−102° по Цельсию

Глава 0_3: Во все тяжкие

Твою мать, как же болит голова. Она как будто взрывается изнутри из-за невыносимо высокого давления. Возможно это психогенная боль или гипотония. Вески ноют настолько сильно, что мне хочется приложить к ним лёд, хотя в прямоугольной кабинке лифта и так достаточно холодно. Я трогаю правым копытом свой весок, во рту засела мерзкая сухость, хочется пить. Обычно раньше меня это не сильно заботило в дюнах: все бактерии при высоких температурах погибают, оставляя после себя только воду. Только вот здесь нет снега, а у меня сосуда.

Лифт всё так же противно гудит и трясется, поднимаясь всё выше и выше в неизвестное никуда. От этого гула у меня уже начинает распирать в животе – мы едем уже около шести минут. Все молчат, я тоже молчу и лишь краем глаза я вижу, как сомкнувшая свои глаза Астрея пытается перевести дух. Она дышит глубоко, выдыхает тоже, пользуясь резервным дыханием. Юная кобыла, похоже, считает каждую секунду, с который мы поднимаемся в надежде, что в какой-то момент лифт издаст веселенький звук, и он остановиться, а двери перед ней распахнуться. И её мукам был конец

Двери открываются, и меня тут же ослепляет ярким светом солнца, сильно жмурюсь. Слышатся резкий цокот копыт: кажется, Астрея рванулась вперед из адской железной коробки. Я убираю копыто со своих глаз, и передо мной предстаёт картина Колдвиля – безнадежность, нищета и лицемерие. Городок Колдвиль был окружен кольцевидными скалистыми стенами, идущими как цилиндр. Он как бы зажат в каменном свертке. В этих стенах виден слабый свет скромных костров в окнах: даже в них жизнь шла своим медленным и глухим чередом. По улицам, между косыми серыми одноэтажными зданиями шатались всякие проходимцы. Грязные, мрачные, обозленные на ближних и на весь мир пони. Бывало, со всех сторон доносился сухой кашель – здесь тяжело бороться с воспалениями горла, особенно при такой поганой погоде. Большинство окон забиты прогнившими досками и балками, а были дома, где и даже двери. Хозяин такого дома явно не желал принимать гостей.

— Живая?

— Да иди ты…

Астрея стояла у выхода в сторонке и, задрав голову, дышала свежим, чистым леденящим воздухом. Интересно, что она чувствует, когда входит в замкнутые помещения и что рождает её разум?

— Не, серьёзно… идите… я пока постою…

Лайтхаус кинул на неё последний улыбчивый взгляд, потоптался на снегу и пошёл дальше, нежданно для меня прижав к себе.

— Иди вот так, прижимаясь. Тогда к тебе никто не пристанет.

Я, молча прижалась к нему боком и продолжала так идти в глубь заснеженного городка. Он тёплый, как печь, но с виду тленный, как тёмный вечер поздней осени. Я люблю осень за её проливные дожди, но больше осенью ничего меня не радует.

— …А почему ко мне кто-то…

— Молчи.

Сплошь лежал всякий мусор, ободранные грязные листовки и газеты прошлых лет. Ветер выл о грядущей непогоде, возможно даже будет буран. Я видела, как пони с оружием бродят вокруг домов, заглядывая друг другу в окна, будто упиваясь грызущей изнутри завистью. В одном из тесных переулков две кобылы прижимали третью к хлипкой стене, угрожающе замахиваясь копытом перед её лицом.

— Я нормальная! Я нормальная! – еле слышно свистел её голос.

— А чего ж ты тогда здесь делаешь «нормальная»?! Нам наша подруга рассказала все твои вкусы! Зелёненьких любишь, да, сучка?!

Судя по крикам, кобылу сильно избивают. Крик душераздирающий, словно её разрывают на части. У меня подкашивались ноги от гнетущего страха.

— Я же сказал тебе держаться ближе. Если не хочешь попасть на её место – слушайся меня.

— Прости.

