Счастливого Вечера Согревающего Очага, малявка

Счастливого Вечера Согревающего Очага, малявка

«Семья — это маленький мир, созданный любовью»

Автор неизвестен.

Улицы Понивилля опустели — все занимались подготовкой к празднику. Воздух был прохладным, а небо таким тёмным, что самые тусклые из звёзд сияли подобно гигантским светлячкам. Тонкий слой снега обозначал края улицы. Этот Вечер Согревающего Очага выдался необычно тёплым, стоявший на дворе лёгкий морозец не мог удержать снег, и тот таял.

Скуталу медленно шла по пустой улице, низко повесив голову и поджав хвост — отчасти из страха, а отчасти чтобы не замерзнуть. Мягкие порывы холодного вечернего воздуха упорно не желали прекращаться, заставляя фиолетовую гриву кобылки трепыхаться.

Она подняла голову и огляделась. Её окружали лишь тёмные витрины магазинов и светлые окна домов, мягко мерцавшие от стоявших на подоконниках свечей. Скуталу шла домой. Она представила, как сейчас снова увидит свою мать: вечно пьяную, развалившуюся на диване и уставившуюся невидящим взором в пустоту.

Год за годом на Вечер Согревающего Очага Скуталу загадывает одно и то же желание: чтобы её мать для разнообразия не напилась и провела время со своей дочерью. Это единственное, чего она хотела. Никакие колючие шерстяные свитеры и пластиковые фигурки Вондерболтов не заменят ей заботы любящей матери.

После смерти отца дни стали похожи один на другой. Она возвращалась из школы, и в нос бил ставший для неё уже невыносимым запах алкоголя. Дыша через рот, она проходила в гостиную. На диване, практически потеряв сознание, но не выпустив из копыта кружку с сидром, лежала её мать. Второе копыто безвольно свисало с дивана и касалось белого ковра, который должен был создать у двух пегасок ощущение того, что они живут не на окраине Понивилля, а в облаках.

Она была вынуждена признать горькую правду: её мать никогда не перестанет топить своё горе в бутылке.

«Мам?» — позвала Скуталу, аккуратно сбросив на пол перемётную сумку, которая приземлилась с глухим «бух».

Повернув голову, кобыла покрасневшими глазами поймала хмурый взгляд своей дочери. Её голубая грива походила на птичье гнездо, других слов не подобрать. Эти волосы жили своей жизнью.

Она пробормотала: «О… привет, Скут…». Скуталу знала, что мать, скорее всего, даже не запомнит этот разговор. Порой оранжевой пегаске казалось, что та вообще мало что запоминала. Мать была вечно рассеянна и так глубоко погружена в тёмную пучину отчаяния, что со стороны было невозможно определить, понимает ли она вообще, что происходит вокруг.

Скуталу спросила: «Ты приготовила ужин?»

Вместо ответа мать закатила глаза и начала массировать копытом лоб в тщетной попытке хотя бы немного протрезветь.

Она промямлила: «Нет… нет… извини». Скуталу вздохнула и повернулась к выходу, когда из-за спины раздался голос: «Попроси… почему бы… твой отец. Он может приготовить».

Почувствовав, как сердце разрывает пустота, вызванная уходом её отца, кобылка зажмурилась и сжала зубы. Её мать всеми силами пыталась забыть о смерти мужа и раз за разом находила спасение в кружке с сидром. Напившись, она полностью забывала о его безвременной кончине. И жила в мире грёз, где он всё ещё жив. Она заставляла себя жить в этой иллюзии каждое мгновение своей жалкой жизни.

Скуталу могла бы её поправить. Она могла бы развернуться и сказать, что не сможет попросить отца сделать ужин, потому что его нет. И он никогда не вернётся. Но она прекрасно понимала, что это бесполезно. Мать взбесится; возможно, прочитает длинную, сбивчивую нотацию о том, что «ни в коем случае нельзя говорить таких вещей о своём отце, это может накликать беду». Но обычно Скуталу шла по «лёгкому» пути.

Она вздохнула и с грустью в голосе ответила: «Хорошо. Пойду поищу его».

Она прошла на кухню. Там было неожиданно чисто, учитывая, как мало её мать волновал порядок в доме. Хотя по большому счёту её вообще ничего не волновало, особенно она сама. Вдоль левой стены выстроились шкафы и столешницы, блестящие и пустые. Повернувшись, Скуталу увидела деревянный стол — такой же пустой, как и столешницы.

