Апокалипсис: рождение Императора
Глава 5 Путь Пустоты
— Кто будет первым?
Я с ужасом думал о том, что мне нужно сделать. Мне предстояло уничтожить пятерых лучших из человеческой цивилизации. За это мне сладко не придется: совет наверняка изгонит меня, или заточит в унылое местечко на пару тысяч лет. Или вообще переведут управлять безжизненной каменной планетой. Но не это главное. Мне предстояло уничтожить чужой разум. Мне предстояло уничтожить то, ради чего старались многие великие демиурги. Похоронить их труды. И похоронить истинную жизнь.
Знаете, когда умирает биологическая единица, то дух всегда продолжает жить. Даже поглощение паразитом – это не смерть. Даже тогда у вас будет выход. Но после принудительной связи с Пустотой дороги назад уже не будет. Я удивился такому быстрому и легкому решению людей. Они наверняка даже не осознавали, на что согласились. После того, как пятеро носителей элементов ушли, я долго разъяснял людям последствия такого шага, но разубедить их было невозможно.
Уничтожение разума...
Все живущие сознательно или подсознательно понимают, что их биологическое тело – лишь временная форма, что их жизнь не прекратиться с приходом тела в негодность. Они могут подкреплять свои ощущения всякими религиозными традициями. Могут даже отрицать, ссылаясь на отсутствие доказательств, но они всегда чувствуют то, что не прекратят существовать. Их страх умереть – лишь результат работы инстинкта и страх неизвестного. Их жаль и тоска – следствие привязанности к привычному порядку вещей. Даже я, имея привязанности, тоскую по ушедшим, хоть и знаю, что они всегда будут, и мы еще встретимся.
Я еще дважды говорил с Твайлайт, но было бесполезно. Упрямая дура! В последний раз я ей так и сказал. Убивать они будут, видишь ли. Не это ее мотивировало отказать. Я знал, почему именно она не хочет помочь. И не жестокость людей ее смутила. «Убивать будут...»
Но ведь никакой разум не перестанет от этого существовать! А вот они...
Комок стоял в моем горле и всего меня трясло. Мне предстояло погубить настоящую жизнь. Мне предстояло стать убийцей, настоящим убийцей. Убить тех, кто более других достоин жить. Их мечты прекрасны, их побуждения вдохновляют самих богов, их творческий порыв не знает границ! Я чувствовал произведения, созданные этими духами ранее, их жажду нового и прекрасного. Я понимал, что они способны создать еще множество творений, увидеть и познать неведомую и полную интересных вещей Вселенную. Мне предстояло оборвать их полет.
Мне... Мне, а не им, предстояло убивать!
Мне предстояло стать тем, кто собьет молодого пегаса, который сегодня лишь стал на крыло и только попробовал вкус полета. Безумный штопор его последним будет виражом. Мне предстояло убить поэта, что понял суть стиха и замысел масштабный только начал воплощать. Убить музыканта, который лишь вчера сумел в экстазе с музыкою слиться, и стать единым целым с ней, симфонию великую в уме составив. Убить отцов, чьи дети не родятся. Убить мечты. Убить...
— Я первым буду. – майор встал из-за стола и подошел ко мне. – Мож, это... Палку, может, в зубы? Ну, чтоб не поломать? Ведь будет больно?
Я вздрогнул. Люди смотрели на меня, но страха в их глазах я не видел. Поняши были не очень разговорчивыми. Кроме Пинки. Похоже, они неплохо поладили с майором. Пинки все время порывалась помогать ему с ухой, не знаю, то ли хотела побыстрее попробовать, то ли и вправду хотела хоть чем-то помочь. Под конец Константин, кажется, перестал шарахаться от норовившей выскочить где ни попадя Пинки Пай, и даже начал вполне успешно ей руководить. В качестве поощрения почесал за левым ушком.
— Нет, физической боли не будет. Лучше перед процессом развести костер. И подготовтесь. Может, попробуем еще раз обратиться к носителям Элементов? Я проведу вас к ним, поговорим с каждой в отдельности? – я говорил эти слова твердо, но скорее для себя, чем для них. У меня все еще теплилась надежда, что мне не придется убивать. Убивать по-настоящему.