Лайтхаус завел меня в один из этих домов, внутри которого всё выглядело как в типичном ломбарде. Здесь было светлее, чем в том ангаре благодаря бледному свету школьных ламп на потолке. С потолка, через щелку между досками, посыпалось что-то красное, похожее на песок, как только деревянная дверь за нами захлопнулась. Из колонок струилась спокойная мирная игра скрипки. Песня меняла свой ритм, переходя на более напрягающую и возвращаясь к плавному течению. Противоречивые чувства всё же не пересиливали интерес. Везде весели прибитые гвоздями к стенам постеры, страницы газет и журналов. Ещё не увидев хозяина в глаза, я уже стала видеть его как ярого фанатика. Листовки залезали друг на друга, перекрывали текст и картинки. Только ему одному известно, зачем нужно так делать. Но сомневаюсь, что ради красоты или саморазвития – нечто за гранью моего понимания. Большая часть комнаты скрывалась за танированым стеклом. Что-то было видно через единое арочное отверстие, кучи всякого барахла начиная с ботинком до велосипедов, но ничего более.

Интересно, какой сумасшедший придумал велосипеды и для чего они вообще нужны? Предусматривалось, что на них должны ездить, только вот как – никто нам не сказал. Не существует инструкции и даже никто не может объяснить откуда они взялись.

Колонки я смогла заметить через маленькое отверстие в стекле, откуда ещё шёл зеленоватый свет. Определенно компьютер, только на чём он работает? Казалось, у владельца этого заведения было всё, но Лайт относился ко всему с презрением.

— Посмотри! – вполголоса подозвала я его, потянув за рукав и указав на красочную журнальную иллюстрацию с озаренным золотистым солнцем маковым полем.

Оно было просто невероятно красивым. Налитые цветом «капари» бутоны алых цветков вселяли в меня желание вдохнуть их запах, но здесь пахло лишь кислым запахом спиртного. Неприятный запах, от которого в горле начинает чесаться. Чересчур серьёзный пегас быстро поставил меня на место:

— Успокойся. Мы сюда не за этим пришли. – сказал он оттолкнув моё копыто.

— Понравилась картинка?

Неожиданный женский голос владелицы застал нас обоих врасплох, вдоволь меня напугав. Единорожка сочетала в себе бежевый и изумрудные цвета, а её сверкающие глаза налиты невинно голубым. Да и сама она выглядела приятно, опрятно, с короткой перистой стрижкой.

— Журнал «Природа». Шестой номер, десятая страница – моя любимая… Тяжело поверить, но этого вида никогда и не существовало… Это картина маслом Чармса Пикчера написанная ещё в пятисотых… Он нарисовал это поле в своём сознании и проработал до мельчайших деталей… Извините, это не продается.

Я была не на шутку удивлена.

— Нам нужно заправиться.

— Могу продать вам бензина. Не мерзнет даже при самых минусовых температурах. Сколько нужно?

— Сотню было бы неплохо. Что в вашем понимании «самых минусовых»?

— Даже при -50… Сомневаюсь, что вам понадобиться больше… — она скрылась за тёмными стеклами и стала шуршать чем-то железным. – Что у вас там есть?

В подобных местах, да и в большинстве частных заведениях этот ритуал обмена назывался легким словом – «фидж». Образованное ничем, придуманное спонтанно. Впрочем, каждый называл это как ему вздумается. Фидж являет собой вид классического обмена вещами, но именно теми вещами, скупкой которой занимается продавец.

— Околит… чистый, без примесей.

Звуки, доносившиеся из за ограждения вдруг прекратились, но десятисекундное молчание тут же нарушилось новым вопросом:

— Сколько там у тебя?

— Не важно. Просто скажи сколько.

Лайтхаус выложил из своего кармана несколько сверкающих голубым светом камушков на стол. Глаза кобылки загорелись при их виде, но я не понимала в чём их ценность. Просто драгоценные камни, налитые неизвестной энергией. Сейчас подобное, наоборот, без надобности, как и разноцветные платья шитые нежным шёлком.

— … Десять грамм.

— Смеешься что ли? Нет уж, дерьма кусок! Два грамма.

Кобыла чуть ли не до крови кусала свою нижнюю губу, всё не отрывая глаз от камней. Она была буквально околдована их волшебной красотой. Это жадность– она хочет больше.

— Почему два!? Давайте сойдёмся хотя бы на половине!

— Три грамма максимум. Не пытайся меня одурачить. Я знаю, что это такое и чего оно стоит. Три грамма – сто литров… Отделять будешь при мне….

