Увядание мистера О'Блума

II. Детство, отрочество, юность

Говорят, земля, где стояло село Блумхем, была пожалована пращурам Иллюма О’Блума ещё самой принцессой Платиной на заре Эквестрии.

Много лет прошло с тех пор, многое изменилось в общественном укладе, прежние дворяне утратили статус и богатство, а О’Блумы так и жили в Блумхеме и пользовались уважением других тамошних семейств.

Род Пай выращивал камни – неблагодарный и тяжкий труд, но необходимый. Прекрасен алмаз и ярок рубин, но разве построишь из них крепкий дом, разве вымостишь ими дорогу так, чтоб и ходить по ней было легко, и сносу ей не было? Самоцветы радуют глаз, но Эквестрия стоит на иных камнях – серых и невзрачных.

Имелись в Блумхеме и плодородные угодья, которые облюбовало одно из колен семьи Эппл. В садах цвели и плодоносили яблони, груши и сливы, на пашнях колыхались овсяные колосья, по широким, доходящим на востоке до горизонта, зелёным лугам бродили привольно коровы.

Вечерами маленькие Иллюм и Шэйл частенько гостили у Эпплов, угощались пирогами и блинами с вареньями, слушали сказки о дальних краях и страшилки о ближних – о чудовищах, которыми кишел раскинувшийся к западу Вечнодикий Лес. Младшенькая Крошка Смит затыкала копытами уши, когда речь заходила о древесных волках, мантикорах и куролисках, а Иллюм и Шэйл потешались над нею.

Однако их жизнь была нелегка. Юный Шэйл Пай, не покладая копыт, работал с отцом и дедом в каменном поле. Иллюма родители воспитывали строго, и с утра до вечера он корпел над книгами и свитками: отец и мать хотели, чтобы сын перенял все накопленные за века знания О’Блумов и преумножил их.

Но тем больше радости приносили детям минуты отдыха. Росшие в строгих семьях, Иллюм и Шэйл завидовали друг другу: маленькому единорогу мнилось, что работать с друзьями в поле куда веселее, чем прозябать в домашней библиотеке, а Шэйл грезил уходом с каменной фермы и учёбой в Кантерлоте. Впрочем, обоюдная зависть их была белой, ни разу в жизни они не поссорились, к тому же их утешали и связывали добрые ласки, обильно расточаемые в семействе Эпплов и на своих, и на чужих жеребят.

Когда дети повзрослели, обоих отправили учиться в Кантерлот. Иллюму пришло пригласительное письмо из школы для единорогов, а отцу Шэйла пришлось занять у О’Блумов денег на обучение сына медицине.

Поступив в школу, Иллюм с удивлением обнаружил, что требовательность родителей пошла ему на пользу: он оказался более дисциплинированным и подготовленным, чем большинство других молодых единорогов. Учёба давалась ему легко, и он быстро снискал уважение однокашников: те частенько обращались к нему за помощью в освоении программного материала, и он никогда не отказывал.

Ближе всех Иллюм сошёлся с Оил Иллюминейшн – тонконогой златогривой единорожкой. Она была младше на два года, но пробыла в школе гораздо дольше, поскольку училась в ней с самого детства, на пансионе, тогда как Иллюма до поры держали на домашнем обучении.

На больших переменах они часто гуляли в школьном саду.

Сад этот усилиями столичных пони, единорогов и пегасов не увядал даже зимою. Странное зрелище открывалось порой из школьных коридоров: за окном, выходившим в город, шумел серый ливень, будто зачёркивающий мироздание, или же холодели каменные улицы, а за окном, выходившим в сад, бушевала густая, позолоченная солнцем зелень.

Там бродили среди стройных берёзок или сидели под сенью раскидистых каштанов Оил и Иллюм. Иногда они дремали, привалившись друг к другу пелчами, иногда О’Блум пересказывал ей книги, которые читал, а она ловила каждое его слово, восхищенно ахала и требовала рассказывать ещё и ещё: всё ей было интересно, и она не могла дождаться, когда, наконец, её класс будет проходить то, что Иллюм уже знает.

