−102° по Цельсию

Глава 0_1: Цепь неудач

Помощь в пунктуации приветствуется :)

Лютая вьюга всё продолжала завывать из-за мощных порывов ветра, будто пытаясь сбить меня с ног на обжигающий снег. Она залазила под капюшон моей зимней куртки, окропляла лицо морозом, пронизывающим каждую клетку в теле. А тем временем солнце, которое спускала свои тусклые мёртвые лучи на белые глади бесконечных снежных дюн, отражалось прямо в мои, налитые болью и усталостью, глаза. Далеко на горизонте, за бледными тучами слышался непонятный гром, словно там буйствовали раскаты молний.

Я никогда не любила покидать свои временные логовища, выполняя длительные переходы через морозные пустоши в поисках новых подходящих жилищ и источников еды. Эти скитания меня сильно уматывали, от них мёрзли конечности, и постоянно нависала дикая апатия, обреченность. Но не это являлось моими антимотиватарами, а кое-какие другие неприятности, преследующие меня всегда, когда я снова ступала на снег.

Что-то… что-то двигается под дюнами…

Что-то огромное, невообразимых размеров и невероятной силы. Где бы я ни была, в какой части ледяного шара, я всегда чувствую «это» под собой. Как будто огромный червь, роющий подомной свои многокилометровые шахты. Он везде, он преследует меня, но не только он один.

Меня можно считать слишком фобичной, но я всячески пытаюсь не думать об этом. Смотрю на солнце, придерживая капюшон от сильного бурана, наблюдаю за тем, как красиво белый песочек планирует на воздухе над снежными горками, как раньше планировали на высоких волнах прошлого моря сёрферы. Теперь море оставалось только лишь в памяти и нигде более, а о когда-то греющем солнце можно было и вовсе забыть.

Многие были в остолбеняющим шоке перед началом нового ледникового периода. Его резкое и неожиданное наступление не предвещал никто. Замерзли океаны, погибли все растения и животные не теневого происхождения. Сейчас нет никакой власти, потому что вся власть, страны и законы уже давно похоронены под толстым десятилетним слоем снега и льда. Всего-то за какие-то десять лет всю планету охватили бураны и резкие похолодания, которые и привели к страшному катаклизму.

Никто не мог найти этому хоть какое-то объяснение, и я сама за эти долгих десять лет не смогла что-то понять. Часто из разговоров я слышала, как говорят про полюсы, где температура достигает минус 120 градусов, что наводит на спорные мысли.

Еще, будучи шестилетним жеребёнком, я в последний раз видела зелёные деревья, клумбы залитые цветами радуги цветы, яркую, приятного цвета травку, с которой так любило раньше играться тёплое, любящее солнце. Сегодня мне уже семнадцать лет и я стала достаточно самостоятельной и готовой понять великую правду жизни – всё хорошее имеет привычку заканчиваться. И теперь у меня не осталось и малейших мыслей о том, что после конца хорошего, должно быть новое начало.

Восемь лет за мной следили и ухаживали мои ныне покойные родители, они научили меня многому и никогда не тащили в мой «чердак» всякое барахло. Я знала два иностранных языка, частично разбиралась в психологии и медицине, выучила механизмы многих видов оружия и научилась выживать в этом холодном, безразличном к нам мире. Аврелию уже тяжело было назвать лучезарной. Для всех она давно носит имя «мёртвой» Аврелии.

Все припасы имеют привычку заканчивается, и когда они закончатся, в ход пойдёт любой материал, который можно переваривать, даже собственные ноги, губы, половые органы. Аутофагия — это ещё не самое мерзкое, характеризующее нынешний рацион отчаявшихся пони. Есть пони и с более пугающими пристрастиями, желаниями, странностями.

Моё дыхание продолжает становиться всё тяжелее и тяжелее, ощущая подступающую к горлу нагрузку, которая сдавливает мои гланды. Но вот моему взору открылся вид на четырёхэтажное здание прямо посреди ровного заснеженного пустыря. При более детальном рассмотрении через бинокль я убедилась, что это на самом деле не дом, а высотный небоскреб, на верхушке которого расположен четырёхэтажный пентхаус. Он проживал не лучшие свои времена: были выбиты большие стекла в главном просторном зале, внутри виднелись тонкие слои снега и относительно разломанная лестница. Помещение разграблено, а значит, что там уже кто-то до меня побывал и факт, что ещё и не уходил.

Я всегда должна быть немного параноиком, чтобы выжить в такой экстремальной среде. Для начала я хотела осмотреть, что ещё за красный флажок был рядом с пентахусом ступенчатой формы. Скажем, именно такой дом был несколько слаб перед непогодой, однако если посмотреть на самых верхних «ступенях» можно было увидеть, что стекла там непобиты. Значит, кто-то помог окнам на первых более просторных этажах разбиться.

Сам флажок был привязан к длинной арматуре, развевался на ветру, как маленький сгусток красного пламени. Меня всегда привлекали яркие цвета, в особенности из-за того, что в белом поле их легко спутать с цветами чьей-нибудь гривой и шерсткой. Как я уже говорила: «быть параноиком — залог выживания».

Чувствуя в своих копытах ужасную усталость, мне уже было всё равно, где я могла передохнуть после многочасового скитания по ледяной пустоши. Но я должна была проверить всё заранее и только потом направиться внутрь дома.

Я вытащила из кармана датчик металла, чтобы удостовериться, что красный флаг не указывает на расстилающееся минное поле. Этот самый датчик на самом деле просто усовершенствованный металлоискатель, который охватывает большие зоны. Если запищало – значит под снегом определенно что-то есть. Если же нет, и прибор не выдает никакой информации, то можно либо сомневаться в самом приборе, либо позволить себе отбросить тугие мысли и пойти дальше. Но в данном случае работает поговорка: «доверяй, но проверяй». Я не могу быть на все сто уверена в том, что мой путь действительно безопасен. Поэтому, даже сейчас, я, делая аккуратные и отрывистые шаги, приближалась к красной тряпке, привязанной к металлической арматуре.

Моя кровь обогащается холодящим адреналином, который заставляет протрезветь даже совсем убитых алкоголиков. Да, мне было страшно за свою жизнь, было страшно делать даже один малейший шаг вперед, но я старалась перебороть себя. Перебороть свои природные инстинкты. К моему счастью здесь не было минного поля; я прошла абсолютно целой и невредимой. Наверняка никто не сможет понять того чувства, когда ты счастлива, что все твои копыта на месте, а голова на плечах.

К арматуре, помимо самого самодельного флага была привязана, покрытая ледышками и блестящей на солнце коркой льда, веревка. Довольно хорошая и надёжная веревка, но на всякий случай я не стала её срезать и наматывать для себя. Её второго конца не было видно: трос спускался под снег, и уходил куда-то глубже. Однако я не собиралась отступать – боги наделили меня верхом любопытства, и я хотела посмотреть, насколько глубоко он идёт. Из его вполне можно было смастерить хорошую кошку, чтобы взбираться на высокие подъёмы и уступы. Я тогда ещё даже и не представляла, к чему она меня приведёт.

Разгребая, слой снега своими укутанными теплой тканью копытами, а не своей магией, которая была просто ущербством, я начала видеть чью-то закопанную одежду.

---

Я всегда боялась это признавать… Боялась признать, что на самом деле я, наверное, самый бездарный ученик из своего класса. Никто не учил зажигательное заклинание так же долго, как и я. Удивительно, что я оказалась единственным единорог в своей семье, но если бы магией владела моя мать, то она бы определенно переплюнула всех моих одноклассников. Хах, странно… она ведь лично сама пыталась учить меня новым заклинаниям и была очень терпима к моим повторяющимся неудачам. Благодаря ней, я выучила немало полезных способностей, даже которых мы не изучали в обычной школе. Я была очень признательна и до этого самого момента остаюсь верна ей.

---

Но постепенно раскапывая эту куртку, я начала понимать, что я очищаю от снега не просто одежду. Это была замороженная в холоде кобылка, которую привязали веревкой и похоронили под белой гладью. Я сильно испугалась, когда увидела её изувеченное, застывшее в вечной эмоции, посиневшее лицо. Её бледно-розовые глаза до сих пор были широко раскрыты и смотрели вверх, а на её желтой щеке лезвием вырезано число «6». Красная надпись еле заметна, но она точно сделана с какой-то целью.

Тело кобылки перемотано этой самой веревкой, но она этим не заканчивалось: канат шёл дальше под снег по направлению вперед от кобылы и тогда я уже почти всё осознала.

Если бы кто-то хотел захоронить своих врагов, то он бы точно не ставил флажок, чтобы запомнить место, где его враг лежит. И тогда у меня на уме была только одна мысль – каннибалы. Они оставили своих жертв под снегом, чтобы положить их, таким образом, в «морозилку», а затем, когда еда начнёт кончаться, выкопают следующую пони, отогреют и сожрут.

Я уже видела нечто подобное, и определенно знала, чего я могла ожидать от «уютного» пентхауса по среди зимней пустыни. Мне стоило быть настороже.

— Да сохранят вас Четверо и Великий дракон… — прошептала я про себя и стала закапывать жертву жестоких психов.

Отец научил меня уважать покойников, но всегда прививал мне ненависть к таким сумасшедшим, которые к концу света совсем потеряли моральные принципы. Эти животные недостойны и малейшего уважения, а в особенности хорошего отношения. Их всегда нужно опасаться, ведь они совершенно непредсказуемы. Но не сами нравоучения моего папы заставили меня получить именно такое мнение, а одна тяжелая и до сих пор терзающая меня история тоже связанная с моей семьёй.

Я никогда не славилась значительной храбростью, поэтому предпочитала находить и избавляться от проблем на расстоянии с помощью своей собственной винтовкой. Не мало пони относятся к тёмной энергетике довольно скептически, но я считаю кристаллы полезными и практичными, не смотря на их вредное излучение. Например: «Валькирия» только на нём и работает.

Нет. Нужно подойти поближе и по возможности пробраться внутрь незаметно. Мне не нужны лишние неприятности. Их у меня и так хватает.

Оказавшись у самой стены, я смогла вскарабкаться наверх по архитектурному орнаменту в виде ветвящихся роз. Я осторожно перебирала копыта по шипам каменных цветков, хваталась за хлипкие бутоны и подпрыгивала выше к уступу. Мои копыта были уже за углом, я изо всех сил потянулась выше и поглядела, есть ли кто-нибудь рядом. Две извилистые лестницы на второй этаж, пустые балконы, огражденные металлическими заборчиками, и одинокий серый столик посреди зала – ничего мистического или опасного не предстало моему неуверенному взору. Я поднялась за уступ и немного передохнула, а затем тихо пошагала к правой лестнице. От правой стороны обычно легче целиться в критическом случае. Но пока я не собиралась поднимать шум, лучше решить все дела по-тихому или, если получиться, по мирному.

— Ну и блять сколько она там будет замок этот ковырять?! – вдруг по металлу перил понеслась вибрация.

Я быстро прошмыгнула под ступеньки, чтобы спрятаться и притаилась.

— Да хер его знает! – ответил грубый голос жеребца из другой комнаты на втором этаже.– Я уже задолбался на морозе стоять, да ногами дрожать! Пусть эта гандонина уже, наконец, справиться с долбаным замком!

В следующую секунду я увидела, как с центрального балкона в зал планирует оранжевая пегаска. Она спланировала изящно, как золотой кленовый лист, но я не собиралась на этом зацикливать внимание. В её передних копытах блистал тёмный, потрепанный автомат – СУ-67 полностью автоматический. Очень бы не хотелось попасть под пули такого: они способны разорвать на куски того несчастного, кто попробовал стать на путь СУ «Расчленителя».