Околит… что-то необыкновенное раз уж за него ведется такая интенсивная борьба. Может камни, полученные путем магической отчистки или насыщения? Как известно на теперешний день, эфировые фабрики давно «закрылись» и больше не занимаются обработкой магических кристаллов.

— Четыре грамма…

— Три.

Она не хочет нам уступать, хоть и понимает, что придется. На её лице играла сдавленная алчность, в воздухе веяло сводящим зубы напряжением, от которого любой измерительный прибор уже бы разлетелся на мелкие осколки. Её глаза бегали по нам обоим.

— Давайте так… Вы мне десять граммов… а я вам…

Сбытчица медленно опустила свои копыта куда-то вниз и стала, казалось, что-то оттуда доставать, как вдруг её рог засветился голубым свечением. Лайт заежился при виде окатившей её магической ауры, и как оказалась не зря. Кобыла нежданно искривила своё лицо в гневной гримасе, широко раскрыла свои бешеные глаза и направила прилетевший к ней в копыта двуствольный дробовик. Пегас тоже не стоял на месте и отреагировал быстрее: он незамедлительно приложил свой обрез в сторону арки, прижал его копытом и сильно вдавил деревянную рукоятку правым копытом. Выстрел был шумным. Все заряды из четырех стволов успешно влетели в голову кобылы, разнося её остатки во все стороны. Кусочки мозга, мяса, брызги крови и обломки черепа. Дробь не взорвало её голову до конца: вместо лица оставался лишь раздробленный череп, будто прошедший промышленный пресс. Глаза вдавились глубоко в глазницы, кровь стекала отовсюду, и при всём этом ужасе она ещё осталась живой. Она издала измученный предсмертный хрип, а Лайт тем временем выдернул из её копыт блестящий дробовик, а свой обрез бросил на пол.

Всё произошло очень быстро. Я напугано прижалась к стене около двери выхода, наблюдая за страдающей кобылой, решившей заполучить всё. Окрыленный вытер багряную с лица, вернул камни заляпанные кровью к себе в карман и, спрятав дробовик, потащил меня за собой на улицу. Уже в осознанном состоянии, я удивилась тому, что он ничего не поимел кроме дробовика и жизни той несчастной.

— А как же бензин!?

— К чёрту бензин. Нужно найти Астрею и побыстрее отсюда валить.

Он вытянул меня на холодную стужу, где уже собралось пять-шесть пони заинтересованных в произошедшем. Лайтхаус не желал наживать новых проблем впрочем, как и я:

— Налетайте! Нам ничего не нужно! Там полно всякого хлама!

Это было обыкновенным происшествием в Колдвиле. Разодетые в потрепанную меховую одежду пони тут же кинулись к дверям. Они расталкивали друг друга, злостно бились, бросали в снег и хватались за ноги – лишь бы только завладеть имуществом мёртвой окровавленной сбытчицы, мирно лежащей на полу. Похоже, если бы мы оказались там и не ушли вовремя, то нас тоже сцапали.

— У вас ведь нет топлива…

— Есть у нас немного. Пусть мы лучше будем живы, чем зарезанными «этими».

— …Как ты понял, что она хочет нас убить?

— По поведению… нас этому в гвардии обучали. На самом деле это куда проще, чем кажется.

— Надеюсь, ей было больно не долго…

Каждый отдел мозга отвечает за свой определенный свод функций, который он и выполняет. Первое, что теряет пони при таком попадании – это способность нормально мыслить. Затем всё идёт по глубине попадания: способность говорить, распознавать звуки и чужую речь, чувствовать боль и прикосновения, затем идёт зрение. Но выстрел самодельного обреза вряд ли дошёл и до середины мозга. Он расколол черепную коробку, изуродовал её лицо, но, похоже, корковые отделы не повредились — она чувствовала и слышала всё. Ощущала горящую боль по всему лицу, вдавленное в череп лицо, глаза превратившиеся в кровавую кашу и свою переломанную челюсть.

— Хотя бы оружие нормальное взял… — сказал он вяло.

Я сильно тогда возмутилась его безразличию к чужой смерти.

— Что за долбанная гонка вооружений?