— Корвин, не будем терять времени. Мы понимаем, что это – огромная ответственность для вас, но мы не можем поставить весь наш мир под удар из-за своего малодушия. Я полагаю, разговоры будет малопродуктивными. – Степан Петрович говорил медленно и уверенно. – Если Элементы гармонии не стали слушать даже вас, то наши слова их точно не убедят.
— До сих пор не могу поверить, что они отказались помочь. – я смотрел вдаль. За прекрасной зеленой лужайкой начиналась березовая дубрава с редкими молодыми соснами. Солнце так красиво играло лучами меж их еще не очень густых крон. Ренбоу Деш вышла из-за стола совсем не такой, какой села. Дерзкая пегаска с вызовом заглядывала в глаза людей поначалу, но боялась поднять их, когда пришла пора прощаться. Рарити, похоже, забыла свои манеры и постоянно чесала нос. Или делала вид, что чесала.
— Мы не виним ни вас, ни их. – Денис подошел и положил руку на мою спину. – Рома рассказал нам о вашем мире, жестокость для вас в новинку, тем более, что носители Элементов – девушки. То есть, кобылки. Или как там у вас это называется. Мы благодарны вам, что вы оказываете помощь нам и нашему миру.
— Да. Сконцентрируемся на этой задаче. Давайте будем делать то, что даст результат. Лучше делать хуже, но с результатом, чем лучше, но без него. – черная трубка снова выпустила облачко дыма, выгодно подчеркнув слова своего владельца.
— Хорошо. За раз я смогу присоединить к Пустоте двоих, после этого мне нужен будет отдых пару часов. До вечера завершим соединение, и завтра начнем практическое изучение магии. – люди стояли расслабленно, но я чувствовал их решимость. Дорн и Варон безучастно убирали посуду. Похоже, они также были шокированы отказом помочь, но не вмешивались в разговор. Эппл Джек все время пыталась заговорить за столом, но замолкала, ловя на себе взгляды людей. Флаттершай, как ни странно, была наиболее смелой в конце, и довольно решительно поглядывала на подруг. Интересно, что она им скажет. Впрочем, не важно.
— Я буду вторым, — Роман поднял руку.
— Слышь – ко, молодежь, не беги вперед паровоза. Не говорили, что-ль, что старших надо пропускать? Денис, давай на пару вперед пойдем. – майор опустил руку Ромы и потрепал его волосы.
— Есть, трщ комбат! – Денис охотно согласился оставить молодых на потом. – А ты не зыркай, все там будем. – сказал он Роме улыбаясь. Степан Петрович перехватил взгляд Дениса и улыбнулся одними глазами. Этот похвальный взгляд мигом вселил уверенность в Дениса.
— Приготовьте костер. – сказал я.
— Салаги, что непонятно? – майор насупился, и Роман с Серегой поплелись собирать хворост.
— Не могу ее нигде найти. В библиотеке нет, в ратуше тоже. Сверху не видно. – Деши переводила дух у колодца во дворе Флаттершай. – Наверное, где-то на ярмарке. Где ей еще быть?
На дворе были только Рарити и сама Флатти. Эппл Джек ушла на ферму чтобы нести товар на ярмарку, Пинки куда-то ускакала. Твайлайт ушла с концами.
— Мы должны поговорить с ней! – Флаттершай не унималась. – Поищи еще.
— Пойдем и мы на ярмарку, она там наверняка будет, тем более, что она организовывает литературную часть программы. – Рарити поправила прическу и посмотрела на Флаттершай.
— Да, идем туда. Роджер, ты остаешься за главного. Морковку можешь таскать из огорода. – белый кролик кивнул и закрыл дверь дома. – Ну Деши, ну поищи еще.
— Ладно, ладно. Уже лечу. Уф... – хлопки голубых крыльев заглушили вздох Рейнбоу Деш.
Двое человек сидели предо мной. Остальные расположились поодаль и наблюдали. Я призвал Пустоту. Я ворвался в реальность, где все было только здесь и сейчас. У Пустоты нет ни прошлого, ни будущего. Только здесь и сейчас. Только настоящее, которое существует.
