Теория хаоса

Навстречу новому дню

Временное примечание: значительно изменил начало первой главы, добавив Глубинного Смысла (тм). Все персонажи, появляющиеся в истории, не являются ОС. Я умный! Я читал вики!

— Вот так, значит, и начался весь этот дурдом...

Когда Алекс подошел к стене, на ней возникла фигура, причем так неожиданно, что можно было подумать — ее породила сама сгнившая обивка. Но доктор хорошо понимал, что виной этому было старинное зеркало, пыльное и закоптившееся, в здешней мгле почти неприметное, если только нарочно не смотреться в него.

— Еще бы понять, при чем тут память этого... Кабаллерона... не считая ее познавательного аспекта.

Он мрачно уставился в зеркало. Конечно, перед ним был взрослый пони. Молодой, и — парадокс! — по комплекции довольно схожий с образом настоящего Мерсера. Темная грива зачесана с гордого лба назад, полыхали угольки глаз, неприкрытые привычным капюшоном, серая гладкая шерсть покрывала все тело, кроме передних копыт — там сейчас бурлила тьма. Окружающее пространство, казалось, растворяло их, мелькали темные и красные полосы, переплетаясь и расходясь вновь. Он пристально вгляделся в свое новое воплощение. Неужели он против воли улыбается? Или все только кажется?

— Из каких задворок сознания ты выплыл, приятель? — задумчиво пробормотал Мерсер, отбрасывая в сторону пустой инъектор. Он потянулся, разминая позвоночник, и с удовольствием ощутил, как ожоги бесшумно пропадают с его тела. Алекс медленно побрел мимо стены, повсеместно укрытой клубящейся мглой. Эта комната теперь чудилась ему безразмерной. Магнитофон умер, включить его вновь не было никакой возможности, сколько бы доктор не пытался — даже переставил батарейки согласно полярности. Место это не подчинялось законам рационального мышления. И если говорящая галлюцинация не соврала... Именно в таком хаосе пребывает сейчас его сознание. Что ж, сидеть на месте и ждать очередного чуда было бы неразумно. Надо что-то делать. Мерсер подошел к двери и уставился на приколотый к ней клочок бумаги.

"Переверни".

Фыркнув, он потянулся к записке сгустком тьмы, что представляло из себя его правое переднее копыто. Еще один фокус воспаленного мутировавшего мозга? Нет, призрак-Гермес, будь он неладен, не соврал. Вместо ожидаемого цокота роговой ткани по дереву — шуршание бумаги, нервные импульсы сливаются в теплое, податливое желе, оно неприятно колышется, не в силах противостоять метаморфозу. Миг — и из тьмы проступают черты костей, ноги по плечи оказываются изъеденными черно-кровавой массой. Однако мерзкое ощущение утихло за пару секунд, а копыта исчезли, преобразуясь в четырехпалые кисти. Их очертания приобрели твердость и, наконец, застыли.

— Так-то лучше... — Мерсер аккуратно сжал-разжал острые пальцы, выполненные из альфа-хитина, как бы вспоминая давно забытый инструмент. — Когти конкретно все упрощают.

Тут он увидел, что пока отвлекался на трансформацию своих конечностей, записка успела смениться. Доктор скептически приподнял бровь, вчитываясь в ее содержимое.

"Доктора Мерсера сложно убить, легко вылечить и невозможно задолбать подсказками. Переверни".

— Хватит уже, Берхерст.

Так или иначе, он подчинился. Наградой за послушание стал новый текст:

"Не могу. Твое подсознание слишком странное место, чтобы подчиняться обычному сознанию. Я оказался неповрежденным лишь потому, что был далек от стандартного образца. На мне еще до перерождения висело 7 убийств и побег из психушки, док, не забыл?". Тут почерк сбился, будто пишущий задумался, и тут же застрочил дальше, поправляя себя. "Кто я такой, в конце концов, чтобы разбираться в мириадах циклов репликации, что проиходят в нервной системе Верховного? Всего лишь церебральный отпечаток одного из твоих ближайших последователей. Я, как порт удаленного сервера, лишь выполняю твои команды. Переверни".

— Удобная позиция, оправдывающая любое издевательство, которому ты захочешь меня подвергнуть… — буркнул Зевс, встряхивая листок в пальцах. Ответ был примиряющим:

"Я здесь не для оправданий. Повреждения структуры твоей памяти слишком велики, чтобы компенсировать их простой подачей информации. Помнишь, ты говорил, что процесс и так нестабилен? Мы ведь получаем лишь обрывки воспоминаний, хаотичный набор картин, наиболее приближенный к той мысли, которую..."

— О, Господи, просто скажи, что я должен делать дальше! — мутант закатил глаза. Не дочитывая до конца текст, он перевернул бумагу.

"Открой дверь".

Пожав плечами, он сомкнул когти на дверной ручке и повертел ее. Ничего не произошло.

— Но она закрыта, — вопросительно-утверждающе откликнулся Зевс. Взглянув на бумагу, он увидел на ней мрачный смайлик, накорябанный от руки.

"Ты же Развитый, балбесина! Сделай что-нибудь! Жми на кнопки!!! Левая — основная атака, правая — специальная! А если нажмешь две кнопки одновременно, проведешь какую-нибудь супер-дупер-экстраатаку!

— Какие еще кнопки... — снова начал закипать Зевс, но потом выдохнул и устало потер глаза. Его гнев давно утратил силу — как крайне непродуктивная эмоция, острые грани разящих слов затупились. Все это не имеет здесь никакого смысла. Тем не менее, отбросив эмоции, физически Зевс продолжал накаляться. Словно из чудовищного, злобного ходячего чайника, от его плеч повалил пар, переплетения мышц, скрывающих кости бывших передних ног, заиграли оранжевым оттенком. Одним слитным движением доктор приподнялся на цыпочки и ударил задней правой ногой в дверь, сорвав ее с петель и обратив в груду обломков. Волна горячего воздуха ударила подобно цунами, взметнулась в воздух туча пыли, упала со стены картина в ажурной рамке с изорванным холстом, разлетелся строительный мусор.

Все заняло долю секунды. Доктор оглушительно чихнул, ибо его аллергия никуда не делась даже после возвышения над такими понятиями, как жизнь и смерть. Он приблизился к дверному проему, не выпуская записку из когтей, и выглянул наружу.

Что мог он разглядеть? Кромешный туман, в котором можно идти, ничего не чувствуя — даже ноги не будут ощущать притяжения земли? Нет. Перед ним расстилалось помещение или, скорее, длинный коридор, чьи стены ускользали от его взора — вместо них колыхался какой-то занавес из выцветшей бордовой ткани. Но стены должны быть, интуиция настаивает на этом! Зато под копытами — твердая поверхность, дощатый пол. Спасибо и на этом. Алекс взглянул на записку, ожидая новых язвительных фраз.

"Ты должник Рэйнбоушайн. Она дала тебе пищу для тела и размышлений. Ее память связана с тобой".

— Я даже догадываюсь, каким образом, — пробормотал Мерсер, щурясь. Где-то впереди мерцал зеленый огонек.

"Используя ее память, сможешь получить кусочек собственных воспоминаний. Приступай".

Пол ритмично поскрипывал, когда он осторожно двинулся вперед. Еще немного — и из мглы выступили очертания письменного стола, на котором стояла жужжащая коробка с выпусклым экраном и клавиатурой. Не это ли тот самый терминал, о котором вскользь упоминал Гермес? Доктор обошел кругом стола, так и эдак прикидывая, в чем состоит назначение агрегата. Неожиданно он понял, что смущало его сильнее, чем остальные детали.

— Эй, Берхерст? — позвал Алекс — Что за ерунда? Компьютер старый, но его клавиатура предназначена для когтей. Слишком узкие кнопки. Такие модели в 80-х не выпускались.

Но ожидания доктора были тщетны — текст замер на последней сумбурной подсказке, и меняться отказывался. На зеленом экране светилось следующее побуждение к действию: ПОЖАЛУЙСТА ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ (_)(_)

— Пароль? Два символа, серьезно? — кисло произнес Мерсер. — 69? 31? Я очень хорошо взламываю пароли. Обожаю, блинский блин, компьютеры...

Вздохнув, он совершенно случайно набрал комбинацию 42, активировал ввод и не особенно удивился, когда перед ним появилась надпись "ВХОД ВЫПОЛНЕН". Помимо приветствия, было там всего два пункта: "Управление физическим носителем" и "Доступ к жесткому диску". Размышления, какой из них выбрать, заняли некоторое количество времени, но в итоге курсор замер напротив второго. Щелчок ввода, и по экрану пополз зеленый текст.

"Полевая запись 2. 20 зноября, 04:03. Локация: Алмазные холмы, Окрестности Понивилля..."

---

Если бы ее когда-нибудь похоронили заживо, думала Рэйнбоушайн, то ощущения наверняка были бы схожи с тем, что она испытывала, когда пришла в сознание. В самом начале она ничего не чувствовала вокруг себя и ничего не видела — словно левитировала в безвоздушном коконе тьмы… "Где это я?" — попыталась сказать пегасочка вслух, но ни ее губы, ни челюсти не двигались; язык лежал на дне полости рта. В голове возникла ужасная мысль, подталкивающая к безотчетной панике: что, если она находится под каким-то завалом? Тогда воздух может кончиться очень быстро, он уже мог заканчиваться к тому моменту, когда она очнулась! Эта мысль только что буравила ей мозг, но теперь на смену пришла другая: а что, если она уже и не дышит?

Что, если она умерла?

Еще какое-то время ей было очень страшно, как долго — Рэнбоушайн не знала. Потом, очень медленно, она сообразила, что ее сердце по-прежнему размеренно стучит в груди. "О, милостивые Сестры, помогите мне, не дайте умереть!" Но она при этом дышала… Нет, она не чувствовала, что дышит, хотя ее легкие пегаса, заточенные под максимально эффективное дыхание во время полета, вроде бы ощущались как и положено. Она попыталась закричать, чувствуя, как при этом сердце учащает ритм, но ни единого звука не слетело с губ пегаса. Еще Рэйнбоушайн удалось прочувствовать, будто ее веки плотно сомкнуты. Она напряглась, стараясь хотя бы взглянуть на окружающий мир сквозь длинные ресницы, за которыми она так любила ухаживать, но ничего не вышло. Ее веки оставались неподвижны, как две скалы.

Итак, сейчас она, кажется, не чувствовала боли, но ощущала свое тело, обжимающе-липкие прикосновения от макушки до копыт. Если не считать того, что Рэйни была до смерти напугана, она была в порядке и находилась в сознании, здесь было что-то другое… Ощущалось все слишком уж естественно, она определенно не спала. Тем более, что во время сна довольно редко воспринимаешь запахи — сейчас она осознала, что ее легкие едва заметно, но сокращаются. В ноздри пони просачивался слабый кисловатый аромат, сопровождаемый ритмичнымым звуком... Чудесным образом аура пустоты вокруг нее как бы развеялась. Скрипящий звук сменился бормотанием. Липкий материал с кислым запахом, в который она была заключена, потрескивал. Не было похоже, что она свалилась в чан с радужным концентратом... Да и пахнет концентрат по-другому, чем-то солнечным, радостным, таким, что в животе начинают скакать непоседливые бабочки. Подобные рассуждения позволяли хотя бы частично позабыть об ужасе, который испытала Рэйнбоушайн. С ней явно приключилось что-то нехорошее. А если это был запах обеззараживающего раствора? Что, если самое страшное уже позади, а находится она в больнице Клаудсдейла, и за ней приглядывают санитары? Но почему, даже если она вся покрыта бинтами, она не может пошевелить ни единым мускулом? Почему не видит даже световых пятен, как бывает, когда с закрытыми глазами смотришь на лампу?

Едва различимый голос, такой, словно говорящий был в наглухо закрытой комнате, пробубнил где-то справа:

— ...это последний, третий. Давай его сюда.

Другие пони! Они здесь, она слышит их! В голове между тем продолжал биться вопрос — в какую она угодила переделку? Быть может, это зависит от того, кем она является? К счастью, пони совершенно точно помнила, кто она и что из себя представляет. Она — Рэйнбоушайн, одна из многих пегасов, работница Фабрики погоды, которую коллеги прозвали "Радужным спином". Был, кажется... вторник. Где она была? Что делала? Почему сейчас внезапно она подумала о завале и о радугах? Внезапно на нее снизошло озарение — зеленый туман, обволакивающий ее сознание, наконец-то спал.

Потому что тогда действительно был вторник. Шумы влагораспылителей, конвееры распределения цветов, попыхивающие дымком всевозможных оттенков, мерно вращающиеся гигантские лопасти фабричных машин... В тот день смена Рэйнбоушайн была в отделе изготовления радуг! И ее подруга, Спринкл Медлей, ближе к концу рабочего дня с тревогой сообщила о значительном повышении давления в нагнетательной системе. Резкий свист производственного ниппеля... Звук, который предвещает беду, возможно взрыв.... Они поспешили в центр управления, и сейчас Рэйнбоушайн еще раз припомнила, что Медлей в тот день собиралась взять отгул, но потом, как сказала она сама, отчего-то передумала... А на контрольном пункте Рэйнбоушайн опередила Медлей, и ее схватили сзади, за плечи и круп, подмяли под себя... От неожиданности она попыталась закричать, но в следующее мгновение ей заткнул рот какой-то темный предмет с острыми краями, оцарапав пони губы, и в плоть левой ноги вцепились чьи-то зубы. Надвинулась со всех сторон темнота, которая продолжалась и поныне... Только чей-то скрежещущий голос бросил ей в ухо: "Попалась!"

Она узнала этот голос! Он же и говорил, обращаясь к кому-то другому, за пределами непроницаемой оболочки, которая сковывала ее:

— ...ты же сам видел, что произошло с доктором. Не думаю, что судьба этих будет чем-то отличаться от его.

— Ну да. Только вот двоим из них уже решительно все равно.

Было похоже, что в мозгу Рэйни образовался вакуум — безжизненное, ничем заполненное пространство, которого там раньше не было. От слов незнакомцев веяло могильным холодом — хотя она и не совсем понимала смысл изречений, таким тоном говорят только о покойниках. Причем незнакомцы не выражали скорбь или сожаление — они говорили абсолютно равнодушно. Рэйнбоушайн казалось, что она сейчас упадет, что все ее внутреннее равновесие кренится под весом собственного тела и грозит рухнуть. "Я здесь! Я живая, неужели вы не видите?!!" Она попыталась выжать из своих голосовых связок хоть что-то, но единственным звуком было еле слышимое грудное мычание: "Нннннннн..." Как ничто другое, этот звук вселил в пони уверенность, что она жива, что она — не просто душа, заключенная каким-нибудь черным колдовством в мертвую оболочку тела. Они должны услышать ее, они просто обязаны! Сосредоточившись, собрав всю свою волю, Рэйнбоушайн предприняла еще одну попытку открыть глаза. Успех пегасочки был совсем незначительным, но теперь в поле ее зрения стали появляться какие-то бесцветные полупрозрачные фигуры. Они выглядели серо-зелеными... Говоря по правде, все, что она различала, было серо-зеленым.

— ...Королева говорила, что он единолично способен превратить всю землю в пустошь, — задумчиво пробормотал первый голос, сопровождая речь легким присвистом. — Древний — опытный воин. Его мощь колоссальна, о его жестокости слагали легенды... Я не хотел бы оказаться рядом с ним, если ему взбредет в голову реализовать такой сценарий.

— Брось, Трэтчет. Если Королева пробудила Его к жизни, значит, она все продумала заранее.

Теперь паника заметалась в голове Рэйнбоушайн и принялась рваться наружу наружу, как стая перепуганных птиц, залетевших в оранжерею. Ее не очень насторожила фраза касательно "Древнего" , так как в Эквестрии те же принцессы-аликорны были выдающимися долгожителями с огромной магической силой, но зато за всю свою жизнь она слышала лишь об одной Королеве. Рэйнбоушайн не очень представляла, чем может грозить встреча с ней, но уж точно — ничем хорошим. Происшествие на кантерлотской свадьбе, о чем писали во всех газетах, год назад взбудоражило умы пони во всей Эквестрии.

— Маскировка у него что надо, только я ни разу не видел ещё, чтобы у пони кьютимарка на спине была, — между тем продолжил свои размышления первый пони (пони ли?!) — И ведь владение магией перевоплощения на нуле, если верить Королеве! Такая силища, а выглядит как обычный пони теперь, из которых мы пьем Любовь.

— Что ж, рядом с таким Королеве придется поголодать, — мрачно пошутил второй. Послышались шипящие прерывистые звуки, как будто собеседники засмеялись сквозь зубы.

Все сходилось. До мельчайших подробностей. Темнота, кислый запах, зеленая аура магии и зеленые тона вообще. Это во вторник она была Рэнбоушайн, одной из лучших работниц Фабрики, чье имя вместе с другими было выведено на доске почета, и которая частенько участвовала во всевозможных профессиональных состязаниях, но сейчас она находилась в лапах существ, для которых все ее достижения являлись пустым звуком. Она почувствовала, что будь это возможно в данный момент — и она расплакалась бы от бессилия и страха. Оборотни заговорили снова. Пегасочка прислушалась и вся содрогнулась внутренне: оборотни вспомнили о ней тоже. Что они собираются сделать с ней?! Что должна сделать она — попытаться шевельнуться и вскрикнуть или наоборот, старательно не подавать признаков жизни?

— ...что с этой-то?

— А, ничего особенного, я ее парализовал ядом, — буднично сообщил первый чейнджлинг — теперь пони не сомневалась, что это был именно он. Оборотень подменил подругу Рэйни и схватил ее! Ох, если они собираются выпытать из нее подробности изготовления погоды в Клаудсдейле для каких-то своих зловещих целей... Зачем еще могла понадобиться им такая скромная персона, как Рэйнбоушайн?

— Она не должна была очухаться уже? Надо бы снять кокон, пока не задохнулась, — обеспокоенно произнес сообщник "Трэтчета", его голос был более низким по тембру. — Древний же велел, чтобы как минимум один... как он там сказал? Чтобы как минимум один подопытный жив был.

— Один момент, сейчас проверим.

Что-то твердое прикоснулось к мордочке Рэнбоушайн, и она почувствовала, как липкая, вязкая масса начинает отделяться от ее шерсти, сползать вниз. Потом этот же твердый предмет с одним острым краем надавил на ее левое веко и отвел его вниз, поцарапав кожу, пони даже почувствовала боль, только очень слабую, как будто находилась под местным наркозом. Быстрая смена темноты на свет вызвали головокружение, она непременно упала бы, если не пульсирующая ткань, по-прежнему удерживающая ее тело и ноги.

— Да нет, еще в отключке. Ты только глянь на эту чумазую мордашку!- усмехнулся чейнджлинг. Его копыто — по крайней мере, по ощущениям это было похоже на его конечность, уперлось в подбородок Рэйнбоушайн, начало двигать челюсть вверх-вниз. Зубы пони щелкали. Ее замороженный во времени и пространстве глаз с разведенными веками по-прежнему смотрел только вперед.

— Надежду оста-авь, время пришло умирать, Древний силу свою освободит и будет тебя жевать, жевать, жевать... — пропел оборотень напрочь лишенным мелодичности голосом, от которого голова Старсонг, известной в Эквестрии певицы, просто бы взорвалась. Зубы Рэнбоушайн сжимались и разжимались, следуя небрежным движениям оборотня, ее язык поднимался и падал, как скачущий по облакам маленький пегас.

— Если ты заготовил еще парочку куплетов, то советую тебе прекратить, — одернул его другой чейнджлинг. Он стоял где-то сбоку.

Через секунду фигуры обоих чейнджлингов стали твердеть и приобретать отчетливые очертания, как и все вокруг. Комната — голая и лишенная мебели — в которой они находились, была темна, по гладким стенам и потолку, серым из-за покрывавшей их пыли, змеились трещины, странным был рисунок пола, который кое-где крошился, видимо, от старости. Хотя нет, Рэйнбоушайн ошиблась: помещение было не таким пустым, как ей поначалу казалось. В углу комнаты был свален в одну кучу металлический хлам, различить, что это были стулья со сгнившей обивкой и какие-то остатки деревяшек, пони смогла только при некотором напряжении внимания. У ближней стены на металлическом столе, выглядевшем таким же древним, серьезно поврежденным ржавчиной, стояли приборы, внешне похожие на те, что пегасочка часто видела в погодных лабораториях фабрики. Разница была в том, что эти механизмы были безжизненны — не мигали лампами и топорщились размочаленной проводкой из корпусов. Тут пони увидела то, от чего у нее перехватило оставшееся дыханье. В темноте лаборатории приклееные к вертикальной поверхности пони казались некими космическими объектами вроде звездного скопления. Зеленая светящаяся слизь соединяла их со стеной. Лица были перемазаны все той же биолюминисцентной субстанцией, шерсть и грива свалялись. Непонятно было, живы они или мертвы — для пони, пребывающих в таком виде, подобные критерии бы и не подходили. Она еще успела заметить умиротворенное выражение их мордочек, когда темная фигура вплотную приблизилась к Рэйнбоушайн и заслонила все остальное. Рэйнбоушайн судорожно выдохнула, насколько ей позволяли сделать это скованные параличом легкие.

Чейнджлинг всматривался в нее с неподдельным интересом, по крайней мере, так можно было трактовать выражение его морды. Размерами он был, как и положено, немного мельче, чем средний пони, но сейчас он стоял на задних лапах, уперев передние в стену где-то рядом с головой Рэйни. Из-под губ, частично покрытых роговой тканью, выпирали аккуратные клыки. Оборотень пошевелил прозрачными крыльями, это движение сопровождалось тихим шуршанием и стрекотом, и это еще больше придавало ему сходство с насекомым. Он поднял переднюю лапу и вопросительно помахал ею перед мордочкой Рэйни, так что зеленый свет, идущий от опутанных пони, хорошо выделил кластерные отвестия в его конечности. Рэйнбоушайн замутило. Что ему нужно? Она же технический специалист второго уровня, если уж на то пошло, наверняка они могли бы с легкостью проникнуть и в среду руководства фабрики! А в сложившихся обстоятельствах…

Глаза перевертыша, не мигая, смотрели на нее. Они не являлись фасеточными, хотя так могло показаться со стороны. Глаза были бледно-голубыми, как брюхо ящерицы, в их полупрозрачных недрах постоянно что-то перемещалось, словно настраивая глубину и резкость изображения. Это была как бы многослойная лупа — вернее, система луп, — в каждый конкретный момент времени выдающая новую фокусировку. Другая морда попала в поле зрения Рэйнбоушайн. Более темные глаза, рог на лбу несколько загнут в сторону ушей, позади него была уложена группа мелких мягких шипов... Наверное, никто из поныне живущих так близко не видел оборотня, как она. Чейнджлинги тоже наделены индивидуальностью, просто менее выдающейся, на автомате отметила Рэйнбоушайн. Глаза второго оборотня, напротив, теперь не меняли свою структуру произвольным образом, они уставились на пони и оставались в такой конфигурации секунд десять. Когда-то во время обучения в Клаудсдейле Рэйнбоушайн подробно разбирала погодную оптику, предмет, в первую очередь необходимый пони, занятым разработкой радуг. И сейчас она подумала, что такие сложные глаза могли быть необходимы чейнджлингам, чтобы видеть, то есть воспринимать потоки света, одинаково хорошо под любой личиной... Ее мысли прервал перевертыш: он снова приставил свое жуткое на вид копыто к ее челюсти.

— Посмотрите на меня! — весело воскликнул он, заставляя рот пони искажаться синхронно его словам. — Я дурочка, которая повелась на образ своей подруги, которая в это время преспокойно отдыхала дома! Под конец смены у меня так затуманились мозги, что я не заметила, что барометры выдают противоречивые данные! — последние слова он насмешливо прошипел ей на ухо.

— Хватит ее пугать, — сухо произнес второй оборотень. — Ее и так судьба незавидная ожидает.

— Ну да, а твои слова ее по-любому успокоят.

Откуда-то справа раздался новый голос, мрачный, по всему чувствовалось, что кривляния Трэтча ему знакомы и относится он к ним с неодобрением.

— Заканчивай, Трэтчет...

Вошедший оборотень приковал внимание Рэнбоушайн: он был немного выше чем два других, с более поджарым телом и удлиненными ногами. Он стоял в полутемной галерее, поджав губы — с таким видом, будто ему какое-то время назад пришлось наблюдать нечто отвратное. У него тоже были зубы, словно заточенные напильником, острая физиономия, помимо того на шее, вдоль хребта, у него росло какое-то подобие жиденькой гривы: представляла она собой несколько эластичных кислотно-зеленых жгутов, взбитых на макушке в прядь. На спине у оборотня была закреплена самая обыкновенная седельная сумка, и его крылья трепетали в воздухе, словно не желая понапрасну касаться ткани, из которой она была выделана.

— Ченг? — излишне веселый монстр, обернувшись, спросил так, словно пытался не выказать удивления. — Я полагал, что ты отчитываешься перед Королевой?

— Она спросила, как все прошло, и отослала меня, — он махнул жуткой дырчатой лапой куда-то в сторону. — И на твоем месте я бы не стал трогать то, что причитается Древнему, без особой нужды, — пони-насекомое зубами стянул сумку со спины и положил ее на металлический стол. — Когда я проходил мимо него, он несколько раз втянул носом воздух, после чего начал бормотать что-то насчет "другого набора феромонов эволюционно более развитого трутня". У него очень тонкое обоняние, я так погляжу. Смотри, как бы ты не попортил ему десерт.

"Десерт"... Сердце Рэнбоушайн метнулось испуганным зайцем, сбивая наведенное на него ядом оцепенение. От страха ее шерсть должна была встать дыбом, но разумеется, не тут-то было.

— Эй, остынь, Ченг, я недавно старый покров сбрасывал, да и купаюсь регулярно! — деланно возмутился Трэтч. — И вообще, этот парень сожрал алмазного пса живьем, а от них тот еще аромат исходит, — Трэтчет нервно хихикнул. — Может, не такой уж он и привереда.

— Ну, может статься, он начнет воспринимать тебя как часть десерта, раз ты до нее дотрагивался. Ожидать всякого можно. Что бы Древний из себя не представлял, столь длительный сон не пошел ему на пользу. Он там такие вещи говорит — ум за разум заходит. Я только четверть услышанного понял, а Королева, — тут он понизил голос, — судя по ее обалдевшим глазам, хорошо, если больше половины.

— Они все еще там разговаривают? — спросил оборотень у своего товарища.

— Ага. Весь вечер, и когда мы отправлялись за добычей тоже, — тот кивнул в сторону двух других коконов и обратился к второму чейнджлингу. — Это что, ваша с Дитом работенка?

— Ну да, — тот пожал плечами. — Единорог слишком яростно сопротивлялся и в конечном счете свернул себе шею... Попытался убежать в тот момент, когда яд возымел действие. И на полном ходу вписался головой в пол, — он досадливо поморщился. — Неудачный момент я выбрал... А земная пони схватила необратимый паралич. Остановка сердца, так Дит сказал. Быть может, у нее было врожденное низкое сопротивление к ядам...

— А где Дитерлинг сам?

— В верхней сети пещер, стережет вход в бункер. Излишне по-моему, псы-то разбежались кто куда. Да уже и ночь наступила. Но Королева приказала, ничего не попишешь, — он мрачно посмотрел на Ченга. — Думаешь, она меня теперь отдаст Древнему на съедение за провал?

— Программу-минимум мы все равно выполнили. А тебя в одиночку отправили за пони, владеющим магией, такой приказ исполнить непросто. Ты постарался, я уверен, Королева это оценит, — Ченг оскалил острые зубы. — Эта пегаска — работница Фабрики погоды, как Королева и приказывала. Когда я доложил об этом Королеве, Древний спросил, является ли "вышеупомянутое предприятие стратегически важным в сегодняшнем мире", и та, поколебавшись, ответила, что да. По-моему, он остался удовлетворен.

— Серьезно, как все прошло, Ченг? — протянул оборотень, имя которого не упоминалось до этого собратьями. Он уселся на пол и прислонился к стене, закинув задние ногу на ногу. — Трэтч уже успел мне все уши прожужжать, как он едва ли не единолично дело это провернул.

— Наглая ложь! — весело фыркнул тот. — Скар, постыдился бы перед соотечественником меня в таком свете выставлять!

— Ничего не знаю... — скучающим тоном возвестил чейнджлинг.

— Ну, если бы он полгода жил в Клаудсдейле вместо меня, разбираясь в тамошнем устройстве общества, возможно, так и было бы, — съязвил Ченг. Его чешуйчатая "грива" встрепенулась. — Я с Рэйнбоушайн хорошо знаком. Самый подходящий был кандидат, много чего знает по специальностям... друзей, правда, многовато. Письма вроде "уехала к бабушке" должно вполне хватить, чтобы самые близкие из них не тревожились какое-то время. А Трэтч ее только сцапал, пока я шороху наводил в атмосферном процессоре.

— Неплохо.

— Вы все еще здесь? — послышался из коридора незнакомый голос, сопровождаемый цокотом копыт. — Там прилетела парочка вестовых, которых Королева отправила в Понивилль. А где Дит? Я его обыскался.

— Дитерлинг уже ушел на пост, — громко ответил чейнджлинг повыше. Цокот замер, а потом начал удаляться, так и не явив свой источник звучания. Ченг поднял переднее копыто и почесал нос. Фыркнул:

— Скарпет, у тебя-то что за парень?

— Какой-то Комет, — он неопределенно махнул лапой.

— Ты забыл добавить, что заставил меня тащить его в одиночку под землю, пока ты якобы отлучился по своим делам, — сердито объявил Трэтч. — И вот же неожиданность, ты вернулся ровно в тот момент, когда я затащил его в эту комнату!

Скарпет состроил дурацкую мину и поежился.

— Трэтч, ты ж знаешь. Я не люблю покойников, — ответил он, на несколько мгновений задерживая свой взгляд на Рэйнбоушайн. Голубые водянистые глаза смотрели сонно, почти равнодушно. Как такое может происходить ней? Как эти монстры могут поступать так с живыми существами? Рэйнбоушайн почувствовала, что еще немного — и она сойдет с ума, растворится в безумии от невозможности пошевелиться и невозможности как-то повлиять на свою участь. Оборотень между тем развел копытами:

— И вообще, неужто Древний сам не мог начать охоту? Тем более, насколько я понял, он не горит желанием оставаться надолго в этой дыре. Вышел бы да и разрушил пару городишек этих глупых пони для начала...

— Ага, и получил бы смачного пинка от правящей династии и их прихвостней, как это бывало всякий раз. Этот древний идол явно не так глуп.

— Кстати о Древнем...

Чейнджлинг, выглядевший несколько иначе, насторожился.

— Погоди-ка, Трэтч... Идет, чувствуете?

На какое-то время они замерли, настороженно поводя острыми ушами. Ченг пробормотал:

— Значит, Королева с ним. Пойдем-ка отсюда. Мы приказание Королевы выполнили, не хочется мне ждать, пока сюда Древний придет. Он и на расстоянии нас схарчить может.

— Чем, интересно? — засопел Скарпет, неохотно поднимаясь на ноги.

— Думаю, у него найдется, чем. Тем же, чем и того пса, и не подавится даже.

И они вдвоем быстро направились к выходу, противоположному тому, через который прошел Ченг. Трэтч же почему-то задержался, и, немного подумав, приблизился к Рэйнбоушайн. Пегасочка вся сжалась внутренне, когда он потрепал ее по щеке:

— Извини, мне идти пора. Ничего не могу для тебя сделать, — ободряюще произнес оборотень. — Видишь ли, мы бережем вас, вы — наш источник пищи, как... как коровы, например, дающие молоко. Но в этот раз так получилось, что тройку домашних животных пришлось отдать на растерзание... Больно не будет. Ха, шутка! — он испустил жизнерадостный стрекот и ускакал за своими сообщниками. — Ну, бывай.

Паника заметалась в голове пегасочки, заглушив ее возмущенную мысль — пони-фермеры никогда не убивали коров, которых разводили! Страшно было подумать о такой гнусности! Он собирается уйти. Она должна шевельнуться или вскрикнуть. Как-то задержать его! Что угодно, только не оставаться наедине с этими несчастными, заключенными в страшные зеленые оковы! Лишь бы не слышать этого приближающегося цокота — другого, тяжелого и гулкого, будто сюда шел пони-тяжеловоз!

Но было уже поздно.

Сначала в помещение зашел чейнджлинг-коротышка, на удивление похожий на Скарпета. Он походил взад-вперед по искуственному склепу, стуча копытами по кафелю. В полутьме поблескивали его глаза. По-прежнему гнусно пахло кислятиной слизи от коконов, тускло переливалась хитиновые пластины на спине и боках оборотня. Он молчал и подчеркнуто сторонился встретиться взглядом с Рэйнбоушайн, будто поддразнивая ее. Потом и вовсе наклонил голову, пряча глаза... Нет! Это был уважительный поклон!

И тот, кто вошел следом, молча встал на середине комнаты и какое-то время не шевелился. О, вот этот не дразнил, в этом Рэйни была абсолютно уверена — он наверняка знал, в каком диком ужасе она пребывает, и наслаждался, чувствуя себя хозяином положения! Плотный, натянутый на глаза капюшон оставался неподвижен, когда он заговорил чуть хриплым баритоном, но утвердительный кивок невидимой головы она отчетливо себе представила.

— Итак... Всего одна живая особь, — под его пристальным взглядом оборотень сжался, но незнакомец тут же махнул копытом. — Но зато какая! И этого вполне может хватить, чтобы дополнить осколки мозаики из памяти Кабаллерона, — затем, обращаясь к кому-то еще, он добавил:

— Я надеюсь на искусство твоего племени. Никто не вздумал устраивать переполох раньше, чем следует?

Другой голос — женский, расплывчатый, очень холодный, но при этом немного заискивающий — ответил ему:

— Мы осторожны. Если бы мы попытались поймать еще кого-то, это привлекло бы внимание. Эти исчезновения тоже привлекут, но не так быстро...

— Рационально мыслишь.