— Ты, наверное, ещё не осознала происходящее, девочка? – он вновь легким движением копыта приказал мне идти рядом. – В этом мире всем на тебя наплевать, если только у тебя нет пушки. Если нету ничего, то с тобой могут сделать всё что угодно. Ты становишься расходным материалом и для тех, у кого есть оружие — ты никто. Если хочешь выжить здесь, тебе придется убивать и убивать часто... Потому что все хотят выжить… и думает они точно так же.

— Я это и так понимаю… но разве это не мирная площадка?..

— Сейчас нигде не может быть мирно… Сколько тебе вообще лет?

— Разве Астрея тебе не говорила?.. Она что-то в бланки записывала, вроде…

— Астрея кобыла со своими странностями, но она очень добрая.

— … И сколько бланков она уже заполнила?

Лайтхаус так и не ответил. Его молчание более чем оправдано и, похоже, правду лучше мне не знать. Астрея хранила бланки как память о прошлых членах «компании».

Внезапно слева послышался скрипящий звук громкоговорителя. Голос был женским, проникновенным, он разносился по всему Колдвилю, эхом отражаясь от стен.

— Раньше все мечтали о идеальном обществе. О мире, где не будет жестокости и нравственных извращений. И теперь, когда даже сами боги отвернулись от всего нашего народа, мы можем всё изменить! Педерасты, психи, социопаты, отбитое от общество отребье. Мы, как истинные дети Аврелии, должны устроить геноцид против этих отбросов общества! Наша планета хочет избавиться от заразы, и мы должны помочь ей! Сегодня отметка уже на минус тридцати шести, а что будет через год!? Вы об этом задумались!? Мы все превратимся в лед, если не примем меры!

Стоящая на площади сиреневого цвета кобыла толкала свои громкие речи на потеху собравшемуся вокруг неё народу. Самое ужасное, что ко всему она приплела религиозную точку зрения и мысль о массовом вымирании ради очищения. Они хотят бороться с общественными расстройствами, но даже не задумываются о своих собственных. Всегда можно найти лучший способ – это едва ли не самый худший, однако, по их мнению, действенный. Верно, он действенный и если они думают, что они что-то смогу изменить, то я глубоко в этом сомневаюсь. Грех – эта часть нашей природы и творят его все пони. Когда угодно, где угодно и кому угодно. Нас всегда привлекало что-то запретное, такое как сладострастие и чревоугодие, но мало кто на это обращал внимание. Теперь все обогащены завистью и желанием выжить, которое часто заходит за рамки идеалов дружбы.

Кхе… «идеалы дружбы»..

— Пошли дальше. – потянул меня Лайт.

Но неожиданно для меня рядом с этой кобылой я увидела слабые фиолетовые огоньки. Они сияли над головой серой кобылы, которую буквально затолкнули к сиреневой фашистке. Я узнала её не сразу и лишь благодаря этим двум фиолетовым лампочкам смогла опознать её.

— Погоди! Там Астри!

— Где?

Мы оба смотрели на происходящие с неимоверным испугом. Сиреневая кобыла прижала Астрею к земле, надавливая своим копытом на шею, из-за чего ей пришлось опуститься в унизительную позу. Лайт сквозь зубы прошипел:

— Сучья тварь…

— Взгляните на «это»! – она злорадно усмехнулась. – Ну как не лучший живой пример!? Это же ходячая груда металлолома, да и к тому же ещё и серая! Как, по вашему мнению, начнём наш геноцид с этого смехотворного порождения чёрной магии, пони!?

Радостный свист и оклики из собравшейся толпы не предвещали нам ничего хорошего. Жизнь подкинула Астрее проблему, и теперь её нужно было как-то решить. Бывший воинственный гвардеец не собирался стоять в стороне и долго думать над планом её вызволения: он побежал с невероятной скоростью, взмахнул крыльями и взмыл над землей.

— Стой здесь! – прокричал он мне.

Пегас быстро, но верно завладел вниманием окружающих. В его копыте показалось что небольшое, тёмное. Он бросил это прямо под ноги сиреневой, и когда та сделала шаг назад, Астрея прыгнула к Хаусу, чтобы он зацепил её. Они взлетели вверх и повернули по направлению ко мне. Для неё сейчас, наверное, Лайт предстал в образе ангела-спасителя, который выдернул её из этого хаоса. Едва кобыла с громкоговорителем смогла понять, что всё-таки произошло, предмет, брошенный Лайтом, взорвался. Взрыв был не большим, казалось её не задело, но сразу после него неизвестное плоское свечение фактически моментально перерубило ноги кобыле, как самое идеально заточенное лезвие. Кровь хлынула с досок на притоптанный копытами снег, а она сама упала на доски и заревела. Крик звенел по всем сторонам, шокированная публика стояла безмолвно и через несколько секунд, после свершившегося, стали безумно стрелять по парящим между зданий товарищам.

