Лига Грустных
2. Добро пожаловать в Лигу
Когда Гильда ушла, Трикси еще с полчаса посидела за столиком, мельком поглядывая на веселящихся пони. «Смейтесь-смейтесь, скоро Великая и Могущественная Трикси лишит вас радости», – подумала она и зловеще улыбнулась.
Удивительная вещь законы – их почти никто не знает. То есть, всем известно, что не стоит брать чужое, переходить дорогу в неположенном месте или захватывать власть в Понивилле, но это знание диктует скорее здравый смысл, нежели чтение нормативных актов. Трикси была уверена, что, собрав достаточно недовольных жизнью пони, она сможет создать из них политическую партию, с которой придется считаться принцессам, но понятия не имела, как это провернуть.
«Для начала, – рассуждала она, – сколько нужно членов для регистрации партии? Вряд ли двое, даже если считать Гильду. И как ее регистрировать? И как заставить пони вступать в нее, если она пока существует только в моем воображении?»
Над Трикси навис Боттлгласс и пробасил:
– Что, протрезвела? Покупай еще еду или плати за комнату, нечего попусту столик занимать.
– Ваш сервис оставляет желать много лучшего! – вздернула нос Трикси. – Я буду жаловаться.
Боттлгласс бросил на стол пухлую жалобную книгу, сшитую из нескольких школьных тетрадей, и вернулся за стойку.
В принципе, у Трикси еще оставались деньги на ночлег, но сейчас она была слишком возбуждена идеей о партии недовольных, чтобы спать, поэтому покинула «Треснувший рог» и направилась в библиотеку.
Вечер выдался прохладным, и Трикси пожалела о брошенных на дворцовой площади плаще и шляпе. Ее поминутно передергивало: то ли от озноба, то ли от вида довольных пони, бродящих группками по тротуарам. Там и сям в небо взлетали пестрые огоньки, и у Трикси уши вяли от треска праздничных фейерверков. Она перешла на галоп.
Кантерлотская публичная библиотека на Астролябической площади была открыта круглые сутки, даже по выходным и праздникам. Платы за пользование ею не взималось, а читательский билет нужно было оформлять только, чтобы уносить книги домой. Разумеется, здесь не найти древних магических фолиантов и списков секретных могущественных заклинаний, как в Библиотеке Старсвирла, но Трикси они и не требовались.
Сейчас, когда все пони отмечали коронацию Твайлайт Спаркл, Трикси рассчитывала, что вся библиотека будет к ее услугам. Она найдет книги по законодательству, внимательно изучит их в спокойной обстановке и поймет, как правильно создать партию и как набрать в нее пони.
Лавируя между усевшимися на широких ступенях гуляками, Трикси поднялась в библиотеку.
Как она и предполагала, внутри было пусто, лишь старая пегаска сидела за конторкой у входа. Но библиотекарша даже не обратила на посетительницу внимания: таращилась в окно на очередной цветистый салют.
Трикси проследовала мимо нее на второй этаж и стала искать полки с книгами законов. Помещение озаряли магические кристаллы, которые, поговаривали, лично Селестия зарядила солнечным светом в год открытия библиотеки. Было тепло, сухо и тихо. Умиротворяюще.
Но Трикси никак не умиротворялась: ее бесило, что нигде не находится книги «Как создать партию с нуля и уесть принцессу», попадались лишь всевозможные издания гражданского и уголовного кодексов, устаревшие своды законов, стенограммы судебных заседаний.
– Проклятье! – прошипела Трикси.
– Тихо, – раздался слева ворчливый голос.
Трикси обернулась и увидела сидящую за длинным столом кремовую единорожку с неухоженной рыжей гривой. По обе стороны от нее высились башни из книг по магии, но читала она сегодняшнюю газету.
– Прошу прощения, Великая и Могущественная Трикси полагала, что она здесь одна, и никому не помешает.
Единорожка смерила ее сердитым взглядом поверх массивных очков и буркнула:
– Я тоже.
Похоже, она была завсегдатаем библиотеки и таким книжным червем, что даже предпочла чтение празднествам.
– Извините, вы не подскажете, где найти книгу о создании политических партий? – спросила Трикси, приблизившись.
Стало видно, что газета незнакомки открыта на статье о коронации Твайлайт Спаркл. Значит, торжество ее все-таки интересовало. Почему же она здесь одна?
Единорожка молча поднялась и направилась к стеллажам, кивком велев Трикси следовать за ней.
