теми, кто имеет на это права.

– Но… но ведь это мы с Луной так его назвали… – медленно произнесла кобылица.

– Верно.

– Значит… – наконец, поняла Селестия. – И сколько же мне сейчас лет?

– Восемь, как и Луне. Разница лишь в том, что ты старше на целый день.

– Понятно…

Свою жизнь в столь раннем возрасте Тия помнила особенно смутно и потому, после сказанного, стала ещё более внимательно изучать творящееся вокруг. Она всматривалась в глаза прохожих пони, заглядывала в окна домов и в торговые лотки, стараясь уловить дух минувшего времени. И очень скоро он стал её пугать…

Стоило только копнуть чуть глубже поверхностного взгляда, как неприятные ощущения чёрным вороньём закружились над аликорном. Она не слышала детского смеха и не видела улыбок. Опущенный вниз взор горожан был невзрачен и не отражал свет солнца, а их движения отдавали измотанностью, словно каждый тащил за собой незримый воз.

Несмотря на опровергающие факты, Селестии показалось, что её занесло в преддверие Эпохи Вендиго или же…

– Фелис, в несчастье этих пони виновен Дискорд? – нарочито спокойным голосом спросила она у шедшей впереди кобылки. Смотреть на всё это правительнице Эквестрии было, как минимум, неприятно, и где-то внутри неё невольно заколыхал огонёк праведного гнева, что однажды, слившись с магией Элементов Гармонии, обратил вышеназванного тирана в камень.

– Да, он уже вступил в свои права и творит хаос в разных уголках Эквестрии. Но я бы не стала винить его во всех бедах этого народа…

Тем временем они подошли к каменному мосту, ведущему к замку через глубокую пропасть, служившую природным рвом. Отсюда отлично виднелись застывшие на дневном посту стражники, воспрещающие дорогу посторонним. Но опустить копьё перед носом путешественницы не только из другого времени, но и мира, они точно не могли, как бы того не желали.

– …к сожалению, столь обожаемой им безнаказанной вседозволенностью, властолюбием и увлечённостью театром вне его стен грешит далеко не один Дискорд, – продолжала тайная собеседница. – Он лишь вносит свою лепту в и без него идущее полным ходом гниение королевства. Как говорится, великие империи не падут от угрозы извне, пока не начнут изничтожать себя собственнокопытно.

– К чему ты клонишь? – мрачно вопросила Селестия.

– Немного терпения. Скоро сама всё увидишь…

Минув мост и оставив за спиной внушительной толщины железные ворота, две пони ступили на небольшой внутренний двор, в конце которого их поджидал парадный вход во внутренние покои. Принявшая к сведению подкинутую проводницей подсказку, белая кобылица не оставила зрительное изучение всего, что её окружало. И уже проходя по мраморной плитке первой залы, она осознала, в чём заключался смысл тех слов.

Театр… Сложно, крайне сложно подобрать другое слово, дабы описать увиденное, да и нужно ли? Пусть вид горожан снаружи и вызывал лишь сожаление, но он хотя бы был искренним. А что же здесь? За фальшивыми улыбками, любезно слетающими с языка фразами и добрыми глазами придворных пони скрывалась ярая, но мастерски скрытая вражда и ненависть друг к другу. Каждый изображал из себя персону поважнее, норовя при встрече с оппонентом задрать свой нос повыше, а при обмене приветствиями – исподтишка приправить слова ядом. Но пытаясь оправдаться, любой находящийся здесь тщеславный лжец скорее провёл бы себя, чем смотрящую на него с нескрываемым осуждением повелительницу солнца.

– Это… омерзительно! – вырвалось из неё.

– Не спорю, – с узнаваемой по голосу улыбкой согласилась кобылка. – Неприятные воспоминания, да, Тия?

– И я… и мы с Лу росли среди этих… пони? – не слыша вопроса, аликорн не прекращала удивляться. Впрочем, её реакция прекрасно замещала ответ.

– Как видишь, – подтвердила кобылка, остановившись. Взгляд её устремился куда-то вдаль, к коридору, лежащему меж роскошных анфилад. Нет, вовсе не на интерьере сфокусировались тонувшие в тени капюшона зрачки: по плитке звонко цокали маленькие копытца приближающейся к ним белоснежной единорожки. Внезапно Селестию словно водой окатило неподдающееся объяснению чувство и она, прервав бурный ход мыслей, инстинктивно повернулась в сторону того коридора. И в её лиловых глазах призрачным бликом отразился сперва незнакомый, но в тоже время словно родной жеребёнок с розовой гривой.

Глава 5: Кантерлотские колокола

Снег, кружась в величественном танце, падал на растущие горки свежевыротой земли пепелища. Работа шла споро, не считая некоторых казусов, касающихся каменных фундаментов сгоревших зданий, на которые, копая могилы, изредка натыкалась похоронная команда. Не было слышно задорного смеха от нехитрой шутки переговаривающихся за работой трудяг, не звучало над головами веселой песни. Только брякали, натыкаясь о камни, ожесточенно врезавшиеся в землю лопаты и кирки, да поскрипывали несмазанные колесики тачек и вагонеток. Тишина и покой стояли над рядами работающих пони; для тех же, кому предназначался итог шедших трудов, этот покой будет вечен…

Помимо крепких, привыкших к работе жеребцов, среди работающих было множество кобылок с заплаканными от горя и распухшими от бессонной ночи глазами и подростков-жеребят, помогающих взрослым в этом нелегком деле.

Часть пегасов, расправившись с пожаром, разгоняли низко нависшие облака. Остальные пристально следили за горизонтом, охраняя воздушное пространство от вражеских вылазок. С юга повеяло теплом, метель же стала постепенно утихать. И все равно повсюду все ещё горели костры, у которых грелись пони. У одного из таких очагов тепла, завернувшись в потрепанный дорожный плащ, сидела пони оранжевой масти. В зеленых глазах под приподнятой полой ковбойской шляпы мерно отражалось пламя. Напротив сидела голубая пегаска в броне рядового пегасьего ополчения Воздушных сил Эквестрии.

– …Когда Рэрити вошла в зал Гармонии, дабы проведать Флаттершай, от вида крови ей стало совсем плохо. Насилу её медпони откачали, – отхлебывая из фляги горячий чай, сказала пегаска.

– Бедная Рэр! – сочувственно произнесла кобылка в шляпе. – Её утонченная тилигентская натура никогда не сможет смириться с грязью войны, – и уже совсем тихо пробормотала, – как и все мы.

– Но Флаттершай там не оказалось, – продолжала Дэш. – Более того: по словам свидетелей, она была уведена отрядом грифонов как заложница.

– Врешь! Это же глубокий зад! Откуда там взяться грифонам в самый разгар драки? – недоуменно вскинулась фермерша.

– Как говорят, вооруженный до клювов отряд когтистых мешков с перьями вышел из стены.

– Потайной проход! – мордочка Эплджек озарилась догадкой.

– В яблочко! Они искали что-то важное, и когда нашли, убрались восвояси, прихватив с собой Флаттершай как залог своей безопасности. Она же Элемент Гармонии, как-никак! Подлые твари! – взъярилась Рейнбоу. – Сейчас весь дворец на ушах, хорошенькое дело – настоящая дыра в обороне! Гвардейцы прочесывают коридоры в поисках следа грифонов, но думаю, ничего они там не найдут, кроме крыс и плесени!

– Откуда они могли прознать про тайный ход? Ведь мы собственнокопытно по приказу новых властей заложили все туннели и проходы! – яблочная пони задумчиво почесала голову. – Что-то тут нечисто…

– Именно! Дело попахивает предательством, – поведя глазами из стороны в сторону, заговорщицки заговорила голубая пегаска. – Ты видела, как подались назад грифоны во время залпа? Секунда в секунду! Как только прогремел их сигнальный рог – всё тут же смылись! Таких совпадений не бывает – эти кошкоклювы знали точное время обстрела! В наших рядах точно есть предатель, и не один… Уж не новые ли наши, как ты выразилась, «власти» устроили нам измену? Может, они с грифонами заодно? Упрятали принцесс, обдурили Твай – и вертят нами, как хотят, а потом сдадут нас с потрохами врагам?

– Но, Деши, но! Попридержи коней! – прервав подругу, резко заговорила Эйджей. – Во-первых, я во всём доверяю и полагаюсь на Твай. Сейчас у неё не самый лучший «забег», но она знает, что делает. Во-вторых, тот, который грозный, с бородой, на работах наших присутствующий, ну никак на предателя не похож!

– Как много весит это твое «не похож»? – насела на фермершу пегаска.

– Столько, сколько ты в жизни не поднимешь, – отрезала Эплджек. И так это было сказано, глядя в глаза Рейнбоу, что последняя тут же отмела все сомнения – значит, так оно и есть. – Он может быть кем угодно, но не предателем. А потому давай не молоть воду в ступе, и просто будем для Твайлайт настоящей опорой и поддержкой, как и должно быть хорошим подругам! А заодно поглядывать в оба…

– Ты тысячу и один раз права, подруга, – поправляя съехавшую на глаза побуревшую повязку – ранение в бою – согласилась с Эплджек Дэш. – Сейчас совсем не время «городить огород», играя в Перлока Хуфса. Ладно, я полетела. Ещё много дел предстоит сделать: надо проведать Твай, а заодно рассказать ей про пропажу Флаттершай. Попрошу у неё выделить хотя бы десяток стражников для поисков.

Уже взлетая, радужная пегаска крикнула:

– Кстати, Пинки передавала тебе «большой, супер-пупер пламенный привет»!

– Ей тоже, Сахарок! – махая копытом, кричала вслед уносящейся пони фермерша. – Ей тоже!

В установившейся тишине, Эплджек подняла взгляд на рассеивающиеся тучи, за которыми ослепительно сияло синевой безоблачное небо.

– Найдись как можно скорее, Флатт, – произнесла пони…

---

Медсестре Редхарт хотелось спать. Из-под отяжелевших, налитых свинцом век, она смотрела за корпящим, непрестанно вглядывающимся в свиток человеком, который постоянно что-то сверял и сравнивал с другим пергаментом, и удивлялась его выдержке. Рядом с ним сидела белая единорожка-писарь с гривой цвета красного дерева, без передыху строча гусиным пером.

Конечно же, и Редхарт была не лыком шита, по нескольку раз заступая в бессонные дежурства, но… Это было в безвозвратно ушедшее, довоенное время. В данный момент, как безошибочно определила медпони, одна минувшая осадная ночь, с криками раненых и умирающих, по нервам стоит сотни мирных ночей под чарующим светом луны и звездным покрывалом. Розовогривая пони устало закрыла глаза, застилаемые красной пеленой, вслушиваясь в и поныне стоящие в ушах вопли.

Уже более часа один из соправителей, в сопровождении своего личного секретаря и целого штата писцов, налаживал работу по составлению списков погибших и пропавших без вести. Расположившись в приемном покое лазарета, гости из дворца развернули вокруг кипучую деятельность.

– Идите, гражданочка, отдохните, а то на вас лица нет, – не отрываясь от дел, обратился к медсестре управдом, принимая из её копыт очередную кипу папок с документами. – Вы, верно, всю ночь на ногах? Пойдите, поспите где-нибудь, я вас отпускаю и распоряжусь о том, чтобы вас подменили. От вас выйдет больше проку, если вы будете свежи и полны сил, чем от того, что вы останетесь здесь волочиться, как неприкаянная!

– Благодарю вас, Ваше Величество, – заплетающимся языком вяло пробормотала Редхарт, хотя сердце её пело от радости предстоящего сна.

– Идите-идите, – перерывая папку, ответствовал Бунша. – Только перед этим я все же попрошу вас налить мне ещё одну чашку кофе. Арфа Извильевна! Будьте добры, голубушка! Не принесете ли мне капельку чернил…

Иван Васильевич вместе со своими верными помощниками и с Арфой действительно не смыкали глаз всю ночь, но самый пик их активности наступил под утро. К внезапному наступлению зимы посреди лета власти, разумеется, готовы не были, а потому в страшной метели, ознаменовавшей наступление нового дня, по всему Кантерлоту понеслись жеребята, посланные Буншей, разыскивая мало-мальски пригодное топливо. Вскоре после того, как они обежали все подворотни, перед дворцом выросла деревянная гора из старых колес, стульев, хомутов, вывесок и досок. Над Синичьим бульваром застучали топоры. Вскоре теплом наполнился весь промерзший дворец и лазареты, затем казармы бойцов, а после – квартиры и жилища беженцев. Наладив поставку топлива и поставив над всем этим ответственного за добычу, управдом со спокойной душой отправился на Клеверную улицу, дабы заслуженно отдохнуть.

Но отдохнуть ему никто не дал. Вся эта беготня была лишь тем самым карасём, с которого начинается сказочка. Не успел Иван Васильевич присесть на обитое бархатом кресло, дабы перевести дух, как к нему в особняк, где он расположился со своей канцелярией, ворвался гонец.

Крича и ругаясь, однако, не забыв представится, назвав своё имя и чин, гость вихрем ворвался в кабинет, притом смачно наследив, превратив покрывавшие пол седельные ковры – одну из главных гордостей «временно отлучившихся» хозяев дома – в грязное болото. Но то, от чего хозяев хватил бы приступ, нашло лишь малый отзыв в душе человека. Зато нашли пламенный отклик наглость и хамство прибывшего посетителя, отчего Бунша, вскочив с кресла, со всей силы грохнул кулаком по столу, разразившись длинной и сочной тирадой в адрес дерзкого посланника. Пегас умолк, опустив уши и вытянувшись по струнке.

– То-то же! – самодовольно бормотнул Иван Васильевич. – В моем присутствии вы свои эти штуки бросьте!

Как выяснилось чуть позже, гонец прибыл из временного лагеря ополчения Балтимэйра, вставшего у Зеленого дола – небольшого городишки недалеко от столицы. На вопрос управдома, почему они все ещё там, прибывший ответил такой красочной речью в адрес непогоды, что Иван Васильевич поневоле зажмурился. Стукнув по столу кулаком уже второй раз за день, Бунша, веля гостю замолчать, принялся задавать наводящие вопросы притихшему пегасу.

После пяти минут разговора, в ходе которого соправитель по закону гостеприимства напоил курьера лимонным чаем, из речи гонца – если отфильтровать ругань и отбросить прочие «любезности» – стало ясно, что бушующая метель превратила и без того трудные для перехода армии каменистые дороги Королевской горы в «восьмое чудо света» – Старо-Смоленскую дорогу.

Судя по словам прибывшего, «такой мешанины грязи и снега на Эквестрию не обрушивалось со времен Вендиго». Более того – почти нулевая видимость не благоприятствовала передвижению, вынуждая войско стоять на месте. А между тем враг, чья родная стихия – снег, будет не прочь по отдельности разбить подходящие подкрепления противника, который сейчас не опасней слепого котенка. А ко всему прочему, после многочисленных стычек с грифонами среди ополченцев много раненых, требующих срочной медпомощи. В завершении гонец слезно попросил прийти на выручку увязшему в грязи ополчению Балтимэйра.

Отпустив вестового отдохнуть и клятвенно пообещав без промедления выслать ополченцам подмогу, управдом, уже собираясь организовывать план по борьбе с бездорожьем, был прерван стуком в дверь. Через секунду, не дожидаясь ответного «Войдите», в кабинет ввалился багровый пегас в грязном дорожном капюшоне и копьем на боку.

– Бэйлин, к вашим услугам, – коротко бросил он.

Как оказалось, это тоже был гонец, но на этот раз от мэйнхаттонских и лас-пегасуских частей. Речь второго посланника ничем не отличалась от первой, а потому, даже не дав гонцу договорить, Иван Васильевич взашей выгнал его за дверь, на этот раз без всяких обещаний, сказав лишь, что во всем разберется.

«Ералаш какой-то!» – выругавшись, только и подумал Бунша.

Вся загвоздка была в том, что Иван Васильевич совершенно не знал, как бороться с данной напастью, в разрешении которой он так страстно клялся всего несколько минут назад. К вызволению из «грязного» плена незадачливого войска цветных лошадей его жизнь точно не готовила. А потому у управдома-соправителя было три выхода из этой ситуации. Во-первых, понадеяться на русский авось, который Бунша сразу отмел, так как человеком он был исполнительным, и никогда на самотек ничего не пускал. Вторым выходом было расспросить знающего в этом деле человека или пони, или ещё кого-нибудь, но так как в ближайшем окружении были лишь канцелярские «мыши», не видящие дальше своих бумаг и умеющие держать в копытах лишь перо, да клацать по клавишам печатной машинки – этот вариант тоже отметался. И последним – получить желаемое методом импровизации, на что Иван Васильевич и сделал ставку.

Однако дела сами себя не сделают, и управдом-соправитель перво-наперво послал за начальником «рабочей кобылки» – артели пони, набранной из беженцев, преимущественно из Понивиля. Артель на отлично справлялась с любой работой, будь то возведение земляных валов и укреплений, заготовка дров, работа на производстве или копание могил, за что и была любима управдомом.

«Мой партийный вклад», – на манер Николая Островского говаривал Бунша, наблюдая, как спорится работа в копытах пони.

Помня рачительность и рассудительность хозяйственного управдома, пони откликались на любую его просьбу, работая вдвое усерднее и качественнее, а потому не прошло и часа, как над Северным трактом, уходящим в сторону Зеленого дола, и Мэйнхаттонской дорогой застучали молотки и топоры, прокладывая по грязи деревянную гать. По бокам расположились две резервных роты стражников, а в небе, точно стрижи, носились разгонявшие облака пегасы. Следом за быстро возводящимся настилом двинулись лазаретные обозы, спеша на помощь раненым, истекающим кровью бойцам.

Однако на этом мытарства Ивана Васильевича не кончились, плавно переходя в размещение вызволенных из плена раненых и прибывших пегасов Филидельфии, опись военного имущества и подсчет провианта… И вот теперь дела занесли его сюда, в этот лазарет, где он, налаживая работу, связанную с завтрашними похоронами, больше всего боялся, несмотря на всю показную бодрость, уснуть прямо за столом.

Очень изменился Иван Васильевич – управдом, случайно оказавшийся в незнакомом ему мире. Во всем его облике и взгляде больше не чувствовалось забитости и чуждости этому месту. Теперь Бунша, находясь на отдаленном расстоянии от Милославского, как говорится, «расправил крылья», воочию чувствуя себя одним из правителей сей «банановой республики», как именовал эту страну управдом. В его движениях больше не было скованности, и Иван Васильевич, ничем не ограниченный и никем не запуганный, вовсю развернул свою мысль и деятельность, сосредоточив в своих руках всю внутреннюю жизнь столицы и её окрестностей. И если хорошенько подумать, этот мир особо ничем не отличался от его родного в стезе бумажной волокиты и бюрократизма, кое-где даже и превосходя…

– Здрав буди, дьяк! – гаркнуло под ухом задремавшего управдома.

– Что? Что такое?! – вскочив, сонный Бунша принялся высматривать источник звука.

«Всё-таки уснул», – шаря по сторонам взглядом, с неудовольствием подумал управдом. Окончательно продравши глаза, последний увидел перед собой великого государя, опирающегося на свой неизменный посох.

– Здравствуйте, Иван Васильевич! Каким ветром вас к нам, так сказать? – суетясь, поинтересовался управдом. – Чай, кофе не желаете? Да вы садитесь-садитесь…

– Спасибо за предложение лестное, да вот только некогда мне рассиживаться да чаи-кофеи гонять! Дела ждут.

– Да-да-да, сию секунду! Вот-с. Документ с приказом о пожизненном жаловании всем калекам, воинам-ветеранам и их семьям, включая семьи погибших, о котором вы просили, – протягивая царю пергамент, извлеченный из своей завсегдашней папки и не отрываясь от сводки, пробормотал управделами. – Больше не смею вас задерживать, Иван Васильевич.

– Добро, – отдав документ сопровождающему его шерифу, Грозный двинулся к выходу. Бунша долго провожал фигуру царя взглядом, и только когда силуэт грозного самодержца совсем пропал из виду, снова вернулся к своим спискам. Дела сами себя не сделают.

---

– Стоять! Ни с места! – Хриплый голос разорвал метельное головокружение, явно обращаясь к перепуганной розовогривой пегаске. По крайней мере, рядом с собой Флаттершай никого не видела. Если быть честным, она вообще ничего не видела, прячась от хриплого выкрика и его наверняка страшного обладателя за своей роскошной гривой. – Ну-ка, подсветите мне тут…

На кобылку, отведя её розовые космы, незлобным взглядом уставился пожилой пони благородной наружности, чья белая масть хорошо сливалась с кружащей позади метелью. Фонарь освещал его коротко стриженную гриву, теплую накидку и копье на боку. На его плече Флаттершай различила, судя по всему, номер полка и полустертую надпись «Балтимэйр».

– Ты откуда здесь взялась, красавица? – закончив осмотр задержанной, с нотками удивления в голосе поинтересовался начальник караула. – Местные, вроде, все сбежали, вокруг – ни души. И тут на тебе! Тебя метелью, что ли, принесло?

Ответом ему было лишь невнятное, переходящее в писк бормотание.

– Погромче, будьте так любезны, – навострив ухо, чуть приблизился к кобылке жеребец.

В ответ на действия караульного, пегаска ещё больше отодвинулась от вопрошающего, пронзительно пискнув.

– Это ещё что за выверты? – раздраженно протянул белый пони. – Почему молчим? Язык прикусила?

Тишина.

– Сэр, мне кажется, так мы ничего не добьемся. Может, отведем её в штаб, а там уже пусть Тандер Хаммер с ней разбирается – что это за птица, – подал голос один из караульных, обращаясь к своему начальнику. – Да и обстановка там более благоприятная, – и уже про себя добавил: «Будь прокляты те вендиго, что устроили такой кошмар. И куда только кантерлотские снобы смотрят…»

– Верно. Не нашего это ума дела. Да и дипломаты мы с тобой никудышные, – согласился с солдатом жеребец. – Эй, там! Сильвер Стоун, Ред Хант, ко мне! Вот эту вот особу доставьте прямиком в штаб армии, да накиньте на неё хоть плащ – околеет ведь, вишь, как дрожит! Смотрите, отвечаете за неё головой.

– …а затем вас, как я понял, оставили у Вороньего хребта, – многозначительно подвел командующий ополчением Балтимэйра Тандер Хаммер, лично допрашивающий Флаттершай. – И вот вы здесь, задержаны моим караулом и сопровождены сюда.

– Всё так, – тихо ответила пегаска, прикладываясь к горячему стакану с бодрящим напитком. В жарко натопленной палатке, в дружественной обстановке кобылка быстро оттаяла, разговорившись с главнокомандующим – средних лет жеребцом черной, с серебристым отливом масти. Тандер постоянно шутил, подбадривая застенчивую пони, и зорко следил за тем, чтобы её чашка всегда оставалась наполненной до краев. Вазочка с непонятно откуда взявшимся в полевых условиях печеньем прекрасно дополняла идиллию уюта.

– Это очень хорошо, что вы наткнулись именно на нас, – недобро усмехнувшись, посерьезнел Хаммер. – Вокруг нас, выжидая подходящего момента, слоняется не одна шайка грифонов-головорезов. Страшно подумать о том, что они бы сделали с одним из Элементов Гармонии… А может уже и основные силы пернатых мешков окружают нас со всех сторон?

Флаттершай заметно поежилась, словно её обдало ледяным ветром с улицы.

– Именно, дорогая Флаттершай. – Похоже, сей жест не прошел незамеченным. – Мы не видим ничего на расстоянии вытянутого копыта, не единожды патрули не возвращались из своих караулов, множество больных и раненых после стычек с грифонами требуют срочной помощи, с учётом того, что медикаментов критически не хватает… Да ещё и в Кантерлоте сидят на крупе, не желая прислать никакой подмоги, вендиго их побери! Уже второго гонца посылаю – всё без толку!

– Кантерлот очень сильно пострадал после прошедшей ночи, – тихо, но твёрдо сказала Флатт, – и я уверенна, что нас там не забыли. Дайте им немного времени – и помощь придёт. А что насчёт грифонов… – пегаска, ненадолго замолчав, слегка покраснела. – Главный грифон сказал, что их основные силы получили приказ отступать, а оставшиеся в горах дезертиры разобщены, и сильный удар нанести не смогут.

На этот раз Флаттершай замолчала надолго, лишь изредка звеня серебряным подстаканником. Тандер Хаммер обдумывал сказанное.

– Ладно, доверимся вам, мисс Флаттершай, – наконец, изрек он. – А пока мы вам подыщем место, а вас самих определим в наш лазарет. Думаю, ваши добрые копыта и слова не одного бойца поднимут, – на этих словах жеребец искренне улыбнулся. – Пони вы точно в обиду не дадите. А что до Кантерлота – здесь уже положимся…

– Сэр, разрешите доложить! – В штаб ворвался тот самый начальник караула, чьи солдаты привели розовогривую пегаску сюда.

– Что случилось, Сандсторм? – поинтересовался прерванный главнокомандующий.

– Метель! Метель почти затихла! – радостно выпалил седой жеребец. Чуть отвернувшись, он даже украдкой смахнул набежавшую слезу.

– Самая радостная новость за последнее время! А что это за шум? – поинтересовался не менее обрадованный Тандер.

И действительно, вдалеке слышался перестук молотков и радостный гул голосов, неумолимо приближающийся к лагерю.

– А это наша долгожданная помощь из Кантерлота! – воодушевленно закончил жеребец-караульный.

Тандер Хаммер посмотрел на Флаттершай. Та подняла на него свои большие бирюзовые глаза, в которых переливался яркий послеполуденный свет бившего в небольшие окошки шатра солнца. И широко улыбнулась…

---

Золотые лучи вечернего солнца мягко грели шкурку лавандового аликорна, отдыхавшего на своём ложе. Время текло предательски медленно, а грозный самодержец всё ещё не появлялся. Почти ежеминутно Твайлайт отправляла свою служанку в коридор, дабы посмотреть, не идет ли столь желаемый сейчас собеседник. Но каждый раз прислуга сокрушенно качала головой.

Ближе к полудню Твайлайт окончательно очнулась ото сна, и силы уверенно начали к ней возвращаться. Через несколько часов придворный лекарь разрешил ей встать и пройтись в сторону балкона, чей мрамор порозовел в предзакатном свете. Кобылка терпеливо ждала. Твайлайт, коротая время и основываясь на том, что знает прислуга, строила теории одна другой хлеще, и вскоре была вынуждена оставить это занятие, переключившись на более важный для неё вопрос: что дальше?

Что ждёт её и Эквестрию в обозримом будущем? Когда закончится война? И как потечет жизнь государства, коим уже тысячу лет правили бессмертные Сёстры, а сейчас – человек? В голове витали сотни вопросов, ответы на которые принцесса надеялась получить у Ивана Васильевича. Но последнего до сих пор не наблюдалось.

Конечно, принцесса Спаркл отчетливо понимала, что дел у государя по горло, но…если Селестия не идет к солнцу, значит, солнце пойдет к Селестии.

Знаком приказав прислуге остаться в покоях, лавандовая кобылка двинулась по направлению к тронному залу, стремясь разыскать царя. Уже на подходе она услышала звуки работы, как будто что-то усердно волочили по дворцовому паркету. Ускорив движение, аликорн обомлела: трон Селестии и Луны, словно паривший над залом и всей Эквестрией… сдвигали в тёмный угол безвременья. В Твайлайт что-то словно переклинило, а к горлу подкатил ком – будто с этим троном, уносимым работягами в пустой серый угол за ненадобностью, уходило то, что никогда уж не вернется вновь. Одиноко теперь возвышался её собственный трон над залом, словно ища поддержки. А вносимый мастерами простой, но со вкусом сделанный престол, предназначающийся, судя по всему, точно не для пони, всем своим существом говорил – грядут перемены. Ему вторили кантерлотские колокола, разнося свой печальный звон-панихиду над всей вселенной, провожая в последний путь уснувших вечным сном…

Глава 6: Свет золотой луны

Потоки тёплого воздуха мягко ласкали крылья ночной принцессы. Слившаяся с ночным небом аликорн стремительно неслась над полями и лесами, наслаждаясь непередаваемым чувством свободного полёта. Полная луна освещала путь принцессе ночи, а ветер пел ей свою шальную песнь про горькую полынь дорог и дальний путь странника к заветному краю.

Несмотря на то, что прогулки по небесной сфере отнимали у принцессы много сил, взамен они давали кобылице отличную возможность выплеснуть накопившуюся за время отдыха и сна энергию. Маячившие внизу тёплые огоньки дальних деревень своим уютом ничем не уступали свету разноцветных фонариков, коими обычно украшались улицы селений близ Королевской горы. Моментами Луне даже казалось, что она сейчас в Эквестрии, а лежащие под крылом тихие долины и перелески есть ничто иное, как её угодья, в коих она повелительница снов, что каждую ночь расстилает на небе звездное покрывало. Но суровая реальность тут же давала о себе знать непривычной тяжестью в крыльях, разрезающих лишенное магии воздушное пространство.

Вдали, на водной глади небольшого озерца на краю леса – цели сегодняшнего визита аликорна – золотым бликом свернуло отражение ночного светила. Луна, забрав вправо, мягко опустилась на землю. Вокруг стояла полная тишина, нарушаемая лишь стрекотом сверчков да далёким плачем гармоники у реки. Спокойная поверхность воды изредка колыхалась под лёгкими дуновениями, а у кромки берега в весёлом танце, создавая ореол таинственности, кружились светлячки.

В низине, на выпасе, гулял колхозный табун. Лошади лениво щипали траву, чуть дальше гостеприимно горел огонёк пастушьего костра.

Луна прошествовала вдоль берега, взгромоздившись на большой серый камень под плакучей ивой, склонившейся своими косами к самой озерной глади.

Последние несколько дней для принцессы прошли в отдыхе и медитации, осмыслении странных сновидений, кои стали навещать кобылицу почти каждую ночь. Луна чувствовала, что в оставленной ею Эквестрии происходит нечто страшное, нечто… изменчивое. Неудивительно, что перемены родного мира как ничто другое будоражили душу ночной принцессы, вселяя в неё нетерпение и острое желание скорее вернуться обратно, дабы, как и подобает истинному монарху и любящей матери своих поданных, быть с ними в трудную минуту.

Но только не сейчас... Царящее вокруг умиротворение и гармония природы заглушали чувства Луны, унося все насущные проблемы вдаль. Всё исчезло, оставив принцессу наедине с окружающим лесом, с тихим шелестом травы, с завораживающей пляской светлячков. Один на один с бездонным небом.

«Только я, – подумала пони, глядя в своё отражение в водной глади. – И никого более…»

Случайности не случайны – вот что за столетия на горьком опыте твёрдо познала кобылица. А потому назвать её попадание в это место простым стечением обстоятельств было бы в высшей степени глупо. Но тогда для чего она здесь? В чём была цель тех или Того, кто распоряжается чужими судьбами?

«Зачем?» – уже не раз вопрошала себя принцесса, но ответом ей было лишь молчание. Молчание её внутреннего «Я», похороненного под пластами воспоминаний.

Луна, словно вышедшая из транса, оглянулась по сторонам. Вокруг шумел всё тот же лес, а над головой было всё тоже звёздное небо.

Принцесса вспомнила Эквестрию. Эквестрию, ещё не омрачённую изгнанием Найтмер Мун; страну, где такими же лунными прекрасными ночами, наедине сама с собой, она размышляла под светом звёзд. О чём? О поданных, не благодарных к её трудам? О закрывающей небесные светила тени, что простиралась от трона царственной сестры? А может, о самой Селестии?

До того спокойная гладь озера пошла рябью, словно некто невидимый чёрным крылом потревожил покой воды. Подобно мыслям, стремительно летящим сквозь сон, перед Луной полетели картины её жизни, до того пылившиеся в дальней галерее памяти, а ныне обновлённые и представленные на показ неизвестным реставратором…

---

– Ты звал меня, Старсвирл? – раздался в темноте мягкий словно перезвон серебряных колокольчиков голос.