Увидев ту, которой этот голос принадлежал, Рэйнбоушайн судорожно напрягла грудь. Звук! В порыве страха она издала тонкий писк, жалкий и беспомощный. Наверное, никто в комнате его и не различил. А если бы существо на длинных ногах с изодранными крыльями и различило, оно бы не повернуло своей гордой головы, не удостоила бы пегасочку долей внимания. Большие глаза с вертикальным зрачком прикрывала прядь бирюзовой гривы, черный изломанный рог и острые клыки придавали ей вид гротескного, зловещего вида аликорна. Любой пони с нормальным восприятием жизни мог бы подумать только одно: от такой царственной особы можно ждать чего угодно — но не милости. Факт присутствия Кризалис, королевы чейнджлингов, в какой-то паре метров едва не парализовал впридачу еще и мыслительную деятельность Рэйнбоушайн. Что она делает здесь?! Что это за фигура в накидке и темных одеждах с красными символами, с которым Кризалис вроде бы говорила... опасливо? Неужели есть сосредоточие теней большее, так что сама Королева Прячущихся в тени его побаивается? Видимо, так и было... Словно опасаясь недовольства чужака, она добавила:

— Именно потому, что бы ты не задумал, я попросила бы поторопиться. Я намеревалась покинуть это место прежде, чем алмазные шавки разгавкаются... — голос ее был призрачным, как образы, которые она накидывала, сплетался из эха в жуткий шепот. — Они не пожелают вовлекать в свои дела пони, но могут привлечь их внимание своей возней. Я бы хотела переместиться туда, где тебя никто не побеспокоит.

— Ты такая заботливая, Криз, я прям не могу, — вздохнул незнакомец.

Рэйнбоушайн почувствовал в этом сарказм, как будто пони находил забавным, что Кризалис может проявлять заботу по отношению к кому-либо. Понимает ли он, с кем связался? Что за странный спектакль разворачивается перед ее глазами? А что насчет псов? Насколько Рэйни помнила, алмазные псы жили в окрестностях Понивилля, а также в Кристалльных горах... При мысли о том, что ее, возможно, похитили и держат на таком расстоянии от родного Клаудсдейла, у пегасочки внутри все обмерло. Точно! Кризалис не стала бы затевать что-то фактичеки под носом у Принцесс, памятуя о прошлогоднем случае. Она в недрах гор, где неоткуда ждать помощи. Но если Кризалис говорила, что псы не могут привлечь к решению своих проблем пони, может, поблизости есть селения... Но не следует слишком надеяться, надо думать о предстоящем. Только бы ей освободили на долю секунды крыло, только бы снова ощутить свое тело, и Рэйнбоушайн поднимет в закрытом пространстве такой вихрь, что всех недругов просто сметет!

— Псы сами по себе могут быть неприятны. У них сильные лапы, они злопамятны, но главное — у них сильно обостренное чувство дома. Скоро они пересилят страх перед неизвестным и вернутся, чтобы сразиться с чудовищами, захватившими их рудник.

— Пффф. Была в моей иерархии со времен Второй вспышки такая боевая особь с руками-кувалдами — джаггернаут... — насмешливо откликнулся пони. С этими словами он переступил на месте и шагнул к склеенной слизью Рэйнбоушайн. — По сравнению с ним это просто мальтийские болонки.

Кризалис только покачала головой и ничего не ответила. В темном облике и повадках этого пони была властность, а также какая-то спесь, характерная для уроженцев Мэйнхэттона, и было ясно, что он считает себя важнее всех присутствующих. Рэйнбоушайн почувствовала, как сильно забилось ее сердце, когда он непринужденно встал на задние ноги, заведя правое переднее копыто за спину и постукивая по подбородку левым, как бы раздумывая, что за любопытный дар судьбы предстал перенд ним. Пегаска, в свою очередь, во все широко раскрытые параличом глаза следила за фигурой, которая приблизилась к ней, блокируя часть зеленого света, который шел от висящих на стене коконов.

Черты морды, выступившие из тени капюшона, принадлежали моложавому пони лет тридцати, которого можно было бы назвать симпатичным, если бы не глубоко посаженные угрюмые глаза. Взгляд хищной птицы, ясный и сосредоточенный, изучал Рэйни, казалось, постигал ее до мозга костей. Из-под небрежно натянутого капюшона торчала темная грива, шерстяной покров был пепельный, на скулах чуть более темный. Радужки у него были темно-голубые, с искорками бронзы и яркой лазури. Рэйнбоушайн вообще как пегас хорошо различала оттенки. Тонкая улыбка коснулась его хмурого лица и сразу исчезла, словно ее и не было.

— Это же надо, — задумчиво протянул он, вытягивая копыто по правую сторону от пегаски. Рэйнбоушайн почувствовала, как на ее крыло надавили, довольно сильно. — И впрямь новообразования. Не увидел бы своими глазами — не поверил бы, несмотря даже на ассимилированную память. Сначала думал — синтез, генетическая химера... Или что-то в этом роде.

— Химера? — повторила за ним Кризалис, убеждаясь, что расслышала верно. — Насколько мне известно, несколько химер водилось в бесплодных землях, но большинство вымерло пару сотен лет назад...

— Не мифологическая химера, если ты действительно имела ее в виду. В биологии химера — существо, составленное из генетически разнородных клеток, — незнакомец повертел в воздухе копытом. — Я тоже ей становлюсь, когда конечности метаморфирую. Тело же остается прежним, плацентарные связи с модифицированными тканями только наличествуют.

Следующие несколько минут пони описывал полукруги вокруг неподвижной Рэйнбоушайн, один за другим, изредка выражая задумчивость бубнежом себе под нос и скептическим фырканьем. Время от времени он касался ее плеч и крыльев. Затем, очевидно удовлетворенный, он развернулся и постучал копытами друг о друга. Сейчас пегасочке удалось хорошо рассмотреть рисунок, изображенный на его спине — два крыла, испускающих легкое свечение. Но ведь это была только его одежда... Люминисцентная краска? В ней все дело? Неожиданно она вспомнила фразу, которую обронил один из чейнджлингов, и, присмотревшись получше, внутренне ахнула: взрослый пони действительно был "пустобоким".

— Очень любопытно… — пони отошел и опустился на четвереньки. Край белой рубашки свесился из-под жилета, хвост стегнул бедро, не отмеченное кьютимаркой. — Милые крылышки. В памяти Кабаллерона есть несколько образов... "пегасов"? Пегасов, которые работают крыльями так, словно действительно могут летать не только игнорируя практическую малость подъемной силы, но и не подражая птицам. Они просто машут крыльями вверх-вниз, а летят вперед.

— Пегасы действительно летают, Древний.

— А, ну да, — с какой-то нездоровой радостью в голосе подхватил он. — А еще способны двигаться на сверхзвуковых скоростях и без всяких проблем испытывать огромные перегрузки. Пока оставлю этот факт без комментариев.

— Это проявление их врожденной магии...

Это и был Древний? Если так, то выглядел он совсем не подобно образам, которые рисовало воображение Рэйнбоушайн. Он выглядел... обычно. Если не считать одного пустяка: он был связан с оборотнями. Если так, это не более чем личина... И пегасочка совсем не горела желанием узнать, насколько ужасным может оказаться его изнанка. Неужели ообротни ей уготовили такую же участь, как тем псам, про которых говорили? Рэйнбоушайн хотелось, чтобы весь этот кошмар оказался сном. Сейчас она откроет глаза и очутится у себя в спальне, в милом аккуратном домике посреди безбрежных облачных простов! Ну пожалуйста, пусть это будет так! Названный Древним на ее мольбы не отреагировал и никуда не пропал. Вполуха выслушав Кризалис, он ответил:

— Мы, кажется, собирались отложить этот разговор до следующего раза... — в голосе его, правда, проскальзывало сомнение. Она прошел к древнему столу, мельком посмотрел на желтого единорога с фиолетовой гривой, голова которого безвольно свешивалась на край кокона. Псевдопони неторопливо покачал головой — этот жест производил странное впечатление, будь он исполнен кем-то другим, он мог выразить горечь, и Рэйнбоушайн одернула себя — нельзя поддаваться самообману. Жалость в их среде явно не в почете. И верно, Древний только всхрапнул:

— Черт возьми, какие же они все цветастые. Старик Дарвин в гробу бы перевернулся.

Он дотронулся до седельной сумки копытом и подцепил ее застежку, попутно обращаясь к Королеве чейнджлингов:

— Что ж, я чуда не обещаю, — сказал он. — Да тебе и не следует ожидать, что я своим гениально проницательным интеллектом мгновенно вникну в местные основы мироздания.

— Еще раз изъявляю просьбу сократить время нашего пребывания здесь. Мы глубоко под землей, но Понивилль на поверхности совсем рядом, лучше покинуть область до рассвета, — определилась Кризалис. — Мы будем готовы встать под крыло в любое время.

— А я попросил бы всех оставить меня на полчасика, — парировал Древний. — Кто-нибудь из присутствующих понимает, как мне, персоне из другой временной эпохи, тяжело работать в абсурдных условиях, в которых я оказался? Сомневаюсь.

Кризалис непроизвольно закусила губу, продемонстрировав белоснежные клыки во всей их остроте, чем выдала свое волнение. Она в замешательстве переступила с ноги на ногу, избегая смотреть этому созданию в глаза — и это при том, что она была намного выше его в плане роста. Она явно не знала, о чем он думает. Чейнджлинг-прислужник робко кашлянул:

— Я месяц был офисным работником на фабрике Погоды... Так что я примерно представляю, каково это, — он мгновенно захлопнул пасть, когда Королева метнула в него изничтожающий в своем красноречии взгляд. Но Древний, к огромному удивлению Рэйнбоушайн, только улыбнулся в ответ. Его, видимо, позабавила реплика оборотня, и пегасочка подумала, что этому типу, кем бы он ни был, не мешало бы почаще улыбаться. По крайней мере, так убиралась тяжелая зловещая напряженность, которая незримой аурой окружала его фигуру, облаченную в странные одежды. Рэйнбоушайн напрягла память, вспоминая школьный курс истории. Может, это ритуальные облачения времен до Гармонии? Не очень похоже...

— Самосознание у трутней развито в большей степени, чем я предпологал... — тут его брови снова нахмурились. — Так, брысь. Все вон, пока я работаю!

С этими словами он отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Кризалис еще некоторое время буравила глазами затылок Древнего, скрытый серо-коричневатой тканью, но потом и она пошевелилась, кивнула. Королева и ее подданный исчезли в дверном приеме. Лишь едва слышное пощелкивание панцирей напоминало об их уходе, но потом пропало и оно. В склепе воцарилась тишина, нарушаемая лишь лихорадочным стуком крови в ушах пегаски.

Древний стоял неподвижно, будто погрузившись размышления. Что, что же ей следует предпринять? Будет ли хуже от того, что она покажет, что находится в сознании и хочет вступить с ним в диалог? Умолять ли оставить ей жизнь, попробовать обхитрить? Проверить легко... Рэйнбоушайн собралась с силами и снова выдавила из себя воздух сквозь губы, издавая тот же еле слышимый звук, который ей удавалось до этого. От нее не укрылось, что в тот же момент ухо Древнего, торчащее сквозь прорезь капюшона, мелко дернулось. Он поднял правое копыто и тряхнул им.

— Одну минуточку. У меня в голове появилась интересная мысль, и я ее думаю, попутно осмысливая глубоко философские вопросы бытия. Еще пару секунд, и мы приступим.

Он слышит ее! Слышит и признает ее существование... Теперь Рэйнбоушайн не знала, что ей делать с этим открытием — восхвалять или проклинать.

— Поразительно. Выходит, это все правда... Если пони могут так летать, то вертушкам в воздухе делать вообще нечего, — он тряхнул головой и склонил ее набок, снова отводя в сторону переднюю ногу. — Так, что там у него было в сумке?

Раздалось тихое урчание, и копыто Древнего исчезло в красном сполохе, уступая место скопленюю блестящих ножниц. У них были длинные, острые лезвия и зазубренные основания, сливающиеся в единую кисть. Взбугрившиеся пучки щупалец обвивали кости, выдавая открывшуюся немалую силу. Нижнее лезвие согнулось подобно большому пальцу. Раздался скрежет, когда оно скользнуло по застежке сумки, и вот уже шипованные когти скрылись в ней, инспектируя содержимое...

Рэйнбоушайн закричала в собственной голове.

Треск, треск — скрежетали когти. Древний управлялся с ними так ловко, словно всю жизнь прожил с ножницами вместо рук, зеленый тусклый свет играл на матовых острых полосах, и впервые Рэйнбоушайнг поняла, на все сто процентов уверилась, что это безумие будет доведено до закономерного конца. Эта тварь намерена вонзить когти в ее живот, пока она, беспомощная, распята слизью на стене, а потом выпотрошит ее, как эту седельную сумку. И, завершая чудовищный ритуал, сожрет то, что останется от несчастной пегаски.

Оборотень тем временем выудил из сумки нечто, похожее на застекленный диск из позолоченного металла. Кончики когтей смыкались вокруг прибора с феноменальной аккуратностью, но Рэйнбоушайн шкурой почувствовала, что стоит оборотню сжать их с настоящей силой — и диск сомнется, хрустя стеклом, как если бы он был сделан из бумаги.

— Компас... — принялось переречислять существо, откладывая названные предметы в сторону. — Газета, календарь... Так, сегодня, судя по крестикам, ночь на 20 зноября... Спрей от насекомых, фонарь с биолюминисцентным источником света, нож, археологические принадлежности... Вот спасибо, удружил, Беллок недоделанный. Ему никто не говорил, что есть двери, которые лучше не открывать, даже если тебе обещано все золото мира? — он приставил указательный коготь ко лбу и прикрыл большие глаза. Вздохнул. — Хотя... кто я такой, чтобы его критиковать? Всего лишь ученый, в 2009 году воскресивший феноменальное научное открытие в биологии, несоизмеримо более древнее и опасное...

То ли ему хотелось поиздеваться над и так до смерти перепуганной Рэйнбоушайн, то ли Древний за долгие века просто соскучился по возможности говорить, но обращался он в большей степени к самому себе. Пегасочке отчаянно хотелось зажать уши, но ей ничего не оставалось, как слушать, слушать, слушать....

— Ладно, что сделано, того не воротишь. Что тут еще? Кипа скрепленной бумаги, перо — очевидно гусиное...

В следующую секунду мнимый пони дернулся, острые изогнутые шипы на его предплечье встопорщились, так что Рэйнбоушайн в ужасе зажмурила глаза. Высохшие глазные яблоки смочились влагой, и лишь спустя мгновенье до пегасочки дошло — у нее получилось моргнуть! В самом деле получилось! Спасибо вам, Сестры! Она выдохнула сильнее, чем раньше, и почувствовала, как воздух струйкой течет по горлу. Рэйнбоушайн вдруг осенило: эффект случившегося с ней слабеет, но очень скоро отпадет сама возможность спасения. Все ее силы были брошены на то, чтобы как-то расшевелить замороженное параличом тело, но что делать, когда она ощутит, что силы вернулись к ней? Попытаться ли тут же вырваться из пут? Это чудовище тут же бросится к ней и перережет Рэйни горло... Словно устыдившись своего порыва, чужак недовольно фыркнул и склонился над столом. Прямо перед лежала стопка бумаги, испещренная чьим-то мелким почерком. На одном из листов другой кипы — чистой, скрепленной железными скобами — было выведено всего два слова. Древний поднял его и принялся придирчиво рассматривать. Он выглядел совершенно успокоившимся и сосредоточенным.

— Написано "...очевидно гусиное", — хмыкнул он. — Активация произошла, теоретически, по ключевому слову "перо". Это действительно... самопишущее перо. Обрывки памяти снова не лгут. По меркам жителя биотехногенной цивилизации 22 века... это есть артефакт как минимум эпического уровня. А здесь — совершенно обыденная вещь, хоть и не самая дешевая письменная принадлежность. В него закачаны... — он приставил коготь к виску, словно вспоминая что-то, и продолжил:

— В нем, эм, "чары", которые заставляют его двигаться синхронно твоей речи. Не требует чернил, пока чары не выдохнутся... Просто превосходно. Преобразователь энергии в материю используется в качестве письменной принадлежности. Что дальше, ядерный реактор в качестве батареи отопления зимой? Генератор тахеонов в качестве средства безболезненной полировки копыт? Или вовсе изменение орбиты Солнца ради каких-то повседневных целей? — буркнул он, но тут же замер в ступоре, что-то прокручивая у себя в голове. Наконец, Древний произнес разом севшим голосом, как будто горло у него пересохло, а слова вырывались с болью:

— Чтоб меня бронебойным снарядом разворотило... Вот уж попал так попал.

Древний выдержал паузу, вероятно вспоминая, на чем остановился. Вспомнил.

— Проверка? Раз-раз? Перо? — он щелкнул когтями. Раздался шелест: это перо соскользнуло с металлической поверхности и замерло вертикально в нескольких дюймах от листа бумаги. Убедившись, что оно ожидает продолжения его речи, Древний отступил назад и повернул голову, искоса продолжая посматривать на перо. — На заметку: украсть себе привычный педальный диктофон прозектора на замену сему... феномену.

Перо с замечательной сноровкой обратило слова в чернильные закорючки, и оборотень, проверив написанное, подошел к скленной земной пони. Рэйнбоушайн затаила дыхание. Острые когти вспороли кокон, послышалось шипение, с которым слизь начала испаряться с пальцев-ножниц, красные и оранжевые отметины засветились сильнее. Пони, словно изломанная кукла, вывалилась из кокона, качнулась вымазанная зеленой дрянью ярко-розовая грива. Оборотень легко подхватил ее и опустил на стол, небрежно перевернул на спину — передние ноги на груди, задние сложены вместе. Кьютимарка в виде двух вишенок была практически незаметна на свалявшейся шерсти. Оборотень отошел и, прислонившись плечом к стене, скрестив на груди обе свои ноги — обычную и изуродованную, неторопливо продолжил:

— Полевая запись... — он снова сделал паузу, сделал ее для верности. — А, все равно, обойдемся без нумерации. И без имен — я прекрасно знаю, кто я такой. Тот, кто в 2116 году довел планету до ядерной войны. Я, по идее, должен чувствовать себя последней сволочью... Странно, но нет, все, что я чувствую, это... раздражение? — глаза оборотня медленно закрылись, и он провел когтями по капюшону, приглаживая свои уши. — Что касается психологического состояния: я дико зол, потому что убийство гонца, принесшего дурные вести, резко опустит меня в собственных глазах. Немедленный перевод Кризалис в состояние биомассы не отменит того, о чем она мне рассказала. И я ровным счетом ничего с этим не могу поделать... — как бы оправдывая себя, он быстро добавил:

— По крайней мере, на текущий момент!

Незнакомец продолжал наговаривать текст, и по голосу чувствовалось, что он быстро осваивоился в новой для себя обстановке, много быстрее, чем пони, попавший в "странные" условия. Он явно не рассчитывал потом выбрасывать часть записей и искренне верил в то, что говорил. Рэйнбоушайн подумала: насколько же его восприятие мира отличается от обычного пони? Это создание стало причиной какой-то там войны, а говорило об этом так равнодушно, будто речь шла об игре в облачные снежки!

— Это был конец мира... Но не жизни, как я убедился. Состоявшийся факт: я вышел из стадии сохранения в неизвестной области, причем против собственной воли. Я совершенно здоров и функционирую как положено. Первичный анализ не выявил никаких враждебных процессов, которые могли быть привиты мне и не вызвали отторжения, вроде полновесного котроля разума. Однако, учитывая здешние условия, вынужден признать, что это является уже незначительным доказательством, что моя жизнь и воля вне опасности... — сказал Древний, снова приближаясь к столу и прихватывая когтем левое ухо мертвой пони. Задумчиво покатал нежную кожу, покрытую розоватым мехом. Пегасочка с трудом подавила в себе тошноту. Видеть пони с пальцами было само по себе жутко, но этот сплав пони с чуть ли не драконьей лапищей наверняка вогнал бы в дрожь и гвардейца Принцесс. Это просто нечестно! Почему такое испытание выпало на долю такой нежной особы, как она?

— Итак, что мне рассказала Кризалис в придачу к долговременной памяти Кабаллерона? Да много чего, — оборотень с осуждением поглядел на земную пони, как будто провоцируя ее на пререкания, но та, разумеется, не проронила ни звука, — Единственное, что я могу сказать по этому поводу: Боже, храни Эквестрию — край непуганых идиотов! Кстати, Эквестрия, очевидно, производная от Equus ferus, названия нашей расы на латыни. Основателям этого уютного уголка самомнения было не занимать.

Милостивые Сестры, что он собирается делать с ней? Неужели длинные речи так возбуждают аппетит? Но с другой стороны, почему нет? В конце концов, эта несчастная никуда не спешит, она — труп... Труп для него. Рэйнбоушайн представила, как раскалывается пополам голова оборотня, раскрываясь подобно хищному цветку, мерцают бесчисленные зубы и красные точки-глаза, как пасть заглатывает мертвую пони... Рэйни почувствовала себя дурно. Оборотень спросил с укоризной, приподнимая губы розовой мертвой кобылки и осматривая ее прикус:

— Святой Мендель, как вы вообще дожили до сегодняшнего дня, если любому правителю можно отправить посылку с бомбой по почте, и никто даже не озаботится ее содержимым? А так и дожили. Живете в отсутствие значительных угроз, у вас также явный дефицит недоверия друг к другу, но, несмотря на это, общество все равно не лишено некоторых пороков... — Древний срезал локон из гривы пони и принялся медленно перебирать его в когтях. — Насчет правительства и причитающемуся ему бюрократического аппарата... Поговорим об этом позже, что-то я не очень пока осведомлен об этих механизмах... Вот о психологии — сколько угодно, пони никогда не меняются. У всех одинаковые шестеренки в голове, надавишь на одну передачу — вызовешь страх, на другую... Я вот тут все говорю, рассуждаю... — он усмехнулся, и в интонациях его Рэйнбоушайн почудилась неприкрытая грусть. Она удивленно моргнула. Впадающий в депрессию кровожадный оборотень? Как мило.

— Наверное, так ощущала бы себя в 21 веке мумия фараона, которую спустя семь тысячелетий пробудил к жизни древний египетский культ? — он смолк и коснулся живота кобылки. Рэйнбоушайн увидела, что его когтистая лапа меняет пропорции и размеры, как бы разделяясь на две части. Этот процесс сопровождался урчанием и светом, с которыми плоть потекла в стороны, как разогретый пластилин. Вот и нет уже руки — только двустворчатая клешня, пара схваченных черными стягами лезвий торчала на месте его копыта. Псевдопони недовольно постучал левым копытом по измененной конечности, будто это был забарахливший радиоприемник. Это не просто оборотень, это что-то большее, внезапно подумала Рэйни, причем мысль эта была совершенно спокойной. Вернее не спокойной — обреченной.

— Большинство местных... крххх... тупые и трусливые существа, у которых уже большое количество времени даже в мыслях не возникало идей о войнах и кровопролитии. Социальная дрессировка тут работает как часы, надо отдать должное,

Древний вел изогнутым лезвие по груди кобылы, едва касаясь ее шерсти, как будто намечал разрез... Или выбирал себе кусок получше. Пегасочка почувствовала скатившуюся по ее виску бисеринку пота. Монстр будто нарочно растягивал процедуру, получая наслаждение от ее страха, заставляя ее сердце взбрыкивать снова и снова.

— Они не суеверны, их "магия" тоже сродне научной дисциплине, она строга и упорядочена, хотя это не мешает ее законам противоречить друг другу. Что же до технического прогресса, то туземное население использует технику очень избирательно, по одному им ведомому шаблону. Фотоаппараты старого образца, проигрыватели, строительная техника... Тут неподалеку даже ГЭС есть. В общем, за фокусы с магнитами аборигены считать тебя богом не будут. Хорошо, что у меня припасено кое-что более впечатляющее...

В этот момент до Рэйнбоушайн наконец дошло. Она знала, что чейнджлинги должны поглощать эмоции привязанности и любви... А этот оборотень питается страхом! Вот зачем весь этот спектакль! И прямо сейчас он как бы маринует ее в собственном страхе, заставляя блюдо томиться в духовке, делая его еще привлекательней! Словно разгадав ее мысли, Древний посетовал:

— Ну, мне нравится все беззащитное, над которым можно безнаказанно доминировать, но беззащитное не до такой же степени! Я в терминах биологии суперхищник. Ими нас делают многие инстинкты развитых, записанных в нас вирусом, черт возьми. Равные соперники — это не благородно, что бы там не говорили, это всего лишь утомительно. Равных следует делать единомышленниками. А тут... — он закрыл копытом-клешней свою морду и приглушенно добавил:

— Этот мир, казалось, вообще не способен к сопротивлению. Вообще. Он слишком доверчив и... чист. Да, чист. Он лишен большей части грязи, которой выливал на индивида социум вплоть до начала 21 века. Живые существа в памяти Кабаллерона счастливы и живут в достатке, без войн... А солнце пробивается сквозь тучи, стоит только захотеть. Мой новый порядок, устройство биосоциума решали многие проблемы, но не все... Если я выясню, что сегодняшнее мироустройство эффективней моего, мне придется решать, как дальше жить с осознанием этого. Того, что мой величайший проект планетарного масштаба и все жертвы, на которые я пошел, вся вина, которую я на себя возложил... Все было зря.

Произнесенное им не укладывалось в голове у Рэйнбоушайн. Теперь оборотень предстал в ее глазах монстром только потому, что вместо его копыт в мгновение ока отрастали острые клешни. Слова же его не могли звучать в устах злобного чудовища, они должны принадлежать кому-то рассудительному, умному... Возможно, даже благородному? В душе пегасочки затрепетал огонек надежды. Внешность в исключительных случаях может быть обманчива! Но вера в это тут же испарилась, когда на губах оборотня заиграла мрачная усмешка.

— Хотя кого я обманываю? Смирись, Мерсер, ты официально исполняешь роль маниакального ученого с преступно низким уровнем морали. На эту роль тебя определил его величество Естественный отбор и королева Эволюция. Если здесь есть тот, кто способен представлять угрозу для тебя и возрождения цивилизации в твоем личном понимании — его надлежит истребить и получить его силу. А такие личности здесь есть, и довольно незаурядные... — лезвия клешней, приставленные к грудине мертвой, резко пошевелились, но не затронули плоть. — Тяжело быть кровожадным мерзавцем, наделенным сверхспособностями, ох как непросто, особенно... особенно теперь, когда паранормальные явления считаются нормой. — он посмотрел на прытко скачущее по бумаге перо и поинтересовался:

— Там бумага не кончилась еще, нет? Нет, доктор был запасливым малым... Возвращаясь к теме... В данной местности проявляют активность несколько лиц, которые, если цереброкопирование прошло без заскоков, и если правильно понял сказанное Кризалис, еще волшебнее, чем Гарри Поттер. Решаемые задачи — самые разносторонние, от дипломатических поездок и приструнения местной мутировавшей фауны до физического устранения политических оппонентов. Как сказала Кризалис, методы решения проблем тоже отличаются изрядной выдумкой. Хм. Испарение "магией" некоего Сомбры... Звучит довольно болезненно, но наверняка не настолько безнадежно, как находиться за штурвалом "Черного ястреба" менее чем в полумиле от взорвавшейся ядерной боеголовки.

Рэйнбоушайн вспомнила о Радужном замке и его владелицах. Оборотень понял, что дружба — самое ценное, чем гордится Эквестрия. Он связывает принцессу Спаркл и ее подруг с основным источником дружбы, связующим звеном между всеми пони. Он начнет выслеживать их. Одну за другой. Его последующие слова подтвердили печальные мысли пегасочки.

— "Вечериночная" пони-гиперактивистка, потом — думающая сначала крыльями, а во вторую очередь мозгами летающая катастрофа. Помимо них местный комитет по наделению... "дружбой"... всех несогласных входят нелетающая "пегаска" с синдромом phobo-verecundia, предпочитающая компанию лесных зверюшек социуму, а также туповатая фермерша и чванливый телекнетик, местная законадательница мод. Дополняет их всех ходячая мораль по имени Сумеречная Искра... — оборотень осекся, будто почувствовал себя шутником, который собрался рассказать анекдот и понял, что не слишком удачно выбрал момент. — Господи, да меня вырвет сейчас от всего этого бреда. Стоп, в желудке пусто со времен Первой вспышки... Анатомия не позволит, неувязочка вышла.

Какой же он жестокий, думала Рэйнбоушайн с отчаянием. Какой же жестокий, даже на словах. И жажда его наверняка не отличается от духов Виндиго... Давить любой очаг цивилизации, пресекать любую попытку объединиться, разжигать ненависть... зачем, ну зачем?! Она пыталась изо всех сил — и не могла понять больную логику оборотня.

— Куда я попал? Выпишите меня, я почти нормальный, я домой хочу! — проворчал назвавшийся Мерсером не-пони. — И вот эта самая компания вот уже два года успешно приструняет всех, кто осмеливается высказить слово против? Серьезно? Может, я действительно сошел с ума по стандартам развитого, и это все мне чудится из-за диссонанса системы мозговых центров? Впрочем, кое-какая в местной истории логика проясняется. Одолеть более сильного чем обычно противника Искра с сообщниками сумела, эволюционировав предварительно до так называемого аликорна. В противном случае предприятие было бы под вопросом. Закон естественного отбора снова с нами. Дарвин, ты слышишь меня, старина? Кстати об аликорнах!

Оборотень продолжал говорить, говорил, будто собирался почитать свои записи как-нибудь теплым осенним вечером, сидя в кресле у камина и вспомная славные деньки.

— Аликорны — самые редкие представители мутировавшей фауны планеты. Их почитают личностями из разряда мелких богов и воздают почести как венценосным особам. Биологически не стареют. Наиболее известные аликорны проживают неподалеку, в городе-замке, являющим собой очевидный синтез неоготики и арт-деко, и почитаются как воплощения дневного и ночного светил. Мало того, они способны влиять на их астрономический ход... — Древний осторожно потянулся когтем и толкнул им прыгающее по бумаге перо. — Но после этого девайса меня уже ничего не удивит, честное слово. Ну да, Caelum якобы заточила сестру на Луне. Мадмуазель знает толк в индифферентности... И младшая не получила психологическую травму, которая бы стерла ее личность напрочь, не взрастила тясячелетнюю жажду мести или что-то вроде того. Согласитесь, все это вызывает много вопросов касательно условий, в которых развивались эти существа. Слава богу, я не имею склонности к самообману и не собираюсь утверждать, что таких созданий существовать в природе не может, и что это самые антинаучные вещи, которые мне когда-либо доводилось слышать. Они уже существуют в моей памяти, полученной от Кабаллерона. Однако при всем уважении...

Рэйни внимательно разглядывала словоохотливое чудовище. Будь проклят этот Мерсер! Она не предполагала, что он будет говорить о Великих Сестрах так несерьезно, будто они были жеребятами, учащимися в школе. В самоуверенности Мерсера не приходилось сомневаться. Даже если он даст пегаске слово, слова не помогут. Он невосприимчив к ее мольбам.

— Их безграничное могущество, возможное при действительном управлении небесными телами, под вопросом: Кризалис почти победила Caelum, используя... — он стоял, приподнявшись на задних ногах, и смотрел на мертвого единорога. Оборотень поджал губы. — ...вот же неожиданность, силу платонической любви. К счастью, есть относительно легкий способ проверить, является ли все это мракобесие с солнечными затмениями частью какой-то мистификации. Надо всего-то получить каким-нибудь образом доступ к субличности принцессы Луны, эфирной сущности Найтмейр Мун, и учинить ей допрос с пристрастием. Понятия не имею, чем можно запугать призрака, являющегося тысячелетним скопищем кошмаров, но это уже дело десятое. Если оно ничего не знает о сохранившихся на Луне зондах, — а оно обязано было заметить следы прошлой цивилизации во время своего заточения — значит все эти лунно-солнечные истории — просто чушь собачья, рассчитанная на безграмотное дурачье! Или я просто оказался в параллельном мире, где моей цивилизации никогда не было, — Древний нервно хлестнул себя по бедрам хвостом. — Как я упоминал, меня уже ничего не удивит. На заметку: младшую сестру, теоретически, можно переманить на темную сторону силы. Условия располагают.

"Мерсер" повернул голову, и его капюшон, скрывая большую часть морды, встопорщился — только клочок гривы выбивался из-под него, да вздрогнули чуткие уши. Он дотронулся когтями до магического рога жеребца. Его поникшая голова качнулась, послышался тихий скрежет металла по кости. Древний тут же отдернул конечность.

— Мутировавшая фауна также представлена, помимо традиционных, практически неизменившихся животных, целым бестиарием мифологических существ. Рукотворные мутанты... Еще одна загадка, которую предстоит разрешить вашему покорному слуге — кому понадобилось тратить столько сил на создание новых видов. А если в целом по карте смотреть — так это какая-то упрощенная, открыточная Америка выходит. Культуры и традиции явно идут корнями в предыдущую цивилизацию, причудливо перемешиваются на относительно небольшом континенте, города с искаженными названиями... Мэйнхэттен. Какая насмешка, — фыркнул оборотень. — Откуда так пошло? Еще одна почва для плодотворных размышлений, к которым следует вернуться чуть позже. Но пережившие армагеддон наверняка испытывали ностальгию по старым временам, так что это закономерно... Интересно также, что погода искусственна. На таком небольшом континенте не могут просто так находиться ярко выраженные пустыни, тропики, умеренный пояс и тундра... Забыл добавить, что в джунглях наличествуют южноамериканские мотивы, а при дворе этих самых аликорнов — средневековые. Тот, кто придумал этот мирок, явно не читал ничего серьезнее путеводителей по США и всяких сказок для жеребят ясельного возраста. Если тут принцессы и драконы, то где пыточные, нищета, отхожие ямы, невежество и пьянство? Где выкашивающие народ эпидемии, я вас спрашиваю? — оборотень насмешливо фыркнул. — Дилетанты! "Волшебник из страны Оз" и то в этом отношении бодрее смотрится.

Рэйнбоушайн должна была пошевелиться, должна, потому что она чувствовала, чувствовала уже, как ее крылья и ноги начинают тихо гудеть, все равно что после укуса насекомого или укола, сделанного медсестрой с неумелыми челюстями, которая вместо вены впрыскивает содержимое шприца в мышцу. Ее мышцы начинают затекать. К ней снова возвращаются чувства! Надо быть готовой. Готовой к решительным действиям, от которых будет зависеть ее жизнь. И не только ее — она обязана предупредить принцесс, что над Эквестрией поднимается новая страшная угроза!

— Туземное "волшебство", очевидно, в большинстве случаев сводится к телекинезу и контролю над разумом — то есть внушению. Или, быть может, это использование потенциальной реальности в качестве передатчика в наше пространство-время диссонансных квантовых флуктуаций. Когда я высказал эту догадку Кризалис, она приподняла брови и сказала "Это магия", на что что я ответил "А я что сказал?", и это было почти остроумно, — новая страшная угроза походила взад-вперед, инспектируя написанное пером. — Что еще добавить? Чейнджлинг — самоназвание нового вида, предводительница которого разбудила меня. Возник где-то... Веков двадцать назад. Может, тридцать. Вопреки распространенным среди аборигенов верованиям, не являются насекомыми, не имеют даже части их генов как таковых. Просто покровы тела изнашиваются и стареют. По структуре сам внешний скелет на удивление похож на стандартную биоброню "Марк 8" штурмовых подразделений Армии Нового Мира, только на порядки легче и дешевле в плане энергозатрат. Заметка: в будущем препарировать чейнджлинга-трутня, скрыв это от Кризалис. Селятся в основном вблизи пещер, строят жилища из дерева и собственной слизи в качестве цемента. У них есть кастовая система, какое-то подобие культуры и самовыражения, ушедшее дальше, чем у первобытных племен. Кроме того, они много заимствуют у пони, которых копируют. Самка не одна, есть самки-трутни, исполняющие различные функции, однако размножение... — Мерсер передернул плечами. — Бррр, думать мне об этом как-то не хочется. И надеюсь, никогда не доведется узнать подробности. Какой-то иной "магией" кроме мимикрии не владеют, исключение составляет Альфа — она обладает многопрофильной магией. О! Вот теперь мы подошли к самому интересному — владению магией!

