Fimbulvetr

1: Niflheimr

Холод. Вечный холод.

Жизнь его в последнее время состояла из одного холода. Он крался за ним днём, он наваливался всей массой по ночам. Он отступал на мгновение – когда надо было бежать – но обрушивался назад, как только он останавливался. Ничто в пронизанном морозом мире вокруг него не могло заставить холод уйти. Даже то, что он до сих пор был жив, можно было считать чудом. Он знал, что зима убивает одиночек в лесу, даже тех, кто готов. Он не был готов. Но он всё ещё был жив. Холод пытал его, но никогда не заходил достаточно далеко, чтобы убить.

По следам холода крался голод. Лес полон еды – летом. Осенью еда в лес просто не помещается. Но зима – зима беспощадна ко всем, кто не запас достаточно еды в кладовых или внутри собственного тела. Зима – время голода. У него не было кладовых, у него была маленькая сумка из магазина, да и ту украл прохожий медведь. У него не было запаса подкожного жира. Он никак не ожидал зимы. Он не думал, что провалится в зиму.

Но этот день отличался от других. В этот день голод отступил. В другой ситуации, в более светлые времена, он, возможно, смог бы подружиться с этим зайцем. Или, что более вероятно, не обратил бы на него внимания, зайцы к его бывшему виду не слишком дружелюбны. Сегодня он окрестил зайца Обедом и в первый раз за неделю поел. Наверное, это спасло ему жизнь, и какое-то время даже холод его не так сильно беспокоил. Даже то, что зайца пришлось есть сырым, не сделало его день дождливым. Снежным разве что. Дождь означал бы весну, в его мире больше не было весны. Но спрятавшись в простеньком укрытии, сделанном из ёлки и кучи снега, он чувствовал себя чуть лучше. Может, надежда ещё не умерла. Может, где-то скрывалась весна. Потому что в тот день он узнал, где находится.

Первой подсказкой была та самая ёлка, которую он избрал как укрытие на ночь. Он уже не помнил, где он это слышал, но помнил, что средних размеров ёлку можно превратить в импровизированный домик навалив на её нижние ветки побольше снега. Конечно, не царские хоромы, но хотя бы какая-то защита от ночных морозов. Он ночевал так уже неделю, каждый день медленно продвигаясь на юг. Сегодня ничем не отличалось от других дней, но вот само дерево привлекло его внимание. Все ёлки до этого момента были зелёные. Эта была голубая. Он знал только одно место, где росли голубые ели.

В умирающем свете дня он стремительно осмотрел окрестности, и его подозрения подтвердились. Высокий утёс, с которого он напал на зайца и который он полагал частью встречавшихся ему повсеместно странных холмов, оказался не утёсом, а кирпичной стеной. Кирпичи потускнели от времени, но всё ещё хранили характерный красный цвет. Он устроил своё временное убежище на Красной Площади, в двух шагах от того, что осталось от стен Кремля.

Так что теперь он лежал в своём жалком убежище, немножко дрожал от холода, и вспоминал прошлую неделю, пытаясь сложить вместе все части головоломки, которые у него были.

=Неделей ранее. 23 мая 2015 года=

Момент, когда весна стала зимой, ничем не выделялся. Никаких вспышек магического света, никаких порывов ветра, ни даже громового голоса с небес, просто в одну секунду он закрывал дверь машины, вернувшись с краткого заезда в магазин, а в следующую он катился по склону здоровенного сугроба. Было бы преуменьшением сказать, что он запаниковал. Его испуганный крик заставил содрогнуться небеса, а судорожные конвульсии уничтожили небольшую сосенку, в кроне которой он застрял у подножия сугроба. Заодно они уронили на него свежую кучу снега со стоявшей неподалёку сосны побольше, так что ему потребовалось некоторое время чтобы разобраться, где верх, а где низ, и выкопаться из сугроба.

Вокруг него не было ничего из того, что он мог бы ожидать. Вместо солнечного и тёплого дня в пригороде небольшого города, его окружало раннее зимнее утро в редколесье, без каких-либо признаков цивилизации насколько хватало глаз. Единственным следом человека были его собственные шорты, свисающие с ветки дерева на полпути к вершине сугроба, с которого он скатился, и сумка с продуктами чуть ниже. Завершали натюрморт его раздавленные очки, разбросанные вокруг уничтоженной сосенки. Последнее его изрядно напугало – он прекрасно помнил, что без очков практически слеп, и его паникующему мозгу потребовалось немало времени, чтобы заметить, что даже при том, что его очки были полностью уничтожены, он видел куда лучше, чем когда-либо раньше. Настолько хорошо, что, пожалуй, мог бы сосчитать иголки на сосне, отстоявшей от него почти на километр. Ну и заметить ярко-жёлтый клюв, украшавший его собственное лицо.

В этот момент его проняло. Всё произошедшее обрушилось на него разом, невыносимым грузом. Он предпочёл бы прямо на месте упасть в обморок, свернуться калачиком и умереть, проснуться, или внезапно вспомнить, что вся его предыдущая жизнь была не более чем сном какой-то неведомой инопланетной птицы. Он не смог. Вместо этого, он на несколько минут застыл на месте, уставившись на клюв, пока его хвост хлестал его по бокам, а крылья дрожали от шока. Хвост и был той малостью, что смогла вытащить его из ступора. Длинный, гибкий, покрытый тёмно-серой шерстью. Его кончик влетал в его болезненно-широкое поле зрения, чтобы через мгновение снова пропасть, и это невыносимо раздражало. Поэтому он изловчился и поймал хвост тем, что всего несколько минут назад было его рукой – а теперь напоминало птичью лапу с когтями. С длинными, острыми когтями, и хваткой как у тисков. Острая боль в новой конечности привела его в чувство.

Пользуясь неожиданной гибкостью своей новой шеи, он осмотрел свой новый облик. Сказать, что выглядел он странно, означало бы промолчать. Больше всего он напомнил себе то, как выглядел бы грифон, если бы это надругательство над всем естествознанием могло существовать в природе. Его задняя половина напоминала большую кошку – не лев, цвета были совсем неправильные, шерсть куда длиннее и плотнее, да и на кончике хвоста не было фирменной львиной кисточки — больше всего он напоминал хвост здоровенной домашней кошки. В отличии от грифонов на картинках, передняя половина была покрыта тем же самым серым мехом, сменяясь на перья только на груди. Передние ноги больше всего напоминали кошачьи, за исключением самой нижней части, где они переходили в птичью лапу с острыми когтями. Перья на голове и груди у него были темнее, чем шерсть, а на крыльях совпадали по цвету с шерстью.