– Великая и Могущественная Трикси назвала вам свое имя. Не кажется ли вам, что будет справедливо, если и вы представитесь?
– Справедливости… нет, – с запинкой, сглотнув комок в горле, ответила книжница. – Если бы была, Твайлайт не стала бы принцессой. Уж точно не принцессой Дружбы.
Единорожка резко остановилась и испуганно оглянулась на Трикси.
– Из-звините, я не… хотела оскорбить… Мненадоидтиуменядела.
Она кинулась назад к своим книгам, позабыв, что галопировать в библиотеке запрещено так же, как громко разговаривать. Такая мгновенная перемена тона удивила Трикси: видимо, книжница прятала за грубостью боязливость. Наверное, и пришла сюда сегодня специально, зная, что будет пусто, и ей не придется общаться с другими пони. Это объясняет ее раздражение от встречи с Трикси.
Но, что важнее, из слов незнакомки следовало, что она терпеть не может Твайлайт.
– Простите, – Трикси нагнала ее у стола с книгами и газетой. – Я не хотела вас побеспокоить или напугать. Собственно, я, как и вы, считаю, что Твайлайт недостойна быть принцессой, и как раз интересовалась книгами о политике, чтобы найти законный способ отлучить ее от власти.
Единорожка бросила на Трикси недоверчивый взгляд исподлобья. Отвела глаза и в волнении потянула за воротник черного, усеянного катышками свитера, как будто тот ее душил.
– Мундансер, – выдавила она.
Второй этаж «Треснувшего рога» представлял собой длинный коридор с дверьми в дюжину крохотных номеров и общую душевую. Было тихо и пустынно: на памяти Гильды здесь еще никто не останавливался на ночь.
Она зашла в свою комнату, заперла дверь и повалилась на кровать. Ее взгляд блуждал по кромешной тьме: солнце давно скрылось, а окно комнаты выходило на неосвещенный задний двор с мусорными баками. Снизу глухо доносился гомон посетителей трактира, топот копыт, позвякивание посуды.
Несмотря на усталость, заснуть не получалось. А ведь Гильда всегда спала без задних ног! Из головы не выходила беседа с Трикси. Гильда с детства привыкла молчать о своих трудностях и переживаниях, чтобы никто не подумал, что она жалуется, не счел ее слабачкой. Ее невысказанные обиды трансформировались в злость, и эта злость питала ее, не позволяла сдаться, толкала вперед, на поиски места в жизни. «Я еще покажу им! – говорила себе Гильда. – Назло всем лохам и предательнице Рейнбоу добьюсь успеха!»
Но почему же тогда, признавшись Трикси во всех своих бедах, Гильда чувствовала не досаду, а облегчение? И за это себя ненавидела. «Неужели я такая же слабачка, как она, и меня хлебом не корми – дай пожаловаться?» – гадала Гильда, ворочаясь в постели.
Тут раздался треск рвущейся ткани: ее коготь на задней лапе случайно вонзился в пододеяльник. Гильда издала сердитый рык и сбросила одеяло на пол. Теперь Боттлгласс заставит платить за порчу имущества.
«Интересно, а Трикси осталась здесь или пошла ночевать в другое место?» – подумала Гильда и сама удивилась, что ее это волнует.
– Какое мне дело до этой яйцеголовой лохушки? – проворчала она.
Уселась на полу и начала методично распускать когтями порванный пододеяльник: ниточку за ниточкой. Это успокаивало.
Понемногу снизу переставали доноситься голоса, и, наконец, раздался щелчок замка: Боттлгласс выпроводил клиентов и закрыл заведение.
Спустя четверть часа, когда груда ниток на полу перед Гильдой уже ничем не напоминала пододеяльник, прямо за дверью послышался скрип половиц. Гильда узнала походку Боттлгласса. Хозяин спал на первом этаже, за кухней, и непонятно, зачем поднялся наверх.
«Может, для меня какое-то поручение?» – прикинула Гильда. Поднялась с пола, пригладила перья и задвинула останки пододеяльника под кровать.
Но Боттлгласс прошел дальше, в самый конец коридора. Из любопытства Гильда приоткрыла дверь и высунула клюв наружу. Хозяин катил перед собой большую тележку с блюдами, недоеденными посетителями. «Ого, сколько жратвы! Наверняка, в том номере засел какой-нибудь жиртрест». На миг Гильда задумалась, не Трикси ли там остановилась, но тут же отогнала мысль: «Зачем ей столько объедков? Я ведь ее до отвала накормила. И вообще, мне без разницы, она это или нет!»