Этот стол расстроил Скуталу ещё сильнее. С приближением Вечера Согревающего Очага все разговоры в школе сводились к изобилию блюд, которые её одноклассники попробуют за праздничным столом. Даймонд Тиара хвасталась тем, что её отец намеревается устроить изысканный ужин из пшеничного стейка и яиц с пряностями. Эппл Блум озвучивала длинный список яблочных лакомств, от пирогов и другой выпечки до свежевыжатого сока из плодов, которые собрали незадолго до появления снега. Свити Бэлль сказала, что её родители вместе с Рэрити собираются приготовить отменные лакомства, в том числе десерт, называющийся «крем брюле». Скуталу не доводилось его пробовать, но судя по рассказам подруги, это очень вкусно.

Расстроенная пегаска быстро приготовила простую порцию хлопьев, ничем не отличающуюся от обычного завтрака. Убрав молоко, Скуталу поставила миску на пустой стол, положила в неё ложку и села на холодный жёсткий стул. Положив щёку на свободное копыто и облокотившись на жёсткую столешницу, пони уставилась на плавающие в молоке хлопья. Зачерпнув в ложку немного молока, она приподняла её, затем наклонила, позволяя холодной жидкости стечь обратно в чашку. Просидев так несколько минут, лишь угрюмо ковыряя ложкой, Скуталу повернула голову к окну и посмотрела на закат. Оранжевая пегаска представила своих друзей, рассевшихся за столами, приготовившихся попробовать прекрасную еду. Их будут окружать любящие семьи, собравшиеся вместе, чтобы отметить праздник.

Затем она снова опустила взгляд в свою чашку. Её лицо едва видное в молочной поверхности. Подняв ложку, Скуталу посмотрела на своё отражение — с полузакрытыми веками и мешками под глазами. Она задалась вопросом, который не оставляет её в покое уже очень давно.

Почему?

Кошачий крик вырвал Скуталу из мира грёз. Несмотря на тёплый мех, она почувствовала, как по шкурке пробежал холодок. Из перевёрнутого серебристого бака вывалился мусор. Несколько мгновений спустя на кучу использованных подгузников и недоеденных бананов, недавно лежавших в баке, приземлилась чёрная уличная кошка.

В ближайшем доме загорелись огни, несколько мгновений спустя из него вышел явно раздражённый жеребец. Он увидел опрокинутый бак и кошку, которая развалилась на мусоре.

«Кыш! Брысь!» — крикнул жеребец, топая копытом по земле, чтобы спугнуть кошку. Та навострила уши, посмотрела на сердитого жеребца и перебежала на другую сторону улицы.

«И не возвращайся!» — крикнул он, пиная землю вслед убегающему животному. Когда кошка отбежала, он выругался: «Мерзкий комок шерсти… Роется в моём мусоре в Вечер Согревающего Очага».

Он ушёл в свой тёплый дом, захлопнув за собой дверь. Кошка осторожно подняла лапу и несколько раз быстро её лизнула. Несмотря на стремительное приближение ночи, Скуталу заметила на её лапе следы крови. Кошка поставила раненую лапу на землю и оглянулась зелёными, словно светлячки в тёмной ночи, глазами, после чего убежала, растворившись во мраке.

Представив тощую фигуру кошки, крадущейся в ночи в поисках пищи, Скуталу пожалела бедное создание. Она всего лишь хотела есть, но даже в этом ей было отказано.

Вздохнув, Скуталу постаралась забыть о кошке: и без неё было о чём погрустить. Не прошла она и нескольких шагов, как кто-то её окликнул.

Из-за спины раздался голос:

— Скуталу, это ты?

Скуталу остановилась. Этот голос она узнала бы где угодно. Медленно повернувшись, она увидела Рэйнбоу Дэш.

Выдавив из себя улыбку, Скуталу сказала:

— О, привет, Рэйнбоу Дэш. Как дела?

— Ничего особенного. Просто совершаю один из своих ночных полётов, — ответила голубая пегаска в привычном показушном стиле.

— Не знала, что ты летаешь по ночам, — пробормотала Скуталу.