На левом боку её головы, из под жёлтых волос, вылазил металлический протез. Острый прямоугольник, похоже на «Анвил Индастриз» со светящейся голубым светом лампочкой посередине. Наверное, протез датчик, который улавливает волны или же звук. Чудо нейроинженерии. Она явно и не задумывалась о его цене, а если и думала, то обязательно отрезала его сама. Жаль, что у меня сейчас нет набора для извлечения нервов — так бы он был не поврежден.

Когда та оказалась у самого края и куда-то пристально посмотрела, то неожиданно она замешкала. Это был не добрый знак. Вдруг она повернулась и стала нервно оглядываться, в поисках меня. Она ведь меня не слышала – как?

Я взяла свою винтовку и немедленно направила на неё. Её левое ушко тут же дернулось, и теперь я была точно уверена — она знает, что я здесь. Мой выстрел свистом прозвучал без каких-либо предупреждений. Поток тёмной энергии моментально влетел в её весок, оторвав его полностью. Короткая вспышка и с её головы начинает литься кровь. Выронив из копыт СУ на тонкий слой снега, впитывающий красную жидкость, и, опустившись на все четыре ноги, она растерянно прижимала остатки головы левым копытом. Она двигалась назад к обрыву, а затем, оступилась и полетела в пропасть. Без крика, без возгласов, только издавая сдавленный предсмертный хрип.

— Твою мать… — озлобленная, я ударила копытом по разодранной стене.

Тот «снегирь» видела мои следы, но не знала, где я нахожусь. Возможно, она бы меня и не смогла найти, если бы я хорошо притаилась, но я перепуганная скорой расправой выстрелила в неё первой и теперь она лежит на снегу у самого входа. Проклятье, ни протеза, ни кобылы. Хорошо, что, похоже, никто даже не заметил свиста выстрела, перепутав его со свистом вьюги, однако в ледяной пустыне есть свои «мухи». Наплевать на СУ, я заберу его потом: пока он для меня бесполезен.

Я медленно стала поднимать по загнутым ступенькам лестницы, вслушивалась в каждый шорох и хруст, чувствуя опасность, приставленную у самого горла. На втором этаже никого не было; я с облегчением выдохнула и немного успокоилась, но виду не подала. Возможно, они прячутся в комнатах или ждут, пока я зайду за угол, и там размажут мне голову. Я приблизилась к одной из комнат и осторожно просунула в щелку винтовку, но никого внутри не было. Это похоже одна из комнат бандитов: грязный матрас, куча всякого электронного барахла у ржавой батареи, полупустая бутылка яблочного дурмана, разбавленного спиртом и стоящая на подоконнике полная пепельница. Но лишь одна деталь заставила мою кровь резко похолодеть – недокуренная брошенная сигарета в пепельнице. От неё к потолку воздымался тихий тонкий дымок, как бы тянущийся вверх к сокрытым небесам. Это говорило о том, что сигарету кто-то ещё не докурил.

Повернув за угол и посмотрев за шкаф, меня резко отдёрнуло, когда этот кто-то ударил по дулу винтовки. Синий жеребец буквально выбил винтовку из моей ауры и ударил мне по лицу, от чего я тут же рухнула на пол. Боль была сильной, по моей щеке почти тут же поползла кровь. Но вот, когда я думала, что обречена, он вдруг становиться надомной, прижимает копытом к полу и с усмешкой говорит:

— А ты миленькая… симпатичная. Не желаешь «немного» согреться?

— Отвали от меня, уебок! – взревела я, вцепившись в его ногу. – Не смей меня трогать!

— От ведь сучка… ненавижу трахать трупы… Но похоже по другому мы с тобой не сойдёмся…

Я начала пятиться и ползти назад, пытаясь изо всех сил спасти свою жизнь. Он смотрел на меня со злобной улыбкой, нанизывая на штыки страха. Какой же он урод: с множеством глубоких шрамов на лице, крепкий. С таким при обычных обстоятельствах я бы никогда не справилась.

— Не будь дурой! Повернись ко мне своим прелестным задком, и я тебе покажу страну чудес! – сказал он в наигранном тоне. — Тебе понравится! Вот увидишь!

— Мудак! Не подходи ко мне!

Снегирь дико рассмеялся и сделал несколько шагов в мою сторону. Вдруг он выступил своё правое копыто вперед и угрюмо произнес:

— Жаль, что тебя придется убить… я люблю, когда извиваются.

И вот, когда моей жизни оставалось совсем немного, а от волнение мне стало становиться жарко, неожиданно из его копыта вылез металлический острый клинок, вонзившийся ему прямо в предплечье. Кровь брызнула мне прямо на лицо. Тот сначала не понял, что только что произошло, но осознав ситуацию, заполнил весь пентхаус своим животным больным криком. В этот момент я решила действовать.

Я магией вытащила складной нож из кармана своей крутки, набросилась на жеребца и вдавила нож в его шею. Маньяк схватила меня за заднюю ногу, но я устояла и выдернула нож за рукоять зубами и снова его вонзила. Брызги, реки крови стекали на пол. Я продолжала держать нож в его горле, пока тот не отпустил мою ногу. Жеребец в последний раз рвано всхлипнул, завалился на землю и дернулся в предсмертной конвульсии.

Наконец он мёртв. Я выплюнула кровь и вытерла свой рот, упиваясь сильной, тяжелой отдышкой. Для меня опасно тяжело совершать и небольшие физические нагрузки: сердце сильно колит, начинаю жадно глотать воздух, а по телу бегает бешеный пульс. Сейчас всё пройдёт… Всё пройдёт…

Только я присела на матрас спиной к стене, как из зала послышались громкие возгласы, звуки выстрелов и крики:

— Трупоеды! Трупоеды здесь!

Вот ведь напасть… что за невезучий день.

Мне стоило подумать об этом раньше, эти твари чуют гниющие трупы за многие мили. Жуткие, мерзки, отвратительные чудовища, которые даже не чувствуют ни холода, ни страха. Они чувствуют себя в дюнах как рыбы в воде. Я не собиралась ждать, пока зверью доберется и до меня. И вот крики снегирей сменились диким животным рёвом. В моей защите были пробелы, о которых я должна была думать сразу. Темная энергетика не берет своих порождений, а значит мне нужно другое оружие, которого у меня не было.

Я ждала, пока закончатся эти крики, и только потом приоткрыла дверь, чтобы выглянуть наружу. Активная борьба шла на нижнем этаже, где гремело оружие, во все стороны лилась кровь и летели чьи-то конечности. Три трупоеда и четыре снегиря и обе стороны хотели уничтожить друг друга. Звери бы на самом деле не напали бы на бандитов, если они только не начали стрельбу. Их не интересуют живые существа.

Трупоеды яростно разрывали оставшихся бедолаг. Девушка, стоящая на лестнице с трёхствольным дробовиком успела выстрелить в грудь одного из них дважды, но второе чудовище стащило её с лестницы и стало обгладывать. Она жутко кричала от ужасных страданий, рыдала, молила Четверых о спасении. Последняя оставшееся из снегирей, тринадцатилетняя кобылка, набросилась на шестиногое лысое существо с энергопилой. С ревом зубчики пилы впились в шею твари, перепиливая кости, перерезая каналы, прогрызаясь глубже и глубже. Лишившись головы, трупоед потерял зрение во время бессмысленной ходьбы остановился, после столкновения со стеной, с которой он стал опускаться. Распилом шеи он размазал по стене свою отвратительную тёмную кровь, словно рисуя длинную полосу. Молодая и смелая кобылка поступила очень героично, но, к сожалению, её подруга не пережила эту бойню.

Теперь она лежала на плитке грубо перегрызанная пополам. Можно было увидеть как из переломленных костей и мяса вылезли её внутренний пищевой тракт: кишки, печень, железа, желудок. На это было невозможно смотреть без слёз. Выживший жеребенок была настолько шокирована произошедшим, что до сих пор отказывалась верить, что та погибла. Она прилегла рядом с ней и крепко обняла, пуская свои слёзы ей на плечо. Моё сердце пронизывали бесконечные иглы боли, сжимали его, прессовали в винтовом прессе.

Третий трупоед остался на снегах. Он уже жадно отрывал и глотал куски мяса с тела оранжевой кобылы, не обращая внимания на это сражение. У него свой пир, который он собирался довести до конца, если бы из неоткуда в него не влетела боевая ракета. Снаряд буквально разорвал тёмную тварь на части. Далее было ясно, что стрелял боевой «гробовщик» — парящий большой робот-скарабей, размером с машину. Один из представителей самых пугающих технологий нашего времён, от вида которого по телу бежит дрожь. Скарабей в полёте жутко перебирал своими лапками, оглядывал всё шестью сверкающими красными глазами и дёргался от пульсирующей в нём чёрной энергии. Прямой задачей «гробовщиков» являлось собирать трупы со снежных далей, чтобы затем отвозить их куда-то для неизвестных целей. Они чуют гниение, так же как и трупоеды, но в отличие от них они забирают с собой всё и не собираются ни с кем спорить на счёт своей добычи.

Летающий железный жук нанизывал трупы один за другим, а напуганный подросток наблюдал за этим ужасом со слезами на глаза. Я никогда ещё не видела гробовщиков так близко. Их вид наводит ужас на всякого, кто на них взглянет. И вот, когда он поднялся в пентхаус, и его следующей целью оказалась кобыла, которую сбросили с лестницы, оставшаяся схватилась за труп своей подруги копытами, не позволяя скарабею утянуть тело с собой.

— Умоляю! Оставьте её! Оставьте её! – из последних сил кричала та, пытаясь вырвать кобылу из лап гробовщика. – Отпустите!

Бездушная машина не собиралась тратить на неё своё время. Скарабей вытянул одну из острых лап и резко насадил жеребенка на свой бугристый штык. Она стала хватать воздух, дёргалась от неожиданного всплеска боли, но не могла никак слезть. Вскоре измученный ребенок погиб от потери крови. Она повисла на обагренном штыке, словно лишенная жизни кукла, а затем присоединилась к другим собранным машиной телам.

Произошедшее надолго засядет в моей голове, как один из самых худших кошмаров. Повсюду валялись чьи-то останки, воняло гнилью чудовищ, и грела снег горячая кровь. В этом мрачном театре ужаса застыла тишина, и только одинокий робот жадно собирал остатки, скрепя своими стальными суставами. По моим щекам ползли слёзы, а я сама прибывала в шоке от увиденного зрелища. Ведь если бы я не вошла сюда, этого ужаса могло и не быть. Из-за меня эти твари подняли взволнованных снегирей, а на запах жаренного поспешил боевой гробовщик, который добил выживших и лишил мертвецов права на справедливое захоронение. Всё из-за меня… Недоразумения… Почему, чтобы выжить нужно обязательно воевать друг с другом? Почему все считают, что на жизнь имеет право только сильнейший?

Внезапно я почувствовала сильный удар прямо мне по затылку, и я потеряла сознание.

Мои веки сомкнулись, а я канула в тёмное небытие, которое раскинуло свои чёрные объятья.

Эту пустоту можно ассоциировать с бесконечным падением. Падением в бескрайнюю бездну, в которой ни чем не пахло, не было никаких повевов и стояла вечная гробовая тишина. Но сквозь эту вечную тишину я вновь услышала биение моего сердца, звук мотора и глухой шум зимнего ветра. Мои копыта связаны, я это чувствую, всё движется. Похоже я в чьей-то машине.

Заднее сидение, ствол у веска — я ощущаю его холод под своей гривой. Расслабься и не делай резких движений. Молчи, пока не скажут говорить. Медленно открывай глаза.