В последнюю очередь он внимательно осмотрел крылья. Большие, заросшие перьями отростки, лежали на его боках, слегка подрагивая, когда он поворачивался, и посылая в мозг, не понимающий, как ему реагировать на две лишние конечности, вызывающие головокружение сигналы. Все попытки подвигать крыльями ни к чему не привели, и он решил на время оставить их в покое. Кроме того, даже при том, что в сложенном виде они были почти такой же длины, как и всё его остальное тело, он не ожидал от них никакой пользы. Чтобы добиться от них достаточной подъёмной силы, ему бы пришлось найти способ махать ими с частотой колибри, так что крылья, очевидно, были только для красоты. Какой эволюционный задвиг смог произвести подобное чудище оставалось тайной, но куда большей тайной было то, каким образом он оказался затерян в зимнем лесу в виде дикой пародии на мифологического зверя. И довольно мелкой пародии, если окрестные деревья были тех же размеров, какие он встречал раньше. С большую собаку, да и то, с натяжкой.

Ему довелось прочитать достаточно книг о том, как главный герой оказывается заброшен в незнакомый мир. Подобные истории при их популярности было тяжело пропустить, но они чаще всего были сосредоточены на том, как чахлый ботаник внезапно оказывался заточён в мускулистом теле варвара, или одарен непредставимой магической мощью, или получал в дар артефакт вселенской важности, с которыми он спасал мир, переписывал историю или делал ещё что-то подобное. Ни одна почему-то не объясняла, как выжить зимой в лесу. В большинстве сразу находились местные жители, готовые, по крайней мере, заточить героя в тёплой темнице. Ни в одной не было инструкции, как ходить на четырёх ногах.

К счастью свежий снег достаточно мягок, и его первые попытки сдвинуться с места не были так уж болезненны, но на выработку походки, подходящей к его несовместимым конечностям, пришлось потратить немало времени. Походка получилась медленная, но, по крайней мере, из неё удалось исключить удар лицом о землю на каждом третьем шаге. Она позволила ему собрать его пожитки, включая штаны, которые, к сожалению, оказались слишком большими, чтобы их можно было надеть, сумку с продуктами (несколько пакетиков с орехами, пакет булочек, пяток яблок и замороженная курица), и драные останки футболки и жилетки с карманами. К сожалению, несмотря на то, что содержимое карманов было незаменимо в ежедневной жизни современного человека, в лесу они были совершенно бесполезны. Телефон показывал 5% заряда и отсутствие сети, права и ключи от машины для применения требовали машину, а связка ключей от дома… к ней в качестве брелока был прикреплён крохотный мультитул. Несмотря на то, что в обычных условиях «инструмент» был скорее пародией на настоящий, он оказался кстати. Пользоваться им «пальцами» с когтями было довольно тяжело, ловкости человеческих пальцев в них не было. Он использовал крохотный ножичек чтобы соорудить из останков футболки и жилета сумку на верёвке, которую можно было бы носить на шее под перьями. Она получилась маленькой, едва хватило на ключи и инструмент, но защитила их от возможной утери при ходьбе. Почему-то ему казалось, что в его будущем ходьбы будет много. Если он хотел узнать, что произошло, если он хотел выжить, надо было двигаться. Его запасы еды были достаточно скромны, в своей способности находить еду в лесу он ни капельки не сомневался (способность не обнаружена), холод уже потихоньку начинал его покусывать, поэтому он поступил единственным разумным способом – взял сумку в клюв и зашагал на юг. Даже если там не было никакой цивилизации, там, по крайней мере, была надежда добраться до более тёплых мест – конечно, если ему удастся выжить достаточно долго. Особенно он на это не рассчитывал, но собирался по крайней мере попробовать.

Когда в мире была весна и имена имели значения, его звали Всеволод, «повелитель всего». Кем он станет теперь? Только время покажет. Но его путь начался.

2: Hel

Труднее всего далась первая ночь. Она пришла быстрее, чем он ожидал, и оказалась куда холоднее, чем ему хотелось бы. Без возможности развести костёр, единственной защитой от холода, помимо собственных перьев и шерсти, было закопаться в сугроб под ёлкой и заткнуть вход в нору снегом. Несмотря на то, что предыдущий день вымотал его ходьбой по глубокому снегу, он почти не сомкнул глаз, и с первыми лучами солнца был снова в пути.

Через некоторое время лес стал гуще. Густые голые кусты сделали тяжёлый путь ещё тяжелей. Вместо ёлок пошли берёзы и сосны, а потом что-то, что без листьев он не узнал. Второй день его одинокого пути не принёс ему никаких следов человека, и никаких следов диких животных. Он съел несколько булок и яблоко, стараясь экономить свои жалкие припасы. Он знал, что курицу тоже придётся съесть, но понимал, что для того, чтобы нагулять такой голод, придётся потратить немало времени.

В этот же день он впервые наткнулся на странные холмы. Заметить их было непросто – они не были высокими или широкими, а его наблюдательность была изрядно подорвана монотонностью проталкивания себя сквозь снег. Тем не менее, наткнувшись на несколько, он обратил внимание на их необычность. На холмах не росли большие деревья, они имели характерную вытянутую форму, и, в большинстве случаев, располагались параллельно друг другу. Выглядело это так, как будто кто-то специально их насыпал. Всеволоду доводилось слышать о таком. Многие древние культуры проделывали подобное, когда хоронили своих властителей, но ему попалось достаточно холмов, чтобы хватило похоронить небольшую народность целиком. Либо он попал в какой-то древний некрополь, где лежали короли, скопившиеся за долгие века, либо у холмов был какой-то другой смысл. Зима хранила секреты, слой снега был достаточно толст, а сам он – достаточно вымотан, чтобы отложить решение этой загадки на другой раз. Тем не менее, холмы удерживали его внимание достаточно долго. Когда он перестал раздумывать на тему, что их могло породить, бежать было уже поздно.