— Чего вы все блять стали!? Ловите этих ублюдков!

Когда они успешно приземлились рядом со мной, то жеребец толкнул меня назад и громко воскликнул:

— Беги в лифт! Чего ты стоишь!?

Нас заносило снегом и сильными порывами, но неслись мы словно сам ветер. По телу бешеной чередой носился страх, над головой свистели пролетающие пули, и приближающиеся крики толпы подгоняли нас, будто жгучими кнутами. Мы влетели в лифт как угорелые, да так что я ненароком ударилась боком об стенку. Астрея, когда все забежали внутрь, вдавила кнопку спуска изо всех сил, вытащила своим протезом пистолет из кобуры и направила его на закрывающиеся двери. «Хорошо, что успели и хорошо, что все живые» — лишь крутилось в моей голове и успокаивало нервы.

— Какого черта?! Че ты там вообще делала!?

— Ко мне докопались, я ничего не могла поделать!

В данный момент Астрея совсем позабыла, где находиться и больше волновалась о своей жизни. Она сдавленно выдохнула.

— А… где топливо?

— Нету. Мы не смогли договориться.

— У нас ещё есть немного… Нужно выходить из ангара. Не стоило сюда вообще приезжать… – Астрея вытащила из кармана своей дутой куртки планшет, но когда лифт что-то неожиданно встряхнуло, она выронила его на пол и разбила. – Твою мать!

Лифт стал скрипеть, будто кто-то ходил по нему сверху и прогибал под собой потолок. Пегас тут же схватил свой новенький дробовик, поднял его вверх и приготовился стрелять. Сверху вновь послышался железный скрежет. Кто-то начал выламывать крышу люка и как только она слетела с держателей, я увидела стоящего сверху карего пегаса, который сразу же потянулась ко мне с ножом в крепко сомкнутых от гнева зубах. Выстрел прогремел быстро, я не стала смотреть и опустилась на пол, прикрывая голову копытами. На пол со звоном упал окровавленный нож, а на меня стала капать красная жидкость. Сверху из шахты доносились ещё налаживающиеся друг на друга крики, они приближались и даже пытались стрелять. Пули, сверкая своими красочными искрами, дырявили пол, от чего я всё сильнее прижималась к углу и задыхалась от сдавливающего мои гланды ужаса.

Стрельба длилась около двух минут, и постоянно лифт всё вновь и вновь пошатывался под весом сумасшедших, так яро идущих на свою смерть. Ради чего?

Я рыдала, рыдала из-за бьющихся в моей голове мыслей. Кровь уже целыми струйками стекала с потолка на мою голову и мои копыта, и я не могла перестать дрожать под этим тёплым кровавым «душем». Это не для меня… этот кошмар не для меня…

Лифт уже не на шутку сильно скрипит: он начинает набирать скорость под трупами толкающих его в бездну. Никто из нас не хочет умирать такой смертью: с такой скоростью лифт просто не успеет остановиться, переламывая нам кости и запечатывая в свой капкан из сдавленного металла.

— Винтер! Быстро! Телепортируй нас от сюда в ангар!

— …Чего? – я поняла, чего он хотел от меня сразу, но я не могла просто так сказать, что ничего не выйдет.

— Телопортируй нас куда, мать его, угодно! Мы сейчас превратимся в котлету!

— Я-я не умею!

Он отшатнулся – мои слова прозвучали для него как сильный удар под дых.

— Как же так!?

— Просто, блять не умею!