Мой разум еще несколько минут делал попытки определить верх и низ, и стать на этот «низ» ногами. Но у меня не было ног, я был лишь точкой, ничем и всем. Разум привык осознавать тело и позиционировать себя относительно его, и часто новички делают ошибки из-за этой привычки разума. Необычная легкость наполняла меня, я был словно воздушным. На самом деле я просто перестал ощущать тело, и все сигналы, которые оповещали меня о гравитации, давлении воздуха, состоянии организма просто перестали поступать. Я дал время разуму привыкнуть к Пустоте, и уверенными, уже до автоматизма заученными упражнениями отучил себя мыслить и чувствовать категориями с позиции материального тела.
Уже не сновали мысли из слов. В пустоте все мысли – только образы. Один-единственный образ может содержать информацию, для описания которой потребуются многие тома печатного текста. И эти образы неслись плавно и ненавязчиво. Сначала я позволил им плыть так, как им хотелось. Они меняли друг друга как в калейдоскопе: какой-то образ дикой планеты, красивая лужайка с неведомыми зверушками, жующими красную листву на синих деревьях, огромный кристалл сапфира и его причудливая кристаллическая решетка, план-проект давно забытого механизма, весь процесс его сборки, эксплуатации и утилизации, еще одна унылая, покрытая шрамами литосферных разрывов планета. Я почему-то зацепился за этот образ так, как, бывает, цепляешься одеждой за дверную ручку, внезапно дергаясь и прерывая движение, и Пустота услужливо выудила огромное количество связанных с ним и подобных образов.
Эта планета мне знакома. Да, эта моя родина, планета Амбер. Тут уже нет величественных городов с дерзкими высокими башнями, так любимыми аликорнами. Нет тут даже атмосферы. Вся поверхность стала черной и плоской, лишь несколько хребтов и разломов концентрическими кругами опоясывают некогда живой и цветной мир. Они появились тогда, когда литосферные плиты раскрошились и ушли под магму, и планета в считанные часы превратилась в раскаленный шар, как во времена своей юности. Несколько судорожных рывков в агонии умирающего ядра планеты привели к образованию этих хребтов и разломов. Лишь одна небольшая площадка отличается от равномерной глади застывшей магмы – те самые поющие горы, так любимые мною.
Именно в этих горах, которые мы называли Хрустальными, я впервые раскрыл свои крылья навстречу ветру. Мой брат Эрик учил меня летать. Тогда он еще не был таким угрюмым, как сейчас. Тогда он был веселым, и часто любил подшутить надо мной в полете. Но я быстро обучался, и мы соревновались с ним на равных меж кристальных заснеженных хребтов и зеленых бескрайних равнин между ними. Огромная сопка посреди гор была нашим любимым обзорным пунктом, и мы там часто отдыхали, разгорячив свои крылья. На этой сопке я открыл свои чувства Даре. А пред тем заставил Хрустальный перевал исполнить ей мою сонату верности. Она ничего не ответила тогда, лишь улыбнулась еле заметно. Рассвет удивил нас необычной двойной радугой, и мы просто смотрели на это чудо, прижавшись друг к другу на морозном воздухе кристальной чистоты, смахивая мелкие снежинки с ушей, потряхивая ими.
В этих горах совет решал что делать после катастрофы. Это место было защищено планетарными щитами, и потому уцелело. Виндиго заключили сделку с какими-то паразитами высокого уровня, лордами темного техно-мира. Они не могли взять нас хитростью, поэтому прибегли к грубой силе. Эти паразиты с чужого кластера, просто привели к нам несколько боевых кораблей и ударили планету сдвоенной циклонной торпедой. Первый заряд пробил оболочку планеты, второй дошел до ядра и разорвал его в щепки. Цепная реакция практически мгновенно превратила планету в раскаленный шар. Нас приютила новая планета, и мы получили еще один шанс. Совет запретил расследование инцидента, во всем обвинив нас, аликорнов. Думаю, совет был прав.