Боттлгласс воровато оглянулся, но Гильда успела захлопнуть дверь, и тот ее не заметил. Судя по стуку копыт, оставил тележку у двери и вернулся на первый этаж.
Гильда снова выглянула в коридор: никого, еда на месте. Тут дверь комнаты с тихим скрипом открылась внутрь – странно, потому что остальные номера на этаже открывались наружу, – и кто-то начал втягивать тележку в комнату. Гильда разглядела покрытую засаленной бурой шерсткой ногу.
Оказывается, в «Треснувшем роге» имелся постоялец.
Во время медитативного разрывания пододеяльника Гильде открылась истина: раз она постоянно вспоминает разговор с Трикси, потому что досадует на то, что показала слабину перед незнакомкой, то чтобы вернуть самообладание и душевный покой, ей надо на кого-нибудь наехать, продемонстрировать, что она такая же крутая и жёсткая, как обычно.
– Слышь, давно тут живешь? – окликнула она прожорливого постояльца.
Нога сразу скрылась из виду, дверь захлопнулась.
Гильда вышла из номера и, мягко ступая львиными лапами, подобралась к крайней комнате. Вблизи еды на тележке оказалось еще больше: целый стог остывшего жареного сена в промасленном бумажном пакете, гора вялых листьев салата, две дюжины надкусанных пирожков, бидон томатного супа. Стало ясно, что дело не в обжорстве: Боттлгласс притащил постояльцу объедков, чтобы тот мог питаться несколько дней.
– Чё, так разжирел, что из комнаты выйти не можешь? – поцарапалась в дверь Гильда. – Ладно, не дуйся. Пошутила я. Ты не толстый, ты такой тощий, что тебя ветром сдувает, вот и поселился тут, пока не разъешься. Слышь, ты чё мне не отвечаешь? Не уважаешь соседей?
Она толкнула дверь лапой, и та неожиданно подалась: жилец не заперся.
В ноздри Гильды ударил кислый, затхлый запах пота и нечистот. На низеньком столике тускло горела керосиновая лампа, в ее свете Гильде предстала крохотная захламленная комната. Грязно-желтые блики лизали стены с ободранными обоями, окно было замуровано. Вместо кровати на истоптанном пыльном паласе расстелен скомканный тюфяк с подушкой и одеялом. В левом углу лежали три толстых мусорных мешка, стояла ночная ваза. То тут, то там на полу валялись книжки, некоторые были открыты и лежали обложками вверх. Гильда машинально прочла пару заголовков: «Как завести друзей, если вы всех ненавидите» и «Есть одна кобылка: книга для тех, у кого разбито сердце».
Но всё это было замечено лишь мельком, за пару секунд. Внимание Гильды сразу приковал высящийся посреди комнаты серый булыжник размером со среднего пони. Она обошла его кругом, думая, что жилец спрятался за ним, но номер оказался пуст.
По спине пробежал холодок: мелькнула мысль, что камень – это надгробие, а виденная бурая нога принадлежит призраку. Гильда потрясла головой и стукнула кулаком по булыжнику.
– Алё, болезный, ты куда делся?
– А ну выметайся, зараза! – услышала Гильда крик хозяина. – Пошла вон, я сказал! Убирайся, ты, желток-переросток, не смей здесь шастать!
Гильда, напустив безразличный вид, окинула камень последним взглядом, и вышла в коридор. Боттлгласс злобно пялился на нее, его ноздри расширялись от тяжелого дыхания.
– Начальник, ты чё, булыжник кормишь? Я слышала, что тебя жена бросила, но не думала, что ты до такого докатишься.
Боттлгласс втолкнул тележку с едой в комнату и захлопнул дверь. Изнутри тут же раздался громкий щелчок замка. Камень запереться точно не мог, значит, в номере всё же кто-то был. «Может, пленник? – рассудила Гильда. – Если освобожу его, мне кто-нибудь заплатит».
– Кто там? – спросила она.
– Не твое дело.
– Слышь, я стражу позову!
– Вали отсюда, – глухо прорычал Боттлгласс. – Ты уволена.
Обычно он вызывающе глядел ей в лицо, но сейчас держал голову опущенной, смотрел в пол, как будто стыдился.