Брередон. Вересковый холм. Ах, какой красивый отсюда по ночам открывался вид на Феран, на обрамляющее его море зелени Вечнодикого леса! Всего несколько миль от городской черты, и ты тет-а-тет с самим собой, оставив позади себя шумную, погрязшую в интригах и сплетнях столицу. Про холм этот среди пони ходили нехорошие слухи, словно и не холм это вовсе, а могильный курган – наследие эпохи Вендиго. Но Луну эти россказни никак не волновали.

Лёгкий ветерок приятно холодил шерстку, а дивный запах вереска и огромное, словно чёрный бархат с возлежащими на нём драгоценностями в ювелирной лавке, небо просто сводили с ума. Когда ночной принцессе наскучивала давящая атмосфера дворца, когда душа просилась в объятья ночи, а мысли требовали привести их в порядок, Луна покидала свои покои и летела сюда. О том, что это место служило ей храмом уединения, знали лишь двое: лучший и ближайший друг принцессы, могущественный маг Старсвирл, да верная служанка.

– Мир тебе, Луна, – словно не слыша вопроса царственной принцессы, приветствовал Её Высочество великий чародей.

– Прости, сегодня был не самый лучший день, – примирительно сказала кобылица. – Здравствуй, Старсвирл.

– Что случилось? – изогнув бровь, поинтересовался старый волшебник. – Неужели… снова?

– Да, и на этот раз Тия сорвалась на крик. – Было видно, что принцесса ночи крайне не желала беседовать на столь неприятную для неё тему. По крайней мере – сейчас. А потому, избегая дальнейших расспросов, Луна аккуратно перевела разговор в другое русло. – Так о чём ты хотел мне поведать?

– На днях я разбирал древние свитки в Санс-Тауэре, так сказать, копался в пыли…

Старсвирл не спеша присел на покатый камень, извлекая из-под мантии свою излюбленную трубку вишневого дерева. Вспыхнуло пламя, и сизый, словно от сигнального огня дым кольцами устремился в звёздное небо.

– …И ненароком задел висящий на стене факел. Старость не радость, верно? – добродушно хохотнул единорог. Однако присмотревшись, за добрым как у рассеянного дедушки взглядом можно было обнаружить пытливый и внимательный взор. – Вместе с креплением, наружу из стены вывалилось несколько кирпичей. Изучив древнюю кладку, я пришёл к выводу, что обнаружил тайник, и спустя несколько минут в моих копытах уже возлежал небольшой, отделанный гелиодором ларь. Некогда этот камень считался королевским, обладая чарами и светом самого солнца, а потому несложно было догадаться о ценности моей находки…

Со стороны Королевской горы внезапно подул порывистый ветер, принесший с собой тёмные штормовые тучи. Великий чародей сидел, словно вылитый из камня, и только холодные порывы колыхали его мантию и пряди белоснежной бороды. Его потяжелевший взор был направлен в сторону Ферана.

– В ларе покоились ветхие, почти истлевшие манускрипты, рассказывающие о давних, похороненных в прошлом событиях, – на лбу чародея пролегла глубокая линия.

– И о чём же они тебе поведали? – с неподдельным интересом тихо спросила Луна.

– О древнем культе, что некогда управлял солнцем и луной, – странно растягивая слова, изрёк маг. – Об ордене Двух Светил…

– Двух Светил? – что-то тёмное и давно забытое шевельнулось в душе лунной принцессы холодным змеем. – Да, рассадник тёмной магии Вендиго, сеющей семена раздора среди народов пони. Эти безумцы возжелали ввергнуть Эквестрию в пучину хаоса, провозгласив царство Дискорда, припоминаю…

Луна отнюдь не видела глаз своего собеседника, но буквально ощущала на себе его давящий взор.

– Мы с сестрой смогли одолеть их, навсегда обезопасив от их присутствия наше государство, и восстановили попранную гармонию. – Казалось, словно и не принцесса говорит эти слова, а некто другой управляет её голосовыми связками, словно суфлёр, дублируя давно заученную речи. Некая недосказанность, неясность скользила в каждом слове, в каждой интонации... Но вместе с тем, принцесса ночи определенно говорила правду. Старсвирл хмурился всё больше. – Враг был силён, а потому было необходимо нанести сокрушающий, тщательно спланированный удар. Для этого нам понадобилось изучить врага вдоль и поперёк. И в этом нам помогло наше детство, проведенное в цитадели…

– Не поведаешь ли мне – охочему до таких рассказов старику – столь интересную историю? – Деланно облокотившись о камень и всем своим видом показывая недюжинный интерес, попросил старый волшебник.

– Хорошо, – согласилась Луна. – С самого своего рождения мы с сестрой обладали великой силой. Мы были избраны миром для поддержания гармонии и природного баланса, о чём и прознали верные адепты ордена Двух Светил. Ещё в отрочестве, благодаря их связям при дворе, я и Тия оказались в плену у ордена…

– Каково это было? – уточняя и делая соответствующую заметку в блокноте памяти, спросил Старсвирл.

– На условия содержания, еду, одежду и отношение к нам не было причин жаловаться. Мы могли гулять на свежем воздухе в саду ордена, любой уголок цитадели был открыт нам. Но… – Луна ненадолго замолчала, словно силясь что-то вспомнить. – Это была золотая клетка, – твёрдо и решительно заговорила принцесса ночи. Перемена в тоне речи не ускользнула от мага. – Адепты пытались использовать наши силы в осуществлении своего плана по ввержению Эквестрии в хаос, но мы смогли вырваться, совершив побег…

– …И собрав армию сторонников, штурмом двинулись на Феран, – продолжала кобылица. – Гарнизон перешёл на нашу сторону, а потому очень скоро столица была за нами. Ворвавшись в логово врага, у нас получилось сорвать его планы, – на этом месте Луна запнулась, однако секундой позже, как ни в чём не бывало, продолжила рассказ. – Приспешники ордена были подвержены справедливому суду, а сосредоточение их силы – храм культа Светил – сравняли с землёй. На древней кладке святилища безумцев в тот день горел яркий огонь, в котором исчезли все их дисгармоничные учения и труды, обратились в пепел древние фолианты и свитки…

По изумрудному морю, окружающим Брередон, пробежала волна.

– Этот огонь, подобно восходящему солнцу, послужил рассветом новой эпохи, став для другой – закатом… – В голосе принцессы ночи промелькнули почти незаметные даже чуткому слуху нотки гнева и зависти.

Долгое время великий чародей и Её Высочество сидели молча. Взгляд Луны, до того подобный почти потухшему костру, разгорался с новой силой, потревоженный огнём памяти давно канувших в лету событий; взгляд же Старсвирла был глубоко задумчив. Небо на востоке стало постепенно окрашиваться в нежно-розовые тона, а со стороны ближайшей деревни донеслись крики петуха. Ночь уступала дню его законное в круговороте вещей место.

– Скоро рассвет, – оторвавшись от раздумий, подвёл черту маг.

– Да, мне надо спешить опустить луну, – вставая с подмятой травы, согласилась кобылица.

– Что ж, не смею задерживать. – Вслед за Луной, Старсвирл поднялся со своего импровизированного сиденья, надевая на голову остроконечную шляпу. – Спасибо за столь увлекательное путешествие во времени. Надеюсь, сегодняшняя ночь повторится вновь… – с привычной для него загадочностью произнёс маг.

– Всегда пожалуйста. Доброго дня! – Уже на лету попрощалась принцесса. – Кстати, ты так и не рассказал, что было в том ларе!

– Большая часть документов обратилась в труху, – Нотки сожаления и разочарования прозвучали в голосе старого волшебника. – В свитках что помладше – лишь малозначимые факты и сведения. Словом, ничего интересного и достойного внимания, – намекая на то, что разговор закончен, подытожил маг. – Надеюсь, у вас с сестрой всё образуется, и ты как можно реже будешь приходить на это место с такими тёмными мыслями. А пока – хороших сновидений!

Помахав на прощание копытом, старый волшебник исчез в вспышке света…

---

– Ты что там, уснул? Давай быстрее! – звонкий девичий голос пробудил Луну от воспоминаний. Со стороны еле заметной полевой тропки, ведущей в деревню, послышались торопливые шаги.

– Да иду я, иду, – под мерный перестук бидонов недовольно отвечали ей. – Вечно ты, Славь, куда-то несёшься, чем-то занята, что даже на мир вокруг тебя внимания не остаётся. А ты только посмотри, какая над головой красота! Сказка, а не небо! Сколько живу, а подобного никогда не видал…

«Да, принёс вас дискорд на мою голову», – затравленно меча взглядом в поисках укрытия, размышляла принцесса. Кусты ивняка отлично подошли на роль временного убежища и наблюдательного пункта, и через мгновенье Луна уже занимала позицию поудобней, стараясь не шуметь.

– У вас там, в вашей Москве, даже неба иногда не видно, что уж про такое говорить. А мы к эдаким чудесам привычные. Временами вот даже завидно тебе становится, – девочка усмехнулась. – А что несусь – так обязанности у меня большие, председателем возложенные, вот я вся и в делах… Но ночь сегодня красивая, это да, – мечтательно продолжала она. Однако через мгновенье к её голосу вновь вернулись командные нотки. – И тем не менее, это далеко не повод считать ворон, когда позади нас – вверенное нам стадо!

Невидимые дотоле нарушители покоя резко повернули в сторону озерца, и вот на берегу показались двоё. Девушка лет семнадцати стремительно шла впереди, отчего её платье развивалось под порывами налетающего ветра. На плечи была бережно накинута лёгкая кофточка. С решительным видом она тащила плетущегося позади парня – навскидку своего ровесника, несущего облезлые бидоны.

– Да ну брось, мы одна нога здесь, а другая – там! И что вообще такого может случиться в столь расчудесную ночь? – недоуменно бросил парень, с невозмутимым видом склоняясь к воде.

«Где-то я уже это слышала, – подумала пони, роясь в дальних закромах своей памяти. – Нет, не припомню».

– И вообще: Митрий Анисимович опытный пастух, а там ещё и ребята на подхвате, так что причин для беспокойства нет, – между тем продолжал он, не спеша промывая бидоны.

– Митрию Анисимовичу уже почти девяносто минуло, более того – он глух, как тетерев, – отрезала Славя. – Именно поэтому нас и послали в поле, поручив такое ответственное дело…

– Ладно-ладно, убедила, – сдался, наконец, студент. – Дай только передохну немного, и пойдём обратно.

– Хорошо, – Девушка присела рядом. – Но только недолго.

«Я очень надеюсь, что это «недолго» не растянется на ближайший час, – недовольно подумала принцесса. – И что вообще им здесь в такую рань понадобилось?»

– Как тебе тут у нас, в деревне? – неожиданно спросила колхозница, теребя пальцами свою косу.

– Никогда бы не подумал, что здесь, за городом, так красиво. Будто бы в другой мир попал, – немного подумав, ответил парень.

Луна не могла не согласиться.

– А уж столько причуд и диковин тут увидел – не счесть! Коровы, свиньи, лошади… Кстати, а вправду тут у вас синяя лошадь обретается?

– Синяя лошадь? – переспросила Славя.

«Синяя лошадь?! – почти вслух выпалила принцесса, насторожив уши. – Уж, не про меня ли речь?»

– Да мне об этом все уши сокурсник прожужжал. Он здесь, в соседнем Богоборцево, вкалывает во благо рабочих и крестьян, – увлеченно заговорил студент. – Только и слышишь от него: синяя лошадь, синяя лошадь… Дескать, черти у них там появились, всю деревню на уши поставили, да звоном колокольным давно сброшенных колоколов забавлялись.

– Твой сокурсник – великий фантазёр! – рассмеялась девушка, поминутно смахивая набегающие слёзы. – Чушь, да и только!

Недобрый треск ломаемого ивняка раздался со стороны, что, впрочем, никак не подействовало на смеющуюся колхозницу и её компаньона, видимо, за столь интересным разговором забывших о вверенном стаде, о великой ответственности, возложенной на хрупкие плечи молодого поколения страны победившего социализма, и о подслеповатом пастухе Митрие Анисимовиче.

– Ну, говорят, вся деревня видела…

Дальше ночная принцесса уже не особо вслушивалась в болтовню сладкой парочки, решив заняться более полезным делом, вернувшись к своим воспоминаниям.

«Несложно было догадаться о ценности моей находки… – неприятно отдавая в висках, зазвучал в голове голос старого мага. – Большая часть обратилась в труху… Малозначимые факты и сведения… Ничего интересного и достойного внимания, словом…»

Сейчас уже несложно было догадаться, что Старсвирл в ту далёкую ночь что-то утаил от Луны, чьё внимание тогда было отвлечено, как казалось принцессе, более значимыми вещами. Подозрительное и скрытное поведение, общая недосказанность, расспросы…

«Что же было в том ларе, Старсвирл? Разве способны были «малозначимые факты и сведения» о столь неопределенной странице истории, как канувший в лету орден, приковать к себе твой расчётливый и пытливый ум? Месяцы работ и тайная деятельность, о которой даже я – твоя близкая подруга – узнала не сразу… Таинственный орден Двух Светил, о котором я знаю всё, и в то же время ничего не знаю; непонятные аудиенции с Тией…»

Словно потревоженные неосторожной рукой, коловертью завертелись плакучие косы ивы, разбрасывая во все стороны капельки влаги. Вывод напрашивался сам собой…

«Вне сомнений – всё это, так или иначе, связанно с твоей смертью, Старсвирл».

– Слышишь?! – напряженно, словно до предела натянутая тетива, раздался голос Слави.

– Что именно? – начал было студент, но был прерван девушкой, велевшей ему замолчать.

Поначалу, в ночной тишине и вправду не было ничего слышно, кроме надрывных воплей выпи да переливистого пения иволги. Однако вскоре, словно от земли, послышался постепенно нарастающий мощный, утробный гул. Гул сотен копыт, устремившихся к дальней кромке леса…

– Смотри! Стадо! – закричала исполнительная колхозница, указывая рукой туда, где ёще недавно мирным пламенем горел костёр, освещая пастушью стоянку. Ныне всё было погружено во мрак, и казалось, сама тьма шевелилась, поглощая лошадей, чей прощальный топот разносился над нивами.

– Что такое? Где? – всё ещё не понимая, что происходит, вертелся вокруг неё студент.

– Бежим! – В глазах девушки плескался необъятный ужас. Побросав бидоны, двоё устремились к уходящему под покровом ночи колхозному имуществу, совершенно не замечая парящего над ними тёмного силуэта.

С высоты птичьего полёта, Луна прекрасно обозревала пойменные луга и поля, потонувшие в громком перестуке копыт. В едином порыве, подобно половодной реке весной, лошади неслись вдаль. На первый взгляд неукротимым табуном никто не управлял, однако присмотревшись, по краям можно было заметить тёмные силуэты всадников, проворно снующих туда-сюда и направляющих движение этой могучей, казалось бы, неумолимой силы.

«Пожалуй, пастухам и фермерам Эквестрии есть чему поучиться у людей», – вспоминая способ ведения хозяйства пони Дикого Запада, подметила принцесса. – Так ловко управлять таким огромным табуном, довольствуясь лишь лунным светом – высший пилотаж, как по мне».

Неподдельный интерес охватил ночную принцессу, следовавшую за теперь уже потерявшейся среди этой бешеной скачки нерадивой парой. Впрочем, о них Луна совершенно забыла, полностью поглощенная открывшимся перед ней зрелищем великого ограбления: от огромного количества лошадей, скачущих нос к носу, захватывало дух.

Аккуратно, стараясь не шуметь, принцесса ночи снизилась, желая разглядеть таинственных похитителей получше. Один из них как раз неспешным карьером проскакал совсем рядом, лениво натягивая поводья чёрного вороного коня на себя. Из темноты на несущееся лошадиное стадо взирали горящие лихорадочным жадным блеском глаза приземистого седока, широкий с горбинкой нос и белозубую улыбку которого освещал бледный лунный свет. Алая рубаха ярким пламенем горела во мраке черного леса. Чёрные, курчавые волосы смуглолицего наездника сливались с тёмным небом.

Постепенно лошадиный поток иссякал. Позади раздался запоздалый холостой выстрел пастушьего ружья, бьющий тревогу. Погонщик, стеганув коня хворостиной и лениво сплюнув, поскакал за уходящим табуном. Вслед за ним устремилась и Луна…

Спустя полчаса полёта, на горизонте замелькали яркие огоньки, а чуткий слух ночной принцессы уловил звуки волынки. Уже порядком уставшая кобылица оживилась, прибавив ходу за уходящим к дальней кромке леса стадом.

По мере приближения взору Луны предстал огромный лагерь, освещаемый заревом костров. Шпили и разноцветные крыши шатров устилались до самого леса. К звёздному небу под приятный аккомпанемент гитары и скрипки неслись весёлые песни и смех танцующих в лихой пляске у огня людей. Со стороны примыкающей к табору берёзовой рощи слышался несмолкаемый стук кузнечного молота походной кузни. Суета и оживление царило в цыганском лагере, где ни днём, ни ночью не смолкала вольная и свободолюбивая жизнь.

Небольшой холм с колосящейся зелёной травой стал отличным местом для посадки. Отсюда сверкающий огнями табор лежал как на копыте.

Ветер донёс до принцессы знакомый запах яблок. Тот неповторимый аромат, что улавливали её ноздри всякий раз, когда она прогуливалась по аллеи Сладкого Плода в тени плодоносящих яблонь, ныне закатных в кантерлотскую брусчатку. И вот, перед глазами ночной принцессы уже не воровской лагерь, а летняя резиденция Её Высочеств – Кантерлот, небольшой, недавно основанный город, нарядно расцвеченный флажками и разноцветными шатрами приезжих купцов по случаю годовщины дня своего основания…

Небольшие тихие улочки утопающих в зелени окраин Кантерлота плавно сменялись на более просторные, центральные улицы, украшенные яркими лентами. От пёстрых шатров, палаток, фургонов и кибиток несутся зазывающие голоса торговцем разными сладостями и различными диковинками. Не смолкают жеребячий смех и довольный хохот переговаривающихся покупателей, пришедших на ежегодную ярмарку. Запах свежей выпечки приятно щекочет ноздри, приглашая отведать кусочек другой, запивая кружкой ароматного верескового мёда.

– Только сегодня, дорогие жители славного города Кантерлота, у вас есть возможность…

– Сбиваешь все мишени – Большая медведица твоя!

Луна не любила шум столицы. Как и не любила помпезность и наносную фальшь столичных празднеств, утопленных в «торжественной болтовне», как с презрением называла ночная принцесса праздные речи чиновников и градоначальников Ферана. А потому среди цветущих высокогорных лугов она чувствовала себя свободной от подобного рода лицемерия. Здесь не было сияющей доспехами гвардии, марширующей на параде и прекрасного салюта вечером, но… искренностью и сельской простотой дышал этот праздник, а потому столь редкое чувство умиротворения и лёгкости ничем не обремененной души всегда сопутствовали принцессе ночи, прогуливающейся по нарядным кантерлотским улицам.

Похожее чувство Луна испытывала и сейчас, глядя на живущей своей вольной как ветер жизнью цыганский лагерь.

– А ты чего это тут расселась? Отбилась, поди? – раздался позади хрипловатый голос. – Ну-ка, ну-ка! Гоп-гоп!

Последовавший вслед за этим хлесткий удар по крупу окончательно разрушил былое спокойствие…

Глава 7: Цена жизни

– Дейси, твоя очередь быть Найтмер Мун! – громко заявил жеребёнок, тыча копытом в сторону бойкой персиковой пегаски с взъерошенными перьями.

– Как?! Я же только что водила!

– Да, но… У тебя так здорово получается! – выпалил он и был тут же поддержан всей компанией, дружно закивавшей в знак одобрения. – Ну побудь Лунной Пони ещё разок!

Пегаска нахмурилась, придав своей мордочке самое серьёзное выражение, на которое была способна, и обвела взглядом окруживших её пони.

– Ладно, – задорно улыбнулась она. – Но только разок!

В воздухе раздались ликующие крики клаудсдэйлской жеребятни, а громко оглашённое «Солнце быстро опустилось…», символизирующее начало обратного отчёта, заставило их чуть ли не с визгом разлететься по сторонам.

– …Зло ночное пробудилось.

В небе полная луна

Звёздами окружена.

Убегай, спасайся, пони,

Под кроватью спрячься в доме,

Коль не хочешь до рассвета

Для Кошмара стать обедом...

Протараторив давно заученную песенку, Дейси открыла глаза. Её взор вовсе не горел бирюзой, да и летней полдень со стоящим в зените солнцем не слишком-то смахивал на ночь, но в представлении попрятавшихся жеребят было именно так: она – Найтмер Мун, страх народа эквестрийского, выходит на ночную охоту… уже третий раз за последний час.

Если в центре Клаудсдейл больше походил на окружённый небесным океаном материк, то на окраинах это был причудливый архипелаг из маленьких обжитых или необитаемых островков, сотканных из облачной материи. Они располагали уймой укромных местечек, где можно было спрятаться, так что, не напрягая крылья, здесь вряд ли удастся отыскать хоть кого-нибудь.

Взмыв вверх, пегаска начала высматривать пони, подходивших на роль первых жертв Кошмара.

Время от времени в воздухе улавливался приятный запах озона, тянувшийся прямо из здания погодной фабрики. В ушах раздавалась знакомая всем пегасам песня ветра.

Сложно сказать, что приносило Дейси больше удовольствия – полёт под ласковым летним солнцем или же ни с чем не сравнимая беззаботность детства. Поглощённая приятными чувствами, она напрочь забыла об игре, как и обо всём на свете. Пегаска просто наслаждалась каждым мигом, в истоме зажмурив глаза.

Но идиллия была нарушена: небесный город накрыла тень.

Почему? Почему она так боится посмотреть вверх, словно и не тучи вовсе заслонили собой солнечный диск, а тело исполинского чудовища? В мгновение ока мир потерял свои яркие краски, и лёгкость на душе сменилась тревогой. Дейси развернулась и что есть духу помчалась в сторону Клаудсдейла, подальше от окраин, но сколько бы не разрывали воздух её крылья, он не приближался.

Раздался гром, мало походящий на грозовой, и необъяснимый страх буквально захлестнул пони, лишая возможности думать, двигаться, дышать. Она даже не была уверена, бьётся ли ещё в груди её сердце.

За первым громовым раскатом последовал второй, и Дейси к ужасу своему увидела, как белоснежных улиц небесного города коснулись тяжёлые капли алого дождя…

– Дейси, наконец ты очнулась! – раздался до боли знакомый голос. Пегаска оторвала голову от грубой поверхности стола, на котором по непонятным причинам умудрилась заснуть, и увидела, что над ней застыл бледно серый, как предрассветная дымка, жеребец. Все её страхи в тот же миг поспешно отступили. – Что с тобой, Дейси? Ты так кричала…

– Кошмары, капитан, – невольно улыбнулась она. – Всего лишь кошмары…

Осмотревшись по сторонам, кобылка обнаружила, что находится в комнате отдыха, расположенной на одном из ярусов её родной пограничной башни. Треск пламени в никогда не гаснущем камине, обрывки пустых разговоров, аромат заваренного чая, Ларес…

– Что это с твоими глазами? – поинтересовался жеребец, вглядываясь в пони. – Ты плачешь?

– Нет-нет, что ты… – откликнулась Дейси, выйдя из прострации. – Просто я очень соскучилась...

Пегас маховым пером крыла бережно смахнул слёзы, сбегающие по щёкам кобылки.

– Ларес, ты ведь никуда не исчезнешь, правда? – слова сами собой срывались с её губ. Сейчас, будучи в безопасности, она всё ещё чего-то боялась. Знать бы, чего именно…

На заданный вопрос капитан ничего не ответил, лишь тенью грусти омрачился его взор. Казалось, уста его скованы печатью, запрещающей сказать что-то важное; то, что по какой-то причине Дейси не поймёт и, возможно, не захочет принять.

– Почему ты молчишь? – испугано пролепетала пегаска. – Ларес, прошу, не молчи!

– Последняя дорога, Дейси, – тихо и спокойно произнёс он. – Каждого однажды окликнет последняя дорога, и нельзя не подчиниться её зову…

Комната вместе со всеми её обитателями растворилась в шелесте раздавшихся слов. Над головой распростёрло холодные объятья безжизненное как могильная плита небо. Тёмные грозовые тучи время от времени сотрясали пространство глухим рокотом, на уровне инстинктов пробуждавшим в пегаске слепую ненависть, а за спиной стоящего перед ней Лареса возник нескончаемый поток пони, необратимой поступью шествовавших к линии горизонта. Среди них она видела своих боевых товарищей, друзей и командиров… словом, всех, с кем делила беды и радости всю сознательную жизнь.

Нет, Дейси не хотелось услышать ответ на вопрос, куда они идут. Все её мысли перемешались и лишились всякой ясности. Осталось лишь тяжелое предчувствие недоброго.

– Не уходи, – шептала она, – не надо.

– Мы не можем выбирать. Не сейчас, – Ларес медленно отдалялся, намереваясь присоединиться к остальным. – Дейси, я должен идти. Есть вещи сильнее наших желаний…

– Тогда… Тогда возьми меня с собой! – вскричала кобылка, непокорно расправив крылья. – Ты знаешь, что моё место всегда было рядом со всеми вами… рядом с тобой. И никак иначе!

– Однажды так и будет, – ответил на это пегас, – но не сейчас. Твоё время ещё не пришло.

Она не могла ни заставить его остаться, ни пойти вместе с ним, и просто бежала за серым строем, частью которого стал Ларес. Начавшийся ливень сёк её тело ледяными плетями, но пегаска не сбавляла бег.

Напрасно она звала его. Зря заглядывала в отрешённые стеклянные глаза каждого пони, надеясь признать среди них одного единственного. Тщетно…

Между ними было больше, чем просто расстояние. Их разделяли целые миры, имя которым жизнь и смерть.

«Твоё время ещё не пришло».

Сквозь тьму прорезался свет. Самый настоящий дневной свет реального мира, а не фрагмент очередного сна.

Глаза Дейси медленно открылись и тут же упёрлись в деревянную спинку кровати, на которой, судя по отлёжанным бокам и животу, её тело пребывало не первый день. Тупая боль, исходившая откуда-то из спины, по мере пробуждения становилась всё ощутимее и вкупе с покалыванием ожогов на подошвах передних копыт воздействовала на заспанный разум как холодный душ.

Из оставшихся в голове обрывков пони удалось воссоздать картину минувших событий, хоть и в общих чертах. Только вот предположение о месте пребывания было далеко от истины.

Очень скоро покой наскучил Дейси, и она решила лично осведомиться о серьёзности своих ранений. Как и можно было догадаться, ничем хорошим это не закончилось: пытаясь подняться, она ненароком напрягла зафиксированные крылья, что повлекло за собой приступ острой боли. Не сумев сдержаться, пегаска вскрикнула, и вслед за этим где-то совсем рядом раздались шорохи и скрип деревянного пола.

– Кто здесь? Медпони? – вернувшись в изначальную позу, спросила Дейси.

– В твоём состоянии лучше не вставать с кровати хотя бы ещё один день. – Кобылка была уверена, что уже слышала этот голос, но никак не могла вспомнить, кто же его обладатель. И словно в ответ на её мысли, он возник прямо перед ней.

– Жажда не мучает? – заботливо осведомился голубоглазый грифон с пиалой в лапе.

Взглянув на пегаску, любой бы пришёл к заключению, что жажда в списке источников её мук расположена сейчас где-то на последнем месте, поскольку всего минуту назад она считала, что находится в каком-нибудь кантерлотском госпитале. Что же в этом случае могло прийти на ум при виде грифона?

– Кантерлот пал… – со вздохом вырвалось из пони.

– К счастью или нет, но ты не права, – заметил Ригальд, откладывая пиалу на тумбу рядом с кроватью. – Ты в Понивилле.

От услышанного Дейси чуть вздрогнула, и после нескольких секунд оцепенения, стиснув зубы, кое-как сползла с кровати. Желание немедленно удостовериться в правдивости заявления, переворачивавшего мир с ног на голову, внезапно оказалось сильнее боли. Тех немногих сил, что теплились в изнеможённом теле, не хватило даже на шаг. Не подоспей Риг вовремя, к многочисленным ранам пегаски прибавилась бы ещё пара ссадин, а то и что посерьёзнее. Ничего не говоря, он подвёл её к единственному окну в этой комнате на втором этаже библиотеки, чем сразу расставил пусть и не все, но большинство точек над «i».

Судя по реакции, ей не слишком-то пришлось по душе созерцание имперского лагеря. В голове пони стали роиться слишком противоречивые мысли, не позволявшие толком определить, радоваться ли ей сложившемуся стечению обстоятельств или же нет.

– Что я здесь делаю?! Зачем?! – закричала пегаска, стараясь вырваться из лап грифона.

– Ты военнопленная, – коротко пояснил Ригальд, силой уложив буйную на кровать. – Так что будь добра подчиняться.

– Да, именно так я себе и представляла плен – уютная комнатка, завтрак в постель и личная прислуга! – не унималась Дейси.

– И чем же ты всё-таки недовольна?

Действительно – чем? Вопрос требовал от пони хоть каких-то раздумий, но она была не из тех, кто лезет в карман за словом.

– Тем, что я жива!

В охватившем её гневе она не услышала, как внизу хлопнула входная дверь и заскрипела лестница.

– Как же забавно выходит, – хмыкнула вошедшая в комнату грифина. – Ты денно и нощно торчал возле этой засранки целых трое суток, чтобы вместо слов благодарности услышать эти причитания и недовольство?

– Фло, не начинай… – замахал головой бард, но его подруга уже завелась.

– Ладно, вендиго с ним. А меня поблагодарить не хочешь? Я когда тебя увидела, сильно удивилась, как ты вообще ещё дышишь! Да я столько сил и нервов потратила, латая твою тушку, а ведь могла бы не одного грифона с того света вытащить!

– Я не просила! – огрызнулась Дейси. – Вы, грифоны, превратили мою жизнь в ад и даже права на смерть лишаете! Мне вам за это ещё и спасибо говорить?!

Флора ответила не сразу. Голос её в этот раз был спокоен и серьёзен.

– В любой войне бывают жертвы, как необходимые, так и бессмысленные. Кому станет легче, если тебя не станет? Тебе самой? Я понимаю, что кто-то близкий для тебя погиб, но разве среди живых нет того, кто нуждается в тебе, и кто отвесил бы тебе затрещину, услышав эти смелые изречения? Ни за что не поверю, что таких нет! Хорошенько задумайся, какой бессмысленной и пустой должна быть твоя жизнь, что даже грифоны, твои враги, ценят её больше, чем ты сама!

Сказав всё это, грифина развернулась и ушла так же внезапно, как и появилась. Ригальд поспешил за ней, оставив переменившуюся в настроении Дейси наедине с её мыслями.

– Что это на тебя нашло? Фло, я тебя прям не узнаю.

– Ничего, – бросила она, застыв у одного из книжных шкафов в неком напряжении. Но почувствовав на своём плече лапу барда, быстро вернула привычный апломб. – Просто решила ей хоть немного мозги вправить! А то ещё чего гляди, с жизнью счёты сведёт в наше отсутствие.

– Спасибо, – тепло улыбнулся Ригальд. – И что бы я делал без тебя?

– Брось, Риг. Я не единственная сестра Асценсион в этом захолустье. Если бы я отказала императору, нашлась бы другая, а я как пить дать впала бы в немилость. – Флора подалась вбок, но грифон прижал её к себе ещё сильнее. – И всё-таки, что в ней такого особенного? Ты к императору ближе, чем я. Не знаешь, что ему понадобилось от этой рядовой пони?

– Я…

– Знаю-знаю. Секретные сведения, небось, – буркнула Флора, растолковав замешательство собеседника.

– Фло, если бы…

– Всё нормально, Риг. Я же не дура, винить тебя за исполнение твоего долга! – убедительно заявила она. – У всех есть общее дело – мы строим будущее, в котором у нас будет место под солнцем. И каждый по-своему приближает день, когда эта идея претворится в жизнь. Главное, чтобы жертвы с обеих сторон не были напрасными…

Только сейчас Ригальд в полной мере осознал, что они с Фло хотят одного и того же, несмотря на разные пути.