— Да, это одна из моих фишек. Все спят, так что никто не мешается. Я могу летать так быстро, как захочу. И мне нравится, как холодный воздух струится сквозь мой мех. — Рэйнбоу Дэш хихикнула, её дыхание тут же обратилось в пар, показав Скуталу, как же на самом деле на улице зябко. — Для каких-нибудь слабаков сейчас слишком холодно. Но не для меня, я и не такое видала.

Кобылица приземлилась возле оранжевого жеребёнка.

— И всё-таки, что ты делаешь на улице в такое время? Ты, вроде, дома должна быть?

Вопрос явно застал Скуталу врасплох. Опустив взгляд и шаркая копытом по земле, она пробубнила:

— Я… как бы туда и иду… сейчас…

Самоуверенность на лице Рэйнбоу Дэш уступила место беспокойству. Она спросила:

— Скут, что стряслось? Ты сама не своя.

Это имя.

Скут.

Им пользовались только самые близкие друзья. Конечно же, маленькая пегаска, которой ещё не удалось победить гравитацию, обожала, когда Рэйнбоу Дэш звала её «Скут». Они как будто оказывались на равных.

Но не сейчас.

Сейчас она чувствовала себя уязвимой — беззащитной даже перед малейшим дуновением ветерка.

Голубая пегаска приземлилась рядом со своей фанаткой.

— У тебя какие-то проблемы? — с беспокойством в голосе спросила Рэйнбоу Дэш.

Скуталу кивнула.

— Хочешь поговорить об этом?

Скуталу хотела поговорить. Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться посреди улицы. Но если она сделает это на виду у своего кумира — пони, которую она превозносила так, что сама принцесса Селестия зарделась бы — Рэйнбоу Дэш непременно будет считать её слабой.

Поэтому она лишь помотала головой и ответила с дрожью в голосе:

— Нет… нет, я сама с этим справлюсь.

Рэйнбоу Дэш подняла бровь.

— Уверена?

Скуталу кивнула.

— Да, я уверена, — уголки её губ приподнялись. — Как говорится, только слабаки пасуют перед неприятностями.

Рэйнбоу Дэш поморщилась. Это были её собственные слова: она тогда лежала в больничной койке с раздробленным крылом, а Скуталу пыталась её поддержать. Оранжевая кобылка знала, что это её девиз. События того дня она запомнила особенно хорошо.

Скуталу сидела на холодном стуле рядом со своим павшим кумиром. Они слушали доктора, который объяснял Рэйнбоу Дэш, что, возможно, она никогда не сможет летать, как раньше. Взяв рентгеновский снимок и пользуясь ручкой с колпачком как указкой, он показывал и описывал многочисленные повреждения крыла. Скуталу казалось, что доктор хотел не просто передать сухие факты, а заставить их почувствовать трагизм ситуации. Она видела, как он, сам того не замечая, усугубляет душевные страдания Рэйнбоу Дэш. Но оранжевая пегаска сжала зубы, сдержалась и не выпустила гнев наружу.

Скуталу запомнила гримасу отчаяния, не покинувшую мордочку её идола, даже когда доктор ушёл. В этом не было ничего удивительного. Для Рэйнбоу Дэш скорость была смыслом жизни, как плавание для акулы или чтение для Твайлайт.

Скуталу попыталась отвлечь её разговорами о школе и спросила, не встречала ли та симпатичных жеребцов, которых хотелось бы пригласить на свидание. Вопрос заставил голубую пегаску улыбнуться, подарив Скуталу надежду.

Пегаски начали обсуждать свои последние приключения. Они смеялись над проваленными авантюрами Меткоискателей, хихикали над последними соревнованиями Эпплджек и Рэйнбоу Дэш — порой довольно унизительными. Дошло до того, что они поспорили, кто сможет поцеловаться первой — и это оказалось сложнее, чем они думали. Лишь несколько часов спустя Эпплджек смогла вцепиться в Карамеля, решившего насладиться ванильным коктейлем в Сахарном уголке. Не просидел он и минуты, как отчаявшаяся деревенская кобылка вломилась, схватила его за шкирку и вытащила наружу. Быстро чмокнув его в губы, Эпплджек объявила себя победительницей.

Скуталу заметила, что Рэйнбоу Дэш немного приуныла — как будто что-то её расстроило. Она не могла понять, что именно, но это определённо не было вызвано всего лишь неудачей в споре.