– Ты кого-то похитил и держишь в плену ради выкупа? Я хочу в долю.
– Я никого не похищал, – буркнул трактирщик. – Это мой сын.
– Мне так сложно было организовать ту вечеринку, так страшно, а она не пришла! Она была всем для меня – и кинула…, – Мундансер захлебнулась словами от возмущения и погрозила копытом высокому библиотечному потолку: – Я ей вечеринку устроила – веселись! Не хочу, хочу бросить тебя ради друзей получше. И это – принцесса Дружбы? Бессердечная эгоистка какая-то, а не принцесса.
– Так значит, ты мне поможешь? – уточнила Трикси, прищурившись и подперев подбородок копытами.
– Я думала, что нашла в Твайлайт родственную душу, а она предала меня…
Мундансер твердила одно и то же на разные лады уже битый час, и терпение Великой и Могущественной Трикси подходило к концу. Она с нажимом повторила:
– Да или нет?
Мундансер кивнула и поскакала к стеллажам с книгами.
Через полчаса единорожки уселись за стол, обложившись пятком томов гражданского кодекса Эквестрии и еще кучей сборников актов и поправок, в которых Трикси ничего не смыслила.
Глядя, как ловко Мундансер перелистывает страницы и выписывает что-то в блокнот, Трикси невольно проникалась уважением. Должно быть, так же завороженно пони наблюдали за ее волшебными представлениями.
– Ага! – воскликнула, наконец, Мундансер. – Я так и знала, что читала об этом раньше. Профаны думают, что форма правления этой страны – монархия, но на самом деле мы живем при меритократии – «власти достойных». Селестия и Луна сумели обрести Элементы Гармонии и победить Дискорда, поэтому народ избрал их правительницами. Подумай, почему их называют принцессами! Потому что народ не хотел делать их королевами, но никакого другого, не связанного с монархией, титула наши тёмные предки придумать не смогли. Поэтому если появится кто-то более достойный, чем принцессы, их можно заменить.
– Великая и Могущественная Трикси, безусловно, непревзойденная иллюзионистка, но вряд ли ей по силам тягаться с Селестией и Луной, – скромно заметила Трикси.
– А придется. Ведь именно они наделили Твайлайт властью. Что бы мы ни предприняли против Твайлайт, они обязательно поддержат ее. Они – источник… Да, кстати, мы не будем создавать политическую партию. Если большинство уверено, что Селестия и Луна – законные монархи, это бесполезно. Мы создадим неправительственную правозащитную организацию… Вот здесь копия указа Селестии двухсотлетней давности о разрешении их деятельности, а вот список всех когда-либо функционировавших организаций. Некоторые помогали обустраивать общественные места для инвалидов, некоторые добивались рассекречивания заклинаний из библиотеки Старсвирла – кстати, временами успешно, Селестия ведь играет роль снисходительной правительницы, идущей на уступки народу. А вот эта, например, борется с дискриминацией мулов…
Мундансер тыкала копытом в страницы, показывая, о чем ведет речь, но Трикси не вглядывалась. Она доверяла новой знакомой. Что ни говори, а общий враг сплачивает гораздо надежнее, чем какая-то там эфемерная дружба.
– И наша организация выступит против дискриминации несчастных! – продолжала Мундансер. – Повсюду заявляют, что Эквестрия – страна гармонии, дружбы и толерантности. Но стоит только проявить немного искренности, заговорить о том, что тебя по-настоящему волнует, тебе тут же затыкают рот и говорят: «Улыбайся, не беспокойся, возьми себя в копыта, будь счастлив, надень намордник и радуйся…» Эм, я читала об этом. Сама-то я с пони особо не общаюсь, только с Твайлайт могла…
– Я понимаю, – сочувственно произнесла Трикси.
На самом деле, она ни капельки не понимала, как можно сторониться пони. Она любила сцену, свет софитов и восторженные взгляды, а проблему Мундансер находила надуманной. Что может быть проще, чем заговорить с кем-то? Но Трикси видела в книжнице полезного союзника, поэтому демонстрировала сопереживание. «Во мне пропадает талант актрисы! – самодовольно отметила она. – На этот раз я добьюсь успеха. Амулет Аликорна опьянил меня, не дал стать настоящей правительницей, но теперь я буду полагаться на свои собственные способности к манипулированию пони и управлению толпой».
