Остров, две кобылы и бутылка рому / An Island, Two Mares and a Bottle of Rum

Глава вторая. Что бы нам сделать с пьяной пони?

— Что бы нам сделать с пьяным матросом... — пела Октавия. Все тревоги выветрились из головы, а окружающий мир переливался яркими цветами.

— Что бы нам сделать с пьяным матросом... — подхватила Винил и, заграбастав серую кобылку, пустилась в пьяный пляс, изредка наступая той на копыта.

— Что бы нам сделать с пьяным матросом... — виолончелистка отхлебнула ещё рому и залихватски взмахнула копытом с зажатой бутылкой.

— С утреца пораньше... — хором закончили обе кобылки. Октавия, хоть и была пьяна, взяла идеальную ноту, а Винил остановилась на более простой, но надёжной.

Законы физики не обманешь: единорожка предсказуемо рухнула на Октавию. С ухмылкой до ушей она прижала её к земле, не прекращая икать как в мыслях, так и на самом деле.

— Я... ик... люблю... ик...

Но стоило в голове зародится полной мысли, как её тут же прервало внезапное странное ощущение где-то около левого уха. Похожее, в частности, на то, какое бывает, когда её ухо жует пони.

Винил густо покраснела. Она никогда бы не призналась, даже самой себе (по крайней мере, в трезвом состоянии, а не сейчас), но ей нравилась Октавия. Ну... нравилась. Наверное, даже больше рома... «Да нет, глупости какие», — подумала Винил. Кобылка и не думала отпускать ухо, заставляя диджея сгорать от смущения.

Октавия хотела есть. Очень сильно хотела есть. Мало того, она была пьяна. Очень сильно пьяна. Земная пони едва ли понимала, что вокруг вообще происходит. Единственное, что её сейчас волновало – нечто вкусное во рту, чьё-то... ухо?!

Глаза виолончелистки расширились от осознания – Октавия, отплёвываясь и яростно оттирая язык, тут же выпустила ухо Винил. «Фу, гадость! Ухо Винил! У меня во рту!» — она сплюнула ещё раз и повернула голову к белой единорожке. Та, выйдя из замешательства, почему-то (похоже, между ними было нечто большее, чем просто лёгкое опьянение) каталась по земле, хохоча до слёз.

— Ты... ик... пони... едка, Тави! — выдала диджей, утирая глаза. Неожиданно Октавия тоже рассмеялась, присоединившись к белой единорожке на тёплом песочке.

Винил дотянулась до бутылки и потрясла ею вниз горлышком: «Какого...» К сожалению, ром кончился, а с ним ушла и последняя надежда на спокойную отключку – так показалось нетрезвому мозгу диджея, по крайней мере.

— Нет! — она перевернулась и, положив пустую бутыль на песок, грохнулась перед ней на колени. — Умоляю... ик... о Святый Боже Рома... наполни эту бутылку ради... ик... детей твоих грешных!

Винил в отчаянной мольбе воздела копыта к небу.

— Винил! — выдавила Октавия, борясь со смехом. Надо ли говорить, что напрасно, ибо сражение было проиграно ещё до своего начала? — А ну прекрати богохульничать!

Серая пони так бы и не остановилась, если бы не громкое урчание в животе.

— Достань чего-нибудь поесть! — протянула она, как-то позабыв, что они обе не простоят на ногах и пяти секунд без падения на землю, что уж говорить про нечто посложнее. «Так есть хочется...» — глубоко вздыхая, размышляла Октавия.

— Я сварю... ик... крокодилий суп, если хочешь... — пробубнила Винил и завалилась на спину; глаза закрывались как-то сами собой.

— Черепаший суп, Винил, — нахмурившись, поправила подругу виолончелистка. — Я тебя умоляю, только не говори, что ты этого не знала...

Диджей недовольно застонала и попыталась отпихнуть от себя серую кобылку, но копыта лишь пробороздили песок. Ой. Мимо.

— Да кого вообще волнует? — спросила она, как ей казалось, философски, но на деле эти завывания мало походили на речь нормальной пони.

— Меня, — возразила Октавия; самочувствие подсказывало, что сейчас не самое лучшее время для споров, однако разум тут же напомнил, что при возможности она всегда спорит с Винил. — Понимаешь, мы на острове, так что здесь могут быть только черепахи.

Способность членораздельно говорить немало удивила виолончелистку: «Ну разумеется, моим умственным способностям не навредит чуть-чуть... немножечко... какие-то полбутылки рома!»

— Ты есть-то хочешь или нет? — Винил поднялась на ноги и оперлась на удачно подвернувшуюся пальму. «Спасибо, о Боже Рома, за то, что посадил здесь пальму!» — мысленно обратилась она к небу, гадая, где же он живёт: в понячьем раю или на острове Кольтба?

Октавия нахмурилась, но кивнула, давая согласие. Две кобылки призадумались, но все их мысли пасовали перед такой сложной задачей, как поймать черепаху.

— Ну... и что нам делать? — задалась вопросом виолончелистка и осторожно встала, придерживаясь за спасительную пальму.

Винил закружила вокруг дерева, делая небольшие, но уверенные шажки. Наконец, её рог загорелся, и магическое сияние объяло пальмовую ветку – та отломилась с неприятным треском. Голова взорвалась вспышкой боли, однако единорожка и не думала прекращать, стараясь не уронить ветку.

— Тави, ты... ик!.. — «Чтоб тебя, икота! Ты меня сбиваешь!» — ...не дашь мне свой волос?

Она, пошатываясь, проковыляла к серой кобылке и схватилась за неё, дабы не повалиться наземь.

— Что?! — возмущённо вскрикнула Октавия. Из всех странных вещей, какие только приходили Винил в голову, эта была самой странной... Серая пони поразмыслила и отступила подальше, совсем не желая расставаться даже с одним волоском из своей великолепной гривы. Но ты попробуй удержи Винил...

— Да ладно тебе, Тави! — белая единорожка похлопала Октавию по спине, заставив виолончелистку охнуть. Отчаянно жестикулируя и чуть не свалившись с ног, она пояснила. — Мне нужно сделать... ик... удочку!

На секунду Октавия задумалась: «Ну, я хочу есть, и нам нужна удочка...» Земная пони вздохнула и, крепко зажмурившись, выдернула один волос. Морщась от боли, она протянула его Винил.

— Держи, уничтожительница прекрасного, — проворчала кобылка, потирая голову.

— Предпочитаю «наполнительница пустых желудков», — ответила Винил, подхватывая волос магией.

Октавия вздохнула и прикрыла глаза. День обещал быть очень, очень долгим.