Он обернулся и внимательно посмотрел Рэйнбоушайн в глаза, так что та дернулась. Возможность пошевелиться принесло ей и ликование, и страх — как на это отреагирует оборотень, который, судя по его словам, к чейнджлингам особого отношения не имел? Ну неужели он все это выдумал, только чтобы запутать ее?

— Аликорны — единственный подвид, способный реплицировать все три вида магии. У всех трех образцов — явно выраженные мутации в виде неестественного окраса. Пегасы... Они используют свою магию, чтобы скомпенсировать свой вес и двигаться на высоких скоростях. Единороги интерпретируют свои мысли в силовое воздействие. Земные пони же используют некую теллурическую энергию как подпитку для своих мускулов и вестибулярного аппарата, последнее позволяет им производить головой действия, где нужен точный расчет и чувство баланса. Странно, но я ничего не чувствую... поглотив Кабаллерона, никакого прилива сил не ощущаю. Внешних признаков этой магии нет, но, теоретически, существуют какие-то скрытые механизмы. Я вообще уже долго говорю, и рассуждать можно долго... — оборотень весело фыркнул, после чего его левое копыто вспыхнуло и с урчанием обрело такой же вид зловещих когтей, как до этого его правая клешня, — но знаете, как говорилось когда-то очень давно — "вскрытие покажет"!

Он пошевелил когтями в воздухе, так что его кисть стала похожа на чудовищного темного паука, которого смеху ради перевернули на спину. Красные сполохи, идущие от лапы, внезапно загустели, и Древний осторожно проколол кожу указательным когтем на шее пони. Затем оборотень переключил внимание на нижнюю часть тела покойной.

— Субъект — кобыла, возраст приблизительно двадцать четыре года, — он небрежно вытянул ее задние ноги в сторону и занес лапу над бедром несчастной. — Тело еще не остыло, так что ввел штамм-анализатор на предмет выявления девиаций. Для повышения эффективности провожу местный анализ. Интересующая девиация — так называемая "кьютимарка". Что-то мне подсказывает, что это не просто татуировка, нанесенная в жеребяческом возрасте... По всему телу — короткий мягкий волос нежно-розового цвета...

Его пальцы-ножницы несколько раз вздрогнули, с каждой новой судорогой распространяя светящиеся испарения, которые все вились и вились вокруг бедер мертвой. Свет не сиял, а будто плескался в воздухе. Словно жидкая оранжевая эссенция разлилась в комнате и не рассеяла полумрак, а поглотила его. Древний стал водить когтем над телом убитой, повторяя путь нервов... или кровеносных сосудов. Проделав все это, Мерсер ловко сбрил когтем шерсть на небольшом участке бедра, с такой точностью, что кожа осталась нетронутой. В зеленом свете, идущем от слизи чейнджлингов, заиграли разлетающиеся в стороны разноцветные ворсинки. Рэйнбоушайн замерла, ожидая следующего шага монстра.

Ничего не происходило. До чего же мучительно было смотреть на этот зловещий ритуал! Пегасочка с трудом подавила в себе желание зажмурить глаза и больше никогда-никогда их не открывать. Но делать этого было нельзя ни в коем случае — кто знает, в какой момент выдасться ей случай сбежать? Прошла уже половина минуты, а Древний все гипнотизировал розовую голую кожу с ярким пятном — кьютимаркой, словно от его взгляда на ней могло проявиться то, чего в природе не существовало. Рэйнбоушайн хотелось верить, что он действительно настолько увлечен своей работой, что мог позабыть о ней. Ей хотелось верить во что угодно — только не в трагический финал истории.

— Сейчас-сейчас, — Мерсер задумчиво погладил ярко-желтый хвост пони. — Что-то он сегодня тормозит. Да и я не лучше, – добавил он мрачно.

Наконец он воскликнул: "Бинго!" И точно — прямо на бедре земной пони высветились две вишни, да так ярко, точно это были два рубина на солнечном свету. Древний присвистнул, а у Рэйнбоушайн похолодело в животе. Оборотень произвел несколько уколов в кьютимарку, словно закачивая через когти в нее какую-то энергию, и отпечатки стали еще заметнее.

— Любопытная реакция, вот только что она означает?

Подстегнутая новым явлением, Рэйни неожиданно выудила из руин своей памяти осознание того, что ей известна покойная. Она видела ее несколько раз, когда залетала в Понивилль по своим делам — как-то Рэйнбоушайн купила у нее кабачок перед возвращением в Клаудсдейл! А еще... Тогда, когда принцесса Спаркл еще только переехала в городок, о ней писали в "Понивилль Экспресс" — как о чуть не пострадавшей в результате неисправности воздушного шара! На той фотографии она растеренно улыбалась, с уха пони свисали авиаторские очки, прическа была взъерошена ветром. Теперь же вместо улыбки на ее мордочке застыла безучастная гримаса, а на холодном металле стола распростерлись потускневшие, свалявшиеся от слизи пряди гривы.

— Окей, значит, этот образец в конце не ассимилируем, а консервируем для дальнейших наблюдений. Не беда, как-нибудь разберу на запчасти, — Мерсер откашлялся и деловито продолжил:

— Причиной смерти может быть мощная интоксикация, последовавшая за ней остановка сердца... — его цепкие когти скользнули по спине пони к плечам. Рэйнбоушайн понадеялась, что он сейчас закончит терзать мертвую. Напрасно, оборотень только устроил ее поудобней, выпрямляя спину. — Позвоночник, похоже, не поврежден. Видимые признаки травм... Только неглубокие укусы на шее. Они выглядят воспаленными, — его прикосновения оставались плавными, но теперь он склонился к кобыле, возвращая правую конечность к ее груди. — Провожу перикардиальный разрез.

И Мерсер опустил клешню. Рэйнбоушайн видела ее… видела… потом она скрылась за спиной оборотня с ее метками-клыльями. А еще секунду спустя пегасочка услышала, как шипит плоть, раздвигаясь под пронзающим напором. Вязкая мгла устремилась ей в горло и ноздри, и Рэйнбоушайн едва не потеряла сознание. Она еле слышно всхлипнула.

— О, Богини...

Мерсер не обращал на нее внимания. Он медленно вел двойным лезвием, сначала пройдя от основания левой верхней ноги до низа груди, раздвигал в стороны, помогая себе когтями, мех и кожу, подкожную жировую клетчатку и мышцы. Затем вернулся из грудины уже к правой верхней ноге, рассекая ребра, и за его лезвием от вскрытой плоти шел след из горячего пара. Оборотень сделал еще один глубокий надрез, протянувшийся от пересечения предыдущих до лобка. Следующим его движением был возврат клешни на исходную позицию — в схождение всех трех багровых следов. Спаренные лезвия погрузились в плоть... и быстро пошли в стороны, увлекая за собой половины грудной клетки и живота мертвой.

Пони раскрылась на три части.

Брызнули капельки крови, когда в ее внутренностях что-то вязко хрупнуло. А кисть, словно выкованная из плоти и ножей для резки овощей, которые можно заметить на кухне многих хозяек, все сдирали ее шкуру и мышцы, освобождая перерезанные ребра, подбираясь к легким и трахее. Оборотень тряхнул разведенной клешней, фиксируя разлом, и добавил, словно только что вспомнил:

— На первый взгляд анатомия не отличается от таких же подвижных Equus ferus вплоть до 22 века. Кости характерны замечательным развитием в длину и толщину, а так же повышенной крепостью. Однако... — Древний запустил когти в развергшуюся грудную клетку пони и начал что-то там перебирать, — ...отмечаю, что косой угол лопатки поставлен на десяток градусов больше, чем у поколений моего времени. Таким образом, обеспечивается еще большее выдвижение вперед и вбок плечелопаточного сочленения, увеличивается вынос и подъем ноги, создается более широкий размашистый ход и возможность совершать более сложные движения. Скажем, эта пони... Могла бы заложить копыта за спину. Прямо как я, — Оборотень бросил в сторону трупа взгляд, исполненный удивления. — По сравнению с костями передних конечностей кости задних такие же по длине... — он отвлекся и сделал быстрый разрез на другом бедре пони, выхватывая клочок мяса. Покатал в когтях, выдавливая сукровицу. Понюхал. — Мышечная ткань задних ног развита на удивление в той же степени, что у передних. Бедренная кость омускуленна немного лучше, — еще один росчерк, еще одна рана возникла на бесчувственном теле. — Скакательный сустав... поставлен под совершенно запредельным углом! Меньше — только у развитых, но у нас вес тела перераспределен! Где здесь смысл? — произнес Мерсер и начал что-то проговаривать про себя, шевеля губами, — Новообразований в мускулатуре на первый взгляд нет. Уже хорошо, — он протянул когти к горлу пони. Один росчерк — и грудина с чистыми, ровными обрезками ребер оказалась отделена от тела кобылки. Оборотень сжал шмат плоти в лапе и резко сомкнул когти. Дыхнуло горячим паром и знакомыми уже испарениями, и когда он разжал кисть, то вниз скатилось лишь несколько капель крови. Больше не было ничего.

Рэйнбоушайн закрыла глаза и часто задышала — и из отвращения, и от горечи. Вот и все, что останется после ее смерти — груда мяса, которую этот хищник даже не собирается есть. Он расчленит ее ради одной только забавы, как эту умертвленную чейнджлингами пони. В ноздри пегасочки сквозь кислый запах слизи пробился несильный, но неприятно пронзительный, дикий мясной аромат. Кровь отхлынула от ее мордочки, когда она снова взглянула на то, что осталось от земной пони, будто попавшей под поезд.

Чудовище продолжало методично исследовать труп, не забывая комментировать свои действия, комментировать для пера и для истории, отгородившись таким образом от окружающего мира.

— Кишечник... Ну, это нам пока неинтересно... — он достал из живота кобылки слизистое переплетение кишок телесно-сизого цвета и отложил его в сторону. Клубок растекся по металлу с сырым хлюпаньем. — Вскрываем аорту... Отличное состояние сердечно-сосудистой системы! Покойная, несомненно, вела здоровый образ жизни. Сейчас проверим, какие данные удалось собрать штамму...

На морде, полускрытой капюшоном, широко раскрылись ноздри. Пока Рэйнбоушайн соображала, что могут значить его слова, Мерсер проворно сунул когти в живот пони, подцепил что-то — и неторопливо облизнул коготь, а потом и вовсе принялся смаковать его, закрывая глаза и делая длительные паузы.

— Реакция кортизола... Выше нормы для неэволюционировавшего пони. Окуловестибулярный отклик... Аналогично, — сказал он рассеянно, продолжая удерживать клешней огромное отверстие в теле пони. — Чуть не забыл сердечную мышцу проверить...

Безумная тварь выхватила когтями сердце из груди, надкусило его сверху и, разглядывая, повертела в руках. Несколько раз оборотень сжал когти, кромсая багровый сгусток плоти и обрывая сосуды, затем, прожевав, вынес вердикт:

— Вследствие гиперемии в венах и полостях правой половины сердца кровь уже начала сворачиваться. Воздействие яда чейнджлинга на миокард не установлено, как не установлено быстро прогрессировавшего некроза. Тем не менее, физико-химическое состояние крови незначительно, но изменено токсином... для чистого эксперимента у меня есть живая особь.

Стук крови в висках усилился до такой степени, что Рэйнбоушайн бы закричала, забилась в путах, если б могла биться и кричать, а не едва слышно шептать. И тут ей пришла в голову мысль о том, что ее жизнь зависит от того, насколько чудовищу придется по вкусу земная пони и этот единорог, и насколько долго оно будет растягивать удовольствие, поедая их. Эта мысль была отвратительна, так же ужасна, как происходящее, но Рэйнбоушайн теперь не могла выкинуть ее из головы. Мертвецы выкупают ее жизнь своей плотью.

Мерсер вынул оба легких. От них он отрезал по клочку волокон, растоворил в когтях — один за другим, признал "нормальными", после чего положил оставшееся на стол, посетовав на отсутсвие формальдегида. Не удовлетворившись, оборотень продолжил свой монолог, описывая перу свои действия и увиденное, вынял печень, желудок, селезенку, поджелудочную железу, мочевой пузырь, обе почки... Исследуя органы, он от каждого из них отрезал по кусочку, иногда — откусывал, русководствуясь какой-то своей извращенной логикой. Багровые комочки, озаглавленные им как надпочечники, он жевал долго, отмечая сбалансированный обмен веществ и реакцию ввиду отсутствия большинства стрессовых ситуаций.

В горле пегаски стоял комок, и к тому моменту, когда оборотень начал завершать работу, содержимое ее желудка запросилось наружу особенно отчаянно. Она подумала, что ее мозг сейчас отключится от мерзости происходящего.

— Что там у нас осталось? — раздался из-под капюшона ненавистный бубнеж. — Матка, яичники, eugium... Естественно крупные чешуйчатые клетки, это нормально...

Рэйнбоушайн вырвало, и она рухнула спасительный обморок. А когда в ее сознании снова вспыхнули зеленые огни слизи, освещавшей комнату, практически ничего не изменилось. Она закашляла — громко, влажно. В ноздре надулся и лопнул пузырик едкой слизи, на языке стояла горечь. Что же до оборотня, то он и ухом не повел — знай возился над выпотрошенным телом розовой пони, даже начал напевать под нос какай-то незамысловатый мотив. Правда, делал он теперь ровно обратное — возвращал органы на причитающиеся им места. Древний перебрал кишки, клубком блестящих змей свернувшиеся на столе, и пропустил их между когтямми — фут за футом глубоко в тазовую полость. Еще пара минут — и он сорвал со стены солидный кусок слизи, набивая ею грудь и живот мертвой, одновременно стягивая за запечатывая края ужасной раны. Краем глаза Рэйнбоушайн видела, как Мерсер долго что-то рассматривал, а потом, пожав плечами, бережно, словно боялся, что труп может рассыпаться — вероятно, так оно и было — уложил кобылку в углу комнаты.

— Да-да-ду-у-ум, да-да-да-да-да-да-да-дам... Да-да-ду... ум, — он повернулся к спеленутому зеленой субстанцией единорогу и постучал задним копытом по кафелю. — Тэк-с, а вот тут полное вскрытие мы делать не будем. Давай-ка лучше посмотрим, что внутри твоей головы, приятель. Сыграем в одну игру. Я отрежу тебе твой рог, а ты... О, я вижу, ты им очень дорожишь? Хорошо, уберу его вместе с верхней частью черепа.

Рэйни смотрела на то, как он вытаскивает жеребца из кокона, как снова сверкают атласным блеском лезвия, жадные до плоти… и поневоле в ее голове запульсировала мысль — а что она почувствует, если монстр не перегрызет ей горло перед тем, как вспорет ей грудь, вырвет сердце из груди и подержит секунду-другую, сочащееся кровью, перед стекленеющими глазами пегаски? Ей представилось, как это будет выглядеть с ее стороны. И если она не умрет мгновенно от болевого шока, то сможет еще несколько мгновений лицезреть, как вместе с кровью из нее вытекает жизнь... Ведь мозг может функционировать какое-то время и при остановке сердца. Это Рэйнбоушайн хорошо помнила из уроков безопастности в воздухе, у медпони в большинстве случаев есть время, чтобы наложить лечащее заклинание. Вот только здесь помощи ей не дождаться. Неоткуда ее ждать — со всех сторон глухой камень и металл, а в единственном свободном закутке пространства расхаживает... нечто.

— Ты... Ты... — прошептала она, и неожиданно окрепнувшим голосом закончила:

— Ты чудовище.

Оборотень издал неопределенный горловой звук — не то усмехнулся, не то сглотнул.

— О, еще какое, еще какое... — наконец соизволил обратить на нее внимание — по крайней мере, так он отозвался о себе — Мерсер. — У моего организма множество секретов, дорогуша. Да вот незадача — эволюция не ставила целью спроектировать их так, чтобы эффективность соседствовала с эстетикой. Никакого тебе футуристического дизайна, акуратных пластинок... Я имею представление о том, что ужасен, будь покойна.

У Рэйнбоушайнн внутри все сжалось. Крылья, до этого натягивавшие слизистые путы, бессильно обмякли — так подействовало на пегасочку внимание этого существа.

— Я... я...

И снова она не могла понять, почему это испытание выпало ей. У нее с захваченными чейнджлингами не могло быть ничего общего, кроме того обстоятельства, что каждый из них становился легкой добычей. Неужели всем распорядился слепой случай? Рэйнбоушайн всхлипнула. Будто услышав ее мысли, Древний сочувственно произнес:

— Ну, ну, не надо плакать... Что же поделаешь, если тебе выпал несчастливый шанс. Считай, что своей жизнью ты купила жизнь одному из твоих ближайших друзей.

— Отпустите меня!!! — истерически взвизгнула Рэйнбоушайн. Лучше бы эта тварь угрожала ей, рычала — это было бы легче перенести, это было бы естественней, чем этот спокойный и почти дружелюбный голос. Пегаска задергала крыльями, как бабочка, увязшая в паучьей сети.

— Отпустить? — оборотень покачал головой, по-прежнему игнорируя ее судорожные попытки освободиться. — Боюсь, это решительно невозможно... Моя подготовка к выходу в свет еще не окончена.

Пальпируя голову единорога кончиками когтей, он исследовал его рог дюйм за дюймом. Тончайшие витиеватые углубления в роге, почти незаметные в полумраке, проступали снова, когда предплечья Древнего испускали импульсы оранжевого света. Казалось, это никогда не кончится, оборотень так и будет вертеть голову единорога, уложенного на место, где совсем недавно лежала другая мертвая пони. Вспышки света выхватывал то уголок рта с кровоподтеком, то сломанный нос, то неестественно вывернутую шею — единорог сам по себе являл ужасное зрелище. Но этот ужас был ничто в сравнении с тем, что она испытала, когда Мерсер пообещал:

— Еще немного, моя хорошая, и я займусь тобой, — он снова начал мурлыкать себе под нос ноты, потом оценивающе взглянул на Рэйни. — Думаешь, почему я весел сейчас? Мой секрет веселости заключается в том, что у меня — сердце юного жеребенка. Хочешь взглянуть? Вон оно, в банке с формальдегидом стоит.

Глаза Рэйнбоушайн заметались по комнате, выискивая страшный трофей. Она подавилась криком, когда ее паникующие глаза снова уловили блеск стекла, но то был погасший фонарь-светляк, который оборотень ранее достал из сумки. Он поморщился.

— Извини. Всего лишь древняя как мир шутка коронера. Тем более, формальдегида у меня как раз-таки нет.

С прежней одержимостью в глазах и невероятной педантичностью он сделал надрез когтем от виска к виску, при этом захватывая одновременно и рог. С двух сторон голову единорога приняла в свои тиски клешня с острыми тонкими створками, сжала, сдвинула кожу на брови и на затылок. Потом указательное лезвие зашипело и пробилось сквозь череп так легко, будто он был сделан из бумаги, до самого ребра жесткости в верхней части когтя вошло. Потянулись надрезы от висков через лобную и теменную части... Клешня запульсировала и играюче сорвала крышку черепа вместе с рогом и скальпом желтой гривы. Раздавшийся при этом хрупающий звук заставил тело Рэйнбоушайн забиться в мелкой дрожи. Этот звук был чем-то потусторонним, нереальным... от него можно было потерять рассудок.

— Роговое образование... костная ткань пронизана пучками кровеносных сосудов... поверхность имеет менее плотную структуру, более мягкая, даже скорее ближе к эпидермису, и должна быть довольно чувствительной. На мозге следов порванных нервов нет, в самом роге... тоже? Секундочку, сейчам заглянем в сам средний мозг, — оборотень одним быстрым движением запустил коготь между розовой складчатой полусферой, что открылась окружающему миру, и обрезанной стенкой черепа. Вот и все. Пегасочка ощутила, что к крыльям вернулось уже достаточно сил, но чудовище вот-вот начнет резать Рэйнбоушайн, и одолеть его в закрытом помещении она не сумеет, это однозначно.

— Никаких новообразований в среднем мозге нету... тут у нас связка для глазных яблок, но вот для рога... Красное пятно — просто помарка кровью! И это учитывая то, что... — Мерсер отошел от стола, вертя мозг в когтях и расковыривая что-то в его недрах клешней. Перерезанный спинной мозг был размочален, он болтался из стороны в сторону, как хвост какой-то уродливой и лысой, чудовищно раздувшейся комнатной собачки. Морда у оборотня была озадаченная, даже взволнованная.

— Придется признать, что навыки телекинеза не связаны с сенсорикой и двигательным аппаратом... А вообще, играет ли тут рог какую-то роль кроме биолюминисценции? В каком уголке спрятался тут нейрон, активирующий феномен? — Древний дотронулся верхней частью клешни до своего подбородка и кивнул:

— Синхронизировав живой мозг, коммуникатор-штамм, быть может, и найдет что-то адекватное, но это следует делать, проведя кое-какую подготовку и несколько опытов, которые сейчас провести я не в состоянии. А пока ничего не остается, как раскромсать-таки этот мозг. Он чист, без кровоизлияний. Короче говоря, ничего сверхестественного, ничего, что намекало бы на возможность искажать гравитацию и превращать свинец в золото, — он посмотрел на единорога, у которого отсутствовала верхняя часть головы, и легонько сжал когти. — Что ж, приятель, не судьба тебе открыть мне свой разум.

Рэйнбоушайн снова ощутила рвотные позывы, но ее желудок был пуст, и ей только и оставалось, что невразумительно булькнуть пару раз и сплюнуть горькую слюну. В сознании заскакала паническая мысль — вырваться отсюда, улететь прямо сейчас сломя крылья, и пусть за ней бросятся в погоню, пусть, лишь бы оказаться подальше от этого страшного места... А теперь Мерсер вспомнил о ней и приблизился к кокону. Клешня на месте его правой ноги пощелкивала и урчала, перетекая плотью. Мозг он небрежно подбрасывал в руке, как баскетбольный мяч, и тот каждый раз невыносимо хлюпал.

— Вот оно — лучшее подтверждение тому, как изменился мир. Твои слезы и страх. Терроризм для моего времени стал привычной частью жизни, частью большой игры. Сценами жестокой казни, хоть и отретушированными, в выпуске теленовостей никого не удивить было. А тут... просто не поверят. В городе кто-то вырезал двадцать мирных пони? Бросьте, такого чудовища просто существовать в природе не может! С одной стороны такое восприятие хорошо для меня, с другой — плохо... — он снисходительно щелкнул клешней. — Такое впечатление, что смерти для вас не существует вообще... и я намерен рассеять ваши иллюзии. Я рассчитываю на слабость вашего "цветастого" вида, которая не сильно отличается от недостатка предудущей неэволюционировавшей цивилизации, — продолжал оборотень. — У вас эмоции перевешивают разум. Что бы мутации не сделали с вами, эта особенность не только не убралась, но и усилилась. Самый простой пример — увидев пони в беде, вы броситесь на помощь. Прямо как ты. Ты ведь сейчас наверняка думаешь не только о спасении своей шкуры, но и про своих друзей? А я подготовлю для них весьма жалостливое зрелище.

Древний отвернулся... и потряс кобылку до оцепенения, неожиданно спев все тем же хриплым баритоном:

— Прекрасный экземпляр, нежна,

В погодной магии просвещена

Будет мне с чем поиграть,

Разрезать там... Здесь оторвать...

— Кто ты такой, Тартар тебя поглоти?! — выпалила Рэйнбоушайн.

— Я кто? Конь в пальто! — фыркнул оборотень, за долю секунды перевоплощаясь в другого пони, с седой гривой, одетого в плащ и широкополую шляпу. Еще одно волнообразное перетекание красной паутины — и он уже принял свой обычный вид. Мерсер встал вполоборота к пегасочке, голубые глаза сверкали из тени капюшона, искристыми льдинками буравя жертву.

— Палач? Убийца? Негодяй?

Открою я тебе секрет:

Я страх и ужас, так и знай,

Кошмарней твари в мире нет,

Тебя устроит мой... — он запнулся и после секундной паузы неуверенно докончил:

— ...ответ?

Только теперь Рэйнбоушайн заметила, как подрагивает морда Мерсера.

— Откуда... откуда взялись все эти слова? Я что... я пою?

Древний странно посмотрел на нее. Посмотрел так, будто этот вопрос был очень важен, но он сам так и не понял, почему задал его самому себе. Рэйнбоушайн не клюнула на его притворство. Конечно, чудовище знает о том, что она дожидается удобного момента, чтобы вырваться из этого Богинями проклятого места, и теперь хочет дезориентировать ее!

— Я ощущаю ненавязчивое желание изъясняться путем стихосложения. Это видимо, квинтессенция того, что я говорил... — проскрипел оборотень, потом заговорил медленно и четко:

— Ассимиляция Кабаллерона как-то повлияла... Нет! — его затрясло. Когти безвольно разжались, мозг шлепнулся на кафель, расплылся слизистой кляксой. — Не может быть! Я не мог наговорить всего этого! Нет!

Оборотень метнулся к столу и движением когтей буквально смел единорога прочь. С глухим стуком мертвое тело оказалось на полу, неестественно раскинув вокруг себя копыта. Листы бумаги, которые успело заполнить перо, оказались в лапах Мерсера, и он лихорадочно кинулся их перечитывать — с самого начала. Наконец, он издал глухой стон, в мгновение ока превратил в рваные клочки часть записей и замер посередине комнаты, ссутулившись и закрыв морду когтями.

Прошло некоторое время. Пегасочка, решившая было, что оборотень в силу каких-то необъяснимых причин окончательно свихнулся, вздрогнула, когда Мерсер выпрямил спину, насколько это возможно для создания, передвигающегося на четвереньках. Несколько раз глубоко вдохнул, выдохнул и заговорил прежним спокойным голосом:

— Так, все. Я — это прежний я. Больше никаких разглагольствований перед подопытным кроликом и тупых острот.

— Я не кролик! — заплакала Рэйнбоушайн, когда он быстро шагнул к ней. — Я не кролик!!!

Оборотень вытянул вперед суставчатую шипованную лапу — вблизи заметно сложное строение ее мускулов, многочисленны стяги плоти с мерцающими вкраплениями. Лезвие вошло в слой кокона на ее груди и быстро двинулось вниз. Рэйнбоушайн завопила. Он режет ее! Режет на части живьем! Тут ее мозг осознал, что тело не чувствует боли, и попытался остановить крик. Но почему-то тошнотворная уверенность в том, что ее ребра уже лежат на предплечьях, а сердце испуганно пульсирует под зеленым тусклым светом, заставляла выжимать из легких Рэйни все новые пронзительные крики. Оборотень только поморщился.

— Перо? Продолжим нашу процедуру.

Кровь не лилась, не ударяла тугой струей... Ее не было, как и боли, только центральная часть какона распалась на две части, которые соскальзнули вниз по шерсти Рэйнбоушайн. Теперь в ее голове боролись две мысли. Первая — собирается ли оборотень освобождать ее крылья, угрожая расправой в случае неподчинения. Другая — в помещении довольно прохладно. Они в самом деле глубоко в недрах Алмазных холмов, и это не добавило пегаске оптимизма. Обе мысли мгновенно испарились, уступая место безотчетному ужасу, когда нечто...

...нечто пробралось в кокон и обвило Рэйни вокруг талии. Она почувствовала, как что-то такое же упругое и теплое заскользило по ее бедрам, расползаясь до голеней, шкурой ощутила обволакивающие прикосновения на верхних ногах... Еще мгновение — и на ее шее скрутились живые текучие хлысты, расширились, их кольца зашли за спину, вцепляясь в основания крыльев, перья которых Рэйни всегда тщательно пробирала. Трудно было бы представить себя более скованной, чем в таком состоянии. А потом мускулистые путы сократились в нижней части ее живота, сильно задев промежность. Нет! Рэйнбоушайн отчаянно задергалась, из ее рта донесся рык бессилья. Все ее существо противилось тому, что было еще омерзительнее, чем кокон чейнджлингов. В следующее мгновение ей показалось, что ее подцепили крюком за живот... И выдернули из ошметков кокона.

Ее подняло в воздух. Пегаска яростно завертела головой, и она увидела Мерсера, встряхивающего стеклянный фонарь своими бессердечно острыми когтями. Он стоял за металлическим столом, почетное место на краю которого по-прежнему занимала поредевшая стопка записей, немного забрызганная кровью. На плечах и торсе оборотня бурлила черно-кровавая тьма — по-другому назвать это нельзя было. И из этой тьмы к Рэйнбоушайн тянулось несколько бугристых, пульсирующих жгутов — или багровых лиан, или щупальца спрута, только они были изъеденные, и без единой присоски. Этот оборотень владеет самыми черными видами магии, теперь он даже не маскируется, безжизненно подумала Рэйни. Его длинные речи с режущей слух лексикой теперь представлялось ей подготовкой к темному ритуалу. Он сдерет плоть Рэйнбоушайн с костей и поглотит ее душу. Монстр положил фонарь на стол, и ее снова дернуло, поволокло по воздуху прямиком к нему.

— Что... ты делаешь? — сиплым шепотом проговорила она, когда щупальца на талии ослабили хватку и соскользнули с ее тела вниз, напоследок задев ее чем-то колючим в паху. Они с влажным урчанием втянулись в плечи оборотня — будто их и не было никогда! Теперь Рэйнбоушайн удерживали только их менее крупные товарки — за ноги и крылья, но держали они цепко. Возможности вырваться не было никакой. В эту секунду в искореженный проем сунулся чейнджлинг, раскрыл пасть, собираясь о чем-то уведомить Древнего — да так и застыл, выпучив глаза без видимых зрачков. Неуверенно стрекотнул:

— Я не вовремя, да..?

— Пошел вон, — процедил сквозь зубы Мерсер, не поворачивая головы. Чейнджлинг исчез мгновенно, будто его ураганом сдуло. Древний поглядел на свою жертву одним глазом, в котором читалось неприкрытое раздражение.

— Делаю я определенно не то, о чем ты могла подумать... — ответил он сухо, — или мог подумать Галлахер.

— Что тебе нужно?! — закричала Рэйни. — Если ты собираешься перекачать мою память, то ничего интересного все равно не узнаешь! Я простая работница... — ее голос сломался, и она жалобно всхлипнула. — Пожалуйста, не мучай меня! Я просто хочу домой! Не надо...

— Думаешь, я намерен пытать тебя?

В его глазах на мгновение вспыхнули красные огоньки, губы растянулись в усмешке. Это было как если бы увидеть улыбку ожившего мертвеца, во взгляде котороого читалась неизмеримая зависть к по-настоящему живым пони и плохо скрываемое желание убивать.

— Сознаюсь, это бы меня позабавило. Но не вижу в этом смысла. При других обстоятельствах из меня мог бы получиться садист, каких свет не видывал — был сиротой, обиженным на весь мир... — оборотень соскреб когтями мозг единорога с пола и покачал головой, медленно и мудро, будто сожалел, что из этого испещренного складками и бороздами ошметка плоти не вышло толка. — Однако для чистоты эксперимента необходимо, чтобы ты оставалась в сознании. Я должен проследить мышечные реакции. Может быть немного больно, но потом...

Проигнорировав рыдания Рэйнбоушайн, Древний резко сжал когти, превращая остатки мозга в фарш. Вспышка тусклого оранжевого света, взлетела в воздух парообразная взвесь, и в его лапе ничего не осталось.

А потом монстр начал кричать.

Он свалился на пол, копытами выбивая крошку кафеля, и теперь орал, схватившись когтями за голову, до крови раздирал свои уши, ткань капюшона и шкуру на затылке. Щупальца задрожали, заскользили по телу Рэйнбоушайн, и пегасочка взвыла — одно из них в судороге сократилось, чуть не раздавив ей кости в ноге. Эти живые магические образования были очень сильны, но сейчас они с тихим урчанием извивались, будто тоже крича от боли... Путы, распявшие ее в воздухе, ослабли. Щупальца слева даже слегка поддавались, а крылья... Все это пронеслось в голове пегаски за долю секунды. Крылья! Ее крылья! Вот что важнее всего!

— Уберите их! Убе-е-ери-ите!- проскулил Мерсер. В его хриплом голосе слышалась мука. — Эта штука разрывает мой мозг! Телекне-е-езис... Магия контроля над материальными объектами в трехмерном пространстве! Я не готов принять это... Не готов! Весь ресурс уходит на борьбу с вмешательством... Мне надо насытиться, прямо сейчас, или будет поз...

Он изогнул шею, впиваясь в Рэйни безумным взглядом. Что бы он не собирался сделать... это требовало времени. Живые бичи полосовали воздух, ронняя капли слизистой жидкости, но они не могли перетечь моментально из одной точки в другую. Оборотень был могущественен, но не подобен Богиням. А значит, пегасу можно было посоперничать с ним в скорости, защищая собственную жизнь и жизни еще многих мирных жителей Эквестрии, которых необходимо было предупредить. Потроша двух мертвых пони, Мерсер задавал многие вопросы, тут же давал на них ответ, самодовольно разъясняя важные детали своей пленнице. Многое из этого было лишено смысла, и вот опять он, уже спотыкаясь от боли, описал свое состояние...

Но пегаска решила, что наслушалась сполна. Она резко взмахнула крыльями, обрывая щупальца, и две воздушные волны, сжатые до стремительных режущих граней, устремились к багровым жгутам. Взметнулись белые листы бумаги, в контраст к ним с чавканьем разлетелись в стороны кровоточащие обрубки. Под одну из двух таких волн попал и сам Древний. Болезненное ржание сменилось визгом и клекотом.

Предупредить! Бежать! Вернее, лететь отсюда, сейчас или никогда! В комнату вели две двери: одна открывалась черным зевом в коридор, куда ушло трио оборотней, другая вела в казематы, откуда явился сам Древний и Кризалис. Неужели ей удалось вырваться?! Сине-розовой молнией Рэйнбоушайн устремилась в зев туннеля, слипшиеся кудри под напором воздуха с легким хлопком восстановиди форму. Да! Она снова в своей родной стихии — летит, хоть и под землей! Направо! Впереди ее ждали чейнджлинги, но великолепная реакция ее не подведет! Направо, потому что там бродил оборотень, разыскивавший своего дружка и как следствие — выход из подземелья! Только бы не налететь на их Королеву! Только бы не тупик... Только бы...