«Я уверена, что жеребцы просто пасуют перед твоей потрясностью, — Скуталу усмехнулась, пытаясь поддержать голубую пегаску. — Они не могут находиться рядом с кобылкой, которая уделывает их в крутизне».

Увядшая улыбка Рэйнбоу Дэш слегка оживилась. «Наверное. Думаю, так и есть, но не уверена в этом, — она вздохнула и с улыбкой посмотрела на жеребёнка. — Но я действительно благодарна тебе за комплимент, малявка. Спасибо».

На щеках Скуталу проступил лёгкий румянец. «Мне достаточно того, что я смогла заставить тебя улыбнуться после… — она осеклась, указав на неподвижное крыло Дэш, — …всего этого».

Когда кобылица посмотрела на своё перевязанное крыло, на мгновение её улыбка увяла. По-прежнему глядя на свои крылья, она кашлянула.

«Думаю, всё обойдётся. В конце концов, только слабаки пасуют перед неприятностями» — подмигнув, сказала Рэйнбоу Дэш.

Скуталу улыбнулась и с воодушевлением ответила: «А ты — сильная».

«Ха-ха. Ага, мелкая, я такая. — Комплимент поднял Рэйнбоу Дэш настроение. — Я круче гор».

Голубая пегаска потрепала гриву Скуталу, получив в ответ восторженный писк. Они провели так ещё несколько минут, после чего пожелали друг другу доброй ночи. Скуталу направилась к выходу. Когда она подходила к двери, Рэйнбоу Дэш окликнула её:

«Скут?»

«Да?» Скуталу выжидающе обернулась.

Казалось, Рэйнбоу Дэш хотела что-то сказать, но передумала. Она посмотрела на Скуталу, затем на аккуратно сложенные на животе копыта.

«Не заморачивайся, я, — она сбилась, пытаясь подобрать нужные слова — я… только хотела ещё раз поблагодарить тебя».

Скуталу почувствовала, как сердце разрывается от грусти — её надежды были повергнуты в прах. Пересилив себя, она подарила своему кумиру восхищённую улыбку — такую же, как обычно — и кивнула. «Я не могла не проведать тебя. Ты такая классная, Рэйнбоу Дэш. Наверняка за дверью уже набралась очередь из пони, которые хотят тебя навестить».

Кобыла хмыкнула и, глядя отстранённым взглядом в окно, ответила: «Ага, хе-хе. Хотелось бы».

Махнув на прощание копытом, Скуталу вышла в коридор. У неё на глазах начали наворачиваться слёзы. Она не расстроилась из-за того, что Рэйнбоу Дэш не попросила остаться — она понимала, что этой мечте не суждено сбыться. Скуталу расстроилась потому, что сама не хотела уходить.

Она не хотела оставлять эту удивительную пегаску на растерзание капельницам и вонючему больничному белью и идти домой, где её ждала пьяная мать. Хотя ситуация казалась безвыходной, она не собиралась быть обузой для Рэйнбоу Дэш. Кто знает, может быть, после новостей о повреждённом крыле ей хотелось побыть одной.

Несмотря на это, когда Скуталу вышла через большие больничные двери в холодную ночь, она почувствовала, что оставила в больнице частичку себя.

Но сейчас, в Вечер Согревающего Очага, они поменялись ролями. Скуталу нуждалась в поддержке, а Рэйнбоу Дэш не собиралась оставлять её на произвол судьбы.

— Смотри сюда, — мягко взяв Скуталу за подбородок, сказала Рэйнбоу Дэш. Подняв ей голову, голубая пегаска заглянула в глаза. — Я вижу, что с тобой что-то не так, — голос кобылицы наполняло неподдельное беспокойство, — и, признав это, ты не станешь слабой.

Скуталу всхлипнула, в глазах появились слёзы.

— Но… но ты сказала…

— Забудь, что я сказала! — внезапно рассердившись, оборвала её Рэйнбоу Дэш. Пару мгновений спустя она успокоилась. Убрав копыто с подбородка, она вытерла слезу, стекавшую по щеке Скуталу. — Ляпнула тогда, не подумав.

Дрожа от холода и страха выставить себя слабой, Скуталу ответила не таким уж уверенным голосом:

— Я в порядке. Честно, не надо обо мне беспокоиться.