Мы бежали от войны, но она настигла наших потомков. Каждый раз, убегая от своего страха, ты встретишься с ним, но он будет более сильным. Каждый раз, отклоняя вызов судьбы, прячешься, уходишь десятой дорогой только для того лишь, чтобы в конце этой дороги снова прийти к этому вызову, который будет еще опаснее предыдущего. Решение всегда придется принимать, и чем дольше нерешительность, тем хуже. Всегда Пустота поставит тебе выбор: сражайся, и можешь умереть, или беги – и живи. Какое-то время. Но оно не бесконечно, а выбор, страх и сражение – неизбежны. Страх придется побеждать.
Имеешь два пути победы над страхом.
Имя первого из путей – Безумие. Откажись от осознания. Откажись от понимания. Придумай свой мир и подмени им реальность. Или откажись от воображения и ограничь свое ощущение до ощущения примитивной дискретной логической машины. Такие находились и находятся. Безумие может наделить силой победить страх, но цена этой силы – отчужденность. Безумие толкает объявить войну всему, что не есть Я, и с каждым новым поверженным врагом это Я все меньше. Оно мельчает и усыхает, пока не осознает себя ничтожеством. И тогда для того, кто поддался безумию, останется только ненависть и отчаяние.
Имя второго пути – Отвага. Трусы утверждают, что она то же, что и безумие. Но принцип отваги диаметрально противоположен безумию. Цель безумия – одиночество. Цель отваги – единение. Осознавший единство побеждает страх. Тот, кто един с товарищами, тот заполняет себя любовью и надеждой, и чем больше единых, тем более величественной стает личность. Трусы утверждают, что в отваге нет ничего необычного. И они правы. Именно поэтому отвага есть у каждого.
Я упорядочил течение образов. Я сконцентрировался на двух духах предо мной и прикоснулся к ним. Они напряжены. Я вызвал диаграмму единения. Их отвага станет ключом к Пустоте. Отвагой они победили страх, и Пустота покорна станет им. Я проверил каждую линию и узел диаграммы и начал вдыхать в нее свою силу. Диаграмма осветилась розовым сиянием. В Пустоте пошла вибрация. Узловые точки по краям диаграммы позиционировались на координатах духов людей и окрасились в разные цвета. Дух Константина Василевского вибрировал коричнево-оранжевым цветом, дух Дениса Курбатова – ярко-зеленым. Роман имел синий цвет духа, Сергей – ярко-красный цвет. Степан Петрович свой дух окрасил в мерно-белый цвет, который иногда переливался всеми цветами спектра.
Духи двух людей уже прочно заняли места в узлах диаграммы, и я все более разгонял ее мощь. Эта мощь вытягивала цвет души людей, окрашивая свою структуру в их цвета. И вот пришла пора, когда духи вошли в резонанс и отринули страх. Я видел все пространство сразу, без деления на секторы, и диаграмма единения, вибрируя и искажаясь в гранях, начала расти и заполнять собою все ощущаемое пространство. Вот все пространство вокруг стало цветным, оранжевый и зеленый смешались в нем в причудливой спирали, и наступил момент. Я отринул от себя сущность диаграммы и ударил Пустоту в точку, в которой образовалась брешь. Брешь в Иномирье, которое поглощает свет души. Нельзя концентрировать свое внимание на этой бреши, иначе весь твой разум без остатка уйдет в Иномирье, и ты исчезнешь. Так, как эти обреченные.
Я направил диаграмму в брешь, и та с дикой силой сжалась, увлекая за собой души несчастных. Пространство схлопнулось и замкнулось на само себя, свернувшись на 360 градусов в дикую, неестественную сингулярность. Кусок пространства просто перестал существовать в этой Вселенной.
Прошло несколько мучительно долгих мгновений – может, миллиарды лет, а может доли секунды, и пространство отрыгнуло два одиноких цветных огонька, и этот плевок разошелся по всей Пустоте резкими колючими волнами, оповещая Вселенную о жертве обреченных. Тела требовали свои души, и Иномирье неохотно оставило добычу на время, подчиняясь неписанным и неведомым мне Законам, установленным создателями Вселенной. Пустота подождет. Пустота умеет ждать. Для Пустоты время не имеет значения.