– Это укоренилось даже в языке, в поговорках: «На обиженных воду возят», «Занятого пони грусть-тоска не берет», «Грустить – победу упустить», «Смейся – и мир засмеется с тобой, плачь – и заплачешь в одиночестве». Они борются за права коров и не замечают, что угнетают своих собственных соседей, знакомых, приятелей. Несчастье в этой стране под тотальным запретом. Я уверена, что грустных на самом деле полно, но они это скрывают, чтобы избежать общественного осуждения. И от этого им только хуже!
– Верно! – подхватила Трикси. – Мы соберем под свои знамена всех, кого счастливые пони презирают или игнорируют, и дадим им поддержку и понимание. Когда нас станет больше, мы во всеуслышание заявим о дискриминации грустных: мол, их никто не слушает, и не хочет иметь с ними дело, все хотят только веселых и довольных. Когда у пони откроются глаза на эти двойные стандарты, всё поменяется местами: мы, униженные и оскорбленные, станем новыми хозяевами этого мира!
Она закашлялась, сообразив, что слишком замечталась. Сказала:
– Это великолепно, Мундансер. Ты – гений своего дела, уж поверь: Великая и Могущественная Трикси всегда узнает равного ей по таланту. Ты будешь готовить все документы для формальностей, а я стану нашим духовным лидером, буду вербовать участников. Такое разделение труда тебе подходит?
– Разумно. Я не люблю общаться с пони. Кстати о документах, организации нужно официальное название.
– Как насчет «Лига Грустных, Безрадостных и Депрессивных»? Звучно!
– Сойдет, – Мундансер зевнула: – А теперь мне надо поспать.
– Ни в коем случае! – Трикси подскочила и похлопала себя копытами по щекам, чтобы и самой взбодриться. – Надо ковать железо, пока горячо. Сейчас нас двое, но у меня на примете есть еще один потенциальный член. Пойдем искать ее прямо сейчас, пока она в подходящем настроении.
– Тогда иди одна.
– Нет, Гильда должна увидеть, что наше число уже растет, должна воочию узреть твои профессионализм и решимость. Ты нужна Лиге, Мундансер!
– Нужна? Я… еще никогда никому не была нужна, – единорожка неожиданно всхлипнула. – Я прочла так много книг, но все мои знания не имели смысла до этого момента… С-спасибо тебе за возможность их использовать. Вместе мы поможем всем несчастным Эквестрии и утрем нос Твайлайт!
Земной пони Боттлгласс познакомился с единорожкой Си Шо Шэл, когда оба были школьниками. Они полюбили друг друга с первого взгляда и были так уверены в своих чувствах, что сыграли свадьбу, едва окончили учебу и достигли совершеннолетия. Так стремились создать семью, что обзавелись сыном, Стоун Шэлом, когда им не исполнилось и двадцати.
Поначалу всё шло хорошо. Отец передал Боттлглассу «Треснувший рог», а сам ушел на покой. Си Шэл помогала мужу с трактирным бизнесом, и дела шли в гору. О ребенке заботились в основном ее родители, баловали внука, и тот рос веселым и толстым.
Жеребята в школе смялись над Стоун Шэлом, но тот не унывал, ведь у него была такая любящая семья.
Увы, когда ему исполнилось одиннадцать лет, и он перешел в средние классы, бабушка с дедушкой умерли, и за его воспитание пришлось взяться Боттлглассу и Си Шэл. Пусть они и повзрослели, они так и не обрели родительского опыта, и сын не доверял им так, как бабушке с дедушкой. Шэл редко говорил с мамой и папой о том, что его беспокоит, а тем временем насмешки жеребят становились всё злее, и он начал бояться ходить в школу.
Не понимая причины, родители сердились на сына, называли лодырем, а Боттлгласс порой в сердцах охаживал вожжами по крупу. Си Шэл почувствовала себя обманутой, впервые увидев, каким жестоким, оказывается, мог быть ее любимый, и между супругами пробежала черная кошка.
Она подала на развод. Сын остался с отцом, потому что у Си Шэл теперь не было работы, и она не могла его прокормить. Какое-то время она навещала Стоуна, пыталась подбадривать его, но тот воспринял развод так, будто бы мать его бросила, поэтому отвергал ее. С разбитым сердцем Си Шэл уехала к дальним родственникам на побережье Восточного Моря и перестала подавать вести о себе.