За долю секунды до того, как зеленые светлячки коконов должны были исчезнуть сзади, что-то с невероятной скоростью пронеслось под пегасочкой. Рэйнбоушайн вскрикнула — реакция у нее была отменная. Бросили бы бит вперед метров на тридцать — и Рэйнбоушайн могла бы догнать и схватить его, причем так, чтобы монета легла в зубы как просили: гербом Эквестрии или решкой. Единороги и земные пони казались пегасам тихоходками, которые много знали и умели, но которых выбивали из колеи совершенно обыденные вещи. Улетела газета, рядом резко затормозила повозка, соскочила с края стола ваза — и они терялись, как малые жеребята. Ну, единороги могли инстинктивно наколдовать щит или вроде того. Но почему бы просто не среагировать так, как предписывает в первую очередь при рождении природа — мышцами?

Но это... Вот уж было быстро так быстро!

Рэйни ощутила, что случилось что-то непоправимое. Ощутила это до того, как в ее живот вонзились зазубренные крюки, а длинное щупальце захлестнуло Рэйни снизу вверх, обдирая левое крыло. Волна боли прокатилась по телу пегасочки, в глазах вспыхнули искры, а зарождающийся в ее легких крик выбило напрочь, когда ее так же стремительно дернуло назад. Крючья вошли в ее плоть еще глубже, кости в крыле, не выдежав нагрузки, все-таки сломались. Она обезумела! Целое крыло Рэйни задергалось в исступлении, глаза потеряли способность видеть, и она рухнула на холодный пол. Вскинула голову и смотрела, смотрела в темноту, раскрыв перекошенный в крике рот. Она хотела увидеть небо. Родные облака Клаудсдейла. Стаи щебечущих птиц. Хотя бы лучик Солнца... Хотела убедиться напоследок, что они не исчезли в небытие, что осталось что-то кроме этого адского лабиринта, в котором чудовище забавлялось с мертвыми пони, прежде чем неторопливо их сожрать.

— Это было предсказуемо в высшей степени, — послышался спокойный голос Мерсера из-за ее спины, — Если бы я являлся целиком состоящим из клише злодеем с низкой креативностью и скверно сработанной мотивацией, было бы проще, не так ли? И знаешь, я ведь чуть не стал им, когда съел Кабаллерона. Таким же, как все эти ваши Найтмеры Муны... Как Кризалис некогда. Спутанные следы воспоминаний — целые залежи нашего прошлого, к которому мы почти не имеем доступа... Это прямо как магия — процессы идут, но даже развитые не до конца изучили их законы. И отпечаток этого мира, заключенный в голове Кабаллерона, каким-то образом временно наложил отпечаток и на меня. Надеюсь, ты согласна, что моя реакция не являлась разумной?

Ощущения приобрели четкость — живот и спина пегасочки горели огнем. Дыхание против ее воли частило, и это было тяжело и больно. Застонав, Рэйнбоушайн приподнялась на дрожащей ноге и повернула голову.

Она обречена. Теперь смертный приговор вынесен ей однозначно.

— ...или нет? — цепочка оранжевых огоньков уходила в сумрак, будто у них действительно был злой умысел — показать, что Рэйни поймана тварью из тьмы. Это щупальце было хищным на вид, оно состояло из множества сегментов с заостренными наконечниками по обе стороны. И пегасочка тихо завыла от боли и ужаса, когда щупальце, урча, натянулось и потащило ее обратно, в логово монстра. Она отчаянно заскребла копытами, но ей не за что было зацепиться. А если и было бы — с большой вероятностью щупальце просто вспороло бы ее живот и доставило хозяину только нижнюю половину несчастной.

— Ты правда думала, что я всерьез закричу, что моё сознание подвергается ментальной атаке? И что, забывшись, скопирую церебральные механизмы мертвого — мертвого, тебя это не смутило? — единорога всего пять минут спустя после того, как осознал, как на меня подействовал Кабаллерон? Ты действительно в это поверила, тупое ты животное?

Оборотень разочарованно фыркнул. Его правая половина черепа — размозженная, с вытекшим глазом и дырой вместо уха — возвращалась к нормальному облику. Как будто кто-то заново надувал воздушный шарик. Рэйни сглотнула и сложила здоровое крыло, готовая ударить изо всех сил.

— Я действительно намерен был дать тебе сбежать... — щупальце исчезало в его предплечье, подтаскивая Рэйнбоушайн вплотную к оборотню. Спустя пару секунд когти на сегментах распрямились и выпустили Рэйни, оставляя на ее шкурке кровоточащие борозды, — ...лишь для того, чтобы настигнуть и прикончить в какой-то десятке метров от выхода. Планировал размять кости после пятидесятивекового застоя... Но теперь отчетливо понимаю, что это была моя еще одна придурковатая затея — вернее того меня, что был одурманен мозгом доктора. Скажем, ты могла бы совершенно случайно нырнуть в какой-нибудь проход, который я упустил из виду, когда захватывал бункер, выбраться и оповестить жителей этой чудесной страны. Или тебя спас бы чейнджлинг, проникшийся к тебе симпатией. Или псы вернулись бы. Вариантов много, а исход один — неудовлетворительный для меня. Так что извини.

В его плечах вновь ожил кошмарный спрут, состоящий из крови и теней, и прежде, чем пегаска успела распрямить крыло, оно оказалось надежно зафиксировано. Ноги оплели живые оковы, совершенно не оставляя шанса освободиться. Слезы, вызванные болью, смешивались со слезами бессилья. Нет! Она сделала попытку вырваться — отчаянно, с криками, но все напрасно.

— Зато я воочию убедился, насколько поразительны твои крылья, — добавил Мерсер, приподнимая ее в воздух. — Пегасы — серьезная угроза моему будущему предприятию... У вас единственных есть подобие военного формирования, собственная академия с регулярными тренировками... Вы способны маневрировать практически вплотную к цели и в рельефе местности на высоких скоростях, игнорируя по большей части инерцию... И кучу других законов. Черт, да на вас ни одна ПВО, будь она у меня, не смогла бы в автоматическом режиме навестись! Просто не успела бы...

Рэйни догадывалась, что перелом тяжелый: стоило одному из щупалец задеть поврежденное крыло — и она почувствовала, как обломанные края кости впиваются в мышцы. Пегаска стиснула зубы и постаралась отрешиться от дикой боли. Однажды, во время учебы в школе юных летунов, с ней уже приключалась подобная беда — она сломала ребро, когда не вписалась в поворот и пролетела через строительное облако прямиком в фонарный столб. Но здесь все было намного серьезнее. На одном крыле далеко не улетишь. Словно что-то вспомнив, Древний осекся:

— Стоп... а зачем я тебе это все опять рассказываю?

Он осмотрел погром, который устроили в замкнутом пространстве воздушные волны. На его морде возникла кислая мина.

— Неважно.

Щупальца понесли ее по воздуху к столу и опустили на него крыльями вверх, придавив конечности к холодному металлу. Рэйнбоушайн чувствовала, что ее кошмар приближается к своему пику. Она вывернула шею, словно тянулась к тому, что сейчас произойдет, страстно желая увидеть подробности, вместо того чтобы отшатнуться. Мало того, что она переживала за отправишихся к пракобылам пони, как если бы они были живы, так очень скоро она сможет испытать это все на себе.

— Перо, можешь писать на полу, — распорядился Мерсер, и неутомимый бесстрастный секретарь ожил, прыгнул к ближайшему листу бумаги — наименее испачканному кровью и пылью. — Будем кончать. Для начала — удалим поврежденное новообразование, не нужно мне, чтобы она помутилась рассудком от боли. Жаль, анестетика нет, а мои естественные стимуляторы не годятся, убьют ее почти мгновенно...

Сломанное крыло оказалось оттянуто вверх, пронзено разрядом ослепляющей боли. Сейчас она навсегда распрощается с возможностью летать, поняла Рэйнбоушайн с отупелым ужасом. Даже если ей была уготована смерть в конце, сейчас это казалось ей еще более ужасным роком, чем тогда. В горле пересохло. Она потеряет частицу себя и станет... никем. Растворится в Древнем. Краем глаза она увидела, как оборотень наклонился, со странным вязким звуком раскрыл рот...

И лизнул ее сломанное крыло.

Плоть зашипела, как сливочное масло на сковороде. Шерсть и кожа быстро исчезли, обнажая кровоточащие мускулы. Все, с чем соприкасался длинный, по цвету такой же как щупальца язык Древнего, сначала испускало свет, а затем пропадало. Когда у нее отняли крыло, Рэйнбоушайн совершенно ничего не почувствовала, так что она и не поняла даже, что непоправимое уже свершилось. От обрубка крыла шел легкий дымок, но запаха паленой плоти не было вовсе. Пегасочка завизжала и судорожно засучила копытами, но спрут держал ее крепко.

— Прекрати дергаться, идиотка, — устало проскрежетал оборотень у нее за спиной. — Это технология плацентарной сварки, хирургический метод создания боевых единиц еще времен Первой вспышки. Он обеспечивает полное подавление боли за счет внедрения в нервную ткань дендритов со встроенным ДНК оперируемого, ткани приживаются и отторгаются за доли секунды. Охотник-вожак был сплавом сразу двух пони, преспокойно питался и существовал как нормальный организм, пока его не заставил скопытиться я...

А уж если говорить правду, то боль пришла, но не такая сильная, как она ожидала, и почему-то с запозданием. Древний, безусловно, делал себе незаслуженные комплименты, когда сказал, что его "хирургия" даже в малой степени не усилит страдания Рэйнбоушайн. Пегасочка рыдала. У нее больше не осталось сил ни на что другое. Плакала не сколько от боли, а просто жалея крыло — прежнюю часть себя. Бормотание оборотня доносилось откуда-то сквозь красный туман:

— ...как считала Арчер, роман "Чудовище Франкенштейна" вполне мог быть основан на реальных событиях. Если доктор сваривал бы совсем свежих мертвецов, разумеется. Она вообще считала, что первообраз "Черного света" наследил во многих временных эпохах, а не был создан в Хоупе на основе вируса, поражающего по расовому признаку. Наверное, мы узнаем это лишь тогда, когда раскроем все секреты генетической памяти... А до этого момента оставалась еще добрая сотня лет исследований, по моим самым скромным оценкам. Кто знает, может, тут найдется просто, гм... "заклинание", за пару секунд способное дать ответ на вопрос, над которым бились лучшие умы мира?

Цвета! Как много цветов! Радужная вспышка пронеслась перед взором пегаски. Из уголка ее рта стекла дорожка слюны, она неверными движениями повернула голову в одну сторону, потом в другую. Оборотень держал в когтях крыло и придирчиво его изучал. Судя по тому, сколько он отхватил, на спине Рэйни осталось всего несколько дюймов от махового сустава. В отсеченном крыле под пальцами оборотня разошелся оплавленный конец, засветились нервы, как если бы это были золотые нити. Рэйнбоушайн увидела, как едва заметно вздрогнули мышцы, но крыло тут же обмякло, окончательно превращаясь в безжизненную конструкцию из плоти и перьев. Оранжевая вспышка — и оно сжалось, слилось с плотью Древнего.

— Что ж, чем больше я смотрю, тем больше убеждаюсь, что данный организм является чем-то вроде вроде ангела из отживших свое религий. Как в любом представлении ангела, крылья не заменяют ноги, а являются третьей равноправной парой конечностей. И вот же неожиданность — тот, кто выводил этот подвид, отдаленно представлял, что влечет за собой появление крыльев...

А потом в спину Рэйнбоушайн ввинтился его язык. Расплавляя плоть на своем пути, раздвигая ее в стороны, он добрался до лопаток и что-то сделал там. Оставшееся крыло свело судорогой. Но ничто невозможно было сравнить с отвращением, которое испытала Рэйни. Видеть, как ее крыло реагирует на движения так естественно, как будто пегаска все еще управляет им — выгибается, расправляет перья, было выше ее силы воли. Рэйни зажмурилась так крепко, что перед ее глазами замерцали вспышки. Она думала про себя, что не должна шевелить крылом, что выбросит его из мыслей — станет думать о нем, как о мертвом. Но она все равно чувствовала, как оборотень управляет ее крылом. Только сильная боль была подавлена. Это было незнакомое ощущение. Совсем не то, что покалывание, когда отсидишь ногу.

— Творец... не просто прилепил крылья, он слегка изменил анатомию этого тела, — заявил Мерсер, когда язык вернулся и он получил возможность вставить пару слов. — Грудная клетка чуть шире, чем норма для обычного пони женского пола, явно выражена новообразованная мышечно-костная структура, она доминирует в мускулатуре грудной клетки и похожа на треугольник. От этого треугольника отходят крылья, и они опущены чуть ниже относительно оси позвоночника, ниже, чем требовалось бы. Крылья сильны... Я бы сказал, аномально сильны. Они довольно короткие, но высокая скорость маха... — тут он качнулся вперед, поглядывая на голову Рэйнбоушайн. Пегасочка безучастно следила за Древним сквозь ресницы. — И в устройстве черепа тоже есть кое-что птичье. Как и у остальных пони, бинокулярность зрения ограничена... но в меньшей степени. Глаза направлены под другим углом, посажены в глубокие костистые глазницы...

— Неужели ты правда хочешь разрушить наш мир? — проговорила Рэйнбоушайн тихим голосом, прерывающимся всхлипами. Ей не пришло в голову снова умолять его прекратить пытку. Просто нужно было что-то сказать. Она не хотела, чтобы его спокойный голос просачивался в уши, описывая ее, как хозяйка описывает текстуру и вкусовые качества кочана капусты.

Оборотень замолчал. В этом ракурсе он виделся ей гротескным почерневшим деревом, замершим над столом, с черными ветвями-щупальцами. Только зеленые огни бликовали на когтях разнообразными оттенками.

— Почему же разрушить? Я пришел его восстановить, — неохотно ответил он.

— ...завоевать..?

— Дело не в факте завоевания, а в том, что оно возродит. Цель так называемых "принцесс" — в сохранении Гармонии. Но, понимаешь ли, кролик, их цель идет вразрез не только с моими планами, но и законами природы, — Древний понизил голос и поскреб когтями запястье другой руки. — Стабильность — это тупиковый путь. Нужно развиваться, а пробы и ошибки естественны для развития. А я просто выполняю предписание, заданное моему виду — придаю развитию направленность, создаю для этого условия.

— Ты... оправдаешь этим все жертвы... всех несчастных, что убьешь... — Рэйни закашлялась, выплюнула сгусток желчи. Ее раны на спине и боку не были серьезными — оборотень подцепил ее на крючок прямо-таки с хирургическим рассчетом. Но они все еще кровоточили, и от потери крови в голове у пегасочки звенело, — хладнокровно убьешь...

— Будь так, я бы сам себя считал "истинным" террористом. Я бы использовал страх как средство насаждения своей идеалогии, — укоризненно ответил Мерсер. — Мой метод более... естественный. Убивать просто так, как скотину, вульгарно и грязно. А мне нужны здоровые особи. Что же касается самого факта лишения кого-то жизни... — он умолк, словно ненадолго погрузился в свои мысли. — Должно быть, это звучит чертовски высокомерно, но в исполнении Высших развитых это деяние приобретает абсолютно иной смысл. Мы стоим выше смерти. Мы — мертвые, которые никогда не умрут...

Прекрасно. Этот оборотень впридачу являлся еще и некромантом. Час от часу не легче.

— Вот, к слову, еще один недостаток нашего вида: мы не умеем абстрагироваться. Мы эгоисты и не думаем расе в целом. Банальный пример: в заложниках находятся твой самый близкий друг и тысяча пони. Ты можешь спасти либо его, либо их. Третьего не дано. Выбор очевиден? О, нет, ты будешь терзаться. Так почему я не могу принести в жертву несколько сотен — если угодно тысяч, десятков тысяч, все зависит от масштаба — абсолютно неизвестных мне пони, чтобы подобного выбора больше не возникло никогда — ни у одного живого существа на планете? Чтобы каждый был близок и необходим тебе так же, как лучший друг?

— Кто дал тебе... право... судить так...

— Право? Право может дать только тот, кто равен тебе и имеет такие же возможности как ты. Так уж сложилось, что я — единственный, кто способен изменить мир, — он пожал плечами. — И право мне не требуется.

Рэйнбоушайн открыла рот от удивления, когда до нее дошло, что щупальце, удерживающее ее правую переднюю ногу, неожиданно отцепилось и пропало. Затем ее вздох перешел в захлебывающийся стон, когда она увидела, что на месте ее ноги осталась оплавленная культя.

— Ты могла бы сказать, что мне не нужно право, что я просто безумец, которому нравится стравливать себе подобных друг с другом и играть ими, как пешками. Скажу по секрету, лишить пони жизни, почувствовать власть над ней, отбросить свою суть мирного травоядного прочь — это действительно есть ни с чем не сравнимое наслаждение, — сообщил Древний, растворяя обрубок в когтях. — Но только первые двадцать раз. Потом тебе становится как-то все равно. Да и условия, в которых я находился, не располагали для превращения в опьяневшего от крови маньяка. Я постоянно находился в такой стрессовой ситуации, которую не было дано пережить никому на земле За мной охотились одновременно военные и мутанты. Надо было защитить себя и сестру. В городе эпидемия, грозящая цивилизации вымиранием. Да еще скоро ядерную боеголовку привезут. А мне дана полная свобода действий — как хочешь, так и вертись... Рассуждать о ценности каждой отдельной жизни некогда было.

Прежний мир внезапно показался Рэйнбоушайн искусственным, выдумкой, порожденной ее сознанием, чтобы как-то отгородиться от происходящего. У нее не осталось больше страстного желания свободы. Бежать некуда. Ее дома, неба, солнца снаружи подземелий — ничего этого не существовало. Даже если оборотень сейчас внезапно освободит ее, чтобы снова сыграть в какую-то извращенную игру, пегаска просто легла бы на землю, не в силах куда-то бежать.

— Разумеется, те обитатели этого мирка, которые встанут на моем пути, там же и лягут, если не захотят принять новый миропорядок. Никто не будет воспринимать тебя всерьез, если ты будешь из напускного благородства щадить всяких идиотов, пригодных только на биомассу. Но до такого никогда не доходило. Как я уже говорил, шестеренки в головах у всех одинаковые. Ни один обращенный никогда не отказывался от своего бессмертия, не сбегал прочь в ужасе, что с ним был сотворен, хотя после перерождения всем давалась полная свобода действий. Зачем бежать? Перед тобой неограниченное поле деятельности. Занимайся чем хочешь и будь счастлив — не за счет промытых мозгов, замечу, нет, а потому, что ты не один. Ты необходим остальным. Ты уникален и незаменим.

— Ты действительно безумен, — прошептала пегаска. — Нельзя желать спасения своего мира, если это уничтожит другой мир. Чейнджлинги говорили, что ты можешь обратить Эквестрию в пустошь. Нет чести... править руинами. Я думала, что ты питаешься чужим горем и страхом, но теперь... вижу, что ты просто безумен...

— О, нет, кролик, я пребываю в добром здравии, — возразил Мерсер, что-то вырезая в ее крыле. — Ты думаешь, что я хочу, чтобы цивилизация этих цветастых коняшек скатилась до каменного века? Мне всего-то надо, чтобы они были здоровы, счастливы и на сто процентов самореализовали себя, а отдельные вредоносные элементы можно устранить точечно. Мух, знаешь ли, не убивают ядерными бомбами. При заражении США мы действовали очень аккуратно, наши агенты внедрялись повсюду. Только в самом конце они что-то там разнюхали, да было поздно... Не прошло и года, как правительство в бегах, население дружно сдается на милость захватчикам, государственность как таковая упразднена, и весь остальной мир даже не думает об актах агрессии против АНМ, а только трясется и ждет, ждет, когда же зараза выплеснется за границы и настанет глобальный зомби-апокалипсис. Разве больной на голову пони мог все это устроить? Нет. Я не могущественный темный волшебник — я всего лишь умный и склонный к быстрой обучаемости мутант. Но мне и этого вполне хватает. Смирись, кролик, хотя бы умрешь без иллюзий. Мне все равно, сколько займет осуществление — год, два, сто, но я разработаю такой долгоиграющий порядок действий, чтобы он сработал гарантированно. Я умею ждать. А если даже если эти аликорны настолько могущественны — им только и останется наблюдать, как каждый преклоняется пред старой цивилизацией. И никто не в силах будет мне помешать.

Его слова причиняли боль, которой недоставало в увечьях, нанесенных ей. Пегасочка все-таки процедила сквозь зубы:

— Нас... много. Нас, пони, грифонов, волшебных существ и прочих. Мы вместе. А ты — один. Мы победим...

— Да неужели? — вздохнул Мерсер, втыкая коготь ей чуть выше левой кьютимарки. Рэйнбоушайн вскрикнула. — Почему же тогда у таких, как я, получилось разрушить старый мир? Сколько бы вас не было, я — сильнее. Не спорю, существует способ оставить развитого в дураках... всему населению планеты необходимо совершить коллективное самоубийство. Но, как нетрудно догадаться, такого единодушия в массах быть не может. "Мы вместе"? Вашего единства порой не хватает даже на то, чтобы отбросить споры и сообща выступить против угрозы. Шетеренки... — теперь он одновременно управлял крылом и производил какие-то манипуляции под кожей, будто пытался нащупать связь между крыльями Рэйни и отпечатком ее таланта, — ...одинаковые. О, в последний момент из-под земли появится волшебный сундук, питающийся ментальной напряженностью, и всех вас спасет? Может быть. Магия в классическом понимании не только антинаучная, но и крайне нечестная, если можно так выразиться, штука. Наши общие знакомые пользуются ее возможностями, но уж как-то совсем выборочно... А теперь представь, что будет, если возможности вроде телепортации, отмотки времени назад и изменения материи будут доступны кому-то, не только не связанному ограничениями морали, но и изобретательному?

На секунду Рэйнбоушайн действительно представила. Картина опасности всему живому полностью оккупировала воображение, но потом судорога, пронзившая крыло, прогнала ее прочь. Спираль фантомной боли пронзила тело Рэйнбоушайн вдоль позвоночника от крыла до таза, а потом, словно змея, свернулась кольцами в ее кьютимарке. Скорее всего, смотреть на происходящее не стоило. Наверняка то же самое испытала бы земная пони, будь она жива на момент проведения процедуры. Жжение на бедре усиливалось, будто ей под кожу загнали раскаленную проволоку. Собрав последние силы, Рэйни выдохнула:

— Тирек...

Щупальце, с шипением вскрывающее плоть у ее крыла, замерло.

— Что?

— Так же говорил... и лорд Тирек. Принцесса Селестия после его вторжения... произнесла речь перед подданными. О том, что происходило в Эквестрии. "Каково это — наблюдать, как каждый пегас, единорог и земной пони преклонится предо мной... и вы не можете мне помешать?" Сейчас он... заточен в Тартаре. Навеки...

Секунд десять оборотень стоял неподвижно. Рэйни подняла глаза и увидела, что на его морде застыло отсутствующее выражение. Он словно раздумывал, не обманул ли его слух. Наконец, его уши мелко задрожали, а глаза налились кровью.

— Ты что, считаешь, я такой же как он? Такая же пустышка?! — угрожающе протянул оборотень. — Тирек, Найтмер, прочие ваши ошибки природы — они были просто самоуверенные глупцы, не видевшие дальше собственного носа!

Щупальца засветились сильнее, обжигая кожу пегаски. Она поняла: как бы оборотень не воспринял ее слова, монстр явно кичился своей непохожестью. Она наступила на его больную мозоль.

— Нет... Уму непостижимо! — его голос теперь уже напоминал рычание. — Как тебе глупости хватило сравнивать меня с этими ничтожествами?!

— Можешь меня убить... можешь убить еще многих... но тебя все равно заточат в Тартар... или уничтожат, — Рэйнбоушайн нашла в себе силы повысить голос. — Тирания никогда не длится вечно. После бури... сквозь тучи всегда проглядывает лучик солнца...

Из горла оборотня донесся какой-то клокочущий звук, замерцали метки-крылья на его спине. Древний взглянул на Рэйни пылающим яростью взглядом и зажмурился. Его губы шевелились. Было похоже, будто он проговаривал вслух какое-то сложное магическое уравнение. Потом он несколько раз вдохнул и выдохнул, делая над собой видимое усилие — из его ноздрей вырвались струйки горячего пара. Когда Мерсер заговорил снова, его баритон зажурчал так спокойно, как будто он был медпони, осматривающим у жеребенка больное горло.

— Тогда я уничтожу то, что ты имеешь в виду под солнцем в этой метафоре, и дело с концом.

— Ты опоздал со своим новым миром. Мы можем ругаться, между нами могут возникнуть разногласия. Но мы все друзья, — твердо объявила Рэйнбоушайн. — Каждый из нас необходим другим. Перед лицом твоего нашествия... Мы сплотимся.

Оборотень скуксился, на его физиономии можно было явно прочесть: "Бе-бе-бе, ничего не хочу слушать",

— Ноздри над верхней челюстью раскрыты шире, будто для того, чтобы обеспечить дополнительный приток к легким воздуха, необходимого для работы крыльев, — продолжил он как ни в чем не бывало. — Все вышеперечисленные анатомические особенности кажутся неуместными. Даже приняв то, что масса пегаса меньше массы тела среднего пони за счет более легких костей, такие крылья обеспечить полет не в состоянии. Они могут служить разве что для маневренности, всю остальную работу выполняет магия. Тогда зачем эти изменения? Неужели создатель подвергал свои творения биоинженерингу только затем, чтобы обременить их в дополнение к чудовищно непрактичным крыльям полным набором изменений, находящихся в зачаточной стадии?

С этими словами он отплавил Рэйнбоушайн нижнюю левую ногу до самого таза и принялся изучать ее изуродованную когтями кьютимарку. Видеть свою ногу с родной облачной радугой отделенной, сгибающейся в его когтях... Это чувство нельзя было описать словесно. Кровь застучала у Рэйнбоушайн в висках, а она все кричала и кричала, умоляя избавить ее от этого кошмара. Тело ее сотрясалось в истерических конвульсиях.

Потом она расхохоталась.

— У тебя была сестра..? Она стала такой же, как ты..? Или в ужасе отшатнулась от тебя..? Я недостаточно... тебя задела? Ты не хочешь... свернуть мне шею за дерзость?

Оборотень молчал. В голове пегаски билась мысль: это разумное существо. И сотворили с ним такое не безумные божества, а он сам. Как разумное существо может стать такой тварью? Или разум и душа — вовсе две разных субстанции? Разумное существо. Разумное. Мерсер, щелкнув когтями, отнял у нее второе крыло. Голос Рэйнбоушайн сорвался на визг.

— Нет! Отдай!!! Без крыльев мы все упадем вниз! Ты слышишь? Все упадем ВНИЗ!!!

Древний кивнул и, обхватив бок Рэйни скрюченными когтями, снова перевернул ее на спину. Тягучим движением выросло из его плеч щупальце. Пегаска не сумела почувствовать, как оно плашмя входит в ее живот и начинает проплавлять путь сквозь внутренности, добираясь до позвоночника. Она просто начала вопить:

— УБЕЙ МЕНЯ!!! УБЕЙ МЕНЯ!!! УБЕЕЕЕЕЕЕЙ...

Древний отступил от стола и посмотрел на то, что осталось от несчастной пегасочки, словно раздумывая, что еще можно с ней сотворить. Может, приварить две ее оставшиеся ноги к голове, тело отрезать и добавить еще валяющееся на полу крыло, чтобы конструкция стала похожей на курицу. Потом он вздохнул и протянул когти к голове Рэйни. Острые лезвия разошлись веером, нарезая тусклый зеленый свет перед ее обезумевшими глазами.

— Господи, да заткнись ты уже.

Раздался хруст позвонков, и память Рэйнбоушайн перестала быть чем-то отдельным. Она уже не видела, как выстрелили щупальца, раздирая остатки ее тела в кровавую кашу. Последней ее мыслью было... да не было никакой последней мысли. Просто сумятица, в которую обратились мыслительные процессы Рэйнбоушайн на последних минутах ее смертных мук, исчезла, вот и все.

Потом она открыла глаза.

Пегаска стояла посреди комнаты на задних ногах, поднеся копыта к голове. Она долго молчала, прежде чем нарушить установившееся затишье. Ее взгляд надолго останавливался на многочисленных пятнах крови, на два иссеченных тела, неподвижно лежащих на полу. Наконец, она тихо произнесла:

— Господи... Господи.

Она подошла к металлическому столу, ветхому от старости. Открыв сумку, пегаска достала оттуда то, что проигнорировал Древний — коричневую флягу. Зажав ее между копытом и путом, Рэйнбоушайн с остервенением открутила зубами крышку и сделала несколько глотков. Напиток был вкусный, горький и темный, с запахом меда и низким содержанием алкоголя. Он не мог послужить той цели, которую преследовала пегаска. По правде говоря, ничего не могло заставить существо, примерившее на себя образ Рэйнбоушайн, сделать это. Алкоголь не действовал на него, как и многие психотропные стимуляторы.

Хотелось забыться. Но доктор Мерсер помнил все. Всегда.

Его память была изменчива, как те синестезические образы вирусного сонара, которые сейчас расплывались перед его глазами. Память менялась, впитывая знания и отправляя их обратно в генетическую библиотеку, но кирпичики, из которых состояло его тело, были незыблимы. Те участки головного мозга, которые в течение получаса отвечали за биохимический анализ, перестраивались обратно на слух, обоняние и осязание. Терялось ощущение, будто он исследовал тела испытуемых, вооружившись оборудованием высочайшей чувствительности — ну или так, словно он сам уменьшился до размеров одной-единственной живой вирусной клетки. Не по его воле, но на уровне инстинктов ненужная более функция, позволявшая видеть на многих уровнях зрения, растворялась, неотвратимо выдворяла доктора в реальный мир. Другой, не его мир.

Мерсер в теле пегаски стоял теперь у стены в абсолютном одиночестве, сложив крылья, как будто они всю жизнь были у него за спиной. Он испытывал чувство, которое можно было бы принять за... печаль? задумчивость? Он вспоминал холод старых ран, шрамы которых никогда не отмечали его вечно тридцатидвухлетнее тело. Ему уже больше 5000 лет, а выглядел он все так же, как в момент своей физической смерти. Шрапнель танковых снарядов, свинцовый ливень пехоты, когти кровожадных тварей, изрыгаемые 30-миллиметровыми автопушками "Апачей" трассеры — ничто не оставляло след на срок более долгий, чем несколько секунд. Память же этих двух пони оставила куда более глубокий отпечаток, чем ему хотелось. Зачем он это сделал, зачем рисковал снова, ассимилируя живой мозг? Ведь он и так уже говорил и говорил, не в силах остановиться, будто подталкиваемый какой-то внутренней силой, хотя не имел необходимости делать это...

Он просто хотел понять ее. Чем руководствовалась, когда пылко возражала ему, даже лишенная двух ног и крыла? Несколько фрагментов памяти, и ему бы удалось познать Эквестрию глазами местного жителя. Что бы Мерсер не успел наговорить до этого про Эквестрию, у его рассуждений был ярко выраженный привкус клинического идиотизма. После осознания же этого его разум, кажется, утихомирился. Но Рэйнбоушайн удалось вывести его из себя. В итоге... она победила, а он проиграл. Клише вбилось ему в голову глубоко, спряталось куда-то в самые недра переплетений синапсов... От этого необходимо было избавиться прямо сейчас. Полное переключение на исходную личность. Пегаска завела ногу за спину, дотронулась копытом до своих крыльев — настоящих, из плоти и перьев, только излучающих ауру тепла — все обменные процессы в организме развитого шли так, словно тело подогревали в жаркой печке. Дотронулась — и мозгом Мерсера ощутила сильнейшее отвращение к самому себе, к собственному телу, которое представлялось ему машиной — машиной, которая поглощает и перерабатывает все дерьмо, что ей дают. Он потратил много энергии на плацентарную сварку, а узнал не больше, чем если бы резал пегаску наживо. А теперь он еще и щеголяет крыльями этой особи. Просто превосходно!

Что же касается Эквестрии... Тогда, в 2012 году, он не собирался не спать ночей из-за того, что по его приказу устраняются и замещаются военные и ученые, а какое-то количество мирных пони идет на корм мутантам. Не только потому, что развитые не спят в биологическом смысле этого понятия, а потому, что это было неизбежным злом на первых этапах становления АНМ. Однако порой во время безмолвных ночных размышлений доктор Мерсер позволял себе мысли о том, что, возможно, имелись какие-то другие пути. Отказываться от задуманного было попросту глупо, но, быть может, следовало изменить какие-то детали? Как-то замедлить процесс, сделать его менее критическим для мира? И тут же отвергал эти мысли — затягивание процесса могло привести к полноценной затяжной войне и гораздо большим жертвам. Верил ли Мерсер в то, что теперь говорил этой доброй, ни в чем неповинной Рэйнбоушайн? Да, несомненно.

Только вере его второй раз за много лет был нанесен серьезный удар. Первый был во время годовщины установления диктатуры АНМ в Северной америке, когда его сестра покончила жизнь самоубийством.

— Итак, восстановим общую картину, а выпивка нам поможет, — сказал Мерсер голосом Рэйнбоушайн, безучастно глядя на запрыгавшее по бумаге перо. Он держал флягу изящным копытцем, переходящим в шерсть так плавно, что сложно было различить линию раздела, и говорил:

— Все как и предсказывал доктор Суреш... Дивный новый мир наступил. Дивный новый мир, где каждый находится на своем месте. Дискриминация по видовому признаку следующая: Альфы, которые правят, новый доминантный вид... — пегаска несколькими жадными глотками осушила флягу и поставила ее обратно на стол. — Беты, которые занимаются "элитными" и тонкими работами. Контролирующие погоду и одновременно — занимающиеся всякой ерундой сомнительной объективной необходимости Гаммы. И, наконец, Дельты, которые в поте лица обеспечивают хлеб насущный. Помимо этого... Каким-то образом программируется пигментарный рисунок, так называемая "кьютимарка", которая отражает работу, которую будет выполнять индивид... Путем самовнушения в совсем юном возрасте это становится практически смыслом жизни. Никто не тяготится своей кастой. И все счастливы, так как воспитаны в качестве членов общества потребителей, близких к абсолюту...