______________________________________
Майор сидел на траве, скрестив ноги по-турецки. У него это получалось не очень хорошо, ведь ноги у него были огромными. Денис же этот трюк проделал очень ловко. Константин закрыл глаза и попытался не думать ни о чем. Ага, конечно, вот просто возьми и не думай ни о чем. Как назло, в голову начали ломиться самые разные и не связанные друг с другом мысли, толкаясь и гудя, как пассажиры метро в час-пик. Зачем-то еще и догола раздеться нужно было. Хорошо, хоть этих двух жеребцов отправили отсюдова. Майор с раздражением ловил их взгляды на себе, когда они вчера купались в озере. В принципе, ему было чем похвалиться в бане перед мужиками. И перед бабами тоже, хе-хе. Но ведь они, вроде, кони, и сравнение достоинств с конским было явно неутешительным. Хотя, они ведь не настоящие кони, а маленькие, да еще и какие-то короткие, так что, может, еще и потягаемся? А черт их знает с их стандартами, но в грязь лицом ударить не хотелось.
«Тьфу ты, блин!» — мысленно выругал себя Константин. Тут с ним невесть что сделать собираются, а он затеял игру «У кого длиннее». Да сколько в спортзал не ходи, у негра, блин, длиннее!
И мысли эти. Это как про слона: вот скажут тебе не думать про слона, и, как назло, только про одного слона и думать будешь. «Закрыть глаза и ни о чем не думать. Не думать. Не думать, блин.»
Так, что-то холодно тут становится. Хорошо хоть костер развели, нужно было ближе к нему сесть. Так, где этот костер? Константин попробовал открыть глаза, но вокруг было все так же темно. Он испугался и попытался протереть глаза, но рука не поднялась. И другая тоже.
Страшно. Он не ощущал рук. Он вообще ничего не ощущал, как будто спал. Как страшный сон, когда пытаешься что-то сделать, но ничего не слушается. Когда хочешь убежать, но ноги словно вязнут в густом киселе. Хочется закричать, но кричать было нечем. Вообще ничего, только одни мысли и темнота вокруг. Но что-то ведь было, он ведь чувствовал себя, ощущал, что он есть и существует.
Страх сковал все, что осталось от человека. Мороз, дикий мороз схватил и не отпускал. Но ведь не было ничего – ни рук, ни ног, ни туловища, что же могло мерзнуть? Отчего же так холодно?!
Вся его сущность покрылась этим морозом. Он не понимал. Ничего не понимал, только чувствовал, что куда-то перемещается.
«Ну, нет ничего, ну и что с того? Я мыслю и понимаю, значит, я все-таки есть, даже без всего остального? Или нет? И что за дела тут с этим бл..дским морозом, батареи, что-ли, поставить нельзя?». Постепенно он пытался управлять свои положением в темноте. Но куда направиться? Вперед? Назад? «И где вообще тут перед или зад? Или верх?». Страх покидал его, уступая место любопытству.
«А как там Денис? Ему тоже так холодно, или, может, у него там наоборот жара? Хотя, нет, костер ведь разожгли, значит, тут везде такой морозище, прям как на Крещение. Помню, как первый свой раз купался в проруби на Крещение. Эх, и страху было, а все чего же? Здорово только. В первые мгновения только шок небольшой, а потом так хорошо, а потом завернутся в одеяло, да чайку в предбаннике. Батя, травник знатный в деревне, чай отменный у него. Да в баньке веничком, а потом еще раз в прорубь!». Константин ощутил какие-то вибрации, но чем он ощутил, не мог понять как ни старался.
«Не, в баню обязательно нужно после этого. Интересно, у них тута есть бани? Или они вылизываются как кошки? Хотя нет, полотенца у них есть, значит, не вылизываются. Или таки да?». Вибрации усиливались, но сам он был неподвижен. Блин, и чем же тут все ощущается? И мороз этот совсем жуткий стал.
«Значит, уйду навсегда. Ну и ладушки, хоть холодрыга эта не будет задалбывать. Надеюсь, успеем. Не, перед тем как уйду, в баню нужно кровь из носу. Так, где мой нос, а? Вертайте уже, супостаты.» Страх окончательно оставил майора, и мысли о теплой бане и веничке заполнили собою все. Он уже не ощущал холода. Вернее, ощущал, но не обращал на него внимания. Он обращал внимание только на горячий веник в своем воображении и теплый, душистый пар с раскаленных камней. Пустота больше его не отвлекала, он диктовал ей условия, а не она ему.