Не то чтобы медведь был такой уж большой, да и выглядел он совершенно неагрессивно, но Всеволод прекрасно понимал, что было бы самоубийством доверяться медведю, который не спит среди зимы. Неважно, что выгнало его из берлоги, его и без того не слишком дружелюбный нрав оно при этом вряд ли улучшило. Да и голод, неизбежный в промороженном зимнем аду, медвежье настроение скорее всего тоже не поднимал. Так что, не имея других вариантов, экс-человек использовал единственный предмет, который хоть как-то можно было назвать оружием – он метнул сумку с продуктами прямо в медвежью морду. Сумка разорвалась и разбросала его жалкие пожитки по снегу, и этого хватило, чтобы отвлечь медведя. Он скорее всего уже достаточно сильно оголодал, поэтому яблоки мгновенно приковали к себе его внимание. Не дожидаясь благодарности, Всеволод развернулся и припустил наутёк с максимальной доступной ему скоростью. Успокоиться и остановиться он смог только когда солнце уже коснулось горизонта.

Предыдущий день его полностью измотал, этот – доказал, что это был не предел. Его конечности отказывались двигаться, даже крылья устали, но он знал, что ему нужно укрытие. Небо над деревьями темнело куда быстрее, чем должно было от наступающего вечера, а это значило, что зимняя ночь может принести с собой ветер, снег или мороз. Осмотревшись, он заметил неподалёку группу небольших ёлок. Нижние ветки деревьев касались снега, а верхние были плотно завалены целыми сугробами. Вариант был далеко не идеальный, но он слышал о том, как люди умудрялись продержаться ночь в таких условиях. Конечно, большинство рассказов не выражали восторга от такой ночёвки, да и одеты рассказчики в них были довольно тепло, но у него были шерсть и перья. Не лучшая защита от мороза, но в то же время было вполне очевидно, что без них бы он замёрз ещё вчера. Даже с ними, холод постепенно его пробирал, поэтому он потратил последние силы чтобы навалить побольше снега на нижние ветки и забрался в пространство под ними. Там тоже было холодно, но хотелось верить, что теплее, чем снаружи. В эту ночь он смог уснуть, хотя сон его был некрепким и наутро он не чувствовал себя отдохнувшим.

Ходить он, тем не менее, мог, поэтому он двинулся дальше. Ходьба заставляла холод на время отступить, и походка его со вчерашнего дня заметно улучшилась, но неутолённый днём ранее голод стал куда заметнее. Он попытался вспомнить всё, что знал о добыче еды зимой. Его текущий облик всеми своими частями кричал «хищник»– и острым клювом, и когтями, но две его половины были от очень разных хищников, по-разному решающих вопрос охоты. Передняя, напоминающая орла, подразумевала парение в небесах, высматривание добычи с высоты и нападение на неё с неожиданного направления. Задняя – охоту из засады, пробирание по кустам и напрыгивание с веток. Первое было невозможно ввиду того, что он не то что летать, просто двигать крыльями почти не умел, второе – потому что лес вокруг был довольно редкий и совершенно прозрачный. Даже с его бледной окраской, он сильно выделялся на снегу, и видно его было очень издалека. Он уже несколько раз видел зайцев, которые начинали от него убегать ещё до того, как он их замечал.

Лес вокруг не был таким мёртвым, как Всеволоду показалось в предыдущую пару дней. Своим новым орлиным зрением он начал подмечать признаки присутствия диких зверей. Следы на снегу, оставленные зайцами и лисами, птицы на деревьях, пару раз он даже наткнулся на вход в какое-то логово, скорее всего, лисье или барсучье. Всю живность, кроме медведя, объединяло категорическое нежелание приближаться к нему достаточно близко, чтобы помочь решить его проблемы с пропитанием. В своём неизменно измотанном состоянии, ему потребовалось немало времени, чтобы понять, что это значит.

Дикие животные знали, что им следует бояться грифона.

Он увидел в этом небольшую надежду. Если звери знали его вид, значит, где-то жили те, кто создал этот страх, и не только создал, но и старательно поддерживал на протяжении многих коротких звериных поколений. Это означало, что они навещали эти края достаточно часто. Он очень надеялся, что они не были настолько же территориальными существами, как кошки или орлы. На то, что они разумны, он не надеялся. В конце концов, даже со своими мнимыми навыками выживания, он всё ещё не умер, а значит, его новая форма была достаточно хороша, чтобы пережить зиму. Это, в свою очередь, означало, что много мозгов ей для этого не нужно. Особенно не забывая, что обе его половины принадлежали к известным одиночкам. Одиночество же плохо способствует развитию разума.

В любом случае, хоть встреча с другими грифонами и была возможна, и необязательно нежелательна, он на неё не слишком надеялся. А вот встреча со стадом оленей обещала куда более вероятную еду. Он мог бы выследить их по следам, и напасть ночью, когда они более уязвимы. Или, возможно, ему бы попалось слабое или больное животное, которое он бы смог догнать и с которым он смог бы справиться. Следы оленей ему пока не попадались, но это не означало, что не попадутся в будущем. Так что он шёл, шёл и шёл, пока снова не зашло солнце. В этот раз он присмотрел ёлку заранее. Заснуть, когда за весь день из еды был только снег, было непросто, но ему удалось свернуться достаточно плотно, чтобы сохранить немного тепла. Сон его был глубок, и снились ему холод и голод.

Утро встретило его холодом его снов, и куда большим голодом. Его одинокий путь привёл его в область, почти полностью покрытую странными холмами. Диких зверей в ней было меньше, но и пугались они его по какой-то причине слабее. Сосны и ели предыдущего дня уступили место нескольким большим рябиновым рощам, ветви которых сгибались под тяжестью ягод. Сердце и желудок Всеволода возрадовались такому изобилию еды – он знал, конечно, что рябина не самая вкусная ягода, но в его положении это был дар небес, который он не собирался выбрасывать. Желудок выбросил его за него. Что-то в его системе пищеварения было категорически несовместимо с рябиной, и ему потребовалось несколько часов, чтобы избавиться от отвратительного послевкусия. Этой ночью он видел сны о том, что он не полуорёл, а полу-свиристель. Для них рябиновые рощи были бесплатным рестораном.

Утром, когда он снова выкопался из своего временного логова, и уже собирался продолжить свою войну со снегом, он увидел грифона. Заночевал он на краю леса, перед громадным полем, и теперь, высоко над этим полем, в лучах восходящего солнца, лениво расправив широкие крылья, парило самое великолепное создание, которое он когда-либо видел. Его орлиный взор легко покрыл расстояние и позволил ему рассмотреть и белоснежные перья на груди, испещрённые крохотными тёмными точками, и светло-коричневый мех на задней половине, и невозможно-фиолетовые кляксы вокруг золотистых глаз. В краткий момент, когда Всеволод был захвачен красотой зрелища, грифон в небе взмахнул крыльями и скрылся в южном направлении куда быстрее, чем можно было бы ожидать от живого существа. Единственным, что напоминало о его существовании, был резкий орлиный клич, эхом звенящий в лесу долго после того, как создание пропало из виду.