Но каково это счастье? Его родная цивилизация развивалась тяжело. Миниатюрный вид Equus ferus, возможно, так и остался бы породой низкорослых неприхотливых лошадей, обитавших на каменистых островах Европы, пронизываемых постоянными ветрами, и севере Скандинавии. Возможно, их одомашнили бы приматы, проявлявшие признаки кочевого образа жизни в то время, в качестве превосходных ездовых животных, если бы пони их не опередили. Размеры черепной коробки увеличивались, тело становилось менее приспособленным к бегу, более — к спокойной работе. Борьба за выживание и друг с другом — залог возникновения интеллекта — присутствовала. В итоге наделенные интеллектом, но не подходящими конечностями пони создавали механизмы, которые могли бы облегчить их существование, ограниченное наличием только зубов и копыт. Механизмы служили для создания еще более сложных механизмов... Каждый пони был ярким индивидуалистом, закаленным тысячелетними испытаниями на терпение и изобретательность. Они легко приспасабливали условия жизни под себя и в итоге оседлали силу атома, построили огромные города, вникли в суть своего генома... Штамм "Красного света", полученный доктором Мерсером, коренным образом менял только рацион и физические данные подопытных. Природные качества пони же усиливались, психология подходила идеально для нового образа жизни. Что может противопоставить АНМ в противовес этому карамельному, без видимых недостатков мирку? Альфами... могли бы стать все... Все после глобального отбора. Не сразу, но постепеннно. Огромное количество работ, которую бы выполняли гаммы, упразднились бы, проще говоря, никому не пришлось бы драить туалеты. Любой пони был способен обслужить себя от начала и до конца. Ученого не сдерживала бы мораль, художника — цензор... Великие не были бы ограничены малыми. И отсуствие ограничений в итоге довело мир до ядерной катастрофы. Закономерный и трагический финал.

Кто знает, может, какие-то элементы из этого миропорядка стоило почерпнуть. Не преращение всего в сообщества в тупое стадо, нет — в конце концов, АНМ затем и создавалась, чтобы образовать общество экцентричных пони, ломающих привычный уклад жизни. Но здесь Альфы...

Пегаска сжала зубы. Касательно альф у него никаких сомнений не было. Избавиться от этой жадной апостолической династии, которая занимается только тем, что пытается удержать у власти собственную посредственность — этот пункт можно было даже не обговаривать. Все выводы, которые он сделал по памяти двух пони, играли против "принцесс". Некоторые вещи не меняются! Снова судьба предлагает ему вступить в старую-престарую игру, пусть и на значительно измененных условиях.

Что особенно поразило доктора в памяти Рэйнбоушайн, так это наплевательское отношение к подданым, даже к особо приближенным. Большая сила — большая ответственность? Как бы не так. Редкие вмешательства Селестии даже не приносили плодов. При том, какими уникальными способностями, кажется, она должна была обладать, она являлась бы гарантом достижения цивилизации высшей точки развития. Однако никто не желал большего, всех устраивал текущий размеренный порядок жизни. Властям, очевидно, показалось, что необходимо оставаться в стороне и наблюдать, иначе бедные пони совсем разленятся и потеряют самостоятельность.

Мерсер позволил своему видоизмененному телу сползти вниз по стене и усесться на пол. На его тонкой женской мордочке играли тени мрачных раздумий. Взять хотя бы ту пегаску, которая стала воплощением элемента Гармонии. И в этом случае отрывков глубинной памяти, пронесшихся в голове у Рэйни перед смертью, вполне хватало, чтобы поставить диагноз. Флаттершай (новых "говорящих" имен тут было неприлично много, довольно странных. А его имя вовсе на греческом означало "защитник живущих". Какая ирония) была предоставлена самой себе, и все из-за поразительно тупого устройства местной системы здравоохранения, в которой даже самые запущенные случаи вроде той розовой пони являлись психологической нормой. Страдающая пограничным расстройством личности, робкая, нерешительная, в чем-то — наивная, а в чем-то — необыкновенно талантливая, Флаттершай представляла собой редкостный необработанный бриллиант. А ее бросили на произвол судьбы, позволили плыть по течению, сделали жалким винтиком в эквестрийской машине, мотивируя ее таким абстрактным понятием, как дружба. Селестия приглядывала за ней, как за остальными пятью элементами, эксплуатировала ее способности, но не позволяла ей изменяться и вообще ничего не давала взамен. Принцесса берегла тело Флаттершай, которая могла понадобиться в будущем, но ее душу — нет. Только друзья временами пытались придать Флаттершай недостающую твердость характера, но попытки были вялыми и никаких значимых сдвигов не вызывали. Всех все устраивало, пегаска нянчилась со своими зверушками и думать не хотела ни о чем другом. Между тем Флаттершай нужна была совсем простая помощь — всего лишь курс инъекций нейромедиаторов, в частности дофамина. Под его действием маниакальная мягкотелость, ставящая крест на ее жизни, легко отступила бы. Но такое лечение, разработанное еще в 20м веке, пегаске положено не было. Она стала одной из многих жертв далеко не самой худшей, но уж точно самой лицемерной из государственных систем.

Завершив мысленную тираду, доктор позволил лицевым мышцам Рэйнбоушайн хмуро улыбнуться. Кто он был такой, чтобы осуждать поведение властей Эквестрии? Его одержимость "Новым миром" и нежелание останавливаться на достигнутом в итоге уничтожили планету. Хотя... Без катастрофы как раз таки не было бы этой цивилизации. Так что какое-то право на критику он, быть может, и имел...

— Ладно. К дьяволу мое восприятие Эквестрии, на сегодня довольно. Галлахер? — пегаска поднялась на задние ноги и не торопясь подошла к одному из разбросанных по комнате листов, над которым трудилось перо. — Я ненавижу тебя и твой вечно юный каламбур про щупальца развитых, в массовом порядке сбегающие от хозяев и приобретающих японское гражданство. Конец полевой записи.

С этими словами она наступила на замершее перо. Гром не грянул, энтропия вселенной не упала мгновенно до нуля — потому что этот мир продолжил свое видимое существование. Только пара голубых искр с шипением разлетелась из-под копыта. Мерсер искоса поглядел на газету, шелестевшую на сквозняке в угле комнаты. "Мэйнхэттен Багл", часть одного заголовка отчетливо видна: "ТАТАИНСКАЯ АРКА ВЫСТАВЛЕНА В ЭКСПОЗИ-" Хорошо была видна и половина фотографии — древнее, несомненно подлинное каменное сооружение. По одну сторону от проема, преклонив колено, располагалась такая же древняя статуя с кистями, лежащими на эфесе изогнутого клинка. Сам клинок торчал вертикально из плиты, шлем воина был глух — без прорезей — и изящен — хотя и погрызен временем, как и черты его брони с плечевыми обкладками, непропорционально тонкой талией и шейным воротником.

Доктор не был психологически готов восстанавливать свой мир из руин в первозданном виде. Пока — нет. Но благодаря Кабаллерону он точно знал, что ему следовало сделать в ближайшие двенадцать часов. Из дверного проема раздалось покашливание.

— Войдите, — буркнула пегаска с интонациями, совершенно нехарактерными для ее нежного мелодичного голоса.

В помещение, когда-то служившее вспомогательным узлом связи, медленно зашла Кризалис в сопровождении двух чейнджлингов, один из которых замыкал шествие, держа в зубах другую сумку — ту, которая принадлежала им как археологам. На голове Королевы оборотней теперь виднелась маленькая черная корона с голубыми наконечниками, корона, которую она не надела при первой встрече, внимательная и обходительная с пробужденным чудовищем. Но теперь, когда она поняла, что для Древнего весь этот символизм — незначительные мелочи, предмет ее власти вновь украшал длинную гриву, похожую на застывший поток слюды. Она, казалось, нисколько не была удивлена тем, что Мерсер сменил свой облик.

— Я многое слышала, Древний.

Мерсер неопределенно пожал плечами кобылки. Крылья с урчанием втянулись в его спину, кости быстро удлиннились, под багровыми волнами щупалец изменилась шерсть и комплекция. Куртка Алекса покрыла его плечи черным матовым одеянием.

— Она помутилась рассудком. Условия эксперимента изменились, — как бы оправдывая себя, сообщил он. — Надо было оставить возможность чувствовать боль... Так хотя бы выход нашла для эмоций.

— Ты жестокий пони, Древний, — тихо проговорила Кризалис. Ее губы тронула сдержанная улыбка. — Мне это нравится.

— Я не жесток, — устало ответил Алекс. — По крайней мере, в том смысле, который ты вкладываешь в это слово. Но жестокость — весьма полезный инструмент, если точно знать, в какой момент ее использовать.

Мерсер повернулся к Кризалис, чтобы взглянуть на утопленную в бирюзовой гриве мордочку, чуть вскинул голову, всматриваясь в зеленые глаза. Она изучает его, но у нее есть только его лицо, чтобы судить о нем, подумал Мерсер. Чейнджлингам для хорошей маскировки наверняка всегда требовался наметанный взгляд, умеющий до тонкости разбираться в глубинном смысле всего отражающегося на лице и в движениях тела тех пони, которые окружали их. И их Королева должна была являться не последней в этом понимании — но тут было видно, как она понемногу сдается, признавая, что раскусить доктора ей не по зубам. Мерсер ухмыльнулся, и по дернувшимся тонким ушам Кризалис стало ясно, что она почувствовала себя неуютно.

— Почему ты улыбаешься, Древний?

— Просто смешно. Затянувшаяся шутка сроком в пять тысяч лет. И хватит меня называть Древним, я же просил.

Мерсер посмотрел на земную пони, которую препарировал, используя хлыст и когти. Альфа-фагоциты еще помнили вкус ее плоти, клетки копыт, мутировавшие в среднее лезвие когтей, помнили текстуру и жидкости ее органов, когда развитый уважительно возвращал их назад в полости тела, превращая груду мяса обратно в пони. Сейчас покойная была превращена в замкнутую систему, в которой те же чуть измененные вирофаги, что когда-то реанимировали находящегося в глубокой коме доктора Мерсера, восстанавливали один-единственный механизм и собирали данные о нем.

— Пусть твои слуги сохранят этот труп, — распорядился Алекс. — Я ввел в него наноструктуры и консервант, хочу проследить репликацию метки. На это понадобится какое-то время.

Чейнджлинги переглянулись, но секундой позже облепили дышащее на ладан тело слизью с ног головы, выделяя ее из хвостовых желез, и утащили в полумрак коридора. Кризалис осторожно поинтересовалась:

— Ты собираешься вернуть ее из мертвых? Зачем?

Лишь легкий подъем бровей выдал удивление Мерсера. Его глаза, устроенные по принципам скорее какого-то хищника, чем пони, продолжали разглядывать Кризалис с напряженным вниманием.

— Она останется мертвой, — пробормотал Алекс. — Даже инфицированные зомби, знаешь ли, некогда получались только из живых пони. Небольшой метаболический сдвиг, небольшое воздействие на нервную систему, программирование на феромональный отклик — и вот уже готовый зомби. Они были живы, но выглядели и вели себя так, будто они — неразумные гниющие куски плоти, и по сути являлись легкодоступным источником пропитания для более развитых мутантов. Магией тут и не пахнет. Поистине же возвращать умерших к жизни, в их собственных телах... — он покачал головой.

— Это возможно. Но для этого нужна большая сила. — ответила Кризалис. И, помолчав, добавила:

— В крае зебр с этим проще. Они великие мастера оккультной магии. Зебры могут привязывать магический потенциал к талисманам и фетишам. Создавать связь между душой и материальными предметами...

— Да пусть хоть в самом деле создают. Я все равно ученый, а не волшебник, — бросил Алекс, метаморфируя передние ноги в когти. Он стал собирать записи, которые прилежно делало перо, ныне сломанное. Сложив бумаги в стопку, он скрепил их скобой и затолкал в седельную сумку. Потом взял со стола компас и принялся разглядывать его.

Что ж, какие-то законы в этом мире работали по-прежнему — магнетизм, например. Или, что более вероятно, он просто еще не столкнулся с явлением, которое плюет и на этот фундаментальный закон физики с завидной легкостью. А может быть, эти законы не такие уж фундаментальные, как кажется ему? Может быть, это просто закономерности, которые чаще всего справедливы, но вполне могут нарушаться? Однако, как осознал Мерсер с памятью Рэйнбоушайн, были вещи, которые налагали на магию некоторые ограничения. Единороги с легкостью творят чудеса, но и для них есть невозможное. Например, они могут устать после череды заклинаний, словно затратив какой-то виртуальный ресурс... Стоп. Метафизическая сущность по имени Дискорд видоизменяла материю до новой устойчивой формы в поистине впечатляющих масштабах...

— Значит, чтобы вернуть мертвого, требуется большое могущество... Это в самом деле кажется мне очень странным, — проговорил Мерсер, — тем не менее, в этом мире происходят и куда более странные вещи, но "магии" они требуют значительно меньше. Да с точки зрения физики чтобы превратить кирпич в бабочку, необходимо являться самим Господом Богом, следовательно, кто способен на это, тот способен вообще на что угодно... — он зажмурил глаза и потеребил веки кончиками когтей. Потом выдохнул и с крайне утомленным видом довершил:

— Знаешь, тут мог быть распространенный диалог со следующим содержанием: я заявляю, что магия — самое бессмысленное, что может существовать во Вселенной, а ты убеждаешь меня в обратном. Исход немного предсказуем, так что опустим это. Ответь мне только на один вопрос: как именно работает твое превращение? Это не органическая мимикрия, однозначно нет.

— Это магия, — удивленно ответила Королева оборотней. — Нельзя просто принять это и двигаться дальше?

— Нет, черт возьми! — повысил голос Мерсер. Шипы на его предплечьях нервно встопорщились. — "Магии" недостаточно, чтобы вытворять такое!

Кризалис наклонила голову, так что один ее изумрдный глаз спрятался под водопадом гривы. Свистящим шепотом она произнесла:

— Все, что я могу добавить — это показать еще раз, как осуществляется оборотная магия. На словах это описать нельзя. Это надо чувствовать... — с этими словами во вспышке зеленого огня возникла точная копия Александра. Лже-доктор встал на дыбы и заносчиво произнес голосом Мерсера, приложив копыто к груди:

— Я древний зачумленный пони из мира технологий, и я верю только в науку!

Мерсер позволил себе нахмуриться:

— Прекрати, это не смешно.

— Прекрати, это не смешно, — фыркнул его двойник.

— Если я сказал, что довольно преклоняться предо мной, это не значит, что ты можешь испытывать мое терпение сколько душе угодно, — Мерсер смерил его неприязненным взглядом своих голубых глаз.

Копия Мерсера отступила на полшага, однако выражение его морды оставалось таким же надменным. Глаза у нее были такими же зелеными, как у Кризалис. Алекс выкинул вперед ладонь:

— Вот! Ты изменила собственную массу! — этим жестом он словно предлагал Кризалис полюбоваться на результат своей деятельности со стороны. — Не иллюзия, не мимикрия — полная физическая идентичность! Это нарушает все до единого законы природы!

— Скажи это всем пони, которых мой род обманывает испокон веков, — небрежно отмахнулся клон.

Мерсеру пришлось призвать на помощь все свое рациональное начало, соседствующее с раздражением естествоиспытателя, у которого внезапно сорвался важный эксперимент, чтобы восстановить спокойствие. Это ему удалось. Кризалис приняла первоначальный облик и выжидательно взглянула на него.

— Значит, ты признаешь, кто я такой на самом деле и не собираешься игнорировать мои слова... Это заслуживает уважения.

— Какие именно слова?

— Те, в которых говорилось, кто я такой на самом деле.

— Значит, ты все-таки действительно не древнее божество...

— Не в этом высшем смысле, — в его голосе прозвучала легкая ирония.

— И если Селестия отправит тебя на Солнце, ты погибнешь?

— А ты сама попробуй пожить при 5778 Кельвинов, я на тебя посмотрю, — буркнул Мерсер. Про механизм резервного копирования Высшего развитого, позволивший пережить ему ядерный взрыв, он, понятное дело, сообщать ей не собирался. На всякий случаай. Он мог бы, разумеется, еще какое-то время поддерживать веру Кризалис в его сверхестественное происхождение Пожирателя... Но в течение длительного времени иллюзию эту сохранять он не смог бы. Мерсер шкурой чувствовал — пытаться запудрить мозги Королеве прячущихся в тени не стоило. За долгую жизнь ей очень многое довелось пережить, провал в Кантерлоте мог вообще сломить ее гордый характер. Но она выстояла. Наверное, Кризалис могла стать очень опасным врагом, сравнимым с Принцессами.

А может быть — ценным союзником. Хотя бы на некоторое время. Ровно до тех пор, пока ее веры в его могущество — не в плане магии, но во власти над живой природой — хватает, чтобы не попытаться избавиться от него. Александр понимал культуру Эквестрии так, словно был местным жителем (спорное утверждение, но в смысле памяти все уже так и обстояло), он осознавал природу вражды, имевшей место между Кризалис и правящей династией. Всему виной был преусловитый закон минимумов... Самым худшим из возможных конкурентов для любого организма является существо близкого к нему рода. Рост ограничен тем веществом, которое представлено наименьшим количеством, в данном случае платонической любовью — по словам Кризалис, оборотни могли употреблять обычную пищу, но для них она являлась крайне бедной энергетически. Наименее благоприятное условие контролирует скорость роста. В итоге, когда Каденс, чьей способностью было дарить любовь, собралась выйти замуж, Королева с ее нарциссической натурой просто не смогла удержаться перед лицом возможности получить все и сразу. Кризалис снова кашлянула:

— Нам пора уходить. Ты ничего не хочешь с собой взять?

— Из этого подземелья? Только записи и свой здравый смысл, — ответил Мерсер.

И Мерсер направился к выходу из комнаты, закинув седельную сумку за спину. На пороге он рискнул обернуться, чтобы адресовать последний взгляд комнате, послужившей ему прозекторской. Ему не хотелось доедать то, что осталось от единорога. По вравде говоря, доктора уже тошнило от всей этой разноцветной шерсти. Тело в условиях бункера сохранится, скорее всего, останется здесь нетленным еще на долгие-долгие годы... Быть может, оно послужит предупреждением для случайного изыскателя, если он не внимет внутреннему голосу и захочет приобщиться к истории бункера. Мерсер замер на пороге, за которым находился просторный темный коридор. Когтями он дотронулся до металлической переборки и тихо сказал:

— Говорят, стены помнят прошлое. Ты ощутила это, Кризалис, когда вошла сюда? Дурное предчувствие, пробуждение животного инстинкта, который говорит: "эта дверь дожна оставаться закрытой"?

— Я примерно представляла, что обнаружу в этих подземельях. Теперь я не могу сказать, что именно чувствовала на самом деле. Но я совершенно точно не собиралась отступать из-за какого-то там дурацкого инстинкта, — она с достоинством повела головой с изломанным рогом. Глаза ее испускали свет, будто два зеленых фонаря с черточками-зрачками. — Это недостойно Королевы.

— Очень может быть, что зря, — откликнулся Алекс.

Мерсер перешагнул через порог, на гладкий пол. В коридоре было холодно — но не холоднее, чем повсюду в бункере. Глаза хорошо видели в темноте, и хотя здесь не было даже малых источников света, которых можно было отразить, его глаза переливались красными угольками — совсем не так, как кошачьи. Повсюду из стен и потолка торчали какие-то раструбы и подпорки, но ни аппаратуры, ни проводки не осталось. Пережить время на этом участке смогли только несущие конструкции.

— Почему?

— Раньше я не считал, что я — зло, Кризалис. А теперь…

— Зло? — она переспросила так, словно не расслышала.

— Да, — мягко ответил Алекс. — Я зло, потому что я умный, а хорошими здесь считаются по какому-то магическому закону чрезвычайно удачливые тупицы.

Коридор тянулся вдоль боковой стены западного сектора, это он хорошо помнил. Дальше начиналась круглая широкая шахта, ограниченная невысоким парапетом, она находилась на противоположной стороне комплекса от того места, где Алекс впал в спячку. Мерсер подошел к самому краю. Холодный ветерок, похожий на неглубокое дыхание животного, набирал силу. Создавалось впечатление, что внизу, на расстоянии головокружительных пролетов в лабиринте мрака спит еще одно чудовище — ледяной дракон или что-то вроде того. Кризалис нарушила затянувшееся молчание своей речью, которая мало того что была призрачной, так еще впридачу рождала перешептывания эха в шахте, создавая совершенно уникальный эффект. Казалось, что весь объем пространства заговорил разом.

— Считать себя воплощением зла глупо. Мне и моим подданым, например, просто хочется есть, разве это не естественное желание? — Кризалис вопросительно пошевелила крыльями. — Разве может считаться злом то, что создала природа?

— Порой я в это почти верил. Однажды я уже отпустил прошлое и принял то, чем я стал. Только дело в том, что природа всегда стремится к балансу... "Черный свет" выбивается за его рамки, к тому же он был отчасти получен искуственно, — Мерсер вздохнул и опустился на четвереньки, возвращая своим конечностям форму, данную при рождении. — И я этот самый баланс вознамерился переписать самым грубым образом. На свой манер.

Тут он уловил что Королева оборотней прицокивает копытом по полу, и в этом движении прослеживается некая ритмичность. Потом она приоткрыла рот, показав белоснежные клыки, и...

— Если ты сейчас снова начнешь петь, как это было днем, о своем восприятии жизни, я оторву тебе башку и сделаю из нее скворечник. Даже гвоздей не надо, воткнул рогом в дерево — и готово, — прервал ее Мерсер. — Что за странная манера? Неужели нельзя нормально сказать?

Он сгруппировался и прыгнул, оставив за собой пелену красных частиц. Пролетев по крутой дуге до самого верха, доктор приземлился на площадку, от которой по спирали ходили грузовые платформы, и которые уже много лет сорвались со своих направляющих, превратились в искореженные груды металла на дне шахты. Гермоворота этой арки были оплавлены, выгнуты краями наружу, как будто прорвались под чьим-то чудовищным напором. Управляемый девастатор Высшего развитого не оставил шансов никому. Мерсер хорошо помнил, что ему понадобилось меньше пяти минут, чтобы все укрывшиеся в бункере стали его частью. Он не охотился за ними, не вылавливал обезумевших от ужаса пони поодиночке, точно мышей в лабиринте. Он просто пожрал их всех гигантским выбросом массы и впал в спячку. Потом подоспели и ядерные ракеты. Армагеддон состоялся, и ничто не было в силах его отменить... Но его последствия каким-то непостижимым образом были в самом деле отменены. Алекс собрался было пройти сквозь дыру, когда сзади раздался стрекот. Кризалис мягко ступила на парапет и повернулась к Мерсеру спиной, будто оглядывая напоследок шахту.

До чего же очаровательный, совершенно свойственный обычным пони жест, подумал Алекс. Неприятие в сочетании с признанием уязвимости. Он кашлянул, но Кризалис не тронулась с места.

— Зачем ты завел этот разговор? — хмуро произнесла она.

— Чтобы найти повод простить самого себя и двигаться дальше, разумеется. Прежде пони нес печать тяжкого преступления всю жизнь — или, по крайней мере, библейские пятьдесят лет. Но развитый, чисто теоретически, может жить неограниченно долго. Разве я обязан сохранять вечно не только память о всех своих деяниях, но и сомнительное чувство вины?

Кризалис неопределенно пожала плечами. Она наверняка многого не понимала, но одна вещь для нее была вполне ясна. То, что рассказал ей Мерсер — фрагменты той эпохи, которая шла своим чередом без всякой помощи магии — очень походило на правду. Восприятие Королевы оборотней было на удивление спокойным, но теперь стало очевидным, что все это происходило потому, что в самом начале от Пожирателя она ожидала чего-то слишком огромного, слишком чуждого, слишком апокалиптического, чего ее разум просто не смог бы понять и сохранить. Теперь же Мерсер предлагал ей самой сложить куски этой картины, хотя и с совсем-совсем другой точки зрения.

— Дело даже не в этом… — Алекс подошел к грубо изрезанному куску броневой пластины, которая возвышалась посередине арки, как стела. Служба безопасности убежища решила, что сумеет его остановить, и даже пыталась выставлять дополнительные заграждения. Эффективность таких мер по понятным причинам была равна нулю. — Почему поступки меня-нынешнего должны определяться поступками меня-прошлого? Мир изменился. В этом мире прежние правила больше не действуют. Здесь про боль и страх не то что не говорят — они попросту отсутствуют в крайних своих проявлениях. Обязан ли я действовать с оглядкой на прежнего себя или начинать все сначала так, словно ничего и не было? Ведь биологически я остался неизменен. Сомневаюсь, что в замкнутой системе моего тела на момент пробуждения был хоть один новый атом. Только сейчас память новая добавилась.

Помещение, в которое он вошел, было просторным и строгим, что-то вроде грузового ангара. За его стенами, под панцирем из бетона и арматуры, когда-то прятались сложные механизмы, одни из которых перегоняли электричество, другие — обеспечивали тепло, приток регенерированного воздуха... Весь этот грандиозный комплекс сотворила не магия, а технология. Мерсер то и дело напоминал себе об этом, но — абсурд! — верилось теперь с трудом. Противоположный конец ангара был засыпан обрушившимися металлоконструкциями. Алекс повернул налево, по черной лестнице он поднялся в технический туннель, выдержанный в коричневых и белых тонах пластика. Кое-где панели даже сохранились.

— Ты говорил, что верил в то, в чем состоит твое предназначение, — донесся сзади голос Королевы. Ее длинные дырчатые ноги с изяществом ступали по металлу.

— Разумеется. Но есть такая вещь, как свобода воли. Мы не обязаны быть марионетками своего прошлого.

Мерсер глубоко вздохнул.

— После Первой вспышки я смирился с тем, кем я стал, Кризалис. Но за примирение с собой приходится платить. Я дал себе слово, что использую то, во что меня превратил вирус, по максимуму. Сделаю цивилизацию лучше, совершенней. Я думал, что могу даровать спасение... К сожалению, чтобы сделать что-то лучше, нужно в первую очередь думать не как все. В глазах тех, кто не успел принять перерождение, я навсегда остался чудовищем, абсолютным чудовищем, искупить прегрешения которого нет возможности и за тысячу лет.

Доктор почувствовал, как встопорщивается его шерсть под курткой на спине, и передернул плечами. Он никак не мог забыть ощущения новой пары конечностей — не приваренных, а составляющих неотделимую часть его тела. Пегаска считала его совершенно безумным типом, но что она могла сказать, если бы он в этот момент не истязал ее тело? Что он не безумен, а всего лишь креативен в достижении своих целей? Сомнительно.

— Что толку обсуждать сгинувшее? — как бы свысока заметила Кризалис.

— Прости, конечно, но я еще сгинуть не успел, — с нескрываемым сарказмом ответил Мерсер. — В таком случае, Кризалис… что дальше? Я уже сообщил тебе, что колеблюсь. Поскольку мое возвращение не оказалось для тебя сюрпризом, я могу сделать вывод, что ты слишком нуждаешься в моем присутствии. Так может, мне просто сказать "Спасибо за побудку" и пойти своей дорогой?

Интересно, заметила ли она, что Мерсер в своей походке сгибает задние ноги чуть сильнее обычного, готовый при любой глупости с ее стороны взвиться на дыбы и нанести удар когтями. Более того, она находилась сзади, и Мерсер никогда не забывал о спинной груде шипов, которые были всегда так полезны для внезапной атаки.

— Неужели я тебя настолько заинтересовал? Или ты просто решила развеять скуку, копаясь в земле в поисках чего-нибудь полезного и желательно — смертоубийственного?

— Отчасти и то, и другое. Ты действительно удивительное создание, Древний, — в ее голосе звучала неподдельное уважение. Доктор ощутил на своих плечах тяжкий груз необходимости. Что если она не даст повода убить ее? — Ты точно головоломка, которую я разгадала лишь наполовину.

— Уже наполовину? — скептически вопросил Алекс. — Тогда тебе лучше попридержать лошадей. Я не так прост, как тебе кажется. Ты удивишься, если узнаешь, как много скрыто под понивидной оболочкой.

Он демонстративно превратил свою ногу в клинок.

— Я не умею колдовать, зато у меня есть милое молекулярное биолезвие. Я могу убить любое живое существо сотней разных способов, так что оно икнуть не успеет. Итак, ты по-прежнему хочешь, чтобы я отправился с тобой, зная, что из себя представляет один из моих талантов? — спросил Алекс, пожевав губами.

— Все так, — ответила Королева чейнджлингов. — У меня нет ни одного довода против и множество доводов за. Оставаясь с нами, ты получишь осведомителей обо всем, что происходит в Эквестрии. Ты сможешь влиться в местную жизнь много проще. А еще так вышло, Древний, что мои планы совпадают с твоими. Надеюсь, ты не против нашего общества лишь потому, что мы отличаемся от пони?

Алекс мысленно сопоставил пышущие жаром биологические резервуары, на жаргоне военных — "гнойники", в которых происходило выведение мутантов, и коконы чейнджлингов, холодные и слизистые. Попытался сравнить их с эстетической точки зрения. Получалось не очень.

— Нет, — ответил он. — Во всяком случае, пока меня не попытаются сделать частью "улья". Тем не менее, ты не знаешь ничего о моих настоящих планах. Я не собираюсь с первого же дня устранять принцесс и прочих личностей только потому, что они неугодны и тебе, и мне. Я не считаю это достаточным основанием для взаимного интереса. Что может быть худшим из того, во что ты меня способна вовлечь?

Это подходящая манера разговора, подумал Алекс. Она узнала, что он не Пожиратель, но рассчитывать на вассальную верность все равно не может. Кроме того, он признает, что расписался под многими деяниями, которые можно признать низкими, но дает при этом понять, что не зайдет за пределы своих убеждений. Пускай пораскинет мозгами над такой концепцией.

— Ты думаешь, мне было бы удобно, чтобы ты сыграл такую роль? — спросила Кризалис, не сумев до конца скрыть в своем голосе нотки презрения.

— Никто ничего не говорил мне о моей роли, но такой мотив не нуждается в комментариях — он логичен, — Мерсер шагнул вперед и быстро пошел по туннелю, другим путем, не тем, которым явился сюда. Высокая стройная фигура Кризалис двинугалась рядом с мутантом. — На что ты надеялась? Что я буду собирать компанию, которая устраивает государственные перевороты, насилует, ворует, убивает, таким образом всячески продвигает разумное, доброе, вечное, а потом вдруг внезапно одумывается и осмысливает ценность дружбы?

— Эм... Может быть...

— Черта с два.

Они свернули в боковой проход, поднялись по широкой лестнице в обход разгромленной шахты лифта и оказались в жилом секторе. Здесь даже остался какой-то повседневный мусор — осколки бутылок, перевернутые стулья, пластиковые детали... Любого пони напугало бы это лишенное жизни место. Ни плесени, ни насекомого, ни даже праха обитателей бункера — только пыль, пыль повсюду. В бледном свету зеленой кляксы двое чейнджлингов, знакомых по памяти Рэйнбоушайн, пытались разобраться в устройстве проигрывателя, в котором наверняка уже пару тысяч лет как вышли из строя все схемы. Они так увлеклись в своей любознательности, что отреагировали на появление своей Королевы только после того, как она холодно посоветовала им прекратить заниматься ерундой, а лучше собрать остальных и быть готовыми к ночному перелету. Чейнджлинги удалились, опасливо поглядывая на Мерсера, правда, Трэтчет пытался все-таки захватить с собой проигрыватель. Но тут же бросил, когда Кризалис раздраженно зашипела на него. Фыркнув, она сообщила Алексу:

— Ты действительно слишком много рассуждаешь для древнего существа, настроенного агрессивно ко всему живому.

— Я агрессивен только для тех, кто отказывается жить, опираясь на собственные силы. А наличие в голове опилок для размышлений — не самый дурной недостаток, заметь. Но я так понимаю, здесь этого будет недостаточно, чтобы противостоять местным гарантам правопорядка.

Она посмотрела ему в глаза, словно что-то разглядывала. Вертикальные щелки зрачков Королевы сузились. Она произнесла это так, будто была о Зевсе лучшего мнения:

— У тебя в самом деле нет мыслей, что делать дальше?

— Девочка, когда ты попадаешь из биотехногенной дарвинистской цивилизации, где тебя считали Первым Голосом, прямиком в мир розовых грез, тебя начинают посещать всякие темные мысли. Если откровенно, у меня была пара весьма средних идей, — отозвался Алекс, без особого энтузиазма пнув копытом бутылку из-под газировки. — Будем считать, что это из отдела маленьких тайн моей прошлой жизни.

Королева поморщилась, когда он намекнул, что намного старше и опытней ее:

— Считаешь, что это хороший ответ?

— Лучший, на который я в данную минуту способен. И да, думаю, не слишком ошибешься, если решишь, что это ответ пони, который боится сказать правду. Сюда бы Берхерста... Он тут же бы навертел постапокалиптических колесниц с шипами, запряженных джаггернаутами, и прочую муть. Какой кретин в трезвой памяти будет желать конца света? Только гики и идиоты думают, что будет весело. А получилось вот как, — Мерсер приблизился к серой панели, за которой, как он знал, скрывалась основная несущая конструкция сектора. Он поднял когти на уровне морды, формируя небольшой сгусток биомассы, вплавил его в пластик. — Мне нужна твоя помощь, Кризалис, вот и все. Если хочешь показать мне местные достопримечательности, то я буду благодарен. Но можешь уйти прямо сейчас.

Кризалис поглядела на него темно-зелеными глазами, столь же насмешливыми и холодными, как глаза кошки.

— Я останусь. Как ты выразился, в силу взаимного интереса. Я жила здесь, странствуя по землям в окрестностях Эквестрии, около века, Древ... Мерсер. Я попрошу тебя прислушиваться к моим словам, где это только будет необходимо. И еще, попрошу тебя не трогать моих подданных. Мы тебе не лабораторные кролики, ясно, ученишка? — ее глаза и рог вдруг осветились желто-зеленым светом, и кисть Мерсера вывернуло наизнанку. В этот момент доктор понял, что Кризалис беспокоилась о своих трутнях гораздо в большей степени, чем казалось, раз в открытую пошла против него. Либо она просто не желала, чтобы он раскрывал секреты чейнджлингов. Внешне Мерсер остался невозмутим, наоборот, он с интересом разглядывал изуродованные когти, которые продолжало удерживать призрачное пламя.

— Какой-то фокус?

— Нет, — губы Кризалис растянулись в хищной усмешке. — Я многому научилась за этот год.

— В том числе поднимать развитых на ноги после многовековой спячки, — из кисти Алекса пролилась вниз струйка крови. Он поморщился, обеспокоенный неспадающим холодом. — Занятная опция. То заклинание, надеюсь, не одноразовое?

При свете зеленой кляксы Алекс внимательно следил за ее мордочкой. Было раннее утро первого дня его пребывания здесь, но он уже успел получить не одно психологическое потрясение, которое обычного пони выбило бы из колеи напрочь. Он неважно себя чувствовал и ощущал, что в крови накопилось непозволительно много для развитого кислот утомления, и ему надо снизить уровень регуляции. Поэтому удерживаемая в каком-то подобии стазиса конечность совсем не прибавляла Мерсеру настроения. Смена темы, которую все равно пришлось бы раскрывать Кризалис чуть позже, была выходом из ситуации. И действительно — пламя на его руке ослабело и стало каким-то рыхлым, а потом вовсе сползло с кончиков когтей. Рог Королевы оборотней погас.

