Последний закат

Глава 1

Эта идея не была идеальной, и Сансет это знала. В конце концов, она не была хорошим стратегом, коим в силу своей амбициозности посмела себя посчитать, и теперь расплачивалась за это. Возможно, ей не хватило опыта, а быть может, она переоценила свои знания о магическом артефакте, на который девушка, собственно, и позарилась. Стала бы Твайлайт, окажись она на её месте, поступать так же? А если бы элемент гармонии навредил бы ей куда больше, чем в итоге?

Сансет могла размышлять об этом часами, тщательно обдумывая каждый вариант альтернативного развития событий, но, к сожалению, ей ничего бы это не дало. Всё, что должно было случиться, уже случилось, и исправить ничего нельзя. Или всё-таки можно?

Она сидела на скамейке в саду вблизи школы. Уроки давно кончились, а Сансет всё никак не хотела идти в шумное общежитие. Дул прохладный февральский ветер, и девушка куталась в чёрную куртку со вставками из искусственного меха, но не уходила. Кто-то мягко дотронулся до ее плеча, и несостоявшаяся демонесса вздрогнула, вынырнув из потока невесёлых мыслей.

— Ты вся дрожишь. Так и простудиться можно, — услышала она знакомый голос. Сансет узнала его владелицу, но не спешила поднимать взгляд, уставившись на мокрый асфальт.

— Опять ты, — бесцветным голосом отозвалась девушка. Сейчас она не горела желанием с кем-либо разговаривать, а обеспокоенный тон Твайлайт Спаркл её и вовсе раздражал. Не дай Селестия, ещё начнёт поучать уроками дружбы. — Что тебе нужно? — спросила Сансет напрямик.

— Я пришла повидать своих друзей, — ответила принцесса, и красноволосая собеседница резко подняла на неё взгляд.

Твайлайт явилась в этот мир в лёгком сиреневом пальто с голубым шарфиком, украшенным кьютимаркой на обоих концах. Её простой, но элегантный образ дополняли высокие сиреневые сапожки с белой шнуровкой.

— Девчонки сейчас в кафетерии, — тем же отстранённым голосом ответила Сансет. Она ни в коем случае не причисляла себя к кругу друзей Твайлайт, и, судя по виноватому взгляду принцессы, она это прекрасно понимала. Наверняка Рэрити, Пинки, Рэйнбоу, Эпплджек и Флаттершай сейчас пьют горячее какао с зефирками и обсуждают предстоящий Весенний Бал в день Святого Валентина, и бывшая тиранша явно была лишней на этом празднике жизни.

— Ты можешь присоединиться к нам, когда вернёшься, — с нерешительной улыбкой произнесла принцесса, снова дотронувшись до плеча девушки.

— Чего? — не поняла Сансет. — Откуда вернусь?

— От принцессы Селестии, конечно же, — ещё шире улыбнулась Твайлайт. — Она хочет видеть тебя.

После этой фразы сердце бедной Сансет упало, сжавшись в комок. Сколько она не видела Селестию с тех пор, как решила остаться жить в мире людей? Местное время тянулось бесконечно долго: пока в родном мире проходил год за годом, события сменялись одно за другим, девушка узнавала о них лишь из газет, прихваченных с собой с каждой новой вылазки в Эквестрию через портал. Очень много дней минуло с тех пор, как Сансет последний раз разговаривала с принцессой, и этот разговор был не самым приятным в её жизни.

Было время, когда она подумывала над тем, чтобы не шнырять под заклятием невидимости, взять себя в копыта и пойти поговорить с Селестией обо всём по порядку, но каждый раз её останавливали воспоминания того разговора, те слова, что услышала она последний раз из её уст, и боль и обида вспыхивали в ней с новой силой, заставляя бывшую ученицу передумать в последний момент.

— Сансет. — Голос Твайлайт вновь прерывал её мысли, и девушка вспомнила, что так ничего и не ответила ей, в ступоре глядя в одну точку, обняв себя обеими руками. — Всё будет хорошо. — Её голос прозвучал тихо, но ободряюще.

"Да откуда тебе об этом знать?" — раздражённо подумала Сансет, но вслух ничего не сказала. Вновь демонстрировать перед бывшей соперницей свою чрезмерную вспыльчивость — не самая лучшая идея на данный момент.

Так и не дождавшись ответа, Твайлайт направилась в сторону кафетерия. Всё-таки иногда она чертовски догадлива. Не желая лишний раз докучать девушке, которой и без того приходится нелегко последнее время, безупречная пони-принцесса оставила ее наедине с самой собой.

Сансет могла сделать вид, что не замечает, что говорят о ней у неё за спиной, легко могла наказать любого ученика за сказанное в её адрес нелестное слово или дерзкий поступок, но это совсем не значило, что её радовало то, во что она превратилась. Радужный поток элементов гармонии будто открыл ей глаза, показал, как она выглядит со стороны, и её совсем не обрадовал новый образ. Наверняка Твайлайт всё рассказала Селестии, и она хочет обсудить с ней произошедшее, это и пугало огненную пони больше всего. Сансет ушла в мир людей за лучшей жизнью, но снова всё испортила, как и в прошлый раз, и это не может не устыдить её в глазах солнечной принцессы.

Теперь уже не было смысла оттягивать встречу. Сансет понимала, что рано или поздно, но им придётся поговорить, а потому она встала и решительно зашагала к статуе лошади, пьедестал которой служил порталом в Эквестрию. Белый мрамор казался сероватым в прохладный пасмурный день на фоне затянутого тучами неба. Лошадь, навсегда увековеченная вставшей на дыбы, смотрела холодными пустыми глазами в серое небо, как всегда, немая и недвижимая.

"Если бы только эта лошадь могла чувствовать, то она наверняка была бы рада, что сейчас не она идёт на самый тяжёлый разговор в своей жизни", — подумала Сансет.

На какой-то момент девушка остановилась перед порталом, собираясь с мыслями. В конце концов, она глубоко вздохнула, закрыла глаза и шагнула вперёд. На мгновение её окутало тепло, а тело будто сжалось в тесный комок, затем вновь выпрямилось, поставив её уже на копыта. Сансет было знакомо это ощущение, но она не удержалась на ногах и рухнула на начищенный до блеска пол. Портал стоял в прежней комнате, где совсем юная ученица когда-то его нашла. Всё та же комната без окон с многочисленными шкафами, полными, теперь уже не пыльных, книг и свитков. Всё было тщательно прибрано, как будто к приходу единорожки долго готовились.

Поднявшись на копыта, Сансет с наслаждением потянулась, разминая мышцы такого привычного с детства тела. Оглянувшись на себя в зеркало, она отметила, что выглядит всё так же молодо, как и в облике человека, хотя по эквестрийским годам ей уже давно за второй десяток. Её взгляд упал на седельную сумку, в которую преобразовался её школьный рюкзак, и пони было подумала оставить её у портала, но передумала и решила всё-таки не снимать.

Единорожка толкнула дверь и вышла в коридор, двигаясь к тронному залу. По пути она встречала незнакомых ей пони-стражников в блестящих доспехах, патрулирующих коридор. Раньше в своих тайных вылазках Сансет опасалась встречи с одним из них, но теперь они проходили мимо неё, провожая внимательными взглядами. Видимо, они были предупреждены о её появлении. В коридоре её встретил стражник со звездой на нагруднике.

"Новый капитан королевской гвардии," — пронеслось в голове единорожки.

— Сансет Шиммер? — уточнил он, рассмотрев новоприбывшую пони. — Её Величество Принцесса Селестия ждёт вас в Витражном Зале, — доложил он, не дожидаясь ответа.

Пробормотав слова благодарности, Сансет свернула к Витражному Залу. Достигнув нужных дверей, она вновь в нерешительности остановилась. По обе стороны от них стояли стражники в блестящих доспехах и неподвижно смотрели перед собой.

"Интересно, они могут слышать всё, что происходит внутри Зала?" — мимоходом подумала Сансет.

Она решила не медлить, опасаясь вновь струсить и передумать. Набрав в грудь побольше воздуха, единорожка, преисполненная решимости, резко распахнула магией двери, входя в зал.

Сансет много раз представляла себе этот момент: как она предстаёт перед богиней, как белый аликорн извиняется перед ней и тут же коронует её как новую принцессу. Но эти глупые детские мечты так и остались глупыми детскими мечтами. Так, пожалуй, произошло бы лишь в том случае, если бы мир упростили до уровня детской сказки. Жаль, что жизнь Сансет оказалась далеко не сказкой, а, скорее, сложной историей с поучительным концом.

Витражный Зал выглядел по-прежнему величественно и производил впечатление своими сложными узорами. Появилось много новых витражей, которые единорожка ещё ни разу не видела. Принцесса Селестия расположилась на красной бархатной подушке у витража, посвящённого победе элементов гармонии над Найтмер Мун. Рядом с ней стоял небольшой изящный позолоченный столик, укрытый белой кружевной скатертью. На столике красовался расписанный золотистыми узорами графин из жёлтого стекла, наполненный какой-то жидкостью, которую невозможно было определить из-за цвета графина, и пара бокалов в том же стиле. Посреди столика стояла салфетница с аккуратно сложенными белоснежными кружевными салфетками.

Чем ближе подходила Сансет, тем сильнее она старалась скрыть дрожь в копытах. Её охватило такое волнение, что она позабыла поприветствовать принцессу, когда вошла. Вместо этого она разглядывала столик, возле которого её ждала красная бархатная подушка. На нетвёрдых ногах она, наконец, подошла к столику и опустилась на ложе.

Всё это время принцесса Селестия тепло улыбалась, но что-то в её облике всё-таки выдавало нервозность.

На некоторое время в зале повисла тишина. Обе пони молча созерцали друг друга.

Сансет теперь поняла, как ощущала себя принцесса Луна, когда вернулась после тысячелетнего заточения. Бесконечно виноватой, пристыженной и смущённой. Было странно это осознавать, но единорожка почти повторила судьбу ночной принцессы, если считать своё проживание в другом мире заточением.

— Ты подросла, — нарушил, наконец, тишину голос солнечной принцессы, и это слышалось из её уст скорее как констатация факта, чем комплимент.

— Да. И я многого добилась сама, — тихо ответила Сансет. Всё-таки, в какой-то степени, она считала свою тиранию в Кантерлотской академии достижением. Её уважали. Боялись, но уважали. Сейчас в её жизни стоял лишь один вопрос — продолжить ли творить свои прежние дела или измениться ради дружбы? Продемонстрировав перед всей школой свою истинную сущность, она потеряла почти всех, с кем имела хоть какие-то хорошие отношения. Только пятёрка девушек да Твайлайт продолжали с ней общаться, и то, Сансет казалось, что они делали это лишь из жалости.

— Я наслышана о твоих подвигах, Сансет Шиммер, — официальным тоном ответила Селестия, от которого единорожке стало не по себе. В своём стремлении держаться непринуждённо принцесса явно перестаралась. — Я полагаю, прошло достаточно много времени и мы готовы забыть про наши разногласия.

— Да, забудем о прошлом, — нервно улыбнулась Сансет и, не выдержав взгляда принцессы, опустила глаза. На самом деле она слукавила. Вряд ли она когда-нибудь сможет простить принцессу за то, каким кошмаром обернулась её жизнь тогда, в школьные годы, но она побоялась озвучить эту мысль.

Взгляд пони скользнул по выбеленной скатерти и остановился на цветном витраже, у которого они сидели. Разговор никак не клеился, и единорожка всё больше чувствовала себя не в своей тарелке в этом замке, таком по-детски родном, но чужом одновременно.

Внезапно она почувствовала, как крыло Селестии обхватило её за плечо. Ощущение тепла и защищённости снова напомнило о себе бывшей ученице принцессы. Ей не хватало этого так долго, что она уже успела позабыть, когда вообще нечто подобное случалось последний раз. Отбросив все сомнения, Сансет прижалась к своей покровительнице, и от нахлынувших чувств на её глазах выступили слёзы, которые она тут же попыталась спрятать, уткнувшись лицом в золотой нагрудник, украшенный фиолетовым драгоценным камнем.

Ей сразу вспомнились все те ночи, когда ночные кошмары не давали ей уснуть, и она прибегала в личные покои принцессы Селестии, стараясь спастись от нахлынувшего страха. Белый аликорн в окружении разноцветных мягких подушек с радостью принимала её под своё крыло, и они засыпали вместе под светом догорающего камина. Сансет было больно осознавать, что эти незабываемые моменты, полные искренней материнской любви, больше никогда не повторятся в её жизни.

— Я скучала по тебе, Санни, — тихо произнесла Селестия дрогнувшим голосом. Выпуская золотистую пони из своих объятий, она украдкой смахнула слёзы кончиком крыла.

— Я тоже... — отозвалась единорожка. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы её голос не дрожал, а слёзы не хлынули из глаз. Она коротко шмыгнула носом и потёрла копытом краешек глаза, затем призналась:

— И я уже давно хотела повидаться.

Селестия подхватила магией жёлтый графин со столика и разлила его содержимое в два бокала. Сансет только сейчас поняла, как сильно хочет пить, и сразу же левитировала один из стаканов себе, глотнув из него кисловатую жидкость.

— Как же ярада, что ты вернулась. Теперь ты снова можешь стать моей ученицей.

Зрачки золотистой пони сузились до размера булавочной головки, когда она в полной мере ощутила неприятный для её языка вкус. Яблочный сок! Она налила ей противный яблочный сок! Всё, что Сансет успела влить себе в рот, тут же выплеснулось наружу, едва не запачкав принцессу, благо пони вовремя успела отвернуться в сторону.

— Извини, что ты сказала? — медленно и недовольно произнесла единорожка.

Смущение и страх отступали под натиском новых эмоций. Внутри Сансет медленно закипала обида. За всю её жизнь Селестия так и не смогла запомнить, что та ненавидит вкус яблок и всё, что из них готовят, и это не могло её не взбесить.

— Ты же вернулась насовсем, — сказала с ноткой неуверенности белый аликорн, виновато глядя на свой стакан с соком, который она так и оставила нетронутым.

— С чего ты это взяла? — вскипела Сансет, окончательно отстраняясь от бывшей наставницы. Магией она резко выдернула одну из белоснежных салфеток из салфетницы, отчего та повалилась на бок.

— Тебе теперь незачем возвращаться в тот мир, — уже более уверенно произнесла принцесса, наблюдая за тем, как единорожка вытирала остатки яблочного сока со своих губ.

— Предыдущий опыт научил меня, что нельзя убегать от своих проблем. Их надо решать, — твёрдо сказала Сансет, бросая салфетку на стол. — И я не собираюсь возвращаться в Эквестрию под твой контроль, где изучение магии для меня сильно ограничено. Магия — мой особый талант. Надо не уважать себя, чтобы не развивать его, а с тобой это никак невозможно! — сердито выпалила золотистая пони.

— В другом мире у тебя нет магии, — напомнила солнечная принцесса.

— В другом мире она мне не нужна, — ответила Сансет, чувствуя как начинает терять терпение. — Я не собираюсь сидеть здесь в добровольном заточении. Если это всё, то мне лучше уйти!

Она развернулась и быстрым шагом пошла было к выходу, но Селестия телепортировалась перед ней, преграждая ей путь и растопырив крылья в стороны. Единорожка резко отшатнулась, не ожидая от принцессы подобного действия. Сансет не боялась её. Она знала, что Селестия даже при всём своём желании никогда не сможет ей навредить.

— И это всё? — строго, но сдержанно спросила солнечная принцесса. — Я столько времени ожидала твоего возвращения, а теперь ты говоришь, что какой-то другой, чуждый для пони мир, тебе роднее, чем наш? В нём ты набедокурила гораздо серьёзнее, чем здесь, если ты помнишь, — едко заметила Селестия, и Сансет окончательно прорвало.

— А ты никогда не задумывалась над тем, по какой причине я так себя вела? — с вызовом произнесла единорожка, повышая голос. — Даю тебе подсказку: имя этой высокомерной эгоистичной пони начинается на "Селес" и кончается на "тия".

— Насколько я помню, у тебя был довольно серьёзный конфликт с Кейденс, а не со мной, — сурово нахмурившись, произнесла принцесса, покосившись на витраж с фрагментом истории, которая произошла в день Кантерлотской свадьбы.

Копыта Сансет вновь стали ватными, и она села там же, где стояла. Неужели её бывшая наставница хотела этим сказать, что нисколько не признаёт своей вины в произошедшем? Внутри что-то отозвалось тянущей болью, и единорожке очень захотелось оказаться где-нибудь далеко отсюда, где ей не придётся оправдываться и что-либо объяснять пони, которая наверняка ничего не захочет слушать, оставаясь при своём мнении.

— Не было никакого конфликта с Кейденс, — упавшим голосом ответила она, опустив голову и глядя себе под копыта.

— Мне тоже хочется так думать, но ты принесла много страданий этой ни в чём не повинной пони, — упрекнула её солнечная принцесса.

— Это правда, — согласилась Сансет. — И Кейденс действительно тут ни при чём.

Селестия с осуждающим видом смотрела на свою бывшую ученицу, всё ещё не подозревая, к чему она клонит.

"Как можно считать себя настолько святой, что не видеть и не признавать собственные ошибки?" — мысленно досадовала единорожка.

Внезапно она с вызовом взглянула в глаза принцессы.

— Я нисколько не удивлена, что твоя сестра тебя настолько возненавидела, что захотела свергнуть. Насколько сильно надо было ранить её чувства, чтобы она сотворила подобное? — Она указала копытом на витраж с Найтмер Мун.

Лицо принцессы сменило недоуменное выражение, затем на него легла тень печали и боли, и Сансет сразу узнала эту эмоцию. Селестия становилась такой каждый раз, когда речь заходила о её младшей сестре.

— Ты ничего об этом не знаешь, — ответила она тихо. Плотно прижав свои большие белоснежные крылья к бокам, аликорн выглядела пристыженно.

— Думаю, ты тоже ничего не знаешь о том, как я провела свой последний год в Эквестрии, — с укором произнесла золотистая единорожка. — Я понимаю, это простительно для вечно занятой наставницы, но не для матери. — Сансет ощутила, как её слова буквально режут сгустившуюся атмосферу между ними.

Какое-то время Селестия молча с горечью смотрела на свою дочь, затем с её щеки сорвалась одинокая слеза.

Глава 2

Маленькая золотистая кобылка с дикими воплями выбежала из своей спальни и кинулась в гостиную. Сердце единорожки бешено колотилось, а взгляд стремительно бегал по сторонам в поисках места, куда можно было бы спрятаться. Не найдя ни единого надёжного укрытия в своих роскошных апартаментах, Сансет кинулась к приоткрытой двери, ведущей к выходу из её башни, но ручку тут же сковал оранжевый магический захват и дверь захлопнулась прямо у неё перед носом.

 — Нет! — завопила единорожка, мотая головой из стороны в сторону, отчего её красно-жёлтая грива ещё сильнее растрепалась. — Нет! Нет!

Чем ближе подходил к ней жеребец в коричневой мантии, тем отчаяннее она начинала визжать. Предприняв попытку проскользнуть между его ног, Сансет угодила прямо в копыта своего мучителя.

 — Ну же, Санни, Солнышко, прекрати, — произнёс жеребец спокойно, но весьма строго. Он поднял малышку на уровень своих глаз и взглянул на неё сквозь очки. — Ты так верещишь, будто я тебя убиваю. Чем быстрее мы наденем это платье, тем быстрее покончим со сборами, — он левитировал к себе маленькое зелёное платьице, украшенное белыми цветами, которое не представляло из себя никакой угрозы, но тем не менее казалось Сансет до ужаса нелепым и неудобным.

 — Нет, я не хочу! — увидев подлетающую к ней одежду, кобылка ещё активнее стала биться в его копытах. — Ты самый вредный деда! Я всё маме расскажу! — выкрикнула она в сердцах, едва не плача от унижения.

 — Мама сама велела приодеть тебя, Санни, — напомнил жеребец. Расстегнув застёжки на платье, он попытался втиснуть в него сопротивляющегося жеребёнка.

 — Но в нём очень жарко и неудобно, — жалобно проскулила Сансет, продолжая отбиваться.

Сделав ещё несколько попыток надеть на малышку детское платьице, жеребец всё же оставил эту затею, поставил кобылку на пол и устало опустился на все четыре копыта, левитировав несчастное платье на ближайшее кресло. Сансет бросила на предмет своего гардероба взгляд победителя и показала советнику язык.

 — Ладно, принцесса Дурашка, — фыркнул он, задумчиво почесав свою небольшую бороду. — Думаю, мама нам простит отсутствие наряда, если ты будешь как следует причёсана.

Единорожка обиженно надула щёки, но всё-таки согласилась:

 — Ла-адно, но только без колючих заколок!

Сансет пришлось терпеливо сидеть на пуфике возле трюмо, пока Инки Пэн пытался привести в порядок её растрёпанную гриву. Он аккуратно прочёсывал щёткой каждый локон, стараясь не сильно тянуть её волосы. Служанки, которые время от времени причёсывали гриву кобылки вместо мамы, почти всегда драли спутанные колтуны так, что у единорожки на глазах проступали слёзы. Им бы стоило поучиться у Пэна, прежде чем прикасаться к её волосам!

Мистер Пэн был уже немолод, и забота о жеребёнке не являлась основным полем его деятельности. На самом деле, этот жеребец был самым обыкновенным королевским советником, однако он относился к дочери Селестии так, будто в самом деле являлся членом их немногочисленной семьи, и так было всегда, сколько Сансет себя помнила. И хоть Инки Пэн не блистал молодостью, он не был похож на горбатого старика с высохшими копытами. Конечно, его рост и телосложение уступали мускулистым стражам в сверкающих доспехах, но он был в меру сильным и с достаточно выносливой магией. Не раз маленькая единорожка наблюдала, как он левитировал за собой большие тяжёлые тома книг, один из которых она едва ли могла поднять копытами.

Тело жеребца имело коричнево-кофейный окрас, а грива, хвост и борода имели светло-оранжевый с частой проседью цвет, который в былые времена был явно ярче. Он постоянно носил тёмно-коричневую мантию, скрывающую его кьютимарку.

"Наверняка в качестве кьютимарки у него чернильные перья или что-то вроде того", — думала кобылка. Она так ни разу и не спросила его об этом.

У самой Сансет кьютимарки ещё не было. Мама говорила, что для её появления ещё рано, поэтому единорожка об этом особо не беспокоилась. Единственными пони, которых она видела более-менее часто, были королевские стражи, но их кьютимарки были скрыты под начищенными до блеска доспехами. Первое время она боялась этих пони, что великанами возвышались над ней, издавая металлический звон при каждом шаге. Их свирепые взгляды, мощные копыта и чётко отработанные движения, — всё это производило впечатление грозных и недружелюбных существ. Однажды Сансет сказала Пэну, что они такие страшные, что похожи на роботов из книжек, и жеребец долго смеялся.

 — Ну что ты, Солнышко, — сказал он тогда. — Стражники — такие же пони, как мы. Просто это их работа — быть грозными.

Затем он отвёл её к одному из королевских стражей, стоящих на своём посту.

 — Доброго дня, Аргус, — советник кивнул стражу, словно старому знакомому. — Маленькая принцесса утверждает, что вы настолько грозно выглядите, что похожи на робота.

Кобылка ожидала, что пони в доспехах сейчас посмотрит на старика тяжёлым испепеляющим взглядом и скажет ему проваливать прочь своим суровым командным тоном. К своему удивлению, Сансет увидела, как выражение лица стражника стремительно поменялось с серьёзного на дружелюбную улыбку, а затем он рассмеялся.

 — Спасибо за столь щедрую похвалу, мисс Шиммер, — поклонился он кобылке, когда закончил смеяться. — Мы стараемся держать планку, чтобы никто чужой не посмел вас обидеть.

 — Так вы защищаете меня? — удивилась единорожка.

 — Ну, конечно, — ответил Пэн. — Для этого ведь и нужны стражи.

Этот момент сильно запомнился Сансет. И вовсе не потому, что произошёл на прошлой неделе. Она сделала для себя один простой вывод — не все, кто выглядит сурово, на самом деле настроены по отношению к тебе недружелюбно. С тех пор она перестала прятаться за хвостом матери, когда проходила мимо королевской стражи.

Тем временем Инки Пэн закончил причёсывать гриву кобылки и уже левитировал к себе зелёную шёлковую ленту, но единорожка вовремя это заметила и окликнула его.

 — Эй! Деда, ты же обещал!

 — Ты просила не использовать заколки, но о ленте речи не шло, — напомнил старик, всё ещё держа в магическом захвате ленту. — Мама будет расстроена, если ты придёшь не в платье, да ещё и с не уложенной гривой.

Сансет не нашла, что на это ответить. Мама действительно постоянно недовольна её неопрятным видом. Зачастую она принималась причёсывать гриву дочери прямо в присутствии каких-то незнакомых пони, невозмутимо продолжая с ними разговор. Кобылка очень завидовала тем, которые по собственной воле могут не носить одежды и неудобных строгих причёсок. Селестия говорила, что маленькая пони вроде неё внешне должна соответствовать своему статусу, но Сансет не очень понимала причём тут одежда и причёски, пока однажды не побывала на одном из каких-то придворных праздников: все пони от мала до велика были разодеты в пышные одежды, а грива каждой была идеально уложена лучшими парикмахерами Кантерлота. Кажется, именно тогда маленькая единорожка осознала, что все эти празднества — не её стихия. Но сегодняшний день — это совсем другое дело! Сегодня она идёт на Шоу Вандерболтов!

 — Хорошо, я пойду с лентой, — сдалась Сансет и увидела в зеркале, как Пэн мягко улыбнулся ей, начиная вплетать зелёную ленту в её непослушную гриву, которая сразу же преображалась в его магическом поле.

В конце концов спутанные пряди превратились в аккуратную симпатичную причёску с зелёным бантом. Оставалось только причесать хвост и можно было идти. Кобылка ещё плохо владела левитацией, поэтому вносить завершающие штрихи в образ маленькой принцессы досталось всё тому же Инки Пэну.

Пока королевский советник вновь работал над спутанными колтунами, вооружившись расчёской, Сансет задумалась о больших кантерлотских праздниках. Пони, которые приходили на подобные мероприятия, чем-то отталкивали её, но она не могла понять чем. Манерами? Поведением? Внешним видом? Или всё это вместе?

Юная единорожка знала только одного пони, которому всё это пафосное празднество доставляло искреннее наслаждение, и это был её двоюродный брат Блюблад. Белый полноватый жеребец со светлой гривой, его почти невозможно было встретить без какого-либо одеяния, будь то дорогущий костюм известного бренда или жилетка с золотыми часами на цепочке. Последнее время Сансет очень редко видела его в замке, и мама говорила, что Блюблад каждый год уезжает учиться в разные города Эквестрии. Кем он будет после учёбы, она не уточняла, но это наверняка что-то связанное с политикой, а в этом кобылка не умела и не хотела разбираться.

Вынырнув из собственных мыслей, золотистая пони обернулась на свой хвост и заметила, что Пэн почти закончил с расчёсыванием. Он всё также аккуратно распутывал каждую прядь, начиная с кончиков, так что какого-либо дискомфорта единорожка не испытывала. Он делал это так старательно и заботливо, словно он играл роль... отца?

 — Деда? — нарушила тишину Сансет.

 — Да?