Его мир был сделан из голода и холода, но теперь в нём был вестник надежды. С этого момента в его мире была цель.

3: Hvergelmir

«Правое крыло вверх! Правое крыло вниз! Левое крыло вверх! Левое крыло вниз! Крылья сложить! Крылья расправить! Правое крыло вверх!..»

Его ежедневный распорядок из ходьбы по снегу и чувства голода, холода и потерянности получил добавку в виде гимнастики для крыльев. Грифон в небесах встряхнул картину мира Всеволода куда сильнее, чем внезапная Великая Зима. Он помнил физику, он помнил биологию. Конечно, назвать его большим учёным было бы преувеличением, но он знал достаточно, чтобы понимать, что его тело может лететь только если его кто-нибудь хорошенько бросит. Тем не менее, неизвестный грифон летел, причём без заметных усилий, вроде пятидесяти взмахов крыльев в секунду. В науку он, конечно, верил, но глазам своим верил всё-таки больше. В конце концов, если верить науке, шёл четверг, 28 мая. В понедельник следующей недели должно было начаться лето, а он был человеком. Кончик хвоста на мгновение показался в поле его зрения как жестокое напоминание о том, куда именно он с утра послал науку. Это были первые сказанные им вслух слова с самого момента как он в первый раз выкопался из антинаучного сугроба, и некоторые из них не были непечатными.

У него были крылья. Он мог летать. Это было важно. Почему-то эта важность затмила в его голове даже перспективу медленной голодной смерти. Поэтому он приложил все силы, какие только мог – не то чтобы великие – к тому, чтобы научиться двигать крыльями. Основы он уже знал, почувствовал, как это надо делать, на вторую ночь, когда пытался свернуться поплотнее, но двигались они всё ещё медленно и неуклюже. Его мозг постепенно смирялся с идеей, что у него теперь на две конечности больше, но каждый раз, как крылья посылали в него какой-нибудь незнакомый сигнал, он впадал в ступор пытаясь понять, что это было. Скорость его продвижения в тот день упала, потому что он немало времени тратил на то, чтобы далеко обходить кусты и деревья, которые можно было случайно зацепить расправленными крыльями. Кроме этого, он потратил часть длинной ночи на то, чтобы перетрогать перьями всё вокруг и запомнить вызываемые этим ощущения. Не самый худший способ забыть про пустой желудок.

Следующее утро встретило его миром, в котором был только снег. Очевидно, небо было покрыто низкими и тяжёлыми тучами. Это Всеволоду пришлось предположить, потому что увидеть их не было никакой возможности. Снегопад был настолько плотным, что полностью скрывал всё дальше нескольких метров. Скорее всего, он проспал рассвет, потому что снег завалил небольшое отверстие, которое он оставил в стенке логова. Про тренировку крыльев пришлось забыть – толстый слой свежего снега требовал от него всех сил чтобы хотя бы идти. Кроме того, в метели было невозможно определить, где находится юг. Возможно, у него и было какое-то обострённое чувство направления от его птичьей половины, но он не был в этом уверен. Поэтому он выбрал направление наугад, надеясь, что не идёт назад по собственным следам.

Безлесное пространство сменилось густым лесом, а лес внезапно перешёл в поле странных холмов, куда больше, чем ему попадались раньше. Снегопад к этому времени ослаб, и с вершины холма повыше он смог разглядеть, что их ряды простираются до самого горизонта. В том, как они стояли, можно было заметить некий порядок. Холмы делились на небольшие группы, с полосками леса между ними, прямо как «город» из холмов, разделённый лесными «дорогами». Если смотреть достаточно долго, можно было заметить, что все лесные полосы сходятся в какой-то невидимый центр. Так как располагался этот центр в примерном направлении его движения, Всеволод решил немножко скорректировать курс. Терять ему было всё равно нечего. По крайней мере, так он мог насытить своё любопытство, раз уж желудок не получалось. Глядя на себя он без труда замечал признаки недокорма. Рёбра проступали сквозь шкуру, мех потерял блеск, а перья выглядели свалявшимися. Времени на поиск еды оставалось всё меньше. Поэтому он продолжил поход, пока его вновь не настигла ночь. Во сне он штурмовал на ВДНХ павильон «Животноводство», чтобы похитить оттуда курицу размером со страуса. Его нападение отразили большие двуногие коровы.

Пришло утро и путь его продолжился, огибая холмы побольше и переваливая через маленькие, пока наконец он не приготовился спрыгнуть с невысокого уступа. В этот момент он увидел Его. Он был прекрасен. Он был великолепен. Он был всем, о чём только можно было мечтать, и даже больше. И, что немаловажно, это был первый встреченный им заяц, который не оглядывался на него через плечо, задавая стрекача. Заяц сидел прямо под уступом, с которого Всеволод собирался спрыгнуть. Он копался в снегу, очевидно, добывая пропитание, и даже когда он поднимал голову, он не смотрел вверх, только по сторонам. Скорее всего, это был не самый умный заяц в мире, но Всеволод и не собирался с ним болтать.

Его тело повело себя так, как будто знало, что надо делать лучше, чем он сам. В момент, когда он увидел зайца, его лапы подогнулись без команды, крылья немного расправились, а хвост задрожал в предвкушении. Глаза застыли на добыче, пока он медленно подползал к краю уступа, стараясь не ронять вниз снег, чтобы не спугнуть зайца. В этот момент ему не требовалось думать о том, что надо сделать, всё шло гладко, как будто он уже много раз это проделывал. В его восприятии, громкие удары его собственного сердца замедлились. Мускулы собрались как взведённые пружины. Заяц наклонился, снова пытаясь что-то откопать, и на мгновение полностью игнорируя мир вокруг себя.