Иллюму льстила её восторженность, и, хотя в детстве учился нехотя, перед Оил он заливался соловьём, важно вещая о пользе книг и учения, стараясь лишний раз показать свою начитанность:

– Что море! Оно наводит только грусть на пони: глядя на него, хочется плакать… Да и зачем терпеть все невзгоды дальних дорог, если по ним уже прошли другие? Достаточно протянуть ногу к книжной полке, как писал Лонгфоал:

Иных манят пустынь пески,

Скитанья в вечных льдах…

А мне – движением ноги

Весь мир открыт в стихах.

В выходные, если позволяла погода, Иллюм и Оил гуляли по узким улочкам Кантерлота и подолгу сидели в многочисленных кафетериях, вместе читали газеты и обсуждали новости.

Часто к ним присоединялся Шэйл Пай со своими новыми приятелями-студентами, рассказывал об успехах в медицинском училище, делился планами на будущее. Иллюм и Оил развешивали уши и радостно переглядывались, и, казалось, ничто не могло помешать молодым целеустремлённым пони осуществить все свои мечты.

Однажды Иллюму предложили стать корреспондентом школьной газеты – читать новые статьи по теории магии и пересказывать их простым, понятным даже младшеклассникам языком. Иллюм с готовностью согласился, и Оил всецело поддержала его, сказав, что так он сделает первый шаг на пути к становлению уважаемым учёным.

Однако через неделю вскрылась неприятная подробность: оказалось, работа для газеты отнимает у Иллюма время, которое он прежде проводил с Оил, хуже того – редакционные собрания устраиваются по выходным, а значит, он больше не сможет гулять с нею по городу.

Иллюм без сожалений отказался от работы, и всё стало, как раньше: ничто больше не мешало ему встречаться с Оил.

Так миновал год.

На следующий у всех сменилось расписание, и получилось так, что Иллюм и Оил теперь учились в разное время: когда он сидел на уроках, та была свободна, и наоборот.

Иллюм стал прогуливать. Профессора отчитывали его, но не слишком грозно: он уже был на хорошем счету. С благодарностью вспоминал отцовскую мудрость: «Сначала ты работаешь на авторитет, потом авторитет работает на тебя».

Оил его прогулы льстили, приятно было сознавать, что он предпочитает её общество другим занятиям:

– Удивительный ты пони, Иллюм, – говорила она, – серьёзность и ум сочетаются в тебе с какой-то внутреннею свободой. Я вот до ужаса боюсь профессоров, а тебе хоть бы что!

Позже Оил записалась на дополнительный курс по магической археологии – науке, занимающейся поиском древних артефактов и утраченных свитков с заклятиями.

Её занятость увеличилась, и причин для прогулов у Иллюма стало меньше.

Иллюму предложили принять участие в конкурсе на стипендию имени Старсвирла Бородатого, но он отказался: и без того стал реже видеться с Оил, а подготовка отняла бы ещё больше времени.

Оил же, вдохновлённая примером Иллюма, сама стала делать большие успехи в учёбе, и летом её взяли в археологическую экспедицию в земли бизонов.

Из экспедиции она так и не вернулась.

Поначалу они с Иллюмом ещё писали друг другу письма, но потом Оил с молодыми коллегами уплыла за море, и поддерживать связь стало невозможно.

В последнем письме О’Блум прочел:

«Дорогой мой Иллюм,

Как ни жаль мне расставаться с тобою, но я всю жизнь мечтала повидать заморские страны, да и само путешествие на корабле манит меня.

Хотела бы я, чтобы ты был со мной в этом круизе, хотела позвать тебя, но боялась услышать отказ. Знаю ведь, как ты принципиален, как всегда делаешь только то, что желаешь, помню, что ты не любишь море, помню твои слова: «Что море! Оно наводит только грусть на пони: глядя на него, хочется плакать…»

Боюсь, и мне предстоит плакать в пути, ведь тебя со мной не будет».

«Да как же так?» – опешил Иллюм. Отчего Оил не позвала его с собой? Неужели он не пошёл бы за нею хоть на край света? Как мог он предвидеть, что слова о его нелюбви к морю, сказанные когда-то более для красоты слога, нежели ради истины, так западут в память и в сердце Оил?