«И веничков обязательно нужно три на рыло: дубовый, березовый и еловый, чтобы.... А.... Куда?... Туда?... Куда это «туда?» — он почувствовал, как его с нечеловеческой силой рвануло куда-то в темноту, но в ней было что-то. Тоже темное и непонятное, но не темнота. И не пустота. Что-то... Что-то, где нет даже... пустоты? Его тянуло туда, и он не понимал ничего. Сейчас, вот уже оно. Что «оно»? Или не «оно»? Ах...
Он отключился. Он перестал быть. Он стал ничем. Он перестал сознавать и понимать. Он перестал ощущать. Он исчез.
Но... он был?
Сознание вернулось так же резко, как и пропало. «Глаза... Они вернулись? Или нет? Как-то странно они смотрят. Не могу понять в какую сторону. И не моргают. Так, куда я смотрю-то?» Он видел пустоту вокруг, но всю и сразу. Пустота больше не была для него тьмой. Он видел ее, и все, что в ней.
«Что это за зеленый шарик вдали? Ой, а чего это он уже рядом, как это я тут оказался? Или это он тут оказался?» Майор ничего не понимал, и лишь судорожно переводил свое внимание с одного объекта на другой, и Пустота услужливо приближала или удаляла их.
«Мороз. Мороз тут так и не убрали. Батареи тута надо...» — и Пустота немедленно вызвала и поставила перед ним образ батареи. Старой, чугунной, с облезлой краской, к образу которой он привык в своей школе. Это была «его» батарея, его ватага в школе почти каждую зимнюю перемену собиралась у этой громадной, сваренной из немыслимого количества секций, батареи. Каждый раз, когда он говорил или слышал о батарее, в его сознании возникал именно этот образ. Но тут все оборвалось, Пустота сжалась и разлетелась на мелкую пыль вокруг, а его самого словно потянули вниз сорванной со стопора могучей пружиной. Вниз, тут есть низ! Он во что-то ударился и упал на спину. Мороз и тут не отпустил его. Он открыл глаза и увидел небо.
Он снова видел и слышал так, как привык за свою жизнь. К нему подбежал Сергей и помогал подняться. Холодно. Вся его кожа покрыта инеем. Он сел и посмотрел на Дениса. Тому помогал Роман, и бедняга тоже был седым от мороза. Его волосы буквально покрылись снежинками, как елка зимой. Майор провел рукой по волосам. Тоже иний. Деды Морозы, блин. Была бы борода, можно было сказать, что она из ваты. Еще чего-то вспомнилось про подарки и горбатых представителей сексуальных меньшинств, прямо как в поговорке. Или песенке?
Я очень устал. Открыть путь в Иномирье, да еще и отправить туда кого-то – сложная и трудоемкая задача даже для существа высокого уровня. А помня то, что я еще и воплощен в живом теле, то силы на это нужно просто немерено. Люди уже помогли своим подняться и сесть около костра. Костер согрел их тела.
— Ну как там? – с волнением дознавался Рома. – Что там видели?
— Чертей со сковородками. Они сказали, что тебя дожидаются. – смеялся Денис.
— Ага. А нас они не захотели, даже в специальный холодильник посадили чтобы не опалить ненароком. Вишь, все морозом покрылись. – Константин поддерживал шутки, чтобы не дать шанса страху.
— Вы очень хорошо прошли это испытание. Ваша цивилизация будет гордиться вами. Я горжусь вами. Вы принесли самую большую жертву, которая только возможна. – Я говорил твердо, но сил у меня было мало. И настроение ни к Дискорду.
Я – убийца. Я убил их. Сейчас они смеются и шутят, но они уже там. Рано или поздно, как только их тела не смогут больше их держать, Пустота возьмет то, что отныне принадлежит только ей. И они уйдут. Навсегда. Из-за меня. Мне было так больно. Я принес их в жертву, чтобы дать шанс тем, кто вскоре даже не вспомнит о подвиге Великих Безымянных. Тех, кто отринул самого себя ради других.