– Скоро всё это закончится, – прошептал он ей на ухо как некую тайну, и таким же образом получил в ответ: «Я тебе верю».

Какое-то время они молча стояли в тишине, прижавшись друг к дружке, словно птицы под карнизом в дождливую погоду. Но нерешённые задачи отлагательств не допускали.

– Нет смысла держать её здесь дольше нужного, раз она уже может ходить.

– Ходить-то может, но вот летать… – протянула грифина. – Она ведь навсегда лишилась неба…

Её слова отдавали горечью сожаления. Потеря такого бесценного дара, как возможность летать – серьёзные удар, равносильный смерти. Даже злейший враг, оказавшийся в такой ситуации, заслуживает снисходительности, а в этом случае – тем более.

Чёрная полоса в жизни Дейси даже не думала прерываться и Фло понимала – нет! только пыталась понять – насколько ей больно сейчас и как будет больно после того, как она узнает роковой диагноз. Старшей сестре Асценсион было искренне жаль эту пегаску, вверенную ей на попечение странным стечением обстоятельств.

– Пойду, посмотрю, как она там, а ты доложи императору, что пленница готова. Именно так и передай, – наказал Риг, поднимаясь на второй этаж. – Увидимся ночью, если, конечно, ты не будешь занята.

Мрачнее тучи кобылка лежала и буравила не моргающими глазами случайную точку перед собой – словам Флоры всё-таки удалось её задеть. Дейси старательно перебирала в памяти все встречи и разговоры, произошедшие после роковой ночи, и к собственному удивлению заметила то, чего раньше не замечала – те пони, которым не безразлична её участь, и вправду существуют. Юная принцесса, та бирюзовая пегаска… Лайтнинг – кажется, так её звали… и наверняка есть ещё кто-то, кого она упустила из виду, зациклившись на себе. И всё же этого было явно недостаточно для решения продолжать жить. Нужно что-то ещё…

– Ты ведь хочешь вернуться к своим? – осведомился грифон, присев рядом с кроватью. Не услышав ответа, он продолжил:

– Мой император желает поговорить с тобой этой ночью. Простой разговор, после которого тебя тут же доставят в Кантерлот. Согласна?

Сейчас Дейси было сложно удивить, посему информацию она приняла максимально трезво.

– И что ему от меня нужно? – бесцветным голосом поинтересовалась она. – Нет, я, конечно, не против. Если ему некому сесть на уши, то, пожалуйста – я к его услугам.

– Дейси, я хочу, чтобы ты осознала всю важность предстоящего разговора, – понизив тон, начал Ригальд. – Дважды… Дважды я спасал твою жизнь ради этого дня. Именно меня ты можешь благодарить, а также винить и ненавидеть за то, что ещё дышишь вопреки желанию умереть.

– Я не совсем понимаю, что ты несёшь, – скептически улыбнулась кобылка. – Допустим, первый раз ты спас меня, притащив сюда. А что насчёт второго?

– Первого, – поправил грифон и помрачнел ещё больше. – Когда я принёс тебя сюда – я спасал тебя второй раз. А первый… первый раз был в самом начале.

– В самом начале? – сглотнув, переспросила Дейси, с которой всю меланхолию как ветром сдуло.

– Той ночью, в пограничной башне…

Глава 8: Предназначение в огне

Столицу посетила любовь…

Миаморе Каденса – живое воплощение самого почитаемого в Эквестрии чувства, прибыла в Кантерлот утром следующего после штурма дня, когда напряжённость обстановки чуть поутихла. Визиты правительницы Кристальной Империи всегда приводили пони в бурный восторг: радостные крики взрывали воздух, когда она являла себя взору ликующей толпы, а празднества преображали то место, которое розовошёрстная кобылица соблаговолила посетить. Каждый мечтал о хотя бы мимолётном взгляде её сиреневых глаз, веря, что это дарует ему удачу на поприще взаимоотношений с противоположным полом.

Каденс была бесконечно любима народом, но в это утро никто в здравом уме не желал встречи ней. Другое дело, что у некоторых просто не было возможности её избежать.

Она бы оказалась в Кантерлоте гораздо раньше, если бы не подразделения грифонов, замеченные неподалёку от стен её города. Как-никак Кристальная Империя могла преспокойно ударить по флангу войскам Грифонии, занятыми столицей… если бы было чем бить.

Оставить кристальных пони под защитой немногочисленного гарнизона Каденс не могла, да и Армор настоял на том, чтобы она дождалась от него весточки. Но время шло, а ответа всё не было, и вечно продолжаться так не могло.

Используя старый телепортационный канал, она перенеслась в тронный зал… вернее в то, что от него осталось. Переступая трещины в мраморных плитах и краем глаза поглядывая на выбитые витражи, аликорн пробиралась к выходу. Созерцание зала отозвалось в её сердце испугом, но ужас породил вид лежащего в руинах города и его жителей, чей облик не менялся с роковой ночи. Для неё, помнившей Кантерлот до штурма, видеть такое было шоком.

Не оглядываясь, она быстро вернулась во дворец и дрожащим голосом принялась выспрашивать у встречных, где Армор. Когда с губ одной из придворных служанок сорвался ответ в той же интонации, что и заданный вопрос, принцесса на негнущихся ногах побрела в западное крыло. Она не знала наверняка, что с ним случилось, боясь об этом спросить, но чувствовала, что ничего хорошего. Чем ближе она подбиралась к цели, тем медленнее передвигались ноги, а у самой двери в нужную комнату принцесса просто встала как вкопанная, и следующий шаг стоил ей значительных волевых усилий.

Когда она оказалась внутри, все предметы кроме одной кровати исчезли, все пони кроме одного перевязанного жеребца с пеньком вместо рога растворились серыми силуэтами, а голоса слились в неразборчивый далёкий гул, словно крик под толщей океана. Затем был плач, длящийся целую вечность. Согнувшись возле Армора, она рыдала с такой горечью, словно лежала на его могиле.

Вокруг впавшей в транс Каденс вскоре столпились пони, в числе которых была Твайлайт, Спеллвивер вместе с другими выжившими офицерами из отряда Армора и даже Спайк, но никто не решался её утешать. Скорбно понурив головы, все ждали столько, сколько потребуется.

Через час у неё просто кончились слёзы, да и смысла в них она больше не видела – в сердце кристальной принцессы бушевала чуждая её призванию ярость, незамедлительно обрушавшаяся на всех и вся.

Первым под раздачу попал Спеллвивер, который, уходя вместе с принцем, клялся правительнице, что присмотрит за ним. На фоне изувеченного Шайнинга любые оправдания в устах с виду совершенно целого и невредимого пони неизбежно лишь подливали бы масла в огонь, а потому единорог, потупив взор, молча выслушивал одно порицание за другим. Сдавленный из-за сломанных ребёр голос Армора, пришедшего в сознание только ночью, безнадёжно заглушался женой, то и дело срывающейся на фальцет.

После Спеллвивера прижимать уши, разглядывая свои копыта, пришлось её золовке.

– Какой Дискорд в тебя вселился, Твайлайт? Занимая трон сестёр в их трагическое отсутствие, ты становишься ответственной за всё, что творится в Эквестрии. И что же из этого вышло? Вместо того, чтобы поддерживать гармонию, ты ввергла страну в хаос войны! И только не говори мне, что эти… – кобылица еле сдержала неподобающее для воспитанного пони выражение, так и рвущееся с языка, – … что эти грифоны не выдвигали условий, предоставляя возможность избежать кровопролития! Ради чего столько жертв? Упрямство? Желание проявить себя?

Лавандовая кобылка подняла взгляд, собираясь ответить, но Каденс уже перевела дыхание и продолжила тираду.

– Твайлайт, девочка моя, я не так глупа, чтобы не понимать, в чём тут дело. Тебя можно винить лишь в твоей доверчивости и наивности. Скажи, это ведь те самые чужаки, о которых я столько слышала, надоумили тебя на такое? Можешь не отвечать – я просто не поверю в то, что кобылка, которую я ещё с перепачканных пелёнок знаю, способна на такой безрассудный, ужасный и безответственный поступок!

Жаль, девочка моя, что я слишком поздно сообразила. Но в моих силах не позволить состоянию Эквестрии ухудшиться, и предпринять всё необходимое, чтобы положить этому безумию конец. Твайлайт, я беру на себя управление страной, а ты, чтобы мне было спокойнее, немедленно отправляешься в Кристальную Империю…

Последние слова эхом отдались в ушах остолбеневшей кобылки. Каденс, будучи венценосцем более старшим, чем она, имела право на совершенно законных основаниях сместить её с трона сестёр, взяв узды правления в свои копыта. Твайлайт растерялась, мысли спутались в клубок, а воли запротестовать не хватало. В глазах Каденс она предстала нашкодившим жеребёнком, который ещё слишком мал, чтобы в полной мере ощутить всю трагичность проступка, и должен лишь беспрекословно проследовать в угол.

– Эй, Ваше Вашество, так вот вы где! – смахивая со лба пот, поприветствовал её застывший в дверях Жорж. Остальных собравшихся в комнате он умышлено не замечал: во-первых, потому что спешил и не хотел тратить время на приветствия, во-вторых, ему не слишком-то хотелось становиться участником конфликтов местных, а судя по серьёзным минам пони, тут без этого не обошлось. – Не подскажите, где находится этот… ну как его…

– Чужак... – Перед человеком, не дав ему закончить фразу, выросла аликорн с покрасневшими от слёз и сухими от гнева глазами. – Ты и твои подельники – вот истинные виновники этих бедствий! Из-за вас Кантерлот лежит в руинах, погибло множество пони, а моего Шайнинга покалечили!

Каждым, произнесённым со скрежетом зубов, словом кобылица хотела ранить человека, словно язык её – не что иное, как тетива, а обвинения – стрелы.

– Дёшево победы не даются, гражданочка! – заявил Жорж, скрестив руки на груди. Выпад в его сторону был резким и неожиданным, но всё же он, как мог, старался его парировать. – А насчёт «покалечили» – шрамы украшают мужчину… жеребца!

– Украшают?! – наступала принцесса, припирая его к стенке. – Как вечное напоминание о том, что он потерял, может меня утешить, невежда?!

Жорж не был скромником, но всё же спокойно и с пониманием отнёсся к тому, что ему должным образом не воздали почестей за неоценимый вклад в исход боя, да и за его службу во благо государства цветных пони в целом. Он в жизни так не подставлял свою шкуру, как в ту ночь, и никогда не давал себя так запрягать, как сейчас. И после всего этого его ещё смеют в чём-то обвинять! Нет, тут засунутые в глубокий карман принципы и поубавленная обстоятельствами гордость смолчать не смогли.

– Мадам потерпевшая, а вы вообще кем ему приходитесь? – тыча в сторону Армора пальцем, язвительно вопрошал Милославский. – Знакомая, небось, или родственница дальняя, да?

– Какая дерзость! – воскликнула оторопевшая кобылица. – Я его жена!

– А вот в это, знаете ли, верится с большим трудом!

В комнате воцарилась угнетающая тишина. Дракончик прикрыл глаза маленькими лапками, боясь представить, что сейчас будет с человеком, копыта офицеров потянулись к гвардейским шлемам, а Твайлайт в уме судорожно перебирала все известные ей заклинания магических щитов. Сейчас, когда принцесса любви вела себя так, словно её, как однажды, подменила Кризалис, пони готовились к самому худшему… но вместо ожидаемых молний, в глазах аликорна вновь заблестели слёзы.

– Вам радоваться полагается, что он жив! Не всем жёнам так повезло! – продолжил Жорж, приободрившись тем, что ему удалось достучаться до кобылы. Да, он сделал это несколько грубым путём, но, видит Бог, та сама напросилась.

– Радоваться? Он навсегда лишился силы… и теперь не сможет творить магию любви… – снизив тон, произнесла Каденс.

– Разве с этим рогом ваш муж растерял былые чувства? Или вам он стал безразличен, как калека? Нет? Тогда не причитайте и живите, как жили раньше, – с видом знатока Жорж отчитывал принцессу, деловито распрямляя складки на рукавах. Жаль, что вовремя остановиться он не сумел.

– И, кстати, насколько мне известно, инструмент для вашей «магии любви» у него цел, так что нечего волноваться – жеребцом он быть не перестал…

Встревоженный внезапным молчанием, Милославский оторвался от пиджака и поднял взгляд на Каденс. Та смотрела на него стеклянными, раскрытыми на всю ширь глазами, кои того и гляди треснут от возмущения. Эта же реакция постигла и остальных присутствующих.

– Ну, вы это, разбирайтесь тут в своих чувствах, а мне пора по государственным делам! – не отрываясь от часов, стрелки которых давно уже встали намертво, Жорж развернулся на месте и с завидной проворностью скрылся за дверью.

Оставшиеся с принцессой перевели дыхание, смахнули со лба пот. Сама Каденс, порядком вымотавшись, тоже успокоилась.

– Вечером мы продолжим наш разговор, Твайлайт, а сейчас мне нужно побыть наедине с твоим братом. Оставьте нас.

---

Аше Тенебрис – шеф тайной службы Её Высочества Селестии, пренебрежительно расписавшись под очередной печатью, отложил перо в сторону. Поправляя воротник чёрного дублета, с которым гармонично сочетались его тёмно-серая, как мокрый камень, масть и аккуратно уложенная грива цвета черники с редкими голубыми прядями, он поднялся из-за стола и с апатичным выражением застыл перед окном. Серое, словно льдом покрытое небо, а под ним – испещрённый следами жестокого боя город. Везде, особенно под окнами дворца, кишмя кишели самые разные воинские подразделения Эквестрии: маячили зелёные кисточки на шишаках балтимэйрцев, мелькали белоснежные плащи тяжелой пехоты из Хуффингтона и вызывающе яркие гребни на шлемах летунов Лас-Пегасуса…

«И куда катится этот мир…» – задумался пегас, с тоской глянув на золотой медальон в форме солнца. На тёмном фоне его тела украшение сияло неестественно ярко, приковывая к себе взгляды. Обычно, сперва замечали именно его, а только потом владельца шеи, на которой оно висело. Аше это устраивало более чем, ведь символ служения короне для него был и оставался важнее собственной персоны.

Служба стала смыслом его жизни, и без неё он не представлял своё существование. Даже больше – этого существования, как такового, не было бы вовсе.

Сколько б ни старались сильные мира сего, а всегда будут те, чья жизнь изначально сложилась не самым лучшим образом. Своего отца Аше ни разу не видел, но вспоминал о его существовании при каждом взгляде в зеркало. Небольшие, но весьма бросающиеся в глаза кисточки на ушах никогда не давали забыть самого главного – папаша был фестралом. Вот, пожалуй, и всё его наследие, доставшееся Аше с матерью, растившей его в одиночку. Однако печальнее то, что порой роль зеркала брал на себя мир, при каждом удобном случае напоминая пегасу о его особенности. Фестралы – вид вымирающий, но всячески этому противившийся. Каждому было известно о существовавшем у ночного народа табу на кровосмешение, из чего следовало, что браки между фестралом и пони другого вида крайне неодобрительны общественностью, а потому – редки. Зато гораздо чаще на просторах Эквестрии встречались результаты обхода этой системы – жеребята с кошачьими зрачками, кисточками на ушах или с перепончатыми крыльями, кои, как и Аше, знали о своих бросивших их отцах или матерях только самые очевидные факты. А все остальные, смотря на метисов, как открытую книгу читали главную причину их появления на свет – мимолётное удовольствие какого-нибудь фестрала и беспечность пони, решившего пойти с ним на сближение. Поскольку первого – ищи свищи, все укоры камнями летели в огород второго. Уже в юности Тенебрису пришлось привыкнуть к косым взглядам сверстников, науськанных родителями, стискивать зубы, слыша нелестное обсуждение его матери прямо за спинной. Учёба в школе не задавалась, не стихали конфликты с окружением. Всё, на что он мог рассчитывать в будущем, это место в погодном патруле при Тихой Отмели – захудалом приморском городке под Филадельфией, где он рос. И уже тогда, на пятом году школьного обучения, ему было ясно, что со сменой нынешнего коллектива на рабочий абсолютно ничего не изменится. От мыслей об этом грусть комом подкатывала к горлу, а в глазах щипало – не такого Аше хотел от своей жизни, отнюдь.

Собравшись духом, в один ненастный день пегас решил, что больше не будет обременять своим существование односельчан, оставив очертание Тихой Отмели за спиной. Путь его лежал в Кантерлот – город, название которого неизменно ассоциировалось с возможностями. Как глуп он был тогда и юн... В итоге банды беспризорников пополнились ещё одним жеребёнком, получившим многозначительное прозвище Метис. Он, конечно, мог бы регулярно стричь выдающие его кисточки, и жить, проблем не зная, но Аше был упрям и твёрдо решил доказать всему миру, что брошенный полукровка из провинции стоит не меньше обычного пони, а то и больше.

Коротка была его верёвочка на ниве разбойничества и вилась не долго – уже после второго налёта на продовольственный склад Аше повязали с поличным. Закон не был суров к таким нарушителям, а потому ему грозило лишь возвращение в лоно семьи. Правда, такой расклад казался Тенебрису страшнее любого ареста.

Но кто мог знать, что жеребячья наивность, которая в нём к тому времени почти умерла, окажется не такой уж напрасной? Из-под стражи его освободил некий господин Айгон, предложив оплачиваемую работу, еду и крышу над головой. С недоверчивым взглядом Аше согласился. Узнав, что в его обязанность входит лишь «смотреть, слушать и запоминать», он принялся гадать, в чём же тут подвох. Но, уже выполняя первое поручение, Аше понял, что платят ему далеко не за просто так, ведь Айгон, как выяснилось позже, состоял в тайной службе, созданной когда-то по распоряжению принцессы Селестии. Аше смотрел, слушал, запоминал, причём с энтузиазмом и старанием. Потом в список его действий добавилось ещё и «следить». В организации мало кто обращал внимание на его происхождение – судили о пони исключительно по его делам. И с этой стороны Тенебрис смог хорошо себя зарекомендовать, частенько выделяясь среди таких же завербованных в «наблюдатели» пони. В свою очередь, это влекло за собой более ответственные задания и доверие кураторов – игра переходила на новый уровень, повышались ставки. Целью его слежки стала исключительно знать, а потому появление пегаса на светских вечерах, в том числе и при королевском дворе, стало делом обыденным. Уши – единственное, что выделяло серого пегаса из толпы – редко выглядывали из-под головного убора, что позволяло ему без всяких сложностей и усилий становиться частью интерьера, сливаться с тенью от гобеленов, становиться нехитрой настенной фреской.

В неполных двадцать лет, перестав быть рядовым наблюдателем, он удостоился звания официального члена тайной службы, а сразу же после произнесения клятвы Её Высочеству на закрытой присяге, обзавёлся кьютимаркой – конвертом с нетронутой королевской печатью красного воска.

Ни в коем случае, как объясняли ему, слежка за верноподданными не значила, что принцесса ожидает от них измены или заговоров. Она лишь руководствуется правилом «доверяй, но проверяй». И, к слову, её лёгкие, никак не радикальные решения абсолютно оправдались: на памяти Аше не было ни одного случая, когда ситуация требовала от тайной службы жёстких мер.

Благодаря тому, что организация более века назад возникла на базе дипломатических ведомств, сегодня она имела официальное прикрытие в посольствах, позволяющее оставаться инкогнито, а взор тайного ока Селестии не ограничивался границами королевства.

«Везде нужно иметь свои глаза и уши» – любил говаривать Айгон. Вероятно, принцесса придерживалась того же мнения.

Благодаря труду и преданности делу Аше спустя ещё десять лет стал шефом этой службы, получив в своё распоряжение целую сеть, состоящую из наблюдателей внутри королевства, а также выполняющих двойную миссию послов.

Обстановка оставалась такой же спокойной, а жизнь организации протекала без инцидентов. Но грядущий парад планет здорово всколыхнул водную гладь тихой повседневности. Началось всё с не предвещающей ничего интересного отправки ученицы принцессы Селестии в небольшой провинциальный городок Понивиль, в котором загодя поселилось несколько агентов службы. А потом понеслось…

Сперва Найтмер Мун, затем Дискорд, Кризалис, Кристальная Империя… и всё это крутилось вокруг протеже принцессы Селестии и её пятерых друзей, известных ныне как Элементы Гармонии. Вокруг них неустанно крутилась и тайная служба. Чем им только не приходилось заниматься! И провокацией событий, и анонимной помощью шестёрке этих магнитящих неприятности пони, когда та им требовалась, и традиционной слежкой – как же без этого? Но обрушившийся на его голову аврал Тенебрис тогда встретил азартной улыбкой.

«Хорошие были времена, ничего не скажешь… – хмыкнул предавшийся воспоминаниям жеребец. – А что теперь? Сплошная темень…»

Его, как приверженца порядка, пугала царящая во всём неопределённость. Кто сейчас фактический правитель Эквестрии, которого заботят в первую очередь интересы страны? Вернутся ли сёстры, чтобы остановить это скатывание мира по наклонной, и если нет, что ожидает королевство в будущем? Тёмные времена, ничего не скажешь…

А может, именно в сегодняшний день свет пробьётся через армаду туч и настанет ясность хоть в чём-то? Опять же – неизвестно.

В дверь без стука зашёл человек в расстегнутом лёгком кафтане, из-под которого выглядывала рубашка с окаймлённым узорами воротником. Аше знал, что так может одеваться только тот, кого пони именуют Царём. Между ними никогда не было разговора, но то не помешало пегасу, как шефу тайных служб, обзавестись нужной информацией своими способами. В первую очередь ему стало ясно, что пришельцы точно не были связаны с грифонами, да и к исчезновению сестёр, исходя из их экспромтной стратегии поведения, имели весьма опосредованное отношение. Жертвы случайности, если проще. Затем на его столе оказалась максимально подробная и объективная характеристика на каждого из троицы, впоследствии ознакомления с которой и возникла заинтересованность персоной «грозного царя», как его там обозначили. Обладающий решительным, несгибаемым и волевым характером, человек был замечен в активной государственной деятельности и, что отдельно выделил из донесений Аше, за ним не обнаружилось злоупотребления властью, и не одно из его действий не было направлено на достижение каких-либо личных целей, несущих королевству вред.

«Похоже, этот день не так уж и сер», – Тенебрис приободрился предстоящим разговором.

– Чем могу быть полезен?

– Ты делами заморскими ведаешь? – пробасил царь, занимая кресло напротив.

– Верно. Я.

– Тогда поведай мне, что делается за пределами королевства. Принцессе вашей не до того теперича – нагрянула к ней кобыла крикливая и неразбериху во дворце чинит.

Задумавшись ненадолго, пегас вытащил из ящика скрученную карту и, развернув её на столе, положил на сворачивающиеся углы железные шашки.

– Мы здесь, – он ткнул в изображение кантерлотской горы, – Грифония на северо-западе. С востока мы соседей не имеем, – указал на море, – да и на севере безжизненные горы. Запад в расчёт брать не будем – народ бизонов не представляет для нас никакой важности. На юго-востоке мы граничим с Седловой Аравией, а на юго-западе – с Мейртонией. Оба этих государства наши вассалы, так что о них и пойдёт речь.

– Высылались ли правителям этих стран гонцы с призывом исполнить долг? – спросил Грозный, глянув на жеребца. – Эквестрия в огне и помощь лишней не будет.

– Разумеется, – изрёк Тенебрис, непоколебимо держа испытывающий взгляд царя. – Хоть со дня исчезновения сестёр и появления вас я не получал ни одного приказа, сложа копыта не сидел. Ответы пришли вчера – они требуют земли в качестве платы за помощь в войне. Земли немалые. Не знаю, что там насчёт их статусов на бумаге, но для вассалов такой ответ слишком дерзок.

– Стало быть, думают, что силы наши супротив ворога равны. Побоялись бы так дерзить, ежели не усомнились бы в победе нашей, – опершись подбородком о кулак, предположил царь. – Верно говорю?

– Предположение явно не лишено смысла, – улыбнулся Аше. Про то, что внезапная смелость южных королевств вытекает из исчезновения аликорнов, он умолчал. – Они ждут, когда мы примем их условия, чтобы законно урвать от Эквестрии кусок. Но если задуматься, ожидание их чревато тем, что чаша весов может склониться в нашу сторону, и тогда их помощь обесценится. Так что соль в том, что они вовсе не ждут… Подразделения пегасов, снимая блокаду с Кантерлота, наткнулись на базу небольшой группировки грифонов, и среди продовольствия обнаружили крупные запасы пшеницы. Такие же находки ждали нас в ещё нескольких местах. Вот и думай теперь – откуда у имперцев культура, взращенная на теплолюбивой почве? В Империи-то, куда ни плюнь – одни камни да снег. А это, к провидцу не ходи, подарки с юга. За копыто мы Седловую Аравию и Мейртонию не ловили, их караваны не перехватывали и не можем перехватить, потому как не имеем доступа к западным землям, но несложно и без того два плюс два сложить – снабжают они втихую войско Грифонии продовольствием, да загоняют нас в угол. Вот и остаётся – или в одиночку одолевать поддерживаемых южными странами грифонов, или принять помощь этих недовассалов. Паршиво, да?

– Паршиво, – согласился Иван Васильевич, – но появление в войне третьей силы должно нам предотвратить, потому как могут те изменчивые вассалы зайти дальше поставок снеди. Тогда уж точно не сдюжить нам. Но есть решение на уме – примем помощь эту, но расплачиваться будем не эквестрийской землёй, а захватчиков. Послов к ним снарядите, делу сношений внешних обученных, дабы донесли до вассальских ушей – на что они навоюют, то в конце и получат.

– А ведь идея, – хмыкнул Тенебрис, прищурив миндальные глаза. – Действительно, может сработать.

– А кто у нас вот здесь, на юге-то? – палец царя упёрся в простор песчаных пустошей.

– Рой Королевы Кризалис, – поморщившись, ответил пегас, а затем, покопавшись в своих ящиках, вытащил на стол свиток с надломленной печатью. – Ранним утром подразделения у южного подножия горы перехватили подозрительного гонца. Чудом перехватили, между прочим. На его послании была печать Королевы Роя, а сам он чейнджлингом оказался – её верноподданным, – пояснил Аше. – Ну, гонец, конечно, протестовал, мол, должен лично в копыта Твайлайт Спаркл, как нынешней правительнице Эквестрии, послание передать, но солдаты на эти уверения любезно ответили, что поручение непременно выполнят, да только без его участия. До принцессы Твайлайт послание не дошло, будучи перехваченным мною – бумажной работой она всё равно не занимается, что вполне ожидаемо в её нынешнем положении. К тому же, внешняя политика находится в моей юрисдикции.

Содержание этого свитка было следующим: Королева Кризалис желает аудиенции, но поскольку ситуация сейчас несколько напряжённая, а дело, видать, серьёзное, она не может ждать ответа и предупреждает нас о своём прибытии со дня на день. Не слишком тактично, должен заметить, однако у нас есть время подготовиться — раньше сегодняшнего вечера её делегация точно не появится. Явись Королева сегодня и без предупреждения – был бы скандал ещё больший, чем сейчас. Понимаете ли, у той «крикливой кобылы», которая, как вы выразились, «чинит неразбериху», с этой Кризалис старые счёты. Пожалуй, Королева – единственное существо, которое всепрощающая по натуре своей Каденс никак не может простить. Я сегодня попробую обсудить этот вопрос с Её Высочеством Твайлайт, так что мы может перейти к другим темам.

– Я вижу, не по нраву тебе это, – заметил царь.

Шеф тайной службы задумался, сморщив лоб.

– Если имеешь дело с чейнджлингами – заранее готовься к худшему, – с усталым вздохом произнёс он. – Шпионы, засланцы, обманы, подрывная деятельность и подлые удары в спину – всё это по части обитателей Роя. Равных им в этом, право же, нет. А то, что Королева, исходя из послания, настроена мирно, пугает ещё больше.

– А не думал ты, что в граде столичном и без этого Роя изменщиков хватает? – выдержав паузу, изрёк царь более низким, чем обычно, тоном. – Что семя любого начинания обречено на погибель скорую, покуда в почве гниль? Ты, сразу видно, хват, и не стоит толковать тебе, что значит вести войну, когда не ведаешь – кто друг, а кто враг?

– Я понимаю, – посерьезнел в голосе Аше. Он уже знал, к чему приведёт этот разговор. Он был готов. С таким человеком, как царь, можно рискнуть вести дела, и с этим разговором он ещё больше укрепился в этих мыслях. Тенебрис даже готов был признать его своим временным правителем – на деле, а не на словах, – если это послужит на благо королевства.

– Вижу, у вас есть опыт в решении таких проблем, – после недолгих раздумий произнёс пегас, держа копыто на медальоне. – А я располагаю средствами, которые, несомненно, облегчат эту задачу. Позвольте представиться. Аше – шеф тайной службы Её Высочества Селестии. К вашим услугам.

– Иван Васильевич, – кивнул царь. – Рад встрече.

«Свет, пусть даже это всего лишь тоненький лучик, всё же смог пробиться через заслон…»

---

– Кажется, тот был последним, – тихо пробормотала Лайтнинг.

– Ты хочешь сказать… Нет, быть такого не может! – возразила Дэш. – Ты же знаешь, грифоны никого не забирали с собой!

«В отличие от смерти… – подумалось бирюзовой пегаске. Гоня подобные мысли прочь, она замотала головой. – Нельзя, нельзя вот так… ещё ничего не ясно!»

Сегодня закончились поиски тел на нижнем уровне города, поставив тем самым точку в этом прискорбном и не требующем отлагательств деле. Для опознания были приглашены солдаты воевавших в ту ночь батальонов, в особенности – живые сотники и десятники. Состав сформировавшихся за десять часов до битвы отрядов не успели задокументировать, посему при установлении личности павшего приходилось уповать лишь на память его боевых товарищей. Сотник Лайтнинг Даст и десятник Рэйнбоу Дэш были нужны здесь именно для этого.

Даже прошедшим сквозь огонь бойцам с трудом удавалось произнести имя мёртвого, узнав того или по кьютимарке, или по масти шёрстки и гривы. Не говоря уже про то, что порой вместо членораздельной речи слышался лишь вой или звуки рвущегося из горла содержимого желудка.

Одни смирились со смертью товарища, не обнаружив его среди вернувшихся из плена – тем было не так тяжело видеть, как знакомое имя записывают в графу «убит». Другие тщетно верили в чудо и обнаружение тела друга или родственника воспринимали с болью, приносимой превращавшейся в руины надеждой.

Лайтнинг и Рэйнбоу не знали, радоваться ли им тому факту, что командира их батальона так и не удалось обнаружить, или горевать по примеру других пони, оказавшихся в схожей ситуации. Озвучивать мысли на этот счёт ни одна их пегасок не решалась.

– Как вы сказали? Дейси Вайлд? – переспросил измученным голосом писарь.

– Да, – хмуро подтвердила Даст. – Запиши в графу «пропавшая без вести»…

---

Весь оставшийся день Твайлайт ходила как в воду опущенная. Мир в её глазах лишился своих красок, и ни одно занятие не могло развеять одолевающее уныние.

Попробовав в уже который раз достучаться до Дискорда, она вновь потерпела фиаско. Однако сегодня принцесса отнеслась к этому преспокойно – одной неудачей больше, одной меньше… невелика разница.

Хоть ужасное расположение духа с трудом удавалось скрывать от подчинённых, а на уме было лишь желание остаться наедине с собой, её копыта не опускались. И только после всех запланированных мероприятий, оказавшись в своих покоях, она позволила каскаду не самых приятных мыслей захлестнуть разум.

Будучи невероятно самокритичной, она корила себя за малейший проступок. А выдвинутые Каденс обвинения, серьёзно её задевшие… как не прискорбно, имели под собой основания.

– Твайлайт, ты как?