Но она сама не верила в то, что говорила, что уж говорить о Рэйнбоу Дэш.

Улыбнувшись, Рэйнбоу Дэш мягко сказала:

— Я знаю этот взгляд. Взгляд пони, которая пытается сдержаться. Как насчёт того, чтобы зайти ко мне домой и поговорить наедине?

— Я… я не… — Оборвав возражения на полуслове, Рэйнбоу Дэш схватила её копытами под пояс и подняла над землёй. Скуталу болталась в воздухе, пока Рэйнбоу Дэш несла её в своё облачное поместье. На протяжении всего полёта к величественному дому они не проронили ни единого слова. Голубая пегаска осторожно поставила свою пассажирку перед входной дверью и приземлилась рядом. Рэйнбоу Дэш повернула кобылку к себе и мягко улыбнулась. В ответ Скуталу удалось лишь бросить короткий взгляд и натянуть фальшивую улыбку, которая не смогла бы обмануть даже самого доверчивого пони.

Рэйнбоу Дэш открыла дверь.

— Давай заходи.

Скуталу нервно помотала головой:

— Рэйнбоу Дэш, я не должна…

— Я настаиваю, — с напряжением в голосе сказала голубая пегаска. — Я приготовлю тебе горячего шоколада.

Скуталу хотела отказаться, но передумала. Холод ночи при поддержке её любви к шоколаду, столь популярному во время Вечера Согревающего Очага, подавил её волю к сопротивлению. Поглощённая мыслями о горячем напитке, увенчанном горой взбитых сливок, она зашла внутрь.

Рэйнбоу Дэш закрыла дверь и отвела Скуталу на кухню. Отодвинув один из трёх стульев около кухонного стола, она призывно по нему похлопала. Скуталу робко подошла и села на него. Пока Рэйнбоу Дэш возилась на кухне, кобылка осматривала облачное поместье.

Интерьер поражал воображение. По всем стенам были развешаны находящиеся в идеальном состоянии плакаты с Вондерболтами и Дэринг Ду. Дом был сделан из абсолютно белых облаков оттенка выпавшего морозным зимним днём снега. Облака отлично сохраняли тепло, воздух был приятным и тёплым. Пока она осматривала дом, в голове засела назойливая мысль. Она понимала, что, несмотря на сувениры Вондерболтов и прекрасную сотканную из облаков мебель, в доме чего-то не хватает.

Семьи.

Рэйнбоу Дэш была совсем одна в этот вечер. Скуталу знала, что практически все в Понивилле проведут его хотя бы с одним членом семьи, близким другом или второй половинкой. Но Рэйнбоу Дэш была одна в своём грандиозном поместье. Не считая Скуталу, некому было провести с ней эту ночь.

Рэйнбоу Дэш высунулась из кухни и показала банку с шоколадной стружкой:

— Эй, Пинки как-то дала мне этих штук. Думаю, они хорошо пойдут к горячему шоколаду. Давай я добавлю немного в напитки?

— А? — ответила Скуталу, возвращаясь в реальность. — О да, конечно. Хорошая идея.

Рэйнбоу Дэш улыбнулась и снова занялась напитками. Скуталу смотрела, как она открывает крышку и посыпает крошкой две кружки с горячим шоколадом. На одной из кружек была изображена эмблема рок-группы «Лед Пегасус», на другой — три Вондерболта. Кусочки шоколада венчали собой облака из взбитых сливок. Рэйнбоу Дэш закрыла и убрала банку со стружкой на положенное место, после чего подошла к столу. Перед Скуталу она поставила яркую кружку с Вондерболтами, а себе взяла более сдержанно раскрашенную кружку с рок-группой.

Она почти села, когда Скуталу собралась с духом и задала не дававший ей покоя вопрос.

— Где твоя семья? Тебя никто не навестил?

Рэйнбоу Дэш замерла в нескольких сантиметрах над стулом. Она ошарашенно посмотрела на Скуталу. Потом перевела взгляд на кружку с Вондерболтами и вздохнула.

— Просто пей шоколад, мелкая. — Она придвинула кружку к жеребёнку. Скуталу потянулась, взяла напиток, медленно поднесла его к губам и сделала глоток, ощущая, как горячая жидкость спускается в желудок и распространяет по всему телу тепло. Она откинулась на спинку стула и медленно выдохнула, обратив свой взгляд к потолку. Светильники, подобно искусному гипнотизёру, приковывали к себе внимание.