Он упал на грызуна как лавина – тяжело, быстро и смертельно. Заяц даже пискнуть не успел, как острые когти разодрали его на части, окатив всё вокруг фонтаном крови. Всеволод никогда не был особенно кровожаден. Если бы раньше его попросили выбрать между голодной смертью или убийством кролика, он был почти уверен, что кролик выживет, но в тот момент он почувствовал, что делает единственный правильный выбор, единственный возможный выбор в его ситуации. Неделя постоянного голода и холода что-то в нём сломала, какой-то внутренний запрет. Что-то, что заставляет цивилизованных людей думать, что цели можно добиваться «хорошими» и «плохими» методами, и «плохие» использовать нельзя ни в каком случае. Неделей раньше он полагал, что есть что-то, что ещё не успело толком умереть, плохо. Теперь он знал, что так у него есть еда, а иначе – голод и холод. Голод и холод его совершенно не привлекали.

Кроме того, у него закончился заяц. Ему казалось, что прошли мгновения, но единственное, что напоминало о существовании Обеда были несколько капель крови на снегу и приятная тяжесть в желудке. Даже его когти и перья были начисто вылизаны. В воздухе звенел победный орлиный крик, такой же, как он слышал за день до этого, но в этот раз крик был его собственный. Он хотел добавки, он знал, что с этого момента будет её искать, но пока… пока его организм решил, что ему хватит того, что он уже получил, и ему нужен мир и покой для нормального пищеварения. Ёлка неподалёку гостеприимно предлагала свои голубые ветки, обещая покой почти без холода и без голода. Он уже почти под неё залез, когда его сознание, расслабленное сытостью, наконец заметило странность. Ёлка была голубая. Развернувшись, он взглянул на кирпичную стену, с которой только что спрыгнул. Стена была красная. Цепь странных холмов на другой стороне большой поляны… глядя на них, он легко мог вспомнить поднимавшиеся там старые стены ГУМа, скрывающие за собой целые улицы маленьких магазинчиков с безумными ценами. Холм слева должен был быть Историческим Музеем, а большой холм с другой стороны поляны был прямо на том месте, где должен был стоять Собор Василия Блаженного.

Всеволод думал, что ему придётся искать дорогу домой. Всё это время он был дома.

4: Níðhöggr

В маленьком логове под синей ёлкой воздух был тяжек от тяжких мыслей. Глаза Всеволода не мигая уставились на кусок красного кирпича, который он прихватил с собой устраиваясь на ночь. Это был последний кусочек головоломки, скрывающей ответ на вопрос, где он находился всю предыдущую неделю, но, к сожалению, кроме последнего кусочка ему требовалась ещё и вся остальные. Он был в Москве, он устроился на ночлег буквально в трёх шагах от Кремлёвской стены, но всё-таки эта Москва была совершенно не похожа на знакомый ему город. Она вообще на город не была похожа. Впечатление было такое, что её забросили много веков назад. Объяснений тому, как это могло произойти, было много, начиная от безумного бреда, и заканчивая путешествием в параллельный мир. Ни одно из объяснений его не радовало, ни одно не подразумевало лёгкий способ из всего этого выкрутиться. Честно говоря, ни одно не подразумевало способов выкрутиться. У него был выбор либо научиться жить в новой реальности, либо умереть. Тяжело вздохнув, он мысленно попрощался с семьёй и друзьями. Неважно, куда он попал, шансов их снова встретить у него, скорее всего, не было – разве что та же сила, которая забросила его в этот промороженный ад, забросит и их. Такой судьбы он бы не пожелал и злейшему врагу. Он медленно сжал лапу с кирпичом, пока тот не рассыпался в песок. Как и любой продукт человеческой цивилизации надолго оставленный без ухода, кирпич был хрупок и бесполезен. Эта ночь была лишена снов.

Утро встретило его, как ему сначала показалось, землетрясением. Низкий рокот и ритмичные удары встряхнули землю, стряхнули снег с деревьев и подняли в воздух стаи сонных птиц. Всеволод выкарабкался под лучи восходящего солнца, и несколько раз моргнул, пытаясь понять, откуда идёт звук. Оглушительный рёв, громче, чем любой когда-либо слышанный им звук, помог ему сориентироваться. Из-под холма, который он полагал руинами Василия Блаженного, выползало легендарное чудище. Технически, он сам был легендарным чудищем, но выползшее было самое чудовищное чудище из всех.

Дракон был не просто огромный. Если бы стены Кремля всё ещё стояли в полный рост, он легко мог бы через них заглянуть. Крылья, которые зверюга с наслаждением расправила во всю ширь, накрыли половину бывшей Красной Площади. Подняв голову к восходящему солнцу, дракон с удовольствием похрустел многочисленными суставами, каждый щелчок которых по громкости напоминал пушечный выстрел. Что-то настолько здоровенное просто не имело право быть живым, но монстр перед Всеволодом по всем признакам был живее всех живых, все его полсотни метров длины, покрытые золотисто-коричневой чешуёй и увенчанные гребнем из блестящих острых шипов вдоль спины. Каждый шип был раза в три длиннее всего тела Всеволода, включая хвост. Ещё немножко потянувшись, дракон отрыгнул клуб дыма, почесал пузо, зевнул и внезапно сказал на чистом русском языке:

— Ну что же, время завтрака, как вы думаете, мистер Горыныч? Позвольте, сеньор Горыныч, это же великолепная идея! Я думаю, месьё Горыныч с радостью составит нам компанию? Вы несомненно правы, дражайший Горыныч, с превеликим удовольствием!

Сказав это, дракон взмахнул крыльями и медленно улетел куда-то на запад, насвистывая под нос мелодию из старого советского фильма. Всеволоду потребовалось несколько минут, прежде чем он сумел закрыть клюв. Летучая ящерица, по всему, была совершенно безумна. Впрочем, он не спешил стать тем грифоном, который обратит внимание дракона на дефекты его внутреннего мира. Место в драконьем меню его совершенно не соблазняло, поэтому он прокрался вдоль остатков стены возле драконьего логова Василия Блаженного, и зарысил на юг, пытаясь держаться под деревьями и не задерживаться на открытых пространствах. Теперь он понял, почему дичь вокруг была незнакома с обликом грифона – ни один вменяемый хищник не решился бы делить территорию с таким чудищем.