Меряя комнату короткими шагами, кобылка случайно разбудила спящего в корзинке Спайка.

– Бывало и лучше, – ответила принцесса упавшим голосом. И замолкла. Спайк, отлично зная, в чём дело, тишину не прерывал, позволив Твайлайт прийти к какому-то умозаключению.

– Я никогда не переставала верить в то, что у меня особое предназначение, – через какое-то время начала она. – Мне кажется, Селестия тоже так считала. И я всегда гадала – в чём же именно это предназначение будет заключаться? Став аликорном, я смела предположить, что однажды стану мудрым правителем, поддерживающем в своём королевстве гармонию и процветание. Но, как обычно, ожидания оказались далеки от реальности…

Она иронично засмеялась.

– Я так мечтала о шансе проявить себя, доказать, что эти крылья достались мне не просто так… И вот! Шанс представился, – она вышла на балкон и обречённо обвела город взглядом. – Ты видишь, к чему всё это привело – Эквестрию сейчас просто не узнать…

– И в чём здесь твоя вина? – окончательно проснувшись, осведомился дракончик. – Твайлайт, я действительно не могу понять, каким боком ты причастна к желанию императора грифонов развязать войну и, что самое главное – к исчезновению сестёр, с которого всё и началось. Не понимаю.

– Я взяла на себя обязанности правителя, Спайк, – возразила пони, любуясь красками заката, – и, как сказала Каденс, тем самым стала ответственной за всё происходящее во вверенной мне стране. Она права.

– И где твоя логика? – дракончик прикрыл глаза лапой и сокрушительно покачал головой. – Ты стала правителем при очень странных, непредвиденных обстоятельствах. Это всё равно, что встать у штурвала корабля, когда предыдущего капитана, кхм… смыло за борт. И тут начался шторм.

– Шторм – война, на возникновение которой я никак не могла повлиять... – в полголоса пробормотала Твайлайт.

– Более того, ты никогда не видела, как прошлый капитан боролся с подобными стихийными бедствиями. Всё время, что ты была на корабле, стояла прекрасная погода. В такую только морем любоваться, да получать удовольствие от путешествия.

– Но если не я должна была вставать за штурвал? – не находила себе места Твайлайт. – Под моим управлением бортики сорвало волнами, нос отломался и мачты накренились!

– Но корабль же ещё на плаву! – продолжал наступать Спайк, стараясь вывести подругу из замкнутого круга самокопания. – А вот что было бы, займи твоё место кто-нибудь другой – неизвестно. Не исключай того, что, возможно, с меньшими потерями ни один капитан бы не прошёл!

– Но ведь буря ещё не закончилась…

– Вот именно, Твайлайт. Не закончилась, а ты уже спешишь покинуть капитанский мостик, позволив себя сместить! А может… – прищурился Спайк, – а может, ты сама этого хочешь? Избавиться от ответственности, перебросив всё на плечи Каденс, пусть и по её согласию?

Принцесса смолчала, признав, что такие мысли действительно имели место быть.

– Что ты там говорила про особое предназначение, Твайлайт? – выждав немного, продолжил дракончик. – Ты не думала, что…

– Не предназначение должно быть особенным, – вдруг осенило пони, – а мой путь к нему! Стать правителем, пройдя через огонь…

– Твайлайт, подруга! – в покои бесцеремонно влетела Эплджек с взмыленными боками и местами покрытая грязью. – Там внизу случилось кой-чего...

---

Никто не собирался закрывать глаза на произошедший во время штурма инцидент – проникновение отряда грифонов в тронный зал. Разрешение вопроса «зачем?» отошло на второй план, уступив место другому – «как?».

Если бы не удача, такой прокол мог стоить Эквестрии столицы, но предвидеть его не мог никто: ни на одном чертеже не обнаружилось туннеля, хоть как-то похожего на этот. Отсюда вывод – либо в дворцовом хранилище кто-то заблаговременно побывал, заменив оригинальную карту подземных коммуникаций на поддельную, либо сей туннель был столь секретным, что на картах его не отобразили, и обнаружился он по чистой случайности. Как бы там ни было на самом деле, теперь проблему нужно решать, причём немедленно, а не ждать, когда на каждую крысу в подземелье придётся по дюжине грифонов.

Туннель, разумеется, решили заблокировать. Но не раньше, чем он попадёт на карту. К тому же важно обнаружить и другие неизвестные входы во дворец, если таковые имелись.

Задание крайне ответственное, и не менее ответственным был руководитель операции, поставленный лично принцессой. Снятая прямиком с постройки баррикад, надобность в которых перестала быть острой, Эплджек немедленно возглавила отправленную на изучение туннеля группу.

Всё шло гладко: единороги обеспечивали освещение и связь друг с другом по магическим каналам, исключая опасность заблудиться разделившемуся отряду; все ходы фиксировались на бумаге несколькими картографами; сопровождающие группу гвардейцы глядели в оба. Эплджек, в целях предосторожности, шла впереди – не понаслышке знакомая с инженерным делом пони лучше прочих могла оценить риски обвала старых туннелей. Порой их ширина сужалась, да так, что пройти мог только один, и начиналась толчея. В такие моменты Эплджек за словом в карман не лезла.

На одной из развилок единороги встали как вкопанные, почувствовав источник магии неподалёку и, идя по его следу, упёрлись в стену грота. Тут-то и пригодились взятые на всякий случай инструменты. Когда от преграды избавились, главный бригадир сочно помянула Дискорда и конские яблоки. Немало удивились и остальные, увидев вросшую в монолитную твердь скалы каменную дверь без замка и скважин. Магия исходила как от самой дверь, так и от того, что было за ней.

Один из единорогов, оказавшийся любопытнее прочих, попробовал выбить ей телекинезом…

---

– Ох и шандарахнуло же его! – заканчивала свой рассказ Эплджек. – Не то молнией, не то огнём – мы только вспышку и заметили. А опосля, когда глаза слепить перестало, видим – лежит он, ногами дёргает, да подпалённая грива и хвост дымятся. Я уж думала – спёкся бедолага, шляпу сняла, а нет – очухался, слава Селестии!

Не дослушав подругу до конца, Твайлайт вырвалась в коридор. Рыжая пони двинулась за ней.

– Надумала что, сахарок?

– Мы имеем дело с магической защитой, чем-то вроде печати, и похоже, очень высокого уровня, – объясняла аликорн. – Для её безопасного снятия обычно необходимо знать магический шифр – своеобразный ключ. Но печать – замок – можно разбить и силой.

– Ломом, агась, – усмехнулась земнопони.

– Одной меня может не хватить, и помощь мне не помешает. – Твайлайт замедлила шаг, немного сконфузившись. – Надеюсь, мне в ней не откажут…

---

– Рад тебя видеть, Твайлайт, – заканчивая заполнять очередной свиток, Спеллвивер встал, приветствуя принцессу в своих покоях. – Что привело тебя ко мне?

Войдя, аликорн аккуратно прикрыла за собой дверь. Она догадывалась, что он предпочитает общение тет-а-тет, и потому попросила Эплджек подождать её снаружи. Предстоящий разговор останется только между ними.

– Я хотела бы извиниться перед тобой. За произошедшее во время штурма.

– Да? – глаза единорога слегка сощурились. – И за что именно ты просишь прощения?

– Я была не права, поступив так с тобой и со всеми остальными той ночью… – начала было Твайлайт, но тут же была перебита.

– Да брось ты. Не могу отвечать за других, но как по мне – в этом отношении ты сделала все правильно. Когда я присягал на верность Коронам, то обещал употребить всю подвластную мне силу во благо Эквестрии. А уж как это происходит – моими собственными стараниями или через тебя – дело десятое. Грифонов нужно было остановить, и ради этого стоило часок поваляться на полу. В конце концов, мы-то потом встали, в отличии от тех, кто своими жизнями покупал нам время для магической атаки… И потом, – на морде Спеллвивера появилась злая усмешка, – Ганнару нужно было преподать урок. Разве что в следующий раз посоветуйся со мной заранее: я не люблю принуждения, зато очень люблю давать советы юным волшебницам.

– Так ты не в обиде на меня? – не поверила своим ушам Твайлайт, по-другому представлявшая себе предстоящий диалог.

– Я этого не говорил, принцесса, – жестко отрезал маг.

– Но…

– Ты ошиблась в другом, Твайлайт. Забрав энергию доверившихся тебе единорогов, а затем и остальных подданных, ты была обязана заставить грифонов с ней считаться, – голос Спеллвивера зазвенел. – Нашей суммарной мощи в твоих копытах хватало если и не уничтожить имперцев, то хотя бы нанести им удар такой силы, от которого они бы не скоро оправились и никогда не забыли. Но ты допустила ошибку, непозволительную заклинателю твоего уровня. Ты дала эмоциям захлестнуть тебя, затуманить разум, занять место холодного расчета, необходимого в противостоянии такого рода. Поглотив нашу силу, ты сделала то, что была должна – но не то, на что была способна.

Через секунду, усмехнувшись своим мыслям, единорог вернул себе былой спокойно-дружелюбный настрой, и уже гораздо мягче продолжил: – Так что, когда в следующий раз решишь одолжить мою магию – уж постарайся использовать её на сто процентов. А то возникает чувство неполноценности. Как будто кто-то колет орехи моим любимым микроскопом.

– Да, прости. Возможно, это действительно не лучшее использование тонкого научного прибора, – улыбнулась последней шутке Твайлайт. – Но объясни, разве эмоции не являются одним из источников силы для каждого мага? Почему ты говоришь об этом, как о чём-то ошибочном?

– Да, ты отчасти права. Любовь, гнев, страх, верность – сильные чувства способны придавать нам сил. Вот только те правила, которые ты читала когда-то, отражают общее положение вещей, в котором пони – что тот паровоз: вот пар, вот поршень, вот колеса, вот движение. А в жизни всё по-другому.

– К чему ты ведёшь?

–Ты стала аликорном – обретя огромное могущество – не будучи к этому готовой. Да, у тебя есть сила. Да, ты умеешь ею управлять… И то, что ты с трудом делала раньше, теперь не составляет проблем. Но настоящий маг – это не только чистая мощь. Это и умение, и главное – соответствующий опыт. Если бы ты была чуть старше, ты бы уже знала – и не просто знала, смогла бы понять! – то, что ведомо Селестии, Лэнд, твоему покорному слуге… Чувство в тебе – это сила, но если ты поглощена этим чувством – уже слабость. И умение найти ту грань между бесстрастностью и страстью, между холодом разума и огнем эмоций, усмирить её, поставить на службу и в итоге совершить невозможное – в этом и заключается высшее Искусство. Недаром говорили мудрые, что власть над собой – наивысшая власть. И мне жаль, что у меня не было возможности заранее научить тебя этому, – в глазах Спеллвивера на миг полыхнуло янтарное пламя, – и жаль, что в тот день я не оказался на твоем месте.

– В каком смысле? – удивилась аликорн. – Ты думаешь, так здорово выкачивать энергию из других помимо их воли?!

– Нет-нет, я совсем не то имел ввиду. Факт в том, что в моих глазах твой поступок был волевым решением монарха. Но я боюсь, что для многих он стал воплощением тирании и безрассудства. Я видел взгляд Лэнд, когда она уходила из того зала, и не уверен, что она скоро сможет вновь тебе доверять – как не уверен и во многих других. Лучше бы их гнев был направлен на меня. Спокойнее для государства.

– Кажется, понимаю, – кивнула Твайлайт. – И спасибо тебе – за то, что простил. Надеюсь, и в помощи не откажешь…

«У тебя замечательная сестра, Шайнинг, – размышлял маг, задумчиво смотря вслед уходящей принцессе. – У нее твердый характер, верные моральные ориентиры и хороший запас знаний. Книжных знаний. О реальной жизни, её темной стороне, о предательстве и измене, боли и страданиях, бесстыжей лжи, подлости и бесчестии, трудных решениях и тяжести последствий она не знает практически ничего. И теперь, когда всё это валится на неё разом, без подготовки и любимой наставницы – я могу только гадать, как ей сейчас трудно. Ты бы с радостью оградил её от проблем этого мира, но рок распорядился по-другому. И раз так – я пригляжу за ней, старый друг. Даю слово».

---

Над просторной аудиторией в школе для одарённых единорогов звучал поставленный голос первого архимага. Только вот слушателями лекции в этот раз были не сонные школяры, но впитывающие каждую фразу служивые маги.

На кремовую единорожку с салатовой гривой, облачённую в мантию с высоким воротом из синего атласа смотрели не без восхищения – все знали, что она вместе с принцессой Твайлайт, Шайнинг Армором и Спеллвивером очень сильно повлияла на ход сражения. Хоть и не было известно, как именно, в глаза бросался результат – обвалившиеся на нижние уровни гигантские лестницы. Любому станет ясно, что тут не обошлось без магии, да какой мощности!

Не раз лекция прерывалась внезапной просьбой рассказать, как всё было, ведь мнения по поводу Фебры Лэнд и её вклада в победу разнились, и однозначного не имелось ни у кого. Аналогично ситуация обстояла и с принцессой Твайлайт. Рассказы рядовых пони о событиях той ночи породили массу версий, потому как их главные действующие персонажи если и не молчали, то отвечали одним и тем же заранее подготовленным ответом. Намёк был понятен – четыре самых выдающихся мага Эквестрии утаивают что-то скандальное и интересное.

В очередной раз лекция на тему ведения борьбы против грифонов прервалась, но в этот раз не из-за вопроса: в аудиторию вошла Твайлайт вместе с также известной всем носительницей Элемента Честности. Её шествие к лектору сопровождалось шумным подъёмом всех отвешивающих поклон пони.

– Могу я попросить Вас отойти для разговора? – обратилась аликорн к единорожке.

– Да, Ваше Высочество – бесцветным голосом отозвалась та, направившись в боковую комнатку, служившую учительской. Аудитория, не получив разрешения расходиться, осторожно подкралась к её двери, едва та захлопнулась.

– Слушаю вас, принцесса.

Кремовая пони даже не старалась скрыть свою антипатию к аликорну и смотрела на неё с вызовом, а земнопони и вовсе не замечала. Из памяти её ещё не выветрился страх; та беспомощность, которую она испытала, падая ветошью на плиты тронного зала меньше двух дней назад. А то, что безрассудство и импульсивность правителя тогда не обернулись трагедией, как считала Лэнд, вовсе не заслуга вышеназванной.

– Нет, Фебра, – сказала лавандовая кобылка, – в данный момент с тобой разговаривает Твайлайт Спаркл. И я искренне прошу у тебя прощения.

Единорожка не дрогнула, потому как ждала этих слов.

– Я совершила ошибку, поддавшись чувствам и забрав вашу энергию той ночью…

– Но прощения просит вовсе не принцесса, – вскинув бровь, заметила архимаг.

– Именно, – встретившись с ней взглядом, отрезала Твайлайт.

Эплджек, на отсутствие которой две кобылки не обратили внимания, тем временем отгоняла любопытствующих от двери учительской.

– И почему же, позвольте узнать? – Фебра Лэнд прищурила сапфировые глаза.

– Потому что в тот миг я не была правителем, – призналась аликорн. – Была сестрой, мстящей за брата, магом, переступившим грань дозволенного, обычной пони… но не правителем. Я не думала ни о своих верноподданных, ни об Эквестрии в тот момент, когда позволила чувствам и эмоциям захлестнуть разум… Вот, Фебра, почему прощение просит Твайлайт Спаркл.

– Признать свои слабости и ошибки – важный момент. Похвально, что ты не позволила гордости мешать трезво и объективно мыслить, – смягчившись, молвила единорожка, перестав презрительно выкать. – Но исповедь – лишь слова, пустой звук, если нет в тебе раскаяния, стремления исправиться и возвыситься над собой.

– Не будь этих стремлений, – тут же объяснилась лавандовая кобылка, – я бы уже отправилась в Кристальную Империю, прятаться там от бури. Мною же движет желание её остановить.

– Громкие слова, – похолодела Фебра. – Хватит ли у тебя сил претворить их в жизнь или хотя бы попытаться?

– Я не намерена делать это в одиночку, поэтому и прошу поверить в меня, дать шанс, но прежде всего – простить, – Твайлайт опустила голову. – Мне будет очень сложно идти вперёд, если ты откажешь мне в этом.

Лэнд какое-то время молчала, проницательно разглядывая ожидавшую ответа принцессу.

– Когда тебя короновали, – начала она, – ты предстала передо мной, как особа, не имеющая не малейшего представления о самой сложной профессии из всех существующих. Могущество, которым тебя наградила твоя наставница, давало право встать в одном ряду с теми, чьи решения определяют судьбу королевства. Но юная принцесса никак не могла найти своё место в этом высшем кругу по очень простой причине – внутри неё всё ещё жил дух маленькой пони, привыкшей вместе с остальными плыть по течению, а не направлять его. И неверные для правителя взгляды на жизнь вскоре дали о себе знать.

Ты всегда старалась помочь в первую очередь тем немногим пони, которых с тобой связывает прошлое, когда как правителю следует думать о благе большинства. Иногда, Твайлайт правитель должен смотреть на мир с высоты трона, чтобы вынести беспристрастное решение. Он должен быть готовым на жертвы, а то, что произошло в тронном зале нельзя этим назвать, – единорожка невольно повысила тон. – Ты даже себе не давала отчёта в том, что творишь! Если бы тогда тебя не остановили, смогла бы ты жить с последствиями жертвы, которую принесла в порыве гнева, необдуманно?

Фебра, позволив себе остыть, сделала паузу, но Твайлайт не воспользовалась ею, чтобы вставить хоть слово. Стали слышны звуки перебранки между единорогами и Эплджек за дверью.

– Но спешить тогда было некуда – аликорны ощущают время иначе, чем простые пони. Через пять лет – сущий пустяк для тебя, – теоретические знания вдоволь бы подкрепились практикой и вышеназванные недостатки глядишь, да и исчезли бы. Но жизнь, что ни говори, умеет удивлять, – кобылка иронично ухмыльнулась. – Сложившаяся ситуация требует от тебя недостающих навыков, неусвоенных истин и не открывшихся правил прямо здесь и сейчас. Соглашусь, крайне сложно и рискованно вписаться в такой вот поворот, но всё-таки возможно. И знаешь, что? У тебя есть все шансы. Прими моё прощение, Твайлайт, – первый архимаг склонилась в поклоне. – Только больше никаких необдуманных решений – обещаешь, принцесса? – поглядывая на аликорн из-под пышных ресниц опущенных глаз, улыбнулась она.

– Обещаю, – пылко кивнула лавандовая кобылка, ликуя ещё одной маленькой победе. – А теперь я попрошу твоей помощи в решении одной проблемы...

---

Три кобылки добрались до места, застав Спеллвивера за осмотром загадочной двери. Все посторонние пони к этому времени уже покинули пределы туннелей.

– Удивительная работа! Не думал, что я вообще когда-нибудь встречусь с чем-то подобным, – увлечённо рассуждал небесной масти единорог, даже не повернув головы. – Её создатель был либо гений, либо работал над ней несколько десятилетий! Кстати, тому мальцу жутко повезло – защитная магия печати не обнаружила в его действиях достаточной угрозы и отреагировала не в полную силу. Но взломать её будет не так-то просто.

– Согласна, – поддержала его Лэнд. – Судя по вашим словам, пойдем мы путём силы или хитрости – шансов немного. Хорошо бы узнать ключ, но что мог задумать этот таинственный создатель печати… Знак, слово, символ? Вполне возможно, для её открытия необходимо прийти к двери в новолуние и облиться водой, распевая древний гимн Эквестрии с корзинкой котят в зубах!

– Корзинкой булочек с запахом корицы, – усмехнулся единорог. – Я бы обязательно привязал ключ к запаху. Про него все всегда забывают…

В это время Твайлайт, подошедшая к двери в плотную, заворожёно разглядывала выцарапанные на камне руны, но не их витиеватый рисунок её занимал. Она узнала ауру, коей веяло от печати. Узнала, кем был тот маг, что наложил её. Ещё бы! Даже её собственная аура с тех пор, как она стала аликорном, навеки несёт в себе этот след. След Селестии…

– Принцесса? – приблизилась к ней Фебра. – Вы что-то заметили?

– Да, – подтвердила Твайлайт, повернувшись к Спеллвиверу. – Взломать её будет действительно непросто… и очень опасно. Действуем следующим образом: создайте Канал Силы, работайте на меня – я рассчитываю на магическую подпитку. Перед началом наберите дистанцию и создайте вокруг меня экран – на случай, если я не справлюсь. Выброс магии не должен выйти за его пределы – ясно?

– Нет, принцесса, не ясно, – подала голос Фебра Лэнд. – Если Вы не успеете выбраться, сила выброса в закрытом щитом пространстве убьёт Вас, и места мокрого не оставив!

– Ты позвала нас помочь, а сейчас велишь стоять в стороне, пока ты рискуешь жизнью? – вторил единорожке жеребец. – Должен сказать, твоя просьба…

– А это не просьба, – твёрдо закончила спор Твайлайт. – Это приказ. Прошу вас довериться мне и сделать всё, как я сказала.

Спеллвивер хмыкнул, Фебра выругалась – оба мага нехотя подчинились. Отойдя на десять шагов, они занялись настройкой общего канала и подготовкой заклинания, способного моментально выдернуть принцессу из области поражения, в то время как Твайлайт непоколебимым взглядом сверлила дверь.

«Это моё испытание огнём – моё предназначение, – твердила она про себя. – И я не позволю меня его лишить. Никому».

Глава 9: Шаг в тень

– Княгиня! – раскатистым эхом прорывался голос. Стирая контуры и размывая краски мира снов, он увлекал белую кобылицу за собой – в реальность.

Тия ожидала услышать от Фелис хоть что-нибудь напоследок, но пробуждение прошло в полной тишине. Досадно…

– Княгиня, поднимайся! – повисла над ней уже собравшаяся в дорогу Василиса.

– Встаю, встаю… – пробормотала аликорн, с неохотой выбираясь из-под одеяла. Комната хорошо прогревалась печкой за стеной, а потому характерного желания спрятаться от холода, вернувшись в тёплую постель, не возникало.

– Допоздна небось гуляла? – уперев руки в бока, отчитывала Селестию девушка.

Аликорн вяло хмыкнула в ответ, натягивая шубу.

В хороший сон всегда хочется вернуться, ведь вряд ли грядущей ночью он привидится вновь. Каждый с усердным сосредоточением теребит изменчивую память, по крупицам собирая то, что осталось от волнующего фантома. Но в итоге тому всё равно суждено исчезнуть, раствориться в потоках чего-то нового, и однажды воспоминания о пережитых тогда приятных чувствах будут вызывать лишь безразличие.

Но Тия по этому поводу могла не беспокоиться, ибо случившееся хоть и было сном, но сном необычным. Скорее путешествием, поиском воспоминаний, которые теперь никуда не денутся, оставив в сознании неизгладимый, как тавро, след.

– Ну, ничего. В пути сон досмотришь, – утешала её Василиса.

«Если бы всё было так просто…» – подумалось Тии. Что-то подсказывало ей, что до следующего возвращения в её прошлое придётся подождать.

Завидев Селестию, запряженные в возок лошади весело заржали.

– И вам доброе утро, – бодро отозвалась аликорн.

Гостеприимные хозяева с крыльца прокричали гостям актуальное при тогдашних неказистых путях передвижения по просторам Руси-Матушки пожелание – «скатертью дорога!», и наложили крестное знамение на удаляющийся возок.

---

В течение пяти дней, прошедших с первого привала, Тия засыпала с надеждой, что снова встретится с незнакомкой и прикоснётся к тому, что по неизвестным причинам забыла. Но к её огромной досаде, аликорна посещали только обычные, уже навлёкшие на себя гнев сны. Она почти силой заставляла свои глаза закрываться и, покидая явь, раз за разом не находила искомое.

«Это уже начинает походить на издевательство! – негодовала Селестия, вырванная из дрёмы очередным резким торможением. – Она показала моё детство… мрачное и злое. Детство, в котором я обычная пони… Но что же с этого? Где? Где обещанные ответы? Кажется, Фелис боится, что, узнав что-то страшное, я поверну назад… Что ж, если это правда, то… Нет, лучше не думать о таком и позволить событиям идти своим чередом. Выбирать мне всё равно пока не из чего…»

– Тверские совсем страх потеряли! Это ж надо, так дело-то запустить! – махая масляной лампой, громко ругался извозчик. Выглянув из окна, княгиня удостоверилась, что шум поднят вовсе не беспричинно: гать, по которой осторожно продвигался возок, была, если выразиться помягче, не в лучшем состоянии.

Прогнившие брёвна то и дело проседали под лыжами, грозя завалить транспорт. До этого, слава Богу, дело не дошло – всё обошлось лёгким креном. Извозчик, не единожды ходивший этой дорогой, знал, что низина во многих местах затоплена и заболочена, сковавший воду лёд ненадёжен, а потому – съезжать с гати дело рискованное.

– Ну что, совсем никак? – выбираясь наружу, Василиса окликнула тщетно машущего хлыстом мужика.

– Никак, сударыня. Скорее крупы до дыр добью, чем лошади сдвинут нас с места!

– А ежели княгиня со мной на своих дв… четырёх пройдётся, гать худую минув? – предложила девушка, почёсывая за ухом крайнюю, шумно дышащую носом кобылу.

– Неловко было просить, красавица, но раз сама предложила… – начал свой ответ извозчик, – да, так дело бы спорее пошло. До тверского посада отсюда рукой подать. Авось доберёмся раньше, чем окончательно стемнеет.

В последнее заверение Тии верилось очень слабо: гать петляла меж подножий покатых холмов и мрак оседал здесь загодя, ещё до окончания и без того по-зимнему короткого дня.

Не дожидаясь приглашения, отлично слышавшая разговор княгиня покинула возок. Пешком, так пешком. Перспектива заночевать в таком мрачном месте её не прельщала.

Хруст снега под ногами идущих, редкое фырканье лошадей, скрип бревён – все звуки казались какими-то приглушёнными, словно это место не желало расставаться с тишиной. Даже птицы молчали.

В довесок к этому с самого начала пешей прогулки Селестии казалось, что за ней кто-то наблюдает. Нет, речь шла не о взглядах сопровождающих княгиню всадниках и девушки. Тревоживший её наблюдатель был тайным и скрывался где-то там – за голыми стволами деревьев и мёртвыми пнями, в тени жёстких стеблей камыша и рогоза.

«Вот только паранойи мне ещё не хватало… – поёжилась кобылица, косясь на зловеще ощетинившуюся кочку. – В страхе понивильцев, впервые увидевших мою вернувшуюся сестру в ночь Кошмаров, наверное, было столько же смысла».

– Если какая-нибудь лихая голова вздумает западню нам подстроить, то лучшего места, чем это, ей точно не сыскать, – как бы невзначай подметила Василиса.

– Боже упаси, сударыня! Нам токмо энтих не хватало, – перекрестился извозчик. – Но думается мне, не людей нам опасаться нужно. Молвят в народе, нечисть тут обретается…

Ещё больше сжалась под тёплой шубой Тия. Хоть и не имела она чёткого представления о том, что есть нечисть, которую в страхе помянул человек, но что встреча с ней явно не сулит ничего хорошего, было очевидным.

– А что это за нечисть такая? – спросила аликорн, подбрасывая дров в костёр беседы. Шествовать в зловещей тишине было крайне угнетающе.

– Чудища сказочные, которыми мать дитё пугает, чтоб лучше слушалось, – отшутилась девушка.

С медленно ехавшего впереди возка на Василису пал осудительный взгляд извозчика.

– Может, ты что молвишь? – тут же бросила она ему.

– Нечисть ваша – енто бесы или же те, шо с ними на короткой ноге, да души грешные, покой после смерти не обретшие. В каждом месте по-разному их кличут. Ежели в лесу с нечистью столкнёшься – лешим, игошей или лихом одноглазым наречёшь. На дороге что с тобой приключилось – будешь встречника окаянного винить. А ежели в топях ты заплутал, то на хозяев болот всё вали – кикимор там, болотников и болотниц всяких. И нет от всего ентого спасу, коль нехристь ты. Уж чего, а креста животворящего вся это братия пуще огня боится!

Тия вздохнула, кинув сомнительный взор на свои копыта.

«Да уж… От нечести мне не отбиться…»

И часа не прошло, как состояние дороги начало заметно улучшаться, что давало Селестии повод тешить себя мыслями о скором возвращении в теплый возок, о его плотно зашторенных окнах, ограждавших от пугающей обстановки снаружи. И немудрено – к этому времени её списанное на предрассудки ощущение присутствия кого-то неизвестного подкрепилось весьма вескими и пугающими вещами: время от времени поглядывая в уже непроглядную темень, обступившую их со всех сторон, она замечала силуэт, крадущийся во мраке параллельно гати. Нечто позволяло увидеть своё мертвецки бледное, по-звериному проворное и странно мерцающее тело лишь на мгновение, а затем исчезало. Со своими спутниками Тия наблюдениями не делилась, потому как не исключала того, что всё это, возможно, не более чем злое наваждение.

Внезапно раздавшийся тягучий треск гнилой древесины заставил даже всадников в сёдлах содрогнуться.

– Етить! – вскричал мужик, еле устояв на козлах. – Как же я, старый пень, не углядел-то…

Мало того, что по какой-то причине не одно, а аж целых три бревна просто-напросто исчезли с гати, так ещё и углядеть образовавшуюся брешь в темноте даже при свете лампы – задача не из лёгких.

Слезшие с коней мужики вместе с извозчиком дружно навались на возок, оттаскивая его назад, а затем принялись выкорчёвывать передние брёвна, чтобы сдвинуть их назад, уменьшив тем самым расстояние бреши. Но не тут-то было – подгнившее дерево даже топор не брал. Намертво вцепились друг в друга брёвна, игнорируя сыпавшуюся брань и попытки их отсоединить.

А тем временем, подставляясь взору перебирающей копыта кобылицы, вновь мелькнуло бледное существо, будто давая ей понять, что связь между ним и творившимся самая, что ни на есть, прямая. В этот раз оно не спешило исчезать, а просто замерло на месте, позволяя Тии себя рассмотреть. Расстояние между ними было приличное, но очертания человеческого тела у существа угадывались ясно. Также ясно, как и желание подманить кобылицу ближе…

– Я отойду ненадолго… одна, – предупредила людей княгиня и, разжигая кончик рога, уверенно сошла с гати.

– По нужде небось… – стянув еломок, чтобы почесать затылок, пробормотал извозчик. – В енту тьмутаракань сунуться, ну ежели токмо совсем невмоготу.

Тии было не важно, на что похожи её действия – объяснить свою мотивацию она затруднялась даже себе, не то что другим.

«Если Фелис избегает меня во снах, то, может, местом встречи в этот раз должна стать явь?» – Как не малы были шансы на то, что существо как-то связанно с незнакомкой, Селестии хотелось в это верить.

К своему несчастью, она упустила тот момент, когда простое желание переросло в некое помешательство, вынуждавшее её добровольно толкать себя на риск. Что не говори, а закинутый Фелис крючок крепко поддел княгиню.

Стараясь не угодить на гладкую поверхность хрупкого льда, кобылица всё больше и больше углублялась в бурную поросль каких-то неразличимых в темноте кустарников. На нахождении возка к тому времени указывал лишь маленький жёлтый огонёк горящей в руках извозчика лампы.

– Индрик! – вдруг раздался сзади игривый девичий голосок, заставивший аликорна подпрыгнуть на месте. Обернувшись, она увидела юную и совершенно нагую, красивую лицом девушку, чьё по-прежнему могильно бледное тело вблизи пугало не так сильно. На плече её лежали заплетённые в толстую косу волосы цвета пожухлого сена, а тёмно-зелёные, как недра омута, и такие же глубокие глаза хищно поблёскивали в темноте. Неслышно, будто вовсе не касаясь земли, девушка подбежала к остолбеневшей Тии и ладонью ледяной, как талая вода, повела по её шее и щеке, потрепала за ухом. Все её движения и взгляд были преисполнены каким-то непонятным для кобылицы благоговейным трепетом.