 — Для того, чтобы был жеребёнок, нужны пони-мама и пони-папа. Почему у всех так, а у меня есть только мама? — спросила кобылка.

Инки Пэн оторвался от своей работы и их глаза встретились. Сансет ощутила, что деду вдруг стало неловко, как будто он чувствует себя... виноватым?

 — Знаешь, будет лучше, если ты поговоришь об этом с мамой, хорошо? — тихо ответил жеребец, отводя потемневший взгляд.

Он явно не хотел разговаривать на эту тему и кобылке не нравились такие ответы. Пони так обычно реагировали на чересчур "взрослые" вопросы. "Тебе ещё рано об этом знать", "Подрастёшь — поймёшь", и всё в таком духе. Любые отговорки, лишь бы увильнуть от нормального ответа.

"А ведь я задала вполне простой вопрос", — подумала Сансет.

Пэн отложил расчёску, нервно прикусив губу и избегая взгляда жеребёнка. Его морщины, казалось, стали ещё глубже, а грива с бородой ещё светлее, стоило налечь тени печали на его лицо. Неужели этот вопрос так сильно его расстроил?

 — Деда, — единорожка спрыгнула с пуфика и потянула его копытом за мантию. — Я не хотела тебя обижать. Ты обиделся из-за моего вопроса?

Когда жеребец вновь повернулся к ней, Сансет с облегчением увидела, что на его лицо возвращается прежняя мягкая улыбка.

 — Нет, что ты, всё в порядке, — заверил он её. Мельком глянув на настенные часы в комнате кобылки, он добавил: — До Шоу Вандерболтов осталось около часа, нам нужно спешить, Санни.

При упоминании о Вандерболтах единорожка моментально забыла про свой неудобный вопрос. В её голове всплыли образы крылатых пони в костюмах, выполняющих невероятные трюки высоко в воздухе. О, как она мечтала взмыть в воздух навстречу ветру, бок о бок с этими чудесными пегасами! Её останавливало лишь отсутствие крыльев за спиной да строгое напоминание матери, что маленькие единорожки не умеют летать, как бы сильно этого ни хотели.

 — Тогда давай поспешим! Чем быстрее мы придём, тем скорее увидим Вандерболтов! — от нетерпения Сансет даже запрыгала на месте.

 — Пожалуйста, Санни, осторожнее с гривой, — проворчал Инки Пэн, напоследок поправляя её бант, съехавший в процессе её столь оживлённой радости.

В коридоре их встретили двое королевских стражей. Завидев знакомые лица, золотистая кобылка радостно произнесла:

 — А мы сейчас на Шоу Вандерболтов идём!

 — А мы об этом знаем, — ответил Аргус, улыбаясь маленькой единорожке.

 — Откуда? — удивилась Сансет.

 — Так ведь мы же будем сопровождать вас, мисс Шиммер, — ответил белый единорог, заговорщически переглянувшись с Пэном. Страж выглядел немного старше своего молчаливого напарника, однако оба они имели белый цвет тела и синюю гриву с хвостом. Из-за этого внешнего сходства единорожка думала, что все они родственники. Возможно, так оно и было на самом деле.

Компания из трёх взрослых пони и маленькой кобылки двинулась к выходу из башни. Однако у самой лестницы единорожка вырвалась вперёд, абсолютно проигнорировав ступеньки, лёгким прыжком взобралась на перила и с криком "Вандерболты, вперёд!" поехала вниз.

 — Сансет! — воскликнул Инки Пэн, бросаясь за ней вниз по ступенькам.

 — Эта маленькая шмакодявка как всегда в своём репертуаре, совсем как мой внук, — отметил Аргус, спускаясь по лестнице вслед за ним вместе со свои напарником, который только закатил глаза, глядя на эту картину.

Золотистая единорожка тем временем достигла конца лестницы и хотела была затормозить, крепче обхватив копытами начищенные до блеска перила, но они были такими гладкими, что легко проскальзывали в её копытах, кажется, ничуть не сбавляя скорости её "полёту". Когда перила кончились, кобылка испугалась всего на секунду, прежде чем её обхватило оранжевое магическое поле, и маленькая пони зависла в воздухе вниз головой, но даже этого положения хватало, чтобы увидеть, как с лестницы спускался запыхавшийся и весьма сердитый советник, а за ним, пытаясь сдержать улыбку, шагали два стража.

 — Санни, я же просил тебя больше так не делать! — отчитывал Пэн маленькую бестию, всё ещё держа её на уровне своего лица. — Тебя же так когда-нибудь по стенке размажет, пикнуть не успеешь!

 — Не размажет, ведь ты меня поймаешь! — Сансет ехидно улыбнулась и показала язык.

Бурча себе под нос что-то о невоспитанных детях, советник опустил единорожку на пол, и их странная процессия, с двумя стражами по бокам, двинулась на выход из замка.

Погода стояла прекрасная: ясное голубое небо с редкими облаками, летняя полуденная жара давно спала, но до вечера было ещё далеко. "Идеальная лётная погода", — как сказали бы пегасы. Дул лёгкий ветерок, и Сансет с наслаждением подставляла голову под его потоки, которые доносили запах свежей выпечки и варёной кукурузы. Кобылка недавно пила чай с лимонными пирожными, однако совершенно точно не отказалась бы полакомиться охапкой сахарной ваты или какими-либо ещё сладостями, которые продавались вблизи того места, где намечалось Шоу Вандерболтов.

Четвёрка пони проходила по улочкам Кантерлота, и пока Сансет любовалась аккуратными домиками и витринами магазинов, пони на улице разглядывали её саму. Некоторые о чём-то шептались, показывая на неё копытом, но единорожку, которой так редко позволяли уходить с территории замка, это мало волновало. Она рассматривала улицу так, будто старалась запомнить всё в мельчайших подробностях. Когда ей ещё выпадет шанс снова выйти наружу?

Они довольно быстро добрались до места проведения шоу и сразу отправились на VIP-трибуну, где их уже ожидала принцесса Селестия. Ветерок подхватывал её гриву, завивая её причудливыми волнами. Она улыбнулась и помахала дочери копытом.

Трибуна, которая им досталась, была на несколько футов выше обычных, и сидения на ней были не кусками пластика, вбитыми в пол, а удобными мягкими подушками. Особенно отличались три подушки на самой вершине — та, на которой сидела Селестия, и ещё две по бокам. Они были большими ярко-красными с вышитыми на ней золотистыми узорами в виде солнца. Сансет могла не просто сесть на неё, но полностью лечь, и ещё место бы осталось.

Инки Пэн усадил кобылку по левое копыто от принцессы.

 — Снова капризничала из-за платья? — поинтересовалась Селестия, и единорожка почувствовала, как солнечная богиня обнимает её своим крылом.

 — Да, с ней бывает весьма тяжко, когда дело доходит до одежды, — признал жеребец, устало поправляя магией очки.

 — Ябеда, — прошипела Сансет, обиженно надув щёки, но советник на это отреагировал всё той же мирной улыбкой.

 — Вам что-нибудь принести, принцесса Дурашка? — обратился он к ней с ноткой озорства в голосе, кланяясь, словно служанка.

 — Апельсиновый сок, — сдержанно ответила единорожка. Паясничать при маме было опасно. Риск не получать лимонных пирожных целую неделю сейчас велик, как никогда, если Пэн проболтается об её "полёте" на перилах.

Когда он ушёл за напитками, принцесса пощекотала кобылку кончиком крыла:

 — Ну, и что ты натворила на этот раз?

 — Ничего, — Сансет сделала невинное лицо. Лицо, которому очень не хотелось лишаться сладостей на несколько дней.

 — Пожалуйста, не мучай мистера Пэна, он же для тебя старается, — с укором произнесла принцесса.

Кобылка только вздохнула.

Мама никогда не поймёт, как ей бывает скучно в замке, полном взрослых пони, которые не хотят играть и не всегда позволяют это ей.

Вообще, взрослые иногда такие глупые. Как-то раз Сансет наткнулась на богато разодетого жеребца, и он между делом спросил у юной кобылки: "Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?", и та не задумываясь ответила: "Пегасом!". Посчитав это за хорошую шутку, жеребец чуть не откинул копыта от смеха, пока обиженная единорожка в непонимании смотрела на него. Всё, о чём она мечтала — это научиться летать. Мир полон волшебства и магии, и она обязательно найдёт способ взлететь, даже если для этого понадобится вся её жизнь.

Однако кобылке встречались не только глупые пони, но ещё и просто вредные. Однажды Сансет пробралась на кухню и стала играть в повара. Правда, в процессе игры её поймал сам повар и очень рассердился, когда узнал, что она вытащила из холодильника все продукты и добавила всего по чуть-чуть в свой "суп": фрукты, муку, соль, жгучий перец и средство для мытья посуды. Неужели ему так жалко было немного продуктов для игры? Сансет тогда не смогла попробовать этот суп, потому что он не успел приготовиться: она так и не сумела зажечь плиту, чтобы его сварить. Именно с тех пор возле кухни появился отельный стражник, запрещающий входить туда любому пони, кроме кухонного персонала.

И историй, когда игра оборачивалась наказанием, было множество. Чего только стоит её попытка помочь горничным помыть пол. Откуда ей было знать, что синька и средство для мытья полов — это разные вещи? А ещё, что синька плохо отмывается от шерсти.

Пока Сансет думала о своей тяжкой жизни, полной запретов и скучных пони, какой-то незнакомый жеребец с моноклем отвлёк внимание Селестии на себя. Взрослые разговоры о новостях и политике показались маленькой кобылке скучными, так что она покинула свою подушку и стала бродить по VIP-трибуне.

До начала шоу было ещё несколько минут. Единорожка наблюдала, как остальные трибуны наполняются пони всех мастей и расцветок, только VIP-трибуна оставалась полупустой. Возле входа стояли стражники, которые ранее сопровождали Сансет и Инки Пэна, а ещё больше стражи Селестии сидело плотным рядом позади принцессы, не мешая другим зрителям своими широкими массивными спинами. Не считая их, на королевской трибуне были две незнакомых пары пони да одинокий пегас, остальные места пустовали.

Но, как оказалось, это были ещё не все зрители. Внимание кобылки привлёк плачь, и она заметила, что между рядами идёт маленькая жёлтая огненногривая пегаска, возрастом чуть младше Сансет. Кьютимарки у неё, конечно же, не было. Она шла между подушек, растопырив непропорционально маленькие крылья в стороны, и монотонно ревела. Мысленно удивившись отсутствию взрослых возле хныкающей кобылки, единорожка двинулась прямо к ней.

 — Ты чего, потерялась, что ли? — спросила она пегаску.

Заметив перед собой Сансет, жёлтая пони на момент перестала плакать, но увидев, что нашла слушателя, взвыла с новой силой:

 — Я не умею летать! — она помахала крыльями с видимым усилием, но так и не оторвалась от пола. — Эти глупые крылья совсем бесполезны!

 — Ты только поэтому плачешь? — удивилась единорожка. — Это же такая ерунда!

 — Никакая это не ерунда! — обиделась пегаска. — Я хотела сходить к маме с папой, чтобы пожелать им хорошо выступить, а они сейчас высоко в небе-е... — показала она копытом на облако и снова залилась слезами.

Вдали, в противоположной стороне от трибуны, действительно сидели несколько пони в синих костюмах. Они как раз разминались перед выступлением и не обращали внимания на собравшуюся внизу публику. С такого расстояния вряд ли кто-то из них слышал нытьё жеребёнка.

 — Даже если бы ты умела летать, тебя бы всё равно туда не пустили, — произнесла Сансет, мысленно завидуя, что у этой кобылки оба родителя — Вандерболты. Наверное, она так круто проводит с ними время... — Радуйся, что у тебя вообще есть крылья и ты сможешь когда-нибудь взлететь. Некоторые пони этого лишены, — она посмотрела на плаксу сверху вниз и пошла обратно на свою подушку. Эта крылатая пони никогда не поймёт, как ей повезло родиться пегасом и какая ей выпала честь — стать частичкой небесной стихии, в отличие от Сансет, вынужденной ютиться на земле, в скучном замке со скучными пони.

Когда единорожка вновь обратила внимание на огненногривую кобылку, то заметила, что та давно перестала плакать и с задумчивым выражением смотрит в небо на своих родителей, выполняющих упражнения перед полётом.

Вскоре вернулся Инки Пэн, левитируя за собой пару стаканчиков с трубочками и пучок сахарной ваты. Он вручил Сансет вату, которая оказалась размером почти с неё саму, и стакан с апельсиновым соком, а принцессе Селестии — яблочный напиток.

Спустя несколько минут, когда нижние трибуны уже полностью были набиты зрителями, заиграла весёлая музыка, и в небе перед зрителями оказалась пони, одетая в ярко-красный костюм.

 — Я думала, сейчас будут Вандерболты, — разочарованно протянула Сансет, с недоумением глядя на появившуюся в небе пегаску-подростка в костюме.

 — Эта пони — победитель в Состязании Юных Летунов в этом году. В награду она получила право открыть сегодня Шоу Вандерболтов своим выступлением, — объяснила принцесса Селестия. — Помнишь, я тебе рассказывала о фениксах? Эта пони сейчас в костюме феникса.

Единорожка внимательно присмотрелась к юной артистке и разглядела грим на её мордочке, изображающий оранжевый клюв и узкие глаза. Грива пони была уложена в аккуратный хохолок на затылке, украшенный заколкой, а хвост удлинён дополнительными прядями оранжевого цвета. Перья на крыльях были также выкрашены в красные и оранжевые цвета. Из-за такого сложного и тщательного грима невозможно было понять какого цвета пони была изначально.

Пегаска тем временем парила в воздухе в невообразимом танце, изгибая своё тельце так, что земные пони-акробаты наверняка позавидовали бы. Её длинный хвост красиво струился в потоке её телодвижений, а крылья по-птичьи плавно рассекали воздух.

 — Я бы полетал с такой пташкой, — услышала Сансет чей-то шёпот позади. Обратив внимание на стражников, сидящих на задних рядах, единорожка заметила, что все до единого жеребцы смотрят в небо, раскрыв рты. Некоторые из них толкают друг друга в бок, тихо переговариваясь. Вылупившиеся на гибкую красавицу-пегаску стражи выглядели словно собаки, увидевшие резиновый мячик, растеряв весь свой внушающий трепет вид.

"Вот дураки", — подумала кобылка. Пока творился этот цирк с конями, она уже успела заскучать и с нетерпением ждала, когда же, наконец, начнут выступать сами Вандерболты.

Заканчивая свой воздушный танец, пегаска взлетела высоко в воздух и резко вскинула крылья вверх, затем её крылья и хвост объяло пламя. Зрители поражённо ахнули, но молодая пони как ни в чём ни бывало поклонилась и порхнула в сторону облака, на котором сидели Вандерболты. Пламя блестящим шлейфом потянулось вслед за ней. Точнее, это было никакое не пламя, а самый обычный блестящий серпантин, развевающийся по ветру, словно языки пламени. Трибуны взорвались бурными аплодисментами, а некоторые жеребцы выкрикивали "Бис!", включая тех же королевских стражей. Когда Сансет посмотрела на Аргуса, тот, вне себя от гнева, пытался перекрикивать овации зрителей:

 — Да как вы себя ведёте?! Держите себя в копытах, вы же стража, дери вас собаки! — но его слова тонули в возгласах одобрения толпы, так что никто не обращал на него внимания.

Вандерболты, почувствовавшие, что зрители достаточно разогрелись, друг за другом нырнули со своего облака, в приветственном жесте облетая зрителей, обдавая каждую из трибун волной ветра. Они пролетели так близко от единорожки, что ей на миг показалось, что она может протянуть копыто и дотронуться до них. Не сдержав эмоций, она вскинула оба копыта к небу и с восторженным визгом подпрыгнула на своей подушке.

Оставляя за собой длинный шлейф, пегасы, казалось, превращали небо в площадку для собственных причудливых игр, правила которых знакомы только им одним. В центре над трибунами кто-то заранее притащил облако, так что Вандерболты, спустившись к нему со всех сторон в полёте, раскрутили его, затем послышался резкий щелчок, и пони снова взмыли вверх, оставляя за собой в небе тёмный след, сверкающий молниями. Хоть все их действия и были на виду, Сансет так и не поняла, как же они сотворили этот тёмный шлейф да ещё и не пострадали от их разрядов. Выглядело всё это так впечатляюще, что даже дух захватывало.

Зрители визжали от восторга после очередного воздушного трюка, и кобылка подвывала на свой лад, насколько хватало её детского голоска. Её завораживали головокружительные полёты и те удивительные вещи, на которые способны крылатые создания. Время от времени Сансет жалела, что не родилась подобной им. Какие бы вещи она могла делать, будучи пегасом, какие поступки совершать, куда она смогла бы полететь и какую пользу принесли бы ей её собственные крылья... Об этом оставалось только мечтать.

Солнце уже клонилось к закату, когда в шоу наступил перерыв, и вторую часть обещали продолжить уже после его захода. Единорожка, порядком охрипшая, но безумно счастливая, просила маму остаться и досмотреть шоу, но та была непреклонна.

 — Маленьким кобылкам ночью положено спать, — возразила Селестия тоном, не терпящим возражения. — Инки Пэн отведёт тебя в замок, а я вернусь сразу, как только шоу закончится, — она ласково потёрлась носом о нос кобылки. — Веди себя хорошо, ладно?

 — Ла-адно, — хмуро протянула севшим голосом Сансет.

Инки Пэн о чём-то оживлённо болтал с Аргусом, когда единорожка подошла к нему.

 — Ну что, Санни, как тебе шоу? — спросил Пэн.

 — Мама как всегда несправедлива, она отправляет меня спать на самом интересном месте, — пожаловалась кобылка.

 — Стало быть, нам пора идти, — улыбнулся старик. Он погладил Сансет по растрёпанной гриве. — Ну-ну, не расстраивайся, дурашка, у тебя же балкон выходит как раз на арену. Досмотришь шоу, и мама об этом не сможет узнать.

Когда до кобылки дошёл весь смысл сказанного, она засмеялась от радости, но горло так болело, что она ничего не ответила, только обняла копыто советника.

 — Что же, мы пойдём в замок, — снова обратился он к главе стражи. — Весь Кантерлот сейчас здесь, так что не думаю, что мы на кого-то наткнёмся по пути до замка.

 — Уверен? Может, всё-таки возьмёте парочку моих оболтусов? — Аргус покосился на своих подчинённых, которые сейчас ничем не отличались от штатских, обсуждая шоу наравне с обычными пони. — Хотя, знаешь, от них толку немного, — обречённо махнул он копытом. — Совсем распоясались последнее время.

 — Не надо их волновать, пусть наслаждаются вечером, — согласился советник.

Селестия сделала жест, означающий, что скоро ей придётся поднимать луну, поторопив тем самым Инки Пэна, так что пони быстро попрощались со стражником и отправились к замку. До захода солнца оставались считанные минуты, так что нужно было идти быстрее, чтобы потом не идти в полутьме уличных фонарей.

На этот раз путь до замка показался Сансет мучительно долгим. Она лишь теперь почувствовала, как устала за день, который был чуть ли не самым насыщенным за всю её жизнь. Зелёный бант съехал на бок, а грива растрепалась. Шея кобылки затекла от постоянного взгляда вверх, а горло всё ещё побаливало после её восторженных криков, которые рвались из неё всякий раз, когда Вандерболты подлетали слишком близко к трибуне.

Единорог и маленькая кобылка шли по улице и до сих пор не встретили ни одного пони. Должно быть, весь город действительно остался смотреть шоу.

Примерно на полпути солнце стало заходить, а улица медленно погружаться во тьму. Инки Пэн только шумно вздохнул да ускорил шаг.

Но что-то пошло не так. Сансет это поняла, когда солнце полностью зашло и в небе стала появляться луна. Фонари не зажигались.

 — Очень странно, — пробормотал советник. — Должно быть, неисправность какая.

Тьма окутала улицу, и лишь лунный свет позволял разглядеть очертания зданий и мостовой. Позади послышался какой-то шум, похожий на осторожный топот копыт. Сердце Сансет сжалось от страха, и она ближе прижалась к Инки Пэну. Старик зажёг свет на кончике своего рога, и мягкое сияние позволило разглядеть дорогу перед ними. Но чем быстрее они шли, тем отчётливее слышались шаги за спиной.

 — Деда, здесь кто-то есть, — робко подала голос кобылка.

 — Не обращай внимания, Санни, нам надо иди домой, — ответил Пэн, но Сансет почувствовала волнение в его голосе, и от этого ей только больше стало не по себе.

Однако сделав несколько шагов, они остановились, и единорожка не сразу поняла почему. Прямо перед ними в паре метрах стояли два жеребца, облачённых в тёмные мантии. Сияние рога Пэна выхватывало из темноты лишь их смутные силуэты, но этого оказалось достаточно, чтобы Сансет вскрикнула от страха и вжалась в ноги советника.

 — Отдай нам жеребёнка принцессы и никто не пострадает, — послышался голос со стороны пони в мантиях.

Кобылка почувствовала, как по её ногам пробежался холод, и задрожала. Инки Пэн, напротив, напрягся и приобнял её копытом, готовый ко всему.

 — Никто не заберёт Солнышко, пока я рядом, — твёрдо произнёс он.

Прошло всего лишь несколько секунд, и Сансет не успела понять, что произошло. Последнее, что она увидела, это тени жеребцов, которые двинулись прямо на них. Они стремительно скинули мантии и кинулись на Пэна, затем всё вокруг погрузилось в непроглядную тьму. Кобылка лишь ощутила, как её грубо сгребают копытами, и рефлекторно начала брыкаться, пытаясь освободиться.

 — Заканчивайте с ним, он же всего лишь старик! — скомандовал тот же самый голос.

 — Деда! — пронзительно завопила Сансет, вне себя от страха, но кто-то сильно ударил по мешку, в котором она находилась.

 — Заткнись, малявка! — услышала она уже другой не менее грубый голос.

Но единорожка не собиралась сдаваться, продолжая кричать и лягаться. Судя по звукам, снаружи творилась полная неразбериха. В какой-то момент Сансет даже показалось, что она услышала вскрик боли Инки Пэна, но всей душой надеялась, что это был вовсе не он. После этого прошли несколько секунд, которые показались кобылке целой вечностью, а потом она почувствовала, что выпала из копыт, ударившись спиной о мостовую. Она высунула голову из раскрывшегося мешка и увидела, что один из бандитов достаёт из своей седельной сумки нож, неуклюже левитируя его перед собой, и направляется к Инки Пэну, отбивавшемуся заклинаниями от другого пони с разбитой губой. Заметив блеснувшее в свете магического захвата лезвие, у кобылки всё похолодело внутри.

 — Папа!

Сансет не знала, почему она выкрикнула именно это слово, но этого хватило, чтобы Пэн вовремя обернулся и выбил из магического захвата опасное оружие, после чего отправил мощный магический заряд в лицо жеребцу. Его взгляд был полон той безмерной ярости, которая вспыхивает в любом пони всякий раз, когда кто-то пытается навредить маленькому жеребёнку.

Пока кобылка на это смотрела, оглушённый бандит, что ранее держал её в мешке, пришёл в себя и попытался снова словить маленькую пони, но единорожка лягнула его прямо в глаз и выскользнула из копыт. Пока он рассыпался отборным матом, Сансет на ощупь побежала дальше по улице. Инки Пэну нужна была помощь, и замок должен быть совсем вблизи, а там ещё остались стражники, которые наверняка смогут помочь. Внезапный магический захват вывел её из равновесия, но золотистая кобылка успокоилась, когда увидела рядом с собой Пэна. Он левитировал её себе на спину и с невообразимой скоростью побежал в сторону замка. Оглянувшись назад, Сансет убедилась, что за ними погоня, и сильнее вцепилась в плащ советника, чтобы случайно не упасть.

Когда вдали показались башни замка, единорог собрал остаток своих сил и выпустил высоко в небо яркий луч света. Это немного озадачило преследователей, и кто-то из них даже пошутил, мол старик совсем крышей поехал, фейерверки пускает. Но не прошло и двух минут, как в воздухе появились, бренча бронёй, десятка два пегасов из королевской стражи. Бандиты, увидев такой расклад, бросились врассыпную. Инки Пэн остановился, переводя дыхание, и Сансет спрыгнула на землю.

 — Найти их всех! — скомандовал стражник во главе воздушного отряда, и пегасы немедля полетели вслед за бандитами. Зависнув над советником, он спросил: — Эти гады на вас напали?

 — Они пытались... забрать мисс Шиммер, — пытаясь отдышаться, произнёс Пэн. Всё-таки у него уже не тот возраст, когда продолжительный бег даётся легко. В лунном свете сверкнули очки на его носу, и кобылка заметила, что одна из линз была треснута пополам.

 — Мы обязательно их отыщем, будьте спокойны, — убедил его страж. Затем внимательно посмотрел на жеребца и добавил: — Вам бы лучше отправиться сразу в медпункт.

Едва пегас скрылся из виду, Сансет тоже посмотрела на Инки Пэна и в полутьме заметила, как что-то тёмное стекает с его копыта.

 — Ты ранен... — сказала кобылка дрожащим голосом.

 — Ерунда, просто царапина, — отмахнулся жеребец и попытался было идти дальше, но единорожка вцепилась в его мантию, не желая продолжать путь. — Ну, что такое, Солнышко? — устало спросил он.

Выпустив из копыт его плащ, Сансет сняла со своей гривы измятую ленту. Она оказалась достаточно широкой, чтобы исполнить роль бинта, хотя бы временно. Обмотав лентой рану, кобылка долго возилась с тем, чтобы завязать оставшиеся два конца. Не выдержав её мучений с узлом, Пэн взял концы ленты в магический захват и завязал узел в два счёта. Единорожка пока плохо владела магией, поэтому не могла сделать подобное самостоятельно.

Покончив таким образом с раной, Сансет прижалась к Инки Пену. После всего ею пережитого, она только сейчас осознала, что произошло. И что могло бы произойти.

Все несказанные слова, что вертелись в её разуме, вылились в поток чистых искренних эмоций, и Сансет просто разрыдалась, как маленький жеребёнок, которым она, по сути, и являлась.

По всей улице один за другим стали загораться фонари, но кобылке не было до этого никакого дела. Тишину нарушал лишь её надрывный плач. Плач по пони, которого она едва не лишилась этой ночью.

 — Не все пони одинаково желают тебе добра. Мне жаль, что ты узнала это... таким образом, — тихо произнёс Инки Пэн дрогнувшим голосом, прижимая к себе единорожку здоровым копытом.

 — Ты чуть... из-за меня-я... — маленькая пони заикалась от собственных всхлипов, не в силах произнести страшное слово.

 — Ну-ну, Солнышко, — Пэн успокаивающе погладил её по голове. — Ради твоей защиты я готов рискнуть всем, что у меня есть, потому что я люблю тебя.

Сансет ещё сильнее зарылась в шёрстку на его груди, прорыдав нечто нечленораздельное, очень похожее на не так давно произнесённое ею слово в порыве детского страха и с тех пор непрерывно вертящееся в её голове.

"Папа".

Глава 3

По ясному небу проплывали небольшие облака. Вот уже почти полчаса Сансет наблюдала за тем, как рабочие погодной фабрики перегоняли их в соседний город, создавая мощные потоки ветра своими крыльями. Одна группа пегасов подхватывала облако с двух сторон и подталкивала его на своеобразный конвейер, состоящий из другой группы рабочих, усердно машущих крыльями, и облака плавно, но уверенно передвигались куда-то вдаль длинной шеренгой.