Рэйнбоу Дэш спросила:

— Ну что, как у тебя дела с полётами?

— А? Что? — переспросила Скуталу с задумчивостью в голосе. Её мысли были где-то далеко, и она не стремилась поддерживать беседу.

Рэйнбоу Дэш прокашлялась и повторила:

— Ты упражнялась с полётами со времени нашей последней встречи?

— Эм… — Скуталу задумалась, а затем пожала плечами. — Как-то не особо. Меткоискательство и домашняя работа не оставляют свободного времени, — она поёжилась, — Мисс Черили в последние дни нас просто завалила домашкой.

— Понятно, — отхлебнув шоколада, ответила Рэйнбоу Дэш. В задумчивости она закатила глаза. Скуталу разглядывала глянцевый стол, сделанный из специальной древесины для облачных домов.

Наконец Рэйнбоу Дэш придумала способ продолжить разговор:

— В твоём возрасте я уже пыталась повторить мою сверхзвуковую радугу. К сожалению, у меня это получилось только на прошлогоднем соревновании юных летунов.

— Помню, помню, — ответила Скуталу, подняв взгляд на пегаску. — Ты вернулась с Вондерболтами. Все как с ума посходили. Повсюду вспышки камер, пони пытаются взять у тебя автограф. Настоящий бардак, — Скуталу хихикнула, сделала ещё один глоток и обратила свой взор на стену.

В углу она увидела фотографию молодой кобылки, похожей на Рэйнбоу Дэш. Скуталу медленно встала и подошла к этому снимку. Без сомнений, это была фотография Рэйнбоу Дэш. Но она была сделана, когда та была очень молодой, моложе Скуталу, она выглядела как кобылка из начальной школы. Маленькая пегаска улыбнулась: за эти годы улыбка Рэйнбоу Дэш никак не изменилась.

— Когда это?

— В день, когда я уехала в лётный лагерь. Замечательное времечко было. Перестрелки жёваной бумагой, чемпионаты по отрыжке, разговоры о Вондерболтах, — Рэйнбоу Дэш предалась воспоминаниям и мечтательно вздохнула, — да, тогда всё было намного проще.

— Почему твои родители не попали в кадр? Они делают снимок?

Рэйнбоу Дэш хотела было ответить, но в последний момент остановилась, вздохнула и тихо сказала:

— Их не было в Клаудсдейле. Они ещё не вернулись из отпуска в Лас-Пегасусе. Этот снимок сделала моя подруга Комет Сторм на фотоаппарат своих родителей.

Скуталу посмотрела на Рэйнбоу Дэш. Глаза голубой пегаски были на мокром месте. Она хотела задать ещё один вопрос, когда заметила, как по щеке всхлипнувшей Рэйнбоу Дэш сползла слеза.

Она спросила:

— Рэйнбоу Дэш, с тобой всё хорошо?

Голубая пегаска пришла в себя и, вытирая слёзы, посмотрела на кобылку.

— Да, со мной всё хорошо, — в её голосе не было привычной дерзости. — Давай допьём какао.

Она медленно подошла к столу. Скуталу продолжала стоять, в ней начинало бурлить бешенство — как газировка, которую изрядно встряхнули — готовясь в любой момент вырваться наружу.

— Вот бы и моя мать уехала в отпуск, — сказала Скуталу. Рэйнбоу Дэш остановилась и повернулась к рассерженной опустившей глаза кобылке. — Вот бы она уехала и никогда-никогда не вернулась.

— Скут, как ты можешь…

Сердитая кобылка, топнув копытом, оборвала её на полуслове. Скуталу больше не могла сдерживаться. Подобно вулкану, спавшему многие годы, она взорвалась, извергая ярость и отчаяние.

— Почему бы ей для разнообразия не позаботиться о себе самой! Почему я всегда в ответе за неё?! Почему ей вечно нужен кто-то, кто будет заботиться о ней? А как же я? А как же её дочь?! Какую роль я играю в её наполненной жалостью к себе жизни?!

Скуталу рухнула на пол и впервые за многие годы по-настоящему разрыдалась. Слёзы текли ручьём, тело тряслось, как лист на ветру. Рэйнбоу Дэш осторожно подошла к бьющейся в истерике подруге, села рядом с ней и положила копыто ей на спину.