– Вас уже вечность никто не видел! Неужто ты последний? – наконец изрекла она и, не давая Селестии опомниться, грациозно запрыгнула на её спину. Тут-то аликорн и вышла из оцепенения – хоть и лёгкое, почти невесомое тело девицы никаких неудобств не доставляло, но вот сам факт сего действа – очень даже.

– Вы меня с кем-то спутали! – выгибая шею назад, бросила кобылица. – Как и я вас…

– Разве? – искренне удивилась девушка. Моментально оказавшись перед Тией, она пытливо сверлила её взглядом острым, как стебли осоки. – Дух-то у тебя с незримым миром связан, иначе не узрела бы ты меня. Хотя… Молва шла о княгине дивной, что Еве дочкой не приходится – это, стало быть, про тебя… Верно-верно. Стал бы индрик с людом екшаться? Или же это забава такая?

– Я знать не знаю, кто такой индрик, которым ты меня называешь! – заявила аликорн, повысив тон. – Говорю же, вышло недоразумение.

Девушка залилась звонким смехом.

– Ну, на лошадь ты, подруга, никак не тянешь!

– Почему сразу лошадь? – возмутилась Селестия. – Аликорн я, если уж на то пошло.

– Аликорн? – прищурилась девица. – Что-то не слыхала я о таких...

– Я очень удивилась бы, если б слыхала, – улыбнулась Тия, найдя оппонентку забавной и вовсе не опасной. – Не отсюда я.

– А откуда же? – с интересом спросила та, облокотившись на корягу.

– Издалека. Настолько, что я даже не уверена, смогу ли когда-нибудь вернуться… А ты кем будешь?

– Да так, душа неприкаянная, – перебирая локоны в косе, заявила девица всё тем же неунывающим голосом. – Пруд есть тут рядом – там-то и утопла тридцать зим назад.

– О, сочувствую… – не зная, как отреагировать на такое признание, Тия произнесла первое, что пришло в голову.

– Не стоит. У меня было достаточно времени смириться с этим, – отмахнулась собеседница, явно не желая касаться этой темы. – Эх, как же здесь скучно! – не в силах и минуты усидеть не месте, она вертелась вокруг кобылицы, как голодный кот, клянчивший у хозяина еду. То к боку её прижмётся, то снова на спину залезет, запустив длинные пальцы в основание гривы на голове. – За путниками наблюдать – не ахти забава. Но едва тебя увидала, так сразу желанием зажглась словом перекинуться. Думала, конь с рогом – индриг, не иначе! Зову тебя, зову, а ты – знай себе дальше идёшь. Вот и постаралась я с гатью-то дырявой… А ты, к слову, куда путь держишь?

– В Новгород Великий. По делам личным и государственным.

– Вот оно что… – вздохнула девица. – Ну, будь готова, подруга, что повстречаешь на своём пути много всякого дивного, страшного. Льнут к этому граду и души, и духи, и черти, словно мёдом там намазано.

– И что же их туда влечёт? – спросила Тия уже с более явным интересом.

– Не что, а кто! – поправила неприкаянная душа. – Да завелись там две не то жрицы, не то ведуньи. Ведьмы одарённые, между собой тайной связанные. Народ новгородский, разумеется, ведьм гнать не стал, хоромами их одарил, а взамен их помощью заручился. Демон демона издалека видит. Слетается туда с этих самых пор всякая мерзость, от вида которой любой смертный вмиг сединой покроется…

– А что ещё про них говорят? – Селестия поняла, что всё-таки не зря сошла с гати. Внутренне чутьё велело ей слушать, запоминать, анализировать каждое слово и только потом отделять вымысел от правды.

– А то, во что даже я не верю, – усмехнулась девушка, рассевшись на кобылице, как на палатях. – Нашлось немало тех, кто признал в этих двух Ярило солнцеликое да Мару – царицу ночную.

– Кого-кого?

– Не слышала? Боги это забытые, крещением с земли русской стёртые и ныне бесами зовущиеся. Верил раньше народ, что Ярило – солнцем повелевало, светом его землю освещая, а Мара – смертью костлявой, холодом лютым и ночью лунной.

Аликорн молчала, обдумывая услышанное.

– Думается мне, очень скоро ты доберёшься до истины, ежели с пути не свернёшь…

Девица вдруг встрепенулась и быстро мотнула головой в том направлении, где остался возок.

– Возвращайся давай. Спутники твои уразумели, наконец, что поломка не простая. Молятся, как на празднике престольном, и чары мои слабнут. Вот починят гать, да сюда за тобой полезут!

О многом ещё хотелось Тии расспросить свою собеседницу, но увы – обстоятельства были против.

– Очень признательна за беседу, – учтиво изрекла она.

– И тебе спасибо, блуждающая меж миров. Может, свидимся ещё. – Девица прикоснулась к рогу аликорна, прежде чем начать медленно растворяться в темноте также, как и прозвучавшие шёпотом прощальные слова – в тишине.

Оставшись наедине с собой, Тия ещё немного простояла на месте, а затем двинулась к гати, где её, как и предупреждала новая знакомая, уже хватились.

Как оказалось, лишённая неприятных сюрпризов дорога начиналась буквально через несколько шагов. Нисколько этому не удивившись, Селестия с вымотанной Василисой залезла в возок, но, изменяя былым пожеланиям, зашторивать окошко не стала. Пусть в него заглядывает ночь, принесшая ей ещё одно ценное воспоминание.

По мосту через Волгу, скрепя лыжами, ехал возок, пассажирам которого было не до торжественного приёма и выноса хлеба с солью. Не до этого было и самим тверчанам, что можно понять – даже первые петухи ещё не успели разорвать предрассветную тишь.

Завидев княжеский транспорт с эскортом, заспанные сторожевые распахнули перед ним ворота Тверского Кремля – сердца этих земель. Что извозчик, что всадники, не слезавшие с коней с прошлого утра, а особенно Тия с Василисой – все выглядели неимоверно уставшими и выжатыми; у всех была долгая ночь. Поняв это с полуслова, княгиню вместе с её спутницей отвели в выделенные для них покои и оставили. Едва коснувшись головой подушки, аликорн заснула крепким сном.

Не только Селестии гряда тверских холмов доставила неудобства, но и всему войску, растянувшемуся на десяток вёрст и добирающемуся до города лишь отдельными отрядами. Дабы восстановить его целостность, княгиня решила выдвигаться дальше не раньше, чем завтрашним утром. Двигаться впереди воинских соединений – это одно, а опережать их на день пути, а то и больше, когда земли Новгорода, в которые она идёт вовсе не с мирными намерениями, всё ближе – совсем другое.

Проснувшейся к обеду княгине объявили, что вечером в честь её прибытия будет дан пир. Хоть празднества для неё и были нежелательными, что объяснялось суетным расположением духа, отказывать она не стала.

Время, оставшееся до вечера, Тии захотелось потратить на изучение окрестностей – как-никак, Тверь была первым крупным русским городом, увиденным ею после Москвы.

Далеко от внешних деревянных стен твердыни аликорн отходить не стала – ни к чему ей сейчас было общество местных зевак. К тому же отсюда, с возвышенности, и так открывался отличный вид на разросшийся вокруг кремля город: на приземистые, коренастые избы крестьян и посадского люда; на широкие купеческие и боярские хоромы, гордо выпячивающие расписные фасады; на стройные башни часовен и церквей.

Она смотрела на протекающую под мостом реку, уносясь мыслями вслед за её водами. Вспомнился ей разговор вчерашний, произошедший при очень странных обстоятельствах. Но ещё страннее были всплывшие после него совпадения: две появившиеся в Новгороде жрицы, одну из которых приняли за Ярило – божество солнца; знак, высеченный на воротах одного из новгородский дворов, что Фелис указала Тии в первом сне, и собственная метка аликорна, надёжно укрытая под мехом шубы.

«В этой истории замешано слишком много солнц. И это ещё одно подтверждения того, что я на верном пути, – подумалось княгине. – Мне нужно лишь набраться терпения и просто идти дальше – вот и всё. Даже молчание Фелис и её возможная связь с этими новгородскими ведуньями не должна меня волновать. Нет, не будут чужие тайны важнее моих собственных».

Изменениям в своём настроении княгиня была обязана проснувшейся вдруг гордости. Гордости и самокритичности. В характере Селестии две эти черты не просто сплелись между собой, но образовали нерушимый дует, ставший неотъемлемой частью её монаршей личности. Сейчас она впервые за всю прошедшую неделю обернулась назад, оценив со стороны собственное поведение, вызывающее упрёк.

«Это всё не дело…», – укорительно помотала она головой.

Разве пристало ей бегать за снами, как влюблённой кобылке за игнорирующим её жеребчиком? Ответ очевиден. Чтобы с ней не происходило, терять голову нельзя.

Пробил ли нужный час или принятые накануне умозаключения приблизили этот миг, но под конец дня некто вновь сковал сновидение княгини потоками магии, неумолимо напоминавшими ни с чем не сравнимые ветра родной Эквестрии.

Глава 10: Безумец

Сидящая подле разожжённого камина Дейси еле смиряла посеянную рассказом Ригальда бурю. С минуты на минуту она услышит нечто важное – по крайней мере, так её заверили. Догадки сводили пони с ума. Что же такого несёт в себе грядущий разговор, ради которого в её судьбу вероломно вмешались и переписали по чужому сценарию? Скоро. Скоро она узнает.

Одновременно уши пегаски и барда, сидящего неподалёку, нервно дёрнулись – в гуле, доносившимся снаружи, начали отчётливо выделяться звуки шагов, усиливающиеся с каждой секундой. Дверь открылась, и на пороге показался завёрнутый в неприглядный плащ грифон. Тот самый грифон, что поставил свою волю превыше всех прочих. Чуть поодаль от него держались ещё двое в боевом обмундировании.

Скромные одежды не могли скрыть принадлежности Тайрена к сильным мира сего: гордый стан, уверенный холодный взгляд, привыкший встречать лишь повиновение, царственная грация, вложенная в каждое движение – всё ясно указывало на того, кто привык быть хозяином положения.

Охватившее Дейси и Ригальда волнение не обошло стороной и императора, но было старательно им скрыто за надменным спокойствием. Охраняемая снаружи дверь надёжно закрылась, и в помещении воцарилась напряжённая тишина.

– Приветствую тебя, воительница, – прозвучал тихий хрипловатый голос грифона, показавшийся неестественно громким. – Я –Тайрен, император Грифонии.

Он начал разговор, не требуя от собеседницы предварительных формальностей, вроде поклонов, что сразу наложило на возникшие между ними отношения особый оттенок.

– Тайрен… – проговорила пегаска, буравя оппонента злым взглядом. – Я навсегда запомню твоё имя.

– Как будет угодно, – согласился грифон, подойдя к камину.

Полное бессилие перед ним несказанно выводило Дейси из себя. Она понимала, что даже держа нож у его горла, не смогла бы решиться на фатальное движение, покуда тайна его мотивов не будет раскрыта. А он, похоже, не сильно спешил делиться секретами, изводя запасы её терпения под ноль.

– Ты, верно, хочешь знать, зачем всё это?

– А ты весьма догадлив, – зло ухмыльнулась пони.

– Тогда будь предельно внимательной и честной с собой – большего я требовать не стану, – наблюдая за пляшущими языками пламя, промолвил Тайрен. – Что ты думаешь об этом мире?

Дейси вспомнились последние слова Лареса, сказанные ей под проливным дождём на крыше башни. Дурой она была, не согласившись с ним сразу, но чуть позже, после небезызвестных событий, навсегда изменила своё мнение.

– Он милостив лишь к немногим, а ко всем остальным – холоден и несправедлив, жесток и неумолим, – прозвучал ответ.

– И ты никогда не задумывалась, что или кто всему виной? Дай угадаю – ты слепо веришь, что грифоны. – Серые, как лёд, глаза императора метнулись к пегаске. – Но позволь мне проявить картину целиком. Ты упомянула немногих, имеющих особое положение. Несложно догадаться, что речь идёт о единорогах. Эта раса даже после изгнания вендиго сохранила свой ведущий статус. Но в нынешнее время они – лишь фон для истинных фигур, одним своим существованием ломающих устои. Сёстры диктуют законы и создают правила, ведь небесные светила пляшут под их дудку...

– Сестры исчезли, – бесцеремонно перебила его пони.

– Но остались приверженцы их магии, – не обращая внимания на дерзость собеседницы, возразил император. – Если исчезнут и они – лучше не будет. По крайней мере, пока. К тому же, я более чем уверен, что в последний момент принцессы вернутся, где бы они ни были – уж слишком прочна их связь со светилами. Не имеет значения как, но обратную дорогу эта парочка обязательно отыщет.

Вот только сегодня в нашем мире важны не сами единороги или аликорны, а их магия, без которой ни солнце, ни луна не займут своё место на небесном пьедестале, и наступит даже не вечная ночь, а вечная тьма. Скажи, разве мир может быть справедливым ко всем, когда главный рычаг давления сосредоточен в копытах одного народа? Грифоны, зебры, драконы и прочие существа, ходящие по этой земле, вынуждены гнуть выи перед могуществом эквестрийской магии. Каждый год едва сводящая концы с концами Грифония обязана, как и остальные королевства, данью пополнять казну Эквестрии. Повторяя судьбу предков, мы родились под этим небом, став заложниками чужих правил. И наших детей, внуков и правнуков ожидает та же участь…

– И как же кровопролитная война способна это исправить?! – не сдержавшись, прокричала пегаска.

– Никак. Война – лишь подготовка почвы. Попрать несправедливые устои возможно, лишь вернув миру его первоначальный вид, – спокойно ответил император.

– Первоначальный вид? Что это значит? – Дейси сбавила тон.

– Поверь, будет лучше, чем сейчас. Кому-то было угодно, чтобы мне, простому смертному, открылась великая тайна. – Тайрен глубоко вдохнул, не в силах более скрывать волнение. Глаза его заметно оживились. – Пять лет назад судьба привела меня к ступеням древнего, давно вычеркнутого из памяти живых храма…

---

Дышать в месте, куда свежий воздух не заглядывал более тысячи лет, было крайне тяжело, но в тот момент Тайрену казалось, что всему виной эта давящая сверху тьма, в которой даже привычные к ночи глаза хищника с трудом разбирали очертания предметов. Прихрамывая, он шёл вперёд, держась стен.

Куда выведет его эта тёмная дорога под осыпающимися вековой пылью исполинскими сводами? Зачем он, вместо того, чтобы сидеть под разломом и ждать помощи, каждым своим шагом всё ближе и ближе толкает свою жизнь к краю? Отчего-то в сердце грифона не было ни страха, ни сомнений. В голове стоял туман, словно всё происходящее вокруг не более, чем сон. Был ли император безумцем, против всякого здравого смысла переступившим порог храма, или же напротив – безумен был весь мир? Был ли он слепым, шедшим в пасть собственной смерти, или же внезапно прозревшим, приближающимся к утерянной для всего мира истине?

Этим тёмным залам известно многое. Казалось, если спросить вслух, стекающие по стенам тени незамедлительно ответят. Но в высоких коридорах разносились только звуки шаркающей поступи и тяжелых вздохов Тайрена.

Он потерял чувство времени, а потому не мог даже приблизительно сказать, сколько блуждает в этом тёмном царстве – час, два или же несколько минут? Забрался ли он так глубоко, что грифонам, которых уже давно привёл Ригальд, придётся долго его искать, блуждая по храму, или гигантские ворота, через которые он сюда вошёл, всё ещё за его спиной? В этом бессознательном состоянии император ни в чём не был уверен наверняка. Ни в чём.

Но и вечно это длиться не могло. Призрачный компас, который направлял каждый новый шаг Тайрена, бесследно испарился, когда тот проник в очередную залу. Грифон как вкопанный застыл на месте, не зная, куда идти дальше. Но всё это значило лишь то, что прибыл на место.

– Подойди ближе… – голос, донёсшийся из другого конца помещения, заставил императора в страхе сжаться. Древность этих стен и сверхъестественная сила пропитывала каждый его звук. Так мог говорить лишь тот, кто слился с этим местом, обитая в нём многие века.

Нет, не для того Тайрен проделал весь этот путь, чтобы в самый ответственный момент развернуться и бежать без оглядки. Собравшись духом, он шагнул вперёд.

– Настал тот час, когда обет, удерживающий меня в этой юдоли, будет исполнен, – продолжали раздаваться слова пока ещё невидимого для императора существа. Он не смог сдержать удивления, когда, добравшись до одной из тёмных ниш, увидел, что обладателем столь необычной речи оказался восседавший на почерневшем каменном троне грифон. Если бы тот вновь не заговорил, Тайрен точно бы прошёл мимо, приняв его за каменное изваяние. Хотя, судя по скопившейся на нём пыли и сковавшей бугристые веки паутине, он мало чем отличался от такового до пробуждения от своего сна.

– Не бойся. Я такой же смертный, как и ты, а жив лишь потому, что душу мою в этом дряхлом теле удерживает клятва. Я стал хранителем тайны и тебе… – взгляд чёрных, забывших дневной свет глаз пронзил застывшего в смиренном ожидании Тайрена, – тебе суждено стать её приемником – так распорядились свыше, и ты не вправе отказать мне. Подойди и преклони колени, – властно приказал хранитель, и император подчинился.

– Я потрачу последние силы, чтобы показать тебе то, что видели эти стены…

С треском лапы древнего грифона оторвались от подлокотников и обхватили голову склонившегося перед ним мёртвым хватом. Мощный импульс, вырвавшийся из холодных как у покойника пальцев, отдался ни с чем не сравнимой болью, но Тайрен и стона издать не успел, как всё исчезло. Абсолютно всё. Настало полное отсутствие даже самых слабых физических ощущений. Казалось, его дух резко вырвали из плоти, как сорняк с грядки, и словно стрела, сорвавшаяся с туго натянутой тетивы, он с дикой скоростью унёсся в неизвестность, далёкую от всего земного. Но вот полёт во мраке прекратился, и грифон осторожно приоткрыл глаза.

Оглянувшись, он обнаружил, что находится в том же зале. Но теперь тот никак не походил на мрачный, наполненный духом тлена склеп. Трон, перед которым он преклонил колени, переливался россыпью самоцветов, пол под его лапами был зеркально гладок, а стены щедро украшали фрески и лепнина.

– Как твоё имя?

Император обернулся и с трудом признал в обращавшемся к нему грифоне того древнего хранителя, что совсем недавно всем своим видом грозил вот-вот рассыпаться. Его могучее вороное тело в рассвете сил облачало лёгкое голубое одеяние, лоснящееся оперение головы обрамлялось диадемой, а на правой передней лапе, приковывая к себе взор, красовалась испещрённая письменами странного вида перчатка.

– Тайрен…

Хранитель кивком велел следовать за ним.

– Самые талантливые зодчие мира вкладывали свою душу, возводя этот храм. И ни в прошлом, ни в будущем не будет ничего, что способно затмить его красотой и величием.

Повсюду, вдыхая в залы и коридоры ушедшую жизнь, расхаживали размытые силуэты грифонов и пони. Нередко им встречались и драконы, прогуливающиеся под арками и сводчатыми потолками без всякого стеснения. Всех их без исключения переполняло ещё не ясное для Тайрена благоговение.

Он осознал, что перед его глазами предстало прошлое, но насколько далёкое – сказать затруднялся. Упоминания об этом храме отсутствовали и в самых древних рукописях Грифонии.

– Что это за место, и почему я никогда о нём не слышал? – наконец, заговорил с хранителем грифон.

– Ты много о чём не слышал, и в том не виноват, – откликнулся тот, продолжая стремительно приближаться к главному входу. – Мы здесь именно для того, чтобы это исправить.

Оказавшись на пороге, Тайрен застыл, поражённый видом, сменившим тёмную пещеру: подножие ведущих наверх ступеней лобызала цветущая долина, до неузнаваемости меняя приевшийся глазу суровый пейзаж земель Грифонии чуждым для них зелёным цветом. Выходя за пределы ущелья, в котором находился храм, долина простиралась до самого горизонта, соприкасаясь с бездной закатного неба.

Взор хранителя с трепетом устремился вдаль.

– Посмотри на это солнце, Тайрен. Знал ли ты, что оно не всегда было марионеткой магии? Что вставало и садилось, не подчиняясь сетям вероломства и надругательства над природой? Таким его даровал нам Создатель, и таким оно должно быть. Никто, Тайрен, никто не сомневался в Его воле. Между плодородными землями не было границ, и все народы жили одной семьей, зная, что едины в Создателе. Внешние различия тогда не играли роли и не могли посеять раздор.

Но это осознание пришло не сразу. Из неведенья мир вывели те, кто самыми первыми задумались о существовании чего-то высшего – избранные и достойнейшие представители трёх великих народов. Подвластная Создателю судьба привела к этому месту дракона, грифона и единорога.

Избранные были первыми, кто услышал здесь Его голос, но не последними. И возведённый в этом месте храм с тех пор являл собой нерушимую связь творений со своим творцом.

Мы были свободны в своих решениях, потому как Им ценились друзья, а не рабы. Крепость замка познаётся при штурме, а вера, преданность и стойкость дружбы – в бедах. Потому Он, желая испытать нас, впустил в этот мир двух демонов – истинное зло, вселившееся в существ, что первыми поддались яду лжи.

Хранитель взмахнул лапой, и долина в зареве садящегося солнца, храм, горы – всё пошло рябью, начало меняться не только в цветах, но и во времени. Когда видимость стала прежней, под пасмурным небом показалось тянущееся к храму войско, чёрным потоком затопляющее долину и ущёлье. А впереди него, резко выделяясь среди окружения, гордо шествовали два единорога. Одна была чёрной, как смертный грех, а другая ослепительно белой, но ещё чернее первой внутри.

– Единороги – существа, которых Творец выделил среди остальных, наделив великой способностью творить магию. Но надежд, что на них возлагались, они не оправдали… – продолжил рассказ грифон. – Только и стоило двум демонам в телах прекрасных кобылиц по Его попущению один раз подчинить своей воле солнце и луну, как разум многих из этого народа затмила жажда власти. Они не устояли перед желанием обучиться у них столь могущественному заклинанию, став в этом мире богами, и возвыситься над прочими народами. Разжигая в смертных гордыню, тёмные кобылицы собрали вокруг себя целую армию: её ряды пополняли и тщеславные пегасы, которым те сулили власть над погодой, и ненасытные земнопони, которым вдруг открыли глаза на то, что возделываемая ими земля приносит слишком маленький урожай. А о цене ты уже должен был и сам догадаться…

Драконы решили остаться в стороне, да и грифоны не проявили должной стойкости, полагая, что Создатель от них слишком далеко, когда как тёмные мессии с армией последователей и безграничной силой совсем близко. Не знали они, что сила эта жива до тех пор, пока в неё веришь. С защитой, помощью и поддержкой Создателя точно так же, но тех, кто в них верил, оставалось слишком мало, чтобы отвести удар тьмы в тот день…

Тайрен видел, как перед надвигающимся на храм войском встали презревшие смерть драконы, пони и грифоны – те немногие, что не пожелали предавать свою веру, преклонившись пред врагом. Под клювом императора на ступенях исполинской лестницы развернулась жестокая и неравная битва. Пламя драконов испепеляло сотни дерзнувших прийти в долину с мечом; грифоны, прикрываемые магией немногих союзных единорогов, без устали разили врагов бок обок с пони. Препятствуя злу, вознамерившемуся ступить под своды священного места, они устлали эти земли своими и чужими костями. А когда пал последний защитник, грянул гром и содрогнулись горы.

– Тогда-то ущелье и погребло под завалом, – сказал хранитель, едва пространство вокруг охватила темнота. – В том, чтобы никто не надругался, осквернил или разрушил храм, была воля Создателя. Демонические кобылицы велели завал разгрести, но сколько бы усилий не было приложено, с места не сдвинулось и камня. А теперь посмотри вон туда, – Тайрену указали на гору мертвецов, плоть которых ещё не остыла, – и ты увидишь лишь смерть. Но очень скоро будет иначе…

И подтверждая эти слова, среди тел началось сперва слабое, а затем более заметное движение.

– Да, я был мёртв, – сказал он, глядя на поднимающегося грифона в крови и пробитых доспехах, – но Создатель не позволил мне уйти за своими павшими здесь братьями и вернул душу в земной сосуд. С тех пор я, исполняя Его волю, ждал…

Наполнившийся грустью взгляд хранителя опустился на обагрившиеся ступени.

– Светила в тот день лишились своей свободы, что было наказанием, которое этот мир заслужил. Будь у него чуть больше веры, всего этого не случилось бы.

Но знай, что битва, в которой мы принесли себя в жертву, не закончилась в тот день, – посмотрев на императора ясными, полными огня веры глазами, произнёс хранитель. – Ничто не вечно, Тайрен. И светилам подневольным не всегда ходить по небу на радость злу. История имеет свойство повторяться…

Восставший из мёртвых грифон направился в недра храма, не замечая последовавших за ним призрачных наблюдателей.

– Близится финал, иначе бы ты здесь не оказался, – изрёк древний. – Кто сейчас правит королевством пони?

– Две бессмертные сестры, – протянул Тайрен. – Светила подчиняются им уже более тысячи лет. Это значит, что они…

– Нет. Создатель запретил демонам влиять на мир самим – окольными путями достигаются их тёмные цели. И эти сёстры, вероятно, их избранницы.

– Что это значит?

– Значит это то, что где-то есть и избранники Создателя. Твой мир – река, забывшая свой исток и бегущая в пропасть. Тебе же следует вернуть её к началам, о которых я говорил – найти избранных среди народа драконов и пони.

Император остановился на месте.

– Мне? Но как? – вопрошал он. – Как мне их найти? И разве избранных было не три? Грифоны…

– Ты ещё не понял? – удивился хранитель. – Скажи, как ты здесь оказался?

– Обвал… – задумавшись, прошептал грифон.

– Камни, что отсекли храм от всего мира, не шелохнулись и под натиском армии! А тут – обвал! Я уверен, это произошло, стоило тебе только ступить на них.

– Я всё равно не понимаю…

– Ты был избран, Тайрен, – изрёк древний, положив лапу на плечо императора, – и теперь обязан найти двух других. О том, что я тебе поведал, они, как и ты, знать не будут. Ваши дороги обязательно пересекутся. Не упусти знаков, Тайрен – и они укажут тебе на них.

– Я постараюсь, – пообещал грифон, обретя решимость.

– Найти их и привести сюда – далеко не всё. Первоизбранные оставили после себя свои регалии – накопытник, перчатку и амулет, которые стали необходимыми предметами в последующих обрядах общения между Ним и избранными будущих поколений. Нельзя открыть дверь, если нет ключа, и наоборот – какой прок от ключа, если некому им воспользоваться? К несчастью, накопытник, принадлежащий первоизбранному единорогу, был похищен, а что то сталось с амулетом дракона тоже неизвестно… Но знай, я хранитель не только истории, – древний выставил впереди себя лапу в перчатке. – Так что, как и с избранными, тебе остаётся отыскать всего две регалии.

– Всего две… – невесело заметил Тайрен.

– Если бы ты не был избранным, то бесполезно даже пробовать. А так, будь уверен, рано или поздно судьба выведет тебя на их след. Главное, верить. Тогда и невозможное перестанет быть таковым.

– А принцессы? Как быть с ними? Я предчувствую, они будут создавать проблемы.

– Ты сказал, сёстры бессмертны и правят уже более тысячи лет? Очень странно, что миру ещё не пришёл конец. Это значит лишь, что демонам пока ещё не удалось подчинить их себе, как прошлых кобылиц. Только Создателю ведомо, какую роль они сыграют во всём этом, но будь уверен – далеко не последнюю. В том, что им будет дан выбор, последствия которого сильно повлияют на чаши весов, тоже можно не сомневаться. Другое дело, что они к нему ещё не готовы… Мой тебе совет – не принимай сестёр за врагов раньше времени, ведь участь их незавидна. Я точно знаю, что счастье никогда не заглядывало в их жизнь, и вряд ли заглянет. Желание демона – уподобить своего избранника себе, окунуть в такую тьму, чтобы он никогда не нашёл путь к свету и следовал лишь дорогой своих пороков и страстей. Противиться этому, значит жить в извечной борьбе. Не забывай об этом, когда встретишься с ними в решающий момент.

А теперь поклянись мне. Поклянись, что сделаешь всё ради возвращения этому миру того, что он потерял. Пусть тьма обманется неверным торжеством, пока свободное от него солнце вновь не озарит этот мир!

Ещё утром этого дня Тайрен не видел в своей жизни никакого смысла: вместе с женой умерло всё, что роднило его с бренной юдолью, а обрести новые причины для продолжения пути не хватало сил. Но обстоятельства изменились – у него появился шанс заполнить пустоту внутри себя великой целью.

– Клянусь, – промолвил он, отбросив сомнения.

Хранитель с облегчением опустил веки и впервые за всё время их встречи улыбнулся.

– Благодарю тебя, Тайрен…

Его лапы вновь коснулись головы императора, излучая теперь не холод, а лишь умиротворяющее тепло.

---

– … и чтобы не случилось, продолжай верить, – Тайрен завершал свой рассказ последними словами древнего. – Если вера мертва, мертва и надежда.

Ригальд уже слышал эту историю вечером того же судьбоносного дня. Спустившись в пещеру с приведённой подмогой, он тогда обнаружил императора вовсе не в том месте, где оставил его, а перед пугающе огромным входом в храм. Единственным, что изменилось в облике Тайрена с момента их последней встречи, была непонятная перчатка на правой лапе – первое доказательство того, что его рассказ был не просто бредом, рождённым воспалившимся разумом истощённого ранением и потерявшего сознание грифона. Если бы тогда Риг спрятал её до его пробуждения, вера в произошедшее временное путешествие заметно бы поубавилась, и как знать, возможно, этого разговора и предшествующей ему войны не было бы…

Но жалеть уже поздно. Ригальду оставалось лишь, следуя совету того древнего, верить и надеяться, и не столько во всю эту историю о Создателе, сколько во вменяемость своего друга и императора.

Как же он изменился после этого… Не зря Ригу тогда казалось, что в вызволенном из пещеры грифоне не осталось почти ничего от прежнего Тайрена; от его слабостей и привязанностей, желаний и стремлений. Все мысли императора отныне принадлежали данному им обещанию. Одержимый разрушением свай, на которых зиждятся устои несправедливого мира, он начал восстанавливать целостность раздробленной на княжества Грифонии. Со стороны создавалось впечатление, что монарх, наконец, взялся за голову, и всеми силами пытается направить государство на путь процветания. Но Ригальд, с которым Тайрен делился своими намерениями, не слишком радовался улучшению внутренней обстановки. Император готовился к войне – что может быть хорошего в этой затее? Тем более – в войне с Эквестрией. Да это сродни безумию! И ради чего? Древнего артефакта, который, как выяснилось путём трёхлетних расследований, чуть не стоивших имперским агентам жизни, полёживает в неприступном хранилище Её Высочества Селестии? Предчувствия, что именно война явит избранного среди народа, что первый начал плясать под дудку тёмных сил? Шансы на достижение этих целей, равно как и на победу хоть в одном сражении, были ужасно призрачны и низки. Что может воин Грифонии противопоставить магии? Ничего, казалось бы, но нет: внезапно Тайрен наталкивается на алхимические труды своего покойного отца, на венец всех его опытов и исследований, на его наследие – трактат антимагического зелья. Тогда образумить императора стало сложнее, но всё ещё возможно. Сёстры – вот камень, на который налетит и разобьётся самая острая имперская коса. Но Тайрен, отлично это понимая, и так не поплыл бы против течения фактов, не будь на его стороне невероятная удача и сама судьба – принцессы исчезают. Обе. Вот и не верь после этого в проведение…

Почти всё время Риг следовал за императором из чувства долга, без малейшей веры в его цель. Происходящие одно за другим совпадения, играющие Тайрену на лапу, заставляли его удивляться, но не пересматривать своих позиций.