"Где-то будет дождь", — подумала единорожка.

Учебник по практическому применению магии уже долгое время лежал перед ней нетронутым, на той же странице, что и когда она его открыла. Какое-то время кобылка читала заданный параграф, но потом заметила, что всё чаще перечитывает один и тот же абзац, безрезультатно пытаясь вникнуть в прочитанное. Она то и дело отвлекалась: то на проплывающие мимо облака, то на скопившихся у погодной фабрики пегасов.

Близилось начало учебного года, и мама настаивала на ежедневной практике в магии. Сансет было необходимо сдать вступительный экзамен, чтобы начать обучение в Школе для Одарённых Единорогов. Однако одними упражнениями в магии Селестия не ограничилась, прибавив к каждому из будних дней по два часа различных занятий: изобразительное искусство, музыку и другие, по её мнению, развивающие кругозор вещи.

Сансет догадывалась, зачем Селестия всё это включила в её расписание. Дело было в пустых боках малышки. Мама всё время твердила ей, что "принцесса должна быть всесторонне развитой личностью", но какая из единорожки принцесса, если её титул лишь формальный? Именно поэтому на полках гостиной красовались фигурки Вандерболтов с занятий по лепке, на стенах висели холсты с примитивными рисунками неба в нелепо вычурных рамках, а самую просторную часть комнаты занимал белый рояль на фигурных ножках. И не то чтобы Сансет всё это раздражало (играть на рояле ей очень даже нравилось), просто ни одно из этих занятий не внушало ей того комфорта и вдохновения, как книги о небе и полётах.

Кобылке нравилось уходить в самую дальнюю из комнат в своих апартаментах, где стоял её рабочий стол, удобное кресло и большой диван. Здесь она обычно выполняла всю письменную работу, которую ей задавали. Над столом висела огромная таблица, которую она создавала вместе с Селестией. В неё были вписаны время восхода и заката в каждый из сезонов – осень, зиму, весну и лето. Пока Сансет клеила вырезанные для них из цветной бумаги солнышки, мама объясняла, чем отличается подъём солнца зимой от подъёма солнца летом. Время от времени единорожка проверяла часы восхода и заката и часто замечала, что солнечная принцесса не всегда следует точно составленному графику – иногда она могла поднять солнце на пять минут раньше или на три минуты опоздать, но с закатом она никогда не ошибалась во времени.

У этой комнаты была одна отличительная черта – она имела большое круглое окно, на подоконник которого можно было легко забраться и почитать там книжку, расставив рядом на письменном столе какао и сладости. В особо дождливую погоду единорожка иногда даже спала прямо у окна, прижавшись ближе к стеклу, приятно холодящему копытца. Но самым главным преимуществом этого окна Сансет считала его расположение: оно выходило как раз на ту сторону, откуда лучше всего можно было наблюдать закат. Пони могла часами дожидаться времени захода солнца, чтобы полюбоваться яркими красками, окрашивающие небо, и проплывающими от погодной фабрики облаками.

Случайно ли мама делала закаты такими красивыми или в этом была своя магия?

От витания в облаках кобылку отвлёк шум откуда-то снизу. Вскочив на копыта, Сансет глянула вниз со своего балкона и увидела полноватого белого жеребца-единорога, за которым шествовала свита из нескольких пони, гружённых объёмистыми баулами. Жеребец недовольно покрикивал на них, когда они шли слишком медленно. Вся эта процессия неторопливо продвигалась к соседней башне, и единорожка затопала на месте от радости, ведь она успеет за это время до неё добежать, прежде чем дверь перед её носом бесцеремонно захлопнут (житель башни не любил, чтобы его беспокоили по пустякам). Блюблад был не самым дружелюбным пони в замке, однако он был ближе всех к ней по возрасту, пусть уже давно не учился в школе.

Спустившись по привычке по перилам лестницы, золотистая пони выскочила из дверей своей башни и успела как раз вовремя, пока единорог снова отчитывал своих слуг за нерасторопность.

— С возвращением, братик! — улыбнулась ему кобылка, остановившись в шаге от жеребца. Она помнила, что он не любит обниматься, а потому воздержалась от того, чтобы обхватить его необъятную шею, которая от нарядного костюма казалась ещё толще.

Блюблад повернулся и равнодушно посмотрел на неё сверху вниз.

— Доброго дня, дорогая сестра, — бесцветным тоном произнёс он без капли радости в голосе. — Как поживает принцесса Селестия?

— Всё просто отлично, — ответила Сансет. — Ты надолго приехал?

— Я прибыл сюда буквально на пару дней, чтобы отпраздновать день рождения моей дорогой сестры, после чего я буду вынужден вернуться к моим частным урокам в Мэйнхэттене, — не без самодовольства ответил Блюблад, проведя копытом по идеально уложенной светлой гриве.

Услышав упоминание о своём дне рождения, который должен наступить уже завтра, единорожка заёрзала на месте от нетерпения.

— Значит, ты уже приготовил для меня подарок? — поинтересовалась она.

— Ну разумеется, дорогая сестра. И я надеюсь, что в этом году ты, наконец, наденешь на своё празднование какой-нибудь более достойный наряд, чем простая лента в гриве, будто ты какая-то провинциалка, — белоснежный единорог театрально закатил глаза. — Принцесса должна выглядеть достойной своего титула. К тому же одежда хотя бы скроет отсутствие кьютимарки, — добавил он едким тоном.

Кобылка посмотрела на свой пустой бок, и вся радость предстоящего дня осыпалась с неё, словно дождь. Блюблада никогда не волновало, насколько сильно могут ранить собеседника его замечания, и это был один из существенных минусов в его поведении. Однако в нынешнем случае единорожке показалось, что он как никогда прав относительно её пустых боков.

— Я честно стараюсь, чтобы она у меня появилась, но пока это не принесло никаких результатов, — призналась Сансет, стараясь сохранить невозмутимый вид, несмотря на то что её сильно задели слова двоюродного брата.

— В твоём возрасте я уже определился со своим будущим, чего и тебе желаю, дорогая сестра, — пожал плечами жеребец, всем своим видом показывая, что это не его проблема, затем развернулся к пони, затаскивающим тяжёлые чемоданы в башню. Один из его слуг как раз уронил поклажу, в которой что-то звучно звякнуло, и Блюблад, покраснев от злости, направился к бедному пони, отчитывая его на ходу.

Единорожка больше не видела смысла наблюдать за всем этим, да и желание поболтать с двоюродным братом у неё уже пропало, так что она отправилась в свою башню доделывать домашнее задание.

После этого короткого невесёлого разговора настроение у Сансет совсем испортилось, так что читать больше не хотелось. Вернувшись на свой балкон, она тупо уставилась на раскрытый учебник и устало села рядом. Каким образом у неё появится кьютимарка, если она продолжит заниматься этими скучными бесполезными делами? Без кьютимарки её засмеют на собственном дне рождения, а потом ещё и в школе. Принимают ли вообще в школу жеребят без кьютимарок?

Аккуратный стук в дверь заставил её обернуться, и кобылка радостно подскочила на месте, прежде чем бросилась навстречу маме. Она так редко заходила к ней прямо посреди дня, что это было событие уровня, когда Сансет болела и Селестия откладывала все свои дела, чтобы поухаживать за ней.

Подойдя друг к другу, они остановились и исполнили приветственный танец, нараспев произнося любимый стишок:

Солнце, солнце,
Греется сверчок.
В копытца хлоп
И потрясись чуток!

Мама обняла единорожку, которая тут же зарылась в её мягкую, словно шёлк, переливающуюся гриву. Они постоянно здоровались именно таким способом, когда находились вдали от посторонних глаз.

— Ты так рано пришла, значит, мы сегодня будем вместе намного дольше! — Сансет вынырнула из объятий Селестии и в предвкушении завертелась у её копыт, но принцесса успокоила её, прижав к себе крылом.

— Прости, Санни, но я пришла сказать тебе, что мне нужно сегодня срочно уехать, — виновато произнесла аликорн, и единорожка второй раз за день почувствовала, как что-то силой вышибает из неё хорошее настроение, словно подушкой по голове. — Но я обязательно вернусь к завтрашнему утру, ты и проснуться не успеешь. И мы весь день проведём с тобой вместе.

Селестия улыбнулась дочери и снова обняла её. От мамы пахло шампунем и цветочными духами, и Сансет долго не могла оторваться, обнимая её шею обеими копытцами. Она ещё не ушла, а единорожка уже чувствовала, что начинает скучать по ней.

— А как же наши уроки? — жалобно спросила кобылка.

— Сегодня с тобой позанимается Инки Пэн, — ответила принцесса. Её взгляд скользнул по дивану, стоящему неподалёку, и сперва Сансет не поняла, что её так заинтересовало. Однако вспомнив, что она оставила на нём принесённые из библиотеки книги, она метнулась к дивану, но мама уже изучала названия на их обложках, левитируя к себе каждую из них магией.

— "Метеорология"… — прочитала белый аликорн одну из обложек и тяжело вздохнула, затем повернулась к дочери и тихо спросила: — Солнышко, ты же понимаешь, что ты не пегас?

Единорожка уже знала, чем кончаются такие разговоры. Её сердце сжалось от осознания того, что Селестия снова недовольна ею.

— Да, мама, — ответила золотистая пони. — Так я же… как ты говорила… для общего развития, вот, — попыталась оправдаться она.

— Санни, ты зря тратишь время на то, что тебе никогда не пригодится в жизни, — строго прервала её принцесса, затем, смягчив тон, добавила: — Пожалуйста, пообещай мне, что вплотную займёшься магией, я хочу быть уверена, что ты сдашь вступительный экзамен.

Сансет уже и так знала, что именно она скажет, но всё равно это каждый раз по-новому ранило её. Иногда у неё создавалось впечатление, что никому не важны её собственные стремления, зато все были заинтересованы в том, чтобы сказать ей, что ей нужно делать.

— Хорошо, мама, — печально отведя глаза, ответила кобылка. Если этот день мог стать ещё хуже, то он только что стал. Для полноты ощущений оставалось только, чтобы её отчитал ещё и Инки Пэн, с мамой за компанию, не важно за что.

Принцесса ещё раз обняла Сансет крылом, сказав ей что-то ободряющее, но единорожка была слишком расстроена, чтобы прислушиваться. Попрощавшись с ней, Селестия выпорхнула из башни прямо с балкона, расправив огромные белые крылья, спускаясь вниз к ожидающей её карете с пегасами.

Белая аликорн вряд ли понимала, насколько она везучая пони, ведь при желании она могла бы взлететь высоко в небо и дотянуться до самых облаков, но почему-то никогда этого не делала.

Интересно, какие облака на ощупь?

Взобравшись на диван, Сансет столкнула на пол сборник заклинаний для начинающих, туда же полетели и остальные книги про какую-то магическую чепуху, и пони удобно устроилась с единственной оставшейся книгой, которую она взяла не потому что мама попросила, а потому что сама захотела её почитать. Может, это и отвлекало единорожку от книг по магии, но совершенно точно позволяло справиться с плохим настроением.

Раскрыв энциклопедию по метеорологии, кобылка стала увлечённо читать раздел про облака.

---

Инки Пэн пришёл спустя полчаса после ужина, и ему Сансет обрадовалась ничуть не меньше, чем матери.

Единорожка не раз встречала в замке жеребцов его возраста. От них веяло какой-то непонятной стариной вперемежку с тяжёлым дыханием, они постоянно спорили с пони помоложе на повышенных тонах и часто ворчали, что раньше, при их молодости,
всё было по-другому – и сено вкуснее, и молодёжь повежливее. Инки Пэн резко отличался на их фоне своим терпением и оптимизмом. Конечно, бывало, что иной раз королевский советник срывался и принимался бухтеть что-то самому себе под нос, но он никогда не позволял себе препираться с другими пони. И эта черта особенно нравилась Сансет, потому что никто из взрослых просто не был в состоянии вытерпеть её дольше пары часов. По этой причине она не раз сменила учителя по изобразительному искусству, которых нанимала для неё Селестия. Кобылка просто не считала нужным придерживаться каких-либо рамок и вместо натюрморта рисовала небесные пейзажи, а если всё же и рисовала натюрморт, то придавала фруктам и овощам самый нелепый вид и цвет. Мама ругала её за такие выходки перед преподавателем, однако занятия не прекращала. Инки Пэн же не вызывал такого резкого отторжения, несмотря на то, что магия была далеко не самым любимым предметом у Сансет. Она точно не могла сказать, в чём именно заключался его подход к обучению, но с ним было легко, словно он в самом деле мог понять её, в отличие от мамы.

Книги, что единорожка сбросила на пол, так и остались там, и Инки Пэн бережно левитировал их на стол, пока Сансет, оторвавшись от чтения энциклопедии, приветственно улыбнувшись, обняла его за шею. От него едва уловимо пахло кофе, и золотистой пони стало немного спокойнее на душе, хоть её и сверлило теперь чувство вины за так и невыполненное домашнее задание.

— Привет, Солнышко, — поздоровался Инки Пэн. В отличие от Селестии, у него с Сансет не было никаких забавных стишков в качестве приветствия, но оно и не было нужно.

Когда они закончили эти короткие объятия, кобылка поняла, что жеребец также обратил внимание на ту злосчастную книгу, за которую её отчитала принцесса. Страница с яркой иллюстрацией, на которой был изображён пегас, пинающий облако, с головой выдавала тему содержимого книги, и Сансет не ждала ничего хорошего.

— Изучаешь погоду? — поинтересовался он, глядя на раскрытую страницу сквозь стёкла своих очков. — Самая увлекательная тема в этой книге – про радугу, её можно добыть разными способами, и для этого не обязательно быть пегасом, — произнёс Инки Пэн и пролистал энциклопедию на несколько страниц вперёд, где была иллюстрация с радугой в небе.

Единорожка изумлённо посмотрела на советника. До этой темы она ещё не успела дойти, но дело было не в этом, а в реакции Инки Пэна на то, о чём она читала. Видимо, по её выражению лица он понял, что что-то не так, потому что спросил:

— Что с тобой, Санни?

— То есть, ты не злишься на меня? — осторожно спросила единорожка.

— Из-за чего я должен был разозлиться на тебя? — в свою очередь удивился жеребец.

— Я не сделала домашнее задание, читала бесполезную для единорога литературу… — её голос постепенно затихал по мере перечисления. Перед любым другим преподавателем ей наверняка было бы всё равно, отчитают её или нет, но Инки Пэн был для неё не просто наставником, время от времени замещающим Селестию в обучении магии. Он был так же дорог ей, как и мама, и чувство стыда за неоправданные ожидания было одинаково сильным.

— Теоретические знания на вступительном экзамене не так важны, как практические. И я не думаю, что пегасьи науки чем-либо вредны для тебя. Если тебе интересно узнавать о таких вещах, то почему я должен быть недоволен этим?

— Не знаю, — честно ответила Сансет. — Но ведь мама была недовольна.

Жеребец снял с себя седельные сумки и положил их на диван.

— В любом случае сегодня нам снова предстоит попрактиковаться с заклинанием ускоренного роста, — объявил он, вытаскивая из своей сумки небольшую коробку и левитируя её на стол.

— Ускоренного роста? — ужаснулась Сансет. Она вспомнила свой предыдущий урок с этим заклинанием и спрятала лицо в копытцах. — Может быть, потренируемся с каким-нибудь другим заклинанием? — с надеждой спросила она Инки Пэна, который уже открыл коробку, извлёк оттуда куриное яйцо и положил его на середину стола. — Может, лучше левитацию? Я могу левитировать до пяти предметов одновременно, — продолжала она уговаривать советника, но он, похоже, не собирался отступать.

— Мне удалось узнать, какое задание тебя ожидает на экзамене, и это оказалось заклинание ускоренного роста, — объяснил жеребец, усаживая её за стол. — Нам придётся сосредоточиться именно на нём, чтобы ты смогла его поскорее освоить.

Единорожка тяжело вздохнула и посмотрела на яйцо, лежащее перед ней на столе. У этого яйца было только два варианта – либо стать яичницей, либо цыплёнком – и последнее у Сансет ещё ни разу не получилось. Ей было горько от осознания того, что очередной десяток яиц по её милости никогда не станет цыплячьим выводком.

— Почему именно яйцо? Почему не росток какого-нибудь цветка, например? — жалобно спросила единорожка.

— Не так-то просто раздобыть и унести с собой десяток цветочных горшков. К тому же очень большая разница — собирать по комнате осколки скорлупы или землю с разбитыми горшками, — улыбнулся Инки Пэн. — Не волнуйся, это заклинание ни у кого не получается с первого раза. Тебе лишь нужно понять, как оно работает, и ты без проблем сможешь им пользоваться, — спокойно объяснил жеребец. — Представляй, как существо внутри растёт, и попробуй ему помочь.

Сансет снова робко взглянула на яйцо и обхватила его магическим полем. Вздохнув уже спокойнее, она принялась применять на него заклинание. Малышка попыталась представить, как цыплёнок вылупляется из яйца, но едва она это сделала, послышался резкий хлопок, и на месте яйца остался тягучий белок с расплывшимся желтком и осколками скорлупы. Оказалось, она просто разбила его изнутри.

— Нет, ты не должна думать о скорлупе, Санни, — мягко произнёс жеребец, глядя на неё поверх очков. Маленькие кусочки скорлупы застряли в его светло-оранжевой бороде. — Подумай о цыплёнке внутри, который хочет вырасти.

Он вытащил из сумки упаковку салфеток, очистил стол от остатков яйца и положил перед единорожкой новое из коробки.

Сердце у кобылки вновь сжалось, но она всё же взяла себя в копыта и снова обхватила магией яйцо. На этот раз она сосредоточилась на том, что внутри яйца. Сансет старательно применяла к нему магию несколько минут, но ничего не происходило. Она вопросительно посмотрела на своего наставника и убрала магическое поле.

— Оно сварено вкрутую, — объявил Инки Пэн, ненадолго подсветив яйцо уже своей магией.

Когда перед кобылкой предстало третье яйцо, у неё на глаза навернулись слёзы, но она нарочно зажмурилась, чтобы советник этого не заметил. Пытаясь снова творить магию, она желала, чтобы всё это поскорее закончилось: и все эти не родившиеся яйца, и этот урок с самым её нелюбимым заклинанием, которое ей так и не хотело даваться. Она всхлипнула, сама того не ожидая, и волна энергии от рога резко ударила в охваченное магией куриное яйцо. Сансет первую секунду вообще не поняла, что произошло, глядя на то место, где оно должно было лежать. Только тёмное закопчёное пятно да вздымающийся со стола дымок остались на том месте.

Да, она взорвала яйцо, так что от него вообще ничего не осталось.

Не в силах больше сдерживаться, кобылка закрыла лицо копытцами и заплакала. Ей было жаль яйцо и очень больно от того, что она такая бездарность. Будь она хотя бы немного талантливее, она бы ничего не испортила, и мама была бы ею довольна, и кьютимарку она получила бы намного раньше.

— Тише, тише, Санни. — Сансет почувствовала как копыто Инки Пэна коснулось её плеча. — Неужели тебя так расстроили эти испорченные яйца? Я могу принести с фермы сколько угодно коробок этих яиц.

Единорожка оторвала от лица копытца лишь затем, чтобы спрятать его на груди своего наставника. Ей было ещё больше стыдно за такое излияние чувств прямо у него на глазах, но она ничего не могла с собой поделать.

— Может, магия на самом деле не для меня. Может, я должна была родиться пегасом, и тогда всё было бы хорошо? — сквозь всхлипы произнесла Сансет. — Я хочу летать, спать на облаках и делать все эти крутые штуки, что делают пегасы, а вместо этого я только всех расстраиваю… Или даже раздражаю…

— Санни… — Инки Пэн обнял кобылку и прижал к себе, так что она уткнулась в воротник его мантии. — Солнышко, не знаю, кто тебе сказал такую чушь, но ты прекрасный единорог, слышишь? — твёрдо сказал он. — Ты хороша такая, какая ты есть. Тебе лишь нужно немного времени и усердной работы, чтобы найти себя в этом мире. Не всё всегда происходит тогда, когда мы хотим. Однажды твоя магия станет настолько сильна, что ты сможешь летать. Всё это зависит только от твоего желания познать свои возможности.

Если в мире и существовал кто-то, кто очень верил в мечту маленькой единорожки, то это мог быть только Инки Пэн – теперь Сансет была абсолютно уверена в этом. Кажется, даже мама настолько не верила в её силы, насколько он.

"Может быть, он прав, и я не такая бездарная, какой себя считала?" — подумала кобылка.

Слова советника придали ей уверенности, и она решила, что во что бы то ни стало попробует проявить себя.

— К тому же я буду помогать тебе всем, чем только смогу, — пообещал жеребец, разжимая объятия. Кобылка уже успокоилась, хоть и продолжала хлюпать носом, и он передал ей коробку с салфетками.

— Спасибо, папа, — улыбнулась она, прежде чем звучно высморкалась.

От этой фразы советник мягко улыбнулся в ответ, но почему-то покраснел и поспешно сменил тему:

— Давай попробуем ещё раз это заклинание.

— Хорошо, — согласилась Сансет и снова повернулась к столу.

Рядом с тёмным пятном на столе уже лежало новое яйцо, готовое принять на себя новую порцию издевательств от магии единорожки.

"Только бы на этот раз сделать всё правильно," — подумала она.

Магическая аура обхватила яйцо, и кобылка на мгновение остановилась, собираясь с мыслями.

— Санни, — Инки Пэн легонько коснулся её плеча, и Сансет посмотрела ему в глаза, излучающие теплоту, заботу и поддержку, в которой она так нуждалась. — У тебя всё получится.

Сансет только улыбнулась в ответ и, закрыв глаза, сконцентрировалась на яйце. На этот раз она решила поступить по-своему и представила вместо яйца семечко, которое под воздействием её магии прорастало, и из его стебля медленно распускался большой красивый цветок. Это заняло не больше нескольких секунд, но они показались единорожке целой вечностью. Когда она открыла глаза, яйцо всё так же лежало перед ней.

— Опять варёное? — расстроенно спросила она наставника, но едва тот протянул копыто к яйцу, как верхушка скорлупы покрылась трещинами, и из маленького отверстия показался клювик.

Кобылка в изумлении застыла, глядя на то, как Инки Пэн помогал цыплёнку выбраться из скорлупы, надламывая её со всех сторон. Маленький птенец с мокрым, прилипшим к телу пухом смотрел на неё со стола, мигая чёрными глазками. Стоять на лапках он ещё не умел, поэтому неуклюже переваливался по столу и пищал, словно детская резиновая игрушка.

— Ты молодец, — похвалил единорожку жеребец. — Ему одному будет скучно. Может, ему нужна сестричка, как считаешь? — спросил он, вытаскивая на стол ещё одно яйцо и кладя на место цыплёнка, которого пододвинул поближе к себе.

Радостно улыбнувшись, Сансет объяла магической аурой и его и в точности повторила заклинание, на этот раз не закрывая глаза. Птенец проклюнулся, едва она успела завершить, и запищал громче, чем предыдущий. Такой же мокрый, неуклюжий и маленький, он барахтался на столе и, должно быть, не понимал, что происходит.

— Им, наверное, холодно, — предположила кобылка.

Она сбегала в гардероб и принесла оттуда свою летнюю шляпку, которую она так ни разу и не надела, и лёгкий шарфик, в который закутала обоих птенцов и положила прямо внутрь шляпки. Цыплята удобно расположились в её головном уборе, словно в гнезде, и уже не так пронзительно пищали, а их пух стал подсыхать.

— Я знал, что ты освоишь это заклинание, — произнёс Инки Пэн тоном гордого родителя, наблюдая за тем, как Сансет нянчится с цыплятами.

— Просто я поняла, что мне есть ради чего стараться, — ответила единорожка и передала ему шляпу с птенцами.

— Эти малыши отправятся обратно на ферму, — он поставил "гнёздышко" на стол и стал собирать свои седельные сумки. — У меня ещё остались некоторые дела в замке, но я обязательно зайду к тебе после заката.

К сожалению, на сегодняшний вечер Инки Пэн был единственным, кто мог пожелать золотистой пони спокойной ночи, но теперь такая перспектива не пугала её. Конечно, Сансет всё ещё скучала по маме, но с королевским советником она чувствовала себя более защищённой.

— Я буду ждать, — сказала единорожка, и жеребец скрылся за дверью, унося с собой два пищащих комочка пуха.

Вновь оставшись в одиночестве, Сансет ушла в дальнюю комнату своей башни и плюхнулась на диван.

Этот день был не особо весёлым. Блюблад напомнил ей о её кьютимарке, а Селестия отругала за пустую трату времени. И это не считая того, что сама золотистая пони испортила три яйца и расплакалась, как маленькая кобылка, прямо у папы на глазах.

Папа.

Эта мысль показалась Сансет такой естественной, что она не сразу поняла, что именно в ней не так.

Инки Пэн ни разу не реагировал на это слово негативно, когда оно вырывалось у неё при разговоре. Когда-то давно кобылка вообще называла его дедом, но это слово выпало из её лексикона с той самой злополучной ночи.

Папа.

Это звучало как щит гвардейца. Как фонарик, освещающий путь.

Возможно, когда-нибудь, когда Сансет будет проводить с ним больше времени и станет для него более значимой, он назовёт её своей дочерью, и тогда они смогут жить как настоящая семья – мама, Инки Пэн и она. Если, конечно, такое вообще возможно в перспективе. Почему-то единорожке казалось, что этого никогда не произойдёт.

Вынырнув из своих мечтаний, золотистая пони посмотрела на настенные часы и, увидев, что они уже показывают восемь вечера, поспешила взобраться на подоконник своего любимого окна. Оставалось всего пять минут до заката, и Сансет терпеливо ждала, всматриваясь в вечернее небо.

Однако время шло, а солнце висело в небесах на том же самом месте.

"Неужели мама опаздывает? Какие такие неотложные дела могли возникнуть, что она даже опустить солнце забыла?" — думала единорожка, устало прислонившись щекой к стеклу.

Прошло ещё несколько минут, прежде чем кобылка всерьёз забеспокоилась. Снова взглянув на часы в комнате, она чуть не упала с подоконника – принцесса опаздывала уже на целых сорок минут.

"Что же это творится такое?"

Пони заёрзала на месте, не зная, что теперь предпринять. Селестия находится неизвестно где, а другие пони вряд ли могли как-то помочь, разве что впали бы в панику, если бы знали о точном времени солнечных циклов. Не слышно, чтобы на улице кто-то был обеспокоен высоко стоящим в небе светилом. Выходит, Сансет единственная, кто в курсе проблемы?

Мама рассказывала, что не всегда она управляла солнцем. Когда она была совсем маленькой пони, его поднимала группа единорогов с самой мощной магией, способной двигать небесные тела. И эти пони управляли не только солнцем, но и луной.

Способна ли сама Сансет опустить солнце? Может быть, её магия недостаточно сильна для этого, но от того, что она попробует это сделать, ничего плохого точно не случится, ведь так?