А ведь как много их было у людей. На полях сражений. У станков в холодных цехах. С серпом под палящим солнцем. «...но мы держим рубежи: мы сражаемся отважно.» Мне пришла на ум незамысловатая песенка из памяти майора, которую тот любил петь своим солдатам в редкие часы отдыха и безопасности.
Люди так легко забывают своих героев. Тех, кому обязаны жизнью. Некоторые государства с помпой отмечают героические подвиги, но почти никто не бывает искренним на этих мероприятиях. Редко у кого в последние времена ёкнет сердце, когда он пройдет мимо могилы или памятной доски героев. Только тот, кто помнит, кто был там, подойдет к этим могилам. Он не станет делать это на публике, он не захочет рассказывать другим то, что видел ТАМ. И лишь редкий человек увидит ветерана возле могилы своих братьев. Потому что они оживают, и снова травят свои, уже набившие оскомину бородатые анекдоты, когда он вспоминает их. Люди еще не научились ценить то, что имеют. Этот урок у них еще впереди.
А сейчас эти двое принесли самую великую жертву, которую только возможно. Они пожертвовали самих себя, и мне стало очень обидно оттого, что этой жертвы люди еще очень долгое время не смогут оценить. Да и сами герои еще не поняли, ЧТО он положили на алтарь судьбы.
— Мне нужно пять часов отдыха, после этого мы сможем продолжить. Пока отдыхайте. Третий заход будет ночью. А сейчас мне нужна полная отключка. Варон останется за старшего в это время. Советую вам отдохнуть после ритуала. – я развернулся и пошел в комплекс. Люди молча проводили меня взглядом.
В беседке сидели и пили чай трое: Степан Петрович, Константин и Денис. Романа и Сергея они отправили за хворостом для следующего костра.
— Страшно прямо жуть. Еще таких ужасов не видал. Я будто умер. – Денис пыхтел над чашкой чая.
— Молодых жалко. Совсем ведь жизни не пробовали. А тут такое. – Степан Петрович был без своей, уже ставшей традиционной, трубки.
— Да, я бы не хотел, чтобы ребята прошли через это. Может, втроем справимся? – майор вопросительно посмотрел на Степана Петровича.
— Мы будем использовать все предоставленные возможности по максимуму, и это не обсуждается. Жалко ребят, но что же остальные? Двоих пожалеем, а целый мир пусть уж как-нибудь выкручивается? – Степан говорил тихо.
Все помолчали некоторое время, а Денис резюмировал:
— Жизнь – жестокая штука. Всякий, кто рожден, смерти не минует. Так уж все устроено.
— И все-таки я склонен полагать, что Корвин не напрасно думал еще раз поговорить с носителями Элементов. Некоторые из них вполне позитивно отозвались о просьбе. – Степан Петрович снова потянулся за трубкой и стал ее набивать.
— Да почти все. Белая сразу соглашалась. Розовую я бы тоже уболтал. Желтая тоже была, в принципе, не против, может, надавить на нее немного. – майор начал прикидывать варианты.
— Да, разноцветная тоже начала ломаться. Ее тоже можно додавить. Насчет ковбойши – не знаю. Но, думается, она пойдет за большинством. Наша главная проблема – фиолетовая. И еще большая проблема в том, что она у них, похоже, главная. – Денис так же живо анализировал ситуацию.
Степан Петрович довольно запыхтел трубкой:
— Да, все верно понимаете, мужики. Но главная проблема не в этом. Проблема в том, что они все – бабы. И у них тут, вроде, матриархат или что-то в этом роде. Правят две королевы...
— Принцессы. – поправил Денис.
— Ну да, принцессы. Самые мощные устройства – тоже у баб. Вернее, у девок. Мужикам было бы проще все объяснить: они толкуют по сути. А бабу только авторитет убедить может. Улавливаете?
— Кто ж знает, что у них тут в авторитете? Или кто? – майор задумчиво вертел чашку с травяным чаем.
— Ну, у этой фиолетовой – Селестия. Или как там ее? – Степан Петрович вопросительно посмотрел на Дениса.
— Да, Селестия. – подтвердил тот.
— Чем она знаменита?