Ригальд не одобрял средства, которыми идеи императора претворялись в жизнь, и никогда не одобрит. Но вот вера с появлением Дейси не могла в нём не зародиться.

Это произошло слишком недавно, чтобы из его памяти могла выветриться даже незначительная деталь. Ливший в ту ночь дождь почти закончился, перейдя в морось, когда на пути Рига показались дымящиеся очертания руин сторожевых башен. Казалось, перед ним последствия не минувшего сражения, а бушевавшего здесь совсем недавно смертельного и разрушительного шторма, что оставил после себя проломленные во многих местах стены и обрушившиеся кое-где верхние ярусы. Впрочем, иначе сейчас имперскую армию и не опишешь.

Пернатый «шторм» помчался дальше, а здесь, на границе, остались лишь небольшие соединения, целью которых был поиск всего полезного в уничтоженных строениях – мародёрство, если более честно. Схожие мотивы привели сюда и целые полчища нетопырей, за несколько вёрст учуявших запах смерти. Эти ночные падальщики, повылезавшие из близлежащих пещер, ни за что не упустят возможности полакомиться свежей мертвечиной.

Ригальд приземлился у одной из башен, чьи повреждения не вызывали серьёзных опасений или страха, что она, желая отомстить, обрушится, едва грифон переступит её порог. Теми же мыслями руководствовались и другие, а потому внутри было на редкость оживлённо: имперцы, к тому времени уже почти обчистив подземный склад, потихоньку переходили на уровни повыше.

Риг знал, что должен быть в Понивилле – будущем плацдарме при штурме Кантерлота – раньше имперского войска, и всё же сделал незапланированную остановку. Причина в любопытстве? Да нет, там крылось нечто большее. Что-то, неподдающееся объяснению что тогда, что сейчас. И это что-то влекло его на верхние ярусы башни.

Что, кроме ужасающих следов сечи, он там увидит? Отлично понимая, что ничего, Ригальд всё же, не желая толкаться в коридорах, пробрался на один из этажей через огромную брешь в стене. Залетевшие сюда нетопыри даже не среагировали на его появление, продолжая свой пир на костях – мерзкое зрелище, сопровождающееся характерными звуками. Голову занимало единственное желание – отделаться от навязчивых предчувствий, убедившись, что ничего, кроме самой смерти, здесь нет, и тут же убраться из этого места.

Ригальд пробирался к центру платформы, стараясь не смотреть себе под ноги, а потому очень скоро обратил внимание на странное поведение нетопырей у дальнего холма из тел и обломков стены. Их собратьев даже взрывом нескольких бомб от трапезы не отвлечёшь, а эти неподвижно сидели полукругом, словно каменные изваяния на парапете. Намерившись разобраться, что это значит, Риг в несколько прыжков добрался до аномального места, разогнав скопившихся там ночных гадов. Глаза начали бегло осматривать окровавленные тела на предмет всего необычного. Безрезультатно. Но начав разгребать камни, привалившие мёртвых, он услышал слабый стон, что напугал его сильнее, чем всё виденное ранее. Как оказалось, одна пони была всё еще жива.

Склонившегося над ней Рига отвлекли добравшиеся до этого уровня мародёры. Начни они обыск, очень скоро наткнулись бы на единственную выжившую и непременно бы это исправили. Но в тот момент Ригальд больше всего хотел не дать оборваться одной жизни, вдруг ставшей в его глазах важнее всех остальных. Ему пришлось очень убедительно разъяснить желающим поживиться добром павших, что здесь им ловить нечего. Очень убедительно.

Размышляя над всем этим сейчас, Риг заметил, что жизненная ситуация Дейси с той самой ночи ничуть не изменилась – смерть по-прежнему, словно те нетопыри, смотрит на неё жадным взглядом, кружится рядом и даже пытается наброситься, но, увы, всегда отступает, наталкиваясь на преграду, имя которой – судьба.

– И у вас хватило глупости предположить, что я избранна каким-то там Создателем? – смотря на Тайрена, как на безумца, спросила пегаска.

– Риг ведь уже рассказал тебе про то, как пересекались ваши пути. Разве ты не увидела в этом закономерность? Любой другой с твоим стремлением умереть давно бы добился желаемого. Но не ты. Думаешь, если бы Риг не спасал тебя, всё было бы иначе? В обоих случаях он оказывался в нужном месте в нужное время совершенно случайно. И уж поверь, не будь Рига, это был бы кто-нибудь другой. Смерть сторонится тебя, – усмехнулся император. – Разве это не говорит о том, что в жизни остались важные дела, не завершив которые ты не увидишь иного света? Дейси, ты отмечена провидением, и от этого тебе никуда не деться.

– Хочешь знать, какие у меня остались незавершённые дела?! Отправить к предкам всех грифонов! – прошипела пони. – Жаль вас огорчать, глупцы!

– Месть – дорога в никуда. Я просил тебя быть честной к себе. Так реши же – действительно ли ты хочешь следовать этим путём, неспособным ничего исправить и предотвратить? Смерть твоих друзей будет напрасной, если ты выберешь его...

Холодные глаза Тайрена встретились с горящим взглядом Дейси.

– Заставить идти за мной и верить мне я всё равно не смогу. Так что не спеши с ответом.

Грифон направился к двери и перед тем, как перешагнуть порог, не разворачиваясь, добавил:

– Прошу, сделай правильный выбор, чтобы нам всем не пришлось жалеть. Этот мир заплатил слишком большую цену за ошибки наших предков. Но мы ещё можем это исправить. Сейчас. А потом может и нет...

Он ушёл, не назвав место встречи, как всегда доверившись воле случая. Если она примет верное решение и найдёт в себе веру, их пути вновь пересекутся – вот на что рассчитывал Тайрен.

– Готова вернуться в Кантерлот? – спросил Риг, когда они остались одни.

Пегаска сердито кивнула.

– Дейси, твои крылья… – бард запнулся, – ты и сама всё понимаешь. Я не смогу сопровождать тебя весь путь, поэтому с тобой вплоть до самого приземления в городе будет ещё одна грифина. Своим ты скажешь, что была в плену, но сбежала именно благодаря ей. Хорошо?

Снова молчаливый кивок.

– Посиди здесь ещё немного. Мне нужно всё подготовить...

Риг покинул библиотеку, направившись в другой конец городка.

Кому-то приходится терпеть разрушение своего привычного мира по прихоти судьбы, богов или провидения, а кто-то, пусть и неосознанно, рушит всё сам, и потом с грустью смотрит на руины. Одна знакомая Ригальда относилась как раз ко вторым. Глупая и упрямая грифина, погнавшаяся за призрачным счастьем и почти потерявшая истинное.

– Гильда, хватит дрыхнуть. Поднимайся, давай.

Как помочь этой заблудшей душе грифон знал, но вот что делать с Дейси? Неужели, если она ошибётся с выбором, её ожидает что-то страшнее и ужаснее всего уже произошедшего? Риг надеялся, что этого не случится. Должно же счастье хотя бы ещё раз заглянуть в её беспросветную жизнь?

Глава 11: Своя среди чужих

Приятного прочтения, мои многочисленные, оставляющие частые отзывы и не безразличные к сему рассказу читатели. Приятного прочтения

– Что я помню об этом месте? Ничего хорошего…

Высокие своды смыкались над головой Селестии мрачными когтистыми лапами, а впереди, жадно разинув пасть, её поджидал длинный коридор. Его мрак уже поглотил двух жеребят – Тию и Лу, по пятам которых она с Фелис следовала. Было всё также непривычно видеть себя и сестру без крыльев и развивающихся в потоках магии грив.

– Во все времена от тех, кто не похож на остальных, старались избавляться. Если мир правильный – пороки были презрены и подвержены гонению, а если наоборот – эта участь постигала добродетели. Причина смерти твоих родителей именно в этом, – поведала спутница. – Будучи ещё жеребятами, вы с сестрой остались совсем одни. Нити двух жизней вот-вот оборвались бы, не заинтересуйся ими Орден. Так кто же сейчас эти юные единорожки – спасённые от погибели пони или узницы?

Селестия впала в замешательство, замедлив шаг. С тем, что обстановка в Феране была подобием кошмарного сна, действительно нельзя было поспорить. Но ведь может статься, что жеребят бросило из огня в полымя...

– К чему ты клонишь? – она воздержалась от ответов.

– Немного терпения, солнцеликая, – попросила Фелис, не убирая с губ свою извечную загадочную улыбку.

Наблюдение продолжилось в молчании. Коридор привёл Селестию в комнату, где кобылки нос к носу встретились с величественными верховными жрицами. Во время начавшегося разговора она принялась сосредоточенно следить за Тией, но едва взор кобылицы коснулся смотрящих сквозь неё глаз единорожки, всё, кроме таящегося в них, потускнело. Боль потери и гнев накалились в неутолимой жажде справедливости и красным суховеем бушевали в уже не детском взгляде. Подобный каскад обрушился и на Селестию, ставшую невольной заложницей оставленных в прошлом чувств и эмоций. Неудивительно, что Лу, от которой до поры до времени скрыли страшное известие, сейчас смотрит на свою сестру с недоумением…

– Ответьте, вы довольны миром, в котором живёте? – прозвучал вопрос одной из жриц.

– Нет... – вторя гневному ответу единорожки, прошептала аликорн.

– И ты хотела бы его изменить?

– Ради этого шанса я готова пожертвовать всем, что у меня осталось! – отвечала кобылка, каждым словом тисками сжимая сердце Селестии. – Лучше умереть, чем жить в таком ужасном мире…

Страшная потеря оставила в душе бессмертной кобылицы глубокий след, но нет такой боли, которую не смягчило бы время. С годами кровоточащая рана превратилась в рубец, мучивший её лишь когда она сама беспокоила его смутными воспоминаниями. Однако, скатившаяся с ресниц единорожки слеза обратила старания идеального лекаря в прах.

– Хватит! – тяжело дыша, взмолилась Селестия. – Прекрати…

– Прости, но вспомнить это было необходимо, – холодно заметила Фелис, склонившись над ней. – Из всех чувств, боль была самой верной спутницей твоего с сестрой детства. Но вместо того, чтобы на радость врагов сломаться, вы крепли, тем самым приближая день воздаяния.

Жрицы исчезли, и пространство аудитории, в которой оказались путешественницы, наполнилось мелодией магических напевов, лившихся с уст немного подросших Луны и Тии. С необычайным старанием и прилежностью единорожки постигали магическое искусство. Гордость за каждый пройденный этап, каждое удачно сотворённое заклинание переполняла как кобылок, так и их преподавателей, дарящих своим одарённым ученицам тёплые улыбки.

Смерть родителей ещё не скоро перестанет глодать сестёр, но Селестии было отрадно видеть, что заботливые наставники не оставляли их наедине с горем, стараясь отвлечь обучением.

– Низшие уровни всех школ магии вы постигли без особых усилий, за короткие сроки и притом – с поражающими результатами, – подметила Фелис. – А вот дальше, когда дело дошло до индивидуального изучения высших уровней, началось самое интересное. И совпадение ли, что все школы, которые вы освоили в этих стенах, очень пригодились вам в будущем? Уверена, вы и представить не могли, какой путь для вас уготовила судьба.

И ведь не поспоришь. Тия тогда с головой окунулась в изучение аспектов, касающихся как контроля над магической энергией, так и её осязания. Единорожку учили отслеживать тончайшие магические потоки и считывать с них важную информацию, узнавать о перемещении объекта, ориентируясь на его индивидуальный магический шлейф и определять магические компоненты любого объекта еще до того, как тот покажется в поле зрения. Отточенная чувствительность кобылки способствовала и эффективной манипуляции энергией напрямую на самом высшем уровне. Магия в каждой клеточке её тела была под полным контролем и, следуя командам юной волшебницы, изливалась наружу с силой не большей и не меньшей, чем она желала – от легкого дуновения до опустошительного шквала.

Школы Луны, бывшие более специфичными, оказали сильное влияние на формировавшуюся личность будущей властительнице ночи. Когда под конец дня сёстры, как обычно, обменивались новыми впечатлениями, Тия с особым интересом слушала рассказы Лу, в сравнении с которыми её собственные казались ей немного скучными. Постигая таинственную магию прорицания и ворожбы, кобылка развивала свою интуицию, училась заглядывать в прошлое, взывая к памяти как живых существ, так и предметов, и предугадывать будущее, прибегая к чарам ясности. Но гораздо больше её привлекала таинственная и тончайшая магия Сна – один из подразделов обманчивой школы Иллюзий. Для грамотного проникновения в сновидения – несложно догадаться, в чьи Луна заглядывала чаще прочих, – эта школа требовала тщательного изучения разума, сознания и подсознания. С этими знаниями в единорожке развивались эмпатия и псионические способности, а потому очень скоро попытки Тии играть с ней в шарады и загадки стали заканчиваться полным фиаско. К тому же, Лу открывались не только чужие тайны – прочие заклинания школы Иллюзий, в свою очередь, помогли ей стать отличной хранительницей собственных.

Однажды кобылок отвели к одному из старших наставников. «Вы делаете огромные успехи, но за стенами нашего Ордена по-прежнему лежит жестокий и опасный мир. Вы уже достаточно взрослые, чтобы это понимать, и теперь настало время научиться защищать себя от врагов». Так сёстры начали осваивать магию, имеющую, по большей части, лишь одно предназначение. Тии помогли развить умение манипуляции большими объёмами энергии, выходящими наружу в виде силовых заклинаний, а также изучить антимагические приёмы рассеивания и сдерживания чар. А юную Лу познакомили со школой Теней, использующей тёмную энергию для создания полуреальных образов и предметов. Противостоять этой технике во мраке ночи стоит непосильных трудов, а если маг силен и искусен – почти невозможно. Юной Тии ещё предстоит убедиться в этом на собственном горьком опыте…

Аликорн с упоением продолжала наблюдать пасторальную сцену учебных занятий, чувствуя, как постепенно заживает раненое сердце. Только вот память отчего-то тревожно молчала…

– Почему я помню об ордене только плохое? – недоумевала она.

– И могучие драконьи дубы, чья кора прочнее железа, однажды были беззащитными побегами. Уберечь вас от врагов в годы слабости – вот чего добивался Орден своим действиями. По крайней мере, с этого всё начиналось… – молвила Фелис, перенеся Селестию в просторную залу. Там, на цветном стекле витражей, были запечатлены ключевые моменты истории ордена Двух Светил.

– В самом начале над миром был властен первородный хаос, и солнце с луной ходили по небу, подчиняясь лишь ему, – проводница указала на самый первый в галерее витраж. – Жаркий, неимоверно долгий день сменяла холодная и ещё более мучительная тьма ночи, жажда сменялась желанием пережить жестокие, вымывающие всё живое ливни, а быстрая смерть сменялась смертью медленной. Случалось, что за один нынешний день светила в безумной пляске всходили и заходили сотню раз! То, что творилось тогда, нельзя было назвать жизнью, но сила двух Спасительниц положила хаосу конец. Кобылицы были простыми смертными единорогами, но ведомые мечтой и предназначением, они совершили невозможное. Их магия подчинила солнце и луну, чтобы отныне их свет нёс миру только благо; обуздала прихоти погоды, дабы земли более не превращались в мёртвые пустыни и гибельные болота; объединила три враждующих народа в одну единую, великую расу, вознёсшуюся над другими.

Фелис остановилась перед витражом, что изображал единорогов, взмывших над возложенными на чаши весов небесными светилами.

– Преодолев тернистый путь, Спасительницы стали первыми верховными жрицами Ордена, целью коего было блюсти мировое равновесие, не позволив земной тверди погрузиться во тьму. Благородные намерения, не так ли? Но то, что затем произошло на заре этой истории, было неизбежным. В этих стенах поселилась скверна…

Селестию обступил мрак ночи, в которой редкие трели птиц сплетались с дыханием двух сестёр, спящих в объятиях друг друга. И не было музыки, способной подарить кобылице большую умиротворённость, чем эта.

– Кажется, следуя за вами, злой рок перешагнул порог этой обители, – продолжила Фелис, встав у кровати, – и благие цели Ордена, касавшиеся вас, сильно изменились в порочных умах многих адептов. Алчность и властолюбие взыграли в очернённых сердцах, лишив все их деяния чести, а корыстные желания затмили чувство долга. К сожалению, вы запомнили это место именно в том печальном облике, который оно приобрело за десять лет с момента вашего появления. Ведь нашей памяти так свойственно помнить лишь плохое, а хорошее забывать… Верно, солнцеликая?

Под укорительным взглядом собеседницы Селестия виновато потупила взгляд.

– Но вместе мы это исправим, – подойдя к ней, утешительно промолвила Фелис. – Ты вспомнишь всё…

---

На рассвете великокняжеский возок оставил позади купола грозного Отроч монастыря и Тверской кремль. Селестия приближалась к Великому Господину Новгороду пусть и не так быстро, как если бы впрягла в свой транспорт шестерню резвых пегасов, но верно – за день удавалось преодолевать расстояние в пятнадцать, а то и двадцать вёрст, что при русских дорогах было весьма солидным результатом. Через четыре дня перед княгиней распахнулись ворота Торжка – города, чьё название созвучно с его историческим промыслом, а ещё через столько же – двери постоялого двора при вышневолоцком яме. Как и в предыдущих городах, в Волочке она задержалась, лишь чтобы дать плетущемуся следом войску себя нагнать, а после, с хлопком натянутых извозчиком поводьев, двинулась дальше.

Пейзаж в окошке возка становился всё дремучее, а каждая последующая верста давалась сложнее. Внеплановые пешие прогулки заметно участились с того момента, как Селестия углубилась во владения девственной природы валдайского края. Ночевать же приходилось, где прикажет случай.

В одном дневном переходе от валдайского селища готовиться ко сну принялись прямо в лесу. С целой армией под боком страшиться такого жребия было неразумно, но сидящие у костров люди, стараясь подолгу не смотреть в окутавшую деревья темень, считали иначе. Каждый чувствовал присутствие того, что человеческое око приметить не способно. Чувствовала это и Селестия, притом уже давно.

Воздух здесь пропитался не только лесной свежестью, но и некой энергией, чьи потоки паутиной обвили округу. И в этой энергии улавливалось что-то напоминающее… магию? Аликорн заметила это ещё в Твери, после встречи с утопленницей, но окончательно убедилась чуть позже. Чем ближе был Новгород, тем меньше становилось сомнений. Конечно, кобылица с самого начала не отрицала, что сей мир не лишён потоков магических сил, пусть и очень-очень слабых – в противном случае она не протянула бы и недели – но вот чтобы они проявлялись так явно… Ей жутко хотелось узнать, что же является их источником, и от чего зависит такое неравномерное распределение, но, сидя на крупе, ей оставалось только гадать.

– Не спится, да? – спросила Василиса, отвлекая Тию от размышлений.

Пони кивнула.

– Думаю, мне не повредит прогулка, – протянула она, задумчиво заглядывая в недра леса. – Здесь, недалеко от крайних шатров…

– Ну уж нет, княгиня – в этот раз одну тебя я точно не пущу! – уперев руки в бока, запротестовала девушка. – В эдакую темень и в такую глушь… Ох, искушаешь ты Бога! А ежели уж так приспичило, то меня с собой возьми, да пару молодцов покрепче.

Селестия учтиво улыбнулась на такое заботливое предложение, скрывая досаду – брать с собой кого-либо точно не входило в её планы – но, похоже, спутница не оставила ей выбора.

– Будь по-твоему, – нехотя согласилась она, ведь опасения не были беспричинными. Да и рассказав правду, можно лишь подлить масла в огонь. Конечно, она, как правитель, могла бы настоять, но портить отношение с подругой, ведя себя эгоистично, ей не хотелось.

«Вот и накрылось моё расследование куполом Сомбры… Ну, хоть воздухом подышу, может и сон наклюнется».

Тии было неловко признать, что тяга к неизвестному сделала её похожей на непоседливую кобылку, за которой, для её же блага, пристально следят взрослые. А глупая обида и разочарование только усугубляли это чувство.

«Пару молодцов, говоришь? – выгнула бровь княгиня, глядя на добрую дюжину ведомых Василисой стрельцов. – Кто-то из нас не умеет считать…»

Когда в сопровождении целого отряда и довольной девушки Селестия выбралась за пределы лагеря, всякое желание затягивать прогулку окончательно улетучилось.

Стрельцы оставались на некотором расстоянии от неё, но глаз не сводили и на миг. Девушка держалась ближе.

Под подошвами сапожек Селестии приятно шуршал скрытый под тонким слоем снега мягкий ковёр из ветвей, опавшей хвои и листвы. Всё бы ничего, но шум стольких пар ног следующих за ней людей мешал наслаждаться звуками леса, постоянно напоминая, что за её персоной пристально следят. В таком выпасе – назвать это иначе рассерженная княгиня не могла – не было ничего замечательного. Не в силах сосредоточиться, она с совершенно пустой от мыслей головой шла вперёд, словно надеясь, что соглядатаям надоест и они отстанут.

– Не слишком ли далеко мы от лагеря утопали? – тревожно заметила Василиса, догнавшая внезапно остановившуюся Тию. – Отсюда костров уже не видать…

Вросшая в землю кобылица молчала, скованная холодным, как звёзды, взглядом чёрного волка, внезапно оказавшимся на её пути. Шерсть его сливалась с ночным мраком, но синие огни глаз выдали зверя до того, как она подошла к нему слишком близко. Испугавшись, Тия не заметила резкого скачка напряжения магического поля вокруг. Появление Василисы, похоже, спугнуло волка, и тот беззвучно скрылся за деревьями, не оставив на земле и следа.

– Княгиня? – девушка попеременно смотрела то на кобылицу, то на тёмное пространство впереди, пытаясь понять, что же там такого.

– Да, давай возвращаться… – пробормотала недоумевающая Селестия. Но обернувшись, к ужасу своему никого не обнаружила.

– Василиса! – позвала она, но лишь эхо злобно передразнивало её в ответ.

«Эй, я же не всерьёз хотела остаться здесь одна! – с досадой топнула копытом княгиня, тщетно окликнув подругу ещё несколько раз. – Я думала о прогулки в одиночестве, если уж на то пошло, а не в компании волков!»

Глаза бегло смотрели по сторонам.

«Я пришла оттуда? Или оттуда? А этой тропы здесь раньше не было… Ну, ладно – раз тропа, значит, кто-то здесь ходил. Сейчас главное – выбраться из леса, а куда – это уж дело десятое» – решила она и бодро зашагала по не покрытой снегом дорожке, петляющей меж древ, словно пегас после попойки.

Спустя пять минут шествия Тия осознала, что в лесу происходит нечто странное: деревьям вдруг вздумалось предаться забаве, и они нагло меняли своё положение, стоило только моргнуть. Их тени водили вокруг неё зловещий хоровод, наплевав на то, что единственный источник света – мутное око луны – оставался неподвижным. Голые ветви тянулись к княгине загребущими лапами, а дупла щерились беззубыми ртами…

С таких дел перешедшая на лёгкую рысь кобылица взмылилась под своей собольей шубой. Только тропа внушала ей доверие, внешне не тая в себе угрозы. За неё-то заплутавшая и держалась, стараясь не смотреть лишний раз по сторонам.

Очень скоро из тьмы проклюнулся утешительный огонёк далёкого окна, а на фоне леса проступили очертания одинокой избы, к которой тропа, к добру ли, к худу ли, и вывела Селестию.

Когда миг нерешительности оставил её, она постучала в дверь – вежливо и ненастырно. Ответ последовал немедленно: как сквозняком ударенная дверь отворилась внутрь, и кобылицу, словно пылинку, сильным ветром затолкнуло в дом. Невыносимо тяжелая тьма опустилась на глаза плотной повязкой. Дверь за спиной захлопнулась, и упавшая на круп Тия тут же почувствовала своей спиной все неровности на её грубой деревянной поверхности. Незримые путы сковали тело, не давая и шелохнуться. Шёрстка мордочки чувствовала холодное дыхание и ощущала любопытный взгляд.

– Кого это ко мне черти привели? – грозно озадачился грубый голос.

– Никто меня не вёл, я сама пришла! – возмущенно фыркнула кобылица. – И прекратите себя так вести. Это не слишком-то гостеприимно…

Некто усмехнулся. Хватка ослабилась.

– А ты кем будешь-то? Не человек, да и не мёртвый… А ну, яви себя истинного!

«Ну, вот. Снова меня за кого-то принимают. В этот раз за перевёртыша… Ну, ничего, переживу. Привыкла уже… Пришлось привыкнуть».

– Нечего мне являть! – повысив тон, бросила в темноту Тия. – Княгиня я – такая, какая есть.

Тишина. Кто-то бесцеремонно ущипнул её за ухо.

– Правду молвишь...

В глаза, уже привыкшие к густому мраку, ударил свет. В просторной комнате, за широким столом, на котором покоилась зажжённая лампа, восседал человек. Его прямые чёрные волосы ниспадали на синюю ткань богатого, расшитого серебряной нитью кафтана. Лицо скрывала тень.

– Гостьей, значит, будешь. – Голос хозяина, звучащий теперь струнами певучей арфы, подобно мелодии ласкал слух; завораживал, как танец с саблями, будучи одновременно красивым и пугающе опасным. – Просто так сюда никто не приходит… Эй, челядь обленившаяся, а ну, слезай с печи, принимай княгиню!

За сим приказом последовало недовольное мяуканье. Чёрный кот неестественно больших размеров нехотя поднялся с тёплого места и с ещё большей неохотой спрыгнул на пол. Но то, во что он обратился, едва под лапами скрипнули доски, и вовсе не походило на представителя семейства кошачьих: низкое, сгорбленное существо с длинными, цепкими лапами и хвостом, заострёнными ушами и той же, что и у кота мастью, уставилось на всё ещё сидящую на крупе Селестию осмысленным скептическим взглядом жёлтых глаз размером с блюдца.

Теперь, кажется, она поняла, насколько резонны были сомнения хозяина на счёт истинности её облика.

Издав страдальческий вздох, “кот” потянулся к воротнику княжеской шубы и принялся нагло стягивать её с кобылицы. Выйдя из ступора, она резво поднялась, дабы он поскорее закончил своё дело. Разделавшись с тяжёлой верхней одеждой, слуга без особых усилий закинул её на железный крюк слева от двери, как если бы та была платком, а затем молча ткнул на её кокошник.

– Снимай-снимай, здесь не церковь, – послышалось из-за стола.

Головной убор отправился вслед за шубой, только без участия когтистых лап кота-оборотня, а с ног слетели сапожки. Из одежды на ней осталась только нательная рубашка.

– На пороге не стой, присаживайся, – хозяин махнул на лавку справа от себя. Сам же он сидел во главе.

Возвращаться в тёмный лес совсем не хотелось. Разминая уставшие от шубы крылья, Тия заняла место за столом и, наконец, смогла получше разглядеть лицо человека, оказавшееся ничем не хуже его голоса. Если молодого от старого она отличить могла, то разница между красивой внешностью и не очень обычно от неё ускользала. Не было у неё представления об эталоне человеческой красоты, и уж тем более не могло возникнуть личных предпочтений. Посему княгиня всегда судила о человеке по его внутренним качествам, а по одёжке встречала крайне редко. Но заглядывая в глубокие, цвета дождя глаза юноши, в коих озорно плясал синий огонёк, она чувствовала то, чего чувствовать, как ей думалось, не могла – некую симпатию и околдованность его внешностью. Однако, мысли о том, что под прекрасной личиной может скрываться невесть что, вставляли этой обворожительности палки в колёса. К тому же, не давала забыться и концентрация магии внутри избы. Пусть на самом человеке никаких чар аликорн и не обнаружила, но думать, что её источником являются горшки на полках – несколько наивно. Просто кто-то смог скрыть свои возможности даже от неё…

– Вино? Или что покрепче? – вежливо предложил хозяин, заметив напряжение гостьи.

– Вина, – Тия заставила себя учтиво улыбнуться.

Когда на стол опустились принесённые слугой две деревянные чарки и кувшин, Селестия опередила человека, схватив сосуд телекинезом – далось ей это слишком легко и непринуждённо, как в старые добрые времена на родине. Рубиновый нектар с приятным журчанием разлился по чаркам, к одной из которых потянулась усыпанная перстнями рука ничем не удивлённого хозяина. Пожалуй, до него так спокойно на её магию никто не реагировал.

– Как мне тебя звать-величать прикажешь? – поинтересовался он с нарочитым преклонением в голосе.

– Фелис, – как можно увереннее отчеканила кобылица. Из осторожности своё настоящее имя она называть не стала, ибо, когда имеешь дело с чародеями – Тия была почти наверняка уверена, что её собеседник так или иначе связан с магией, – о личной информации такого рода стоит умолчать.

– Велезвёзд. Твоё здравие, – хозяин поднял чарку. На перстнях засверкали крупные каменья.

Селестия сделала пару глотков, найдя букет весьма приятным. Волнение, которое внушало ей общество человека, постепенно стихало, но осторожность не девалась никуда. Выбираясь из болота, в которое она угодила, каждый, абсолютно каждый шаг необходимо прокладывать шестом. Знать бы только, какова цена ошибки…

– Чем ты занимаешься, Велезвёзд? – прервала молчание Тия, задумчиво гоняя вино по чарке.

– Всяким, – сказал он с улыбкой. – Глянь-ка вон туда интереса ради…

– И что там такого? Обычная кровать… – Язык кобылицы быстро немел, становясь вяленым, а на веки напирала тяжесть потолка.

– Нет, так долго глядеть туда точно не стоит, – рука Велезвёзда коснулась щеки Селестии и плавным движением отвела её взгляд от заколдованного ложа в другом конце избы, – а то ведь я могу и не удержаться от соблазна… Эти крылья, рог, копыта – жутко диковинные вещицы. Как и ты сама...

Аликорн, сидящая под взглядами одного очень странного человека и явного нелюдя, нервно сглотнула.

– Ну, полно те, – зловещую ухмылку сменила дружеская. – Неужто испужалась?

Она не без усилий улыбнулась в ответ.

– Так для кого же предназначается эта ловушка?

– Заплутавший путник всегда сам выбирает себе проводника, – подперев голову кулаком, начал чародей. – Кто-то, читая молитвы, зовёт на подмогу скорую ангела своего или святого, а кто-то и шага не ступить не может, нечистого не упомянув – такой-то проводник, знамо, шустрее отзовётся. Кого в топь или в логово волчье не заведёт, сюда приводит. Зайдёт путник в дом, а здесь желание прилечь, отдохнуть, да сил набраться на перине мягкой вмиг его волю сломит. Коснётся он подушки из пуха лебяжьего и сну крепкому в полон угодит. А затем…

– Благодарю за пояснения, – прервала его Селестия, пожалевшая о своём вопросе. Допив остатки вина в своей чарке, она поспешила тут же её наполнить.

Хозяину приносило удовольствие вновь разыгравшееся волнение гостьи. Но чувства меры он всё же не терял.

– Знать бы, Фелис, что тебя, несчастную, ко мне на порог притащило, – задумался чародей.

– Я видела волка. Очень странного волка, – вспомнила Тия.

Глаза человека заметно оживились.

– Волка говоришь…

– Верно, – подтвердила кобылица, почуяв, что сейчас ситуация, возможно, прояснится.

– Как опрометчиво… – отхлебнул из чарки Велезвёзд и громко опустил её на стол. – Привести тебя ко мне, без предупреждений! Впрочем, чего-то иного от него ожидать – глупая затея… – он задумался. – Скажи, ты была в лесу, когда увидела это своевольного… волка, верно?

– Да, в лесу…

– И что же ты, леший тебя дери, в нём делала? Ночью. Одна.

– Со мной было несколько людей… – кротко возразила княгиня.

– Что, вестимо, ничего не меняет, – отмахнулся чародей. – Зачем самой лезть на рожон? Тебе твоя грива цветастая не люба али как? Погуляла бы малость дольше – покрылась бы она пеплом, аки космы старых дев! Это в лучшем случае…

– Скажи мне, наконец, что здесь происходит! – сорвалась Тия. – Я хотела лишь узнать, почему в этом лесу так много магии!