«Глупо-то как, – сокрушался Иллюм. – Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся, так не лучше ли вообще не говорить, чтобы не навлечь беды? Как же глупо всё это, как бессмысленно!»

Иллюм хотел было броситься Оил вдогонку, но рассудил, что к тому времени, как доберётся до порта, откуда она отплывала, след её уже простынет, и он всё равно не сможет её отыскать.

Иллюм доучился и получил должность лектора с минимальным окладом. Каждый день он исправно ходил на занятия и прочитывал студентам материал. Смотрел на них исподлобья, с некоторой завистью: они казались такими весёлыми, полными сил и устремлений, тогда как Иллюм – или, как его называли теперь, мистер О’Блум – не имел ничего.

Он начал осознавать, что почти никогда не делал того, что хотел, не жил для себя. В детстве родители решали, чем он должен заниматься, что и когда изучать, юность свою он провёл в той школе, куда его отправили, и вот теперь, на заре зрелости, продолжает делать то, что ему говорят: предложили работу – он и взялся.

Единственным его собственным выбором была Оил Иллюминейшн. Она сама, без чьего-либо наущения, ему понравилась, он сам познакомился с нею и по собственной воле с ней встречался даже вопреки школьному распорядку.

Лишь ради неё Иллюм принимал самостоятельные решения, вот только все решения его были отрицательными: не писать в газету, не ходить на уроки, не участвовать в конкурсе. Он от столького отказался ради Оил, а она уплыла в неведомые края, и ни слуху от неё, ни духу!

Но Иллюм отнюдь не корил её, понимая: «Я стоял на месте, потому что боялся выбрать ту дорогу, на которой не будет Оил. А надо было выбрать ту, по которой она захотела бы пойти со мной».

Снова и снова он думал о том, чтобы отправиться на поиски Оил, но не знал, с чего начать, и всякий раз говорил себе: «Зачем? Теперь поздно: у неё совсем другая жизнь, и она позабыла меня, это уж наверно». И боялся, что с каждым днём мысль эта становится ближе к правде.

В последнюю неделю перед Днём Согревающего Очага, когда воздух хрустел от мороза, и ледяной ветер, казалось, вымывал из тела все силы, как вода вымывает песок, один ленивый студент спросил мистера О’Блума посреди лекции:

– А зачем нам учить эту теорию, если она давно устарела?

– Незачем, – признал мистер О’Блум, удивившись тому, что разделяет непонимание ученика. – Действительно, всё это просто не имеет смысла. Какой прок во всех знаниях, если они не помогают удержать то, что вам дорого? Какой прок делать что бы то ни было, если счастливее всё равно не станешь?

Сказав так, мистер О’Блум ушёл из школы и больше никогда туда не возвращался.

Он приехал в Блумхем и поселился в родительском доме. Отец и мать недоумевали, отчего сын бросил карьеру, а тот отвечал:

– Я всю жизнь провёл за книгами, всю жизнь слушался вас. И я так устал, так устал от всего этого. Пожалуйста, мама, папа, дайте мне просто отдохнуть.

И Иллюм отдыхал до весны.

Впервые ему не нужно было никуда спешить по утрам; поначалу он по привычке просыпался рано, но с каждым днём поднимался всё позже и позже, пока не стал залеживаться до одиннадцати, а то и до полудня. И впрямь, зачем ему теперь было вставать?

Родители только ногами разводили: уж не заболел ли сын?

Снег сошёл, и семьи Пай и Эппл взялись за свои угодья: перекапывали почву, удобряли, сеяли. Несколько раз Иллюм выходил помочь им, но его друга Шэйла не было, а пони помладше, с которыми он знался в детстве, теперь стали ему совсем чужими, и вскоре он бросил ковыряться в садах и огородах и снова почти не покидал дома.

Когда на яблонях появились цветы, приехал на каникулы Шэйл.

– А поворотись-ка, друг! – набросился он на Иллюма и заметил: – Изрядно же ты раздобрел, гляди, гиподинамию заработаешь… Эй, а что это с твоей Меткой?