— Не дергайся…

Голос принадлежал кобыле сидящей рядом со мной на соседнем сидении, а спереди за рулём сидел жеребец. Оба выглядели не особо адекватно: немые белые маски, скрывающие их мрачные лица, бешеные горящие глаза, какие-то обмотки вместо одежды. Жеребец дополнительно к своей маске носил очки, в которых мне кажется, не особо удобно рулить в такой затемненной машине. Красные глаза кобылы не говорили мне ровным сётом ничего: бесчувственные, невыразительные, слепые к чужому горю. Тут было довольно грязно. На потолке прибиты разные бумаги, но я не успеваю прочитать, что на них написано.

— На меня смотри. – снова тем же грубым голос говорит единорог и толкает меня пистолетом в щеку. – Кто есть?

Я продолжаю молчать.

— Я спросила тебя: «кто есть?» — невзрачно повторяет она, засунув дуло мне в рот.

Я ощущаю пистолет своим языком. Он очень грязный, наверняка давно не протирался. На привкус металл кислый, неприятный. Какая же это…

— Мерфость…

— Такого имени я не знаю. Говори имя.

— Да отвали ты от неё… нам-то какая разница… — отвлекает её жеребец. – Как покупатель назовёт, так и будет звать.

Работорговцы. Слишком очевидно, чтобы не понять это сразу. Значит, сбежать ещё будет шанс.

— Можете вернуть мою куртку, пожалуйста?

— Не-а, тебе она ни к чему.

Но я намеривалась вернуть её обратно, даже сквозь отказы кобылы целящейся мне в голову.

— Мне холодно, а если я заболею, вряд ли кто-то захочет меня покупать.

— А мне насрать на то, что ты себе там выдумала.

— Дай ей её куртку. Всё равно она пока нам не нужна.

— Чё ты её защищаешь? – возмутилась бандитка.

— Я её не защищаю, а думаю о нашей выгоде.

— … Тебе, то есть не кажется странным, что ОНА думает о НАШЕЙ выгоде?

— Просто закрой рот и дай ей долбанную куртку.

Куртка благополучно вернулась ко мне, и я поспешила её надеть, хоть на меня всё ещё злобно смотрела соседка по сидению. «Ничего» — думала я – «и не из таких передряг выбиралась».

Однако только я успела позволить себе такую мысль, как резко раздался железный скрежет. Посреди машины, словно гейзер, прорвался дюнной пожиратель. Огромный ледяной червь буквально прогрыз пол и насадил машину на своё членистообразное туловище, как шашлык. Пожиратели обыкновенно похожи на гигантских морозных многоножек, но со своими особенностями. Челюстей у них больше, они сильнее, перемещаются под снегом и нападают на особо шумные объекты. На меня словно вылили ведро холодной воды. Всё произошло так неожиданно, что никто даже не успел толком удивиться. Прошло совсем немного мгновений, как машина взмыла вверх и потеряла поверхность. Ещё несколько секунд и мощный удар, от которого я снова канула в небытие.

Я открываю свои измученные глаза, чувствую сильную острую боль в животе. Кругом расстилается великолепный вид на ночные снежные дюны. Повернув голову налево, я увидела остатки навороченной машины, которая теперь вряд ли уже куда-то поедет. Труп разбившейся кобылы буквально вываливался из разломанных дверей, а рядом догорали какие-то запчасти. Сколько же они хлама туда понапихали.

Опускаю глаза вниз с мыслью, почему мне так больно и меня окатывает новой волной могильного холода. Точно посередине, сквозь меня торчала железная арматура, по которой тоненькими ручейками на белый снег стекала кровь. Капельки падали и окрашивали его, словно краски белое полотно. Адские муки, вид пробившей меня арматуры заставлял пускаться в плач и отчаяние. Но я не собиралась сдаваться сейчас, я хочу ещё жить. Но боги, как же больно.

Я заорала не в силах сдержать себя, а затем попыталась отдышаться и осмотреться. Кругом валялся всякий хлам, мусор, ничего, что могло хоть как-то помочь моей ситуации. Вдалеке, над укутанной тёмной пеленой волной снега, грустно нависала Астрея – ночной спутник нашей планеты, пленяющий только своим невероятным видом. «Горящее» золотое кольцо вокруг этого светила всегда походило на красивую оправу. Жаль, что сейчас не подходящий момент, чтобы насладиться красотой Астреи.

Но вдруг на гребнях белых холмов я увидела чью-то стоящую фигуру. Её сильно выделяли два горящих в темноте изумруда, что являло собой очи неизвестного. Они смотрели прямо на меня. Когда мои глаза хорошо привыкли к темноте, я заметила, что пони-силуэт на самом деле была кобылой и почему-то не носила хоть какой-либо защиты от холода. Такое чувство, будто она просто вышла на прогулку, но совсем позабыв о температуре.

По мере того, как быстро она приближалась и её внешнему виду я стала понимать, что она вовсе не из моих личных доброжелателей. Кобыла всё ускоряла и ускоряла шаг, пока не перешла на безумный бег. Тогда я знала определенно – вампир. Холодное, мёртвое создание, не чувствующее искренних эмоций и не страшащееся холода существо. Вечно голодное и вечно злое.

Завидев её, я вдавила копыто себе в рот, как бы заткнув себя и свои крики, но та продолжала бежать. Я наблюдала за этим со слезами на глазах. Не хочу умирать. Перебирая, спотыкаясь, подобно сбежавшему психопату. Я нервно задергалась в поисках защиты и к моему невероятному счастью недалеко лежала чья-то винтовку. Не моя, но эта тоже достойно выглядела. Из последних сил своей магии я подтягивала оружие к себе, но пульсирующая боль не давала мне спокойно сконцентрироваться. Давай же… Ты же могла и из двух пушек стрелять… а тут и с одной справиться не можешь.

Вампирша была уже совсем близка, я видела её оскаленный рот, распахнутый в угрожающем виде. Винтовка медленно ползла к моим копытам, и вот, наконец, она была в них. С тяжестью я сжала её, направила на кобылу, что была совсем близко и выстрелила в неё трижды. Три попадания: лоб, нога, грудь. Проклятая завалилась на снег, и я уже подумала, что всё обошлось, как та резко продолжила ползти, тяжко подтягивая себя ко мне своими копытами.

— Да отвали ты от меня…

Гадина мерзко хрипела, глазела своим пугающим взглядом, а патроны в магазине закончились. Я более не могла выстрелить в неё, не могла подняться и убежать: мне оставалось только терпеливо дожидаться, пока она начнёт жрать меня с ног до головы.

— Там ещё два трупа, чего же ты ко мне лезешь!? – кричала я, толкая её от себя винтовкой и задними копытами. – Изыди! Изыди!

Но вот она хватается мне за ногу и перестает шевелиться. Я, снова вздыхая с облегчением, давлюсь страданиями и обдумываю свои дальнейшие действия. Звать кого-то на помощь бесполезно, в такой поздний час редко кто ездит по пустыне, хоть сейчас и нет сильных ветров. Я попыталась слезть с арматуры, но только почувствовала усилившуюся боль, от которой мне снова захотелось остановиться и вернуться на прежнее место. Не могу так, меня буквально продели насквозь. Я чувствую эту боль, жгущую мои внутренние органы, кишечник. Она разрывает меня пополам. Мне только хочется остановить её и наконец, слезть с этого грязного штыка. Но вот я вспоминаю:

Последний шанс лежит прямо у меня в правом кармане куртки – метропсин. Наркотик, придающий чувство умиротворения, который должен ещё и притупить боль. Блаженный экстаз, игра с чувствами, бесконечная искрящаяся симфония. Но… стоит ли? Ай… ладно, к черту у меня нет других вариантов. Наркотик тяжелый, но всё же привыкания быть не должно.

Я вытащила упаковку шприца и маленькую баночку с красной жидкостью. Как же стрёмно…Нервно разрываю пакетик зубами, надеваю на шприц иглу, затем опускаю его в баночку и наполняю «псами». Теперь доза анальгетика в моей слабой малиновой ауре и лишь от меня зависит, стоит ли мне вкалывать её в себя или нет. Я снова пробую слезть со штыка, но безуспешно – боль слишком сильная. И я решаю медленно нанести укол. Острие плавно влезает под кожу. Инъекция проходит быстро, и так же быстро меня окатывает волна тепла, удовольствия, спокойствия – всего много и всё сразу. Теперь боль стихла, и это было главным. Как же мне хорошо… как же блаженно вновь почувствовать тепло ласкового солнца. Ничто не гложет душу… всё легко, как белоснежный пух. Невероятно… невообразимо волшебно… Нет стресса, нет тоски, нет боли.

Я собираюсь со всеми оставшимися во мне силами и тянусь вперед к свободе. Но боль не оставляет меня полностью: ощущаю как металл медленно скользит меж ребер, сквозь мою плоть. Метропсин помог, но не так хорошо, как я себе думала. С омерзительной ломотой я поднималась, снимала себя с железного штыка и жалобно стонала от невыносимой муки.

И вот я свободна. Арматура позади, а я теперь могу идти дальше, но длиться это не долго… пытка буквально сваливает меня с ног на снег. Сопротивляться чувствам, у меня больше нет сил, и я просто не выдерживаю боль.

Глава 0_2: Я и "Компания".

Глава в стиле повседневности.

Яркий свет. Он прорезается сквозь мои закрытые глаза, а вокруг стоит сильный холод. Громкое щёлканье по клавишам. Оно щипцами вырывает меня из чёрного сна, которого я даже не видела. И я пронзительно вдыхаю, словно впервые мои легкие заполняются легким водянистым воздухом, глаза застилает белая пелена. Как будто я снова рождаюсь.

И кто-то взволнованно мне говорит:

— Спокойно-спокойно! – я чувствую прикосновение чего-то холодного к моему левому плечу, а затем ложусь обратно на ледяную поверхность. – Попытайся расслабиться. Ты меня слышишь?

Белая пелена начинает сходить, но я до сих пор ничего почти не вижу. Страх неизвестности тисками сдавливает мне горло, пробую успокоиться. И вот я начинаю видеть: кругом стоит аппаратура, я нахожусь, похоже, на хирургическом столе. Только вот он из металла, и из-за этого по всему телу бегают мурашки. Неизвестная снова повторяет:

— Ты меня слышишь?

— Д-да… — выговариваю я с дрожью и пытаюсь защитить свои глаза от ужасного пронзающего света.

Боги, какой же он яркий.

— Замечательно. Не вставай пока.

Мои глаза привыкают, и я убираю своё копыто и вижу над собой множество лампочек светящих прямо на меня. Такие лампы обычно ставят в операционных комнатах королевских больниц. В провинциальных более примитивная аппаратура, но не здесь. Я поворачиваю голову, в сторону, где я слышала женский голос и вижу сидящую перед зеленым экраном компьютера серую кобылу. По бокам её головы протезы «Анвила» выполненные в переменной чёрно-фиолетовой гамме – так же, как и её волосы. Вороную среднюю гриву украшали частые ярко-фиолетовые пряди. Аккуратно и дерзко подстриженные. Рваная прическа, как обычно любит носить либеральная молодёжь.

Она громко, будто с замкнутой гордостью нажимает на пробел и поворачивается ко мне. Её аметистовые глаза ловят меня своим скептическим взглядом. Вдруг с ужасом для себя замечаю, что у неё нет ушей. Инвалид явно ждёт моих дальнейших действий, но я и понятия не имею где я, кто она и чего от меня хочет. И тут меня начинает одолевать поступающая к горлу рвота.

— Так, тихо-тихо-тихо. Всё окей? – произносит та, стремительно ринувшись ко мне и придерживая меня за спину.

— Да – опять повторяю я, вернувшись на исходное положение. – Сколько с меня, Док?

Земная начинает весело смеяться над моими словами и возвращается обратно на своё тёмное кресло.

— Вот так прям сразу? Без «Где я?», «Кто ты?» и «Чего это я тут делаю?».