— Ты собираешься пробудить свою армию ото сна, — констатировала Кризалис.

— Просто интересуюсь. Рациональное планирование расхода ресурсов — залог успешного безубыточного будущего, — восстановив когти, Мерсер снова принялся снаряжать биобомбу замедленного действия. — Хм... Рано или поздно я запатентую эту штуковину. Тебя, кстати, не обеспокоили мои слова — ты придаешь и своим словам касательно "пробуждения" слишком мало значения.

— Ты смеешься надо мной?

— Смеяться над тобой? Брось. Я, наоборот, должен признать, что несмотря на то, что мы очень разные — за исключением одной-единственной вещи: зачем прятаться, если можно притворяться своим — ты научилась не только более сильному колдовству, ты немного поменяла свой образ мышления. Когда пони вспоминают о чейнджлингах, что, я думаю, случается редко, то их практические знания не должны уходить от слухов о их ключевой фигуре. Очень многие воображают, что ты будешь демонически хохотать и произносить длинные речи... Но ты уже проходила этот этап, не правда ли, Криз?

Кризалис промолчала.

— А еще ты очень легко выслушиваешь аргументы, которые уводят нас в сторону. Итак, ты в самом деле желаешь помочь мне, — промолвил доктор.

— Да, каким бы странным ни показалось тебе это желание, — Кризалис закатила глаза.

— Я хочу покинуть это место… Ты… ты… — Мерсер в этот момент думал, не стоит ли захватить с собой что-нибудь из сгнившего оружия или техники — все равно ведь магия каким-нибудь неведомым образом позволит их восстановить. Он даже поднял оплавленный челюстной пистолет, оставшийся от какого-то охранника, но тут же выбросил его. Слишком много будет возни. Плоть всегда лучше, чем холодный металл. Ну, почти всегда...

Нет, пожалуй, все-таки не стоило вызывать обрушения уровней. Самые изолированные военные объекты сверхнадежной постройки сохраняют свою структуру в течение тысячелетий, но теперь, когда надобность в этом бункере отпала... Из него все равно можно было бы со временем извлечь пользу. Мечты, конечно же, но кто знает — вероятно, некоторые технологии придется восстанавливать не с нуля. Сам бункер находился в непосредственной близости от Понивилля и Кантерлота... как говорится, хочешь спрятать что-то — спрячь это у всех на виду. Если о Зевсе прознают, то навярняка будут ожидать, что он вылез из крепости в виде черепа, мрачного замка в заполярном круге или жерле вулкана. Маниакальный смех прилагается. Ха-ха. Доктор заставил биобомбу влиться в его кисть и только затем продолжил:

— Ты говорила, что здесь нас могут побеспокоить.

Кризалис в ответ моргнула.

— Да, некоторая опасность существует. Маленькие пони предпочитают спасаться бегством, если сталкиваются с нами, — она улыбнулась, явно гордая своей ролью чуждого, ввергающего в трепет одним своим видом создания. — Но пони-воплощения элементов Гармонии, которым они могут сообщить, не таковы.

Мерсер взглянула на альфа-чейнджлинга и понял, что Королева сказала это просто так, не собираясь вдаваться в подробности, рассчитывая на то, что он многое знает из ассимилированной памяти.

— Чем сейчас конкретно заняты элементы Гармонии?

— Рискуют спровоцировать войну с Якотастаном. У них вышла неувязка с послами, как мне сообщили вчера днем вестовые, — ответила Кризалис.

— Ты полагаешь, что дойдет и до этого?

В ответ Кризалис только пожала плечами.

— Вероятно нет, эквестрийцы не сталкивалась с другими народами на поле брани уже много веков. Пони склонны находить сулящие меньшую выгоду, но более приятные для себя решения проблем.

— Замечательно, — сказал Алекс. — Но все же, это займет их всех? Поодиночке они представляют пропорционально меньшую угрозу, как действовали бы совместно?

— Что такое, Мерсер? — на мордочке Королевы появилась скалозубая усмешка. Она опустила голову вровень глазам Алекса. — Боишься, что они взорвут тебя магией своей дружбы?

— Если взорвут, то я это переживу. А вот превращение Высшего развитого в курицу или в кактус кажется мне куда более трагическим исходом, — Мерсер подумал, что оказаться в виде статуи будет более привычным для него, но тут же вспомнил, что любительница украшать сады фигурами оставляла своим жертвам возможность воспринимать окружающий мир. Жестоко, зато поучительно... Это лишь вопрос времени, когда доктору придется лично столкнуться со сверхестественными возможностями. На заметку: минералоподобные модификации хитина может продуцировать его собственный организм, так что в случае такой атаки — и успешного уклонения от оной — можно запросто притвориться монументом и контратаковать, когда противник уверится в своей победе.

— Тогда из их шестерки остерегайся только принцессы Спаркл. Хоть сами Элементы нематериальны и неучтожимы, остальные пони-носители по отдельности угрозы не представляют.

— Есть у наших знакомых еще один недостаток. Искра и ее дружки никогда не работают на упреждение. Только если их потревожат, или им даст соответствующее поручение... Хм, Солнцебокая, — Мерсер церемонно сложил жилистые ладони. Когти пронзительно звякнули друг о друга. — Это открывает огромное безопасное поле деятельности для меня.

— Теперь работают, — Коралева произнесла это таким тоном, будто ей доставило удовольствие рассеять амбиции Мерсера. — В их замке есть что-то, что предупреждает носителей о делах, творящихся в Эквестрии. Мои подданые наблюдали, как они выезжали в северные пустоши. Потом еще двое из них направлялись в Грифонстоун. У них на боках светились кьютимарки, так что не думаю, что дело в письме от Селестии. Возможно, они уже прознали, что наступает очередной кризис...

— Что и требовалось доказать. Для мира, подчиненного магии, это было бы слишком просто, — теперь Алекс понимал, что все зависит от его способности действовать умеренно, не вызывая возмущений, которые какой-то там артефакт мог распознать за угрозу. С другой стороны, одно только его пробуждение могло трактоваться именно так! Мерсер отвернулся и посмотрел на каменную стену, лишенную обшивки в паре мест. Любопытно, а если есть способы распознать оборотную магию, то сможет детектор узнать его, сменившего облик? Является ли разница между трансмутацией тела путем магии и изменением его на клеточном уровне принципиальной? Ведь развитый не только выглядит и говорит как поглощенный — развитый использует его моторные навыки и участки долговременной памяти, проще говоря, маскируясь, он двигается и даже ведет себя схожим образом.

— Что ж, обидно. Снова магическое шулерство, — Алекс оглянулся на Королеву. — Теперь ты осознаешь, что я не могу сломя голову ударяться в приключения? Власть имущих надо хватать за горло очень деликатно. Если вцепиться раньше времени, то рискуешь развалить то, что пытался сохранить для себя, или вовсе станешь их жертвой. Альфы проявляют признаки наивности, которая при других обстоятельствах могла бы стать фатальной, однако... — в голосе его звучали ноты сомнения.

— Ты боишься, что делаешь ошибку, разделяя мои интересы и выступая против них?

Он взглянул на нее снизу вверх.

— Неудачная гипотеза. Селестия определенно перестанет быть проблемой и станет пятном на полу. Но только в тот момент, когда это принесет мне максимум выгоды. — процедил сквозь зубы Мерсер. — Что же до твоих интересов, я бы назвал их даже "навязчивыми идеями"...

— Они не будут пересекаться с твоими, — неохотно вставилась Королева. — Мне нужна будет лишь любовь пони. Именно любовь дает нам большое могущество. С самими пони ты можешь творить что захочешь, я не стану тебе перечить.

— Ты думаешь, я тебе поверю? Что ты не попытаешься узурпировать власть и спокойно питаться любовью новых подданых до скончания веков? — Мерсер приподнял брови. — Ну ладно, верю.

— Серьезно?

— Нет, разумеется! Обговорим подробности позже, сейчас важно другое, — буркнул Мерсер. — Что Сестры представляют из себя на самом деле? Они тоже были единорогами, как Искра?

— Никто не имеет понятия. Думаю, Каденс знает о них немного больше — она племянница Селестии и все время жила при них в Кантерлоте. Но я не пыталась вытянуть из нее правду. Она слишком ослабела, из Армора можно было извлечь слишком много пользы, а еще между ними существовала магическая связь... которая в конце концов ударила по мне. Вмешиваться в ее сознание магией было рискованно.

Они прошли через кухню в пустой салон. Вернее, Мерсеру казалось, что он пуст. Комната, погруженная в полумрак, когда-то была отделана белым пластиком, вдоль стены шли большие окна, выходившие на атриум и центральный туннель бункера. За пять тысячелетий стекло даже успело немного потечь. На полу стояли пустые бутылки — ровными рядами, они походили на штабеля танковых снарядов. Их округлые бока слегка мерцали зеленым светом, так что сначала Алекс принял их за работоспособные светильником, каким-то неведомым образом очутившиеся в убежище, но, приглядевшись, понял, что всему виной клякса биолюминисцентной слизи. Оборотни похозяйничали и здесь, тщательно расставили бутылки одну к другой, так что они преломили свет, образовали какой-то сложный геометрический рисунок. В каком-то из чейнджлингов, видимо, проснулось тяга к своеобразному творчеству. Кто это был? Трэтчет? А, какая разница, они все почти на одно лицо. Это уже были проблемы их руководительницы, не его...

— Тогда я сделала все, что могла, — окончила Кризалис, задумчивым взглядом оглядывая зеленый узор.

— Я имею об этом представление. Печально, но все, что мы делаем, при последующем рассмотрении никогда не бывает достаточно, — когти Алекса резко укоротились, и он сунул свои "руки" в карманы куртки. Он довольно неплохо воспринимал это событие годичной давности через газеты, прочитанные Рэйнбоушайн — она желала узнать все подробности той роскошной свадебной церемонии. Подробности были поразительно яркими и походили не на обычную текстовую информацию, закачанную путем цереброкопирования — череду бессвязных отрывков, в которой трудно усмотреть логическую связь — а на хронику, подернутую рябью. То же касалось и Кабаллерона. Казалось, Мерсер незримо присутствовал при всех наиболее важных событиях в жизни доктора, следуя за ним, точно назойливый призрак, вместе с ним узнавая и постигая уголки Эквестрии.

— Я знаю, что ты лично заявилась в Кантерлот на свадьбу для того, чтобы плотно перекусить и заодно поставить богоподобное существо, двигающее солнце по небу, на колени. Это неслабый героизм, Криз, и одновременно — большая глупость. Ты как-нибудь расскажешь мне об этом в подробностях за стаканчиком ячменного виски с содовой, а я пополню свой список "Случаи, когда из-за магии плохие парни внезапно на ровном месте оказались покараны" очередной полевой записью.

Они постояли какое-то время в комнате, а затем продолжили идти в сторону подземного гаража, где раньше стояли разнообразные единицы техника, которые так и не дождались своего часа. Именно там Кабаллерон вскрыл внешнюю структуру убежища, а потом и металлические переборки при помощи псов, лома и чьей-то матери, проигнорировав некоторые обязательные для археологии процедуры.

— Не думаю, что у нас есть время на эту бурду, которую пьют некоторые пони, — заметила Кризалис.

— Это был речевой оборот, — Алекс шагал впереди, все еще держа кисти в карманах и периодически перебирая остроконечными пальцами, будто думал найти там что-нибудь времен до своей спячки. — В любом случае вендетта — более чем хорошая мотивация. На всякий случай спрашиваю, если когда-нибудь случай представится — Шайнинга и его подружку можно есть спокойно, или на него у тебя по-прежнему существуют планы?

Александр заметил, как Кризалис скривилась. Они сделали еще несколько шагов прежде, чем она ответила:

— Не знаю, — передернула она плечами и зло спросила:

— С другой стороны, какое дело тебе до того, что было между мной и Шайнингом?

— Ладно, Криз, — он сильнее обычного натянул капюшон, чтобы она не увидела выражения явного скепсиса на его морде. Ловить Кризалис на слове не приходилось — она сама себя выдавала с головой. — Думаю, мы друг друга поняли. Мне не нравятся одни вопросы, тебе не нравятся другие. Быть может, ты даже собиралась использовать его в качестве masculinus individuum, а потом выпила бы досуха, не знаю, подруга... — он с удовольствием заметил, как она напряглась при слове "подруга". Определенно, словоформы с корнем "друг" у Королевы оборотней не вызывали восторга. — Но, соглашусь, это не мое дело. И больше об этом не спрошу. Даже думать об этом не хочу больше. Окажи мне только одну услугу, ладно? Если ты о чем-то захочешь договориться со мной насчет личных намерений, делай это заранее, на этапе выбора стратегии, а не исполнения тактики. Хороший план должен быть максимально простым, осуществляться быстро, даже если на его составление потребовались недели, и без помех. "Правило трех" тебе было в какой-то степени знакомо, у тебя все почти получилось. С другой стороны, я знаю, что Элементы паршиво поступили с тобой и твоими прислужниками в Кантерлоте, но это твоя вина... Дай-ка угадаю: ты в самый неподходящий момент завела себе хвалебную песнь?

— Тактичность не входит в список твоих достоинств, Мерсер, — проскрежетала Кризалис, делая видимую попытку обуздать свой гнев.

— Ну вот, я снова задел тебя за чувствительное место, — наигранно всплеснул лапами Алекс, перепрыгнув рухнувший лестничный проем. — Тогда давай вернем разговор на круга свои, пока мы окончательно не рассорились и не разбежались в разные стороны. Но ты поняла мою мысль, верно? Меньше слов, больше скупых и точных движений, когда сталкиваешься с противником, особенно — использующим какое-то там шулерское колдунство.

— Я понимаю, — отрезала Кризалис. — Не хотелось бы в дальнейшем отвлекаться на эту чушь.

— Кому чушь, а кому — поучительная история, — ответил доктор. — Вернемся к теме, которую мы вскользь затронули — Аликорны, они же Альфы. И дело не просто в том, что Богини представляют сами по себе.

— Ты знаешь о них что-то еще? — удивилась Королева Обмана.

— Я знаю только то, что знают пони — то, что они много лет обладали более чем значительным влиянием в Эквестрии, обретя признание после победы над Дискордом. Но то, как я воспринимаю эти знания, значительно разнится с верованиями аборигенов. В течение тысячелетия — поразительный срок, но, учитывая отсутствие потрясений, все же реальный — Селестии удавалось быть идеальным диктатором. Остается она и поныне, де юре деля власть с младшей сестрой. Ее власть распространяется настолько естественно, что никому не приходит в голову задуматься от причинах ее поступков. При этом ее функция правления — в классическом понимании — равняется чуть ли не нулю. Может, устала от вечной жизни, может, ей лень, или просто хочет наслаждаться беззаботным царствованием. Мне не дано понять это существо. Эта особь не располагает никакими исполняемыми средствами, однако ее рычаги управления позволяют ей получить все, что угодно, причем тихо и незаметно. Пони могут действовать, по их мнению, исключительно в личных интересах, а на самом деле исполняют ее волю...

— Ее сестра тоже. С тех пор, как темная принцессочка вернулась, ее терзает какой-то кошмар, — Кризалис надменно поджала губы, так что выставились ее клыки, а на щеках образовались ямки. — Моим подданым несколько раз удавалось пролететь мимо ее башни под личиной пегасов-стражей в одно и то же время. Она громко разговаривала во сне. Однако Селестия не дает ей заглядить вину делом — в первую очередь перед самой собой.

— О, я точно что-то сделаю Луной — что именно, могу пока только обдумывать, — Мерсер нехорошо усмехнулся. — Кстати, когда Элементы Гармонии сработали, им наверняка было не до того, чтобы обследовать замок — пришлось еще разбираться с вернувшейся в исходное состояние сестрицей. Между тем стоило поискать что-то, что могло остаться от ее темной ипостаси, когда аморфное состояние Найтмер, способное менять обличья и рассыпаться туманом, сменилось на Луну.

— Пони Теней... — пробормотала Кризалис.

— А еще, насколько я знаю из легенд, когда Селестия сражалась с одержимой Луной, та сумела довольно сильно задеть принцессу каким-то адским лучом смерти. Ей должна была быть нанесена рана — очень тяжелая, безусловно смертельная. Был ли приченен такой ущерб — мы никогда не узнаем, факт в том, что Селестия выжила и успела использовать элементы. Что мы видим из случая с тобой? Допустим, у Селестии был какой-то незримый защитный ресурс. Твоя атака пересилила ее, разбила щит и, опять-таки, должна была разнести ее физическое тело в лоскуты. И опять осечка. Она не пострадала, только упала в обморок.

— Я... Я не понимаю.

— Ты заметила, в каком состоянии находится их гривы? Как будто каждый волосок колышется сам по себе.

— Магическая аура... Это легко объянить.

— О, нет. Это не оптическая иллюзия и даже не магия. Каждый волос двигается синхронно с другими... Похоже, внутри этого постулата есть еще что-то. Что-то вроде поля вокруг каждой клетки... или даже атома тела, которые сохраняют и удерживают целостность... Мне очень интересно, в какой степени то, что мы видим, можно считать материальными пони, наделенными большой магической силой.

— Ты говоришь так, будто это не аликорн, а какое-то привидение... или создание, подобное тебе.

— Думаю, в какой-то степени верно и то, и другое. Но дальше пока я бы не стал рассуждать.

Откровенно говоря, это не очень-то и волновало Мерсера. Самая сложная (и занимающая уйму времени) работа — сбор ресурсов и возможностей этого мира — еще только предстояла. Затем необходимо было добраться до Северной Америки и, возможно, обнаружить, что от нее ничего не осталось... Если уж терраформация здесь была настолько масштабной, что выделила целый отдельный континент. Мерсер остановился у пустой шахты лифта и копытом столкнул в нее спаренный болт, валявшийся в пыли неподалеку. Железка пошла вниз, дзинькая о мощные переборки и рывками набирая скорость. Европейцы к концу двадцать первого столетия разработали в обстановке строжайшей секретности великолепную концепцию убежищ, но это был жест отчаяния. Если бы эти убежища понадобились по назначению — а они понадобились — тогда планета еще на многие тысячелетия стала бы отравленной радиоактивной пустыней. Ни один Ковчег не смог бы пережить такой срок, хранилища генофонда наличествовали, но их явно было недостаточно на столь длительный период, как и ресурса реакторов. А все технологии, которые разрабатывались АНМ и которые могли бы поспособствовать возрождению жизни, просто испарились бы в ядерном шторме. Кажется, еще во время Первой вспышки планету ядерными арсеналами можно было уничтожить восемь раз? А после Второй — все тридцать восемь. Никакая ПРО не могла бы отбить такой массированный удар. Развитые не строили убежищ, ибо были уверены в своей победе, они строили целый Новый мир. Огромное количество ресурсов шло в Шайенн, в бывший комплекс NORAD, по слитой остальному миру дезинформации уничтоженный развитыми до основания в течение двухдневного победоносного захвата США.

Его самый большой проект, возможно, существует сейчас только в воспоминаниях доктора.

— Я должна спросить… — начала Кризалис.

— Да? — бесцветным голосом ответил Мерсер.

— Что ты думаешь о значении их силы? Ведь солнце и луна двигались единорогами по небосводу за многие века до Сестер. Это не их природная суть. Твайлайт Спаркл сама управляла солнцем, когда Тирек напал на Эквестрию. Сестры превозносили ее самоотверженность и умение контролировать силу аликорнов... — Королева скуксила мордочку, как будто хотела сказать "Бе!"

Алекс пнул герму, и она вывалилась из своих пазов. Он прошел через дверной проем, присел у трубы вентиляции и принялся копаться в перегоночном узле. Когда Кризалис прошла мимо вперед него, Мерсер обратила внимание на пряди гривы, закрывавших лоб Королевы, которые образовывали темные полосы короткой шерсти между зелеными слюдяными волосами. Невольно ему вспомнилось, как именно из этой части полосатой головы Джеймса Хеллера хлынула кровь много лет назад, когда клинок Зевса вошел ему в висок. Изумрудный оттенок кошачьих глаз вернул Мерсера к реальности. Что было, то прошло. Он встал и отряхнул когти от пыли.

— Ну, если тебя не устроит твой же ответ "Это магия", то я сказал бы, что это все ложь. Иллюзия огромных масштабов.

Алекс подумал, что будет вне пределов досягаемости Селестии, как, впрочем, и любого другого аликорна, до того, как они успеют найти данные о нем и собрать их воедино. Вот тогда начнется свалка! Они раскроют, конечно, Кризалис, уж он об этом позаботится. А Зевс, вероятнее всего, ускользнет традиционным способом — сымитирует смерть.

— Но если это ложь, — спросила Кризалис, — то какова же истинная функция движения небесных светил?

— Кто-то создал этот миф, чтобы спрятаться за его ширмой, Кризалис, — казалось, доктора забавляет ее непонимание. — Это Убежище. Область пространства, где выжившие пони смогут жить в безопасности.

— В безопасности от кого?

— От тех, кто пережил планетарную катастрофу. От тех, кто получил классификацию "Высшие Развитые". От Пантеона. Суть популярного мифа об оборотных фестралах — огромное могущество... И непременная угроза! Знание, что можно обрести большую власть — или потерять ее вовсе — вот краеугольные камень, который послужил балансировочным элементом. Если удастся выяснить его самые истоки...

Мерсер открыл очередную дверь. За ней оказалась темная костлявая фигура, но то был всего лишь доселе неизвестный чейнджлинг в шлеме с выемкой для рога — скорее всего, особо приближенный к Королеве. Мерсер ощутил почти физическое облегчение, увидев центральный туннель, по наклонным рельсам которого очень давно скользили грузовые платформы, и по которому Кабаллерон скатился прямиком в его логово. Алекс не получал никакого удовольствия от пребывания здесь, ему хотелось покинуть этот огромный пустой склеп. Реакторный уровень он затопил еще тогда... Да, здесь Мерсера ничего не держит.

— Пантеона? — с трудом переспросила Кризалис. Мерсер еще не видел ее в такой растерянности. Кризалис явно не притворялась, и ей, как и обычным пони, явно не хватало как знаний, так и проницательности. Развитый же мог прийти к убедительным заключениям, не имея при этом достаточного количества данных. Это не означало, что мутант приобретал навыки легендарного джентльпони с Бейкер-стрит, вовсе нет. Вирус не делал намного умнее — он только позволял носителю много легче обучаться и проводил оптимизацию использования памяти, чтобы развитый мог, допустим, выследить жертву по случайным обрывкам воспоминаний. Решающее значение также имела мышечная и зрительная память.

— Мы готовы, Ваше Величество, — доложил чейнджлинг.

— Прекрасно. Скажи Ченгу, чтобы вестовые встретили нас в условленном месте, — приказала Кризалис. — Мы выступаем без промедления.

— Поправка: это я выбегаю без промедления в Мэйнхэтоннский музей естествознания, — откликнулся Мерсер. — А присоединиться ко мне добровольно может только Кризалис.

После этого она с охотой согласится наведаться в город, только в сопровождении небольшой свиты, подумал он. Суть реверсивной психологии не дано было понять тому, кто слишком высоко ценил свою персону.

— Будет лучше, если мы пробудем там хотя бы полдня, — заговорил Алекс. — О, я не собираюсь устраивать эпидемию, как бы заявляя миру: "Детка, я вернулся!" Я говорю об этом тебе из чистого эгоизма. Мне крайне необходимо немного времени, чтобы научиться жить с тем, что мир из себя представляет, а этот островок цивилизации, вот же неожиданность, максимально приближен к моей эпохе.

— Из музейных архивов пони можно почерпнуть немало сведений, но Мэйнхэттен слишком густонаселенное место, и я не понимаю, каким образом это тебе поможет.

— Ты знаешь, что я там найду помимо информации, — вздохнул Мерсер. — Не так ли, Криз? Ты понимаешь, о чем я.

Кризалис помолчала, потом кивком головы отослала приближенного. Чейнджлинг застрекотал крыльями и быстро улетел вверх по туннелю, покрытому еще кое-где следами слизи. Плетения биообразований больше не существовало: Мерсер в ускоренном темпе поглотил ее всю, как только проснулся, восстановив часть массы.

— Если ты освободишь своих слуг, они будут беспрекословно тебя слушаться? Не устроят в городе полный хаос?

— Это ты беспокоишься о моих "слугах"? — спросил Мерсер, провоцируя ее. — Но я отвлекся: некоторые факты, которые я изложил на бумаге, будучи в придурковатом настроении злодея-клише, действительно имеют место. Коли так, простейшие средства вроде устраивания хаоса не будут работать. Наша психология такова, что мы боимся лишь того, что касается нас лично. Погибли твои отец, мать — это трагедия. Погибла тысяча мирных жителей в ходе военной операции в Афганистане — это статистика. А здесь пони могут просто не поверить, что это происходит на деле. Между тем страх, инстикты, связанные с ним — это одни из основных побуждающих эволюционных факторов. Страх лежит в основе всех творений.

— Что ты хочешь этим сказать?

Мерсер качнулся вперед, присел, закачивая импульс массы в высокий прыжок, и взметнулся в воздух. Пролетая под потолком туннеля, он неожиданно выбросил вверх кисть с метровой длины когтями. Сверху посыпалось крошево бетона пятитысячелетнего срока заливки. Алекс повис на одной руке и оглянулся, ища глазами Королеву.

— Видишь, что стало с моими копытами? Это регресс. Значительно усиленная предковая форма лапы... Жило в лесах в эпоху Эоцена очень много лет назад такое существо — гиракотерий, — доктор подождал, пока Кризалис подлетит к нему, и, переместив центр тяжести, вцепился в потолок всеми четырьмя конечностями. Не особо торопясь, Мерсер пополз вниз головой к верхним уровням, не прекращая краткого экскурса в историю древней Земли. — Робкий небольшой зверек, как и все млекопитающие того времени, чем-то похожий на кошку, от него вообще много видов произошло. Это был базисный предок всех лошадиных. В это же время жили и хищники, даже появляются "истинные" хищники с дифференцированными клыками, от них произошли все кошачьи и собачьи. Менее продвинутые — мезониксы, например, обустраивали логова в пещерах, в расселинах скал, а для охоты спускались в долины. Они выслеживали у болот гиракотериев, стискивали горло жертвы челюстями, зубы разрывали артерии и ломали позвонки... смерть наступала мгновенно. А потом они утаскивали добычу в заросли.

— Эта опасность... заставила нас выбираться в степи? — спросила Кризалис. — Или выживали более быстрые?

— Разумный вывод, — сверкнув глазами, подтвердил Мерсер. — Но не надо думать об этих примитивных хищниках как всего лишь о неком эволюционном давлении. Тут имел место не просто естественный отбор, а страх перед лицом смертельной опасности, если под страхом для неразумного существа предполагать выброс соответствующих гормонов в кровь. Мезониксы стали самыми первыми ночными кошмарами, глубоко запечатлевшимися в генетической памяти представителей нашего вида. Они были самой смертью.

Мерсер достиг верхней точки туннеля и наглухо заваренными грузовыми воротами и по стене прошествовал к двери служебной, которую пытался открыть Кабаллерон. Королева чейнджлингов приземлилась рядом секундой позже, тихо стрекотнула крыльямии и снова заговорила, в высшей степени спокойная:

— Теперь я вижу, что твоя любовь к секретам живых организмов и умение управлять ими — это и есть твоя сила как Древнего.

— Называй это как хочешь, Криз. Суть в том, что от мезоникса проистекла необходимость эволюционировать. Мы были беззащитны против этого зверя — до тех пор, пока не стали объединяться в стада, не начали кочевать по степям, не научились предупреждать друг друга об угрозе звуковыми сигналами.

— К эволюции пони подтолкнул страх? — проговорила Кризалис и наконец поняла, к чему все это. — Вероятно, этим ты оправдываешь устрашение. Что оно помогает пони стать лучше, — она усмехнулась. — Лично мне это кажется просто веселым времяпровождением.

— Мои вкусы по времяпровождению более специфичны. Ты их не поймешь.

— Просвети же меня, Древний, — Кризалис саркастически хлестнула хвостом себя по боку. Текучая слюда зашуршала по хитиновой пластине.

— Как-нибудь в другой раз. Я просто собираюсь устроить на Мэйнхэттоне небольшой погром.

Он высказал свою точку зрения, но не собирался ждать и слушать, что ответит Кризалис.

— Пони-элементы Гармонии сплочены. Семена раздора и недоверия посеять несложно, подлинное искусство составляет умение контролировать их рост. Управляемый хаос — это один из обязательных разделов политики, а для этого мне необходимо знать их реакцию, — Алекс прекрасно понимал, что Кризалис колеблется, что в ней просыпается боязнь обнаружить себя после того провала и гнев на принцесс. Возможно, Королеве приходилось скитаться и голодать, пока она не обнаружила возможность взять реванш — благодаря чему бы вы думали? Благодаря смутным упоминаниям о мире До. Кризалис могла бы пренебречь ими, не опускаясь до какой-то там писанины давно умерших пони. Но она пошла до конца... и этим она обрекла себя, когда перешла порог Ковчега.

— Но это лишь одна сторона медали. Я предлагаю необычную для меня стратегию, и Мэйнхэттен должен стать первым пунктом ее осуществления... Хм, отчаянные времена — отчаянные меры! Я предлагаю играть с ними по правилам.

Мерсер заметил, как Кризалис нервно выдохнула, открыв свое волнение.

— Мы будем действовать так, как они привыкли. Будем оставлять следы, делать иллюзорные глупости, громко удивляться и негодовать, когда нас застанут на месте преступления, вроде "Селестия! Я должен был догадаться, что ты появишься!", — пожал плечами Мерсер, — Будем делать то, на что я лучше всего гожусь: имитировать "своих", то есть существ этого мира со специфическими поведенческими аспектами. А когда они окончательно уверятся, что сейчас победят нас традиционными методами... — Мерсер подошел, поводя носом, к рассыпающемуся от старости БТР, одному из нескольких, что стояли в гараже, — Селестия и ее прихвостни перед кончиной не должны понять, что это все было игрой. Маски не будут сброшены. И никаких глумлений над почти поверженными врагами, запомни, это особенно важно.

Стены здесь состояли из металлических блоков, вытесанных в форме шестиугольников. В пяти местах они прерывалась вентиляционными ходами. А вот сам кусок ошивки, которую выломали здоровяки-псы, и темный проем, а за ним... за ним доктора ждал дивный новый мир, мир на руинах, где летучие мыши-вампиры высасывают досуха яблоки, где в степях бродят мифические существа всех мастей, где сам по себе живет один только Вечносвободный лес, и пони обходят его стороной… Где память о цивилизации доктора исчезла, а правительство цепляется за кратковременную память, не строит новое. Имеет ли он право относиться к этому миру свысока только потому, что собирается возродить старое, "злое"?

— Ты уверен, что это хорошая идея? — сухо поинтересовалась Королева.

— Я повторяюсь, но да: это лучший план, на который я в данную минуту способен, — Алекс вонзил когти в ветхую броню и оторвал створки грузового отсека бронемашины.

Внутри кто-то находился. Крылья альфа-чейнджлинга вздрогнули, когда наружу вывалился массивный металлический предмет, загремел по полу, роняя куски самого себя. Мерсер же взирал на открывшуюся ему картину совершенно бесстрастно.

Хотя телу было как минимум пять тысяч лет, суперсолдат хорошо сохранился, расположение костей и брони все еще грубо соответствовало анатомическому строению этого рукотворного мутанта. Да, типичный суперсолдат первой фазы Ориона, четвертое поколение. Неискушенный наблюдатель принял бы его за крупного пони, так как эти существа тоже имели четыре конечности, череп закрывал истлевший шлем с системой замкнутой циркуляции воздуха, и определить отклонения по нему было нельзя, сходство наблюдалось и в других частях скелета. Однако голова пропорционально телу была меньше. Кости убера были шире, прочнее, четкий гребень импланта тянулся от шеи вплоть до треугольной пластины брони на крупе. На костях там и тут все еще висели лохмотья темно-синей армированной ткани. Вживленный в позвоночник имплант, казалось, предназначался для удержания тела умершего в позе, говорящей об агонии. Это не была окаменелость в полном смысле этого слова: минерализация костей отсутствовала. Мерсер посмотрел на знак биологической опасности, выбитый в металле брони и давно лишившийся краски. По версии историка это мог быть древний иероглиф, который воспринимался бы как реликт наравне с письменностью в старых книгах, которые изучал Кабаллерон. Где-то семь веков назад по какой-то неизвестной причине язык сменился на разновидность английского... Сам отсек бронетранспортера был пуст, если не считать предмета, с которым мертвец заперся здесь. Кризалис тихо спросила, осветив нутро машины зеленым светом:

— Это твоя жертва?

— Нет, — ответил Мерсер. — Просто кости изменили свое положение. Было несколько субъектов, которых залп щупалец не достал, кто-то спустя день пытался добраться до реакторной, чтобы запустить самоуничтожение Ковчега. Может, Управляющий. Всех их поглотила биомасса. А этот, видимо, предпочел умереть от истощения...

— Что это? — Кризалис, казалось, утратила интерес к скелету-великану, и аккуратно приподняла в воздух рассыпающийся по кускам прибор. — Какое-нибудь смертоносное устройство Древних?

— Это "Отбойник", — лаконично ответил Мерсер и уже себе под нос мрачно пробормотал:

— Кусок железа...

— Больше похоже на огромную садовую лейку, — удивленно произнесла Королева оборотней.

Ну да, только лейка эта делала 800 выстрелов в секунду, 20 единиц за один такт блока, подумал Мерсер. Его разработал концерн "Хеклер-Кох" где-то в... Точно, в 2043 году. Безоболочечные пули, 20 стационарных стволов, газово-электрическая система разгона. По сути — блоковый пулемет, стреляющий непрерывным потоком крупнокалиберной дроби. Раньше, чтобы развитый впал в энергетическую кому, его должен был кормить свинцом целый взвод в течение минут пяти. "Отбойник" вырубал развитого-солдата одной точной очередью. Таскать его могли только уберы и бойцы в экзоскелетах, как и прочее тяжелое вооружение. А АНМ его переняла и стала использовать против самих суперсолдат. Вслух же доктор сказал:

— В старые времена он был предназначен для того, чтобы рвать подобных мне в ошметки, и рвать их со всем усердием. Правда, членам Пантеона он все равно был страшен столько же, сколько и пневматическое ружье... Хотя Галлахер эту модель любил. За громоздкость и оглушительную трескотню при стрельбе, не иначе.

— Галлахер?