Интересно, какие мысли сейчас обо мне сложились у Лайтхауса. Наверное, сидя в стремительно падающем лифте, да ещё и придавленном сверху горой трупов только самые отпетые психи держат себя в копытах. Астрея стояла в шоке, даже не в силах хоть что-то предпринять, а Лайт похоже уже придумал наш план спасения. Из его копыта выехал тот самый меч, который я пыталась снять со снегиря в пентхаусе. Клинок напугал Астри, что та даже прижалась к стене, завидев его блеск. Пегас поднял клинок и стал дырявить, раскрывать пол кабинки, как консервную банку. В постепенно расширяющимся отверстии можно было увидеть, как быстро несется навстречу неминуемой смерти лифт, пролетая мимо зажженных ламп и пустых этажей. Когда места становиться достаточно, чтобы туда можно было пролезть, Лайтхаус приказывает:

— Прыгайте!

Первой вылезла из лифта та, кто больше всех их не любил. Она, размахивая своим тёмным хвостом и перебирая копытцами, полетела вниз, заранее подхватившись за Лайтхауса. И тогда я осталась одна в этой железной клетке. Приблизившись к дыре в полу, я увидела дно, которое было совсем недалеко и раскрывающую сомкнутые двери Астрею. Пегас летел обратно ко мне, и лишь это спасало меня от паники.

— Ну же!

Я проскользнула, слегка зацепившись боком об пол прямо на копыта к моему летающему спасению, и кажется, переволновалась при виде приближающейся ловушки, что не совладала со своими переполняющими разум чувствами. Передо мной стояла только эта картинка: она тянулась всё глубже, чернела пока совсем не утянула мне в бездну.

Внезапно я получила мощную пощечину, которая вырвала меня из грёз.

— Поднимайся!

Я ожидала увидеть над собой Лайта, но это оказалась Хайвэй. Я бы узнала, что это она, однако после такой горячей оплеухи тяжело почувствовать её холод. Теперь я была в нашем вагоне на колёсах, который судя по тряске, ехал довольно быстро, будто от кого-то пытаясь скрыться. Хави не зациклилась на мне. Она тут же подскочила с места и направилась по коридору в одну из комнат и, вернувшись, бросила мне в копыта тяжелый револьвер. Решительная, отважная, желающая чтобы я поднялась и продолжила бороться за наши жизни. Чем-то она меня вдохновляла, как гордо поднятый в нашу честь гобелен.

— Они едут за нами! Поднимай свою задницу с места!

В левой стороне коридора слышались снова повторяющиеся хлопки стрельбы. Я поднялась, и еле удерживая пистолет от слабости в своих зубах, побежала по дрожащему ковру к остальным. Астрея высунулась из окна и отстреливалась своим пистолетом от, скачущих по снежным дюнам на полуразбитых снегоходах, обозленных фашистов. Никогда не видела её такой. Её задние копыта превратились в некое подобие крюков, которыми она держалась, чтобы не упасть назад. Но вот одна из пуль влетела прямо ей в бок и та, соскользнув с разбитой рамы, рухнула на пол, перекрашивая синий в противоположный ему цвет. Она невольно простонала от боли и поднялась на своих не успевших изменить свою форму копытах. Астрея была похожа на персонажа какого-нибудь фантастического фильма или видео игры. Она повернулась пробитым боком вверх, из которого хлестала кровь и попыталась прижать рану. Раненная увидела меня и вместо того, чтобы попросить меня о помощи, прокатила к моим ногам по полу тёмную штуковину.

Это была та самая граната, которая отсекла ноги той фашистке. Я сразу поняла, что нужно делать и молча, подхватила гранату силой своей еле проснувшейся магии. Задергав её во все стороны я не могла запустить механизм в опаске, что на самом деле его и не нужно запускать и сейчас он разрежет мне голову. Меня окатила холодной струей паники, я дергала за все, что могло походить на подобие чеки. Я покрутила иглистую штуку, чем-то отдаленно напоминающую маленький фонарик и бросила его в разбитое окно.

Взрыв прозвучал почти незамедлительно, и когда я выглянула из окна, предварительно вытащив изо рта обслюнявленный револьвер, я увидела, как кобыла на снегоходе смотрит на меня с широко раскрытыми глазами. Она смотрела мёртво и позже я поняла, почему именно так: снегоход начал расходиться на две половины, а вместе с ним и кобыла. Она развалилась на две симметричные части, раскрывая мозг и всё её туловище, и свалилась в поднимающийся под лыжами снег. Она выглядела как картинка «пони в разрезе», только эта была реальной живой кобылой. Ужас…

Ещё одна кобыла с криком полным ненависти стала стрелять в меня. Я быстро слезла обратно на ковер. Лайтхаус и Хайвэй были на втором этаже и отстреливались оттуда, а раненая Астрея всё ещё лежала рядом со мной и нервно сопела. Я потянулась к ней, чтобы помочь, но вдруг она меня оттолкнула от себя.