Его рысь привела его через замёрзшую реку в густо заросший район, находившийся на её южном берегу. Тут тоже оставались следы зданий, но, в отличии от севера Москвы, тут они были куда меньше, и на многих уже росли деревья. Живности в этих местах тоже было куда больше. Стайки разнообразных птиц чирикали в кронах деревьев, на снегу пересекались десятки следов зайцев, и поэтому попытки Всеволода остаться незамеченным быстро вознаградили его. Заяц скорее всего попытался провернуть известный заячий фокус – когда заяц замирает до самого момента, пока опасность на него почти наступила, прежде чем вскочить и, воспользовавшись замешательством хищника, сбежать. Единственное в чём заяц просчитался была скорость с которой сжимаются грифоньи когти если грифона как следует напугать. Когда Всеволод наконец успокоился, у него было две аккуратных заячьих половинки на завтрак. Вчерашняя трапеза только раздразнила его голод, поэтому он этому только порадовался. А ближе к вечеру он узнал, что птичья половина не только позволяла ему глотать добычу чуть ли не целиком, но ещё и заставляла его делать то, что птицы делают с частями еды, которые неспособны переварить. Всё же, это было лучше, чем оставаться голодным, и впервые за неделю в его походке появилось что-то похожее на бодрость. Вечером он даже уделил немного времени попыткам привести перья в порядок.

Он уже почти снова отправился в дорогу, как вдруг громкий удар оповестил его, что у него появился гость. Развернувшись, он обнаружил себя клюв-к-клюву с тем самым грифоном, которого несколько дней назад видел в небе. С такого расстояния он заметил, что грифон был как минимум на голову выше, и, в отличии от жалкого и душераздирающего зрелища, которое сам Всеволод из себя представлял, был воплощением здоровья. Зверушка внимательно его осмотрела, наклонила голову и вопросительно чирикнула.

— Извини, не понимаю, – ответил Всеволод, пытаясь не спугнуть грифона резким движением. Если сила его собственных лап чему-то его научила, так это тому, что он совершенно не хотел обижать грифонов. Его слова заставили котоптаха отступить на пару шагов, поднять правую лапу, и ещё раз чирикнуть, на этот раз – смущённо.

— Всё равно не понимаю. Ты точно не знаешь какого-нибудь другого языка?

— Сквик? – сквикнул грифон, взмахнув несколько раз лапой. – Сквик! Скриииич! Гак! Гак!

Все звуки были настолько звероподобны, что надежды Всеволода на налаживание общения разбились как сосулька. Грифон был явно неразумен. С другой стороны, он был достаточно дружелюбен, чтобы не пытаться вырвать его позвоночник своими острыми когтями.

— Уверен, ты мне хочешь сказать что-то важное, – сказал он грифону, – но, если ты не говоришь по-русски, я тебя правда не понимаю, и мне правда надо идти. Загляни вечерком, может, тогда поболтаем. Договорились?

— Сквак! Киа! – грифон встряхнулся и, с коротким разбегом, взлетел и был таков. Всеволод пожал плечами и расправил крылья. В этот раз у него не было причин отказываться от гимнастики, как бы она бессмысленно не выглядела. Он уже сделал несколько попыток взлететь, но подъёмной силы в его крыльях было примерно столько, сколько он и полагал, глядя на их размер. Тем не менее, его новый друг летал без особых проблем, так что наверняка у этого был какой-то секрет, который ему только предстояло открыть. И открыть его можно было только пробуя – так что он продолжил путь, размахивая крыльями, и даже напевая какую-то песенку.

День прошёл как и все предыдущие, но когда солнце уже клонилось к закату и он начал подыскивать укрытие на ночь, он услышал шум крыльев и через несколько мгновений неподалёку плюхнулся на снег дикий грифон. Он бросил перед собой большую куропатку, и пихнул её лапой в сторону Всеволода, и выжидающе на него посмотрел. Всеволод тоже пихнул мёртвую птицу, не понимая, что грифон предлагает ему с ней делать. Он мог бы поклясться, что грифон закатил глаза, перед тем как склониться над птицей и сделать вид, что разрывает её клювом. После этого он снова придвинул куропатку к Всеволоду.

— Ты хочешь, чтобы я её съел? Правда? Спасибо! Знаешь, мне, пожалуй, в жизни никто не делал предложения приятней. Тяжко найти тут еду, когда все твои способности исчерпываются почти-быстрой ходьбой! – С этими словами он попытался схватить куропатку клювом. Но в ту секунду, когда он уже её почти коснулся, стремительная лапа схватила её и отодвинула за пределы досягаемости.

— Сквии! – сказал грифон, глядя на него со следами улыбки во взгляде.

— Ты – злой котоптах, знаешь ли, — сообщил Всеволод своему мучителю, снова пытаясь схватить куропатку. И в этот раз, в последний момент грифон отодвинул её в сторону.

— Кек! Кек! Керрррк! – сказал грифон, делая невинный вид.

— Мистер Грифон, это совершенно не смешно, скажу я вам! – прорычал Всеволод, теряя терпение. В этот раз он бросился на еду, пытаясь ухватить её собственными когтями, но без малейших видимых усилий, она снова сместилась за пределы досягаемости. Это было последней каплей. Он взревел в ярости, и начал гоняться за неуловимой куропаткой, пользуясь всей скоростью и проворством, накопленными за долгий поход. Их хватало ровно на то, чтобы не достать до еды на волос, что явно веселило местного. Когда Всеволод уже был готов сдаться, его очередной прыжок внезапно закончился с куропаткой в когтях. Грифон отодвинулся и чирикнул что-то ободряющее. После такой зарядки, которая даже вечный холод заставила отступить, ему не требовались дополнительные приглашения. Он разорвал птицу на части и съел её чуть ли не одним глотком. Это было приятно, куда приятнее, чем просто получить её в подарок. С новым пониманием, он благодарно посмотрел на своего нового друга.

— Спасибо тебе, добрый незнакомец. Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, я твой должник. Не то чтобы ты меня понимал… хм, знаешь, а ведь я даже не спросил, как тебя зовут! Меня зовут Всеволод, а тебя…? – чтобы подчеркнуть значение слов, он сначала показал на себя, а потом на грифона. Грифон посмотрел на него с удивлением, тряхнул головой и повторил его жесты.

— Вриии-вок! Хеел-ха!

— Хелха? Может, Хельга? Хм… хорошо, будешь Хельгой. Если не возражаешь, я тебя для краткости буду звать Хель.

— Хел! Хел! Хеел-ха!

С этими словами, новопоименованная Хельга взлетела и исчезла в снежном вихре.