— Не хочу засыпать лишними вопросами… лучше говорить сразу…

— Ну, в таком случае скажу тебе, что я не док, а просто та, кого попросили последить за тобой и навести пару справок… Это ж как тебя навозник так проткнул?

Я непонимающе переспрашиваю:

— Какой ещё навозник?

— Роботы, собирающие трупы. Стрёмные такие. Разве ты не в курсе?

До меня начинает доходить. Похоже, когда я потеряла сознание, гробовщик собрал меня вместе с остальными трупами, а она сейчас думает, что дроид именно напал. Странно, что робот собрал меня ещё живой без разбирательств.

— … Я в… курсе…

— Болит?

— Давит… не очень приятное чувство…

-Просто полежи и не напрягайся. Так что произошло?

— В аварию… попала.

На столе, на котором стоял небольшой экран, рядом с сияющей синим клавиатурой лежал пистолет. Массивный, чёрный, как в многочисленных криминальных фильмах и телесериалах. Только этот ещё был и настоящим, что ещё больше разбавляло напряжением ситуацию.

— Не бойся. Я в тебя стрелять не буду… если ты тоже будешь вести себя адекватно. – сказала серая, перехватив мой взгляд.

— Я всё понимаю… вдруг бы я оказалась сумасшедшей маньячкой?

— …Ответишь на мой тестик?

— «Тестик»?

Не особо люблю, когда я попадаю в подобные передряги. Что ещё за тест я должна для неё пройти и почему должна? Надеюсь, это не займёт у меня много времени, так как тратить его я совсем не собиралась. Но что поделаешь – на пистолет я лезть не горю желанием. «Тестик» — звучит как-то наиграно безобидно.

— Верно, «тестик». Я задаю вопрос, а ты честно на него отвечаешь. – она вытащила из под клавиатуры и чашки чая планшет с какой-то бескрайней писаниной.

Только сейчас заметила её правое копыто, которым она только что взяла планшет с листком: оно было механическим. Похоже тоже «Анвильская» работа, но довольно необычная и искусная. Внутрь металлического аналога они каким-то образом умудрились запихнуть рабочий механизм трансформации. Сейчас её копыто походит на большие щипцы, хотя секунду ранее выглядели как совершенно обычное копыто. Волшебство протезирования и свежие умы творят чудеса. Похоже, это ещё и военная модель, поэтому мне, пожалуй, следует следить за своими движениями.

Наверное, тяжело носить на себе столько металла, особенно когда проходишь мимо заряженных зон.

Увидев количество текста, я уже приготовилась к долгому изнуряющему мои головные извилины допросу со всеми вытекающими. Забавно иногда проходить тесты – появляется иллюзия того, что кому-то ты интересна как личность, хотя на самом деле всем наплевать на тебя.

— В чём суть вопросов?

— В общем, я называю их «Кто есть кто». Хочу составить твой личностный портрет. Ты ведь не возражаешь?

Ладно, по крайней мере, она хотя бы доброжелательна и культурна, что сейчас большая редкость. Может в этом здание есть ещё такие же пони?

— Не возражаю… но к чему это всё? Зачем вам мой… «портрет»?

— Тебе пока идти не куда, а на счёт того, что бы выгнать тебя мнения в нашей «компании» разделились. Поэтому пока думаем дать тебе временные ночлег…

— А как вы будете определять – вру я или нет?

— Я определяю ложь с полуслова. Считай, что сидишь на детекторе лжи. Начнём?

Я перешла в положение сидя и укуталась белой скатертью, как одеялом, выдохнула и расслаблено посмотрела на неё.

— Давай…те.

— Оки-доки. Вопрос первый: как тебя зовут?

— Эндлесс Винтер.

— Винтер, значит… Винтер – это фамилия?

— Да. Можете звать меня просто Энди.

— Хорошо, Энди. Будем тебя так звать. Второй вопрос: пол.

В моём разуме словно образовалась великая брешь между здравым пониманием и мысленным барьером.

— … В смысле пол?

— Ну, всякое бывает. Ладно, не буду тебя мучить этим тупым вопросом, и перейдем сразу к следующему. Сколько лет?

— Семнадцать. – с сокрытым ликованием ответила я.

— Есть какие-либо проблемы с психикой? Только не злись.

— Нет, конечно…

Это будет долгая игра в «горячую картошку». Я и понятия не имела, сколько мне ещё нужно отвечать на её вопросы и всё же несколько мне раз пришлось солгать ей в страхе перед тем, что она и вправду умеет определять правду. Я солгала ей на вопросах про мою семью и ориентацию. Ненавижу, когда меня жалеют, и не хочу чтобы это вновь повторялось. Но вроде бы серая и не заметила этого и опустила. Лучше пусть думает, что у меня всё немного солнечнее, чем есть на самом деле. Что мои родители сейчас в Атеосе, а я просто направлялась туда.

— Какие у тебя навыки?

— Ну… всего понемножку. Я хорошо стреляю. Умею щиты снимать… Ещё могу готовить!

— Неплохо. Спасибо, Энди за терпимость. – с улыбкой говорила она. – Меня зовут Астрея.

Её имя меня тоже улыбнуло.

— Как спутник?

— Как спутник. – Кобыла с именем ночного светила лишь смущенно пожала плечами, засунув листок обратно под клавиатуру.

— Очень люблю наблюдать за Астреей ночью. Она такая захватывающая.

— Хех! Надеюсь, меня ты тоже полюбишь!.. – она резко перешла на до нелепости серьёзный голос. — …Только за мной ночью не подглядывай.

— А кто вы?

— Раньше, ещё до наступления холодов я жила в Сфере. Знаешь такой город?

— Э… нет…

— Это на юге. Наполненный неоном город, в котором переплелись современная наука, мрачный нуар и яркая картинка «светского» общества. Сфера – подземный город. Причём сам город находиться в как бы стальном шаре гигантских размеров. В пятисотых там были только исследовательские базы, а только потом решили обосновать новый мегаполис.

— Должно быть очень захватывающе.

Мой разум начал воспроизводить эти картины в своём уме. Я любовалась рекламными щитами, была заморожена тем, насколько прекрасен город наполненный неоном на высоте ста метров. Незабываемый вид на километры и километры футуристический построек разной величины и невозможных форм. Огромные крутые металлические коробки, будто тянущиеся друг к другу, нависали над узкими и переменно широкими улицами. Бесконечные потоки парящих машин на аэроавтостраде и бурная вечная ночная жизнь.

— Да, очень… Я работала информатором… Сначала самостоятельным, то есть заказным. А затем перешла на работу в страже. Дерьмовые были времена…

— Почему?

— Расовый департамент ставил не малые рамки на нашу работу. В вампирском и крысиных гетто не было ни камер, ни какой-либо охраны. Для нас их районы были слепой зоной. Только потом, после дел с «кровавыми фермами» мы накрыли несколько таких и пару притонов. Как ты думаешь, прислушались ли власти к нам после нашего открытия?

— … Да?

— Не-а. Бизнес был выгоден для семьи Краймов. Они получали не малый процент со всех сделок связанные с «багрянцем» и этой самой чёрной продажей крови. Можно сказать, они были королями на запретном рынке. Да и более того Краймы занимались продажей оружия. Только вот это никто не мог доказать… ведь они важные шишки в парламенте.

— Разве легко держать такой бизнес в изолированном от всего мира городе?

— А в чём проблема? Вот, например «Гранд-Холдинг». В информации о предприятии написано, что у них есть лицензии на производство химической продукции: мыла, препаратов, шампуней. А так как оно частное мы не имеем право на обыск без вещественных доказательств. Даже не важно, что все их документы липовые.

— И это значит что…

— Это значит, что если я видела одного из наркоторговцев на сделке и не сделала с ними селфи на фоне тридцати шести пакетов чистого багрянца, то я не имею права обвинять его в наркоторговле. А сейчас всем вообще наплевать на нравственность...

— Разве никому не важны мнения самих сотрудников? Это же бред!

— Бред. Но, увы, по закону должны быть доказательства. Из-за этого мне и моим коллегам пришлось… «взять сверхурочные». – Астрея тяжело вздохнула.

— А кто вас так..?

— Что «так»?

Я стеснялась даже намекнуть на её необычную внешность и протезы. Не хочу показаться грубой или неуважительной. Но вот она начинает меня понимать, приглаживая своё копыто, которое через мгновение тут же превратилось в своеобразное подобие четырехпалой фантастической руки. Металлические когти сжимались и разжимались, как нечто непривычное и неестественное. Наблюдать за тем, как протез меняет форму, всё равно что наблюдать за полноценным сложным механизмом, о работе которого можно только бросать догадки.

— Первый мой протез мне вживили в четырехлетнем возрасте… — всё с той же улыбкой продолжала Астрея. — Видишь ли, ещё с самого моего рождения у меня были проблемы и… не было ушей. Я не могла слышать из-за отсутствия ушных каналов и поэтому по счастливой удаче я попала в программу «Анвил индастриз»... Там мне вживили две эти металлические штуки по бокам головы, которые заменили мне уши. Протез по специальным нервам соединили с головным мозгом. А на счёт моих копыт не волнуйся. Это уже я сама сделала.

— Но зачем расчленять себя ради протезов?

Она невзрачно прикусила нижнюю губу и отвела взгляд.

— … У меня такой стиль. Это мой способ самовыражения и моя личная фишка.

Похоже, Астрея фанатела от протезирования. Своим внешним видом она напоминает одного из представительниц молодежных субкультур, таких как панки. Она «украшала» своё тело всё более и более сложными кибернетическими механизмами, из-за чего она медленно превращается в робота прямо на глазах. Главное что бы это не зашло слишком далеко – возможно, оно так и будет… Но похоже даже сейчас она чувствует, что когда-то нужно было остановиться.

— Это выглядит необычно… но главное чтобы вы не переборщили. Фиолетовый вам к лицу.

— Спасибо! Думаю тебе пора познакомить с остальными.

Всё ещё смутно. Моё сознание тяжело преодолевает новые трудности, как сквозь вязкую болотную жижу. Всё как-то неестественно, словно во сне. До сих с тяжестью верится, что это не сон. Может я давно умерла там, в снегах, а всё это лишь плод моего больного воображения? Всё вокруг слишком реальное для того, чтобы назваться просто иллюзией. Пока что я ещё претворяюсь наивной девочкой, но я почти уверена что Астрея и её «компания» не представляют для меня никакой угрозы... Мне очень хочется в это верить. Стоит ли говорить о том, как давно я общалась с обычными пони?.. наверное, и вовсе разговаривала с существами, не желающими мне вреда?.. Пока я буду скептиком, но от хорошей компании я точно не откажусь. Попытаюсь оказаться полезной.

Об Астрее я могла сказать многое и одновременно с этим не смогу быть уверенной в своих мыслях, но в чём-то я уверена точно. Астрея – пони сложных систем, криминала и общественных структур. Она буквально выросла на фундаменте эпохи кибернетики и похоже более чем понимает все её прелести и мерзости. По мере того, как она говорит можно заметить её наигранные эмоции: улыбки, усмешки – они являют собой лишь разукрашенной ей самой оболочкой. Я уверена, у неё полно своих тёмных секретов, о которых я просто обязана узнать.

Операционная была лишь одной комнаткой внутри большого длинного вытянутого транспорта. Это я осознала из вида необычных вогнутых железных стен и расположения других комнат и сильно удивилась. Я то думала, что мы находимся в каком-нибудь здании на подобии больницы. Здесь было уютно: посреди коридора расстилался длинный синий ковер, который заворачивал на лестницу и шёл на первый этаж. Стены, рядом с дверьми исписаны разными невозможными орнаментами, захватывающими дух. Внутри всё было выполнено в сером металлике.