– Магии? – переспросил Велезвёзд.

– Силы, энергии… Я ощущаю её и в этой избе. И в тебе ощущаю.

– Так вот ты о чём, – усмехнулся он. – Магия, значит… забавно.

Хозяин замолчал, прислушался. Тия, сделав то же самое, поняла, что не звуки его интересовали. Напряжение магии вокруг дома набирало силу, перераспределяясь в замкнутое кольцо. В его центре концентрация энергии, бывшая самой большой, когда аликорн только-только подошла к двери, сейчас в сравнении с внешней внезапно оказалась самой низкой.

– Я дам тебе очень полезный совет, – тихим и холодным голосом обратился к ней хозяин, – дабы ты более не увязала в таких передрягах: унюхаешь, что твою магию – наречём это так – гонит к тебе поветрием чёрным, аки тучи буреносные, готовься к худшему, а коли можешь бежать – беги. Но лучше лети, ежели эти крылья не куриные.

– В Твери я поступила иначе, и ничего дурного со мной, как видишь, не сталось, – заупрямилась Селестия.

– Тверь от Новгорода не так близка, как этот лес, голубушка, – процедил чародей. – Хочешь одним глазком глянуть на желающих свидеться с тобой прямо сейчас?

– Я не понимаю, о чём ты...

– Подойди к окну. Ближе. Да, вот так. Присмотрись…

Звёзды. Поначалу казалось, что именно ими была щедро усыпана густая, как дёготь, тьма леса, за которой не было видно абсолютно ничего. Небо спустилось на землю – зрелище воистину неописуемой красоты… было таковым, пока Селестия не осознала, что звёзды эти – не звёзды вовсе, а глаза. Сотни глаз. И все без исключения пристально смотрят на неё.

В холодном поту и с бледностью, едва скрываемой жёлтым светом масляной лампы, она вернулась на своё место, ничего не говоря – слов просто не было. Все они остались в той беспросветной темени за окном.

– Не бойся, – попытался успокоить её Велезвёзд, наполняя чарки вином из второго кувшина. – Порог дети полной луны без моего согласия не переступят…

Скрежет за дверью заставил чародея нервно дёрнуться, а Селестию, даже дышать переставшую, обратиться в фарфоровую статуэтку – белоснежную, неподвижную и стоящую на краю качающейся лавки.

– Без моего согласия порог не переступят… – уже громче повторил человек. – Не пере…

Дверь, жалобно скрипя, медленно отворилась внутрь. Камни в перстнях чародея налились огнём, забились в ярком мерцании, подражая сердцу Селестии. Нервы обоих натянулись стальной нитью тетивы, обещая вот-вот зазвенеть от напряжения.

Незваный гость, зашедший в избу вальяжной походкой, оказался тем самым волком, уже знакомым Велезвёзду и кобылице. В его синем взгляде, коем он одарил их, читалось явное неодобрение царящей здесь тревоги.

Хозяин облегчено вздохнул, отчего Тии тоже стало спокойнее. Рука с уже переставшими мерцать самоцветами оторвалась от стола, обнажая чёрное, ещё дымящееся пятно подгоревшей древесины. Проведя по пятну ещё раз, чародей привёл гладкую поверхность дерева в надлежащий вид.

– Ну и кашу ты заварил, Валдай… – буркнул он и, сев в пол оборота, взглядом закрыл дверь. – Но знаешь, я спокоен, ибо ты из тех, кто всегда возвращает всё на свои места. Будь как дома, друг.

В последней фразе не было нужды, ибо волк, уже перейдя порог, чувствовал себя хозяином. Надо сказать, и замашки у него были далеко не волчьими. Ловко запрыгнув на лавку он, даже не думая спрашивать разрешения у Тии, лёг рядом с ней. Она и возразить не успела, как волк прижался сзади, положив голову на круп. Ошалело косясь через плечо, кобылица увидела, что глаза разлёгшегося на ней зверя зажмурены, а сам он, судя по мерному сопению, уже дремал.

– Ты вкусно пахнешь, – улыбнулся внимательно наблюдавший за этой сценой Велезвёзд. – Поскольку Валдай избавил тебя от ещё больших неприятностей, приведя сюда, будь благодарной, не буди его.

– А кто это? – опасливым шёпотом спросила Селестия, боясь пошевелиться.

– Это лесов здешних хозяин. Леший, ежели проще.

Княгиня вздохнула, отпила вина.

«Час от часу не легче».

– Не расскажешь мне, какого сена те, которые в лесу, ко мне привязались? – привыкнув к теплому дыханию волка на левом бедре, она продолжила беседу.

– Хочется им посмотреть на ту, что падшей знати в Новгороде так интересна. Там ведь ждут не дождутся, когда ты, наконец, прибудешь в град.

– Какой ещё знати? – растягивая слова, вопрошала княгиня. – Ты имеешь ввиду двух ведуний, или как их там?

– Может и их…

– Так, а этой знати, им что от меня понадобилось?

– Тише, лошадка, тише, – понизив голос, сказал чародей. – Я ведать не ведаю, какая верёвочка связала тебя с падшей братией, но вот, что мне известно: любого, кто хоть на локоть тебя с пути избранного собьёт, из-под земли достанут… Я, уже гутаря с тобой, головой своей рискую, а мне лунный свет мира бренного ещё мил.

Тия закусила губу. Этот туман загадок вокруг неё навевал мысли, что отведённая ей роль на шахматной доске в лучшем случае – лошадь, а то и вовсе пешка.

– Тогда скажи хоть, кто они вообще такие? Ясно, что не люди. Демоны?

– Да, можно сказать и так, – решил Велезвёзд. – Ходит молва, что где-то в самых тёмных уголках Тени есть щель, что ведёт в неизвестный мир. Нога отпрысков Адама и Евы туда не ступала. Населён мир существами чудными, словно со страниц книжек сошедших. А сила там, которую ты магией кличешь, из каждого камня на обочине фонтаном хлещет. Молвят, никто там не был… кроме тех двух демонов, что в Новгороде сидят, ветошью людского тела прикрываясь. Или даже они не были, но ведома им тропка туда ведущая.

– Эквестрия… – замерев, прошептала Тия.

– Чего?

– Мне кажется, ты сейчас говорил об Эквестрии – моей родине…

– Даже так! – неподдельно удивился чародей. – Всё куда страннее, чем виделось сперва… Не ведаю я, княгиня, ох не ведаю, что всё это может значить.

– Вот и я тоже…

Чарки задумавшихся собеседников глухо стукнулись. После третьего кувшина ночь перевалила за середину, и до первых лучей, после которых любопытные снаружи, по словам чародея, должны были исчезнуть, ждать оставалось недолго.

Кот-оборотень, бурча что-то неразборчивое, заменил опустошённый четвёртый сосуд на пятый... Велезвёзд держался бодро, но и пил гораздо меньше, в отличие от княгини, уже начавшей клевать носом. Сейчас при виде мирно дрыхнущего волка её охватывала лёгкая зависть, ведь у самой под боком не было такой мягкой подушки.

– А как я могу противостоять этим… демоническим ведуньям? – вялым голосом протянула она.

– Никак, – коротко ответил Велезвёзд, а потом про себя добавил: «Во всяком случае, твоя магия здесь точно бесполезна…»

– И как же быть?

– Никак…

– Да что значит – никак?

– То и значит. Такими, как сейчас, мы духам мракобесья точно не ровня... Другое дело, что меня это особо не страшит, ибо не иду я против них. А вот тебе, коли надобность возникла, не у меня советов спрашивать нужно…

– А у кого?

– Вон, пусть тебя Филька поучает, Владыка который. Известно мне, он с тобой рядом крутился, когда ты в Москве на троне сидела. А меня спрашивать нечего, – отмахнулся Велезвёзд. Немного погодя, он встал, подошёл к окну и одёрнул шторки.

– Светлеет, Валдай.

Волк уже не спал, но отрываться от мягкой шёрстки аликорна не спешил.

– Пора тебе возвращаться, Фелис… – вернувшись на место, сказал чародей, – жаль, что настоящее имя твоё так и не услышал, ну да невелика беда. Валдай проводит тебя до твоих людей, и ты продолжишь путь, словно этой ночи и не было. Добро?

– Селестия согласна, – без особого желания в голосе откликнулась кобылица.

Освободившись от волка, она размяла затёкшее после длительного лежания тело и направилась к своим одеждам. Небрежно набросив на себя шубу и кое-как нацепив кокошник, княгиня вслед за Валдаем двинулась на выход.

– Бывай, Селестия, – крикнул ей человек.

– До встречи… и спасибо за вино.

С удаляющейся гостьей пустыми глазницами окон прощался сгнивший дом с обвалившейся крышей...

Утренний лес сильно отличался от ночного, потеряв в дневном свете свой мистический шарм. Магия также чувствовалась гораздо слабее.

Чёрный зверь петлял впереди, ведя кобылицу какими-то призрачными тропами, то и дело останавливаясь, позволяя ей себя нагнать. А когда за дальними деревьями замелькали движущиеся люди, он остановился.

– И тебе спасибо, – учтиво кивнув, улыбнулась Тия. – Таких хороших волков я ещё не встречала.

Тот молча смотрел на неё и ей всё казалось, что сейчас он возьми, да и заговорит, а нет – просто развернулся и царственной походкой направился в чащу. Проводив его взглядом, кобылица вразвалочку двинулась к шатрам.

Глава 12: Блуждания и встречи

Лавандовая единорожка была не в силах сдержать волнение, следуя за наставницей туда, где ей ещё не доводилось бывать – в покои принцессы. Когда украшенные выгравированным золотым солнцем дверцы распахнулись внутрь комнаты, Твайлайт охватил благоговейный страх, и, если бы не голос принцессы, она бы не скоро решилась переступить порог. Багряные драпировки на стенах, витиеватый узор архивольта над выходом на широкий балкон, с которого вершился каждый восход и заход дневного светила, запах сандала – каждая деталь, каждый предмет интерьера, вплоть до глянцевых ручек шкафов в глазах кобылки виделся чуть ли не святыней, что близостью своей порождал трепетное преклонение.

По правое копыто от входа располагалась опочивальня, о чём Твайлайт догадалась, заглянув за приоткрытую дверь. Но наставница вела её налево. Узкий коридор завершился, по всей видимости, личной библиотекой Её Высочества. Единорожка пришла в восторг, решив, что сейчас перед её впитывающими информацию, как морская губка, глазами раскроют какой-нибудь древний фолиант. Однако, зайдя на середину круглой комнаты, она осеклась: не сомневаясь в наличии в этой комнате заклинаний своей наставницы, она из любопытства решила попробовать просканировать их и обнаружила магическую защиту, наложенную на помещение. Селестия молчала, внимательно следя за меняющимся выражением мордочки своей ученицы: неподдельная заинтересованность, изумление, а затем – глубокая задумчивость. Твайлайт отчётливо осознавала, что перед ней результат воистину титанической работы: защита плелась и наращивалась даже не годами – веками. Кроме того, разобрав все знакомые ей в данной защите схемы и углубившись в нагромождение защитных чар, она обнаружила древнюю и невероятно мощную основу, даже базовые принципы которой для неё оказались просто непостижимы. Кобылка больше не могла сдерживаться и дала волю накопившимся к наставнице вопросам:

– Принцесса, а какие плетения блокируют боевые заклинания самокинетического раздела?

– Сомокинетического, моя торопливая ученица, – со смехом ответила Селестия. – «Сома» на одном из древних языков означает «тело». Обрати внимание на третий и четвертый энергетический подуровень, ты найдешь там немало для себя интересного.

– А какие переменные подключаются для защиты от прямого ментального контакта? А вот тут у вас дисбаланс по воздуху, если присмотреться…

– Только не пытайся пройти через эту лазейку, – прервала её принцесса. – Дисбаланс кажущийся; он лишь небольшая страховка… из давних времен.

Твайлайт прикусила губу, мысленно коря наивность своего поспешного вывода. Но в другом она была безошибочно права – неспроста именно сейчас разговор зашёл о магических защитах. В свете последних событий эта тема являлась самой, что ни на есть, актуальной – буквально на днях Эквестрию потрясло второе пришествие старого врага.

– Тебя, вероятно, волнует, почему Дискорд смог с лёгкостью похитить Элементы Гармонии, – начала принцесса. – То, что защита не была в полной мере готова за столь короткий срок – причина весомая, но в нашем случае едва ли главная: у Дискорда принципиально иные методы работы с магическими потоками, и даже самая невероятная защита методами классической магии для него, что решето. На его стороне оказался и фактор неожиданности от столь внезапного возвращения. Но дважды он нас не проведёт – можешь не волноваться. Теперь Элементы Гармонии помимо обычных заклинаний защищают дополняющие их антихаотические.

– Уверена, если бы на то хранилище было наложена такая же защита, как на эту комнату, у Дискорда бы ничего не вышло, – смело предположила лавандовая пони.

– Ты права, – улыбнулась аликорн. – Я потратила на неё слишком много времени, чтобы какой-то Дух Хаоса смог легко её взломать. И раз тебе это так интересно, – добавила она, встретившись с горящим взглядом своей ученицы, – я расскажу тебе о главных аспектах, необходимых для создания такой защиты…

---

Бесконечная пустота, готовая моментально заполниться чем угодно – именно такой предстала субъективная реальность, в которую Твайлайт вошла через транс, соприкоснувшись с магией печати. Над её головой, под её копытами, везде, куда ни глянь – бездна. Да, она пугала, но не больше, чем смотрящие на неё холодящим взглядом глаза Селестии… той Селестии, которую кобылка не знала. Солнечная принцесса, что стояла перед ней, словно сошла с гравюры «Эквестрийских хроник», изображающей облик монархини в тёмные века: благородная аликорнова стать в белоснежном ареоле, грива цвета раннего заката, горящие рубином глаза и слепящие не меньше чем солнце, вправленные в диадему цитрины.

– Наставница…– вырвалось из растерявшейся, но взявшей себя в копыта в следующий миг Твайлайт.

«Я вижу только образ, заложенный при создании печати. Бездушный фантом – не более, – убеждала себя волшебница. – И ему абсолютно безразлично всё, что не касается моего права быть пропущенной».

– Приветствую тебя. – В подтверждение её мыслей, аликорн обратилась к ней журчащей, как горный ручей, речью. – Узнать, ты друг мне или враг, могу я лишь, задав вопросы. Ответь на них, и двери пред тобою распахнутся.

Твайлайт приготовилась, напрягла слух.

– О том, кто был мне дорог, я боялась забыть – бессмертная плоть не значит, что бессмертны и воспоминания. Но мне удалось воскрешать их ежечасно, ибо даже воспоминания имеют свой цвет и свой запах.

Твайлайт молчала – любое её действие могло быть принято за ответ… ответ, несложно догадаться, неверный. О том, что случится с ней в этом случае, она не знала наверняка – вариантов было уйма, но все как один сулили лишь муки, смерть или что похуже.

Чувствовалось присутствие Спеллвивера и Фебры. Хоть они и не могли добраться до того же уровня субъективной реальности, что и Твайлайт, не входя в контакт с печатью, но будучи где-то рядом, страховали на случай, если случится что-то непредвиденное. В то же время, помощь эта вряд ли окажется значительной. То, что печать наложила её наставница, больше не подвергалось и толики сомнений, откуда следовал очевидный вывод – на то, чтобы взломать печать силой уйдут месяцы, если не годы, а значит, остаётся лишь надеяться на себя.

Когда-то ей довелось изучать практические защитные заклинания на другом примере, автором которого, собственно, и была её наставница. Та поведала ей, как плетётся базовый контур, как он наращивается, как прорабатываются самые крошечные и незначительные на первый взгляд детали. А еще методы получения доступа к защитным заклятиям, их снятия и временной деактивации, создания гостевого доступа... Эти знания обязательно сыграют свою роль, считала волшебница, не забывая о том, что без ключа любая попытка скорее всего окажется обреченной. А что есть ключ? Какие-то факты, касающиеся жизни создателя, его тайны и секреты. Именно благодаря тесной связи с оным Твайлайт и пошла на риск.

«Принцесса хотела, чтобы однажды кто-то, кому она доверяет, прошёл внутрь, – думалось ей. – Но кто же это может быть, если не я? Следовательно, всё ключи мне уже известны. Нужно лишь немного подумать. Эх, как же там было? Ибо даже воспоминания обладают запахом и цветом… воспоминания моей дорогой наставницы…»

Твайлайт закрыла глаза и принялась тщательно анализировать. Она понимала, что ей необходимо выявить константу – нечто такое, что в облике Селестии оставалось неизменным. Одежды и украшения отсеялись тут же – консервативность принцессы не распространялась на её гардероб. К тому же в вопросе речь шла о запахе, да и ее соратники обсуждали что-то похожее…

«С этого и нужно было начинать!» – приложив ко лбу копыто, прыснула волшебница.

Константа нашлась. Духи принцессы, сколько себя помнила Твайлайт, всегда оставались прежними – терпкий, веющий сладкой горечью аромат неизвестного ей до поры до времени цветка. С самого детства впечатлительная лавандовая кобылка ассоциировала этот запах с чем-то чистым, прекрасным и возвышенным… со своей наставницей. И однажды та, вместо ответа на вопрос своей ученицы, подошла к одной из картин в своих покоях. Сиреневое, розовое и фиолетовое море тянулось до горизонта, а там сходилось с зелёной грядой леса и по-летнему ясными небесами. Так цвёл вереск.

«А что это за место?» – спросила тогда восхищённая единорожка. Принцесса долго смотрела на картину, молчала. В её глазах едва уловимой тенью, словно горечь в медовом аромате вересковых духов, спряталась грусть.

«Это вересковое поле лежало вокруг Ферана» – наконец произнесла Селестия. Сие значило, что оно уже как тысячу лет перестало существовать, оставшись лишь в памяти аликорна.

Думать о том, кого наставница воскрешала в памяти, каждый раз наводя красоту перед зеркалом, было некогда. Волшебница занялась воссозданием духов. Внимательно следя за соотношением запахов в букете, она споро приближалась к искомому аромату и вот, вскоре тот был готов. Оставалось лишь донести результат до стража.

– Дорожи воспоминаниями, – молвила Селестия, уловив благоухание. – В них живёт истина, о которой, порой, кроме нас самих никто и не знает. Истина пугающая, выворачивающаяся всё былое на изнанку. Истина, которую нельзя забывать. А они смотрели на меня, как на солнце, и слепли, не замечая того, что есть и у меня, и у них. О чём я говорю?

«Пугающая истина?»

Твайлайт осознавала, что у каждого есть свои скелеты в шкафу, о которых не стоит распространяться, но всё же она не могла не сделать исключения, выделив из всех одну. Селестия всегда была и оставалась для неё предметом восхищения, идолом. И Твайлайт Спаркл, как и многие пони Эквестрии, не желала и на миг усомниться в её чистоте и идеальности, выискивая недостатки. Верно, это и есть слепота, которую упомянул страж. Слепота, от которой она не искала прозрения. Более того – боялась. Мир Твайлайт, она не сомневалась, затрещал бы по швам, если бы ненароком её глаза приметили бы за ярким светом совершенства что-то грязное, мирское…

Но разве этого ещё не произошло? Разве сейчас, выглянув из окон дворца, ей не хочется вопить и лить слёзы по ушедшим светлым дням, перечёркнутым огнём войны? Разве с этим переменившимся, полным боли и страдания миром вокруг она сама не преобразилась? Разве из лоскутков беззаботного прошлого ещё не сшита траурная вуаль?

«Я смотрела в глаза смерти, видела тысячи горящих судеб! Была свидетелем стольких ужасов, что жить, как раньше, уже не смогу никогда! Одним гвоздём в душу больше, одним меньше… ничего. Простите, моя дорогая наставница».

Волшебница сосредоточилась. Сейчас, когда всё обрело тайный смысл, ей вспомнился один разговор, который, как бы ей не хотелось, забыть не удалось. Тогда, в прошлой жизни, прозрение для неё было равносильно смертному приговору. Но ныне блаженная слепота – роскошь непозволительная.

---

Уединённая беседка, обрамлённая лозами клематиса, вновь принимала у себя лавандовую гостью, не изъявившую желания засиживаться в пыльной дворцовой библиотеке в такой прекрасный летний день. Прерывисто жужжал шмель, в бархатной листве шелестел тёплый ветер, беззвучно переворачивались страницы.

– Интересно?

Застигнутая врасплох единорожка вздрогнула, но, узнав голос, тут же пришла в себя. Глаза её ещё раз пробежались по строчкам знаменитых «Эквестрийских хроник» и по гравюре с царственным профилем Солнцеликой.

– Очень! – живо откликнулась Твайлайт, встретившись с задумчивым взглядом своей наставницы. – Мудрость вашего с сестрой правления до изгнания Найтмер Мун вызывает восхищение!

– Твайлайт, для тебя ведь не окажется секретом, что истина и написанное здесь… несколько различаются? – осторожно спросила Селестия.

– Может быть… – нахмурилась пони, – может быть, писари не смогли в полной мере передать словами всю вашу величественность?

– Нет, я немного о другом…

– Неужели в хрониках о чём-то умолчали? – насторожилась единорожка.

Селестия кивнула.

– Как жаль, что несколько ваших подвигов осталось в тени, – после минутного раздумья невесело заключила Твайлайт. – Но, может, как-нибудь вы поделитесь ими со мной? Мне так хотелось бы услышать это лично от вас, от истинной истории во плоти!

– Твайлайт…

Огонёк наивной и чистой веры загорался в глазах единорожки всякий раз, когда они обращались к её наставнице. Прямо как сейчас. Селестия с грустной улыбкой потрепала протеже по холке.

– …однажды ты увидишь, что в этом мире всё не так совершенно, как кажется…

---

– …ведь даже солнце способно отбрасывать тень, – тихо закончила Твайлайт.

Ухо стража дёрнулось, а губы сложились в тонкой ухмылке.

– Ничто не совершенно. Именно так. Но что поделать, если слабым нужен совершенный идеал? Ради общего блага можно играть и более сложные роли.

Пони глубоко вздохнула, сдерживая так и рвущееся из глубины «ты лжёшь!». Снова ей пришлось убеждать в себя, что перед ней вовсе не Селестия, но разве это многое меняло? Всё, начиная от терпких слов и кончая властным выражением взгляда, было заложено ни кем иным, как её наставницей.

– Ответь мне на последний вопрос.

Глубокий вздох. Разум возобладал над эмоциями. Слух напрягся.

– Милосердие – благородная добродетель, но следовать ей не всегда позволительно. Старые враги заставили меня поверить в их полное поражение и прекратить охоту. И я сжалилась, о чём жалею по сей день. Что за узник ждёт за этими дверьми окончательного приговора, и каково тёмное наследие Ордена, с которым он связан?

«Орден? Враги? Наследие?»

Твайлайт в страхе замерла. Она силилась вспомнить всё, что хоть как-то касалось некоего «тёмного наследия ордена», но поиски оказались тщетны.

«Селестианский Миллениум, Эпоха Сестёр, Дискордианская Эпоха… там ни слова не говорилось о чём-то подобном! История полна пробелов и недомолвок – об этом мне как-то пытались сказать, но разве могла я тогда догадываться, что похороненная в сонме столетий тайна заставит мою жизнь болтаться на волоске?! Что же было спрятано в тени, дорогая наставница?»

Страж был слеп во всех понятиях этого слова, но знал, сколько времени отпускается на ответ. Песчинки в часах стремительно утекали.

«Неужели это конец? Ведь связь должна быть. Тьмы в истории Эквестрии было не так много. Вендиго не могли быть «старыми врагами», Дискорд слишком непредсказуем, да и вредил сразу всем пони, так что вряд ли у него был какой-то там орден. А вот могли ли остаться в Кантерлоте какие-нибудь последователи Сомбры? Я знаю, шансов мало, но… Придется рискнуть. В конце концов, молчание точно не будет правильным ответом».

– Один из последователей короля Сомбры, что свили себе гнездо в Кантерлоте. Они стали его наследниками, и… – кобылка нервно сглотнула, – и из-за их амбиций потом пострадали многие пони.

Глаза стража на секунду вспыхнули:

– Твой ответ принят.

Твайлайт почувствовала течение энергии: что-то явно начало происходить. Приготовившись к самому худшему, начиная с удара печати за неправильный ответ и заканчивая немедленной битвы с этим таинственным «узником», она поспешно наложила на себя магический щит. Надежд на то, что он изменит погоду, она не питала, но несколько лишних секунд так выиграть можно, да и бездействовать желания не было. Однако тьма вокруг неё, вопреки страхам, не сгущалась и не собиралась разрывать её на части незримыми клыками, а рассеивалась в лучах бьющего из-за спины стража света. Напрягшуюся волшебницу насторожило обманчивое чувство безопасности и отсутствия угрозы; страх, вместо того, чтобы перерасти в лишающую воли безысходность, притупился; тревога рассеивалась, уступая место необъяснимому и неуместному спокойствию.

Щурясь от слепящего света, Твайлайт всматривалась в тёмный силуэт фантома, который больше не казался ей таковым. От него исходило манящее тепло и ни капли враждебности.

– Твайлайт, глупышка, чего-же ты там стоишь? – раздался глубокий, щемящий сердце голос. Он стирал границы между настоящей реальностью и субъективной, менял местами истину и ложь.

«Почему… почему я так боялась? Это же она, моя принцесса! Я нашла её!» – словно очнувшись от дрёмы, пони развеяла щит, не понимая, зачем вообще его ставила, и, словно озябший котёнок, неуверенно потянулась к теплу белоснежного аликорна. Не помня себя от перехватившей дыхание эйфории, она уткнулась в его широкую грудь, и в тот самый миг над ней, словно тёмные шторы альков, сомкнулись два крыла.

– Ну-ну, к чему эти слёзы? – ещё крепче прижимая кобылку к себе, ворковала Селестия. – Ты же у меня взрослая девочка, верно?

Но Твайлайт не могла остановиться. Она была счастлива, как никогда в жизни, дрожа в объятиях самого дорогого ей существа, как осиновый лист на ветру.

– Всё в порядке, моя маленькая пони. Всё в порядке, – утешала её принцесса.

К Твайлайт, наконец, вернулся дар речи.

– Я верю. Верю…

Невольно из груди вырвался смех, а слёзы вновь хлынули по щекам, как весенние ручьи по измученной зимним холодом тверди. Все пережитые ужасы теперь казались всего лишь кошмаром, прерванным этим чудным голосом её заботливой наставницы.

– Это словно страшный сон, принцесса… – шмыгнула носом кобылка, зарываясь в шёрстку Селестии. – Мир, в котором вы оставили нас… он невыносим...

– Тише-тише, – шептала принцесса. – Ты же видишь, что я здесь, рядом с тобой. Тебе незачем бояться. Всё кончено.

Твайлайт почувствовала слабость в ногах, готовых вот-вот подогнуться, но стоило ей только захотеть дать им отдых, как это желание исполнилось в шелковистой траве на вершине холма. Лежавшая рядом Селестия укрывала её своим крылом. Ветер приятно колыхал гриву.

Отсюда Понивиль был как на копыте. Жизнь шла своим нерасторопным чередом.

Твайлайт обернулась на шум оживлённого разговора и обнаружила недалеко от себя всех своих подруг вместе со Спайком. Они понимающе держались в сторонке, не желая мешать ей и принцессе проводить время.

Пони сейчас не хотелось говорить. Просто наслаждаться каждым мигом царящей вокруг неё идиллии – больше ничего. Всё её естество самозабвенно сливалось с ясной лазурью неба над головой, с мягкой землёй, устилаемой податливым ковром трав и цветов. И засыпало в объятьях Селестии, чтобы никогда не просыпаться.

«Как немного на самом деле нужно для счастья – думалось ей. – Близость тех, кого я считаю своей семьёй, царящие вокруг мир и порядок, беззаботный летний полдень... О чём я ещё смею мечтать?»

Но кое-что неуёмное не позволяло ей забыться: блуждающая в потёмках разума навязчивая мысль, как будто она забыла нечто важное. Твайлайт пыталась разобрать застланные туманом образы, принадлежащие, казалось, не удержавшимся в памяти снам, но безуспешно. Впрочем, огонёк этого чувства со временем становился слабее, пока окончательно не затух.

---

По ушам ударил оглушительный треск. Глаза Твайлайт широко распахнулись.

Она не знала, сколько времени лежала здесь в плену сладкой неги – час ли, день или годы незаметно пронеслись мимо неё вереницей перелётных птиц?

Непоколебимая гладь неба шла множественными трещинами, словно каменный потолок при землетрясении. Рушившийся мир содрогался и, вторя ему, в пони поднималась буря заглушённых, но вновь обретших силу чувств.

– Твайлайт! Принцесса! – кричали приближающиеся голоса. Она могла поклясться, что знает их, но всё ещё не могла вспомнить, кому именно они принадлежат.

Её друзья вместе с Понивилем исчезли, испарились как мираж оазиса в пустыне, оставив её наедине с Селестией. Твайлайт смотрела на неё, ища объяснений происходящему, но та, словно ничего не замечая, сохраняла стойкое спокойствие и безразличие. За неё, как за последний обрывок исчезающего дивного сна, хотелось держаться и не отпускать.

– Твайлайт, прошу тебя, очнись! – голос жеребца стал ещё ближе.

– Очнуться? – в пол голоса вопрошала лавандовая пони, обращаясь к наставнице. – Разве я сплю?

Смотря на белоснежного аликорна, волшебница больше не ощущала неимоверного притяжения. Всё больше и больше Селестия становилась какой-то ненастоящей… чужой. Холодной, как мраморное изваяние. Твайлайт, наконец, поняла, что нарастающая тревога и страх – не наваждение. Инстинкты её в голос кричали «беги»!

– Приди в себя, борись!

Словно ведром студёной воды окаченная, она вскочила и, наконец, осмотрелась вокруг трезвым взглядом.

«Обман! Всё это была лишь ловушка!»

Прощупав магические потоки, Твайлайт разведала ситуацию. Путы печати ослабли лишь благодаря интенсивному вмешательству двух прикрывающих её единорогов. Вероятно, внимательно следя за колебаниями магических волн, они заподозрили неладное и смогли ударить по опутавшим её разум нитям. В противном случае, вырваться из плена сотканного стражем сновидения ей бы не удалось.

Возможно, такую участь не совсем точно обзывать горькой, но сути это никак не меняет – мир мечты, поглотив разум без остатка, обрекал забытую физическую оболочку на верную смерть.

Иллюзия идиллии продолжала разрушаться, пока субъективная реальность не вернулась к первоначальному облику бездонной, всепоглощающей каверзны.

«Сейчас Фебра и Спеллвивер держат на себе удар защитного механизма, но надолго их не хватит. Медлить нельзя».

Собрав все силы до последней крупицы, волшебница начала перегружать последний замок печати. Поскольку первые два были успешно вскрыты, надежды не были столь призрачны. И теперь единственной возможностью оставалось закачивать в тонкую структуру стража немыслимое количество энергии, заставляя его поверить в то, что правильный ответ уже прозвучал. И сделать это нужно было как можно быстрее.

Страж, всё ещё прибывающий в обличие Селестии, изничтожал Твайлайт не только леденящим взором. Хоть перед ней он и стоял неподвижно, атаки его были свирепы, и противостоять им становилось всё сложнее и сложнее. Барабанные перепонки рвались от какофонии звуков, словно демоны всего тартара завопили дружным хором. Пони чувствовала, что голова её вот-вот расколется, но стискивая зубы, продолжала удерживать магический поток.

Когда боль стала практически невыносимой, когда натиск печати с момента на момент раздавил бы всех троих рискнувших на самоубийственную операцию магов, замок подался.

«Получилось… У нас получилось…»

Обмякнув бессильной ветошью, Твайлайт смотрела на стража смыкающимися глазами.