— Солнцем и Луной вертит не хуже заправского цыгана. Колдует все подряд. Ну, и здоровенная по их меркам. – Денис припоминал, что знает о Селестии. Пока немного. — Да, Солнцем и Луной мы не повертим. Или нужно вызывать сюда еще целый цыганский табор.
— Может, просто надавить? Прессинг, так сказать? Настращать ее до усрачки и натравить остальных на нее? – майор прикидывал те методы укрощения строптивых, которые ему были известны.
— На жалость надавить? — Денис перебирал варианты. – Дорн! Эй, Дорн, поди-ка сюда. Где Варон?
Жеребец, проходивший по поляне, направился к беседке.
— Он помогает с хворостом ребятам. – сказал он по пришествии.
— Ты что-то знаешь про эту, которая ушла утром раньше остальных? – Денис повернулся к жеребцу.
— Вы про Твайлайт Спаркл? – осведомился Дорн.
— Да, про нее самую. – нетерпеливо выпалил майор.
— Кое-что знаю.
— А про принцессу Селестию? – Денис так же быстро включился в допрос.
— Знаю очень много. А что именно вас интересует?
— Нас интересует их характер. Что они за люди... вернее, пони, чем дышат и все такое. Знаешь это? – Степан Петрович пристально смотрел на Дорна.
— Эммм... Кое-что знаю. А зачем вам это?..
Степан Петрович бесцеремонно перебил:
— Нужно. Не уходи. Так, ребята, план такой: следующим на очереди буду я один, молодежь останется напоследок. Итого у нас есть часов десять. Уже меньше, кстати. Вы должны найти эту Твайлу, или как ее там, и убедить ее помочь нам.
— А как же мы туда пойдем? Силовое поле, и все такое? – спросил майор.
— Варон остался за старшего. Он нас пропустит. – Денис начал комбинировать. – Но как же мы проберемся к ней? Там ведь целый город, нас засекут и поднимется шумиха.
— Дорн, скажи, вот Корвин мог становится невидимым. Вы можете использовать такую технику? – Степан Петрович соображал быстро.
— Нет, это сложное заклинание.
— А «отвод глаз», там, «скрадывание», «маскировка», или что-то такое знаешь? – майор допивал чай. – Или Варон, может, знает?
— Нет, ничего такого. Хотя, погодите, в студенческие годы мы часто шутили в Филядельфийском университете над кобылками. Один мой однокурсник знал заклинание иллюзии, и я немного пользовался этим заклинанием. Но я уже немного подзабыл...
— Ну так давай вспоминай, дружок, вспоминай. – Степан Петрович властно смотрел на жеребца, и тот даже не посмел перечить. – Сможешь?
— Полагаю, да...
— Полагаешь, или да? – усатый требовал конкретного ответа.
— Да, я смогу. Только заклинание действует всего в десятке метров от меня, вам нельзя будет удалятся дальше.
— Тогда ты пойдешь с нами. – довольно сказал Денис. – Заодно по дороге расскажешь все, что знаешь.
— Но Корвин не давал подобных указаний...
— Слушай, мы уже прошли ритуал, — Денис снова прервал жеребца, — значит, до следующего утра мы тут не особо нужны. Остальные тоже пройдут ритуал независимо от успеха переговоров. Что мы теряем? Ничего, по срокам укладываемся в график. А если все получится, то Корвин тебе только спасибо скажет. Ему эта процедура, похоже, нравится меньше чем нам. Ну и мы в долгу не останемся. Правда, мужики? – Денис посмотрел на майора.
— А то! Не робей, Дорн. Все будет пучком. – подтвердит тот.
— Ну вот и хорошо. Сейчас ты, Дорн, беги за Вароном и веди его сюда. А вы, ребята, готовьтесь. Кстати, что у нас по финансам? В городе без финансов нельзя. – Степан Петрович довольно улыбался в усы.
— Вы имеете в виду деньги? – переспросил жеребец.
— Их, родимые. Есть? – Денис сделал потирающий жест пальцами, понятный людям, но Дорну неизвестный.
— Да, деньги есть. Я возьму с собой достаточную сумму. – Дорн кивнул.
— Так, всем готовиться. – пыхнул трубкой вечный руководитель.