— Беги в конец! Защити мелкую!

Я понеслась по её приказу к самой последней комнате и, залетев туда, захлопнула за собой дверь. Мне тоже было страшно за жеребенка, тем более во время такой перестрелки. В купе было темно… нет, здесь вообще ничего не было видно. Кругом насущная темнота. Даже не было окон, стояла глухая гробовая тишина.

— Здесь есть кто-нибудь? – с дрожащим страхом произношу я.

У меня образовался сухой ком в горле. Я всегда боялась темноты, или лучше сказать то, что она скрывает за собой. В такие моменты я представляю сразу тысячи невообразимых монстров, готовы прямо сейчас схватить меня за ногу и утащить под кровать или же обглодать прямо на месте. Зачем я спросила? Я ведь и так знаю, что она где-то здесь.

— М-малышка?

Неаккуратно делая несколько шагов по косой и пытаясь нащупать что-нибудь твердое, я ударяясь обо что-то своим коленом, и падаю на скрипучую кровать. Сильная боль, но она всё равно не пересилит страх во мне.

— Пожалуйста, скажи, что ты здесь…

Кругом тишина и я понимаю, что загнала сама себя в ловушку. От мрачных иллюзий в сплошной темноте несёт холодом. «Где же она? Где?» — безустанно повторяю я в своей голове и пытаюсь держать себя под контролем. Я знаю, что мне нужно поискать выключатель или что-то по подобию его, но я не могу встать с угла кровати; страх прижимает меня и не дает мне подняться. Не могу заставить себя сделать хоть что-то, мне хочется, чтобы кто-то спас меня и я, наконец, смогла увидеть свет снова. Но ничего не происходит… везде до сих пор пугающая, и рождающая в моём уме ужасные мысли, темнота. Начинаю плакать, раскатывать свои ползущие по щекам слёзы не в силах даже подойти к двери… Я в ловушке… Я в ловушке… Все чувства притупляет бешеный стук и боль в моём сердце. Кажется, оно сейчас разорвется…

Внезапно комнату охватывает тёплый свет. Он включился будто сам по себе, спасая меня от ужаса, скребущего мою душу изнутри. Сама от себя не ожидая, я слезно благодарю, сама не зная кого. Что-то невидимое или придуманное.

— Спасибо… спасибо… — говорю я дважды и пытаюсь успокоиться.

Я чувствую, как кто-то смотрит на меня за спиной. Это предчувствие легко с чем-то спутать, но я определенно знала, что кто-то там есть. Я обернулась и увидела маленького жеребенка салатового цвета. Не-не… лаймовый цвет. Маленькая кобылка была светлого, экзотического лаймового. Она внимательно смотрела на меня своими светло-фиолетовыми глазками и похоже даже не понимала, почему я села на кровать и начала рыдать в темноте. Она, как и ожидалось, не говорила со мной. Нет, не потому что была напугана... если сифилис проник в горло, то со временем, если будет слишком поздно, то можно лишиться голоса. Вероятно это не малая боль.

— Привет…

Мой голос звучит для неё почти безразлично на фоне отдаленных звуков стрельбы и шума вагона. Не хочу её пугать ещё больше… Мне нужно, чтобы она поверила мне и доверилась.

— Ты, наверное, меня испугалась?.. – улыбнувшись, спросила я. — Видишь, какая ирония? А я испугалась тебя. Друг друга напугали.

Я заметила, как жеребенок пытается спрятать свою милую улыбку и выровнять свои губы, но у неё ничего не получалось.

— Я тут от Лайтхауса и Астреии. Меня попросили за тобой последить. Ты ведь мне доверяешь?

Она кивает мне, но неуверенно. Всё же думаю ей сейчас очень страшно.

— Не бойся… подойди ко мне… Посидишь вместе со мной, пока всё закончится, хорошо?

Это прозвучало слишком опасно. Жеребенок сделала один медленный шажок ко мне, но затем остановилась, вглядываясь мне в глаза. Боги, какая же она забитая в себе. Наверное тот случай сильно её ранил.