— Кейс "Арес" Галлахер, бывший полевой командир Черного дозора, 900 килограмм тренированных мышц и армейской харизмы... — Алекс умолк и со вздохом покачал головой. — Всего нас было девять в Пантеоне. Но не думаю, что большинство имело возможность выжить.

— Галлахер был твоим... — она произнесла следующее слово так, будто оно было ей противно, — другом?

— Мы были друзьями по желудку и убеждениям. Оба любили конину, — искренне рассмеялся доктор. Увидев выпученные глаза Кризалис, он пояснил:

— Биологически развитый, кстати, не является каннибалом. Мы другой вид: скрещивание между обычным пони и развитым невозможно генетически, не говоря о том, что, эм... Опустим подробности. С точки зрения морали — да, я каннибал. Питаюсь существами, с которыми разговариваю на одном языке.

Кризалис, продолжая зеленой аурой удерживать Отбойник в воздухе, что -то сделала с ним. Наружу вывалился катридж магазина размером с тело взрослого пони, металл, не выдержав помимо давления веков еще и магии, прорвался, вылезли направляющие, и во все стороны с шумом заскакали металлические полусферы калибра 16 миллиметров.

— У твоего... друга... был странный вкус, — Королева покачала головой. — Такая вещь может помочь нам в дальнейшем?

Она спросила именно то, на что Мерсер рассчитывал, когда открывал бронемашину, все получилось довольно естественно. Да, все обстояло замечательным образом. Осталось расставить пару словесных ловушек и посмотреть, как поведет себя Кризалис. Либо она охотится за отголосками прошлого точно так же, как обычный археолог, только с много меньшим профессионализмом, либо подозрения доктора подтвердятся.

— Помочь... — нарочито задумчивым тоном протянул Мерсер. — Конечно, некоторые технологии пережили Войну. Вот почему здесь все еще можно встретить подобные реликты — фотоаппараты, проигрыватели, технику… Каким-то образом один из Ковчегов раскрыл свои секреты. Но даже если бы тут нашлось подходящее оборудование, я не смог бы реализовать многое из задуманного.

— Ты же проводил какие-то исследования на тех пони, — не согласилась Кризалис. Она опустила тяжелый картечный пулемет на кафель.

— Криз, у меня нет никакого оборудования, — отмахнулся Алекс. — Я только проверил некоторые особенности их метаболизма, то, что позволял мой собственный организм. К слову, если бы я знал с самого начала, что вы можете доставить всех троих живьем, я бы разозлился, что двое погибли. Ты просто не представляешь, что значит для меня настоящее! — он направился к выходу, совсем не тревожась по поводу того, что существо из его времени осталось неупокоенным. — Мы были впереди планеты всей по органическим технологиям, но нам нужна была нефть! Наше производство оставалось машинным во множестве отраслей, полностью органический уклад цивилизации — это фантастика чистой воды! Дело не только в том, что более изощренную местную технику я не смогу применять в одиночку. Не забудь, заодно пропала масса необходимой информации, а моя память, хоть и хранит феноменальное количество знаний разной степени бесполезности, для этого не годится. Прежде чем достичь прежнего уровня и начать восстановление, мне придется отступить еще дальше. Например, вернуться к грубым сплавам и древним металлургическими технологиями. Иначе только и останется, что блуждать в потемках. Это все равно, что кто-то из двадцать первого века попытается выковать средневековый челюстной меч, абсолютно не разбираясь в металлургии. Примитивность какой-то технологии не означает, что ее легко восстановить...

Мерсер не собирался рассказывать ей о своем предположительно мертвом детище. О проекте, благодаря которому производство материалов, изделий — все вдруг стало бы просто и доступно. Даже механизмы, не использующие этот способ репликации, сами были бы построены и спроектированы вершиной технологий, созданных на основе вируса, с тончайшими допусками... Кризалис хмыкнула.

— И в этом вся проблема?

Алекс обернулся и увидел, что ее рог осветился снова, а очертания древнего оружия стали менятся. Преобразование шло быстро, хотя и гораздо медленней, чем действия многих заклинаний, отпечатавшихся в памяти доктора. Спешила к "Отбойнику" рассыпавшаяся шрапнель, из БТР вылетела какая-то пыль, по-видимому, некогда являвшаяся его частью. Когда металл приобрел защитный окрас, а двойной прямоугольный блок стволов скрепился с корпусом прочным каркасом, Кризалис оборвала заклинание. На полу лежал новенький, в оружейной смазке, будто только что сошедший с конвеера "Отбойник", с полным коробом боеприпасов и заряженной батареей.

— Опять эта гребаная магия? — поинтересовался Мерсер.

— Не благодари.

Доктор фыркнул и вышел в Алмазные пещеры. В центре площадки четыре шурфа были объединены в одну шахту, стены которых были вытесаны когтями псов. Видимая горловина туннелей имела размер 5 на 5 метров. Мерсер выбрал самый левый и стал быстро подниматься по тропе. Здесь в памяти Кабаллерона он спускался и поднимался за последнюю неделю столько раз, что его больше беспокоило случайное проседание породы, нежели боязнь заблудиться. У основного несущего свода пещеры он остановился и начал снаряжать биобомбу. Кризалис приблизилась к нему, все еще не выпуская из телекнетического поля обновленную картечницу, будто она собиралась таскать ее с собой всю оставшуюся жизнь. Королева оборотней возмутилась:

— Не понимаю!

— Эта штука бесполезна для меня, Криз, — проинформировал ее Мерсер, втыкая когти в стену. — Здесь нет такого класса противников, против которых понадобилось бы применять "Отбойник". Таскать его с собой только затем, чтобы долго и муторно расстреливать какую-нибудь особо прочную тварь, глупо. Термоклинок и альфа-фагоциты способны решить подавляющее большинство проблем. Если хочешь оставить этот образчик сумрачного немецкого гения себе в качестве сувенира — я возражать не буду. Или можешь снабдить его заклинанием-детектором и оставить в качестве сторожевого орудия внутри бункера на тот случай, если псы вздумают разрывать завал, который я сейчас устрою. Но, думаю, это будет излишне. У страха глаза велики.

Кризалис буркнула себе что-то под нос и выкинула "Отбойник" прочь. Оружие врезалось в стену, помяв корпус и рукоятки, которыми оно крепилось к боевому седлу суперсолдата.

— Однако, если бы ты каким-нибудь чудесным образом сгенерировала мне противотанковую винтовку вроде XM109 "Баррет", это упростило бы решение некоторых особых проблем, — задумался Алекс. — Если принцессы не окружены постоянно каким-либо щитом, то в случае необходимости их устранение стало бы делом пары часов. Не сочти за хвастовство, но за счет навыков военных стреляю я почище любого снайпера. Однако мы не знаем, что они из себя представляют, посему...

— Так в чем же дело? — в голосе Кризалис проявились сварливые нотки. — Снайперская винтовка сложнее, чем эта штука?

Вот оно. Птичка в клетке.

— Кризалис...

— Что?

— Потрудись объяснить, — вкрадчиво произнес доктор, — откуда тебе известно словосочетание "снайперская винтовка". Я его не употреблял.

Зрачки Кризалис едва заметно дернулись. Алекс смотрел на мутантку ласковым взглядом. Как много можно вывести из устроенного ею представления, основываясь на его многолетнем опыте. Мерсер проанализировал все, что ему удалось выяснить. Это существо явилось к нему не столько для того, чтобы заполучить его силу, а для того, чтобы добыть необходимую ей информацию. Следовательно, у нее нет других источников. В ее действиях начинало проступать нетерпение. Оно хорошо замаскировано, но оно было.

— Я и так знала достаточно, — холодно ответила Кризалис. — У меня был источник.

— Какой? Зачем ты преклонялась предо мной и называла Древним, если тебе с самого начала были известны такие подробности?

— Я хотела бы поговорить об этом позже, когда придет подходящее время.

Алекс ответил, соблюдая полное спокойствие.

— Кризалис, если ты снова попытаешься увильнуть от ответа, то я атакую тебя и ассимилирую твою память. Причем я сделаю это не шутя, так что тебе придется убить меня, чтобы не погибнуть самой.

Она отпрянула. Это высказывание явно потрясло ее, она не ожидала услышать из его уст столь явную угрозу. Он увидел, как по ее лицу, сменяя друг друга, прошли волны страха, гнева и решимости, прежде чем оно снова оделось в маску хищника. Но она знала. Она знала, что он все видел.

— Это я тут решаю, когда приходит время поговорить по душам. Итак, твой ответ?

— Есть еще один бункер. Южнее... Пустыня. В нем ничего не было, но там я восстановила архивы.

Она недоговаривает. Мерсер понял, что дело было не Ковчеге, или, вернее, не совсем в нем. Неужели он был не первым развитым, которого она подняла из мертвых? Нет... Невозможно! Во-первых, Роланд и прочие пантеоновцы — второстепенные фигуры по сравнению с ним, на него она должна была обратить внимание из записей в первую очередь! Во-вторых, их дислокации были засыпаны боеголовками на момент штурма Ковчега... Ладно, пока было бы разумно сделать вид, что он ей поверил. Но если она не расколется, придется сделать Кризалис блюдом, а не козлом отпущения для принцесс. Мерсер с такой быстротой взмахнул рукой, трансформируя ее в кувалдообразный кулак, что Кризалис должна была уловить лишь вихрь чего-то, окрашенного в алые и черные тона. Удар был очень слаб для развитого — в последний момент Алекс все же удержал руку — но пальцы сдавили длинную шею Королевы стальной хваткой, бросили ее на пол пещеры мордой вниз. Доктор не ставил целью причинить ей боль, а только хорошенько встряхнуть. Чтобы почувствовала носом колючую, холодную влажность руды, и немного пораскинула своими мозгами.

— Я поверю тебе, — зашипел Алекс, приблизив свою скрытую капюшоном морду к уху Королевы. — Но уясни одно: твой жизненный опыт ничтожен против моего. Я проникал незамеченным в самые засекреченные цитадели военных, я за год подорвал изнутри самую могущественную страну в мире, и никто ничего не замечал до последнего. Я слежу за тобой и анализирую тебя постоянно. Это значит, что ты не захочешь огорчить меня. А если ты думаешь, что можешь огорчить меня безнаказанно, то ты ошибаешься. Смертельно ошибаешься. И если ты меня огорчишь, то я устрою тебе такое, что оплеуха от Каденс и ее женишка покажется тебе сраным клопаньем себе под хвост. Я понятно разъяснил?

Зевс позволил своим пальцам, словно вытесанным из гранита, сдавить шею Кризалис чуть сильнее. Королева оборотней протестующе захрипела, ее кошачьи глаза закатились.

— И запомни — меня так просто не убить. Даже этой вашей "магией". Еще раз попытаешься испытать на мне какой-нибудь свой фокус, как это было с моими когтями — и они станут последним, что ты увидишь в своей жизни, — он скорее почувствовал, чем услышал, как сквозь зубы Кризалис вырывается сдавленный стон. — Сейчас я отпущу тебя, а ты отправишь своих чейнджлингов в "условленное место", и мы с тобой отправимся на Мэйнхэттен. Можешь взять с собой пару особей. Кивни, если поняла.

Кризалис перед лицом таких убедительных аргументов подчинилась, ее корону в гриве перекосило, копыта судорожно заскребли пол пещеры.

— Хорошая девочка, — одобрительно проклокотал Мерсер, разжимая ладонь. Она была жесткая, как металл, в ней не чувствовалось пластичности. И все же пальцы, способные играюче согнуть подкову, не нанесли Кризалис никаких травм. Она быстро встала, кашляя и тяжело дыша, и впилась в Мерсера взглядом, полным ненависти. Срывающимся голосом Кризалис зашипела:

— Как ты посмел тыкать Королеву лицом в землю?!

— Скажи спасибо, что у меня под рукой в данный момент не было кондиционера... Я же говорил, что ты зря меня выкопала, — сдержанно ответил Мерсер. — Но по твоему тону я понимаю, что оскорбил тебя. Прошу прощенья.

— Извинения приняты, — процедила Кризалис. Она поднялась в воздух и улетела вверх по туннелю, больше не сказав ни слова. Не отреагировала она и на фразу доктора, брошенную ей в спину:

— Чудно! Приготовься к поездке в большой город!

Мерсер еще какое-то время постоял на задних ногах, пока его конечности не скукожились, не приобрели обычный вид. Биобомба за его спиной сдетонировала, стягивая к себе куски породы, как самая настоящая черная дыра, а потом взорвалась, вызвав грохочущий камнепад. Не прошло и нескольких секунд, как вход в бункер оказался отделен сплошной серой стеной, в прочих местах своды устояли. Мерсер двинулся через подземный ход вдоль стены, носившей следы когтей собак-мутантов. Сейчас Алекс как бы проплывал сквозь пласты времени: этот участок подземных ходов не менялся в течение многих тысяч лет. Никто не тревожил земные недра, пока не пришли пони со своими машинами. Выше них за прошедшее от последней Войны время успел вырасти другой слой породы, а между этими двумя слоями... Где-то несколькими километрами выше должен был находиться толстый слой пепла и обожженного камня — страшная отметина времен До. Ковчег получил прямое попадание термоядерного заряда огромной мощности. Точно сказать было сложно, порядка трехсот или более мегатонн в тротиловом эквиваленте. Объяснялась бомбардировка стратегического объекта просто — нападение АНМ во главе со своим предводителем. Когда ракеты начали падать на города ослепительным дождем, доктор Мерсер был в стороне от линии парижского фронта. Неизвестно было, каким образом диверсантам развитых удалось-таки раскопать сверхсекретные данные всего за пятнадцать минут до армагеддона, но этого оказалось достаточно, чтобы взвод десантных вертолетов изменил курс с Люксембурга на неприметную точку, находившуюся двумястами километрами южнее на территории Франции. Большинство было подбито ракетами оборонительной системы, в также снарядами и трассерами, выпущенными армейскими частями, которые защищали периметр бункера до последнего, и с наземных установок. Но два прошли. Модифицированный в угоду развитым конвертоплан V-22 "Скопа" имел минимальную живучесть за счет повышения грузоподъемности и скорости, и последний фактор сыграл свою роль. В комплекс ворвались всего трое развитых — сам доктор и двое рядовых. Им противостоял гарнизон из двадцати суперсолдат и почти сотни охранников огромного бункера. Но развитые есть развитые...

Если бы Мерсер имел привычку курить, ему бы сейчас срочно понадобилось несколько затяжек. Однако такой склонности доктор до перерождения не имел, а после она уж и подавно не могла появиться из-за носоглотки, превращенной в мощный высокоселективный фильтр, защищающий легкие от отравляющих веществ всех мастей, включая табачный дым. В то чудесное утро, когда АНМ обрушила свой тщательно спланированный удар на весь мир одновременно, в Ковчеге-04, венце технологий цивилизации пони с богатейшей историей, казалось, кто-то открыл портал в ад. Никто не видел вспышку надземного термоядерного взрыва, которая мгновенно смела все внешние коммуникации и расплавила центральные ворота вместе с землей в одну раскаленную массу. Как-то не до этого было, как и до ударной волны, от которой весь комплекс ощутимо задрожал. Обезумевшие от страха солдаты и мирные жители, заселенные в бункер, носились по коридорам, падали с лестничных пролетов и шахт, ломая конечности и погибая в агонии, их крики сливались с ревом стационарных огнеметов, которые в закрытом помещении за доли секунды выжигали весь кислород. Все было тщетно. Биомасса неумолимо разрасталась, чтобы выследить, поглотить и переварить их всех до единого. Наконец, в Ковчеге отгремели последние выстрелы и затих неистовый ор. Прибежище жизни стало огромным склепом. Воцарилась абсолютная тишина. На поверхности же воцарилась тьма, которую тоже никто не мог видеть — ядерные бомбы изничтожили жизнь с похвальной пунктуальностью. Атмосферные шторма терзали ночь, вызванную сильнейшим загрязнением атмосферы. Ни одно живое существо на планете больше не должно было увидеть луч солнца.

Как мир избежал этой судьбы? Почему планета не превратилась в округлый кусок камня, где только в глубинах океанов была возможна жизнь? Спасти Землю могло лишь чудо... а наука существование чудес отрицает. Погружаясь в беспамятство стазиса, доктор Мерсер осознавал: все кончено. Однажды он сказал себе: когда, наконец, он приведет мир к новой, совершенной форме, что, быть может, способно будет покрыть хотя бы некоторые совершенные грехи, он оборвет свою жизнь — неважно, какой адский способ придется для этого использовать. И неважно, что он был, фактически, главой АНМ, хоть юридически власть ему и не принадлежала. Мерсера считали за наставника, своего рода символ. Он обладал правом Первого Голоса на совете. Он добился всего, чего мог желать обычный пони, но в единый момент был готов отказаться от всего этого. Его мизантропическое начало не исчезло, хотя и спряталось где-то в глубине — и все еще жило там, свернувшись в ожидании, как змея перед броском. Лучше умереть с почти равным счетом, чем подвергаться риску совершить в будущем нечто худшее. Так что сам процесс осуществления генерального плана уже был как бы медленной смертью его творца. Однако претворить свой замысел в жизнь доктор так и не успел. Наступил Конец жизни.

Но свершилось самое настоящее чудо. В мир пришла... магия.

Дно шахты, по которой сейчас двигался Алекс, ужу не было совершенно грубым и неотесанным. Оно ступеньками поднималось метров на пятьдесят вверх, а потом выравнивалось и шло параллельно поверхности земли. Здесь уже были заметны признаки шахтерской деятельности — висели фонари со светлячками, чтобы разогнать тьму, потолок с многочисленными сталактитами подпирали балки, были проложены рельсы, на которых стояла пустая вагонетка. Пол вокруг был вытоптан лапами псов — небольшая площадка раскопа каких-то несколько часов назад буквально кипела рабочей энергией. Инструментами, которыми велась работа, были когти собак — грубые и прочные. Доктор заглянул в вагонетку. В углу ее лежал один-единственный красный камешек, очевидно, забытый псами, спешно покидающими свой дом. Откуда здесь месторождение драгоценностей с уникальными свойствами? Или это то, что пони только считают драгоценностями, радиоактивный кварц необычной расцветки, спекшийся под воздействием термоядерного взрыва? Доктор взял камень когтями и повертел его, разглядывая со всех сторон на свет фонаря. Да... вполне возможно, что он фонит. Если их предпочитают в качестве пищи ящероподобные крылатые мутанты, то камни могут являться для них источником энергии — энергии распада. Организм дракона используют его для производства органических соединений, как усваивает излучение меланин? Сам факт поедания камней доктора не удивлял — развитые преспокойно лопали солдат в тяжелой броне и потом просили добавки. Морда Алекса отражалась на гранях камня, преломлялась и искажалась на свету. Лица... лица... скопище лиц, как образы в открывшейся генетической памяти...

Хаотичное накопление образов, по воле инстинктов обретающее строгий порядок. Не отсюда ли, не из генетического архива идет предсмертное ощущение, что вся жизнь проносится перед глазами? Вирус никогда не был просто мутагенным фактором... Доктор Мерсер продолжал изучать его даже тогда, когда вирус уже являлся неотделимой частью Зевса — в течение сотни лет. И каждый раз открывал что-то новое. Неожиданно он вспомнил высокий белый зал в верхнем Сиэтле с акварелями на стенах, изображавшими канадские ледники. Дроны-процессоровики из квазиживых материалов ходили меж гостей, предлагая сладости, закуски и ликеры, драпировка из ярко окрашенных бордовых тканей свисала со сводчатого потолка. В воздухе, согласно последней моде, светилась и переливалась программируемая биомасса, перетекая то в имитации версальских люстр, то в строгие модернистские композиции. Он вспомнил гостей, в основном пони, которых он либо знал лично, либо одобрял их деятельность, поскольку его друзей в публике было очень мало. Доктор Арчер, поглаживая коготками сидевшую у нее на руках Пич — декоративную генетическую химеру, беседовала с командиром Коллинзом. Амелия и Сабрина роскошно смотрелись в своих практически идентичных пиджаках женского покроя, однако на одеждах кобылок присутствовал уникальный тепловой узор, который стильно подчеркивал их индивидуальность. Старина Кениг как всегда опоздал. Вечер уже катился под уклон, когда седой ученый наконец-то соизволил появиться. Впрочем, это не удивило Мерсера: то было время, когда каждый из них с трудом выкраивал свободную минуту. Антон работал над системой расширения — "Черный свет" был не просто вирусом, которому надлежало заразить всю планету. Из бессмысленной какофонии взаимодействия живых организмов должно было получиться единое существо, метаразум, составленный из связей: из феромональных откликов, обозначавших дружбу и неприязнь, из кровяной взвеси, взметнувшейся в воздух во время уличной потасовки, из метаболических следов, отмечающих передвижения развитых в городах в час пик, из приказов специально выведенным неразумным мутантам, из регистрационных генокодов граждан, из памяти, записанной в мельчайшие вирофаги...

Вот что представлял из себя Разум Улья. Не какой-нибудь там суперинтеллект из научной фантастики, ментально подчиняющий болванчиков-трутней, управляющий каждым их шагом и лишающий индивидуальности — а эпифеноменальная система, немыслимо превосходившая общую сумму всех этих связей. Самостоятельые особи с чувством причастности и единения. Начало этому было положено во время Второй вспышки, когда доктор являлся единственным альфа-"черносветовцем". Тогда же он открыл для себя возможность создания терраформеров — мощных структур из биомассы, которые пронизали весь Манхеттен. Они и создавали тот знаменитый красный смог, пронизанный вирофагами — носителями информации. Просуществовав всего несколько часов, терраформеры принялись в больших количествах генерировать кислород и излучать тепло, получая массу от рядовых зараженных, и доктор начал испытывать головокружительное ощущение пребывания этими соединениями, этой сетью, этой многовариантностью данных. Все меньшее, все то, что происходило в городе во время лидерства Элизабет Грин — носителя еще первой версии "Красного света", было лишь теневым периодом. Да… находиться в этом незримом поле, дышать им, существовать им было приятно. Естественно.

Увы, но Красной зоной пришлось пожертвовать, чтобы мир уверился в победе над эпидемией. После того, как все развитые покинули свои посты, через Дозор был активирован проект "Феникс", и остров был выжжен боеприпасами объемного взрыва. Сидя на борту "Черного ястреба", доктор смотрел, как раскаленные облака окутывают его первый и самый успешный полигон, и вспоминал, как три года назад пытался улететь на таком же вертолете от эпицентра ядерного взрыва. Потом он захлопнул щиток на морде солдата, в образе которого находился, чтобы никто не увидел его усмешки, когда рядовой по соседству толкнул его плечом и радостно выкрикнул: "Мы сделали это, Барнс! Все кончено!" О, все только начиналось.

Ровно через 334 дня США на месяц превратились в Соединенные Штаты Гоморры. Потом вроде все более-менее успокоилось. Поначалу гражданам казалось, что они попали в какой-то дурной сон, который вот-вот должен закончиться. Пони думали, что это ненадолго, сейчас прекратят выступать странные пони по телевидению, заявляющие о начале "Новой эпохи", общемировая блокада североамериканского континента будет прекращена, все выйдут на улицы и будут, как и прежде, ездить в метро, ходить на работу и чем-то там еще заниматься… В общем, все будет обыденно, буднично и серо. Как всегда. В принципе, развертывание нового государства можно было предотвратить с помощью массированного удара объединенной коалиции по командным пунктам развитых. Но Алекс Мерсер, давно известный не как генетик с мировым признанием, а как самый разыскиваемый пони на земле, появился на экранах ООН и сразу предупредил: если кто-то попытается хоть пальцем шевельнуть против АНМ, в крупнейших городах планеты начнется самый настоящий зомби-апокалипсис. Тем временем АНМ уже начала пополнять свои ряды, тщательно отбирая мирное население. Второе поколение формировали уже не торопясь, полностью изучая личность пони и временно отбраковывая те элементы, которым новый мир только затем был нужен, чтобы получить полную безнаказанность. Потом вирус должен был изменить и их восприятие тоже — зачем воевать, если ты можешь достигнуть всего, и каждый уважает права других? Но на первых этапах доктор не хотел рисковать зазря. В большинстве своем развитые его поколения были профессиональными военными, авантюристами, учеными и просто чудаками. Встречались, конечно, и по-настоящему отмороженные ребята, как Берхерст, но то было продиктовано необходимостью, а не небрежностью доктора в наборе подчиненных. Ничего не поделаешь — из психов всегда получаются лучшие летчики...

Что же касается доктора Кенига, то он вместе с Мерсером работал над проблемой баланса глобальной Блэклайт-сети. Если бы сеть распространилась на всю планету, погибли бы все лесные массивы, красный смог закрыл бы небо целиком. Без притока кислорода, без организмов-фотосинтетиков модифицированная жизнь на планете, не имея возможности стать полностью замкнутой, пожрала бы сама себя. Проблему можно было решить за счет выведения бактерий, которые бы обеспечивали АНМ всеми необходимыми ресурсами, но Зевс не хотел добиваться того, чтобы на планете осталось лишь считанное количество видов. Южную Америку, Африку, Австралию и большую часть Азии было решено оставить нетронутыми, превратив в своего рода заповедники с вирусом только в урбанизированных зонах. В этом и была проблема — Блэклайт необходимо было удерживать в пределах анклавов, не давая ему подчинять окружающую среду. Возможности взорвать мосты и устроить карантин не будет. На целых континентах распространением вируса нельзя будет управлять. Иногда, когда в голову доктора Мерсера забирались отвлеченные, даже странные мысли об истоках — о Хоупе и его "матери" Грин, Алексу казалось, что это не пони экспериментируют с вирусом... а сам вирус экспериментирует с целой расой.

Намереваясь изучить свойства камня в будущем,

Мерсерположил его в сумку. Он прошел дальше, миновал развилку в туннелях и ощутил слабое дуновение ветра. Но его вполне хватило, чтобы донести ночную прохладу. Мягкие запахи травы показались доктору чем-то знакомым, но давно забытым. Он заглянул за угол и увидел крупный ход в породе, он беззвучно вспыхивал зеленым светом, а вокруг были рассыпано множество обожженных камней. Без сомнения, тут потрудилась своей магией Королева, причем совсем недавно: сколы камней еще не успели отделиться от общей массы и стать заметными невооруженным глазом. За ходом же начиналась звездная тьма. У крупного сталагмита томились двое чейнджлингов, ожидая распоряжений, остальных видно не было, значит, уже улетели. Рядом с ними стояла Кризалис. Как только она увидела Алекса — тот приближался почти бесшумно — она тут же повернулась и вышла через проделанный ею ход. Геометрически четкая грива Кризалис закрывала ее глаза сильнее обычного. Алекс моргнул. На эту пару секунд он почувствовал, что ему будет тяжело взглянуть на то, что лежало над туннелями алмазных псов, потом все стало по-прежнему.

— Давно я не был на свежем воздухе, — пробормотал он. — Страшно подумать, сколько лет прошло с тех пор.

Он не выезжал за город с детства, слишком был озабочен обустройством своей жизни и жизни Даны. А после того, как Мерсер очнулся в морге, выхлопы автомобилей он ощущал особенно резкими. Его организму не нравилось в этом душном мире бетона и асфальта, с гораздо большей охотой спустя три года он впитывал в себя красный смог, когда машины на Манхеттене навсегда замерли в пробках. Один из маленьких плюсов становления доктора развитым заключался в том, что он был вынужден посетить множество мест, подготавливая государственный переворот, но даже за городом, куда бы он не направлялся, его неуклонно начинал преследовать вирофаг. Навряд ли природа здесь покажется ему такой же замечательной, как казалась ему, когда он был жеребенком. Вирус полностью перестроил Мерсера, включая его восприятие. Алекс тихо всхрапнул, прислушиваясь к своим ощущениям. Природа... Уничтожить всю природу, всю флору и фауну на планете, весь цивилизованный мир, больше 7 миллиардов пони, чтобы они не достались вирусу, а оставшихся оставить умирать в подземных консервных банках без надежды на спасение — это нормально? И его еще называли чудовищем. Да, те пони думали, что выстоять против развитых нет ни единого шанса. По их мнению, цивилизация была обречена. И они видели единственный выход... Воистину, мир был полон идиотов, которые понятия не имели, что на самом деле важно, но тем не менее думали, что воспринимают правильно вещи, лежавшие за гранью их понимания.

Кто мог подумать, что они решаться на самоубийственный шаг? Доктор мог. Такая возможность явно не исключалась. И потому развитые, верные своей любимой тактике (пришел, увидел, поглотил), провели множественные стремительные атаки на прибрежные города Европы, активизировали диверсантов в ядерных арсеналах, запустили гениально сработанные компьютерные вирусы во все инфоструктуры Китая, разрушили топологию старательно выстроенной оборонной сети России, проложили обходные многофункциональные кабели, и в итоге потеря планетарной системы обороны "чистых" пони стало делом получаса. Немцы, шведы, испанцы, китайцы, индийцы, палестинцы, турки, прочие народы — все они были обречены на провал. Ну и русские — куда без них? Русским тяжеловозам вообще лучше всего удавалось клепать штуковины, которые можно было бы применить только при Конце Всего Сущего. Во время Второй вспышки, когда в Нью-Йорке разразилась гуманитарная катастрофы, они поставили "американским партнерам" несколько единиц ТОС-1 Buratino. За один залп эта игрушка превращала термобарическими снарядами в стекло более трех квадратных километров поверхности. Трупы можно было не искать. Но и русским не помогли их дьявольские изобретения вместе с многовековым опытом ведения войн. Теперь эта планета должна была навсегда стать собственностью новой цивилизации. Если, конечно, не разбомбить ее до основания и не вернуть в каменный век. Какое-то неизвестное оружие (а может быть, все-таки произошло немыслимое — измена?) сумело растопить информационную и физическую блокаду, будто сливочное масло на сковороде. Ракеты вылетели. Абсолютно все.

Он смотрел вверх, на звездное небо, представляя, что почувствует через секунду. Чейнджлинг слева недоуменно поглядел на Мерсера взглядом своих белесых выпуклых глаз. Что-то внутри доктора не давало ему избавиться от чувства долга. Он знал источник этого чувства. Он мог даже очертить процесс, в результате которого этот долг был буквально высечен в его мозгу, как в камне. Придать расе совершенную форму. Может, через мгновение все закончится? Может, пони уже пришли к тому состоянию, которое не его разум, но его темная сущность будет почитать за идеальный мир? Не будет больше способности воспринимать пони только как доноров генетического материала, не будет жажды освобождения. Женский свистящий голос прорезал темноту ночи:

— Добро пожаловать в Эквестрию.

Алекс поглядел на расстилавшуюся перед ним долину. Полная луна в этих широтах никогда не поднималась высоко над горизонтом, чтобы дать хорошую освещенность. Сейчас же она стояла почти в самом зените, к тому же на небе его не заслоняли облака, а само ночное светило было ярким, выглядело пепельно-голубым диском, изображенным на холсте художником. Кругом царил покой — только шептал предутренний ветерок в листве да где-то в перелеске задумчиво ухал филин. Воздух на поверхности был кристально чист, неподвижен и напоен ночной прохладой. Он, этот необыкновенный воздух, был частью ночи, частью ощущения чего-то неотвратимо надвигающегося, словно в долине притаилась сама жизнь — алчная и предвкушающая, пережившая все мегатонны, что сбросили на нее пони. Эта жизнь не двинется, однако, с места, прежде чем не получит сигнал — поднятие светила дневного. Тогда Вечносвободный лес оживет тысячей шорохов и пением птиц, заснуют пони по улицам Понивилля, заколышется трава на сочных лугах, побежит по холмам между озер и рек расписанный веселыми красками железнодорожный состав... Алекс медленно вдохнул в себя воздух и внутренне затрепетал, когда синхронно анализу перед его глазами вспыхнула багровая волна, побежала до самого горизонта, расплываясь и распадаясь на отдельные фронты... Разрешающей способности сонара не хватало, чтобы прочесть этот мир. Это не был дружественный вирофаг, воздух был чист, но что-то необычное в нем присутствовало. Доктор вернул глазам обычное зрение.

— У этого места... особая аура... — пробормотал он. — Она читается, но я не могу понять, что она означает.

Дома выступающего из ночного тумана городка казались совсем крошечными. Окна не пестрели теплыми огнями — все жители предавались безмятежному сну, набираясь сил на такой же приятный и размеренный день. Фермеры, которые выращивали фрукты и овощи, мало чем отличавшиеся от известных из истории земледелия пони, врачи и работники магазинов, стекольщики и строители, портные и художники — все они даже не подозревали, что эта ночь могла стать последней спокойной ночью в их жизни. Городская ратуша мерцала желтыми фонарями, будто яркими бусинами, шпиль Радужного замка был формализован и неподвижен со своей звездой, будто высеченный из цельного куска льда, под ветвями кристального дерева светились теплым золотом и синим кобальтом длинные нити бисера.Мерсер долго, с непроницаемым лицом рассматривал замок принцессы Твайлайт, потом из недр его капюшона донесся спокойный голос:

— Кое-что никогда не меняется... Дружественные связи с нужными пони позволяют обрести множество благ и роскошный пентхаус впридачу.

Алекс еще раз окинул взглядом Понивилль, затем он обратил внимание на то, что окружало его в непосредственной близости. Каменные глыбы были разбросаны по всему холму, над множеством ходов, оставленными собаками, вздымались клубы земляной пыли. При других обстоятельствах из алмазников могли получиться свирепые и очень опасные хищники. Под ногами ничего не подозревающей жертвы мускулистый загривок проламывает землю, мелькает перекошенная пасть, а за ней следует главный удар, взлетающий над горизонтом двумя огромыми серыми наковальнями с когтями-бритвами... Несмотря на столь большой потенциал к хищничеству, псы относились скорее к классу всеядных животных с относительно низкой агрессивностью. Однако Алекс не собирался злоупотреблять их гостеприимством и далее. Он повернулся на копытах и побежал через холм, с привычной ловкостью перепрыгивая зазубренные куски скал. Растущие тут и там на склонах деревья, похожие на ольху, слегка подрагивали под порывом ветра, когда Зевс проносился мимо них. Алекс двигался в среднем темпе, но совсем не так, как бегает обычный пони. Галоп развитого больше напоминал быструю последовательность прыжков — он резко отталкивался задними ногами, прижимал к туловищу передние, чтобы через мгновение распрямить их и приземлиться в своей тягучей грации. Мерсер произвел закачку массы в прыжок и взмыл в воздух — как ему показалось, он вдруг зашел на посадку над темно-зеленым футбольным полем, но то был просто луг, в прогалине которого бежал ручей. Мерсер приземлился, вздымая в воздух частицы земли, и затормозил. Здесь много лет назад должен был на многие километры расстилаться оплавленный кратер, но теперь вокруг росла густая трава, по-летнему сочная, склонившаяся под тяжестью росы. Доктор посмотрел на глубокий отпечаток своего копыта. Живая, плодородная почва. И за нее, за этот исконно природный процесс терраформации тоже следует благодорить какую-то там магию?