Рэйнбоу Дэш попыталась приободрить её:

— Скуталу, успокойся. Всё наладится.

— Нет, не наладится. — Скуталу, всхлипнув, села и посмотрела на Рэйнбоу Дэш. Её фиолетовые глаза всё еще были наполнены слезами. — Это длится годами. Никто обо мне не заботится, я всё делаю сама. Я знаю, что моя мать по-прежнему скорбит о смерти отца, но из-за её бесконечной жалости к себе мне кажется, что я потеряла не одного, а обоих родителей.

Утерев нос обратной стороной копыта, Скуталу посмотрела Рэйнбоу Дэш в глаза и спросила:

— Разве это эгоистично, хотеть, чтобы мать хоть на секунду перестала скорбеть и поздравила меня с наступлением Вечера Согревающего Очага? Хотя бы раз?

Рэйнбоу Дэш помотала головой и ответила:

— Конечно же нет. Ты одна из самых добрых жеребят, которых я знаю. И потом, я не стала бы с тобой возиться, будь ты эгоисткой. — Сказав это, она протянула голубое копыто и вытерла слёзы с мордочки кобылки. — В том, чтобы желать заботы своей матери, нет ничего дурного.

— Но… она такая потерянная, — всхлипнула Скуталу, — когда я злюсь на неё, мне кажется, что это… ну… неправильно. После всего, через что она прошла…

— Скуталу, это совершенно нормальные эмоции, — ободряюще сказала Рэйнбоу Дэш, хоть это и не слишком воодушевило маленькую кобылку. — Я понимаю, почему твоя мать скорбит, но нельзя делать это так часто у тебя на глазах. Поверь мне, я знаю, каково это быть молодой и одинокой. Через это никто не должен проходить, и уж тем более такая потрясная кобылка, как ты.

Скуталу смогла выдавить из себя слабую улыбку, которая быстро угасла, когда её снова поглотило отчаяние. На лице Рэйнбоу Дэш неожиданно проступило любопытство. Она сглотнула и через силу задала вопрос:

— Что… что вообще произошло с твоим отцом?

Скуталу закрыла глаза, перед ней пронеслись воспоминания о похоронах, о матери, рыдавшей, когда они отправляли крылатый гроб с телом её отца в небо. Она вспомнила блестящий чёрный ящик, плывущий к горизонту. Он становился всё меньше и меньше, превратился в маленькую точку, а потом и вовсе пропал из виду.

Она хотела ответить, но не находила подходящих слов. Даже сейчас ей было тяжело говорить об этом. Возможно, попытки матери отгородиться от всего в отрицании заглушили её печаль по отцу. Возможно, она просто не хотела вспоминать тот день — день, когда вся её жизнь пошла под откос.

Скуталу всё сильнее уходила в себя и очнулась, лишь когда Рэйнбоу Дэш сказала:

— Если не хочешь, можешь ничего не рассказывать.

Скуталу открыла глаза и, вздохнув, расслабилась. Она молча смотрела на Рэйнбоу Дэш.

— Я понимаю твои чувства, — сказала Рэйнбоу, глядя на свою фотографию. Скуталу проследила за её взглядом. Маленькая голубая копия её кумира, одинокая в самый важный день в своей жизни. Тут Скуталу поняла, что, не считая друзей из Понивилля, на всех фотографиях Рэйнбоу Дэш была одна. Скуталу хотела что-то сказать, но остановилась, когда заметила каплю, упавшую под мордочкой голубой пегаски. Повернувшись, она увидела, что Рэйнбоу Дэш всё ещё смотрит на фотографию стеклянными глазами, а на щеках у неё образовались два ручейка из слёз.

Прокашлявшись, удручённая кобылка заговорила:

— Мне всё еще тяжело вспоминать, как родители выгнали меня из дома, когда я провалилась в лётном лагере.

Скуталу ошарашенно вытаращилась в тщетной попытке осознать услышанное.

В голосе оранжевой кобылки сквозило смятение:

— Твои… твои родители прогнали тебя? — Рэйнбоу Дэш всхлипнула и кивнула. Скуталу была шокирована. Она пыталась найти разумное объяснение, но у неё ничего не получалось.