В спешке, единорожка пролистала энциклопедию, которую недавно взяла в библиотеке. Нужно было узнать направление, в котором следует двигать солнце, и она, наконец, нашла об этом упоминание. Следовало лишь немного подтолкнуть небесное светило, чтобы ему хватило сил преодолеть свой путь вокруг земли и вернуться на исходную точку, откуда его можно двигать утром для рассвета.

Убедившись, что хорошо усвоила теорию, Сансет приступила к практике. Полная решительности, она вышла на свой балкон и глубоко вздохнула.

"Это как обычная левитация. Толкнуть по орбите – и дело сделано", — успокаивала себя единорожка.

Настроившись, она попыталась взять в магический захват солнце. Это оказалось так же непросто, как если бы она попыталась поймать в носовой платок мантикору. Своей магией кобылкой ощущала сопротивляющееся небесное светило, которое не желало принимать незнакомую неокрепшую силу, но Сансет была настойчива.

Сквозь нарастающую от напряжения головную боль, она прокручивала в голове слова Инки Пэна. Она очень хотела, чтобы папа ею гордился, а значит, она сделает это, чего бы ей это ни стоило.

Магия из рога струилась с такой интенсивностью, что единорожка чувствовала пульсирующий жар на его кончике. Боль, исходящая от рога и отдаваемая в висках, казалось, ослепила её, мир перед ней предстал белым размытым пятном. Её силы уже были на исходе, и, решив не выдыхаться медленно, а наоборот увеличить силу последнего рывка, Сансет с криком выдавила из себя последние потоки энергии, как вдруг ощутила небывалый прилив магии откуда-то из глубины своей души. Бесконечной волной он сочился из неё, пока её ловушка не захлопнулась, и она не смогла толкнуть непокорный объект по его изъезженной тысячелетиями траектории.

"Я сделала это, папа".

Кобылка почувствовала дикую боль в висках, а после – провалилась в темноту.

---

Какое-то время единорожка лежала неподвижно, прислушиваясь к окружающему её миру. Она не слышала ни привычных звуков ветра, ни цокота копыт стражников, сопровождаемого лязгом металлической брони. Окружение вообще не ощущалось привычным.

Когда Сансет, наконец, решилась открыть глаза, её взору предстало очень странное место, которое состояло целиком из звёздного неба. Созвездия вокруг казались гораздо ближе, чем обычно, и непрерывно мерцали и переливались.

"Куда я попала?" — подумала золотистая пони.

Последнее, что она помнила, это балкон, на котором она попыталась опустить солнце. Кажется, она его даже опустила, однако не была уверена, потому что совершенно этого не видела.

Поднявшись на копытца, Сансет ощутила некоторое онемение в ногах, но всё же была в состоянии ходить. Вновь оглядевшись, она поняла, что крайне озадачена: кругом мерцали бескрайние просторы космоса, и посреди всей этой пустоты стояла она, маленькая золотистая единорожка, совершенно сбитая с толку.

Ещё раз тщательно осмотрев пространство вокруг себя, Сансет что-то обнаружила. Её внимание привлекла одна особо яркая звезда где-то далеко впереди. Она как будто манила её туда, излучая непрерывный холодный свет, и заворожённая кобылка побрела в этом направлении.

Но это оказалась никакая не звезда. По мере того, как маленькая пони приближалась, звезда становилась всё больше, приобретая очертания высокого белого здания с множеством этажей и колонн. Стены этого строения будто сами по себе излучали свет, освещая все комнаты изнутри.

Сансет остановилась как вкопанная, когда почувствовала что-то мягкое под копытцем. По ступеням здания, куда-то вглубь, вела длинная бело-седая лента, целиком состоящая из волос: не то грива, не то хвост – сходу нельзя было понять, что это. Единорожка, которая к тому времени уже привыкла к странности этого места, уже ничему не удивлялась. Она перестала бояться неизвестности, ведь идти ей теперь всё равно было некуда, поэтому пони отправилась по длинному волосяному следу прямо к его владельцу.

Она немало плутала в закоулках этого странного здания – порой след пересекал сам себя – но вскоре кобылка отметила, что путь вёл её к какому-то месту. Ей всё чаще попадались большие шкафы, полные книг, на которых тем не менее не было ни пылинки. Некоторые корешки не имели на себе названия, но чаще всего на них были написаны имена каких-то незнакомых пони.

"Может быть, это библиотека?"

Если это и вправду библиотека, значит здесь должен быть библиотекарь. Кто же, если не библиотекарь, может объяснить, что тут происходит?

Вскоре Сансет вышла к огромному круглому залу, откуда открывался вид на всевозможные этажи, уходящие вверх бесконечной лентой. По краям зала стояли такие же шкафы, вплотную набитые книгами. На фоне белых стен и шкафов эти книги казались чем-то очень важным, резко с ними контрастируя. Завораживающая атмосфера поглотила Сансет. Кобылка так засмотрелась на всё это, что не сразу заметила, что в зале кто-то есть.

Посреди всего этого великолепия стоял такой же белый, как и всё остальное, стол, за которым сидело непонятное существо. Именно ему принадлежали те волосы, которые оказались переплетёнными между собой гривой и хвостом. Сансет могла поклясться, что отчётливо видела очертания его тела, но, как бы она ни пыталась разглядеть лицо этого существа, похожего на пони, у неё ничего не выходило. Яркий белый свет размывал его черты, не давая рассмотреть даже глаза. Существо сидело неподвижно, только перо, управляемое магией, что-то выводило на бумажных страницах раскрытой книги, хотя чернильницы нигде поблизости не было.

Переступив поток седых волос, Сансет осторожно подошла ближе.

— Извините… — произнесла единорожка, и собственный голос показался ей каким-то чужим. — Что здесь происходит?

Пони, никак не отреагировавший на появление в зале кобылки, казалось, заметил её только сейчас. Он поднял голову от книги и подался вперёд через свой стол, смотря в упор на Сансет, будто в самую душу, отчего ей стало немного не по себе. Лицо, представляющее из себя белое "ничего", в течение нескольких секунд изучало её, прежде чем прямо в её голове раздался чей-то голос:

"Как твоё имя?"

У единорожки от такого поворота похолодело в ногах, и она пролепетала:

— С-сан-сет Шиммер…

Странный пони вернулся на своё место и вытянул перед собой копыто, в котором тотчас же материализовалась книга. Сансет очень удивилась, когда заметила на обложке своё имя. Пони пролистал несколько страниц книги, что-то прочитал, затем книга растворилась прямо в его копытах.

"Ты пришла слишком рано", — строго произнёс голос в её голове.

Единорожка ничего не успела ему ответить. На неё вдруг накатила такая дикая усталость, что она тут же опустилась на пол и, закрыв глаза, провалилась в глубокий сон.

---

Знакомое тепло, мягкость постели, приглушённые голоса будто откуда-то издалека. Обрывки сна вплывали и меркли в её голове, пока Сансет не подумала, что пора бы уже просыпаться. В окно её спальни светило солнце, но солнечные лучи лишь слабо освещали комнату сквозь занавески. В комнате стояла тишина.

Единорожка скинула с себя одеяло, села в кровати и потёрла копытцами глаза. Отголоски головной боли ещё давали о себе знать, но не так сильно как вчера.

Вчера.

Глаза Сансет резко распахнулись. Был ли вчерашний вечер сном или она и вправду собственной магией сумела опустить солнце? Она попыталась встать с кровати, но ощутила слабость и едва не упала лицом вперёд.

— Санни, ты уже проснулась? — послышался голос Селестии из гостиной, прежде чем она вошла в спальню. Её переливающаяся грива была не такой подвижной, как обычно, а вид у принцессы был очень обеспокоенный.

Сердце маленькой кобылки затрепетало от радости, и она бросилась к маме, не обращая внимания ни на ватные ноги, ни на внезапно давший о себе знать голод.

— Мама… — Сансет прижалась к ногам матери, не зная с чего начать. В голове вертелось столько вопросов, что она совершенно растерялась.

— Как же ты меня напугала, — тихо произнесла аликорн, обнимая дочь белоснежным крылом. — Инки Пэн нашёл тебя на балконе без сознания, я прилетела сразу же, как только узнала об этом.

— Значит, ты всю ночь была здесь? — спросила обрадованная единорожка.

— Конечно, Санни, — подтвердила Селестия. — Я провела в твоей башне всю ночь, после того как ушёл врач. Он сказал, что ты сильно переутомилась из-за магического напряжения, и тебе нужно отдохнуть. Я просто не могла оставить тебя одну в такой момент.

Сансет вспомнила, как стремительно вчера прошла их встреча, прежде чем принцесса поспешно покинула Кантерлот в своей позолоченной повозке, и спросила:

— А как же твои дела в другом городе?

— Ты для меня важнее, — мама тепло улыбнулась и ласково потёрлась носом о нос кобылки. — Дела могут и подождать.

Единорожка была рада, что принцесса сейчас с ней, что она никуда не уйдёт – это грело ей душу. Однако у неё всё ещё оставалась куча вопросов, на которые она жаждала услышать ответы.

— У меня вчера получилось опустить солнце? Я правда сделала это сама? Что случилось такого важного, что ты забыла про это? — вопросы сыпались сами собой как из рога изобилия.

— Я вчера действительно слишком усердно погрузилась в свои обязанности, что совсем забыла о самой глобальной из них, — виновато произнесла аликорн. — И я сперва очень удивилась, когда солнце вдруг само по себе стало клониться к закату, а спустя несколько минут прибыл пегас из королевской стражи с новостью о тебе. Инки Пэн нашёл возле тебя учебники по магии и книгу, в которой описывалось движение небесных тел, и предположил, что именно ты и опустила солнце, — в голосе принцессы прозвучала неприкрытая гордость за своего ребёнка. — К тому же на это указывал слишком очевидный факт, — добавила она.

— Какой? — Сансет удивлённо вскинула бровь и вопросительно посмотрела на мать.

Селестия немного насмешливо склонила голову. Проследив за её взглядом, кобылка оглядела себя и обнаружила яркую отметку на своём боку – красно-жёлтое, словно на закате, солнышко.

— Моя метка? — удивлённо произнесла она, затем, осознав этот факт, радостно завопила: — Моя метка! Она появилась!

Она бросилась пританцовывать вокруг мамы, и её радости не было предела. Правда, ещё не до конца отдохнувшая кобылка быстро выдохлась и плюхнулась на круп, при этом продолжая беспрестанно любоваться своей меткой.

— Какая она красивая, — сказала единорожка, пока принцесса умилённо улыбалась от счастья, глядя на неё. — Значит, моя судьба – сиять, так же как ты? — спросила золотистая пони.

— Несомненно, тебя ждёт большое будущее, Солнышко, — серьёзно сказала аликорн. — Тебе предстоит много работать над своей магией и, кто знает, может, однажды, ты сменишь меня на посту богини солнца.

От такого поворота у Сансет глаза на лоб полезли.

— Правда? — не веря своему счастью, спросила она. — И тогда я смогу летать?

— Всё верно, Санни, — кивнула Селестия. — Не обязательно быть пегасом, чтобы иметь крылья. Достигнув потолка своих возможностей и преодолев этот барьер, можно стать кем-то большим, чем просто хорошо владеющий магией единорог.

Радость сменилась волной нахлынувшего воодушевления, которым, казалось, кобылку щедро окатили из ведра. Столько всего предстояло сделать и узнать, что захватывало дух, а главными призами за все эти познания были титул принцессы и крылья – её собственные крылья! Даже если на её долю выпадут тяжёлые испытания, единорожка твёрдо знала – они будут того стоить, если она в конце концов придёт к своей цели.

— Я не знала, когда ты проснёшься, так что мне пришлось отменить сегодняшний банкет, объявив, что ты себя плохо чувствуешь, — вернул её в реальность голос Селестии. — День уже почти закончился и, раз уж так вышло, позволь мне вручить тебе твой подарок прямо сейчас.

Белоснежный аликорн левитировала из гостиной книгу в коричневой обложке без каких-либо надписей на ней. Сперва Сансет подумала, что это особая книга для её собственных записей, однако Селестия не спешила её отдавать. Магия принцессы плотно объяла подарок, на мгновение осветив комнату яркой вспышкой, затем левитация разделилась, явив дочери две идентичные книги. Они различались только изображёнными на их обложках знаками: на одной была метка Селестии, а на другой метка Сансет. Принцесса передала единорожке книгу с меткой в виде жёлто-красного солнышка.

— Это не простые книги, Санни. Одна из них всегда будет при мне, а другая – при тебе. В любое время ты сможешь написать в своей книге послание для меня, и я смогу его прочесть в своей.

В подтверждение своих слов она достала чернильницу с пером, раскрыла свою книгу и стала что-то писать. Единорожка хотела открыть свою книгу магией, но передумала, ощутив болезненное давление в висках, а потому – воспользовалась копытцами. На первой странице красивым маминым почерком было написано "С днём рождения, Солнышко!".

— Спасибо, мама…

Теперь у Сансет была возможность связаться с мамой тогда, когда она захочет, о чём она всегда мечтала дни напролёт, ведь принцесса часто бывала слишком занята для личных встреч. Однако было ещё кое-что, о чём Селестия наверняка уже забыла…

— Что-то не так, Солнышко? — спросила аликорн, заметив её погрустневшую мордашку.

Кобылка нерешительно взглянула на мать.

— Помнишь, что ты мне обещала в прошлом году? Ты же не шутила?

Несколько секунд солнечная принцесса в задумчивости смотрела на неё, затем ласково улыбнулась:

— Идём, Санни.

И внутри единорожки вновь загорелся огонёк радости:

"Она помнит! Она знает, как это важно для меня!"

Отложив в сторону свои книжки, обе пони вышли на балкон. Солнце ещё стояло в небе, но часы уже показывали вечернее время, а потому перед тем как исполнить своё обещание, Селестия зажгла свой рог и, даже ни на секунду не изменившись в лице, опустила солнце. Наблюдавшая за этим повседневным действом Сансет уже не удивлялась той лёгкости, с которой мама это делала. Когда-нибудь она сама будет способна на то же самое, не падая при этом в обморок от магического истощения.

— Ты хорошо себя чувствуешь? Может, тебе следует ещё отдохнуть? — спросила принцесса, покончив со своими обязанностями.

— Я в порядке, мам. Правда, — ответила кобылка, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. Она и вправду чувствовала себя уже намного лучше. Колдовать она не сможет ещё как минимум день, но это не было поводом для беспокойства, когда предстояло такое…

Без лишних слов Селестия опустилась на одно колено, пригибаясь пониже и жестом приглашая единорожку взобраться ей на спину, что и сделала преисполненная радости Сансет. Кобылка обняла маму за шею, и грива аликорна вернулась к прежнему подвижному состоянию, мягко скользя по плечу маленькой пони.

— Готова? — Селестия расправила белоснежные крылья, и Сансет вновь про себя отметила какие же они огромные. — Держись крепче, Солнышко.

Кобылка крепко ухватилась за маму и в следующее мгновение почувствовала, как оттолкнувшись от пола балкона аликорн взмыла в небо. Воздух свистел от мощных взмахов крыльев, и единорожка ощущала под собой, как напряжена спина принцессы. Мимо быстро проносились башни замка, пока Селестия набирала высоту. Блики заката отражались в окнах и ползли по блестящим покрытым позолотой шпилям башен. На фоне темнеющего пурпурно-фиолетового неба замок казался картонной декорацией, в которой вдруг отпала всякая надобность. Сансет глядела на него со стороны и думала о том, насколько всё же огромен мир. Прямо с горы ниспадал гигантский водопад, и белоснежный аликорн подлетела к нему поближе, описав круг вокруг замка. Вода искрилась в лучах заходящего солнца и мерно шумела. По мере того как принцесса взлетала всё выше, его шум удалялся, пока совершенно не затих. Теперь под ними проплывали бесчисленные поляны, покрытые поздними цветами и каменистыми выступами. Их тени резко выделялись на фоне травы тёмными полосами, которые удлинялись по мере захода солнца. Когда единорожка подняла взгляд от земли, то увидела перед собой бескрайнее небо, уходящее куда-то вдаль. Рог Селестии охватила магическая аура, и из-за горизонта показался краешек луны, сменяя дневное светило и привнося в закат новые краски. От этой картины у Сансет спёрло дыхание, и она только восхищённо ахнула, не в силах сказать ни слова. Ало-розовый закат сиял так ярко, что она невольно зажмурилась. Мамины крылья замерли широко раскрытыми, пока их обладательница мягко плыла по небу, сбавив скорость до минимума. Был слышен только шум ветра в ушах да тихий шелест перьев.

Поборов охватившее её волнение, кобылка закрыла глаза. Она представила, будто это за её спиной раскрыты крылья, представила, как проходит сквозь них воздух с плавными взмахами, толкая вперёд, в небо, навстречу чему-то новому и неизвестному. Лёгкий ветер расчёсывает её гриву и хвост, обволакивая тело нежным теплом со всех сторон.

Сансет медленно улыбнулась одними только уголками губ и тут же ощутила, что плачет. Но эти слёзы были вовсе не от грусти или обиды.

Она была счастлива.

Когда золотистая пони вновь открыла глаза, мама плавно спикировала на балкон её башни. Солнце уже полностью зашло, и только бледная луна с ликом давно потерянной принцессы освещала потемневшее небо. Единорожка всхлипнула напоследок, и утёрла копытцами мокрые щёки. Мама осторожно левитировала её со своей спины и вдруг замерла, заметив слёзы.

— Почему ты плачешь, Солнышко?

— Негоже имениннице плакать в свой день рождения, — послышался голос из гостиной, настолько знакомый, что даже родной, и на балкон вышел Инки Пэн, выкатывая рядом с собой сервировочный столик с тортом и чайным набором. Следом за ним летели в магическом поле разноцветные коробки с подарками.

Торт был намного скромнее, чем на всех предыдущих праздниках, которые устраивались на её день рождения, но Сансет всё равно была счастлива. Она была счастлива видеть и Селестию, и Инки Пэна, а особенно она была рада, что этот день рождения они отметят только втроём, как семья. Забыв про слёзы, Сансет протянула копытца к обоим любимым пони и обняла их, стараясь навсегда запечатлеть в памяти этот момент. Единорожка засмеялась от радости и воскликнула в порыве чувств:

— Вы самые лучшие мама и папа, я вас так люблю!

Глава 4

Школьный коридор был полон весёлого шума жеребят разнообразного возраста. Молодые кадеты и ученики других магических направлений торопились по домам. Из-за снежной бури уроки сегодня закончились пораньше, а учения в кадетском корпусе и вовсе отменили. Именно этим объяснялась всеобщая радость. Несмотря на непогоду, многие пони предлагали друг другу пойти поиграть в снежки.

Сансет содрогнулась. Она была уверена, что зима ей не нравится. Как может нравиться сезон, во время которого всё вокруг пропитано диким холодом и нужно носить тонну одежды чтобы не замёрзнуть?

Пегасы, казалось, совершенно позабыли, что эти грузные серые облака надо хоть иногда убирать, поэтому над Кантерлотом неделями шёл снег, и земные пони, ответственные за расчистку улиц, не всегда вовремя с ним справлялись.

Вдруг в толпе жеребят кобылка наткнулась взглядом на небольшого жёлтого пегаса с синей гривой, который уверенно шагал прямо к ней. Их занятия бывают в основном корпусе только по четвергам, всё остальное время юные гвардейцы, не являющиеся единорогами, проводили в своём корпусе неподалёку. Что этот кадет делал здесь в понедельник?

— Доброго дня, мисс Шиммер, — вежливо поздоровался жеребец. Он выглядел младше Сансет примерно на три года.

Золотистая единорожка только кивнула в ответ. На его кьютимарку она даже не обратила внимания. За почти шесть лет учёбы в этой школе с ней кто только ни пытался подружиться. Избалованные "принцесски" из богатых кантерлотских семей, самовлюблённые жеребчики и другие ученики, которые, на самом деле, плевать хотели на Сансет и её личное пространство. Какое, должно быть, жизненное достижение — подружиться с протеже самой принцессы. Блюблад мог умело манипулировать такими пони и часто обращал всё в свою пользу, лицемерно помыкал всеми этими знатными особами и снобами. Единорожка так не могла. Ей была важна искренность, и она не терпела фальши. Она сменила десяток лучших подруг, прежде чем поняла это.

Сфокусировав уставший взгляд на синегривом пегасе, она поёрзала на скамейке. Вот уже несколько минут она сидела возле учительской в ожидании Инки Пэна, но он почему-то задерживался.

— Чего тебе нужно? — безразличным тоном спросила она, даже не пытаясь перекричать весёлый гам, стоящий в коридоре.

— Тебя за что-то наказали? Что ты натворила? — незаметно перейдя на неформальный тон, попытался завести дружескую беседу жеребчик и хотел было сесть на скамейку рядом с ней, но его остановил недобрый взгляд Сансет.

— Какое твоё дело? — злобно произнесла кобылка. — Шёл бы ты отсюда, пегасик, — фыркнула она.

Жеребчик, заметно приуныв, потрусил в сторону гардероба, а единорожка облегчённо вздохнула. Кому какая разница, что она натворила? Она в любом случае никому не навредила своей выходкой, разве что самой себе. Нервно вцепившись в свои седельные сумки, кобылка напряжённо ждала своей участи.

Коридор уже опустел, и лишь отдалённые голоса учителей звучали в каком-то из кабинетов, когда в поле зрения Сансет появилась знакомая фигура. Советник был одет в свой неизменный коричневый плащ, припорошенный снегом, и вязаную шапку. В тёплом помещении крупицы снега превращались в мокрые капли, покрыв моросью его одежду и бороду. Он достал из внутреннего кармана плаща запотевшие очки и, бережно протерев их своей магией, вернул их себе на нос. Поравнявшись наконец с кобылкой, Инки Пэн произнёс:

— Ты выглядишь расстроенной. Что-то произошло, Санни?

Сансет не успела открыть рот как дверь учительской распахнулась и вышла завуч, единорожка немолодого возраста. К собственному стыду, кобылка даже не помнила как её зовут.

— Ваша подопечная вломилась в учительскую, пока в ней никого не было, и рылась в архивных документах, — ответила она вместо ученицы. Она была уже не так сильно возмущена, как час назад, но её голос был всё так же нервозно повышен.

— Извините, — тут же отозвалась Сансет, даже не глядя на учителя. — Этого больше не повторится.

На самом деле, ей было всё равно, сколько раз на неё накричит завуч. Завтра она вновь попытается это сделать и нисколько об этом не пожалеет. Для неё стало большой неожиданностью, когда вместо привычного "Я пожалуюсь вашей наставнице!" она услышала "Об этом должен знать Инки Пэн". Мама спокойно могла пропустить мимо ушей любое упоминание о ней, но Инки Пэн... Она просто не могла себе представить, что бы произошло, если бы ей пришлось во всём сознаться.

Кобылка опустила взгляд в пол, изучая до блеска начищенный паркет.

— Я думаю, нет причин не верить её словам. Спасибо, что рассказали, — спокойно ответил жеребец завучу.

Судя по шагам, единорожка удалилась обратно в учительскую, а Сансет всё ещё боялась взглянуть на советника. Он сел рядом с ней на скамейку, и в коридор вернулась прежняя напряжённая тишина, словно пружина, готовая в любой момент распрямиться.

Кантерлот за окном уже погружался во тьму, окутанный пеленой снежной бури. И чем больше золотистая пони вглядывалась в темноту, тем больше ей хотелось оказаться где-нибудь далеко отсюда. Она не хотела отвечать на вопросы, которые сейчас неизбежно посыпятся на неё.

— Ни о чём не собираешься мне рассказать?

Единорожке очень хотелось ответить ему, но она предпочла промолчать. Не потому что ей хотелось обидеть Инки Пэна, а очень даже наоборот. Его могла задеть эта правда, которую она так отчаянно скрывала. Золотистая пони прикусила губу, лихорадочно соображая, как же ему соврать, но ей, как назло, ничего не приходило на ум.

— Я знаю, что последние месяцы с тобой происходят некоторые изменения...

— Мы уже говорили об этом, это вообще никак не связано, — торопливо прервала его Сансет, но тут же испуганно замолчала, удивившись собственной резкости.

— Тогда я не понимаю, что тобой движет, — признался жеребец, задумчиво почесав бороду.

Кобылка глубоко вздохнула. Быть может, если она будет подходить к этой теме достаточно осторожно, то не заденет его чувства? Одна лишь мысль о том, чтобы соврать Инки Пэну, заставляла её чувствовать себя несчастной. Она безо всяких мук совести могла соврать кому угодно, но только не самому родному для неё пони, который заботился о ней чуть ли не с самого рождения.

— Я... ищу ответы на некоторые вопросы, — нерешительно произнесла единорожка, нервно сжав в копытах сумки, так что ощутила сквозь ткань ворох бумажных свитков внутри.

— Но для чего тебе понадобились документы из учительской? — В голосе советника не было ни капли злости или досады.

— В архиве лежат личные дела всех учеников этой школы.

— И чьё же личное дело тебе понадобилось?

Сердце заметалось в груди, и Сансет ощутила, как загорелись румянцем её щёки. Отступать было слишком поздно.

— Моё, — коротко ответила она.

Брови жеребца взметнулись от секундного удивления, но оно быстро сменилось лёгким смехом.

— Только и всего? — с облегчением спросил он.

Не дожидаясь от неё ответа, единорог слез со скамейки и зашёл в учительскую. Он вернулся почти сразу же с небольшой папкой в магическом захвате и левитировал её кобылке. Её сердце подпрыгнуло от радости, когда она увидела на обложке своё имя. Она так долго ждала этого момента, что даже позабыла поблагодарить Инки Пэна, сосредоточив всё своё внимание на заветной папке. Сейчас она узнает всю правду, до которой пыталась добраться вот уже долгое время. Её поиски наконец-то дали хоть какие-то плоды.

Не медля больше ни секунды, она открыла папку и пролистала содержимое. Взгляд юной пони приковал лишь один документ — свидетельство о рождении с прикреплённой к нему фотографией. Однако уже через мгновение она вновь погрустнела.

— Что-то не так, Солнышко? — спросил Инки Пэн, заметив, как помрачнело её лицо.

Сансет захлопнула папку, на которую возлагала столько надежд, и вернула её советнику. Испытанное разочарование заставило её забыть о прежней осторожности в разговоре с ним, и она яростно выпалила:

— Почему в моём свидетельстве о рождении не вписано имя отца? Кто он? Что это за пони такой, что его так тщательно скрывает мама? Почему ты не можешь мне рассказать о нём? — Знакомый виноватый и немного оторопевший взгляд заставил её замолчать, прекратив поток вопросов. Осознав, что только что проболталась, она поспешно добавила: — Ты не подумай ничего... Ты замечательный отец, любой пони мечтал бы о таком. — Она бросила взгляд на папку, всё ещё парящую над полом в магическом захвате. — Но я хотела бы знать кем был мой настоящий отец, и почему его с нами никогда не было.

— Я знаю. — Жеребец понимающе качнул головой. В его глазах застыла горечь, которая была так знакома Сансет. Он вёл себя так каждый раз, когда она заходила слишком далеко с расспросами, связанными с матерью. — Это вполне естественное желание — интересоваться своим происхождением. Я ни в чём тебя не виню, Санни.

— Так ты знаешь... — с надеждой начала единорожка, но советник прервал её.

— Это запретная тема для меня, прости. Я дал слово твоей маме, и ты должна об этом услышать лично от неё, — настойчиво произнёс Инки Пэн, давая понять, что любые расспросы бесполезны.