— Мы думали, что мир принадлежат нам, но мы просто сохраняли его привычную для себя форму в виде городов для следующих поколений. — тихо сказал Мерсер, направляясь к ручью. — Как же мало надо природе, чтобы взять свое...

Доктор подошел к месту, где ручей шел по дуге без порогов, и где гладь воды являла собой практически зеркальную поверхность, когда рядом приземлилась Королева вместе со своими оборотнями. Алекс помолчал, рассматривая свое отражение. Морда у него была мрачная, осунувшаяся, радужки глаз играли красными прожилками на фоне ночного неба. Пить не хотелось совершенно — уж в чем-чем, а в воде потребность у развитых была минимальная. Тем не менее, Мерсер дотронулся губами до поверхности и сделал несколько глотков. Ощущения показались смутно знакомыми... даже приятными, но стоящая за его спиной Кризалис увела мысли доктора прочь.

— Мы вернемся сюда позже... когда в этом будет необходимость, — отвлеченно сообщил ей Алекс. Он медленно втягивал ноздрями воздух... и неожиданно зажмурился, оглушительно чихнул, когда ему в нос залетела какая-то ночная мошка. Потом чихнул еще и еще.

— Будь здоров, — мрачно произнесла Кризалис, когда Алекс окончательно выдохся.

Мерсер бросил взгляд на оставшиеся позади Алмазные холмы и покачал головой, будто сомневаясь в исправности своего слуха.

— Это самая гениальная острота, которую я когда-либо слышал, — отрезал он, но спустя несколько секунд снизошел-таки до объяснений:

— Я физически не имею возможности быть здоровым. Мы победили рак, чертову прорву других болезней и, фактически, излечили пони от необходимости умирать, — Алекс приподнял копыто и потер им нос. — А я до сих пор страдаю от аллергии, потому что такую реакцию на момент перерождения вирус записал в "естественную". Не говоря уже о том, что я сам — ходячая вирусная колония.

Заметив, что физиономия Кризалис скривилась, а сама она явно собирается что-то сказать, Мерсер предупредил:

— Если ты сейчас спросишь "Чему я обязана тем унижением, маленький чумной пони", ответ будет "Своим возможным честолюбивым планам в отношении этого маленького не-пони".

Еще мгновение назад Королева была дико зла, теперь же она заговорила прежним ровным тоном:

— Итак... твой замысел остается неизменным?

— Ну не затем же я проспал пять тысяч лет, чтобы снять домик где-нибудь на ферме и мирно собирать яблоки до скончания времен? — доктор обернулся к Кризалис и тыкнул в ее сторону копытом, заставив ее инстинктивно податься назад. — Постановка твоего вопроса, кстати, носит двойственный характер. Основная разница между нами как раз в том, что я никогда ни в чем не уверен и могу с легкостью импровизировать. Возможно, я погорячился, когда говорил, что ты поменяла свой образ мышления. И на всякий случай сообщаю, что я не принижаю тебя, а просто констатирую факт, — Алекс обратился к ней, придав морде притворно торжественное выражение. — Я не очень-то интересовался твоим мнением, так что самое время тебе рассеять мои сомнения. Каковы был твои ожидания того, как я буду действовать? — Мерсер отвернулся, встал на задние ноги и застыл, глядя на луну и скрестив метаморфированные когти на груди.

— Ну... Ну я... — взгляд Кризалис вильнул в сторону. — Основываясь на легендах о Пожирателе и архивах, я ожидала, что ты будешь обладать поразительной силой... нечто большим, чем силой сарказма. Мы могли бы собрать предметы, которые наделили бы тебя мощью в этом мире. Потом посеять слухи, что Кантерлот снова попытаются захватить изнутри оборотни. Но вместо этого, пока стражи будут выяснять, кто есть кто, атаковать твоей силой в открытую. Можно попытаться выпустить существ, заключенных в Тартар для большей паники, устроить огонь и хаос повсюду. Для большей выразительности взорвать что-нибудь из оружия Древних... Ты казнишь принцесс и провозгласишь себя Королем-некромантом, правителем этих земель. А так как элементы Гармонии несомненно попытаются нас остановить, то я вольюсь в их ряды и поквитаюсь с ними в тот момент, когда они будут ожидать этого меньше всего! — с жаром закончила Кризалис. Воцарилась тишина, и в ней отчетливо было слышно, как застрекотал в траве сверчок. Темная фигура в капюшоне не шевелилась и медленных аплодисментов не выдавала. Алекс только кашлянул.

— Слишком громко и слишком подробно, Криз, если бы тут был случайный ночной путник, он галопом бы бросился докладывать "куда слудует", — сухо откликнулся Мерсер. — По крайней мере это лучше, чем я ожидал услышать. Но все равно слишком много "Если". К тому же ты забыла про возможное появления магических сундуков в кустах, а за основными действующими лицами этой милой пьесы и вовсе необходимо следить постоянно. Тартар? Исключено. Если ассимилированные памяти не лгут, тот же Тирек довольно легко поглотил всю магию Эквестрии. Эта тварь слишком опасна, хоть и тупа. Два паразита, зацикленных на бесконечном поглощении — я тоже являюсь таким в некотором роде — не могут иметь между собой никаких отношений, кроме конкуренции. Мне она не нужна, — он провел когтем по подбородку. — Хотя у меня есть одна любопытная идея, связанная конкретно с Тиреком... Насчет сбора эпических артефактов мне понравилось, это атрибут обязательный. Но самые ценные вещички никто так запросто не отдаст. И неясно, сколько их потребуется, чтобы показать, что у бессмертия аликорнов есть пределы. Вот почему так важно выяснить, что они представляют из себя на самом деле... Опять все упирается в статистику. Наверняка, если посмотреть полный список одаренных и не очень личностей, которых они сумели закатать в камень, и прочих проявлений дружбомагии, мне останется только лечь на землю и завернуться в простыню. Вывод может быть только один — я обязан тщательно контролировать каждый аспект этого предприятия. Никаких взрывов исключительно в целях "выразительности и немотивированного насилия. Злодей не обязан совершать бессмысленные и попросту абсурдные поступки.

— Я не вижу в этом логики. Ты считаешь себя злодеем... Разве быть злодеем не значит не следовать никаким правилам?

Он зубами поправил седельную сумку и тихо произнес:

— Я делаю только то, что считаю нужным, и это мое единственное правило. Детские игры кончились, моя дорогая. Привыкай. Начинается взрослая жизнь.

Кризалис со вздохом приподняла крылья.

— Но как же мои подданые? Им может быть непривычно то, что ты можешь от них потребовать.

— Ты совершенно справедливо возражала против того, чтобы я использовал их в качестве подопытных кроликов. В конце концов, наши деловые отношения пока равносторонние... относительно. Твои подданые будут делать то, ради чего ты их сюда привела.

— Например, сопроводят нас на Мэйнхеттен.

— Почему бы и нет? День еще даже не начинался.

— Так до того момента, когда троны принцесс осиротеют, нас могут отделять годы исследований и подготовки?

— Мне жаль разрушать твои иллюзии.

— Об этом не беспокойся, — проворчала Королева оборотней. — На твою долю уже ничего не осталось. С тобой происходили скверные вещи, раз ты относишься ко всему вокруг подобным образом, Мерсер.

Мерсер опустил глаза и принялся рассматривать тело, которым одарил его вирус. Да, даже эту внутреннюю трансформацию органов, биохимического баланса и вообще всех систем можно было без преувеличения назвать очень скверной превратностью судьбы. Временами Алекс испытывал странное чувство, ощущая себя в этом теле. Он весь состоял из кусков. Кусочек цепочки генов одного существа, кусочек другой... Он был развитым, обремененным и многими воспоминаниями впридачу, но самым сильным после визита к МакМаллену стало воспоминание последнего момента перед тем, когда он перестал быть пони. Алекс отчетливо помнил автоматные очереди, прошившие его плоть. В этот момент он умер физически, а восприятие ожившего мертвеца обычному пони понять не дано. Точно так же, как он-перерожденный не мог понять, как он-пони мог, пусть и под угрозой расстрела, разбить пробирку и обречь на смерть два миллиона пони.

Это противоречие навеки осталось в его голове.

-Забавноо. Ты мне почти импонируешь, Криз, — усмехнулся Мерсер. — Ты одна из немногих вещей в этом мире, которых я мог бы назвать относительно реалистичными, а потому должна мне нравиться, черт побери. Но ты ошибаешься. Я не параноик, сломленный тяжелой судьбой. Просто у меня выдающаяся и богатая опытом история. Как я уже сообщал, это веселая сказка о смертельной пандемии с предательствами, сыплющимися с неба ракетами, кровавым насилием во всех его причудах, открытиями тайн организма и печальным концом. Я убил Землю, колыбель цивилизации, одну на все времена. Не она встала на дыбы, не метеорит упал, нет. Просто я хотел как лучше — а вышло как обычно. Строил, строил новый мир... построил кладбище. И теперь я в системе, которая кажется мне чуждой и неправильной. А паранойя — это не паранойя, когда тебя на полном серьезе могут превратить в кактус, и ты принимаешь все меры, чтобы этого не допустить.

Прошло почти несколько секунд, прежде чем он смог говорить, а когда он заговорил, то Кризалис едва сумела расслышать его из-за плеска, с которым доктор зашел в ручей и пошел вверх по течению, казалось, совершенно бесцельно загребая копытами ключевую воду.

— Ты тоже часть этой системы, где Королева чейнджлингов не может победить. Ты придерживаешься каких-то правил, из-за которых обязана петь и молоть чепуху, прямо как я полчаса назад... Что-то застревает в мозгу, как заноза, и начинает нестерпимо зудеть... С этим можно справиться, я уверен. Нужно время... и куча всяких тестов. Оборотни показали в Кантерлоте, что не безнадежны, и их предводительница тоже. Кстати, у твоего рода есть какие-либо совсем древние сказания о собственной истории? — остановившись возле камня, наполовину утопленного в ручье, доктор улыбнулся. — До моих вирофагов-коммуникаторов дошли только слухи, что оборотни являются своего рода саранчой, бесцельно кочующим по землях в поисках пропитания, и что только отдельные особи оседают в городах пони насовсем, маскируясь под их жителей...

— Ты действительно безумен, Мерсер.

Посмотрев на Кризалис, Алекс почувствовал, что она окончательно успокоилась.

— Твое тело, — она дотронулась копытом до своего левого виска, — и твой разум. По сравнению с реалиями Экветрии они кажутся какой-то подделкой. Маразматичной шуткой Дискорда. Но я вижу, как ты каждый раз собираешь из этих кусков прежнего себя, вытаскиваешь себя к благоразумию. А я, напротив...

Королева зажмурилась. Даже без всяких знаний по прикладной психологии доктор услышал в ее голосе нотки нащупывания, пробную каденцию неотрепетированного повествования. Она никому никогда об этом не рассказывала, не было рядом того, с кем можно было поделиться мыслями. Неудивительно, что ее психические шрамы казались такими свежими. Доктор поднял трансформированную руку с когтями:

— Продолжай.

— Легенда гласит, что чейнджлинги были рождены из семени магического дерева, тронутого порчей и посаженного в гиблую землю. С самого начала рожденные такими... какими мы являемся. Я не думала, что могу стать какой-то другой. Я была так уверена в себе... А после Кантерлота... голодала... с каждым днем я все больше разваливалась на части, рассыпалась, — Кризалис сжала зубы, рассматривая свою ногу, сплошь покрытую сквозными отверстиями. — А потом я узнала о существе, которое по легенде могло создать из себя что угодно. Быть кем угодно. Я вижу, что ты силен, но по какой-то причине сдерживаешь свою ярость и злобу. Не позволяешь себе упасть в пучину безумия... Ты отдаешь дань памяти тому, кто пытался тебя изменить?

Обернувшись, Королева отдала запоздалый приказ чейнджлингам, которые до этого краем уха слушали свою предводительницу и изо всех сил пытались сохранять отстраненный вид. Сопровождающие улетели на ближайший холм и тут же принялись яростно жестикулировать, стрекоча крыльями и перешептываясь.

— Это, конечно, все очень занятно, — ответил доктор задумчиво, — но ты снова права только на 20 процентов. Я просто рационален, вот и все. Не было никого, кто думал, что может помочь мне — исправить меня, спасти...

— Неужели, Мерсер? — тихо произнесла Кризалис. — Свое сердце не обманешь...

С этими словами она перевоплотилась во вспышке зеленого пламени в молодую пепельную кобылку. На ней было надето любимое серое пальто, которое Мерсер видел много раз за время Второй вспышки. Рукава, ворот и манжеты были украшены нехитрым тиснением, край шарфа, перекинутого через плечо, заканчивался темной бахромой. Она подошла к нему, легко ступая по траве изящными копытцами. Только подойдя совсем близко, она вытянула шею и прошептала ему на ухо:

— Я чувствую это... и чувствую твою скорбь. Твоя любовь к ней сильна даже спустя много лет. Твоя любовь лакома и искусительна...

— Отойди от меня, извращенка.

Когти его правой руки сжались в кулак и мелко задрожали. Кобыла, почувствовав радикальные изменения в настроении Мерсера, сделала несколько шагов назад.

— Вот поэтому я и должен ненавидеть крылатых насекомоподобных псайкеров королевский кровей, — проговорил Мерсер внезапно охрипшим голосом. — Вы вечно пытаетесь вытрясти из нас душу. Любовь — это биохимическая реакция в мозгу, использующая эйфорию в качестве побуждения размножаться и чувство сторге для сохранения близкого окружения, то есть стада. Слышишь? — он, словно передразнивая оборотня, в свою очередь указал когтем на свой висок. — Нет никаких духовных начал, нет никакой магии, есть только гребаные реакции, кирпичики, на которых построена вся наша психология — не больше и не меньше. И с годами у обычного пони катализ любви слабеет, оставляя его в отдельных случаях в неудачном браке без копейки в кармане. А у меня эти реакции ослабеть не могут. Я ничего не забываю, — прошептал Алекс. — Как не забуду и того, что от всей заботы моей сестры не осталось и следа, как только выяснялась правда о моей биологической сути. Моем истинном призвании. Тем не менее...

Кризалис сбросила обличье. Она выглядела так, будто ожидала, что Древний сейчас впадет в неистовство и растерзает ее в клочки, и это не укрылось от взгляда Мерсера. Он взял паузу, показывая, что полностью контролирует свои эмоции.

— Мне, кажется, неплохо удается роль полностью разочарованного в натуре пони мизантропа, не так ли? — вздохнул доктор. — Тем не менее, между сверхпони и не-пони для меня все эти годы существовало маленькое пространство гуманизма в виде образа Даны. И я благодарю тебя, Кризалис, что ты вживую напомнила мне об этом пространстве.

На мордочке Кризалис мелькнула тень крайней растерянности. Кажется, она так и не поняла, куда склонялось его противоречивое чувство, вызванное ее превращением: в сторону гнева или благодарности. Но Алекс не собирался разъяснять Королеве, что своими деяниями он перешагнул через границы этики и обрел вне ее ту высшую цель, опираясь на которую и упразднил долг по отношению к собственной этике. Какая заблудшая овца рискнула бы оплакивать чудовище? Над Зевсом нельзя было плакать. К нему относились либо с животным страхом, либо с благоговейным трепетом. Относились так все, кроме Даны. Мерсер как личность Зевса нуждался в этом крохотном кусочке скорби, связанным с его сестрой, чтобы сожалеть о том, что не мог стать понятным для других, и не испытывать желания безраздельно властвовать над низшими. Скорбь подкрепляла его, он был чужд этого суетного желания. Тот, кто отказывается от общей сути, чтобы обрести нечто еще высшее, не мог позволить себе единичное. Но совсем без него тоже жить он не мог.

— Как говорила ты, нет смысла обсуждать то, что сгинуло в потоке времени, — отмахнулся Алекс. — Я рад, что мы быстро прошли этап рассказывания друг другу слезливых историй и можем спокойно приступать к работе. Я поначалу думал временно оставить свой образ как есть, появляясь в публичных местах, если уж предполагается игра "по правилам" в одностороннем порядке. Но теперь мне отчего-то кажется, что лучше будет сменить обличье.

Кризалис дернула головой, словно отвлекаясь от своих мыслей, и окинула его фигуру придирчивым взглядом.

— На мой взгляд, это тебе не помешает — конечно, если не хочешь на полном серьезе стать центром внимания.

— Неужели я выгляжу настолько нелепо? — нарочито удивленно спросил Мерсер.

— Настолько нелепо, что подвергаешься серьезной опасности стать новым законодателем мод. Но мне почему-то не кажется, что тебе этого хочется.

— И ты совершенно права.

Смена облика. Смена поведенческого шаблона. Пять тысяч лет назад Мерсер каждый день снова и снова собирал по кускам свой разум и свое тело, чтобы спустя несколько секунд, минут, часов вернуться к отправной точке. Чего же ради он делал это? Ради живущих пони и вместе с тем ради самого себя. Он делал это ради цивилизации, ибо высшее требовало от него жертвования своей личностью, и ради самого себя, чтобы иметь необходимость такую жертву принести. И совершенно правильно это единство мотивов, касающихся его предназначения, можно было обозначить "испытанием", которое не выпадало на долю ни одного из живущих пони. Обыкновенно испытание заключается для личности в чем-нибудь таком, что искушает уклониться от исполнения своего долга, тут же испытание исходило от самой этики, которая склоняла доктора к примирению. До момента, когда случился Апокалипсис, ему удавалось держать планку. Испытания делали доктора сильнее.

Но насколько сильнее — можно было узнать, лишь подвергая себя все большим испытаниям.

Его тело сотрясла дрожь, куртка на спине побежала багровыми волнами, странно коробясь и теряя форму, а потом лопатки Алекса разлетелись вдребезги, взорвались, выплеснулись наружу в виде двух конструкций из плоти и костей. Тело стало более хрупким, женственным, одежда пропала. Выращенные суррогаты крыльев затрепетали, усилились мышечной тканью, покрылись кожей и нежными перьями. Лишь глаза Рэйнбоушайн, стоявшей теперь в ручье на месте доктора, остались прежними — угрюмыми и тусклыми, хоть и поменяли свой цвет.

Сейчас выяснится, может ли этот мир закалять его, как это делал предыдущий. Выяснится благодаря плавной, элегантной игре массы, гравитации и подъемной силы пополам с магией. При неудовлетворительном исходе доктор Мерсер станет не более чем еще одним примером действия законов баллистики. Рэйнбоушайн присела, делая опор на задние ноги, небрежно повела крыльями и мощно оттолкнулась.

На глазах у Кризалис пегаска взмыла в воздух, словно ракета, подняв в ручье небольшое цунами и тучу брызг. Ее подбросило, перевернуло в полете, несколько раз она залихватски изменила вектор движения. В порядке эксперимента мозг Алекса расставил крылья в стороны, что на траектории не отразилось вообще никак. "Маши крыльями, летчик хренов!" крикнул он себе мысленно. Ветер свистел в ушах, перья на крыльях встопорщились, но разве могли они удержать в воздухе почти пятицентнеровое тело? Спустя еще пару секунд Мерсер в своей новой шкуре описал дугу исключительно за счет мускульного рывка, над самой землей перелетел через пригорок, уже в правильном положении умудрился не вписаться в дерево и на огромной скорости угодил железнодорожный вагон, который внезапно оказался на пути живого снаряда. От покатой крыши до самого основания открылась пробоина, расчленила вагон надвое, деревянные стенки разъехались, полетели изломанными досками. Визжа покореженным металлом, вагон завалился набок, вздыбив колеса, и едва не утянул за собой весь состав — остальные вагоны только угрожающе накренились. Мнимая Рэйнбоушайн выплюнула землю, набившуюся ей в рот при падении, и, обозревая устроенный ею кавардак, мрачно возвестила:

— Результаты эксперимента можно трактовать следующим образом... развитый по-прежнему не умеет летать, зато падать стал еще эффектнее.

А магия — это чушь собачья, которую ему так и не удалось почувствовать, добавил Мерсер про себя. Он сменил облик на стандартный и, тяжело дыша, осмотрелся вокруг блуждающим взором.Визор, выхватывля из темнотеновые детали ландшафта.От состава до доктора протянулась широкая полоса земли, разбросанной им в стороны при падении, неподалеку пролегало еще несколько путейк. Скорее всего, это была тупиковая ветка или перегон. На дереве, растущем рядом с механическим семафором, сердито каркала ворона, чей сон был столь грубым образом потревожен, а у самих путей стоял домик железнодорожного служащего. Обустройство было типично для строений подобного рода: достаточно места в одной комнате, чтобы заночевать, большие окна, под которыми был разбит цветник. Мерсер прищурился. Никто на его появление не отреагировал и ругаться на крыльцо, кто это там под утро разносит в щепки государственную собственность, не вышел. Алекс посмотрел на обыкновенную лесную ворону, что следила за странным пони.

— Твой собрат спас мне жизнь ценой собственной после ядерного взрыва. Лети отсюда, если не хочешь разделить его судьбу.

Та лишь сварливо каркнула в ответ. Алекс покачал головой и пошел вдоль путей, рассматривая ходовую часть состава. Казалось невероятным, но даже обычные птицы и животные в Эквестрии демонстрировали зачатки интеллекта. Эта же ворона либо слишком хотела спать, либо не поняла смысла угрозы... Паровоз стоял, уткнувшись между рельсов; передние колеса зарылись в землю по самые цилиндры. Тендер паровоза был смят в гармошку, на нем лежал, придавив его всей своей тяжестью, задний вагон. Вот тебе и вся магия. Не сдержавшись, Мерсер от досады пнул локомотив. Тот вздрогнул, а потом с металлическим стоном опрокинулся в обратную сторону, напрочь придавив не ожидавшего такого поворота событий Зевса. Неприятно хрупнуло. Секунду-другую ничего не происходило, после чего из-под котловой части паровоза донеслась приглушенная речь:

— Мне дико хочется вылить на кого-нибудь бутыль серной кислоты. Осталось найти бутылку и подходящего кандидата. На самого себя глупо, хоть и заслуженно..

Кандидатом оказалась Королева чейнджлингов, которая приземлилась неподалеку. Она проявляла никаких видимых признаков удивления, когда Мерсер, поднатужившись, приподнял локомотив и выполз из-под него, волоча раздавленную нижнюю половину тела. Кризалис кивнула в сторону чейнджлинга, державшего в зубах тканевое седло:

— Твоя сумка.

— Да, спасибо, — буркнул Алекс, утирая струйку крови, стекающую из его рта. — Сумка Кабаллерона, если быть точнее, и пусть они возьмут ее с собой. Развитому довольно часто приходится скакать как заведенному, мне некогда будет следить за сохранностью своего инвентаря.

— Как пожелаешь.

Ворона, раскрыв клюв, с малость обалдевшим видом смотрела, как Алекс, который по всем признакам уже должен был отправиться к своим прапони, встает на ноги. Из его копыта потянулся красноватый дымок.

— Я передумал, — объявил он, поворачиваясь в сторону дерева. — Не улетай, ты станешь моими крыльям, раз уж пегасьи не работают как надо.

— Кар?

Странный урчащий звук спугнул птицу. Ворона оттолкнулась лапами от ветки, собираясь улететь прочь, но тут в нее врезался метко пущенный сгусток алых переплетений. Отчаянно каркая, ворона судорожно заработала крыльями в попытке вырваться, в то время как неумолимые щупальца облепили и ее крылья. Птичья тушка рухнула на землю, полетели в разные стороны окропленные кровью перья, и вскоре в сгустке пульсирующей красной плоти, подернутой струпьями, уже вовсе нельзя было обнаружить что-то птичье. Кризалис глубоко выдохнула, пораженная доселе невиданным зрелищем.

— Что ты делаешь?

— Жертвую частицей своих сил, чтобы напитать ею другой организм... — Мерсер подошел к слабо шевелящемуся сгустку и бережно поднял его когтями. Существо, казалось бы, мертвое, неуклюже переваливалось в кистях Мерсера, пока прожилки биомассы окончательно не растворились на его плоти. Блеснули глаза, налитые кровью. Ворона раскрыла клюв, глядя на своего врага, но вместо гортанного карканья из ее глотки донесся звук, напоминавший нечто среднее между пронзительным визгом и криками стервятника, что водились в окрестностях Апплузы. Мерсер подбросил птицу в воздух, та захлопала крыльями и устремилась вверх, потом резко сменила курс на север.

— Что это было? — пробормотала Кризалис, когда птица исчезла из виду.

— Ты задаешь много вопросов, а это не харизматично. Конкретно это — неразвитая форма Летуна, создан на основе черной лесной вороны. Мы таких в биологических резервуарах Техаса в промышленных масштабах выращивали...

Он не стал уточнять, что эти особи ценились АНМ как падальщики-санитары, позволявшие быстро убирать тела, что оставались от особо сопротивляющихся пони в захваченных городах, и разведчики, а также нередко заменяли собой средства ПВО, огромными стаями бросаясь в самоубийственные атаки на авиацию противника. Кризалис скептически приподняла бровь:

— Только не говори мне, что жить не можешь без питомца, как некоторые малекие пони.

Мерсер усмехнулся в ответ.

— Всегда считал, что завести домашнего любимчика — верный способ продемонстрировать свою склонность к превосходству над низшими созданиями. Нет. Просто отправляю весточку своей армии свирепых снеговиков, спящих подо льдами на севере.

Бровь Кризалис поднялась еще выше и пропала где-то под ее гривой.

— Если серьезно, хочу посмотреть, что стряслось с Италией. Юг поменян местами с севером, что-то вытягивает холодный фронт за Альпы. Я внушил ему поиск гор, места гнездования голубей... И холод. Это не телепатия, только набор феромонов и совсем легкая церебральная перезапись. Если Летун вернется, я проанализирую изменения в его биохимическом составе и рассчитаю, какое расстояние он пролетел и в каких условиях оказался. Если же нет... Значит, Средиземное море полностью скрыто льдом. Он будет лететь, пока не погибнет.

— Средиземное море, Италия? Это какой-то крупный остров? — нахмурилась Кризалис. — Неужели мир До так сильно отличался от нашего?

— Настолько, насколько ты представить себе не можешь, — Мерсер опустился на все четыре ноги. — И наш пернатый друг, возможно, сумеет помочь мне разгадать, каким образом мир стал таким.

Доктор легко оттолкнулся и запрыгнул на один из уцелевших вагонов. Только сейчас он отключил визор и понял, что освещенность в ночи стала слабее. Доктор завертел головой, разыскивая на небе луну, но ее там не оказалось. Уже зашла? Так быстро?

— Неплохой трюк, — вынесла вердикт Кризалис. — Земные пони используют голубиную почту в некоторых провинциях, но это уже намного интересней...

— Чтоб мне упасть со второго этажа и разбиться насмерть... — не обращая на нее внимания, выдохнул Алекс, пристально глядя на появляющийся из-за горизонта край дневного светила.

Доктор без преувеличения был ошеломлен этим моментом, хотя не раз переживал его в памяти Кабаллерона и Рэйнбоушайн. Каемка солнечного круга была поразительно яркой, и в тот момент, когда она зажглась на горизонте, проснулись первые птицы. Послышался шорох в кустах, первое несмелое чириканье. А солнце все больше выглядывало из-за горизонта, и вот уже половина его диска стала видна над землей. Зашевелились в траве насекомые, слетела с дерева на другом конце поля птица, напоминавшая иволгу, колыхнув ветку. Где-то далеко залаяла собака. Солнечный диск разгорался все ярче, поднимался все выше, рассылая во все стороны свои теплые лучи. Вот уже показался полный круг, и обычному пони до слез было бы больно на него смотреть. Но Мерсер смотрел, неспособный оторвать глаз. А еще через несколько мгновений солнце будто оторвалось от земли и поплыло в голубом небе, наполнив все живое силой и энергией.

По воле всего одной пони наступил новый день.

В этот момент Мерсер отчетливо осознал безграничную власть, которой должна была обладать Селестия. Астрономический термоядерный реактор мощностью 23го порядка киловатт был подчинен этой силе. Такой потенциал власти не укладывался у него в голове. Ощущение напоминало то, которое он испытывал, когда стоял на верхотуре Эмпайр-Стейт и первый раз собирался спрыгнуть вниз на группу солдат, не уверенный, сможет ли пережить это. Одно резкое движение — и если его замысел не сработает, то слишком многое могло случиться. Необратимо и непоправимо. Он еще раз мысленно повторил себе это. Источник всех колебаний Мерсера был ясен — он не мог знать, из какого таинственного резервуара жизни взялась магия.

Или это была просто какая-то грандиозная мистификация, которую предстояло распутать.

— Знаешь, какое сейчас время? — спросил он у Кризалис.

— Время приключений? — кисло предположила она.

Мерсер стукнул копытом по лбу и удрученно вздохнул:

— Очень смешно, да? Нет... серьезно, сколько сейчас времени?

— В зноябре Селестия поднимает солнце примерно в шесть часов утра.

— Норма для конца лета этих широт...

Алекс посмотрел на север. То есть на бывшем юге, далеко-далеко в тумане виднелись горы, названные Кристальными. Горные хребты загорались на солнце искристыми перьями снега, полностью оправдывая свое название. Несмотря на то, что Эквестрия показалась бы безумным и хаотичным местом для любого ученого, швейцарская часть Альп была все так же прекрасна, пять тысяч лет оставили их неизменными. Казалось, само время замерзло в величественных Альпах. Чего нельзя было сказать об области Понивилля — в противовес воспоминаниям Мерсера здесь выросла небольшая горная гряда, в одном из склонов которой был высечен Кантерлот.

Мерсер многократно видел столицу, но, как и в случае с рассветом, личные впечатления доктора было не сравнить со вкусом воспоминаний. Это был странный, но всегдашний эффект ассимиляции памяти — как бы точен не был копируемый образец, доктор никогда не мог отделаться от мысли, что это все же не реальность. Сейчас Мерсер стоял на крыше вагона и смотрел на Кантерлот, где в сотнях метров над землей сходились изящные каменные арки, и не чувствовал ни головокружения, ни страха, что в этой многовековой древности конструкции сокрыта носительница кьютимарки в виде солнца. Он всего лишь испытывал второй раз за последние пять минут унизительное чувство собственной незначительности. Город напоминал белоснежного лебедя, сложившего свои колоссальные крылья. Огромные цветные витражи, на которых играл пестрый солнечный свет, усиливали ощущение воздушности и возвышенности. Сестры, они же Богини, учли при строительстве и природные особенности — город-замок изобиловал водоемами и водопадами, кроме того, на эстетику явно повлияла атмосфера берега моря, в том числе лодки и паруса. Кризалис проговорила в спину доктора:

— У нас все еще много времени?

Он оглянулся, но остался стоять на крыше вагона. Город все еще завораживал, притягивая к себе.

— Да, ты права. Пора отправиться в небольшое путешествие.

Мерсер спрыгнул вниз. Он сначала не планировал вот так сразу отправляться на Мэйнхэттен, хотя этот населенный пункт в силу своей похожести и должен был находиться первым в списке. Сначала стоило поразмышлять над совокупностью последствий — однако новость, опубликованная в газете, которую так и не успел прочесть Кабаллерон, отбросила сомнения доктора.

— До открытия музея около четырех часов, и когда я туда доберусь, будет еще много времени, если я правильно прикинул расстояние.

— Так и побежишь пешком?

— Я уже сразу после заражения развивал скорость гепарда. Сто километров в час по городу спокойно выдавал. Когда отъелся и эволюционировал до высшего — почти до трехсот мог. Дальше уже смысла нет, слишком большое трение и теплоотдача, да и предел реакции мышечных тканей. Наш вид — самое быстрое сухопутное существо на планете Земля, — Мерсер пригнулся, готовый взять низкий старт. — А теперь извини — пойду заминирую одну статую с факелом. Встретимся у музея в десять, и не забудь свою книгу.

Не успела Кризалис сообразить, к чему клонит Мерсер, как он одним прыжком сорвался с места и побежал вдоль путей.

Религии умирают медленно и новыми сменяются постепенно. Раньше пони тоже стремились к познанию окружающего мира, однако, когда они сталкивались с необъяснимыми явлениями, то пытались объяснить природу мироздания через воображение. Мерсер, конечно, понимал, что олицетворение небесных светил с Селестией и Луной было сродни такой попытке культуре подставить своему взгляду отражающее зеркало. Разница была в том, что здесь олицетворения природных сил являлись сознательными существами, с которыми можно было взаимодействовать социально. Что придавало живым божествам особое значение, так это железная логичность, пропитавшая всю цивилизацию: одна религия, победившая все остальные, и сохранившаяся на протяжении нескончаемой череды столетий. Без сомнения, она сформировала поведение и мышление пони в сложных, непохожих на прежние формах, попутно заковав в оковы штампов. Мерсер не воображал, что он единственный в мире, кто знал, что есть добро, а что зло. Но точно знал: навязанное добро — это зло. И Кантерлот, несмотря на всю его архитектурную изысканность, он воспринимал в первую очередь как храм природных сил.

Раньше пони имели тенденцию к задабриванию божеств, мнимому взаимодействию с ними. Здесь они обрели форму. Бросая вызов богу ветров, рискнете ли вы вступить в схватку с его материальным воплощением — торнадо? Если вы простой смертный, это будет как минимум глупо. Но если вы уже однажды умерли, в вашей груди будто рокочет турбина, чрезвычайно равномерно разгоняя кровь по телу, а кости прочнее, чем авиационная сталь, у вас есть возможность дать силам природы отпор. Выживает не самый сильный и не самый умный, а тот, кто лучше всех приспосабливается к изменениям, это сказал еще Дарвин.

А в искусстве приспосабливаться доктор Мерсер был истинным профессионалом. На бреющем полете его догнала Кризалис. Ее полупрозрачные крылья превратились в размытый стрекочущий веер.

— Постарайся быть благоразумным! — выкрикнула она. — Зачем тебе впридачу еще и это?!

Он ответил спокойно, насколько это позволяло тяжелое дыхание во время бега.

— В чем же я проявляю неблагоразумие? Всего лишь собираюсь снести этот чертов символ демократии. Второй раз подряд, — Мерсер перемахнул через заброшенный железнодорожный переезд со шлагбаумом. — Мне больше не нужно время, Кризалис. Дашь развитому минуту — он хорош. Дашь ему час — он, не побоюсь этого слова, станет велик. Я ждал пять тысяч лет, Криз, я дожил до того момента, когда может быть претворен в жизнь любой абсурд...

Доктор расхохотался, так что Королева шарахнулась от него прочь, набрала высоту, пораженно глядя на него. Но Алексу было все равно. Он скакал прочь от железной дороги по зеленому лугу, прочь от места, где располагался его склеп. Ему, снова живущему, место упокоения было без надобности.

— ...и я обречен на успех!