— А где мы находимся?

— Это наш так называемый «дом на колесах». Крепкий, тёплый, а у подобных махин природа много жрать. Мы как раз здесь собирались заправиться.

— Мы на заправке?

— Сейчас тяжело купить топливо без посредников. Топливо обходиться в кругленькую сумму и чтобы купить подешевле мы ездим в Колдивль. Сейчас мы в местном ангаре. Колдвиль не самое приятное место, пусть здесь и пытаются жить в спокойствии… Не советую ходить туда одной.

У неё забавная манера речи.

— Хави! – окликнула Астрея стоящую у бледного окошка кобылу. – Это Энди!

Тёмно-синий окрас единорога великолепно подчеркивал её горящие жёлтые глаза, а на её серьёзном лице из-за чего-то стояла немая мина. Между своих губ она держала сигарету с синей полоской на конце. От таких сигарет всегда пахнет душистой лавандой. Необычный запах принадлежал фирме «Бон Стрит», которая производит специальные «табак» для «особых» личностей. А точнее вампиров. И, похоже, эта сама Хави курит их не ради запаха лаванды. По её лицу можно с легкостью узнать душевное волнение. Мы с ней почти коллеги. Вкусный аромат...

— Привет. Меня зовут Хайвэй. – говорит она не выпуская сигарету изо рта.

— Привет… — сухо отвечаю я, смотрю на неё и уплываю куда-то в закрома своего подсознательного.

— Это Хайвэй тебя поставила на ноги. Ну, точнее не на ноги поставила именно. То есть залечила в тебе дыру.

— И как же тебя угораздило?.. – её голос звучал спокойно и безразлично, а взгляд наседал мне на голову.

— Попала в аварию… очнулась уже со штыком в животе.

— Мгм… Я рада, что ты жива… — вампирша перевела взгляд на Астрею и выдохнула клуб дыма — но всё же я не особо рада тому, что нам ради неё пришлось потратить три меры панацеи… так ещё и этот чудила вывел в жука два рожка и, мать его, ракету.

— Ты что такое говоришь? Ты же сама говорила, что ты хочешь, чтобы она осталась. Что у тебя опять стряслось?

На её лице тут же заиграли эмоции. Она чуть не проронила слезу, только вот вампиры не могут испытывать эмоций в полной мере. Хайвэй указала правым копытом на комнату в конце коридора и сдерживая свою злость произнесла:

— Он сказал, что я к ней пристаю! Понимаешь!? Он думает, что я к ней лезу!

— … Постой пока здесь, Винтер. Я схожу с кое-кем поговорю.

Вот я и осталась наедине с обиженным холодным существом. Какая же всё-таки ирония.

— Прости за то, что… за то что я сказала. – неожиданно и сочувственно сказала мне Хави, глядя в прозрачно-молочное окно.

— У вас там какие-то проблемы?..

— Да… так… хотела посмотреть состояние малышки, а Лайтхаус, параноик хренов, подумал, что я пристаю к ней… Представляешь? Подумал что я педофил!.. Вот ведь говнюк… Правда… у него есть на это право… мне не стоило так сильно обижаться.

За стеклом можно было увидеть просторный ангар, в котором стояли разные дряблые и побитые машины, прицепы и аэрокары. Странно, что на этих летучих авто до сих пор кто-то летает: при такой отвратительной погоде топливо стынет за считанные секунды. На одной из строгих мрачных стен выделялась большая надпись белой краской «П-2».

— Милые снежинки… красивая снежная тучка. – Обреченным голосом вдруг произнесла вампирша.

-…Что?

— Твоя марка. Симпатичная.

— Спасибо… ты тоже. Ой, то есть твоя тоже!

Хайвэй грустно вздохнула, указала на свой пустой бок, но затем свела губы в скромной улыбке.

— Я восприму это как комплимент. – сказала она. – Как же я с этим всем устала...

Внезапно последняя дверь отварилась, и оттуда вышел белый голубоглазый пегас с чёрствым лицом и твёрдой поступью. Блондин выглядел авторитетно, особенно с этим глубоким шрамом, одной долгой линией тянущийся от самого лба и по переносице к правой щеке. Прямиком за пегасом вышла пыхтящая Астрея, которая всем своим видом показывала свою накаляющуюся напряженность.

— В чём дело Лайт? Лицо мне разьебать пришёл?

Жеребец пожал её за плечо, устало обдул свою чёлку и заглянул ей прямо в сверкающие глаза.

— Прости меня, ладно? Просто я немного перегрелся… Покипятился. Ты же меня знаешь.

— … Ты мне лучше скажи, откуда у неё сифилис горла?

Лайт медленно убрал копыто с Хави.

— …Лайт. Похоже ты не договариваешь… Откуда?

Он продолжал стоять в оцепенении. Пригладив свою гриву, он сделал шаг в сторону и забегал своими глазами по волнистому ковру.

— Твою мать… — слетело с его парализованных шоком уст. – Сучий ублюдок… чтоб ты горел в пекле…

— Лайт!

— Я виноват в этом! Это я решил оставить её без присмотра!.. – на его глазах начали выступать горькие слёзы. — … К-когда я вернулся… Этот поддонок… он её… он её…

Потерянный в печали и слезах, он прижался спиной к стене и спустился на пол, прижимая к своему лицу копыта. Сейчас он не выглядел таким жестоким, каким я посчитала его с первого взгляда. Теперь мне искренне его жалко. Наверное, сейчас ему очень больно. Сифилис никогда не звучал достаточно безобидно.

— Я хочу с тобой поговорить об этом… Я могу ей помочь… но боюсь, могут быть… последствия. – попыталась подбодрить его Хави.

— Главное…главное вылечи эту заразу! Да блять… блять…

Астрея, всё это время молчаливо стоящая в стороне, подошла к нему и помогла подняться.

— Нам нужно ещё сходить в Колдивль. Соберись, Хаус.

— Я ещё раз посмотрю её горло и попробую что-нибудь сделать… — Хави изящно бросила сигарету на потоках своей золотой ауры прямо в мусорку — … И не буду ничего с ней делать… такого.

Белый пегас перевел свой дух.

— Спасибо… хорошо. Пошли собираться.

Вампирша в последний раз посмотрела на меня и почесала мне гриву, с той же милой улыбкой произнеся:

— Тебе бы в душ сходить.

Наша подготовка к вылазке в Колдвиль шла не долго. Я надела свою куртку, вновь обмотала копыта и припрятала в правом кармане нож. В отличии от меня Астрея и Лайт захватили с собой оружие по серьезнее, что являло собой не добрым знаком. Лайт спрятал под своё серое пальто небольшого размера обрез, а Астри в свою очередь не прятала свой пистолет и держала его в кобуре на правой ноге. Хави, видимо закончив операцию, зря времени не теряла и аккуратно зашила дырку в куртке, оставленную той злощастной арматурой. А в ней что-то есть, в этой вампирше. Да и я вроде ей понравилась…

В ангаре, когда мы втроём покинули самоходный вагон на гусеницах, меня окружили большие просторы пещерных помещений. Напротив лифта находился выход в морозную пустошь, которая скрывалась за накрепко сомкнутыми железными зубами ангара. Рядом с тёмно-синей снегоходной машиной стояли две кобылы необычной кислотной внешности. Казалось, что всего лишь взглянув на них, можно потерять трезвость рассудка. Одна из них, та, что сидела на капоте и смотрела в свой электронный планшет, возмущенно произнесла:

— Я до сих пор не могу понять... Где квадрат «Н-150» и где «Р-151»?

— «Н-150» на севере, а «Р-151» южнее. – ответила вторая.

— И где север?

— Вот куда ты сейчас задницей своей повернулась, там и север!

Большинство современников типично пользуются системой навигации «Оутлак». Когда большинство дорог и путей ушло под снега, именно эта система стала основной, так как она являлась многофункциональной и простой в использовании. Вся Аврелия в «Оутлак» разбита на сетку и представляет собой подобие шахматной доски. Районы разбились и получили свои индивидуальные номера. Благодаря этому стало возможно отмечать районы повышенной опасности, перестраивать дисплей и дать прежним места новые короткие имена. Получать информацию о погодных изменениях, враждебных существах. «Оутлак» стал особым языком для обитателей снежной пустыни. И всем известно, что квадрат «Я-98» самый опасный и самый холодный во всей Аврелии, а «З-135» это координаты Атеоса – города-столицы.

Когда двери лифта закрылись, почти сразу запустилась передача радио. Голос был до боли знакомым, выразительным:

“... *треск*... и даже в такие неблагоприятные времена для нас существует Вера. Именно Вера и воля к жизни на протяжении веков творили чудеса. Мы преодолели множественные бедствия, разрухи, войны и катаклизмы, и сейчас наша общая задача — не падать духом. Собирайтесь в группы, ищите припасы и направляйтесь в Атеос. Там вы обретете свой дом и место среди нас. Вместе мы сможем выжить. Мы сможем построить свой мир.”

Принцесса Хэвэн своей продолжительной двухсотлетней службой во имя Северных королевств, всегда показывала себя с лучшей стороны, как мудрый и рассудительный правитель. С тех пор как она пришла на трон, беспорядков стало гораздо меньше, хотя это можно было связать с удручающей ролью прошлой принцессы Саншайн. Она продержалась на престоле всего-то два года и для многих эти два года были временами несправедливости и тирании. Саншайн не являлась членом королевской семьи, но была её родственником. Из-за неожиданной смерти королевы на её собственном балу и загадочного исчезновения её племянницы, единственным кандидатом на престол оказалась фанатичная Саншайн. Мало кто пытался сопротивляться её воле, так как её поддерживало всё духовенство, а она сама считала, что слышит голоса богов. Она управляла королевствами железным копытом и не думала слазить со своего места, что было ей пригрето. Эта сумасшедшая подавляла насилие насилием, демонстративно проводила казни над «еретиками» и усиленно боролась с ополчениями, вынося огромные жертвы. Лились реки крови вперемешку со слезами скорбящих.

Сейчас всё изменилось, но я до сих пор вижу Хэвэн в своём роскошном дворце посреди огромного залитого солнечным светом города. Её звучание здесь казалось на потеху слушателям. И ведь действительно, что сейчас значат принципы и вера? Все давно забили на это крест.

В лифте пахнет не особо приятно, как будто здесь только что скурили целую коробку сигарет. Не понимаю пони, которые не могут справиться со стрессами и табачной зависимостью. Все процессы творятся у нас в голове, а значит, что мы сами можем их контролировать, даже не прилаживая к этому усилий. Просто нужно набраться и развить в себе достаточной силы воли, чтобы дать отпор негативу. Создать в своём уме свой мирок с идеальной жизнью, тёплыми переживаниями и неисполненными мечтами. Своя оболочка, которой можно накрыться в момент горя и защититься от душевной боли.

— Астри? Ты в порядке?

Я вначале не поняла, почему Лайтхауса взволновало состояние Астреи, но когда я увидела её побледневшее лицо и тяжелое дыхание я тоже испугалась.

— Да… всё хорошо… ненавижу этот лифт…

-Надо было тебе остаться… Не волнуйся, мы скоро доедем.

— Что с тобой? – спросила я.

— Да так… ничего…

Но я-то видела, как сильно она дрожит. У неё чуть ли не подкашивались ноги от леденящего кровь страха, и я осязала этот страх в воздухе.

— … Мне нужно выйти.

Астрея двинулась вперед, но жеребец стоящий спереди нас резко оттолкнул её и прижал копытом к стене.

— Ты поедешь дальше! Вместе с нами!

Кобыла лишь обхватила его ногу и пыталась освободиться, но все её попытки оказывались тщетными. У неё начинается приступ.

— Пожалуйста! Дай выйти!