— Если бы она мне только позволила, — расстроенно ответила Сансет. — Ты же помнишь, как редко мы стали видеться, когда я поступила в школу, а в переписке она просто игнорирует вопросы, не связанные с учёбой.

— Она занятая пони, Санни, — напомнил жеребец.

— В прошлый день рождения она по рассеянности обозвала меня "принцессой Луной" когда поздравляла. Ты уверен, что она хотя бы помнит, как меня зовут? — с иронией спросила кобылка.

— Оговорилась, с кем ни бывает, — оправдал свою начальницу единорог. — Она любит тебя, но, вероятно, пока не готова рассказать тебе обо всём.

— И что мне теперь делать?

— Прояви терпение. — Советник ободряюще коснулся плеча юной ученицы. — А я поговорю с ней сегодня на эту тему, обещаю.

Сансет подняла взгляд на его карие глаза, излучающие безграничную мудрость, и доверительно кивнула. Этот пони никогда не давал пустых обещаний.

— И ты мне обещай, Санни, что больше не будешь ввязываться в неприятности.

---

Утро, вечер, ночь — последние дни эта картина нисколько не менялась, и если бы не занятия в школе, пони наверняка потерялась бы во времени, настолько большая часть суток была похожа между собой. Не так давно отгремел День Согревающего Очага, и предстоял ещё целый месяц зимы, что совсем не радовало кобылку, которая так любила солнце и тепло.

Путь от школы до замка был не слишком далёким, но он показался ученице вечностью. Она неуклюже продиралась сквозь слой снега, который был ей по самый живот, стараясь идти по следам Инки Пэна, но всё равно продолжала набирать его в свои сапожки, отчего ёжилась и дрожала от холода.

— До замка осталось совсем недалеко, Санни. — Советник, как обычно, пытался её приободрить. — Как придём, я растоплю камин в твоей башне.

Пытаясь унять дрожь, Сансет раздражённо огляделась по сторонам. Уроки только-только кончились, а на улицу уже опустилась тьма. Метель плотной стеной обрушивалась на город, живописно подсвеченная фонарями.
Порыв ледяного ветра резко подул откуда-то спереди, и озябшая пони зажмурилась от прилетевшего ей в лицо снега. В тот же миг поток холодного воздуха ослабел, встретив на пути преграду в виде коренастого тела кофейного жеребца в неизменном тёмном плаще. С трудом поравнявшись с Инки Пэном, заслонявшим её от ветра, Сансет озвучила свою мысль:

— Почему пегасы не уберут эту ужасную погоду?

— Потому что погода следует строгому расписанию. Любое отклонение может сказаться на нашей природе. — Единорожка прекрасно знала этот ответ, что так терпеливо ей озвучивал советник каждый раз, когда она жаловалась на плохую погоду. В такие минуты она вспоминала, насколько ничтожны эти неудобства по сравнению, например, с испорченным урожаем на фермерских хозяйствах.

Торопливо пробираясь сквозь бурю, они наконец добрались до нужной башни и только тогда Сансет смогла спокойно выдохнуть и отряхнуться от снега, облепившего всю её одежду. Инки Пэн первым делом, как и обещал, растопил камин, пока озябшая до самых костей пони согревалась под горячей водой в душе.

Лишь когда единорожка, одетая в пушистый махровый халат, оглушительно чихнула, выйдя из душа, советник заподозрил неладное.

— Так и думал, что ты опять переохладилась, — проворчал он, усаживая её на диван перед камином. Отряхнув напоследок не успевший высохнуть плащ от талой воды, он быстро вышел из башни, а оставшаяся в одиночестве кобылка прилегла на диване, только сейчас ощутив, насколько вяло себя чувствует.

Нужно было распаковать сумки, приступить к домашней работе, но она едва могла подняться с дивана от внезапно накатившей слабости. Вдобавок ко всему, у неё страшно чесалось в носу, предвещая насморк.

Жеребец вернулся через несколько минут, левитируя за собой поднос с посудой. Кое-как Сансет заставила себя поесть горячий морковный суп и попила чай с малиновым вареньем. После такого тёплого ужина её охватил жар и она хотела снять халат, но Инки Пэн напротив накрыл её одеялом и вновь вернул к камину.

Свернувшись клубочком в одеяле, кобылка уставилась невидящим взглядом в огонь. Блики пламени танцевали в полутьме комнаты, пока единорог читал вслух какую-то сказку, расположившись рядом с ней на диване. Стараясь не чихнуть, она прикрыла глаза и вдохнула запах угля и горящей древесины. Пожалуй, это было единственное, за что она любила зиму — за тепло огня в камине. Атмосфера тепла и спокойствия действовала на неё умиротворяюще. Сансет совершенно не слушала, что читал ей советник, медленно проваливаясь в сон, только ближе прижалась к его боку, облачённому в уже подсохший плащ, что всё ещё источал едва уловимый запах кофе с корицей.

Ей снилось летнее солнце, что своим светом ласково согревало крылья. Кобылка летела вдоль редких облаков наперегонки с фениксами, и ветер трепал её распущенную гриву. Сквозь сон она почувствовала, как левитация выпускает её из своего поля, и она крепче вжалась в тёплое одеяло.

— Спокойной ночи, Солнышко, — услышала единорожка будто откуда-то издалека. Она хотела ответить, но сонные мысли путались, не давая ей сказать что-либо вразумительное.

— Ты... Ты мой настоящий папа, — ответила она наконец и вновь провалилась в сон.

---

Вагон слегка покачивался в такт мерному стуку колёс. За окнами проносились какие-то незнакомые пейзажи, серые, ничем не примечательные, утопающие в густом белом тумане. Сансет уже однажды доводилось путешествовать поездом в Мэйнхэттен вместе с мамой, и хотя это было около четырёх лет назад, она ясно помнила, как прильнув к окну, с интересом разглядывала проносящиеся мимо леса, поля, незнакомые улочки городов и сёл. Но то, что сейчас творилось вокруг, её мало волновало.

Помимо обычного шума поезда, кобылка ощутила давящую тишину и, оглянувшись вокруг, вдруг поняла, что сидит в вагоне одна.

"Куда все делись?" — Её взгляд тревожно забегал по салону, ожидая увидеть хоть какого-нибудь пони, но все соседние сидения были пусты.

Сердце единорожки беспокойно забилось. Она вскочила с места и метнулась в соседний вагон через тамбур. Зайдя в следующий вагон, она обнаружила, что и там никого нет. Не придумав ничего лучше, Сансет решила двигаться дальше к головной части состава, но встречала на пути лишь пустые места и ни единого пони. По мере того, как нарастала её паника, она бежала всё быстрее и быстрее, пока не вскинулась в кровати, в испуге хватая ртом воздух.

Было только раннее утро, до рассвета ещё далеко. Тревожный осадок после сна никак не проходил, и кобылка решила, что пора вставать.

Её утренние процедуры прошли в прежнем режиме — она умылась, причесалась и подвязала гриву в высокий хвост своей любимой зелёной лентой. Единорожка успела сделать домашнее задание, которое не сделала вчера вечером, прежде чем спуститься в столовую к завтраку, прихватив с собой седельные сумки. Благодаря заботе Инки Пэна она чувствовала себя прекрасно и, помня вчерашний опыт, решила одеться потеплее, накинув поверх зимней одежды коричневый плащ. Этот плащ не был таким красивым, как вся остальная её одежда, но хотя бы мог защитить её от пронизывающего ветра.

Площадку между башнями вновь замело снегом, и прислуга торопливо расчищала её в утренней полутьме. Метель всё ещё не утихала со вчерашнего вечера, и Сансет раздражённо жмурилась всякий раз, когда снег задувало ей прямо в лицо. К счастью, ей не пришлось долго идти под непогодой и очень скоро она оказалась в столовой. Зимой по утрам там бывало довольно прохладно, поэтому единорожка сняла с себя только плащ, прежде чем приступить к трапезе. Принцесса Селестия уже завтракала, изучая парящий перед ней свиток.

— Утра, мам, — бросила дежурную фразу кобылка и левитировала к себе графин с апельсиновым соком. Мельком взглянув на белого аликорна, она отметила, что та выглядит более утомлённой чем обычно. Более того, она даже никак не отреагировала на появление дочери в столовой. — Мам?

— Мм? — Селестия на секунду взглянула на неё из-за свитка и отпила чай из висящей в магическом поле чашки. — Доброе утро, Санни, — торопливо произнесла она.

Казалось, принцесса вела себя ещё более отстранённо, чем обычно, и Сансет подозревала, что причиной этого был её разговор с Инки Пэном. Похоже, он всё-таки сдержал своё обещание, вот только матери эта тема оказалась явно не по душе.

Вспомнив о советнике, единорожка оторвалась от поедания блинчиков и огляделась по сторонам. Обычно в это время он завтракал вместе с ними, попутно обсуждая с Селестией её повседневные дела и составлял расписание на день. Сейчас же аликорн составляла свой список дел в одиночку, что было на неё совсем не похоже.

— Где Инки Пэн? — спросила ученица.

— Он взял небольшой отпуск, — неохотно отозвалась принцесса, что-то зачеркнув в свитке карандашом.

— Но он не предупредил меня об этом. Почему ему нужен был отпуск?

Единорожка посмотрела на мать с явным намерением получить ответ на свой вопрос, но та продолжала молчать, занимаясь своими делами.

"Посмотри на меня, я всё ещё здесь!" — хотелось закричать ей, но она сдержалась. Раздражённо опустив на стол пустой стакан из под сока, Сансет натянула на себя плащ и торопливо вышла из столовой. Она уже давно потеряла надежду пробиться через эту стену тотального безразличия к своей персоне, особенно когда они наедине.

Пробираясь сквозь буран к зданию школы, кобылка с горечью вспоминала, как когда-то она с замиранием сердца ожидала времени, которое они будут проводить с мамой вместе, и каждый подобный момент был словно маленький праздник среди повседневной рутины. Чего только стоил день вступительного экзамена, когда единорожка помогла вылупиться из яйца маленькому фениксу. Ей позволили оставить себе эту необычную птицу, но Сансет решила подарить её матери, которая так обожала их.

Куда же делась теперь их тесная связь? Почему принцесса Селестия так упорно избегает её? Хотела бы она знать ответы на эти вопросы.

---

Весь день Сансет мучило едва уловимое чувство тревоги. С одной стороны, она понимала, что волноваться не о чем, с другой же, её смущало поведение принцессы, которая сегодня была гораздо более замкнута, чем обычно, и она никак не могла понять, что же именно её в этом смущает. Фрагменты сна то и дело всплывали в мозгу юной пони, не давая сосредоточиться на учёбе. Белый туман. Метель за окном. Беспокойное ощущение того, что что-то пошло не так.

Возвращаясь обратно в замок, единорожка зябко куталась в плащ. Казалось, ветер продувает её насквозь, несмотря на тёплую одежду. Снег залетал ей прямо под капюшон, ещё больше усугубляя неудобство. В такие минуты она больше всего сожалела, что не знает никаких заклинаний защиты от холода или чего-то подобного. В конце концов, коренастое тело Инки Пэна, сопровождающего её каждый день из школы, и то больше защищало её, чем какой-то простой плащ.

С трудом продираясь сквозь сугробы, она наконец добралась до замка. Стряхивая с себя по пути мокрый снег, Сансет двинулась было наверх к своей башне, но остановилась как вкопанная у приёмного зала — у дверей стояла очередь из десяти-двенадцати пони.

"Но сегодня неприёмный день, что они все делают здесь?" — подумала кобылка, чувствуя, как внутри вновь просыпается это ноющее ощущение беспокойства.

Она откашлялась, обращая на себя внимание.

— Доброго вечера, — вежливо поздоровалась она и спросила: — По какому случаю сегодня ведётся приём?

Все присутствующие переглянулись между собой, и самая ближняя к Сансет кобылка ответила:

— Принцесса Селестия проводит собеседования с пони, подавшими заявку на должность советника.

Когда она услышала последнее слово, внутри единорожки будто что-то оборвалось. Страшные догадки одна за другой проскочили в её мозгу, и уже плохо соображая от нахлынувшего волнения, она грубо растолкала пони у двери и буквально ввалилась в приёмный зал.

Принцесса как ни в чём не бывало сидела на своём троне, а перед ней на подушке для посетителей сидел какой-то незнакомый пони в пальто. Оба смотрели на неё с лёгким удивлением, но затем кобылка чётко увидела гнев, промелькнувший в глазах матери.

— Где Инки Пэн? — спросила Сансет, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на крик.

— Сейчас не самое лучшее время для подобных вопросов, Сансет Шиммер, — строго ответила принцесса. Она хотела добавить что-то ещё, но ученица перебила её.

— Мне плевать, какое сейчас время, я хочу знать, где Инки Пэн! — вне себя от ярости выкрикнула она, вперившись злобным взглядом в мать.

— Мисс Сансет Шиммер! Я прошу вас покинуть приёмный зал немедленно, — произнесла Селестия властным и громким голосом, так что пони перед ней вздрогнул. Она выглядела почти невозмутимой, её выдавали лишь глаза, которые так и метали молнии.

Единорожка поняла, что вряд ли что-то от неё добьётся, поэтому развернулась и выбежала наружу. Последнее, что она услышала, была фраза наставницы:

— Извините её за такое поведение, у неё сейчас трудный возраст...

Ярким огнём в её душе полыхал гнев, хотелось выпалить своей магией по всем этим перепуганным лицам пони, скопившимся в коридоре, и вырвать с корнем трон, на котором мама становится настолько чужой.

Сансет пришла в себя лишь через несколько секунд, когда поняла, что сидит по колено в снегу. Пронизывающий холод немного отрезвил её, вернув в суровую реальность.

Дрожа всем телом, кобылка поднялась на копыта. Она не знала, что дальше делать, где искать Инки Пэна, куда идти. Иногда он выводил её за пределы территории замка, несмотря на запреты матери, но она никогда не бывала у него дома. Повинуясь одному ей известному чувству, она побрела к парадному входу, у которого по бокам стояли гвардейцы. В любое другое время она бы восхитилась тем, как стойко они сносят мороз, дежуря здесь смена за сменой до наступления ночи, но сейчас она была слишком поглощена своими тревогами, чтобы это замечать.

Но она так и не дошла до парадного входа — дорогу ей преградил капитан королевской стражи.

"Так я и думала. Они не дадут мне выйти," — подумала Сансет. С горечью она сокрушалась о том, что так и не освоила заклинание телепортации, которое только недавно обсуждала с советником. Она тяжело вздохнула, и морозный воздух опалил её нос. — "Думаю, другого выбора у меня нет".

Единорожка решила действовать напролом и внезапно сорвалась с места, пробежав мимо стражника, но он так же внезапно телепортировался перед ней, и она чуть не врезалась лицом в его нагрудник.

Тогда оставался лишь один вариант — использовать заклинание, которому научил её папа, когда рассказывал, как отбиться от особо надоедливых пони, если они вдруг начинают приставать.

Сконцентрировавшись на магии, полная решимости кобылка взглянула на Аргуса, стража, которого она с детства знала как надёжного защитника и ответственного пони. Но почти наверняка мама ему промыла мозги насчёт её безопасности, и по доброй воле он её не пропустит. Пони не хотела вредить ему, но это заклинание — последняя надежда понять, что здесь происходит. Накопив достаточно энергии, она зажмурилась и кастовала магию в стража.

Открыв глаза, Сансет поняла, что ничего не произошло. Она зависла в воздухе перед жеребцом в пузыре из усиленного магией телекинеза и могла лишь беспомощно наблюдать его невозмутимый взгляд, который ни на секунду за всё это время не изменился.

И тогда она поняла, что проиграла. Да и как тут было не проиграть начальнику королевской стражи с многолетним опытом? Ведь она лишь кобылка-подросток, которая только-только начинает постигать свою магию в полной мере. От осознания собственного бессилия перед ней всё поплыло от застилающих глаза слёз. Теперь она понимала, каково это, когда всё против тебя: и стража, и даже собственная мать.

— Пожалуйста, скажите... — Единорожка всхлипнула. — Что случилось с Инки Пэном?

— Мне запрещено это обсуждать с вами. Приказ принцессы Селестии, — ответил страж как можно более официальным тоном, но Сансет всё равно заметила, что его голос дрогнул. Она помнила, что Аргус был приятелем советника, и ему наверняка что-то о нём известно.

Кобылка утёрла слёзы рукавом плаща, но это нисколько не остановило их. Подвешенная в пузыре магии, она чувствовала себя абсолютно беспомощной. Скорее всего, страж вернёт её в замок и отчитается об этом маме, и ей останется только смириться с тем, что её переживания здесь никого не волнуют.

— Я понимаю, что в ваших глазах я по-прежнему ребёнок, который нуждается в вашей защите... в том числе и в глазах мамы. Она скрывает от меня многие вещи... Действительно важные вещи. Инки Пэн, он.. он очень важен для меня, — попыталась объяснить единорожка, то и дело прерываясь на всхлипы. Она понимала, как, наверное, по-детски сейчас это выглядит со стороны, и пыталась сдерживаться, но была уже на грани.

И тогда жеребец впервые изменился в лице. Казалось, он мысленно колебался между двух огней, и в его подёрнутых пеленой вины глазах отражались блики магического поля.

— Пожалуйста, помогите... — с мольбой произнесла Сансет. Отчаянный рывок в никуда, будто попытка переубедить целую вселенную пощадить её, уже не особо на что-то надеясь, но всё равно цепляясь за единственную спасительную нить.

Она почувствовала, как магическое поле аккуратно опустило её на снег, и кобылку обдало волной холода — магия всё-таки немного защищала её от непогоды. Из строгого начальника стражи единорог, казалось, вдруг стал самим собой — его мрачный взгляд оттаял, а нахмуренные брови расслабились. Будто считывая просьбу с её слезящихся глаз, страж коснулся плеча единорожки, затем нерешительно кивнул и тихо сказал:

— Идём за мной.

Аргус развернулся и направился в полумрак кантерлотских улиц, утопающих в белоснежной мгле метели. Всё ещё не веря своему везению, Сансет немного помедлила и даже перестала плакать от неожиданности такого поворота, но всё же торопливо двинулась за ним, боясь, что страж может вдруг передумать.

Промокшее от слёз лицо неприятно покалывало на морозе, и золотистая пони время от времени останавливалась, чтобы растереть его рукавом. Капитан королевской стражи вообще не обращал внимания на холод. Его массивное тело с широкой спиной было облачено в утеплённую броню, на которой было по минимуму металла и побольше тёплой подкладки. Даже его обувь более напоминала валенки, чем накопытники. Шагая рядом со стражем, кобылка почти не ощущала вблизи него дуновения ветра.

Они шли по почти пустынным улицам. Многие пони сейчас сидели по домам и грелись у каминов и печей в такую непогоду. Сансет же было далеко не до жажды тепла. У неё немели копыта, но вовсе не от холода, а от мысли, что же именно её сейчас ждёт. Она шла в полную неизвестность, навстречу судьбе, и не решалась задавать никаких вопросов, слишком напуганная и взволнованная собственными предположениями.

Несмотря на плотную завесу снежной бури, золотистая пони старалась запомнить дорогу. Когда впереди показалось большое многоэтажное здание, она его сразу узнала — его было отлично видно с балкона её башни. С виду невзрачное, но с красивым аккуратным фасадом. Это была больница.

Сансет ни разу в жизни не бывала в больницах. Врачей всегда приводили в её покои если появлялась такая надобность, и лечили её всегда на месте. Её очень удивил внутренний вид больницы — белые стены, хмурые лица пони и стойкий запах антисептика для копыт.

— Жди здесь. — Аргус отошёл к пони в белом халате, стоящей за стойкой, пока единорожка продолжала оглядываться.

Холл был полон других пони, помимо них со стражем и дежурной медсестры. В двух шагах от кобылки сидел пожилой пони в инвалидном кресле, а над ним стоял жеребец в куртке и кричал на него. Точнее, Сансет сперва показалось, что он на него кричал. Немного прислушавшись к его словам, она вскоре поняла, что пожилой пони, вероятно, просто очень плохо слышит, так как пристально смотрел на говорящего, приоткрыв морщинистый рот, будто силясь понять собеседника по жестам и мимике. Наблюдая за этой немного жутко выглядящей сценой, ученица почувствовала себя неуютно и попятилась к скамейкам, выставленным вдоль стен, чтобы присесть, но кто-то внезапно дотронулся до её плеча и она испуганно вздрогнула.

— Всё в порядке, — успокоил её Аргус. Он левитировал ей белый халат. — Но придётся немного переодеться, иначе нас не пропустят.

В больнице оказалось немного прохладно, и лёгкий медицинский халат совершенно не спасал от этого холода. Он висел на кобылке словно простыня и отвратительно хрустел, будто стиранный бесчисленное количество раз. Всю свою одежу, обувь и сумки Сансет пришлось оставить в гардеробе. Страж шёл с ней рядом по коридору, и халат ему напротив был слишком тесен и сильно топорщился в районе плеч.

Кобылка и страж проходили по какому-то коридору с бесчисленным количеством дверей, каждая из которых была пронумерована. Мрачную тишину прерывали лишь далёкие голоса пони в приёмном покое да их цокот копыт. Если бы единорожка не знала, что это больница, то наверняка бы подумала, что это какая-нибудь тюрьма. По крайней мере, именно так она себе представляла тюрьмы — уйма закрытых дверей, безразличные лица персонала и гнетущая атмосфера. Была ли такой вся больница или только отделение интенсивной терапии?

Синегривый страж остановился у входа в палату, открыл магией дверь перед Сансет, и она ощутила, как у неё внутри всё стянулось в тугой узел. Немного помедлив, она всё же вошла в палату.

На больничной койке лежал кофейного цвета жеребец, в котором кобылка тут же узнала Инки Пэна. Он лежал неподвижно, будто из камня, полуприкрытый больничной простынёй. К нему тянулись какие-то провода и трубки, а рядом мерно шумели приборы. На фоне белого больничного окружения он казался куда меньше, чем обычно. Единорожка только сейчас обратила внимание на глубокие морщины на его лице, которые не замечала ранее. Спутанная борода с проседью ещё больше выдавала его солидный возраст, хотя Сансет до сих пор так и не знала, сколько ему лет.

Аргус мягко подтолкнул её ближе, и золотистая пони только тогда поняла, что всё это время стояла неподвижно в дверях, не в силах пошевелить внезапно отяжелевшими копытами и глядя во все глаза на неподвижное тело советника.

"С ним наверняка всё в порядке, он просто спит," — успокоила себя Сансет и сделала несколько нерешительных шагов вперёд, будто боясь его разбудить.

— Привет, — тихо произнесла она. — Прости что я сегодня натворила дел, я просто очень волновалась из-за того, что ты так внезапно пропал. Что с тобой произошло? Как ты себя чувствуешь?

Но ответом ей была лишь тишина и гудение приборов. Инки Пэн оставался неподвижным, лишь грудь слегка вздымалась под простынёй, давая знать, что он всё ещё дышит.

— Папа? — Кобылка сделала ещё пару шагов вперёд и медленно дотронулась до него. Было в нём что-то неестественное, что порождало в глубине её сердца новую волну тревоги. — П-пап?

— Мисс Шиммер, — нерешительно подал голос страж. — Он не сможет вам ответить.

— Что? — Отстранившись от кровати, Сансет резко развернулась и с непониманием взглянула на него. — Почему?

— Потому что он в коме. Вчера поздно вечером у него случился инсульт.

Кобылка где-то пару раз слышала это слово, в основном при упоминании пожилых пони, но никогда не задавалась вопросом, что же это такое. Лишь теперь, когда это коснулось её лично, ей захотелось во всём разобраться.

— Это же лечится? — с надеждой спросила она.

Аргус виновато отвёл взгляд.

— Извините, не могу знать, мисс Шиммер, — тихо ответил он, и единорожке был знаком этот тон. Страж не хотел её расстраивать честным ответом, но она всё и так поняла.

Тяжесть печали сдавила её сердце, и ей вдруг стало очень холодно. Подойдя к Инки Пэну, она нащупала под простынёй его копыто, в котором ещё теплился пульс, и покрепче сжала его. Так или иначе, Сансет решила во что бы то ни стало помочь ему. Если есть хоть малейший шанс, она его обязательно использует.

Стоящую у кровати, прижавшуюся к отцу кобылку вдруг охватило ощущение нереальности происходящего, будто это очередной бредовый сон и она сейчас проснётся. Однако шли минуты, и ничего не происходило — те же запахи, тот же холод, и больничная палата, ослепительно белая, залитая холодным светом, будто прямиком из сна. И уже больше не было сил на слёзы.

---

Сансет рывком распахнула магией двери приёмного зала. На приёме у принцессы оказались пара каких-то незнакомых пони, резко замолчавших при её появлении. Кобылка даже как следует не взглянула на них, обратив мрачный взгляд в сторону матери.

— Юной леди следовало бы научиться стучать, прежде чем войти, — со сдержанным осуждением заметила принцесса Селестия, но единорожке этого хватило, чтобы заметить тревогу, мелькнувшую в её голосе.

Единорожка поравнялась с притихшими пони и замерла, уронив взгляд в пол. Внутри бушевали эмоции, и она не знала с чего начать этот непростой разговор. В приёмной ненадолго повисла гнетущая тишина, прежде чем белый аликорн произнесла:

— Прошу прощения, не могли бы вы оставить нас ненадолго наедине с мисс Шиммер.

Оба пони переглянулась между собой и торопливо вышли за дверь, оставив Сансет и Селестию вдвоём, и вновь опустившееся вслед за затихшими шагами молчание разверзлось пропастью между ними.

— Кто это был? — спросила в конце концов принцесса, вероятно, мысленно придя к какому-то умозаключению, но так и не удосужившись поделиться им с дочерью.

Вырванный из контекста вопрос застал Сансет врасплох, и она растерянно взглянула на мать.

— Что..

— Кто рассказал тебе? — Хотя Селестия по прежнему пыталась держаться хладнокровной, в её голосе всё же проскользнули нотки гнева. — Кто-то из стражи?

— Какое это имеет значение, — с горечью произнесла золотистая единорожка. У неё было огромное желание ткнуть царственную особу в её собственную ложь, но она сдержала этот злобный порыв. — Я здесь не за этим.

— Ещё как имеет, Санни, — строго сказала аликорн. Всё её тело выдавало напряжение, так что её крылья немного приоткрылись. — Кто из стражей это был?

— Мама, — вновь подала голос кобылка, не решаясь озвучить свою просьбу, и совершенно не обращая внимания на её вопрос. — Знаешь.. знаешь, я хотела бы...

Она ощутила, как её копыта сами собой несут её навстречу принцессе. Сансет шла к ней с огромной надеждой. Она силилась подобрать нужные слова, ей казалось, что она забыла как дышать. От волнения у неё совсем спёрло дыхание.

— Ты понимаешь, что я всего лишь пытаюсь тебя защитить? — Слова Селестии звучали для неё скорее как оправдание. — И если кто-то из моих подданных вредит тебе...

— Мама...

— ...он должен понести...

— Мама! — сердито выпалила единорожка.

Лишь когда белый аликорн перед ней замолчала, недовольно глядя на неё, Сансет произнесла более мягким тоном:

— Прости меня.

Лицо Селестии приняло озадаченное выражение, и золотистая пони посчитала это за сигнал, что она наконец готова выслушать её.