— Если хочешь, я могу тебя не трогать. Просто сядь рядом со мной. Я хочу знать, что ты будешь в безопасности.

Мои слова помогают ей сделать ещё несколько верных шагов и затем, когда она залезла на кровать, та почему-то полезла ко мне со своими объятьями. Я приподняла свои копыта и только потом слегка прижала малышку к себе, под бок, счастливо улыбаясь. Она очень милая, тёплая, что меня тянет к ней, как своей маленькой сестричке. От её прикосновений моя душа согревается, а все невзгоды проходят мимо.

— Всё в порядке?

Внезапно она вопросительно поднимает на меня свои прелестные глазки и вытягивает своё окровавленное копыто. Я пугаюсь, но осматривая её не нахожу ни единых следов повреждений, даже ушибов и только потом понимаю, что это не её кровь. Прыгая с лифта я, похоже, сильно поранила свой бок об железные обломки. Странно, ведь я совсем не чувствовала боли.

— Со мной всё хорошо… не волнуйся за меня.

Постепенно вагон начинает останавливаться, заставляя меня покинуть комнату. Только я толкаю дверь от себя, как кто-то помогает мне её открыть. Лайтхаус бросая на меня свой взъерошенный взгляд, толкнул меня в сторону и побежал за маленькой, крича мне в след:

— Живо из вагона! Открывай дверь!

Я открыла массивную железную дверь и помогла Астрее спуститься по лестнице вниз, а затем уступила проход для Лайта с напуганным жеребенком на плечах.

— А как же Хайвэй?!

— Она останется! Идём!

Звучит какой-то режущий уши грохот. Это выстрелы, но они звучат беспрерывно, будто сейчас идёт напряженный штурм. Ещё пару мгновений и мы перебегаем короткую дистанцию и скрываемся за снежным гребнем. Выглянув из за холма, я увидела, как Хайвэй яростно стреляет по бегающим из стороны в сторону пони из ручного пулемета. Она поливала их стальным огнем, разнося всё и вся на куски. Обстреливала машины, за которыми прятались погонщики. Несколько машин взорвались с тёмными клубами дыма, которые тут же поглотил холод. Но внезапно её пулемет как будто то заклинило, и стрельба прекратилась. Я затаила дыхание… всё будто на мгновение замерло…

И в этот момент прозвучала следующая очередь – теперь уже не из её оружия. Бандиты буквально расстреляли её на месте. Хави выронила свой пулемет и замертво рухнула с вагона на холодный снег. Я всхлипнула ещё до того, как пули коснулись её тела. Тяжело смотреть на её лишенное и намека на жизнь тело, изуродованное глубокими дырами. Крови не было… только глухая смерть. Какими же нужно быть подонками, чтобы так слепо идти на поводу у возомнившей себя пророком фашистки? Глаза начинают болеть от новых слёз, но я ведь не была даже с ней толком знакома. С моего языка срывается лишь отрицание:

— Нет!

— Пригнись! — шепнул мне жеребец и вдавил меня мордой в снег.

Мои попытки поднять голову не увенчались успехом. С боку доносился детский плач, который вскоре по велению Лайта тоже прекратился. Он поступил правильно, может и грубо, но правильно. Не могла даже подумать о том, что я могу выдать нас всех и следующими застреленными станем мы сами. Я чувствовала, что начинаю задыхаться и стала толкать жеребца. Я вырвалась и покатилась вниз к Астрее, которая сжимала свой бок и мучилась от, причиняющей ей нестерпимую боль, раны.

— Что там?.. Почему больше не стреляют? – спросила меня она, взглянув на меня с надеждой.

Мне не зачем было врать ей… она бы всё равно всё узнала.

— Она мертва... Хави… мертва…

На её лице полном безнадежности и отчаянья застыла скорбь, сменившаяся слезным унынием.

— Блять… блять… гребаные уёбки… — Астрея пустилась в плач. — Они за это заплатят… мерзавцы…

Я до сих пор не могла поверить в смерть Хави, но и в то, что нам нужно было сидеть на одном месте, сложа копыта, я тоже не верила. Теперь нужно было думать о себе и о том, как нам теперь выжить. Куда идти и чего ожидать.