Разлука с женой подкосила Боттлгласса. Он понял, что не стоило пороть сына, осознал, что должен был с самого начала заниматься его воспитанием вместе с Си Шэл, но не находил сил ничего исправить. У него опустились копыта. Он пустил жизнь сына на самотек, лишь давая деньги на школьные обеды и следя, чтобы уроки были сделаны.
Стоун Шэл исхудал, но одноклассники нашли другой повод отторгать его: до сих пор у него не проявилась Метка Судьбы. Лишь к концу старших классов на его боку возникло изображение серого камня – в него Шэл обращался, когда чувствовал страх, смущение, стыд или опасность.
Бесполезный талант. Неудивительно, что после школы Шэл не нашел работы. Впрочем, причиной послужили и его личные качества. Слабый, он не мог заниматься физическим трудом. Рынок интеллектуальных услуг был переполнен куда более даровитыми единорогами. А уж о работе в сфере обслуживания и говорить не приходилось: при виде пони Шэл непроизвольно обращался в камень.
Боттлгласс считал, что иметь такого сына – позор, свидетельство его неполноценности как родителя, не способного вырастить нормального гражданина и члена общества. Но он всё-таки любил Шэла как своего сына и как память и Си Шо, поэтому не выгнал, не отказался от него, а позволил жить в одном из номеров «Треснувшего рога».
С годами состояние Шэла ухудшалось. Он замуровал окно в комнате, чтобы не видеть пугающего мира снаружи, а потом и вовсе перестал выходить из комнаты. Даже перспектива разговора с родным отцом вызывала у него приступ паники, и он каменел, едва завидев его.
Кончилось тем, что Боттлгласс начал просто раз в неделю оставлять у сына под дверью кучу еду. Тот забирал ее, пока отец не смотрел, и выбрасывал в коридор мусор.
– Вот так, – хмуро подытожил Боттлгласс и со стуком опустил кружку на стол.
Они с Гильдой сидели на первом этаже «Треснувшего рога». Было по-особенному пусто, мертво. Даже не верилось, что несколько часов назад зал кишел веселыми пони, не верилось, что за его пределами, в городе, вообще кто-то есть.
В зазоры между сальными занавесками уже просачивался бледный утренний свет. Над Кантерлотским Пиком поднималось маленькое красное солнце, озаряя пустые улицы. Все пони крепко спали после ночных гуляний и фейерверков. Только Боттлгласс с Гильдой бодрствовали, и это странным образом отделяло их о прочих. Как будто несчастные – это другой биологический вид.
«Нет, – подумала Гильда, – я не несчастна. Я не такая, как эти жалкие лузеры».
– Довольна? – фыркнул Боттлгласс. – Я всё рассказал, как ты хотела, теперь вали отсюда. Не мучай меня и моего сына.
– Я не хотела никого мучить, – хрипло от долгого молчания ответила Гильда. – Просто интересно стало, кого ты там прячешь. Я тебя за язык не тянула, мог бы соврать или послать меня подальше.
«Почему всех в последние сутки так и тянет рассказать мне, как отстойно им живется? – спросила себя Гильда. – Когда я стала магнитом для нытиков и неудачников? Пора с этим завязывать».
В дверь бара заколотили.
– Кого несет в такую рань? – проорал Боттлгласс. – Мы закрыты, убирайтесь!
– Гильда здесь? – раздался голос Трикси. – Я…, то есть, мы придумали избавление от всех наших бед! Мы вознесемся на вершину славы и успеха!
Боттлгласс недовольно закряхтел и пошел открывать. В бар ввалились две запыхавшихся единорожки: Трикси и незнакомка с растрепанной рыжей гривой.
Трикси затараторила о какой-то Лиге Грустных, суля всем присутствующим месть обидчикам и золотые горы. Ее прямо распирало от гордости и жажды деятельности. Рыжая, стушевавшись, держалась поодаль, украдкой бросала тяжелые взгляды на Гильду и трактирщика.
– Идет, – сказала Гильда скорее, чтобы Трикси заткнулась, чем, согласившись с ее доводами. – Я в деле. Хоть какой-то шанс насолить Пинки Пай.
Боттлгласс мрачно оглядел посетителей. Открыл было рот, но ничего не сказал. Задумчиво поджал губы. Гильда подумала, что он готовится вынести ее с единорожками на пинках, но трактирщик пробормотал:
– Знаете, девки, я, пожалуй, хочу вступить в эту вашу компанию по помощи несчастным. Может, выйдет польза для моего сына.
Трикси торжественно улыбнулась:
– Добро пожаловать в Лигу!