— Я часто лезу не в своё дело. Я часто интересуюсь тем, что мне знать не положено. Но сейчас... Я боюсь, что мне больше некого попросить о помощи. — Единорожка тяжело сглотнула, ощутив ком в горле, но продолжила. — Я не знаю больше ни одного пони с достаточно могущественной магией, как у тебя. Может быть, если бы ты смогла подобрать нужное заклинание... — Она робко взглянула в глаза матери, ожидая её реакции.

— Ты просишь меня вылечить его? — Принцесса была поражена её просьбой и... растерянна? — Это невозможно, Санни, — ответила она как-то сдавленно, будто совсем не хотела этого говорить, но и соврать была не в силах.

Сердце словно сжалось в тугой комок. Уже не в состоянии сдерживать свои эмоции, Сансет прижалась к матери, уткнувшись носом в золотой нагрудник, украшенный камнями. Перед глазами снова и снова всплывали белые стены, шум аппаратуры и тяжёлое дыхание Инки Пэна, в котором едва теплилась жизнь. Она не готова была оставить его в таком состоянии, балансирующего на грани, готового сорваться в пропасть в любой момент.

— Прошу тебя... Я что угодно отдала бы... Если бы у меня хоть что-то было взамен... — дрожащим голосом произнесла кобылка, и горячие слёзы вновь заструились по её щекам.

— Сансет...

— Пожалуйста...

— Я не всесильна! — Крылья матери резко распахнулись, и, испугавшись этого звука, единорожка отскочила от неё на пару шагов, не прекращая дрожать и плакать. Белый аликорн не сразу поняла, что произнесла это слишком громко. Намного громче, чем следовало бы. Пристроив вздыбленные крылья обратно на спину, она несколько раз глубоко вздохнула и сказала уже мягче: — Прости, Санни. Есть вещи, на которые даже я не способна повлиять.

Она виновато посмотрела на дочь, но Сансет ничего ей не ответила.

Самый могущественный в мире аликорн не может повлиять на здоровье пони, впавшего в кому? Ничего более нелепого она ещё в жизни не слышала. Она уже врала ей раньше, почему это не может оказаться очередной её ложью? Инки Пэн всегда был для неё очередным слугой, которого она предпочла просто заменить, вместо того чтобы помочь.

Глотая слёзы, она отступила от принцессы ещё на несколько шагов. Единорожка не верила её словам. Она не верила, что ничего нельзя сделать. И если сама принцесса Селестия отказалась ей помочь, то лучше уж она сама лично за это возьмётся.

Развернувшись, Сансет выскочила из приёмной, едва успев открыть перед собой магией дверь. Мать что-то крикнула ей вслед, но она уже не слышала.

Увязая по самый живот в снегу, она торопливо размазала по лицу слёзы, что жгли ей на морозе лицо. Метель всё ещё продолжалась, и кобылка едва не заблудилась, плутая по окрестностям замка в поисках библиотеки. Пожилая библиотекарша уже успела закрыться, так как время было позднее, но узнав, кто пришёл, всё же впустила ученицу. Единорожка, едва войдя, оттолкнула её с порога и взбежала вверх по лестнице сразу в отдел с медицинской литературой.

Свой плащ она сбросила прямо на пол. Потроша полки со справочниками, она откладывала в сторону каждую книгу, где в предисловии упоминался инсульт. В результате поисков получилась весьма внушительная гора литературы, которую Сансет принялась просматривать уже более тщательно.

Она откидывала книгу за книгой, не находя в них ни единого нужного заклинания. Глаза щипало от усталости. Несколько раз к ней подходила библиотекарша, намекая на поздний час, но всякий раз единорожка гнала её прочь и просила не мешать. По два, по три раза она перечитывала один и тот же абзац в книге, упрямо пытаясь вникнуть в смысл, но всё было тщетно — никакого магического лечения в книгах не было описано.

— Это неправда... Здесь должны быть эти заклинания. По этим книгам учились все кантерлотские врачи, — раздражённо произнесла кобылка и откинула очередной медицинский справочник. Она уже не замечала, что начала разговаривать сама с собой. Потянувшись за последней книгой, она с надеждой взглянула на корешок. — Пожалуйста, не разочаруй меня...

В книге были собраны все заклинания, используемые в медицине последние несколько веков. В ней также описывался процесс восстановления после инсульта, но ничего не упоминалось про кому. Сансет уже хотела отложить эту книгу, как её взгляд наткнулся на строчку, почему-то подчёркнутую.

"Прямое магическое воздействие на мозг может привести к его повреждению".

Исчерпывающий ответ на её вопрос, в который она так сильно не желала верить.

Строки текста вновь поплыли у неё перед глазами, и на страницу упали две большие мокрые капли.

— Это неправда... Это же неправда... — Закрыв лицо копытами, она выронила книгу из магического захвата и сжалась на полу словно потерявшийся котёнок.

Осознание тотального бессилия обрушилось на неё с новой силой. Всё, что ей теперь остаётся — это день за днём наблюдать за тем, как угасает её самый близкий в жизни пони, не имея возможности хоть как-то ему помочь. И это нисколько не преувеличение — исходя из информации в тех же медицинских справочниках, шанс на выздоровление очень мал.

Давясь беззвучными рыданиями, Сансет думала о том, как жестока и несправедлива жизнь. Раньше она училась, радовалась новым знаниям, проводила время с Инки Пэном и даже не задумывалась над тем, что что-то может быть иначе. Теперь же она понимала, что с этого момента всё будет совсем по другому.

---

Пробуждение этим утром оказалось для Сансет особенно тяжёлым. Хоть она и не запомнила, что ей снилось, но испытываемые ею во сне эмоции отпечатались солёными дорожками на её лице. Кобылке ещё ни разу не приходилось просыпаться в слезах.

Встав с постели, единорожка потёрла мокрые глаза, прогоняя остатки сна. С бодростью к пони вернулось и осознание того, что произошло с ней вчера. И с Инки Пэном.

В её памяти он оставался всё тем же трудолюбивым жеребцом, что не только старательно выполнял свои обязанности, но и относился к юной Сансет как к собственной дочери. Трудно было поверить в то, что пони, подаривший ей столько тепла и любви, лежит сейчас прикованный к аппаратам жизнеобеспечения и больше не может ни обнять её, ни сказать ей ободряющих слов. По мере того, как кобылка вспоминала их последний день, проведённый вместе, на глаза вновь наворачивались слёзы. Если бы она только знала, к чему это приведёт, то наверное никогда бы не попросила его поговорить с мамой. Наверняка он перенервничал из-за разговора с ней, когда...

"Нет!" — Единорожка тряхнула головой, словно пытаясь сбросить с себя чувство вины, навалившееся на плечи. Чем больше она начинала об этом думать, тем больнее ей становилось. — "Пора собираться в школу. Надо отвлечься".

Торопливо приведя себя в порядок, Сансет накинула на себя сумки и плащ, и спустилась к завтраку.

В столовой уже сидела принцесса Селестия, которая, к удивлению кобылки, оказалась не одна. Левитируя свиток с новым расписанием, рядом с ней стояла белая единорожка с шоколадного цвета гривой. Когда ученица вошла в столовую, она несколько секунд изумлённо таращилась на неё сквозь очки в толстой оправе, пока та не заняла своё место.

— Позвольте представить, это моя дочь, Сансет Шиммер, — произнесла принцесса, проследив за взглядом своей ассистентки. В отличие от неё, аликорн не сразу оторвалась от своей записной книжки. Сансет даже сперва показалось, что она это сделала неохотно, как бы между делом.

— Доброе утро, — буркнула кобылка, левитируя к себе графин с апельсиновым соком. Меньше всего ей сейчас хотелось с кем-либо знакомиться, но того требовали манеры. — Не вы ли та самая пони, которая будет исполнять обязанности королевского советника? — спросила она нарочито вежливым тоном, хотя так и не потрудилась улыбнуться.

— Д-да. Меня зовут Рэйвен Инквелл, — торопливо представилась новоиспечённая советница. Она вела себя так, словно была не в курсе, что у принцессы есть дочь, и во все глаза смотрела на ученицу, будто впервые видела кого-то из членов королевской семьи так близко.

На какое-то время в столовой повисла тишина, воспользовавшись которой, Селестия пригубила свой кофе. Сансет с неохотой ковырялась в тарелке с овсянкой, но съесть больше пары ложек не смогла. От желчи, скопившейся в её душе, ей стало так гадко, что у неё совсем пропал аппетит, поэтому ничего кроме сока она себе не налила.

— Довольно большая удача — попасть на службу к самой принцессе на столь престижную и влиятельную должность, — произнесла единорожка во время наступившей паузы. — Вы несомненно многого добились в жизни, раз заслужили подобное место в нашем дворце, — с притворным добродушием заметила Сансет и, опустошив свой бокал с соком, едко заметила: — И абсолютно не ваша вина, что пони, с которой вам придётся каждый день работать, — лицемерная и эгоистичная личность, которая даже не вспомнит о вас, окажись вы на грани между жизнью и смертью. — Она многозначительно взглянула на мать, лицо которой тут же покраснело от ярости. Поперхнувшись от такой наглости, она молчала.

— Что же, Рэйвенкло... — Ученица встала из-за стола.

— Рэйвен Инквелл, — тихо поправила советница. Её большие карие глаза жалобно взирали на юную пони.

— Плевать, — отмахнулась Сансет. Накинув плащ, она бросила напоследок: — Хорошего вам дня. — И скрылась за дверью.

Вдогонку ей прозвучал запоздалый гневный выкрик матери, требовавшей немедленно извиниться за свои слова, но единорожка только громко хлопнула дверью. Она ни сколько не жалела о том, что сказала советнице, ведь, по сути, она ей даже не соврала. Нагрубила? Может быть, самую малость. В конце концов, кобылке не за что было желать ей зла, ведь она ей ничего не сделала. Сансет хотела это сказать, и она это сказала.

Территория замка была всё так же занесена снегом, за исключением нескольких основных дорожек. В этот день погода была не такой безжалостной — ветра почти не было. Снег падал крупными хлопьями и звонко хрустел под сапогами. Селестия снова не торопилась с рассветом, так что вокруг ещё горели фонари, обрамляя под собой завесу из падающих хлопьев.

Пони остановилась посреди дороги и прислушалась к тишине. Уроки начнутся ещё только через час, и пока не было ни единого намёка на весёлый гам жеребят возле школы. И всё же, почему-то ей безумно не хотелось туда идти. Ей вновь придётся слоняться среди десятков таких же как она пони, лица которых она теперь даже не пытается запоминать — для неё все они выглядели одинаково размытым пятном, не представляющим интереса и безмерно надоедливым. Вести с ними диалог — всего лишь необходимость, без которой её будут считать ещё более высокомерной, чем считают сейчас, и Сансет считала, что в этом виноваты только они сами.

Кобылка глубоко вздохнула, и морозный воздух неприятно защекотал в носу. Затем она решительно развернулась и направилась к выходу в город. Она безумно боялась, что стражники её остановят и отправят в школу, но когда она вышла за ворота, то они всё так же стояли неподвижно и даже не смотрели в её сторону. Однако когда кобылка пошла по уже знакомой ей улице по направлению к больнице, один из стражей покинул караул и не спеша отправился вслед за ней, на расстоянии нескольких метров. Тогда единорожка поняла, что Аргус просто не желает оставлять её без присмотра, но вовсе не хочет препятствовать её встрече с Инки Пэном, поэтому, вероятно, распорядился сопровождать её, не досаждая своим присутствием.

До больницы Сансет добралась без приключений. Страж не пошёл вслед за ней и остался ждать на улице.

Медсестра снова выдала ей белый больничный халат и золотистая пони с большой неохотой накинула его себе на плечи. Ей всё ещё не нравился его химический запах. Когда кобылка вошла в палату, то сразу же заметила некоторые изменения. Не совсем хорошие изменения. Инки Пэна подключили к ещё одному аппарату, который теперь через трубку во рту контролировал его дыхание, что могло означать только одно — он перестал дышать самостоятельно.

Что-то вновь болезненно сжалось в груди. Сейчас Сансет как никогда хотелось услышать его спокойный мягкий тенор, убеждающий её, что всё будет хорошо. Но ничего хорошего не будет. Хотя бы потому, что сейчас в его горле стоит трубка, и услышать его голос не получилось бы даже если бы он был в состоянии говорить.

— Привет, — тихо произнесла кобылка, словно всё ещё боясь потревожить его глубокий сон. — Я прогуляла школу, прости, — призналась она и присела на стул возле больничной койки. — Просто я очень хотела тебя увидеть...

Ответом ей была щемящая сердце тишина, нарушаемая лишь работой аппаратов. Сансет глубоко вздохнула и облокотилась на край кровати, дотронувшись своим копытом до копыта бывшего советника. От него больше не пахло кофе, запахи больницы окончательно его перебили. Светло-рыжая борода совсем растрепалась, и, глядя на неё, единорожка вдруг вспомнила, как давным-давно в детстве, практикуясь в магии, пыталась заплетать бороду Инки Пэна в косички, но, почему-то, вместо улыбки это воспоминание нагнало на неё печаль.

Дверь палаты приоткрылась, и золотистая пони вытерла выступившие слёзы рукавом халата, быстро отстраняясь от койки, словно застуканная за чем-то очень постыдным.

— Привет, Сансет. Я знала, что ты снова придёшь, но не ожидала, что так скоро, — услышала она мягкий женский голос.

Обернувшись, она увидела перед собой жёлтую единорожку в больничном халате. Её грива была также жёлтой, хоть и на пол тона светлее, чем тело. Но первым, на что Сансет обратила внимание, были карие глаза, смутно знакомые, будто она их видела каждый день на протяжении нескольких лет. Она озадаченно уставилась на незнакомую пони, которая её по какой-то неведомой причине знала.

— Меня зовут Эмпати, — представилась единорожка, видя её замешательство. — Инки Пэн — мой дедушка. Он мне многое о тебе рассказывал.

По крайней мере, это многое объясняло. Правда, советник никогда не рассказывал юной пони о своей семье, что было немного странно. Другие пони его возраста любили похвастаться достижениями своих отпрысков, но только не он. Была ли у него какая-то веская причина молчать об этом? Этого единорожка не могла знать наверняка.

Эмпати подошла ближе к юной пони, и Сансет отвела взгляд, боясь, что та заметит её влажные глаза.

— Привет, — нерешительно отозвалась ученица. Поймав себя на мысли, что совсем не знает возраста Инки Пэна, единорожка невольно устыдилась. Конечно, перед ней стояла взрослая пони, но не настолько взрослая, чтобы можно было подумать, что она его дочь. Может быть, она была старше самой Сансет лет на десять, но явно не больше, от чего она не знала, обращаться ли к ней на "вы" или же на "ты".

— Всё хорошо, — успокоила её Эмпати, видя её некоторое волнение. — Я также знаю, по неофициальным сведениям, что под его опекой есть чудесная и очень талантливая дочь. — Она тепло улыбнулась и вдруг левитировала ей белый носовой платок.

Золотистая единорожка смутилась, но всё же приняла у неё платок, вытерев блестевшие на щеках дорожки слёз, которые так старательно пыталась скрыть от собеседницы.

— Простите... Что вы... ты имеешь в виду? — Она так растерялась, что озвучила вопрос, прежде чем смогла его внятно сформулировать.

— Ох... Эмм... Не важно. Тебе не за что извиняться, Санни, — ответила ей кобылка.

В другое время Сансет бы возмутилась, что совсем незнакомая пони называет её так "по-домашнему", но из её уст это прозвучало так естественно, что ученица была совсем не против. Однако, она уже второй раз за весь их разговор понимала, что почти ничего не знает о бывшем советнике, несмотря на то, что провела рядом с ним всю свою жизнь. Сансет ни разу не спросила его о семье, об интересах, даже о кьютимарке, и при том, до этого момента была уверена, что хорошо с ним знакома, по сути ничего о нём толком не зная на самом деле.

Золотистая кобылка снова взглянула на трубки, торчащие изо рта жеребца.

— Что с ним произошло?

Эмпати перевела взгляд на Инки Пэна и теплота в её глазах сменилась глубокой печалью. Она поправила магией тонкий больничный плед, которого ещё вчера в палате не было, и тяжело вздохнула.

— Ночью у него начались проблемы с дыханием, и его перевели на искусственную вентиляцию лёгких. Я знаю, это не очень хороший знак, но мы должны надеяться, что он справится с этим. — Её голос по-прежнему звучал очень мягко, несмотря на значительно увлажнившиеся глаза. — Я думаю, он бы хотел, чтобы мы надеялись. — Эмпати робко улыбнулась и вновь посмотрела на юную ученицу.

Холодный свет разливался по палате, и среди этой белизны жёлтая единорожка казалась Сансет маленьким лучиком тепла, снизошедшим прямиком к ней сквозь пасмурные тучи. Пони ощутила, как пустота внутри неё начала заполняться, но даже этого простого жеста пока было недостаточно. Не найдя в себе силы улыбнуться ей в ответ, золотистая пони лишь понимающе кивнула и левитировала ей платок.

— У тебя неважный вид, — заметила Эмпати, пряча платок в карман больничного халата. — Я думаю, тебе нужна небольшая компания на сегодняшний день, раз уж ты всё равно прогуляла школу. Как насчёт чашки горячего какао в ближайшем кафе?

Уже не помня, когда последний раз пила какао, Сансет согласилась, тем более, что возвращаться сейчас в школу ей совсем не хотелось.

---

Кафе находилось ближе к территории замка, чем больница, и ученица там не раз бывала с Инки Пэном. Знакомый интерьер с большими стеклянными витринами немного успокоил её. Они заказали себе по кружке какао с маффинами и присели за столик вблизи входа.

За широкой витриной простирался вид на небольшую кантерлотскую улочку, щедро припорошенную снегом. Снегопад уже немного утих, и лишь редкие снежинки падали с лениво нависших над городом облаков. В небе не было видно ни одного погодного пегаса, поэтому у кобылки всё больше складывалось ощущение, что все они разом взяли отпуск и пустили погоду на самотёк. Все, включая уборщиков снега.

Высвободив заледеневшие копыта из сапожек, Сансет обхватила передними копытами кружку с горячим напитком, но она вовсе не собиралась его пить в таком положении. Жар, исходящий от какао, приятно согревал её. Впервые за последние два дня она настолько расслабилась, что на какой-то миг даже забыла, что перед ней сидит вовсе не советник со своей неизменной чашкой кофе с корицей. Голос Эмпати мгновенно выдернул её в реальность.

— Спасибо за то, что ты всё-таки навещаешь его, — произнесла она. — Зная твою наставницу, тебе наверняка приходится ради этого преодолевать некоторые трудности. — Отпив немного какао, единорожка добавила: — Но, всё-таки, тебе лучше не прогуливать школу. Он бы этого не одобрил.

— Да, я знаю, — тихо отозвалась золотистая пони, глядя на зефирку, плавающую в кружке с какао.

— Похоже, за последнее время семьёй ему стала именно ты. С тех пор как умерла бабушка, наша семья совсем перестала быть семьёй. Как будто она была единственным связующим звеном, что держало нас вместе, — с горечью в голосе сказала Эмпати.

Сама того не желая, Сансет невольно представила, что же станет между ней и матерью, если Инки Пэна не станет. Станут ли они также чужими друг другу без его вмешательства?

И, подумав об этом, кобылка тут же мысленно обругала себя. Конечно же, она не желала отцу смерти, однако самый тёмный угол её подсознания настойчиво нашёптывал ей, что именно к этому всё и идёт. В памяти тут же непроизвольно всплыла Феломина, мамин феникс. За то время, что птица прожила с ними, она успела дважды умереть прямо в присутствии Сансет, и каждый раз, это было больно с новой силой, несмотря на то, что ученица знала, что с фениксом всё будет в порядке. И дважды Инки Пэн терпеливо объяснял ей, что магическое существо лишь сбрасывает отработанную оболочку в виде постаревшего и ставшего непригодным тела, чтобы из накопленной энергии родиться вновь. С одной стороны, единорожка понимала, как это работает, но с другой — она никак не могла заставить себя привыкнуть к чьей-то смерти. Знать, что кто-то умрёт, когда придёт его час, с тяжёлым сердцем ждать этого момента и наблюдать происходящие в связи с этим не самые приятные перемены. Пожалуй, это самое мучительное ожидание из возможных.

Но пони далеко не фениксы. Они не обернутся жеребятами в магическом огне, и эта мысль приносила кобылке ещё больше боли.

— Эмпати, — тихо произнесла кобылка.

Впервые за весь разговор Сансет подняла глаза на свою собеседницу. Черты её лица, казавшиеся ей сперва размытыми и непримечательными, наконец приобрели для неё чёткость, и единорожка про себя отметила, что Эмпати очень похожа на своего дедушку. Большие карие глаза взирали на ученицу с грустью и беспокойством. На коричневом пальто и её вьющейся светло-жёлтой гриве ещё оставались мокрые капельки от талых снежинок.

— Насколько всё плохо? — спросила Сансет.

Она заметила как в ту же секунду глаза жёлтой единорожки намокли.

— Мне слишком тяжело тебе врать, зная о том, как Инки Пэн тебе дорог, — дрожащим голосом произнесла Эмпати. — Его мозг повреждён, и эти повреждения, они.. прогрессируют. — Она отвела взгляд, и по её щекам заструились дорожки слёз. — Шанс на восстановление очень мал, но он есть.

Глядя на старшую единорожку, в глазах самой кобылки невольно задрожали слёзы. Она совсем не заметила, как оказалась в объятиях жёлтой пони, совершенно не обращая внимания на немногочисленных посетителей кафе и растворяясь в этих по-матерински родных объятиях, Сансет сморгнула выступившие было слёзы и более-менее успокоилась, обняв Эмпати в ответ. Не одна она сейчас сильно нуждалась в чьей-либо поддержке, несмотря на ту боль, что причинили ей слова правды.

Когда они наконец отстранились друг от друга, жёлтая единорожка торопливо вытерла носовым платком следы слёз на своей шёрстке, но даже несмотря на это вид у неё был по-прежнему очень подавленный. Сансет бессильно молчала, не в силах произнести ни слова. Она хотела было сказать что-то о надежде на лучшее, но сама поняла, насколько абсурдными прозвучали бы слова, в которые она сама с трудом верила. К тому же она была настолько эмоционально истощена за последние два дня, что ей не хотелось ничего говорить, лишь прижаться к матери, к новообретённой подруге, всё равно к кому, подальше от мира, который причиняет ей столько боли, и услышать, что всё будет хорошо, что весь этот затянувшийся ночной кошмар скоро закончится и она проснётся.

Юная единорожка уронила печальный взгляд на своё всё ещё дымящееся какао и даже не подняла голову, когда внезапно рядом появился официант.

— Мисс, у вас всё в порядке? — с беспокойством спросил он у двух кобылок.

— Да, всё хорошо, спасибо, — торопливо сказала Эмпати, пряча платок в карман. Впервые заметив под её глазами небольшие морщины, Сансет вдруг осознала, что та немного старше, чем она думала всё это время.

— Ваш десерт пока ещё не готов, его принесут через пять минут, — сообщил официант и вновь удалился, оставив единорожек наедине со скорбным молчанием, повисшим между ними.

Пока Эмпати и Сансет ждали свой заказ, юная единорожка увидела, как к витрине подошёл её страж, осторожно заглядывая внутрь через стекло, изо всех сил пытаясь делать вид, что он просто стоит у входа и кого-то ждёт. Заметив заинтересованность в её взгляде, жёлтая пони на мгновение отвлеклась от своих невеселых мыслей.

— Что-то не так, Санни?

— Кажется, он волнуется обо мне, — произнесла ученица, всё ещё глядя мимо неё на стражника, мнущегося у входа в кафе.

Эмпати озадаченно вздёрнула брови и обернулась. Когда она увидела, о ком идёт речь, в её глазах мелькнуло облегчение, и она привычно мягко улыбнулась.

— Почему же ты не сказала, что тебя сопровождает страж? Неужели он всё это время ходил за нами по морозу?

Ученица растерянно пожала плечами, не зная что ответить. За своими переживаниями она совсем позабыла о жеребце, что так ответственно подошёл к своим обязанностям, и от этого ей стало немного совестно.

Жёлтая единорожка встала из-за стола. Звякнул колокольчик входной двери, и она выглянула наружу.

— Не хотите ли присоединиться к нашей скромной компании? — произнесла Эмпати. — Я вижу вы здесь совсем продрогли.

Страж в нерешительности потоптался на месте.

— Но ведь я на службе. Мне приказано сопровождать юную мисс Шиммер, — ответил он. Его броню изрядно припорошило снегом за всё то время, что он провёл на улице, и от чего-то Сансет стало его очень жаль.

— Гораздо удобнее сопровождать мисс Шиммер в тёплом кафе, чем на улице в лютый мороз, разве не так? — Кобылка добродушно улыбнулась ему. — Идёмте к нам, я угощу вас горячим кофе.

Жеребец последний раз неуверенно оглянулся по сторонам и всё-таки вошёл в кафе. Официант как раз успел принести поднос с тарелкой свежеиспечённых маффинов, и Эмпати тут же заказала чашку кофе.

Остаток дня прошёл за неторопливой беседой, в которой изредка принимала участие ученица. Дружеская атмосфера пошла ей на пользу, и она вслушивалась в болтовню взрослых, отвлекаясь от мрачных мыслей.

Они болтали о всякой ерунде, вроде ленивых погодников, сбитых графиков снегопада и прочих мелочах. Сама Эмпати, казалось, получает не меньше удовольствия от подобного общения, и время от времени её внимание обращалось к Сансет, но чаще всего та либо кивала, либо пожимала плечами, не в силах заставить себя говорить. Кобылка не настаивала, за что ученица была ей благодарна.

Когда наконец начало темнеть, жёлтая единорожка засобиралась домой.

— Пообещай мне, что больше не будешь прогуливать школу, хорошо? — Её теплый взгляд грел душу, от чего ученице совсем не хотелось прощаться с единственной пони, которой было не наплевать на неё.

Впервые за долгое время уголки её губ дрогнули в робкой, почти невесомой улыбке, и Сансет кивнула в ответ, прежде чем отправиться обратно в замок в сопровождении стража.

---

Утро нового дня разбудило её ещё задолго до рассвета. Сансет плохо спалось. Едва она засыпала, необъяснимое чувство дискомфорта вновь пробуждало её, и тогда она садилась на кровати, укутавшись в одеяло, и пускалась в бесконечные размышления до тех пор, пока она, утомлённая, вновь не начинала дремать. Проснулась единорожка окончательно вымотанной ночным бдением. В окно светила одинокая луна, и Сансет показалось, что лик ночной кобылы смотрел на неё с сочувствием.

Кто-то из слуг затопил вечером камин, но к утру он окончательно погас, и лишь запах жжёного дерева напоминал о прежнем тепле, что уже успело растаять за долгую бессонную ночь. В лунном полумраке, не зажигая свет, кобылка не спеша собрала школьные седельные сумки. И хотя тело отзывалось лёгкой дрожью, она почти не чувствовала холода, цепляющегося за копыта, только мимолётный взгляд в окно заставил Сансет вспомнить, что сейчас зима и нужно приодеться.