Иллюм подошёл к зеркалу, покрутился и увидел, что с листа на его боку пропала буква «Н».

– Интересно, – пождал губы Шэйл, – вернусь к Кантерлот – сразу поищу сведения в нашей медицинской библиотеке.

Наступило лето, одно из самых неудачных на памяти жителей Блумхема. Плоды у Эпплов уродились мелкие, а последующий осенний урожай оказался никуда и вовсе негодным: яблоки, груши и сливы на вкус стали пресными и утратили сочность.

О’Блумы-старшие с головою зарылись в книги в поисках причины проблемы и решения: то ли земля истощилась, и надо дать ей отдохнуть, то ли в атмосфере что-то не так, и надо писать жалобу в погодную службу. Призывали помочь в изысканиях и Иллюма, но стоило ему заглянуть в одну из книг, которые его заставляли читать в детстве, у него начинался натуральный приступ тошноты.

Иллюма сочли больным и, пользуясь этим, он почти совсем перестал вставать с постели, лежал да глядел в окно, как желтеет листва садов, как жухнет трава.

А с Метки его пропала ещё одна буква – «Р».

На время краткого перерыва между двумя практиками приехал Шэйл. Он рассказал, что нигде не нашёл упоминаний о болезнях, похожих на хворь друга, и с энтузиазмом заявил:

– Возможно, мы с тобой, Иллюм, открыли новый недуг. Буду изучать тебя, напишу монографию и заткну за пояс всех этих снобских единорогов из врачебной коллегии!

Воодушевлённый научными и карьерными перспективами, Шэйл и не заметил, что Блумхем пребывает не в лучшем состоянии.

Вновь землю укрыл снег, и зиму сельские жители согревались надеждой: уж новый-то год точно будет урожайным.

Но ни новый год, ни следующий не принесли облегчения. Сады переставали плодоносить: ветви усыхали, завязи не развивались в плоды, а если какое-нибудь яблоко всё же вырастало, то обязательно оказывалось гнилым изнутри.

– Испортилась здесь земля, надо уходить, – говорили Эпплы и задумывались: – Куда? Да вот хотя бы и за Вечнодикий Лес – чай, он не бесконечный, и за ним вполне могут найтись плодородные почвы.

На том и порешили. В течение следующих месяцев весь Блумхем был в движении: пони собирали скарб, готовили припасы, решали, что необходимо взять, а что можно оставить, чтобы не слишком отягощать себя в пути.

Селяне сновали за окном туда-сюда, а Иллюм всё лежал да смотрел на них сквозь засиженное мухами стекло.

Шэйл Пай получил весть о переселении и приехал попрощаться с родными и друзьями и пожелать им удачи в пути. Долго разговаривал о чём-то с родителями Иллюма и в итоге объявил, что забирает его с собою в Кантерлот.

– Нельзя тебе с ними, Иллюм, – сказал он, но не объяснил, почему.

А Иллюм и не спрашивал: он и сам не горел желанием отправляться невесть куда. Приятно поехать туда, где тебя ждут и готовят ужин и постель, чтобы ты подкрепился и соснул часок с дороги. Но подвергать себя опасностям и тяготам пути, не ведая даже, ждёт ли в конце награда, и будет ли конец, – это уж увольте.

Иллюм и в Кантерлот-то поначалу не хотел возвращаться, но Шэйл убедил его, пообещав, что все вопросы обустройства возьмёт на себя.

Так и случилось, что все жители Блумхема переселились за Вечнодикий Лес, нашли новые плодородные земли и основали город Понивилль, а Иллюм О’Блум поселился в Галоповой улице на окраине Кантерлота.

Поначалу на новом месте было неуютно, но постепенно мистер О’Блум стал видеть в настоящем своём быте продолжение того существования, что он вёл в Блумхеме, только с другим колоритом местности. Ему удалось, наконец, обрести столь желанные покой, довольство и безмятежную тишину.

Он торжествовал внутренне, что надёжно укрылся от докучливой и мучительной жизни: от требовательных родителей, от обязательств перед коллегами и учениками, от переживания расставания с Оил, глупого, нелепого, отравлявшего душу чувством смятения, неустроенности, незавершённости.