— Мы все уже на нервах! Я это понимаю! Мы прошли с тобой слишком многое не для того, чтобы теперь ты боялась залезть в эту чёртову стальную коробку! Держи себя в копытах и хватит страшиться такой ерунды! Тебе ничего не грозит!

Она начала успокаиваться и дышать медленнее, спокойнее, так же как дышит ребенок, который когда-то рыдал, а теперь получил своё заветное мороженное и стал успокаиваться. Лайт отпустил её, вернулся на своё место и мрачно извинился.

— Мне полегчало.

Я попыталась остудить ситуацию своим развязным вопросом, на который решила ответить Астрея, чтоб отвлечься:

— А у вас, что… есть горячая вода?

— …Мы обычно бочек нагреваем сами. Не совсем удобно конечно… Лайт, я, наверное, сама разберусь с продуктами, а вы идете за топливом. Разделимся. Так будет быстрее.

— Хорошо… Винтер, ты бывала в Колдвиле когда-нибудь?

— Нет… никогда.

— Запомни… это тебе не веселая прогулка по солнечной аллее. Колдвиль буквально кишит всякими маргиналами, головорезами и шизиками. Не говори ни с кем: ни с грифонами, ни с пони, ни с крысами и определенно с жуками. Пытайся не смотреть никому в глаза и помалкивать. Нам сейчас совсем не нужны проблемы с местными активистами. Но если что… я тебя прикрою.

— Что… они поддерживают, эти активисты? – зевая, добавила Астри.

— …Фашизм

Одно из самых ужаснейших слов в нашем языке. Это словом означает боль, кровь, жестокость, ненависть. Это слово проклинают и одновременно с этим восславляют. Из-за него ведут войны и лишаются рассудка.

-…. Они борются против правильных вещей… но методы слишком жестоки…

Астрея добавила:

— Я рада, что Хайвэй не поехала с нами…

Глава 0_3: Во все тяжкие

Твою мать, как же болит голова. Она как будто взрывается изнутри из-за невыносимо высокого давления. Возможно это психогенная боль или гипотония. Вески ноют настолько сильно, что мне хочется приложить к ним лёд, хотя в прямоугольной кабинке лифта и так достаточно холодно. Я трогаю правым копытом свой весок, во рту засела мерзкая сухость, хочется пить. Обычно раньше меня это не сильно заботило в дюнах: все бактерии при высоких температурах погибают, оставляя после себя только воду. Только вот здесь нет снега, а у меня сосуда.

Лифт всё так же противно гудит и трясется, поднимаясь всё выше и выше в неизвестное никуда. От этого гула у меня уже начинает распирать в животе – мы едем уже около шести минут. Все молчат, я тоже молчу и лишь краем глаза я вижу, как сомкнувшая свои глаза Астрея пытается перевести дух. Она дышит глубоко, выдыхает тоже, пользуясь резервным дыханием. Юная кобыла, похоже, считает каждую секунду, с который мы поднимаемся в надежде, что в какой-то момент лифт издаст веселенький звук, и он остановиться, а двери перед ней распахнуться. И её мукам был конец

Двери открываются, и меня тут же ослепляет ярким светом солнца, сильно жмурюсь. Слышатся резкий цокот копыт: кажется, Астрея рванулась вперед из адской железной коробки. Я убираю копыто со своих глаз, и передо мной предстаёт картина Колдвиля – безнадежность, нищета и лицемерие. Городок Колдвиль был окружен кольцевидными скалистыми стенами, идущими как цилиндр. Он как бы зажат в каменном свертке. В этих стенах виден слабый свет скромных костров в окнах: даже в них жизнь шла своим медленным и глухим чередом. По улицам, между косыми серыми одноэтажными зданиями шатались всякие проходимцы. Грязные, мрачные, обозленные на ближних и на весь мир пони. Бывало, со всех сторон доносился сухой кашель – здесь тяжело бороться с воспалениями горла, особенно при такой поганой погоде. Большинство окон забиты прогнившими досками и балками, а были дома, где и даже двери. Хозяин такого дома явно не желал принимать гостей.

— Живая?

— Да иди ты…

Астрея стояла у выхода в сторонке и, задрав голову, дышала свежим, чистым леденящим воздухом. Интересно, что она чувствует, когда входит в замкнутые помещения и что рождает её разум?

— Не, серьёзно… идите… я пока постою…

Лайтхаус кинул на неё последний улыбчивый взгляд, потоптался на снегу и пошёл дальше, нежданно для меня прижав к себе.

— Иди вот так, прижимаясь. Тогда к тебе никто не пристанет.

Я, молча прижалась к нему боком и продолжала так идти в глубь заснеженного городка. Он тёплый, как печь, но с виду тленный, как тёмный вечер поздней осени. Я люблю осень за её проливные дожди, но больше осенью ничего меня не радует.

— …А почему ко мне кто-то…

— Молчи.

Сплошь лежал всякий мусор, ободранные грязные листовки и газеты прошлых лет. Ветер выл о грядущей непогоде, возможно даже будет буран. Я видела, как пони с оружием бродят вокруг домов, заглядывая друг другу в окна, будто упиваясь грызущей изнутри завистью. В одном из тесных переулков две кобылы прижимали третью к хлипкой стене, угрожающе замахиваясь копытом перед её лицом.

— Я нормальная! Я нормальная! – еле слышно свистел её голос.

— А чего ж ты тогда здесь делаешь «нормальная»?! Нам наша подруга рассказала все твои вкусы! Зелёненьких любишь, да, сучка?!

Судя по крикам, кобылу сильно избивают. Крик душераздирающий, словно её разрывают на части. У меня подкашивались ноги от гнетущего страха.

— Я же сказал тебе держаться ближе. Если не хочешь попасть на её место – слушайся меня.

— Прости.

Лайтхаус завел меня в один из этих домов, внутри которого всё выглядело как в типичном ломбарде. Здесь было светлее, чем в том ангаре благодаря бледному свету школьных ламп на потолке. С потолка, через щелку между досками, посыпалось что-то красное, похожее на песок, как только деревянная дверь за нами захлопнулась. Из колонок струилась спокойная мирная игра скрипки. Песня меняла свой ритм, переходя на более напрягающую и возвращаясь к плавному течению. Противоречивые чувства всё же не пересиливали интерес. Везде весели прибитые гвоздями к стенам постеры, страницы газет и журналов. Ещё не увидев хозяина в глаза, я уже стала видеть его как ярого фанатика. Листовки залезали друг на друга, перекрывали текст и картинки. Только ему одному известно, зачем нужно так делать. Но сомневаюсь, что ради красоты или саморазвития – нечто за гранью моего понимания. Большая часть комнаты скрывалась за танированым стеклом. Что-то было видно через единое арочное отверстие, кучи всякого барахла начиная с ботинком до велосипедов, но ничего более.

Интересно, какой сумасшедший придумал велосипеды и для чего они вообще нужны? Предусматривалось, что на них должны ездить, только вот как – никто нам не сказал. Не существует инструкции и даже никто не может объяснить откуда они взялись.

Колонки я смогла заметить через маленькое отверстие в стекле, откуда ещё шёл зеленоватый свет. Определенно компьютер, только на чём он работает? Казалось, у владельца этого заведения было всё, но Лайт относился ко всему с презрением.

— Посмотри! – вполголоса подозвала я его, потянув за рукав и указав на красочную журнальную иллюстрацию с озаренным золотистым солнцем маковым полем.

Оно было просто невероятно красивым. Налитые цветом «капари» бутоны алых цветков вселяли в меня желание вдохнуть их запах, но здесь пахло лишь кислым запахом спиртного. Неприятный запах, от которого в горле начинает чесаться. Чересчур серьёзный пегас быстро поставил меня на место:

— Успокойся. Мы сюда не за этим пришли. – сказал он оттолкнув моё копыто.

— Понравилась картинка?

Неожиданный женский голос владелицы застал нас обоих врасплох, вдоволь меня напугав. Единорожка сочетала в себе бежевый и изумрудные цвета, а её сверкающие глаза налиты невинно голубым. Да и сама она выглядела приятно, опрятно, с короткой перистой стрижкой.

— Журнал «Природа». Шестой номер, десятая страница – моя любимая… Тяжело поверить, но этого вида никогда и не существовало… Это картина маслом Чармса Пикчера написанная ещё в пятисотых… Он нарисовал это поле в своём сознании и проработал до мельчайших деталей… Извините, это не продается.

Я была не на шутку удивлена.

— Нам нужно заправиться.

— Могу продать вам бензина. Не мерзнет даже при самых минусовых температурах. Сколько нужно?

— Сотню было бы неплохо. Что в вашем понимании «самых минусовых»?

— Даже при -50… Сомневаюсь, что вам понадобиться больше… — она скрылась за тёмными стеклами и стала шуршать чем-то железным. – Что у вас там есть?

В подобных местах, да и в большинстве частных заведениях этот ритуал обмена назывался легким словом – «фидж». Образованное ничем, придуманное спонтанно. Впрочем, каждый называл это как ему вздумается. Фидж являет собой вид классического обмена вещами, но именно теми вещами, скупкой которой занимается продавец.

— Околит… чистый, без примесей.

Звуки, доносившиеся из за ограждения вдруг прекратились, но десятисекундное молчание тут же нарушилось новым вопросом:

— Сколько там у тебя?

— Не важно. Просто скажи сколько.

Лайтхаус выложил из своего кармана несколько сверкающих голубым светом камушков на стол. Глаза кобылки загорелись при их виде, но я не понимала в чём их ценность. Просто драгоценные камни, налитые неизвестной энергией. Сейчас подобное, наоборот, без надобности, как и разноцветные платья шитые нежным шёлком.

— … Десять грамм.

— Смеешься что ли? Нет уж, дерьма кусок! Два грамма.

Кобыла чуть ли не до крови кусала свою нижнюю губу, всё не отрывая глаз от камней. Она была буквально околдована их волшебной красотой. Это жадность– она хочет больше.

— Почему два!? Давайте сойдёмся хотя бы на половине!

— Три грамма максимум. Не пытайся меня одурачить. Я знаю, что это такое и чего оно стоит. Три грамма – сто литров… Отделять будешь при мне….

Околит… что-то необыкновенное раз уж за него ведется такая интенсивная борьба. Может камни, полученные путем магической отчистки или насыщения? Как известно на теперешний день, эфировые фабрики давно «закрылись» и больше не занимаются обработкой магических кристаллов.

— Четыре грамма…

— Три.

Она не хочет нам уступать, хоть и понимает, что придется. На её лице играла сдавленная алчность, в воздухе веяло сводящим зубы напряжением, от которого любой измерительный прибор уже бы разлетелся на мелкие осколки. Её глаза бегали по нам обоим.

— Давайте так… Вы мне десять граммов… а я вам…

Сбытчица медленно опустила свои копыта куда-то вниз и стала, казалось, что-то оттуда доставать, как вдруг её рог засветился голубым свечением. Лайт заежился при виде окатившей её магической ауры, и как оказалась не зря. Кобыла нежданно искривила своё лицо в гневной гримасе, широко раскрыла свои бешеные глаза и направила прилетевший к ней в копыта двуствольный дробовик. Пегас тоже не стоял на месте и отреагировал быстрее: он незамедлительно приложил свой обрез в сторону арки, прижал его копытом и сильно вдавил деревянную рукоятку правым копытом. Выстрел был шумным. Все заряды из четырех стволов успешно влетели в голову кобылы, разнося её остатки во все стороны. Кусочки мозга, мяса, брызги крови и обломки черепа. Дробь не взорвало её голову до конца: вместо лица оставался лишь раздробленный череп, будто прошедший промышленный пресс. Глаза вдавились глубоко в глазницы, кровь стекала отовсюду, и при всём этом ужасе она ещё осталась живой. Она издала измученный предсмертный хрип, а Лайт тем временем выдернул из её копыт блестящий дробовик, а свой обрез бросил на пол.