Спустившись со своей башни, ученица застала Селестию и её советницу в трапезном зале. Сансет села на своё место, не обратив на них никакого внимания. Сегодня на завтрак была овсяная каша и её любимые тосты с джемом, но единорожка безразлично жевала еду, почти не чувствуя вкуса, лишь бы забить чем-нибудь желудок перед долгим учебным днём. Мысли кобылки витали где-то очень далеко, и на мгновение ей даже показалось, что мама ей что-то сказала, но когда она подняла глаза от своей тарелки, то увидела, что принцесса по прежнему что-то обсуждает с Рэйвен Инквелл. Тогда она ощутила себя призраком, что каждый раз по одному ему известному наитию возвращается на это место, и каждый раз надеется, что его кто-то увидит, поймёт, в чём дело, и наконец-то отпустит его душу. Но чуда не происходило. Каждый раз.

Накинув на себя верхнюю одежду и водрузив на спину сумки, Сансет отправилась в школу, так и не проронив ни слова за завтраком. Да и вряд ли она хотела что-то услышать в ответ, учитывая их последний разговор.

Урок за уроком проплывали мимо неё потоком скучнейших лекций, которые она послушно записывала, почти не вникая в их смысл.

"...Вывод войск из Грифонстоуна был завершён в конце того же года..."

Она старательно выводила каждое слово, скрипя пером по бумаге.

"...на войне побывали десять тысяч пегасов, членов воздушных войск, около пятисот из которых поги..."

Раздался треск. Перо, что замерло в телекинетическом поле, оказалось сломанным пополам. Сансет поднесла его к лицу, чтобы осмотреть поломку. Кажется, она слишком сильно надавила на него, и теперь оно безнадёжно испорчено.

— Мисс Шиммер, с вами всё в порядке? — преподаватель остановился у её стола, обеспокоенно глядя прямо на неё.

Единорожка только тогда заметила, что на её глазах выступили слёзы. Поспешно вытерев их копытом, она пробормотала, что у неё всё хорошо, надеясь, что никто этого не видел. Не было похоже, что учитель поверил ей, но во всяком случае, он отошёл от неё.

— Её что, так расстроило сломанное перо? — послышался тихий шёпот откуда-то сзади.

— Вот глупая! — прошипел кто-то в ответ, и Сансет вскочила со своего места. Ей захотелось запустить в обидчика чернильницей, но вместо этого она одним заклинанием скинула все свои вещи в сумку и выбежала из аудитории. Преподаватель что-то прокричал ей вслед, но единорожка даже не обернулась.

Стук собственного сердца заглушал даже топот её копыт по опустевшему коридору, и кобылке казалось, что этот ритм раздаётся настолько громко, что даже если сейчас заверещит пожарная сирена, она не сможет её услышать.

Она не сразу осознала, что копыта привели её в уборную. Как следует отдышавшись, Сансет подошла к раковине, открыла кран и сполоснула лицо прохладной водой. Замерев над струившимся потоком воды, она упёрлась копытами в белый фаянс.

Что с ней происходит? Почему вот уже несколько часов окружающий мир кажется ей таким странным и чужим? Почему нет никого, кто поддержал бы её сейчас?

Слёзы вновь потекли по её щекам, капая прямо в раковину. Сансет вдруг в полной мере ощутила, насколько ей сейчас не хватает Инки Пэна. Целый день, занимаясь повседневными делами в полном одиночестве, она гнала эти мысли прочь, но теперь больше не могла сдерживать рыданий. Ей постоянно казалось, что вот-вот советник постучится, войдёт сюда и спросит, почему она сейчас не на занятиях. Она очень по нему скучала, и слёзы ещё сильнее душили кобылку, едва она начинала думать о том, что теперь это навсегда, что всё изменилось, и уже ничего в её жизни не будет прежним.

Она много думала над словами Эмпати, о состоянии отца, о неутешительных описаниях инсульта в библиотечной книге, о том, что как бы сильно она ни старалась что-то сейчас сделать, она ничем не сможет помочь Инки Пэну. С одной стороны, она готова была буквально взорваться от тотального бессилия, с другой же, единорожка была погружена в глубокую меланхолию. Она не здоровалась с преподавателями в школе, не замечала других учеников. Все они по прежнему оставались для неё размытыми пятнами на фоне, массовкой в какой-то бессмысленной театральной постановке, и сама Сансет ощущала себя точно такой же их частью.

Лишь одна пони позволила ей почувствовать себя не пустой оболочкой. Кобылка встретила её только вчера, но ей уже казалось что прошла целая вечность с тех пор.

Спустя какое-то время Сансет всерьёз стала подумывать о том, действительно ли существует Эмпати. Быть может, она её просто выдумала, чтобы не чувствовать себя столь одинокой в своей печали? Но она тут же отбросила эту мысль — Эмпати самая настоящая пони, в отличие от тех бестолковых статистов, что её окружали каждый день. С такой пони даже захотелось... дружить?

Ещё раз ополоснув лицо в холодной воде, единорожка закрыла кран, окончательно придя в себя. Она ещё ни о ком не думала в подобном ключе. Инки Пэн давно предлагал ей завести друзей, но ранее все попытки наладить отношения с одноклассниками выливались в откровенное лицемерие и фальшь, и на этом Сансет прерывала общение. Но теперь она почему-то чувствовала в Эмпати родственную душу, та будто угадывала её мысли и настроение.

Вытерев лицо одноразовым бумажным полотенцем, золотистая единорожка двинулась прочь из школы. Да, она нарушит обещание не пропускать уроки, но после того, что сделала, она бы ни за что не вернулась обратно в аудиторию. Не сегодня. Cлишком сильно ей сейчас хотелось навестить отца, побыть с ним рядом, пока ещё есть такая возможность.

На город тихо падал снег, и Сансет казалось, что весь Кантерлот сейчас олицетворял собой её душу, в которой непрерывно мела метель, заметая всё, что было дорого для неё когда-то. И было совершенно непонятно, растает ли этот снег когда-нибудь, обнажив прежнюю радость и цели в жизни.

Единорожка даже не оглядывалась, сопровождает ли её стража, бесцельно бредя навстречу мрачно-холодному больничному зданию. По улицам размытыми пятнами ходили пони, но они не обращали на юную кобылку никакого внимания.

На входе её встретила дежурная медсестра, которая сразу узнала Сансет и пропустила в отделение реанимации.

"Надеюсь, ему не стало хуже," — подумала золотистая пони.

И едва успев додумать эту мысль, она распахнула перед собой двери отцовской палаты.

Увидев внутри знакомую жёлтую пони, единорожка облегчённо выдохнула. Её щеки ещё горели с мороза, и на фоне белого халата это особенно сильно бросалось в глаза. Конечно же, она не сошла с ума, и её новообретённая подруга самая настоящая. Настолько, что она уже с порога ощутила лёгкий сладкий запах её духов.

— Привет, Санни, — обернулась Эмпати, и ученица неторопливо подошла ближе к больничной койке Инки Пэна.

— Привет, Эмпати, — немного хрипло произнесла кобылка. Это была одна из немногих её фраз за весь этот день.

В палате со вчерашнего дня всё осталось без изменений, даже очки бывшего советника лежали на том же месте на тумбочке. Сансет потянулась к отцу, зарывшись носом в его седую бороду, и добавила:

— Привет, папа.

Она поглубже вдохнула его запах, что прежде так часто успокаивал её, напоминая об его присутствии, и тревога начала понемногу спадать с её плеч. Теперь ей не было так тоскливо, и захотелось поговорить с Эмпати о чём-нибудь, не важно о чём, лишь бы её хоть кто-то сейчас услышал и понял.

Жёлтая единорожка удивлённо моргнула, но, опомнившись, улыбнулась юной пони.

— Я как раз ждала тебя. Не хочешь сегодня составить мне компанию?

Отстранившись от Инки Пэна, ученица вопросительно взглянула на Эмпати. Несмотря на усталость в глазах, единорожка выглядела очень опрятной. Пушистая светло-жёлтая грива лежала ровными локонами, чего не скажешь о гриве самой Сансет. Она хоть и причесалась, но уложить волосы как следует у неё не было ни малейшего желания, а мятая зелёная лента даже не была завязана в бант.

— Мне нужна небольшая помощь на моей второй работе, — ответила Эмпати на её немой вопрос. — Ничего сложного, я всё покажу, — заверила она единорожку, видя её сомнение.

— Если ничего сложного, то я согласна помочь, — произнесла ученица.

Пусть она совершенно не представляла, что её ждёт, юная пони полностью доверяла своей новой подруге. К тому же, если это помогло бы хоть немного побороть хандру, Сансет была бы этому очень рада. Вряд ли Инки Пэн хотел бы видеть её в таком состоянии.

В больнице обе кобылки пробыли недолго. Перекинувшись парой слов с медсестрой, Эмпати повела единорожку вглубь Кантерлота.

Дорога была неблизкая, и к тому времени, как они пришли, успело немного стемнеть. К счастью, погода была не ветреная, и путь прошёл относительно легко. Жёлтая единорожка остановилась перед красивым зданием, увешанным праздничными гирляндами, словно их забыли снять после Дня Согревающего Очага. Сансет сперва приняла его за детский сад, но, подойдя ближе, увидела табличку на двери "Сиротский приют". Она остановилась и с сомнением посмотрела на Эмпати.

— Всё в порядке, Санни, — успокоила её единорожка, заметив тревогу в её глазах. — Этот дом — один из немногих в Эквестрии. Сердобольные пони быстро разбирают осиротевших жеребят в семьи. Те дети, что сейчас здесь живут, ещё не успели найти новый дом после пережитой трагедии. У нас с тобой простая задача — дать им немного тепла и надежды на будущее, прежде чем они найдут свою семью.

— Как же я это сделаю? — спросила ученица, которую всё это застало врасплох. Ей никогда не приходилось нянчиться с жеребятами младше неё.

— Просто плыви по течению, — посоветовала Эмпати. — Немного понаблюдай, пообщайся. Не волнуйся, они хорошие пони.

Жёлтая единорожка снова мягко улыбнулась ей и, прежде чем Сансет успела спросить о чём-то ещё, открыла входную дверь. Изнутри пахнуло сладким ароматом имбирного печенья, будто День Согревающего Очага и не проходил вовсе. Стены холла были расписаны, словно детская книжка, яркими иллюстрациями сказочных персонажей. Их встретила пони в жёлтой рубашке с приколотым на неё значком в виде милого котика.

— Привет, Миддэй Дрим, — поздоровалась с ней старшая единорожка. — Как сегодня дети?

— Привет. А ты сегодня не одна, — заметила пони, изучающе посмотрев на ученицу, и Сансет кивнула ей.

— Это Санни, моя племянница. Сегодня она мне будет помогать, — с гордостью представила её Эмпати.

Услышав, как её назвала подруга, кобылка почувствовала, как загорелись её щёки. Она была приятно удивлена, но в то же время озадачена обманом, который, по сути, ничего не менял.

Миддэй Дрим кивнула гостье.

— Только пусть тоже наденет рубашку, — напомнила она. — Дети сейчас в игровой комнате, скоро будет ужин.

Эмпати поманила Сансет за собой, и они оказались в небольшой раздевалке для персонала. В тесной комнатке стоял большой шкаф для верхней одежды и этажерка с висящими на ней абсолютно одинаковыми жёлтыми рубашками. Единственным отличием были приколотые на них значки в районе груди. Раздевшись, юная единорожка выбрала себе рубашку со значком солнышка.

Надев униформу воспитателя, ученица отметила, что та ей оказалась почти впору — короткие манжеты рубашки свисали на её копытах гораздо ниже, чем должны. Взглянув краем глаза на Эмпати, Сансет успела заметить, что та ещё не переоделась. Поправляя причёску, она расстёгивала пуговицы на жёлтой рубашке, к которой был приколот значок улыбки. На боку подруги красовались кьютимарка в виде забавно улыбающегося солнца, но едва единорожка взглянула на её неприкрытое тело, как ощутила непонятное беспокойство. Что-то показалось ученице странным в её внешнем виде, что старательно ускользало от внимания. Кьютимарка? Нет, вполне обычная. Эмпати развернулась чтобы надеть расстёгнутую рубашку, и тогда Сансет полностью разглядела её живот — в самом его низу тянулась горизонтальная линия аккуратных шрамов, похожих на зажившие швы, и жёлтая шерсть в этих местах росла не совсем ровно. Эмпати не заметила, что юная единорожка вот уже несколько секунд откровенно её разглядывает. Взгляд жёлтой пони был затуманен, и в момент, пока она не смотрела на ученицу, казалось, в её глазах отражается вселенская печаль, несмотря на расслабленное выражение лица. Быстро отвернувшись, золотистая единорожка сделала вид, что что-то ищет в своей сумке.

"Кажется, она пережила гораздо больше боли за последнее время", — подумала Сансет. Она не осмеливалась предполагать, что случилось с Эмпати, но твёрдо знала, что спрашивать об этом не стоит. По крайней мере, пока она сама не захочет об этом поговорить, что тоже крайне маловероятно.

— Ты готова? — спросила жёлтая единорожка. Рубашка почти сливалась с цветом её шерсти и из-за неё не было видно шрамов.

— Да, — тихо ответила Сансет, хотя совершенно не была готова. Её мысли витали всё ещё где-то далеко.

Истолковав её ответ по-своему, Эмпати ободряюще улыбнулась.

— Не волнуйся. Тебе не обязательно их развлекать или чему-то учить. Просто составь жеребятам компанию на сегодняшний вечер, послушай, о чём они расскажут, поиграй вместе с ними. Им нужен не столько присмотр, сколько твоё внимание.

— То есть, мне просто нужно быть с ними рядом? — спросила ученица. Как ей показалось, это было самое точное определение того, как к ней относился Инки Пэн — он просто был рядом, и при этом было совершенно не важно, что именно он делал. Самым значимым было то, что он уделял ей своё внимание, а это было для неё самым ценным.

— Верно, — кивнула Эмпати. — Идём.

Сансет ожидала увидеть толпу шумных жеребят, что так часто встречались ей в школе, но в комнате отдыха их оказалось всего пятеро. Первым ей бросился в глаза совсем юный малыш, земной пони, который собирал посреди комнаты башню из кубиков. Три кобылки-единорожки примерно одного возраста сидели за небольшим столом и двое из них, обложившись цветными карандашами, спорили о том, какого цвета должны быть розы в раскраске, а третья что-то рисовала на листе бумаги. Самую старшую пегаску ученица заметила последней — она сидела в самом дальнем углу комнаты и смотрела куда-то в окно, совершенно не замечая происходящего вокруг. Едва завидев в дверях знакомую воспитательницу, все три единорожки побросали своё занятие и кинулись к Эмпати, пегаска отвернулась от окна, а малыш земной пони неуклюже пополз вслед за всеми.

— Привет-привет, мои дорогие, — ласково улыбнулась жёлтая пони, обнимая единорожек. Сквозь поднявшийся гвалт почти невозможно было разобрать, кто что ей говорил. — Ой как шумно, жеребятки, давайте по очереди, — попросила она.

Несмотря на всю строгость просьбы, она выглядела очень счастливой. Её радость от встречи с воспитанниками была абсолютно искренней.

"Кажется, сейчас ей тоже очень нужно внимание," — подумала золотистая пони, наблюдая, как её подругу со всех сторон обступили жеребята.

— Привет, Эмпати! — улыбнулась кремовая единорожка.

— Привет! — повторила за ней её ровесница с синей гривой.

— Ты привела нам сестрёнку? — спросила голубая кобылка, указав копытом на Сансет, которая тут же ощутила прилив смущения.

— Я... Нет... — пролепетала она что-то невнятное, окончательно растерявшись.

— Её зовут Санни, сегодня она пришла с вами поиграть, — объявила Эмпати.

— Ты что, слепая? У неё же значок нянечки, значит она тоже нянечка, — строго произнесла синегривая кобылка, задрав носик. Вероятно, она была самой старшей из группы и считала себя умнее остальных жеребят.

"Нянечка?" — подумала золотистая пони. — "Вероятно, они так называют воспитателей, что присматривают за ними".

— Ну-ну, девочки, давайте не будем ссориться, — миролюбиво прощебетала жёлтая единорожка. — Лучше расскажите, как прошёл ваш день, я хочу услышать всё-всё-всё!

Пока единорожки болтали на всякие отвлечённые темы, Сансет переключила своё внимание на двух других воспитанников. Пегаска вновь отвернулась к окну, а малыш-земнопони по прежнему играл в разноцветные кубики, иногда поглядывая на Эмпати, сидевшую неподалёку. Не зная, чем себя занять, кобылка решила подойти именно к нему и хотя бы немного попытаться с ним поиграть, но едва она приблизилась, как жеребёнок в удивлении уставился на неё, после чего громко заплакал. Все взгляды мгновенно обратились в её сторону.

— Я не знаю, что произошло, — растерянно пробормотала Сансет, в испуге отходя назад. — Я просто...

— Ничего страшного, он всегда пугается новых пони, — сказала голубая единорожка. Она подошла к малышу и взяла его в копыта, успокаивающе укачивая. — Не бойся, это Санни, она хорошая пони, — сказала она ему, указывая на золотистую пони.

Жеребёнок перестал плакать и теперь лишь с интересом смотрел в её сторону, однако крепко прижимался к старшей воспитаннице, будто это была его собственная сестра. Возможно, именно так оно и было, потому что оба жеребёнка были отдалённо чем-то схожи между собой. В любом случае, Сансет решила больше не экспериментировать с совсем маленьким ребёнком и переключила своё внимание на воспитанницу постарше.

Белая пегаска вновь безучастно смотрела на падающий снег, будто мыслями была где-то очень далеко. Золотистая единорожка с минуту смотрела на её отражение в стекле, затем осторожно села рядом. Теперь они уже обе смотрели на снегопад, и в этом безмолвном диалоге Сансет казалось, что они понимают друг друга. Глядя куда-то сквозь снежную пелену, она обратила внимание на необычайно красивую гриву своей молчаливой собеседницы — бирюзовый цвет плавно перетекал в нежно-жёлтый и волнистые пряди гармонично переплетались между собой, закрывая часть лица. Несмотря на внешнюю красоту, грива всё равно казалась не расчёсанной и небрежно спадала, прямо как у самой Сансет, как та могла заметить, обратив внимание на своё отражение в окне. Заметив на себе её взгляд, маленькая пегаска печально взглянула на неё, и лишь тогда кобылка разглядела широкий пластырь на её виске. Только в этот момент юная ученица поняла, что та смотрела вовсе не на снег, а на своё лицо в отражении. Золотистая пони растерянно моргнула и посмотрела на неё в ответ.

— У тебя очень красивая грива, — сказала она первое, что пришло ей в голову.

— Не ври, — тихо и очень спокойно произнесла пегаска, будто уже много раз слышала эти слова. — С этим шрамом на лице я теперь уродина. — Её туманный взор вновь обратился на окно.

— Я так не считаю, — честно ответила Сансет. У неё не было ни малейшего желания спорить, она просто говорила то, о чём думала. Ей было вовсе не важно, как маленькая пегаска получила свой шрам, как здесь оказалась. Наверняка это были очень травмирующие воспоминания, которые поднимать сейчас ни к чему. Ей не хотелось причинять жеребёнку боль своим излишним любопытством.

Оглянувшись, золотистая единорожка заметила позади небольшое трюмо с детскими заколками, резиночками, бусами и гребешками. Это больше напоминало детский набор парикмахера, чем настоящий туалетный столик, но раз он стоял в игровой комнате, то им вполне можно было воспользоваться.

— Хочешь, я тебя причешу? — спросила Сансет, не особо надеясь на положительный ответ.

Пегаска сделала неопределённый жест головой, похожий на согласие, всё так же безразлично глядя перед собой, и единорожка приступила. Левитировав к себе один из гребешков, она стала тщательно расчёсывать каждую прядку, начиная с кончиков и постепенно доходя до полной длины. Волосы казались спутанными на первый взгляд, но легко проходили через зубцы гребешка, словно шёлк. Почему-то Сансет вспомнила, как Инки Пэн когда-то так же помогал ей приводить в порядок гриву, и почему-то это воспоминание вызвало у неё задумчивую улыбку. Она аккуратно водила гребешком по гриве пегаски, с особой осторожностью причёсывая её вблизи пластыря. Кобылка с большим интересом наблюдала за работой единорожки через отражение в окне, уже не настолько печальными глазами, но по прежнему мысленно витающая где-то в облаках. Отложив гребешок, Сансет взяла с трюмо несколько заколок и стала собирать гриву в аккуратные "колоски", закалывая их на невидимки. Самый крупный "колосок" она расположила на месте пластыря, полностью прикрыв его необычайной красоты гривой. Закончив свою работу, единорожка не смогла сдержать улыбки — ей очень понравилось укладывать столь податливые и прекрасные волосы.

— Хотела бы я иметь такую замечательную гриву, — произнесла она. — Она у тебя нежная, словно облачко.

К её удивлению, пегаска хихикнула, посмотрев на неё не в отражении в окне, а напрямую.

— Спасибо, — ответила она. — Но твоя грива тоже неплохая.

— Хочешь её причесать? — спросила Сансет, почувствовав как напряжение между ними спало. Почему-то это ей придало сил.

— Да, хочу, — тут же согласилась кобылка.

Золотистая пони развязала зелёную ленту и прилегла на ковёр, чтобы жеребёнку было удобнее достать до её гривы. Обычно она никому, кроме мамы и папы, не позволяла себя причёсывать. Те немногочисленные слуги, которых пыталась приставить ей Селестия, совершенно не умели обращаться с её волосами, и даже перед редкими выходами в свет она предпочитала сделать себе причёску сама, а всех придворных гнала в шею. Но сейчас она чувствовала, что это исключительный случай, в котором умение не так важно. К удивлению Сансет, пегаска весьма ловко орудовала копытами, причёсывая гребешком её красно-жёлтую, словно языки пламени, гриву, и даже нисколько не причиняла боли.

Ученица благодарно взглянула на свою подопечную, затем в наступившей тишине раздались необычайно приятные аккорды. Взглянув в противоположный угол комнаты, она увидела Эмпати с единорожками, рассевшимися перед ней в полукруг. В копытах жёлтой пони была гитара — инструмент, который Сансет раньше видела только в книжках и никогда не слышала вживую. Она перебирала струны кончиком копыта, и звуки мелодично переплетались в красивый мотив. Золотистой пони вдруг стало так по-домашнему уютно, будто она пришла в гости к родне, которой у неё никогда не было. Будто вот-вот зайдёт Селестия и предложит всем вместе попить чай, а Инки Пэн принесёт с собой лимонные пирожные...

Сансет грустно улыбнулась. Она должна была стать временной семьёй эти жеребятам на пару часов, но вместо этого каким-то совершенно непостижимым образом они стали семьёй ей самой. И хотя она почти ничего о них не знала, у неё было ощущение, будто она всю жизнь жила с ними бок о бок в атмосфере, насквозь пропитанной уютом и теплом единорожки Эмпати. Было нечто завораживающее в этой пони, что так душевно заставляла петь свой инструмент, не произнося при этом ни слова, но трогая сердца.

Едва прозвучал последний аккорд чудесной мелодии, как все жеребята, включая даже пегаску, зааплодировали копытцами. Золотистая единорожка как заворожённая смотрела на гитару, но терпеливо ждала, пока белая пегаска закончит завязывать ленту на сплетённой ею косичке, прежде чем обратиться к Эмпати:

— А это очень сложно?

— Нет, совсем не сложно, — ответила она и, склонив голову набок, добавила: — Я могу научить.

Поблагодарив пегаску за причёску, Сансет совершенно неожиданно получила от неё очень тёплые объятия. Она сама не раз подобным образом обнимала мать, но получить их от едва знакомого жеребёнка было всё равно очень приятно. Видимо, мелодия жёлтой единорожки повлияла и на неё тоже.

Присев рядом с Эмпати, она ещё раз внимательно проследила за движением её копыт по струнам, затем попробовала повторить — неуверенно, осторожно и очень медленно, будто пробуя звучание каждой струны на вкус. Не прошло и нескольких минут, как Сансет сумела повторить первый аккорд без ошибок. Жеребята наблюдали за всем этим обучением и уже выстроились в очередь — все они хотели попробовать поиграть на гитаре, и даже малыш-земнопони тянул копытца к струнам, хоть сам даже толком говорить не умел, но старался не отставать от старших.

Идиллию прервал голос другой нянечки — пора идти на ужин. Позабыв об инструменте, жеребята во главе с Эмпати двинулись в столовую. Голодное шествие замыкала Сансет, идущая позади пегаски.

— С этой причёской теперь никто не смотрит на мой шрам, — сказала она, когда они последними выходили из игровой. — Теперь буду причёсываться только так!

— Я рада, что тебе понравилось, — улыбнулась золотистая единорожка. Впервые за эти дни она почувствовала, что сделала что-то полезное, а не облажалась, как обычно.

Она всё ещё находилась в эйфории после того, как подержала в копытах гитару. Обидно, что она встретила этот инструмент при таких печальных событиях в жизни, но если бы не он, то вряд ли нечто подобное позволило бы её душе хоть немного оттаять и расслабиться.

"Надо раздобыть собственную гитару," — подумала Сансет, заходя в столовую.

---

Остаток вечера Сансет, Эмпати и жеребята провели в общей спальне. Уложив спать малыша-земнопони в отдельную небольшую кроватку, жёлтая единорожка присела на свободную кровать и, наигрывая на гитаре тихий успокаивающий мотив, запела жеребятам колыбельную. Полумрак комнаты разгонял лишь яркий клин света из коридора сквозь приоткрытую дверь. Эмпати совсем не смотрела на струны, так легко задевая их копытом, будто всю жизнь только этим и занималась.

Лунный свет проник в окошко,
В жемчуг комнату одев,
Засыпайте, мои крошки,
День забот преодолев.

Пусть вам снится луг цветочный
На кисельных берегах,
Где ручей течёт молочный
И теряется в лесах,

Где крылатые драконы,
Рассекают небеса,
Ветер северный, студёный
Наполняет паруса,

Наш кораблик направляя
Прямо к острову мечты,
И плывут, в волнах ныряя
Полосатые киты.

Золотистая пони, прильнув к краю кровати, с упоением слушала её песню. И хотя она старалась запомнить слова, её саму начало клонить в сон. Сказывалась усталость, скопившаяся за день, и почти бессонную ночь.

Спите сладко, жеребята,
Пусть спокойным будет сон
Тишиною ночь объята,
Помолчу с ней в унисон.

Когда нежный голос Эмпати пропел последнюю строчку, она ещё некоторое время наигрывала мелодию, постепенно делая её всё тише и тише, пока её копыто окончательно не замерло над струнами. Сансет подняла на неё сонные глаза.

— Нам пора, Санни, — прошептала жёлтая единорожка.

Они тихо, стараясь не разбудить жеребят, вышли из спальни, прикрыв за собой дверь, и двинулись по направлению к раздевалке для персонала. Несмотря на сонливость, золотистая пони вновь уловила в мимолётном отвлечённом взгляде Эмпати нечто, напоминающее печаль. Она ступала по коридору так, будто была готова в любой момент развернуться и пойти обратно к детям.

— Кажется, я понимаю, почему ты приходишь сюда, — вполголоса произнесла Сансет.

Жёлтая единорожка напряжённо замерла на пороге раздевалки, будто пойманная с поличным.