5: Jötunheimr

В эту ночь Всеволод проснулся от давно забытого ощущения. Оно было настолько неожиданно, что он даже испугался. Впервые за, казалось, вечность, путь и прошла всего неделя с небольшим, он чувствовал тепло. Когда лучшее, чего получается добиться – «почти не холодно», настоящее тепло может пугать. На секунду он подумал, что безумие наконец закончилось, что он дома, а всё это было просто ужасным кошмаром. Надежда разлетелась в момент, когда он открыл глаза – он всё ещё был под ёлкой, а вокруг лежали снега Великой Зимы. Тьма уже рассеивалась, утро было близко. Но всё-таки, ему не было холодно, тепло ему не приснилось. Тут он заметил, что он в логове не один. Его сжимали две сильные лапы, заканчивающиеся ужасными когтями, а два больших крыла прикрывали его и спящую Хельгу. Местная грифонша обняла его как будто он был большой плюшевой игрушкой, и тихонько плакала во сне, уткнувшись в его перья. Какой бы сон её не терзал, он не был счастливым. Прижав его поплотнее, она вздохнула, и внезапно успокоилась, начав довольно похрапывать, широко улыбаясь во весь клюв.

Это было ещё одной анатомической странностью, которую Всеволод никак не мог понять. Когда в этом была нужда, его клюв был твёрд как сталь и остр как бритва – но, в то же время, при желании изгибался в любое выражение, на которое было способно человеческое лицо. Вдобавок, по краю клюва изнутри шёл костяной выступ, очень похожий с виду на зубы. Это давало ему возможности, которыми не могла похвастаться ни одна птица – он мог улыбаться и правильно пережёвывать пищу. Впрочем, пока его трапезы не стали более регулярными, он этого не замечал.

Вид довольно улыбающейся грифонши под боком, тепло, которым она с ним поделилась, он даже не заметил, как снова заснул. Когда он проснулся, солнце уже взошло, и в логове не было ни следа присутствия Хельги.

Она вернулась когда Всеволод решил попробовать охотиться, когда несколько часов ходьбы привели его в лес, где не было останков строений. По его расчётам, он должен был находиться где-то в районе Битцевского парка, где лес рос даже тогда, когда город был жив. Лес тут, в отличии от застроенных районов, был густой, и он мог хотя бы попробовать к чему-нибудь подкрасться. Его попытки не были слишком уж успешны, густой лес означал больше кустов, веток и прочего, что вызывало нежелательный шум. Тем не менее, это было лучше, чем просто идти, и что-то в нём подсказывало, что он поступает правильно. Когда он полностью погрузился в охоту, откуда-то из кустов как тень появилась Хельга. Сквозь лес она продвигалась без малейших усилий, и совершенно беззвучно, не считая лёгкого похрустывания снега под лапами. Ни одна ветка не шелохнулась на её пути.

— Скви-и-и? – поинтересовалась она, глядя на попытку Всеволода подкрасться к снегирю. Птица, уже минуту с интересом наблюдавшая за его довольно шумным приближением, чирикнула что-то обидное, и улетела.

— Хель, ну хоть бы закончить дала! – простонал Всеволод, провожая птицу голодным взглядом. – Я его уже почти поймал! Он был такой упитанный!

— Кирак! – возразила более крупная грифонша, тыкая его в крыло клювом. – Кии! Хел!

— Я тебя всё ещё не понимаю, должна бы уже сообразить, — вздохнул Всеволод, дёргая крылом. – Если ты что-то от меня хочешь… эй, полегче!

Хельга щёлкнула на него клювом, после чего бесцеремонно расправила его крыло лапой. Она его внимательно обнюхала, подёргала перья, аккуратно вытащила уже готовое выпасть, а потом повторила процедуру со вторым крылом. Когда он попытался сложить крылья, она на него внезапно рявкнула.

— Вриии-вок! Хеел-ха! Хел-хел-хел-ха!

Следом она подсунула своё крыло под его, и попыталась заставить повторить за ней. Всеволод повторил движения, но они только подняли тучу снега. Хельга склонила голову набок, явно глубоко задумавшись, а потом внезапно подпрыгнула в воздух.

— Ну вот, а теперь ты улетела как ветер. Интересно, что бы это вс… ЭЙ!

Закончить фразу, да даже просто сложить крылья, он не успел, потому что в этот момент местная решила наконец злоупотребить его доверием и напасть на него сверху. Она приземлилась ему на спину, вцепившись в его передние лапы своими, а задними балансируя на его спине. Далось ей это нелегко, она была значительно длиннее, но ей всё-таки удалось удержать его на месте.

— Хорош! Дамочка, что за фигня? Вы что себе позвол… Хорош я сказал!

— СКВАК! – оглушительно и очень рассержено рявкнула ему прямо в ухо Хельга, осторожно опускаясь так, чтобы почти улечься у него на спине. Её крылья медленно опустились на его, а потом перья соприкоснулись.

В этот момент он почувствовал.

Описать это было нелегко, даже самому себе. Все чувства в крыльях были для него новыми, но это заметно отличалось от них всех. Оно чем-то напоминало чувство, которое человек испытывает, засунув руку в реку с быстрым течением. Незримый поток вытекал из перьев Хельги и омывал его собственные, и что-то похожее, пусть и не такое сильное, вытекало и из его перьев. Поток был невидим, он даже повернул голову, чтобы проверить, но он безошибочно мог сказать, где он протекает и куда направляется, как будто видел его. Он понял, что поток был его частью, частью, которой он могу управлять по желанию. Как и поначалу с крыльями, нормально управлять им, конечно, не получилось, всё, на что его хватило, это слегка «дёрнуться», но даже такой малости хватило, чтобы его перья затрепетали под внезапным порывом ветра. А потом вечная тяга гравитации, всю жизнь сковывавшая его с землёй, внезапно пропала. Несколько мгновений он парил на высоте в несколько сантиметров, прежде чем плюхнуться назад в снег.

Железная хватка Хельгиных когтей неожиданно разжалась. Со вздохом, грифонша спрыгнула у него со спины, усталая, но довольная. Она посмотрела на Всеволода и снова расправила крылья.

— Вриии-вок! Врии! Хел! Хеел! – чтобы подчеркнуть свои «слова» она ещё несколько раз взмахнула крыльями.

В этот раз он почувствовал слабое эхо странного потока за взмахами её крыльев. Сосредоточившись, он попытался повторить, и в этот раз его неуклюжие взмахи немножко приподняли его над землёй. Недостаточно, чтобы взлететь, и устал он от этого как от целого дня ходьбы, но он почувствовал. Он не был уверен, что именно, но ему было совершенно очевидно, что это и есть секрет грифоньего полёта. Несмотря на то, что взлететь ему так и не удалось, Хельга выглядела удовлетворённой и больше не пыталась заставить его взлететь. Вместо этого она издала довольный звук, чем-то похожий на кошачье мурлыкание, и повернулась к Всеволоду, судя по всему, собираясь его ободряюще ткнуть клювом. На полпути она внезапно замерла.