Всё произошло очень быстро. Я напугано прижалась к стене около двери выхода, наблюдая за страдающей кобылой, решившей заполучить всё. Окрыленный вытер багряную с лица, вернул камни заляпанные кровью к себе в карман и, спрятав дробовик, потащил меня за собой на улицу. Уже в осознанном состоянии, я удивилась тому, что он ничего не поимел кроме дробовика и жизни той несчастной.

— А как же бензин!?

— К чёрту бензин. Нужно найти Астрею и побыстрее отсюда валить.

Он вытянул меня на холодную стужу, где уже собралось пять-шесть пони заинтересованных в произошедшем. Лайтхаус не желал наживать новых проблем впрочем, как и я:

— Налетайте! Нам ничего не нужно! Там полно всякого хлама!

Это было обыкновенным происшествием в Колдвиле. Разодетые в потрепанную меховую одежду пони тут же кинулись к дверям. Они расталкивали друг друга, злостно бились, бросали в снег и хватались за ноги – лишь бы только завладеть имуществом мёртвой окровавленной сбытчицы, мирно лежащей на полу. Похоже, если бы мы оказались там и не ушли вовремя, то нас тоже сцапали.

— У вас ведь нет топлива…

— Есть у нас немного. Пусть мы лучше будем живы, чем зарезанными «этими».

— …Как ты понял, что она хочет нас убить?

— По поведению… нас этому в гвардии обучали. На самом деле это куда проще, чем кажется.

— Надеюсь, ей было больно не долго…

Каждый отдел мозга отвечает за свой определенный свод функций, который он и выполняет. Первое, что теряет пони при таком попадании – это способность нормально мыслить. Затем всё идёт по глубине попадания: способность говорить, распознавать звуки и чужую речь, чувствовать боль и прикосновения, затем идёт зрение. Но выстрел самодельного обреза вряд ли дошёл и до середины мозга. Он расколол черепную коробку, изуродовал её лицо, но, похоже, корковые отделы не повредились — она чувствовала и слышала всё. Ощущала горящую боль по всему лицу, вдавленное в череп лицо, глаза превратившиеся в кровавую кашу и свою переломанную челюсть.

— Хотя бы оружие нормальное взял… — сказал он вяло.

Я сильно тогда возмутилась его безразличию к чужой смерти.

— Что за долбанная гонка вооружений?

— Ты, наверное, ещё не осознала происходящее, девочка? – он вновь легким движением копыта приказал мне идти рядом. – В этом мире всем на тебя наплевать, если только у тебя нет пушки. Если нету ничего, то с тобой могут сделать всё что угодно. Ты становишься расходным материалом и для тех, у кого есть оружие — ты никто. Если хочешь выжить здесь, тебе придется убивать и убивать часто... Потому что все хотят выжить… и думает они точно так же.

— Я это и так понимаю… но разве это не мирная площадка?..

— Сейчас нигде не может быть мирно… Сколько тебе вообще лет?

— Разве Астрея тебе не говорила?.. Она что-то в бланки записывала, вроде…

— Астрея кобыла со своими странностями, но она очень добрая.

— … И сколько бланков она уже заполнила?

Лайтхаус так и не ответил. Его молчание более чем оправдано и, похоже, правду лучше мне не знать. Астрея хранила бланки как память о прошлых членах «компании».

Внезапно слева послышался скрипящий звук громкоговорителя. Голос был женским, проникновенным, он разносился по всему Колдвилю, эхом отражаясь от стен.

— Раньше все мечтали о идеальном обществе. О мире, где не будет жестокости и нравственных извращений. И теперь, когда даже сами боги отвернулись от всего нашего народа, мы можем всё изменить! Педерасты, психи, социопаты, отбитое от общество отребье. Мы, как истинные дети Аврелии, должны устроить геноцид против этих отбросов общества! Наша планета хочет избавиться от заразы, и мы должны помочь ей! Сегодня отметка уже на минус тридцати шести, а что будет через год!? Вы об этом задумались!? Мы все превратимся в лед, если не примем меры!

Стоящая на площади сиреневого цвета кобыла толкала свои громкие речи на потеху собравшемуся вокруг неё народу. Самое ужасное, что ко всему она приплела религиозную точку зрения и мысль о массовом вымирании ради очищения. Они хотят бороться с общественными расстройствами, но даже не задумываются о своих собственных. Всегда можно найти лучший способ – это едва ли не самый худший, однако, по их мнению, действенный. Верно, он действенный и если они думают, что они что-то смогу изменить, то я глубоко в этом сомневаюсь. Грех – эта часть нашей природы и творят его все пони. Когда угодно, где угодно и кому угодно. Нас всегда привлекало что-то запретное, такое как сладострастие и чревоугодие, но мало кто на это обращал внимание. Теперь все обогащены завистью и желанием выжить, которое часто заходит за рамки идеалов дружбы.

Кхе… «идеалы дружбы»..

— Пошли дальше. – потянул меня Лайт.

Но неожиданно для меня рядом с этой кобылой я увидела слабые фиолетовые огоньки. Они сияли над головой серой кобылы, которую буквально затолкнули к сиреневой фашистке. Я узнала её не сразу и лишь благодаря этим двум фиолетовым лампочкам смогла опознать её.

— Погоди! Там Астри!

— Где?

Мы оба смотрели на происходящие с неимоверным испугом. Сиреневая кобыла прижала Астрею к земле, надавливая своим копытом на шею, из-за чего ей пришлось опуститься в унизительную позу. Лайт сквозь зубы прошипел:

— Сучья тварь…

— Взгляните на «это»! – она злорадно усмехнулась. – Ну как не лучший живой пример!? Это же ходячая груда металлолома, да и к тому же ещё и серая! Как, по вашему мнению, начнём наш геноцид с этого смехотворного порождения чёрной магии, пони!?

Радостный свист и оклики из собравшейся толпы не предвещали нам ничего хорошего. Жизнь подкинула Астрее проблему, и теперь её нужно было как-то решить. Бывший воинственный гвардеец не собирался стоять в стороне и долго думать над планом её вызволения: он побежал с невероятной скоростью, взмахнул крыльями и взмыл над землей.

— Стой здесь! – прокричал он мне.

Пегас быстро, но верно завладел вниманием окружающих. В его копыте показалось что небольшое, тёмное. Он бросил это прямо под ноги сиреневой, и когда та сделала шаг назад, Астрея прыгнула к Хаусу, чтобы он зацепил её. Они взлетели вверх и повернули по направлению ко мне. Для неё сейчас, наверное, Лайт предстал в образе ангела-спасителя, который выдернул её из этого хаоса. Едва кобыла с громкоговорителем смогла понять, что всё-таки произошло, предмет, брошенный Лайтом, взорвался. Взрыв был не большим, казалось её не задело, но сразу после него неизвестное плоское свечение фактически моментально перерубило ноги кобыле, как самое идеально заточенное лезвие. Кровь хлынула с досок на притоптанный копытами снег, а она сама упала на доски и заревела. Крик звенел по всем сторонам, шокированная публика стояла безмолвно и через несколько секунд, после свершившегося, стали безумно стрелять по парящим между зданий товарищам.

— Чего вы все блять стали!? Ловите этих ублюдков!

Когда они успешно приземлились рядом со мной, то жеребец толкнул меня назад и громко воскликнул:

— Беги в лифт! Чего ты стоишь!?

Нас заносило снегом и сильными порывами, но неслись мы словно сам ветер. По телу бешеной чередой носился страх, над головой свистели пролетающие пули, и приближающиеся крики толпы подгоняли нас, будто жгучими кнутами. Мы влетели в лифт как угорелые, да так что я ненароком ударилась боком об стенку. Астрея, когда все забежали внутрь, вдавила кнопку спуска изо всех сил, вытащила своим протезом пистолет из кобуры и направила его на закрывающиеся двери. «Хорошо, что успели и хорошо, что все живые» — лишь крутилось в моей голове и успокаивало нервы.

— Какого черта?! Че ты там вообще делала!?

— Ко мне докопались, я ничего не могла поделать!

В данный момент Астрея совсем позабыла, где находиться и больше волновалась о своей жизни. Она сдавленно выдохнула.

— А… где топливо?

— Нету. Мы не смогли договориться.

— У нас ещё есть немного… Нужно выходить из ангара. Не стоило сюда вообще приезжать… – Астрея вытащила из кармана своей дутой куртки планшет, но когда лифт что-то неожиданно встряхнуло, она выронила его на пол и разбила. – Твою мать!

Лифт стал скрипеть, будто кто-то ходил по нему сверху и прогибал под собой потолок. Пегас тут же схватил свой новенький дробовик, поднял его вверх и приготовился стрелять. Сверху вновь послышался железный скрежет. Кто-то начал выламывать крышу люка и как только она слетела с держателей, я увидела стоящего сверху карего пегаса, который сразу же потянулась ко мне с ножом в крепко сомкнутых от гнева зубах. Выстрел прогремел быстро, я не стала смотреть и опустилась на пол, прикрывая голову копытами. На пол со звоном упал окровавленный нож, а на меня стала капать красная жидкость. Сверху из шахты доносились ещё налаживающиеся друг на друга крики, они приближались и даже пытались стрелять. Пули, сверкая своими красочными искрами, дырявили пол, от чего я всё сильнее прижималась к углу и задыхалась от сдавливающего мои гланды ужаса.

Стрельба длилась около двух минут, и постоянно лифт всё вновь и вновь пошатывался под весом сумасшедших, так яро идущих на свою смерть. Ради чего?

Я рыдала, рыдала из-за бьющихся в моей голове мыслей. Кровь уже целыми струйками стекала с потолка на мою голову и мои копыта, и я не могла перестать дрожать под этим тёплым кровавым «душем». Это не для меня… этот кошмар не для меня…

Лифт уже не на шутку сильно скрипит: он начинает набирать скорость под трупами толкающих его в бездну. Никто из нас не хочет умирать такой смертью: с такой скоростью лифт просто не успеет остановиться, переламывая нам кости и запечатывая в свой капкан из сдавленного металла.

— Винтер! Быстро! Телепортируй нас от сюда в ангар!

— …Чего? – я поняла, чего он хотел от меня сразу, но я не могла просто так сказать, что ничего не выйдет.

— Телопортируй нас куда, мать его, угодно! Мы сейчас превратимся в котлету!

— Я-я не умею!

Он отшатнулся – мои слова прозвучали для него как сильный удар под дых.

— Как же так!?

— Просто, блять не умею!

Интересно, какие мысли сейчас обо мне сложились у Лайтхауса. Наверное, сидя в стремительно падающем лифте, да ещё и придавленном сверху горой трупов только самые отпетые психи держат себя в копытах. Астрея стояла в шоке, даже не в силах хоть что-то предпринять, а Лайт похоже уже придумал наш план спасения. Из его копыта выехал тот самый меч, который я пыталась снять со снегиря в пентхаусе. Клинок напугал Астри, что та даже прижалась к стене, завидев его блеск. Пегас поднял клинок и стал дырявить, раскрывать пол кабинки, как консервную банку. В постепенно расширяющимся отверстии можно было увидеть, как быстро несется навстречу неминуемой смерти лифт, пролетая мимо зажженных ламп и пустых этажей. Когда места становиться достаточно, чтобы туда можно было пролезть, Лайтхаус приказывает:

— Прыгайте!

Первой вылезла из лифта та, кто больше всех их не любил. Она, размахивая своим тёмным хвостом и перебирая копытцами, полетела вниз, заранее подхватившись за Лайтхауса. И тогда я осталась одна в этой железной клетке. Приблизившись к дыре в полу, я увидела дно, которое было совсем недалеко и раскрывающую сомкнутые двери Астрею. Пегас летел обратно ко мне, и лишь это спасало меня от паники.