— Ты это заметила? — тихо сказала она, не оборачиваясь. Её уши поникли, почти утонув в пышной соломенно-жёлтой гриве. — Так эгоистично, да? — горько усмехнулась она и всё же вошла в комнату. — Только здесь я чувствую себя частью настоящей семьи. И, я надеюсь, что хоть немного ты почувствовала то же самое, что и я.

Эмпати робко взглянула на ученицу.

— Я не думаю, что это эгоистично, — ответила Сансет, проследовав за ней.

— Но ведь я прихожу сюда, чтобы чувствовать себя лучше. Только помогая кому-то, я действительно чувствую себя нужной.

Эта печальная обречённость вновь отразилась на её лице, но на этот раз не спряталась под маской нарочитой жизнерадостности. Невольно единорожке вспомнилась Селестия, и от чего-то больно кольнуло в груди.

— Мне ты тоже по этой причине помогаешь? — тихо спросила она.

Эмпати подняла на неё удивлённые глаза:

— Я... — Она вздохнула, собираясь с мыслями, затем произнесла: — Я бы действительно хотела тебе помочь, если бы это было возможно. Если мой дедушка взял тебя под своё крыло, значит ты действительно в этом очень нуждаешься.

Окончательно развеяв сомнения, Эмпати тепло улыбнулась, совсем как Инки Пэн. Да, оба они были разные — строгий, но добродушный советник; милая и заботливая единорожка, — но их объединяла самоотверженная забота о юной кобылке. Она не являлась им родственницей, но даже сейчас Сансет казалось, что они сделали для неё в несколько раз больше, чем её собственная мать.

— Жаль, что ты не моя мама... — Эти слова невольно вылетели из уст золотистой единорожки, прежде чем она успела осознать, что именно сказала. Но даже осознав, кобылка не попыталась извиниться и взять слова обратно. Она хотела расстегнуть пуговицы своей униформы, но, перенервничав, она потеряла контроль над магическим полем. Эмпати положила копыто ей на плечо.

— Санни... — начала она, и Сансет на мгновение замерла. — Я уверена, у тебя есть чудесная мать, которая тебя очень лю...

— Нет! — прервала её единорожка, дернув пуговицу с такой силой, что сорвала её с рубашки. — Инки Пэн постоянно говорил мне то же самое, но я не вижу этого! — Осознав, что почти перешла на крик, она понизила голос, опустила уши, и потупилась, глядя куда-то себе под копыта. — Я не чувствую, что занимаю хоть какое-то место в её жизни. Такое ощущение, что чем старше я становлюсь, тем больше она отдаляется от меня, словно… — Почему-то в её мозгу всплыла мысль об её настоящем отце. Сансет глубоко вздохнула и добавила: — Словно, я ей кого-то напоминаю.

Эмпати слушала её, прижав второе копыто ко рту, будто ужаснувшись словам ученицы, но в её глазах заблестели слёзы.

— Я... Мне жаль это слышать, Санни, — тихо произнесла она, тщательно подбирая слова, будто боясь лишний раз ранить кобылку. — Я понимаю, каково это. Моя семья распалась из-за подобного недопонимания, а другой семьи у меня уже не будет...

Глядя на то, как заполняются слезами глаза подруги, Сансет, больше не в силах сдержать свою боль, заплакала словно брошенный жеребёнок, уткнувшись лицом в её рубашку. Ей было жаль Эмпати, отца, которому она никак не сможет помочь, и себя, до омерзения бесполезную и ненужную.

Эта минутная слабость, вызванная стрессом последних дней, показалась кобылке бесконечно долгой, прежде чем сквозь пучину отчаяния до неё донёсся голос жёлтой единорожки.

— Мне правда жаль, что всё это обрушилось на тебя в столь юном возрасте, — произнесла она, легонько поглаживая копытом гриву кобылки, и почему-то от этих по-матерински простых прикосновений, Сансет становилось легче на душе.

Когда иссякли слёзы, она отстранилась от Эмпати, рубашка которой теперь сплошь была в мокрых пятнах. Золотистая пони стыдливо посмотрела себе под копыта, куда упала оторванная пуговица. Подобное проявление эмоций казалось ей чем-то из ряда вон выходящим, поэтому Сансет торопливо утёрла глаза и сказала:

— Прости, Эмпати. Обычно я не веду себя вот так... — Её взгляд упал на несчастную рубашку, которую она так и не сняла, и единорожка вновь приступила к переодеванию.

— Всё нормально, Санни, — ответила Эмпати, последовав её примеру. — В конце концов, тебе нужно было хоть кому-то выговориться. — Облачаясь в коричневое пальто, она поправила свою вьющуюся жёлтую гриву и спустя пару секунд молчания добавила: — Извини, что так надолго тебя отвлекла, за тобой уже наверняка пришли.

— Вряд ли моя задержка сильно на что-то повлияет. — Застегнув свой плащ, кобылка надела седельные сумки и тяжело вздохнула. — Была бы моя воля, я бы здесь осталась. Мне кажется, здесь мне самое место.

— Не говори так, Солнышко, — Эмпати вновь обратила на неё карие глаза, и юной ученице на секунду показалось, будто с ней разговаривает вовсе не подруга, а отец. — Я верю, что в твоей жизни всё обязательно наладится. Ты замечательная пони, Сансет, и, когда-нибудь, найдутся те, кто это заметит и оценит.

Её последние слова всё ещё эхом отдавались в голове кобылки, когда она выходила из приюта. Стражник встретил их прямо на пороге, и Эмпати успела перекинуться с ним парой слов, прежде чем они попрощались. Предстоял долгий обратный путь до замка, и Сансет нерешительно поплелась рядом с гвардейцем. Меньше всего ей сейчас хотелось идти туда, где её никто не ждал.

---

Родные покои башни встретили Сансет мрачной темнотой, разрываемой лишь светом растопленного прислугой камина. Она не потрудилась даже как следует раздеться, побросав с себя верхнюю одежду прямо на пол. Едва добравшись до дивана, золотистая пони обессиленно рухнула на него, подставив заледеневшие задние копыта поближе к огню. Какое-то время она пролежала неподвижно, предаваясь невесёлым мыслям. Сейчас единорожке как никогда хотелось, чтобы её хоть кто-то выслушал, обнял и сказал, что всё будет хорошо, несмотря на то, что она всё равно не поверила бы в это.

Сумрачный взгляд Сансет бесцельно блуждал по комнате, пока вдруг не остановился на тумбочке с патефоном. Его золотистый рупор отражал огонь в камине, переливаясь яркими бликами. Внезапно её озарила мысль и она села на диване, левитировав из тумбочки охапку пластинок. Сплошь классическая музыка и немного эквестрийского фольклора — мама всеми силами пыталась привить ей хороший вкус, несмотря на отчаянное сопротивление маленькой кобылки, поэтому патефон был не самой востребованной вещью в её апартаментах. Не найдя ни одной пластинки, где в описании упоминался бы услышанный ею сегодня инструмент, Сансет вытащила пластинку наугад и вставила её в патефон. Музыка, заигравшая из него, неспешным ручьём растеклась по гостиной, ненадолго заполняя образовавшуюся пустоту.

Уже давно пора идти спать, но единорожке совершенно не хотелось. Завтрашний день был не учебным, а потому торопиться было некуда, и до рассвета была ещё куча времени, чтобы подумать.

И пока играла эта печальная и нежная музыка, Сансет думала.

Она думала о том, как несправедлив мир, о своём весьма туманном будущем и об отце. На мгновение у неё даже появилась довольно безумная мысль, что Инки Пэн действительно мог являться её биологическим отцом, но кобылка быстро отбросила её — слишком много фактов указывало на то, что это невозможно. Советник был вдовцом, который наверняка любил свою жену, и ни Селестия, ни он сам не питали каких-либо романтических чувств к друг другу. К тому же, будь он действительно её папой, он бы давно рассказал об этом Сансет, слишком уж он ей доверял.

Но что-то не давало ей так просто отмести эту мысль. Даже если Инки Пэн действительно не был её отцом, он относился к ней слишком трепетно для обычного слуги. Объяснялось ли это его характером или между ними действительно была родственная связь — сложно было сказать наверняка.

Когда Сансет занималась этим вопросом вплотную, она искала в кантерлотских архивах любое упоминание об отношениях Селестии с кем-либо из жеребцов, но во времена перед рождением золотистой пони рядом всегда был только советник. С другой стороны, это легко могло объясняться тем, что принцесса намеренно не позволяла ни одному пони вникать в тонкости её личной жизни, а затем с лёгкостью скрыть имя отца жеребёнка от общественности.

Был и другой вопрос, который очень волновал Сансет. За всё то время, что она провела в школе, никто ни разу не упомянул в её присутствии, что она именно дочь Селестии, а не ученица. Сама единорожка также об этом не заявляла в открытую, но складывалось ощущение, что мать намеренно никому не сообщала об этом, кроме некоторых доверенных пони.

Да, в её жизни определённо слишком много вопросов, на которые до сих пор нет ответа.

Сансет покосилась на торчащий из седельной сумки дневник, что она использовала для связи с принцессой — он оставался всё таким же безучастным к её немой мольбе хотя бы об одном сообщении. Когда Селестия последний раз ей писала? Неделю или две назад?

Непробиваемое упрямство в отношении к любопытству ученицы всё больше раздражало. Простые "Подрастёшь — поймёшь" на кобылку больше не действовали, и мать решила просто игнорировать все неугодные сообщения. Смысл существования дневника вскоре свёлся к формальному общению ученика и учителя, и уже не осталось ни следа тех забавных вечерних бесед незадолго до сна, когда они обсуждали, как прошёл день, и прочие повседневные мелочи, вроде вкуса чая к завтрашнему ужину.

Кобылка тяжело вздохнула и закрыла копытами опухшие глаза. Сколько раз за последние несколько дней она плакала? Сколько ещё раз ей предстоит плакать?

Когда-то очень давно, в детстве, ей приснился странный сон. Она гуляла по саду, и ей показалось, что где-то поблизости находится её отец, но когда она наконец смогла увидеть этого пони, то поняла, что нашла саму себя, и не просто саму себя, а взрослую себя. С необъяснимым волнением её большая копия смотрела на неё и молчала. Но стоило Сансет спросить, кто она такая и что тут делает, как взрослая пони расплакалась и просто обняла её. Этот сон, в отличие от многих других, более интересных, не забылся, но, в то же время, единорожка совершенно не помнила деталей, кроме этой пони, что решила её обнять. Кажется, эта странная взрослая копия определённо о чём-то знала.

Вновь раскинув копыта в разные стороны, Сансет бесцельно уставилась в потолок. Музыка в патефоне заметно замедлилась, растягивая каждый звук словно каплю мёда, но единорожка даже не посмотрела в его сторону. Нужно было всего лишь подкрутить рычажок, но у неё не осталось сил даже на это простое действие. Она лежала и вслушивалась в замедляющуюся мелодию, которая, замирая, становилась всё печальней, будто плача вместо неё.

Она не помнила, сколько так пролежала, и спала ли вообще, когда сквозь тонкие занавески забрезжил туманный рассвет. С рассветом на город неожиданно обрушился дождь, смывая с балкона ещё вчерашнюю корку льда. Пластинка в патефоне давно остановилась, а тлеющий камин уносил с собой остатки тепла, и Сансет встала с дивана, не особо понимая, что происходит. Лишь забытый календарь на стене напомнил ей о приближении весны.

Сквозь шелест дождевых капель единорожка услышала снаружи какой-то шум, и её ухо дёрнулось в сторону двери. В следующий миг в комнату буквально ввалилась мокрая жёлтая пони в коричневом пальто. Её прекрасная грива висела сосульками, раскидывая мокрые капли по всему полу. Она стояла в дверном проёме, не решаясь пройти, а позади столпились несколько стражей.

Сансет в полном недоумении смотрела на внезапную гостью, которой, по идее, здесь быть не должно, пока та, тяжело дыша, приходила в себя после продолжительного бега. Когда их взгляды встретились, юная единорожка вздрогнула. Страшная догадка, что нелёгкой поступью подбиралась к её сердцу, вонзила в него свои когти.

Эмпати открыла рот, чтобы что-то сказать, но так и не смогла ничего произнесли. Её покрасневшие глаза наполнились слезами, и вместо слов она кинулась навстречу впавшей в ступор кобылке. И слыша её надрывный плач, Сансет вновь ощутила подступающие слёзы. Комната перед её взором размылась в блёклое пёстро-серое пятно. Теперь всё разом перестало иметь значение — стража, её комната, и даже Эмпати. Лишь на мгновение пошатнувшись, её прежний мир рухнул, безвозвратно исчез и не оставил после себя ничего. Больше не будет рядом с ней пони, который буквально сам вырастил её, заботился о ней и оберегал как собственного жеребёнка. Не будет этих тёплых встреч после школы и разговоров по душам, крепких отцовских объятий и запаха кофе с корицей. Всё это ушло, и ушло навсегда, и стоило кобылке это в полной мере осознать, как она в голос зарыдала.

---

Несмотря на тёплый весенний день, над Кантерлотом стояла пасмурная погода и моросил прохладный дождь. Порыв ветра скинул с головы Сансет капюшон плаща, но сейчас для неё всё это было не важно. Её взгляд был устремлён прямо перед собой, на мраморную надгробную плиту, на которой красовалась выгравированная кьютимарка чернильного пера, рисующего улыбку. Единорожка давно хотела спросить Инки Пэна, как же выглядит его метка, но никак не ожидала, что впервые увидит её лишь на его могильной плите.

На её плечо опустилось копыто Эмпати, и кобылка легонько вздрогнула, выныривая из своих мыслей.

— Прости, если напугала тебя, — вполголоса сказала жёлтая единорожка. Её вид был гораздо более уставший, чем обычно, а под глазами прочно обосновались мешки. Однако даже несмотря на это, она выглядела довольно опрятно в чёрном платье, украшенном кружевами, и с лентой в тщательно уложенной гриве. — Есть кое-что, что я должна передать тебе от него.

Эмпати левитировала единорожке небольшую картонную коробку. Некоторое время Сансет просто смотрела на неё, то ли не решаясь принять, то ли никак не могла сконцентрировать магию телекинеза. Она сама точно не понимала в чём дело. Складывалось ощущение, что она находится во сне и вот-вот этот кошмар закончится, и она проснётся. Ведь не может быть такого, что всё, что после себя оставил её родной пони, помещается в эту небольшую картонную коробку. Ведь так?

Кобылка зажмурилась и вновь открыла глаза — ни Эмпати, ни коробка не пропали из поля зрения. Протянув копыто, Сансет всё же приняла этот последний подарок.

— Откроешь, как вернёшься до.. в замок, — произнесла единорожка с лёгкой запинкой. Она явно немного нервничала, прежде чем продолжить. — Я... — Собираясь с мыслями, Эмпати тяжело вздохнула. — Мне предложили работу в Мэйнхэттене. После всего, что случилось за последнее время, это будет отличный шанс начать всё с чистого листа...

Сансет в растерянности подняла на неё глаза. Значит ли это, что Эмпати тоже её оставит? Первую в жизни настоящую подругу, которую приобрела при таких трагичных обстоятельствах, она тут же потеряет?

— О звёзды, Санни, — охнула единорожка, взглянув ей в лицо. Видимо она прочитала на нём всю ту боль и печаль, что кобылка не сумела выразить словами. — Ты думаешь, что я бросаю тебя. — Жёлтая пони заключила её в свои объятия, и Сансет почувствовала знакомый сладкий запах её духов. — Нам обоим понадобится время, чтобы прийти в себя. А ты... ты обязательно встретишь пони, которые смогут стать тебе поддержкой. — Она крепче сжала единорожку, будто боялась, что та вот-вот растворится. — Пожалуйста, будь сильной, Санни, и не теряй веру в окружающих. — Эмпати наконец отстранилась и позволила себе ещё раз взглянуть на золотистую единорожку. — Спасибо, что была со мной в это непростое для нас обеих время. Я надеюсь, что это не последняя наша встреча. — Она ободряюще улыбнулась, но на этот раз её улыбка получилась печальной.

— Спасибо, Эмпати, — хрипло произнесла Сансет. Столько всего хотелось сказать и сделать для этой доброй пони, но силы на всё это разом куда-то пропали, и кобылка лишь вымученно улыбнулась.

Пони уходят, и это неизбежно, хочется ей того или нет. Да и кто она такая, чтобы держать их насильно подле себя?

Эмпати сидела с ней рядом и говорила о чём-то ещё, подбадривала, давала советы, но Сансет слушала её вполуха, просто наслаждаясь её присутствием, прежде чем та навсегда покинет её.

---

Передать мисс Сансет Шиммер лично в копыта в случае моей смерти

Привет, Солнышко.
Если тебе передали это письмо, значит меня больше нет.

Я пишу его сильно заранее, и вовсе не потому что я тороплюсь уйти из жизни, нет. Жизнь очень непредсказуема, также как и события, случившиеся сегодня вечером. Сегодня, возвращаясь в замок с шоу Вондерболтов, мы едва не потеряли друг друга. И именно сегодня я многое осознал для себя и понял, насколько сильно привязался к тебе.

Я был с тобой рядом с твоего самого первого появления в замке, и мы стали друг другу непозволительно ближе, чем юная принцесса и старый слуга. Мне мучительно больно представлять, как отразится на тебе моя смерть. Я очень надеюсь, что к тому времени, когда ты прочитаешь это письмо, ты станешь достаточно сильной и смелой, чтобы пережить этот тяжёлый момент и продолжить жить дальше без меня.

Мама наверняка пыталась скрыть от тебя весть о моей смерти, я слишком хорошо её знаю. Пожалуйста, не сердись на неё! Селестия лишь пытается защитить тебя. У неё немного свои представления о заботе, но это вовсе не значит, что она тебя не понимает. Не забывайте друг о друге, о том, как вы важны друг для друга, и о том, что вы одна семья, что бы ни случилось.

Сегодня ты впервые назвала меня папой, и я был не столько ошарашен, сколько рад этому. Я рад, что стал отцом для такой замечательной пони как ты, и до тех пор, пока ты не получишь это письмо, я буду ещё больше стараться заботиться о тебе, чтобы слышать от тебя это слово как можно чаще.

Спасибо тебе за всю твою любовь, что ты дарила одинокому старику-советнику, я тоже тебя очень люблю.

Твой папа, Инки Пэн.

Сансет снова и снова перечитывала это письмо, пытаясь сохранить в памяти каждую строчку, от которых так и веяло привычным теплом. В коробке вместе с письмом оказалась коричневая мантия Инки Пэна, с которой он почти никогда не расставался. Несмотря на то, что Эмпати тщательно постирала её перед тем как передать, мантия до сих пор сохранила те запахи, что кобылка помнила с детства. Она не знала, будет ли когда-нибудь носить её, но абсолютно точно была уверена, что сохранит на память об отце.

Она брела по коридорам замка, зажав в телекинетической магии письмо. Чем больше Сансет смотрела на окружающий её интерьер, тем сильнее ей казалось, что всё вокруг стало как-то меньше. Или это она выросла? Высокие окна, до которых она не могла дотронуться с высоты своего роста копытом, теперь были ей по шею. Ковры, которые казались ей просто широченными, теперь можно было переступить всего в несколько шагов. Когда всё успело так измениться в её родном замке?

Одна из дверей в коридоре скрипнула, и снаружи показалась принцесса Селестия. Взгляд её был затуманен и по-странному печален, кобылка очень редко видела её такой. Закрыв за собой дверь, аликорн наконец заметила её. Её взгляд на мгновение тревожно заметался, но быстро вернул прежнее мрачное спокойствие.

— Сансет, что ты здесь делаешь?

Единорожка остановилась на месте. Она не искала мать. Полностью отдавшись мыслям, она не заметила, как копыта сами привели её в это крыло, где она, полная ностальгии по прошлому, вспоминала моменты своего детства. Сансет будто выпала из реальности, блуждая по закоулкам своего сознания, не обращая внимание даже на стражей. Селестия стояла перед ней совершенно такая же, как и несколько лет назад — статная, гордая и до невозможности далёкая от неё.

— Я хотела поговорить с тобой, — тихо произнесла ученица. Она уже думала над этим разговором, но не ожидала что такая возможность выпадет именно сегодня.

Принцесса отвела глаза и глубоко вздохнула. Она заметно занервничала, хоть и старалась этого не показывать, но получалось у неё неважно.

— Прости меня, Сансет. Я зря скрывала от тебя... всё это, — сбивчиво начала аликорн. — Инки Пэн, он... сегодня ночью... — Она закусила губу, не решаясь произнести то самое слово.

— Мам, я знаю, — раздражённо прервала её единорожка. Меньше всего ей хотелось заново погружаться в эту мрачную меланхолию с бесконечным потоком слёз, из которой её смогло ненадолго вытянуть это письмо. — Пожалуйста, хватит. Я не об этом хотела поговорить.

Между ними воцарилась привычная тишина, полная взаимного недопонимания. Просьба Инки Пэна звучала очень просто на бумаге, но наладить отношения с матерью на деле оказалось гораздо сложнее. Вряд ли нужно было начинать именно так — перебив её на полуслове, даже толком не выслушав, но с другой стороны, принцесса хотела озвучить этот и без того болезненный факт, от которого Сансет ещё не в полной мере сумела отойти.

— Я хотела кое-что тебе сказать. — Она решительно взглянула на мать. — Я больше никогда не буду тебя спрашивать о моём отце. Это твой личный секрет, и ты вправе его хранить столько, сколько посчитаешь нужным. Что касается меня, сегодня я закрыла для себя этот вопрос. — На мгновение обратив внимание на парящее в магическом захвате письмо, единорожка вздохнула и продолжила. — Всё это время моим отцом был для меня Инки Пэн, пусть и не кровным, но самым настоящим. Ни один пони не заботился обо мне больше, чем он, и никто не сможет убедить меня в том, что он был всего лишь слугой, который выполнял свою работу. — Селестия с удивлением смотрела на неё, не решаясь прервать её душевные излияния. — Если последнее время ты избегала меня по этой причине, то теперь в этом нет нужды, — добавила кобылка. — Ты нужна мне.

Полная надежды, она сидела перед принцессой, что обдумывала только что услышанное. И когда вместо очередного укора, она почувствовала, как мать притягивает её к себе крылом, облегчённо выдохнула.

— Прости, что тебе пришлось пройти через всё это, Санни. — Сансет услышала, как голос матери дрогнул от подступающих слёз. — Из-за своего упрямства я сделала всё только хуже.

Прижавшись к принцессе, золотистая единорожка ощутила на спине её мягкие перья. Эти объятия были совсем как когда-то в детстве, но когда они были в последний раз, она никак не могла припомнить. Когда-нибудь и этот момент станет очередным воспоминанием в её памяти, надолго отпечатавшись этим трагическим днём.

Вновь погрузившись в собственные мысли и переживания, кобылка не сразу заметила, что принцесса давно уже ушла, но призрачный запах её безумно дорогих духов ещё витал в воздухе. Говорила ли она что-нибудь? Может, и говорила, но наверняка что-то настолько банальное, что Сансет даже не услышала.

Золотистая единорожка глубоко вздохнула. Слишком наивно с её стороны надеяться на то, что Селестия провела бы с ней весь день, как когда-то давно, несколько лет назад, когда эта надежда не была столь безумна, как сейчас.

---

Королевский сад был залит солнечным светом настолько, что Сансет казалось, будто солнечное светило Селестии спустилось неестественно низко к земле. Золотистые лучи проникали сквозь кроны деревьев, играли солнечными зайчиками на траве и цветах. Единорожка блуждала по саду, созерцая его красоту, уж очень она по нему соскучилась за целую зиму.

Впереди между деревьев мелькнул чей-то силуэт, и кобылка поспешила вперёд. Ей было необыкновенно легко скакать по мягкой траве меж знакомых кустов, где несколько лет подряд она часто гуляла или читала книги в тени старых клёнов.

За очередным поворотом она изумлённо остановилась — впереди спиной к ней стоял Инки Пэн, вглядываясь куда-то вдаль. Солнечный свет блестел в его седой гриве, переливаясь золотом. Поравнявшись с отцом, Сансет поняла, что тот смотрит на ворота сада. Заметив её, он тепло улыбнулся единорожке, и она ощутила как что-то больно кольнуло в груди.

Папа.

Он стоял перед ней совсем такой же как раньше, без единого намёка на недавний недуг. Настоящий. Живой.

И едва она осознала, что смотрит на пони, которого уже нет в живых, как его улыбка сменилась на виноватое выражение. Казалось, он жалел о чём-то, но всё так же продолжал молчать. Молчала и Сансет, просто глядя на Инки Пэна, будто стараясь запомнить напоследок каждую деталь его внешности.

Налетевший порыв ветра взметнул в воздух полы его мантии, и единорог, вновь улыбнувшись, раскинул копыта, приглашая ученицу в свои объятия. Недолго думая, кобылка кинулась к нему, но едва успела обхватить его копытами, как почувствовала, что на них оседает лишь пустая коричневая мантия.

Нет, как же так?

Скрипнули, захлопываясь, садовые ворота, и Сансет резко вздрогнула.

Она лежала на кровати у себя в спальне, мелко дрожа от ночной прохлады. Одеяло сбилось в тугой ком и лежало на краю. Тревога холодной волной захлестнула кобылку, и она подскочила на кровати, беспокойно озираясь по сторонам. Ей показалось, что темнота комнаты сдавила её и намеренно пугала неясными тенями в тусклом свете луны. Сансет зажгла кончик рога и выбежала из комнаты, прочь от жутких теней и тревожных мыслей.

Такое случалось и раньше, и одним из самых распространённых вариантов сбежать от преследовавших её ночных кошмаров всегда была башня Селестии. В этот раз копыта сами привели её к спальне матери, но едва кобылка дёрнула ручку двери, как поняла что комната закрыта.

Сансет стучала в дверь копытами, раз за разом, но ответом ей была лишь тишина и обступившая её темнота. Вконец обессилев от страха и отчаяния, она тихо заплакала, свернувшись калачиком на полу. Лишь тогда единорожка в полной мере осознала, что осталась совсем одна.

---

Сансет замолчала. Её мрачный взгляд упал куда-то в пол. Последнее воспоминание всё ещё эхом отдавалось где-то глубоко в душе, потревоженное этим непростым разговором. Селестия изумлённо слушала, и когда повествование дошло до этого момента, опустила уши.

— Я не знала, как тяжело тебе пришлось в те дни, — наконец произнесла она. — Почему ты никогда не рассказывала мне об этом раньше?

— Я не была уверена, что тебе это было бы интересно, — покачала головой единорожка. — К тому же, неужели всё это не было настолько явно? Я имею в виду, даже в школе отмечали, что я себя странно веду. Как ты могла этого не заметить?

Принцесса виновато опустила глаза.

— То было время, когда всё разом навалилось, и приходилось оперативно решать сразу несколько проблем. — Она допила сок из своего стакана, затем поставила его на столик. — Думаю, я действительно уделяла тебе недостаточно внимания, — тихо произнесла Селестия, глядя на пустой стакан.

— Ага, — ехидно хмыкнула Сансет. — Недостаточно — это ещё слабо сказано. Ты же помнишь, что произошло в том же году?

— К сожалению, частично, — неуверенно отозвалась белый аликорн. — И я не полностью понимаю, что тогда произошло. Полагаю, ты продолжишь с того места, где закончила?

Золотистая пони тяжело вздохнула и ответила:

— Не совсем.