– Всё верно. Из-за моей жалости, скверна Ордена, которую несли в себе его адепты, не была уничтожена до конца. Чтобы отравить колодец, хватит и капли яду. Так и моё королевство оказалось поражено ничтожно малой крупицей уцелевшего зла. Сидящий здесь узник – есть одна из таких крупиц. Им было претворено тёмное наследие, забравшее у меня самое дорогое – мою сестру. Проходи, властный над судьбой заточённого. Реши, истинны ли обвинения, и вынеси окончательный приговор.

Всё исчезло вслед за ослепительной вспышкой. Покалывание в висках пошло на спад. Постепенно возвращались физические ощущения, причём не самые приятные.

«Как же больно…»

Приложив множество усилий, Твайлайт оторвала голову от холодного камня, залитого её собственной кровью из носа и ушей – следствие чрезмерного напряжения в ходе сдерживания ментальных атак. Тело ныло, словно все кости в нём собрались по крупицам, будучи раздробленными в жерновах; её мутило, а в голове ещё стоял тот демонический гул.

У соратников возвращение в реальность прошло не лучше. Как-никак, страж печати уделял им львиную долю своего внимания.

– Очнулись! Ну, слава Селестии! – перед глазами замаячила знакомая пшеничная грива в желтоватом свете латунного фонаря.

«Слава Селестии? Даже не знаю…», – про себя хмыкнула Твайлайт.

Повернув голову, она с гордостью осмотрела тёмный дверной проём в стене. Похоже, им удалось невозможное.

– От этой вашей магии одни неприятности! – продолжала сетовать Эплджек. – Когда вас трясти начинало, у меня сердце в бабки уходило! Я ведь даже помочь ничем не могла! С вами тут точно раньше времени сединой покроешься!

– Ничего смертельного, – прохрипела волшебница, махнув куда-то позади себя. – Помоги Спеллвиверу и Фебре. Им больше досталось.

– Конские яблоки, да вы все хороши! – выругалась Эплджек, помогая единорогам подняться. – Тебя, подруга, уже обыскались там наверху. Я сказала им, что всё в порядке – сейчас будет вам принцесса. И это вот «сейчас» уже два часа тому назад у кота под хвостом затерялось!

– Сколько времени прошло? – озадачилась Твайлайт, стирая кровь с уголков рта.

– Часов пять, не меньше. Полночь часы уже точно пробили.

– И что же у них стряслось?

– Вот не поверишь – Кризалис собственной персоной во дворец пожаловала, будь она не ладна!

«Мне сообщали про её скорый визит, – устало вспомнила Твайлайт. – И, несмотря на это, королеве всё равно удалось застать нас врасплох. Да у неё талант!»

– Её приняли должным образом? Если она пришла с дипломатической миссией…

– Да, вот как это называется! Именно с этим и явилась, – быстро подтвердила Эплджек, видя, с каким трудом аликорну даются слова. – Подробностей не знаю, но приняли её хорошо. Не без косых взглядов, само собой, но радушно и с внимательностью. Вот я бы этих перевёртышей вообще из поля зрения не выпускала…

– Завтра ей займусь. Сейчас я, как видишь, не в лучше форме. – Твайлайт попробовала выдавить из себя смешок, но вместо этого зашлась низким кашлем.

«Мне сейчас не помешает отдых. Но прежде…»

Спеллвивер и Фебра уже были рядом. Они еле держались на ногах, но их измотанные взгляды загорались, стоило им только устремиться к открывшемуся проходу. Твайлайт всецело разделяла их жажду. Было просто необходимо узнать, ради чего приложили они столько усилий.

– Пожалуйста, побудь здесь немного, – попросила волшебница. – Там может быть опасно.

– Без обид, подруга, но я тоже загляну туда. За компанию, – спокойно возразила яблочная пони, собираясь подхватить принесённый с собой фонарь. – Пять часов назад я уже отпустила вас на «немного». Целее будете.

Спорить с ней у Твайлайт просто не было сил. К тому же в последнем тезисе правда оставалась на стороне её подруги– у них троих ноги могли предательски подогнуться в любой момент.

Колдовать свет не пришлось – фонарь Эплджек, который она держала в зубах, отлично разгонял застоявшийся мрак. Воздух внутри, благодаря регулярному магическому обновлению, не был спёртым.

Помещение, подчёркивая приверженность хозяина к магическим исследованиям, было круглой формы. Вдоль стен разместились шкафы с книгами и столы, заваленные множеством склянок, колб и пузатых перегонных кубов. Всё это добро было щедро покрыто пледом пыли и паутины.

Опытный взгляд единорогов и аликорна вырывал из обстановки незаметные для земнопони детали вроде магических пиктограмм, что испещряли пол, или хитрых приборов, практикующихся в очень тонких аспектах магии. Исходя из этого, строилось представление о хозяине лаборатории. Но чего-то, оправдывающего столь могущественную защиту, созданную лично Её Высочеством, пока что не наблюдалось.

– Бррр! – Эплджек резко затормозила где-то посреди комнаты и поспешила примостить фонарь на полу. – Святые конские яблоки…

Похоже, искомое нашлось.

Все четверо как вкопанные застыли перед не то изваянием, не то восковой фигурой серого единорога со вздыбленной гривой. На нём была тёмная мантия с высоким воротом, длинные полы которой странным образом остановились в движении. Годы покрыли гриву и бороду единорога серебром и оставили на морде неизгладимые морщины, однако, ничуть не лишая его благородных черт. Устремлённых в сторону двери и заволоченных дымкой глаз, как и всего остального, странным образом не коснулось и единой пылинки.

Отнюдь не виртуозного скульптора следовало благодарить за столь дорогую декорацию, о чём уже догадалась Твайлайт. Чем больше она смотрела на единорога, тем больше мнилось ей, что их что-то связывает; что время, разделяющее их жизни, не имеет над ними никакой власти.

– Страж печати говорил об узнике, – сказала она, наконец.

– Узнике?! – переспросила земнопони, приблизившись к застывшему единорогу так близко, что их носы едва не касались друг друга. – То есть, ты хочешь сказать, что он… живой?

– Похоже, для кого-то этот бедолага был и серьёзной помехой, и ценным пони, раз его заморозили во времени, – заметил Спеллвивер. – Узнать бы, кто создатель печати… принцесса, вам не удалось это выяснить?

– У меня не вышло, – мрачно ответила лавандовая пони, уставившись в пол.

Разочарованно вздохнув, маг лишь покачал головой.

– Тогда спросим об этом у самого узника, – с энтузиазмом предложила Фебра. – Но не в таком состоянии. Нам нужно быть готовыми ко всему, а сейчас мы даже в собственные покои телепортироваться не сможем.

– Отложим это до завтра, – подытожила Твайлайт. – А пока никто не должен приближаться к этому месту. Эплджек?

– Не вопрос. Лично за этим прослежу.

– И ещё, – принцесса приковала к себе вопросительные взгляды. – Держите всё виденное в тайне.

Каждый понимающе кивнул, ещё раз глянув на неизвестного единорога. Всем не терпелось услышать ответы. Особенно Твайлайт, ведающей о ситуации больше остальных.

Фонарь отдалялся, вновь погружая комнату и узника в пучину темноты. Но в этот раз ненадолго.

---

Сознание Твайлайт, стоило ей только прилечь, мгновенно отключилось до позднего утра, и неизвестно, сколько бы ещё длился глубокий сон, не вломись в спальню обеспокоенная прислуга. Отослав вторженцев, принцесса продолжала лежать – мысли, что не докучали ей ранее только из-за полного изнеможения, требовали внимание сейчас. Вчера было многое сказано и постигнуто… принято немало важных решений. Правильных ли – тот ещё вопрос. Нельзя наперёд узнать верность выбора – его результаты становятся известны лишь спустя время, когда предпринимать что-либо слишком поздно, и остаётся лишь смириться, если допущена ошибка.

«Не ошибкой ли было стремление раскрыть секреты наставницы, когда главное сейчас – положить конец войне? Зачем вообще лезть туда, куда не следует? Нездоровое любопытство, свойственное мне с малых лет, или что-то другое подтолкнуло меня к этому? Что-то, чего раньше не было… Амбиции? Да, они пробуждаются во мне вместе с жаждой держать всё под контролем; жаждой разогнать мрак там, где царит неизвестность… несмотря на цену».

Принцесса ощущала, что неумолимо меняется вместе с временами и обстоятельствами, но ничего не могла с этим поделать. Так было нужно для блага Эквестрии – оправдание, несомненно, достойное. Но, задумываясь над своим положением, принцесса многое упускала, пусть и не по собственной вине. В чём разница между Твайлайт прошлой и Твайлайт настоящей? Прошлая не знала, что значит быть правителем – таким ответов владела принцесса, считая его всеисчерпывающим. Она забывала упомянуть, что прошлая Твайлайт, помимо всего прочего, не вкушала власть, не попробовала на зуб эту изменчивую монету с обеих её сторон. Не будь рядом тех, кто способен помочь ей балансировать между пороками этого бремени, история имела бы печальный исход.

Тщетно метаться между сомнениями, уставившись в потолок балдахина, стало просто не выносимо. Принцесса встала и начала приводить себя в порядок. Сегодняшний день, как и предыдущие, обещал быть полным судьбоносных развилок, так и ждущих выбора путника. А в данном случае – проводника целого королевства.

По сравнению со вчерашней немощью, Твайлайт чувствовала себя хорошо. Запасы магической энергии восстановились не до конца, но для того, чтобы одеться, их хватало. Помимо традиционных королевских регалий, в этот раз принцесса облачилась в лёгкое муслиновое платье тёмно-киноварного оттенка – учитывая запланированные на сегодня мероприятия, ей надлежало подать себя максимально эффектно.

Осторожно выглянув из-за двери, Твайлайт высматривала в коридоре Каденс – встреча с ней сейчас была крайне нежелательна, если вспомнить, на какой ноте окончился их прошлый разговор.

«Следующая наша беседа, которой избежать не получится никак, возможно, пройдёт ещё жёстче. Но это необходимо. Я должна донести до неё свой отказ… своё решение остаться».

Найдя обстановку безопасной для перемещения, она вынырнула из покоев и мелкой рысцой устремилась навстречу государственным делам.

---

«С этим вопросом лучше не тянуть, – решила Твайлайт, посылая слугу в покои Кризалис. – Если отодвину аудиенцию на вечер, королева может сослаться на поздний час и провести во дворце ещё одну ночь… нет уж, увольте!».

Но если бы принцесса знала, чем всё обернётся, не поленилась бы лично явиться к Кризалис, потому как за той, словно по навету недоверчивой Эплджек, пристально следила одна весьма предвзятая особа. Особа, которая влетая в пустующий зал совещаний, непременно бы спросила у Твайлайт, какого Дискорда она творит, но при сидящей там Кризалис, выносить сор из избы всё же не стала.

«Сегодня я жду твоих объяснений, Твайлайт Спаркл. Будь добра, найди время», – прожужжал в голове золовки металлический голос невестки.

Удостоив жёстким кивком королеву Роя в тонком, словно свитым из паутины, одеянии с смарагдовым кабошоном на груди, Каденс заняла место напротив неё. Твайлайт же сидела в кресле с выделяющейся высокой спинкой во главе овального стола.

В отличие от старательно скрывающей нарастающий дискомфорт лавандовой пони и враждебно настроенной принцессы любви, Кризалис чувствовала себя наилучшим образом – не ускользнувший от внимательного взора конфликт между двумя её старыми знакомыми положительно сказался на настроении.

– Мы можем начать, – напряжённо объявила Твайлайт.

– Благодарю. – Кризалис, будучи не против ещё немного насладиться молчаливым созерцанием, нехотя начала излагать цель своего визита. – В прошлом между нами были распри и недопонимания, и память об этом, вероятно, ещё живёт в вас. Но в сложившейся ситуации старые обиды должны быть забыты... хотя бы на время.

Королева вещала размеренным шелестящим голосом, встречаясь с пристальными взглядами принцесс. Изумрудный перелив её полуприкрытых глаз, превосходивший игру самоцвета на груди, напускал на обстановку пелену спокойствия и, в тоже время, побуждал держаться настороже.

– Я здесь, потому что мне не безразлична судьба Эквестрии. Хотя бы моя заинтересованность в исходе войны не должна казаться вам подозрительной.

– Нисколько, – согласилась Каденс. – Было бы странно, если бы ты наблюдала за ситуацией со скепсисом.

– Я королева, а потому неудивительно, что думаю не только о себе. Прошу этого не забывать, – не обращая внимания на ядовитый сарказм, уточнила Кризалис, даже не смотря в сторону оппонента. Своим волооким взглядом она одаривала юную аликорн, назло Каденс подчёркивая главенство Твайлайт.

– Допустим, мы верим в вашу заинтересованность, – выпрямившись, подала голос лавандовая пони, в которой доверие к властительнице Роя перестало стремиться к нулю. – Что дальше?

– Дальше я хочу смиренно предложить свою поддержку Эквестрии ради дальнейшего мирного сосуществования наших королевств. Я не прошу называть меня другом – это было бы слишком даже для самого отпетого лицемера. Мною движет долг правителя обеспечить своим верноподданным лучшее будущее. Это не должно вызывать у вас сомнения, – сидящая в пол оборота королева опустила глаза. – Я жду ответа, Ваше Высочество.

Каденс, вторя последним словам Кризалис, смотрела на Твайлайт. Если у неё и были возражения против произнесённой речи, она молчала, с интересом ожидая решения золовки.

– Что вы можете предложить в качестве гарантии вашей преданности? – осведомилась лавандовая аликорн после раздумий. – Созданная вами репутация вынуждает нас быть щепетильными в вопросах, касающихся Роя. Нам бы не пришлось укреплять южные границы в пустошах, а также обременять народ чейнджлингов пристальным надзором, если бы не эти, как вы выразились, прошлые недопонимания. Развейте наши опасения, королева.

Кризалис сжала губы. В её змеиных глазах на мгновение вспыхнул зелёный огонёк, что угаснув, вновь сделал их тёмными как малахит.

– Может, раньше я и могла позволить себе совершать ошибки, но не сейчас. Рой – моя семья, и я не стану желать ей зла, вызвав ненависть Эквестрии, – голос её звучал тише и жёстче, чем обычно. – Рою будет лучше, если отношения между ним и вашим королевством наладятся. А у меня нет никакого желания плевать в колодец, из которого однажды мне понадобится напиться. Этот факт и есть гарантия моей преданности. Прошу прощения, но другого у меня нет.

Твайлайт устало выдохнула, прервав сосредоточие.

«Что было – то быльём поросло, верно? И даже если королева что-то замышляет, отказывать ей чревато новыми конфликтами».

– Этого хватит. Мы скрепим наш союз печатями, но прежде обсудим детали…

Каденс продолжала внимательно изучать лавандовую кобылку, осознавая, наконец, поспешность своих выводов на её счёт.

---

Что чейнджлинги не знаю себе равных в искусстве разведки, известно каждому. Тем более Твайлайт. Она отлично понимала, что обладание таким солидным козырем, к тому же неизвестным врагу, даёт ей многие преимущества. По словам Кризалис, две сотни её верноподданных, готовых служить трону Эквестрии, уже на подходе, и очень скоро вступят в распоряжение эквестрийской армии.

После соблюдения бюрократических формальностей, Твайлайт любезно попрощалась с королевой и, в знак признательности, отдала приказ снарядить ей сопроводительный эскорт.

Пообещав Каденс, что к шести часам будет ждать её в своих покоях, чтобы объясниться, Твайлайт приступила к прочим запланированным делам. Она лично продиктовала послание императору Грифонии, в котором излагалось требование встречи по вопросу окончания войны и подписания мира на справедливых для обоих сторон условиях. Она была осведомлена о возможных предпосылках, подтолкнувших грифонов к войне, и главной из них считала неблагоприятное географическое положение. Поэтому, в случае согласия Тайрена, Твайлайт решила не скупиться и быть дальновидной, оставив за империей малозаселённые равнины вдоль северо-западной границы. Требования о возвращении Клаудсдейла и Понивиля, естественно, оговоркам не подлежали.

Наконец, принцессе удалось добраться и до расследования проникновения грифонов во дворец в ночь штурма. Вопрос «как?», благодаря добросовестной работе Эплджек, остался позади. Осталось выяснить «зачем?». Ответ надлежало искать во взломанной сокровищнице, о которой, похоже, никто, кроме Селестии, не знал. Снова. И что-то подсказывало Твайлайт, что это далеко не последний секрет её дражайшей наставницы.

Заглянув в сокровищницу, принцесса ощутила множественные следы магического шлейфа Её Высочества – та бывала здесь не так редко, как в лаборатории, затерянной во тьме туннелей. Но и не слишком часто.

Интерес Твайлайт к возникающим загадкам с каждым шагом рос, как на дрожжах. Она почти наверняка знала, что между находкой в туннеле, этой кражей и даже войной есть какая-то связь, но глаза её пока что оставались слепы и ничего не улавливали.

Для работы в тайной сокровищнице была создана бригада. И первое данное им задание заключалось в осторожном и, в тоже время, тщательном её исследовании с попутным ведением переписи всего в ней содержащегося.

Напоследок ознакомившись с самыми важными отчётами по продовольствию в столице и пребывающим в ней и у подножия горы воинским соединениям, Твайлайт решила взвалить оставшиеся не столь важные дела на армию камергеров, секретарей и министров.

До своих покоев она добралась уже порядком уставшей, хоть и старалась не казаться таковой.

– Пришлось немного задержаться, – пояснила принцесса, встав рядом с Каденс на балконе.

– Правильно, что не извиняешься, – внимательно следя за марширующими через дворцовую площадь гвардейцами, заметила та. – Значит, ты понимаешь, что причина оправдывает твоё опоздание. И ведь так и есть…

Твайлайт не знала, что сказать и просто молчала, пытаясь раскусить явно изменившуюся позицию Каденс.

– А ты повзрослела, – на этот раз принцесса Кристальной Империи повернулась к своей золовке. Взгляд её был строгий, но от вчерашнего отличался разительно. – Я видела в тебе маленькую кобылку, беззаботно играющую с огнём. Но это не так. Прошу прощение за проявленную бестактность.

Твайлайт просто кивнула, вновь не найдя слов.

– Скажи, почему ты отвергла моё предложение? Почему не желаешь отказаться от ответственности?

– Я… – неуверенно начала лавандовая пони, но вскинув голову, придала своему голосу твёрдость и уверенность. – Я должна всё исправить, а не прятаться в четырёх стенах далёких цитаделей. Селестия, моя наставница, хотела, чтобы однажды я стала мудрым и справедливым правителем, как она... как ты. И это мой шанс. Мне нельзя его упускать. Я не могу бросить всех сейчас. Просто не смею.

Твайлайт низко склонила голову, достав чёлкой до самого пола.

– Поэтому прошу тебя поверить в меня и позволить остаться.

– Твайлайт, в моих намерениях нет ничего, кроме заботы о тебе, – тихо проговорила Каденс над ухом лавандовой аликорн. – Правление – очень нелёгкое бремя. И нет ничего постыдного в том, чтобы отступиться от него. А гордость, заносчивость и упрямство – не лучшие спутники в принятии такого важного решения.

Твайлайт подняла взгляд с немой просьбой:

«Загляни в меня и скажи, что ты видишь! Скажи, это ли взгляд гордеца и упрямца?».

– Но если дело не в этих чертах малодушия, – продолжала Каденс, – если ты чувствуешь, что не дрогнешь, когда долг правителя потребует тебя переступить через принципы, если именно ты сама, а не твоя наставница, выбираешь себе такой путь, я признаю твой выбор.

Каденс крепко прижала к себе застывшую кобылку.

– Не забывай, что я рядом, если тебе понадобится помощь, – уже совсем тёплым голосом сказала она.

Они долго стояли, не шевелясь. В этот раз как старые друзья, как родные, встретившиеся после долгой разлуки.

---

Над Кантерлотом плыл колокольный звон. Но на сей раз в торжественном и величавом звучании колоколов не было слышно печали и скорби, о нет: стольный град приветствовал подошедшие войска радостным перезвоном. Встреча эта заставила горожан воспрянуть духом и укрепиться в вере, что ужас памятной ночи больше никогда не потревожит мирный покой улиц и площадей…

Первыми в город вошли передовые части Балтимэйра, чинно ступая по кантерлотской брусчатке. Восторженная толпа натерпевшихся лиха жителей во все глаза смотрела на вычищенные, сияющие на солнце доспехи воинов; на горящие алым плюмажи высокопоставленных офицеров, гордо задравших голову и покровительственно взирающих на молодых кобылок; на рябившие в глазах флажки и шевроны с изображением серебряной форели – герба Балтимэйра; на бесконечный строй ратников, шествующих позади.

– Ура! Виват воинам Балтимэйра! – неслось со всех сторон. – Добро пожаловать!

«Ишь, как вырядились! Как будто не война сейчас, а королевский смотр или парад. – С возвышающегося над толпой широкого крыльца бывшего ресторана «Гнедой аликорн» открывался прекрасный вид на шествие, чем не преминула воспользоваться голубая пегаска. – А глядят-то как…– Рэйнбоу перевела взгляд на свой штопанный-перештопанный, покрытый многочисленными заплатами и трещинами кожаный полудоспех. – Посмотрела бы я на этих хлыщей и эту их сияющую чепуху с перьями, столкнись они хоть раз с передовыми силами грифонов…»

– И зачем, дорогуша, мы отправились в такую даль, да ещё и забрались в самое столпотворение? – прерывая размышления пегаски, раздался совсем рядом мелодичный голос. – О, Селестия, как же здесь душно…

Рэйнбоу Дэш повернула голову в сторону своей спутницы – белоснежной единорожки. За последние дни Рэрити сильно сдала: под глазами пролегли тёмные круги, старательно укрытые макияжем, движения вечно собранной и расчётливой швеи стали медлительными и приторможенными, виной чему – вечный недосып и огромный приток работы. Не раз модница жаловалась, что о туале, атласе, муслине и прочих дорогих шёлковых тканях ей пришлось забыть, ибо отныне её мир вращался не вокруг изящных платьев и смокингов, а грубых кожаных доспехов, коим не было числа. Всё это очень отразилось на внутреннем мире светской пони.

– Флаттершай прислала весточку, что она…– начала радужногривая Дэш.

– Где она? Где Флаттершай?! – В мгновенье ока единорожка оказалась нос к носу с Дэш. – С ней всё в порядке?

– Конечно, в порядке! Даже более чем, – улыбнувшись, продолжала пегаска. – Она сейчас должна быть где-то здесь, среди частей Балтимэйра.

– Но… как? – недоуменно протянула Рэр.

– Вот у Флаттершай и спросим! – бодро ответила Рейнбоу, всматриваясь в шествие. – Так, основная колонна войск уже почти прошла – скоро пойдут обозы с инвентарём и ранеными. Скорее всего, Флатт находится именно там…

И действительно: совсем скоро нескончаемая, казалось бы, колонна пехоты иссякла, и из-за поворота показалась длинная вереница обозов и телег, груженных оружием и провиантом.

Дэш, взлетев, зорко высматривала канареечную пегаску – пока без результатов. А между тем, подводы, груженные снаряжением, закончились, и вслед за ними на широкую улицу выехали обозы с ранеными бойцами.

– Нашла! – крикнула Рарити, указывая копытом куда-то вдаль.

Пегаска устремила взгляд туда же. Губы кобылки растянулись в дрожащей улыбке: знакомая розовая грива и жёлтая масть застенчивой пони были видны издалека.

– Флаттершай! – Мгновенье спустя искомая пони уже находилась в чересчур крепких объятьях пегаски.

– Р-р-рэйнбоу? – заикаясь, еле слышно пробормотала побледневшая от страха и неожиданности кобылка. Однако секунду спустя, раскрасневшаяся, не менее крепко сжимала в ответ сопящую подругу.

– Она самая! – Тщетно пытаясь скрыть набегающие слёзы, Рэйнбоу Дэш отвернула голову. – Сестричка! Ты цела!

– Флаттершай! – К сердечным объятьям присоединилась Рэрити. – Как я рада тебя видеть целой и невредимой! Как ты…

Оборвавшись на полуслове, единорожка замолчала, поняв, что слова тут ни к чему. Замолчала и Дэш, всецело отдавшись объятью и наслаждаясь каждой счастливой секундой воссоединения.

– Не хочу портить идиллию, но…не могли бы вы продолжить движение? – Рослый жеребец терракотовой масти выжидающе посмотрел на подруг.

Кобылки недоуменно переглянулись: только сейчас они поняли, что Флаттершай, как и вопрошающий жеребец, впряжена в обоз, везущий раненых.

– Ну-ка, уступи-ка мне своё нагретое местечко, а сам иди отдохни, – нехотя разрывая объятья, обратилась к нему Дэш.

– С превеликой радостью! – Пони поспешно выпрягся из упряжки.

Колёса обоза вновь застучали по кантерлотской брусчатке…

---

Приглушённый цокот копыт разносился по извилистым ходам сырых туннелей. Вновь их сон был прерван тремя пони, ищущими ответы в непроглядном мраке. Единороги не поленились оставлять на стенах путеводные мерцающие руны, когда впервые шли в искомое место. Поэтому и не плутали.

– Ваше Высочество, и всё же, что тогда с вами случилось? Мы ощущали, как вы сопротивлялись, но очень быстро сдались и затихли, – поинтересовалась мисс Лэнд.

– Страж печати усыпил меня прекрасным сном, – призналась Твайлайт. – С чем-то похожим мне приходилось сталкиваться в Кристальной Империи. Да, и тогда и теперь это было обманом, но… я чувствовала себя счастливой, как никогда прежде, – она иронично усмехнулась. – Я верила во всё это, плакала и смеялась… боялась пробуждения! Как всё-таки легко обвести меня вокруг копыта!

– Не спеши печалиться, – возразил Спеллвивер. – Во-первых, тот, кто смог вплести в печать такую ловушку, обладал невероятной силой и умением. Подумать только, полиморфирующий резонансный ментальный фантом! А структура, техника, тонкость наведения… Трудно поверить, что в Эквестрии существовал такой талантливый, могущественный, но совершенно неизвестный истории маг, правда, принцесса? Предугадать это было невозможно, и всё же мы победили, пусть и с трудом.

А во-вторых, в том, что ты поддалась обману, нет ничего непростительного. Даже наоборот – сейчас это вполне очевидно. Эквестрия переживает не лучшие времена. И вряд ли найдется такой пони, который не мечтал бы внезапно проснуться в своей кровати и со слезами счастья на глазах осознать, что ему снился всего лишь кошмар! Чем хуже мир вокруг, тем пленительнее становятся грёзы… Требуется слишком большой запас не просто воли, но жизненного цинизма, чтобы в одиночку отразить такую атаку; чтобы перестать верить в чудеса и отвергнуть плен совершенства дарованной мечты. Скажу честно – я не знаю пони, который смог бы в этой ситуации справиться лучше. Но насколько же изощрённым разумом обладал наш тайный противник, что догадался заключать нарушителей в ловушку их собственных желаний; в ловушку, из которой жертва сама никогда не захочет выходить…

Какое-то время шествие продолжалось в тишине.

– А ведь в моём сне не было ничего невозможного. До исчезновения сестёр я могла воплотить его в жизнь без особых усилий, но сейчас… – Речь Твайлайт оборвалась, пока её хозяйка ненадолго задумалась о чём-то. – Больше всего на свете мне хочется, чтобы этот незамысловатый мир моей мечты однажды перестал быть несбыточным сном… Как думаете, не слишком ли это наивное желание?

– Когда-нибудь кошмар обязательно закончится. В этом я не сомневаюсь, – ответила Фебра не столько принцессе, сколько всем сразу, включая себя. – Нужно просто немного потерпеть, вот увидите.

– Всё верно, – согласился единорог. – Если не будем опускать копыта, доверять друг другу и работать в команде, то сможем преодолеть свалившиеся на королевство беды. И, верьте мне, однажды всё это покажется нам лишь нехорошим сном без всякой власти и силы.

– Кстати, Спеллвивер, – заинтересованно повернулась к нему архимаг, – а что ты такое хитрое применил там, против печати? Я вроде не слабее заслон поставила, а его пробило за секунды, хорошо хоть тебя вовремя успела поддержать.

Тот слегка смутился.

– Да, действительно вовремя. Потрясающая степень компрессии при передаче энергии, должен заметить. А насчет той хитрости – так повезло нам. Сработала одна из моих теоретических наработок – вот уж не думал, что представится случай использовать её на практике, да еще и в столь экстремальных условиях – о сопряжении защитных матриц в рамках трех постулатов…

Добравшись за разговорами до места, маги занялись приготовлениями: Фебра обеспечивала комнату освещением, Спеллвивер взялся за возведение магических барьеров вокруг узника, дабы избежать риска, а Твайлайт тем временем разбиралась в структуре замораживающего во времени заклинания. На этот раз всё обошлось без подводных камней, что, после всего пережитого, вызывало недоверие – однако оказалось, что контроль над оным заклинанием был связан с печатью. Таким образом, тот, кого печать пропустила, мог расколдовать узника в мгновение ока, даже не прикладывая усилий.

– Все готовы? – прозвучал напряжённый голос Твайлайт.

– Да, Ваше Высочество, – откликнулась Фебра. – Если что-то пойдёт не так, мы ликвидируем объект до того, как он успеет пробиться сквозь барьер. Начинайте.

– Нейтрализуем, Фебра, нейтрализуем. Ни к чему нам совершать необратимые поступки, – проворчал последний участник магического трио.

На плитах под ногами узника один за другим зажигались идеальные по форме круги и обрамляющие их руны. Слепя глаза, свет рвался вверх, а затем, словно снег, со всех сторон покрывал заколдованного, пока тот не превратился в цельную снежную фигуру. Эта белоснежная скорлупа постепенно угасала, становилась мутной и, совсем почернев, разлетелась во все стороны, забрав с собой каменную неподвижность тела единорога. Плена заклинания не стало. Грива и полы мантии пришли в движении, с глаз пони слетела пелена, и теперь они прожигали пространство перед собой резким взглядом.

Старый единорог не был настроен миролюбиво, но и без антимагической ауры внутри барьера опасности для Твайлайт и остальных он бы не представлял – его сил едва хватало на то, чтобы стоять на ногах.

– Не бойтесь! – поспешила успокоить его принцесса. – Мы не причиним вам вреда!

– Где она? – прошипел он столь тихо, что его навряд ли кто-то услышал и, пошатнувшись, с глухим шумом повалился на бок.

Барьер за ненадобностью тут же был снят. Все трое склонились над истощённым, но всё ещё прибывающим в сознании пони.

– Назовите себя! – громко потребовала Фебра. Одновременно с этим Спеллвивер настраивал магический канал, чтобы выверенными вливаниями удерживать бывшего пленника в сознании.

Освобождённый узник, для которого тысячелетнее заточение длилось всего лишь миг, цеплялся взглядом за незнакомых ему пони и погребённый под пылью интерьер некогда своей лаборатории, даже не представляя, через какую временную пропасть перебросила его судьба. Он ожидал увидеть рядом с собой ту, кого здесь больше не было. В его голове роились мысли, берущие начало из далёких времён. В нём бушевали эмоции, катализаторов которых уже не существовали.

– Старсвирл… моё имя Старсвирл.

---

Свет луны вырывал из городского пейзажа два тёмных силуэта, что, облокотившись друг о друга, с шарканьем пересекали пустую площадь. Их перемещение недолго оставалось незамеченным: отряд пегасов, патрулирующий окраины Кантерлота, враз окружил заблудившихся плотным кольцом.

– Это грифоны! – завопил один из солдат, направляя копьё в сторону выглянувшего из-под капюшона клюва. Остальные незамедлительно последовали его примеру.

– Грифон здесь только один, мерин ты ослепший! – грубо выругался второй незнакомец, оголяя голову. На ещё большее удивление патруля, он оказался кобылицей.

– Какого Дискорда?! – вконец запутавшись, воскликнул капитан отряда, грозно потрясая копьём. – Какого Дискорда с тобой грифон?! И сама ты кем будешь?!

– Дейси Вайлд, если будет угодно...

Кобылка, угрюмым взглядом смерив окруживших её пони, ошибочно списала на лунный свет их резко мертвенную бледность.