— Ну же!

Я проскользнула, слегка зацепившись боком об пол прямо на копыта к моему летающему спасению, и кажется, переволновалась при виде приближающейся ловушки, что не совладала со своими переполняющими разум чувствами. Передо мной стояла только эта картинка: она тянулась всё глубже, чернела пока совсем не утянула мне в бездну.

Внезапно я получила мощную пощечину, которая вырвала меня из грёз.

— Поднимайся!

Я ожидала увидеть над собой Лайта, но это оказалась Хайвэй. Я бы узнала, что это она, однако после такой горячей оплеухи тяжело почувствовать её холод. Теперь я была в нашем вагоне на колёсах, который судя по тряске, ехал довольно быстро, будто от кого-то пытаясь скрыться. Хави не зациклилась на мне. Она тут же подскочила с места и направилась по коридору в одну из комнат и, вернувшись, бросила мне в копыта тяжелый револьвер. Решительная, отважная, желающая чтобы я поднялась и продолжила бороться за наши жизни. Чем-то она меня вдохновляла, как гордо поднятый в нашу честь гобелен.

— Они едут за нами! Поднимай свою задницу с места!

В левой стороне коридора слышались снова повторяющиеся хлопки стрельбы. Я поднялась, и еле удерживая пистолет от слабости в своих зубах, побежала по дрожащему ковру к остальным. Астрея высунулась из окна и отстреливалась своим пистолетом от, скачущих по снежным дюнам на полуразбитых снегоходах, обозленных фашистов. Никогда не видела её такой. Её задние копыта превратились в некое подобие крюков, которыми она держалась, чтобы не упасть назад. Но вот одна из пуль влетела прямо ей в бок и та, соскользнув с разбитой рамы, рухнула на пол, перекрашивая синий в противоположный ему цвет. Она невольно простонала от боли и поднялась на своих не успевших изменить свою форму копытах. Астрея была похожа на персонажа какого-нибудь фантастического фильма или видео игры. Она повернулась пробитым боком вверх, из которого хлестала кровь и попыталась прижать рану. Раненная увидела меня и вместо того, чтобы попросить меня о помощи, прокатила к моим ногам по полу тёмную штуковину.

Это была та самая граната, которая отсекла ноги той фашистке. Я сразу поняла, что нужно делать и молча, подхватила гранату силой своей еле проснувшейся магии. Задергав её во все стороны я не могла запустить механизм в опаске, что на самом деле его и не нужно запускать и сейчас он разрежет мне голову. Меня окатила холодной струей паники, я дергала за все, что могло походить на подобие чеки. Я покрутила иглистую штуку, чем-то отдаленно напоминающую маленький фонарик и бросила его в разбитое окно.

Взрыв прозвучал почти незамедлительно, и когда я выглянула из окна, предварительно вытащив изо рта обслюнявленный револьвер, я увидела, как кобыла на снегоходе смотрит на меня с широко раскрытыми глазами. Она смотрела мёртво и позже я поняла, почему именно так: снегоход начал расходиться на две половины, а вместе с ним и кобыла. Она развалилась на две симметричные части, раскрывая мозг и всё её туловище, и свалилась в поднимающийся под лыжами снег. Она выглядела как картинка «пони в разрезе», только эта была реальной живой кобылой. Ужас…

Ещё одна кобыла с криком полным ненависти стала стрелять в меня. Я быстро слезла обратно на ковер. Лайтхаус и Хайвэй были на втором этаже и отстреливались оттуда, а раненая Астрея всё ещё лежала рядом со мной и нервно сопела. Я потянулась к ней, чтобы помочь, но вдруг она меня оттолкнула от себя.

— Беги в конец! Защити мелкую!

Я понеслась по её приказу к самой последней комнате и, залетев туда, захлопнула за собой дверь. Мне тоже было страшно за жеребенка, тем более во время такой перестрелки. В купе было темно… нет, здесь вообще ничего не было видно. Кругом насущная темнота. Даже не было окон, стояла глухая гробовая тишина.

— Здесь есть кто-нибудь? – с дрожащим страхом произношу я.

У меня образовался сухой ком в горле. Я всегда боялась темноты, или лучше сказать то, что она скрывает за собой. В такие моменты я представляю сразу тысячи невообразимых монстров, готовы прямо сейчас схватить меня за ногу и утащить под кровать или же обглодать прямо на месте. Зачем я спросила? Я ведь и так знаю, что она где-то здесь.

— М-малышка?

Неаккуратно делая несколько шагов по косой и пытаясь нащупать что-нибудь твердое, я ударяясь обо что-то своим коленом, и падаю на скрипучую кровать. Сильная боль, но она всё равно не пересилит страх во мне.

— Пожалуйста, скажи, что ты здесь…

Кругом тишина и я понимаю, что загнала сама себя в ловушку. От мрачных иллюзий в сплошной темноте несёт холодом. «Где же она? Где?» — безустанно повторяю я в своей голове и пытаюсь держать себя под контролем. Я знаю, что мне нужно поискать выключатель или что-то по подобию его, но я не могу встать с угла кровати; страх прижимает меня и не дает мне подняться. Не могу заставить себя сделать хоть что-то, мне хочется, чтобы кто-то спас меня и я, наконец, смогла увидеть свет снова. Но ничего не происходит… везде до сих пор пугающая, и рождающая в моём уме ужасные мысли, темнота. Начинаю плакать, раскатывать свои ползущие по щекам слёзы не в силах даже подойти к двери… Я в ловушке… Я в ловушке… Все чувства притупляет бешеный стук и боль в моём сердце. Кажется, оно сейчас разорвется…

Внезапно комнату охватывает тёплый свет. Он включился будто сам по себе, спасая меня от ужаса, скребущего мою душу изнутри. Сама от себя не ожидая, я слезно благодарю, сама не зная кого. Что-то невидимое или придуманное.

— Спасибо… спасибо… — говорю я дважды и пытаюсь успокоиться.

Я чувствую, как кто-то смотрит на меня за спиной. Это предчувствие легко с чем-то спутать, но я определенно знала, что кто-то там есть. Я обернулась и увидела маленького жеребенка салатового цвета. Не-не… лаймовый цвет. Маленькая кобылка была светлого, экзотического лаймового. Она внимательно смотрела на меня своими светло-фиолетовыми глазками и похоже даже не понимала, почему я села на кровать и начала рыдать в темноте. Она, как и ожидалось, не говорила со мной. Нет, не потому что была напугана... если сифилис проник в горло, то со временем, если будет слишком поздно, то можно лишиться голоса. Вероятно это не малая боль.

— Привет…

Мой голос звучит для неё почти безразлично на фоне отдаленных звуков стрельбы и шума вагона. Не хочу её пугать ещё больше… Мне нужно, чтобы она поверила мне и доверилась.

— Ты, наверное, меня испугалась?.. – улыбнувшись, спросила я. — Видишь, какая ирония? А я испугалась тебя. Друг друга напугали.

Я заметила, как жеребенок пытается спрятать свою милую улыбку и выровнять свои губы, но у неё ничего не получалось.

— Я тут от Лайтхауса и Астреии. Меня попросили за тобой последить. Ты ведь мне доверяешь?

Она кивает мне, но неуверенно. Всё же думаю ей сейчас очень страшно.

— Не бойся… подойди ко мне… Посидишь вместе со мной, пока всё закончится, хорошо?

Это прозвучало слишком опасно. Жеребенок сделала один медленный шажок ко мне, но затем остановилась, вглядываясь мне в глаза. Боги, какая же она забитая в себе. Наверное тот случай сильно её ранил.

— Если хочешь, я могу тебя не трогать. Просто сядь рядом со мной. Я хочу знать, что ты будешь в безопасности.

Мои слова помогают ей сделать ещё несколько верных шагов и затем, когда она залезла на кровать, та почему-то полезла ко мне со своими объятьями. Я приподняла свои копыта и только потом слегка прижала малышку к себе, под бок, счастливо улыбаясь. Она очень милая, тёплая, что меня тянет к ней, как своей маленькой сестричке. От её прикосновений моя душа согревается, а все невзгоды проходят мимо.

— Всё в порядке?

Внезапно она вопросительно поднимает на меня свои прелестные глазки и вытягивает своё окровавленное копыто. Я пугаюсь, но осматривая её не нахожу ни единых следов повреждений, даже ушибов и только потом понимаю, что это не её кровь. Прыгая с лифта я, похоже, сильно поранила свой бок об железные обломки. Странно, ведь я совсем не чувствовала боли.

— Со мной всё хорошо… не волнуйся за меня.

Постепенно вагон начинает останавливаться, заставляя меня покинуть комнату. Только я толкаю дверь от себя, как кто-то помогает мне её открыть. Лайтхаус бросая на меня свой взъерошенный взгляд, толкнул меня в сторону и побежал за маленькой, крича мне в след:

— Живо из вагона! Открывай дверь!

Я открыла массивную железную дверь и помогла Астрее спуститься по лестнице вниз, а затем уступила проход для Лайта с напуганным жеребенком на плечах.

— А как же Хайвэй?!

— Она останется! Идём!

Звучит какой-то режущий уши грохот. Это выстрелы, но они звучат беспрерывно, будто сейчас идёт напряженный штурм. Ещё пару мгновений и мы перебегаем короткую дистанцию и скрываемся за снежным гребнем. Выглянув из за холма, я увидела, как Хайвэй яростно стреляет по бегающим из стороны в сторону пони из ручного пулемета. Она поливала их стальным огнем, разнося всё и вся на куски. Обстреливала машины, за которыми прятались погонщики. Несколько машин взорвались с тёмными клубами дыма, которые тут же поглотил холод. Но внезапно её пулемет как будто то заклинило, и стрельба прекратилась. Я затаила дыхание… всё будто на мгновение замерло…

И в этот момент прозвучала следующая очередь – теперь уже не из её оружия. Бандиты буквально расстреляли её на месте. Хави выронила свой пулемет и замертво рухнула с вагона на холодный снег. Я всхлипнула ещё до того, как пули коснулись её тела. Тяжело смотреть на её лишенное и намека на жизнь тело, изуродованное глубокими дырами. Крови не было… только глухая смерть. Какими же нужно быть подонками, чтобы так слепо идти на поводу у возомнившей себя пророком фашистки? Глаза начинают болеть от новых слёз, но я ведь не была даже с ней толком знакома. С моего языка срывается лишь отрицание:

— Нет!

— Пригнись! — шепнул мне жеребец и вдавил меня мордой в снег.

Мои попытки поднять голову не увенчались успехом. С боку доносился детский плач, который вскоре по велению Лайта тоже прекратился. Он поступил правильно, может и грубо, но правильно. Не могла даже подумать о том, что я могу выдать нас всех и следующими застреленными станем мы сами. Я чувствовала, что начинаю задыхаться и стала толкать жеребца. Я вырвалась и покатилась вниз к Астрее, которая сжимала свой бок и мучилась от, причиняющей ей нестерпимую боль, раны.

— Что там?.. Почему больше не стреляют? – спросила меня она, взглянув на меня с надеждой.

Мне не зачем было врать ей… она бы всё равно всё узнала.

— Она мертва... Хави… мертва…

На её лице полном безнадежности и отчаянья застыла скорбь, сменившаяся слезным унынием.

— Блять… блять… гребаные уёбки… — Астрея пустилась в плач. — Они за это заплатят… мерзавцы…

Я до сих пор не могла поверить в смерть Хави, но и в то, что нам нужно было сидеть на одном месте, сложа копыта, я тоже не верила. Теперь нужно было думать о себе и о том, как нам теперь выжить. Куда идти и чего ожидать.