Она спросила:

— Почему они так поступили? Из-за исключения из лётного лагеря? Это не могло быть единственной причиной.

Рэйнбоу Дэш хмыкнула:

— Я и сейчас не знаю, и не знаю, хочу ли знать. Думаю, это стало последней каплей. — Она смахнула слезу и продолжила: — Видимо, годы разочарования в растяпе, одиночке без друзей, которая постоянно влипала в неприятности в школе, принесли всходы. Давай ограничимся тем, что, когда речь заходит о моих отношениях с родителями, — Рэйнбоу Дэш с ухмылкой посмотрела на свою маленькую фанатку, — мне тоже не нравится это обсуждать.

Скуталу улыбнулась, прижалась к Рэйнбоу Дэш и потёрлась щекой о её ногу. Рэйнбоу Дэш в ответ обхватила её копытом и обняла. На протяжении следующих десяти минут они не издавали ни единого звука, кроме ровного спокойного дыхания. Им не нужно было делиться своим тяжёлым прошлым, они понимали друг друга без слов. Впервые Скуталу подумала о Рэйнбоу Дэш как о ком-то более значимом, чем просто пример для подражания. Она почувствовала, что у них есть общее прошлое — как будто они стали семьёй и могли рассчитывать на поддержку, когда она была им нужна. Что они могли надеяться друг на друга, на взаимную поддержку в трудную минуту, даже не произнося этого вслух.

Взглянув на часы, Рэйнбоу Дэш прокашлялась:

— Думаю, маленьким жеребятам пора отправляться баиньки.

— Ты права. Наверное. Хоть мою мать это и не обеспокоит. Она даже не заметит, что я не вернулась, — вздохнув сказала Скуталу. Она встала и собралась уходить. Покинуть тёплый дом своего кумира и уйти в морозную ночь к своей нетрезвой матери. Её остановило голубое копыто.

— Скут, я тут подумала… — Скуталу посмотрела на Рэйнбоу Дэш, на мордочке которой застыла нервная улыбка, — ты хотела бы переночевать у меня?

Не веря своим ушам, Скуталу с подозрением посмотрела на своего кумира. Но Рэйнбоу Дэш настолько сердечно улыбалась, что в этом предложении не могло быть и капли лжи. На лице кобылки появилась широкая улыбка:

— Взаправду?

Рэйнбоу Дэш кивнула:

— Да. Я уже много лет праздную Вечер Согревающего Очага одна, и…

Оборвав её на полуслове, Скуталу обняла Рэйнбоу Дэш так крепко, что та едва могла дышать. Тепло кобылицы обогревало маленькое тельце Скуталу, и на душе у кобылки сделалось так легко, как не бывало уже очень давно.

— Спасибо, Рэйнбоу Дэш, ты самая крутая пони на свете.

Рэйнбоу Дэш отошла от шока. Она улыбнулась и погладила возбуждённому жеребёнку гриву.

— А ну притормози, нечего тут телячьи нежности разводить, — хихикнув, она вытерла остатки слёз на глазах.

Скуталу оторвалась и, всё еще улыбаясь, посмотрела на своего кумира. Их взгляды встретились, выражая взаимную привязанность. Рэйнбоу Дэш подняла Скуталу и полетела с ней в спальню, оставив кружки с всё еще тёплым шоколадом на столе. Аккуратно положив Скуталу на мягкую кровать, Рэйнбоу Дэш улеглась рядом, обняв её своим телом, как защитной оболочкой.

Прижавшись к своей героине, Скуталу почувствовала согревающее тепло её тела. В последний раз она испытывала это ощущение, когда отец ещё был жив, а мать не пряталась в мире иллюзий и алкоголя. Расслабившись, она почувствовала, как усталость берёт верх, посмотрела на радужногривую пегаску и улыбнулась.

— Спасибо, что разрешила переночевать.

В ответ Рэйнбоу Дэш потрепала её гриву и крепче обвила хвостом тело.

— Не за что. Спасибо, что дала выговориться, — ответила голубая пегаска.

Скуталу хихикнула и затем зевнула. Сон брал верх, и глаза закрывались.

— Спокойной ночи, Рэйнбоу Дэш. И счастливого Вечера Согревающего Очага.

Скуталу почувствовала, как Рэйнбоу Дэш нежно потёрлась щекой.

— Счастливого Вечера Согревающего Очага, малявка.