В какой-нибудь другой обстановке он, возможно, счёл бы произошедшее следом интересным, а может даже и смешным. Все до единого перья на Хельге неожиданно встали дыбом, создавая впечатление, что её голова внезапно выросла втрое. Следом, вся шерсть на львиной половине тоже встала дыбом, включая кисточку на хвосте. Наполовину расправив крылья, она прижалась к земле и издала самое страшное шипение, какое Всеволод когда-либо слышал. Глаза у неё были при этом распахнуты от ужаса, и что бы ни вызвало у неё подобную реакцию, находилось оно от него с другой стороны.

Быстро повернув голову, он попытался понять причину, и в первый момент не поверил своим глазам. Это было серьёзное достижение, учитывая, что слово «невозможно» в его жизни, последнее время состоящей из зимы в июне, психованных драконов, грифоньей лётной школы и города, за секунду превратившегося в древние руины, вряд ли было уместно. Тем не менее, то, что он увидел, намекало, что в этом правиле могут быть исключения. На краю поляны, на которой они находились, стоял лось. Громадное косматое животное с длинными рогами, нередкий гость в подмосковных лесах, даже когда Москва ещё была на месте. Что в нём было необычно, так это то, что длинные рога у него были не на голове. Вместо этого они были связаны тонкой верёвкой в странно выглядящее ожерелье на его могучей шее. На голове же вместо рогов красовалась богато вышитая вязанная шапочка. На боках зверя висели две больших и, по всей видимости, пустых сумки. Выражение морды лося не предвещало паре грифонов ничего хорошего.

— Калушата! Са калушата! Ишка ма бик! – внезапно взревел лось, выходя из кустов. Всеволод почувствовал внезапный рывок потока и удар ветра, давший ему понять, что Хель взлетела. Но вместо того, чтобы улететь, она сделала круг над поляной и с визгом обрушилась на лося.

— Вриииик! Керииииик! Криииик! – в последний момент она отвернула, промахнувшись мимо лосиной головы, но достаточно ошарашив зверя, чтобы Всеволод успел прийти в себя и припустить к лесу. Лось, тоже придя в себя, побежал следом. Хельга повторила нападение, заставив лося споткнуться и потерять скорость. Лось снова что-то взревел и пустился следом за убегающим грифоном. К счастью для Всеволода, в качестве нелюбимого грифона он выбрал не его, а Хельгу. Та танцевала в воздухе на грани лосиной досягаемости и уводила его в другую сторону. Глубже в лесу раздались ещё крики «Калушата!» и «Хатима барук!», но весь шум постепенно удалялся. Собрав все силы, Всеволод бежал, бежал и бежал, пока солнце не коснулось горизонта. Шум погони он уже давно не слышал, но страх продолжал гнать его вперёд. Он волновался за Хельгу – неизвестно, что внезапно-разумные лоси имели против грифонов, но было совершенно ясно, что тот, с которым они столкнулись, не собирался их нежно обнимать. Он хотел ей помочь, но понимал, что единственным в его силах было принять её попытку увести погоню от того, кто не мог улететь. С чего она внезапно решила с ним возиться он не знал, но очень хотел когда-нибудь узнать. Но в тот момент бег был важнее.

В последних лучах умирающего дня, его бег привёл его к большой поляне, где лес прерывался, а земля понижалась к небольшой реке. На берегу реки стояло то, что Всеволод в этом промороженном мире ожидал увидеть в последнюю очередь. Там стояла совершенно обычно выглядящая деревня из нескольких десятков деревянных домиков. Из труб поднимался дымок, лошадка везла хворосту воз. Деревенька настолько не укладывалась в мир лосей-убийц и драконов-шизофреников, она была настолько нормальной, что весь накопившийся за неделю стресс навалился на Всеволода одной могучей волной. Он потерял сознание и медленно скатился по склону к деревне.

6: Miðgarðr

Сани мерно поскрипывали под тяжёлым грузом, и для мыслей тянущего их жеребца это было лучшее музыкальное сопровождение. Мысли эти были про то, как он хорошо поработал сегодня, как много семей благодаря этому не замёрзнут. Про планы на завтра, также наполненное работой лесоруба. Всё это были обычные мысли, наполнявшие голову гордого потомка приличной семьи земных пони ежедневно. Мысли его всегда были медленны, тщательны и приземлённы. Так приличествовало наследнику длинной и гордой фамилии, в которой каждый старший сын был жеребцом, снабжающим всех пони теплом в долгие зимы, и обеспечивающим топливом их кухни круглый год. Тепловоз не был мечтателем, это было бы неприлично. Зато он всегда был самым надёжным жеребцом в округе, как и его отец, и его дед, и так далее, до самого основателя династии, который работал на сборке чего-то, именуемого «ядерными турбинами» в незапамятные времена, ещё до того, как мир вспомнил о приличиях. Несмотря на молодость, жители его маленькой деревеньки его уже уважали. Он перебрался в неё, как только достаточно вырос, чтобы жить своим умом. Уважение это в немалой степени было следствием того, что он просыпался первым, ложился спать последним, и никогда не был замечен за увиливанием от работы. Кроме того, из этого следовало, что, если что-то случалось, пока всепони остальные спали, решать проблему приходилось ему.

Поэтому, когда бессознательный грифоний котёнок скатился с холма прямо к краю деревни, заметил его именно Тепловоз. Он посмотрел на тело у своих копыт, вздохнул и выпрягся из саней. Дрова могли и подождать, красть их посреди леса никому и в голову бы не пришло, а вот грифон ждать не мог.

— Это уже второй за месяц! – ворчал жеребец, не забывая проверять грифона на признаки жизни. Ему надо было как-то выразить неудовольствие. – Почему, ну почему вы ничему не учитесь? Всепони знают, что это опасно. Все грифоны учат котят так не делать. И вот ты здесь, живой, хвала Архиву, но почти уже нет! — Вздохнув, он взвалил бесчувственное тело на спину и устремился домой.

---

Тепло. Как же… как же тепло.

Тепло было повсюду. Оно пронизывало его тело, оно успокаивало его разум, и прогоняло из него все кошмары. Он подумал, что это, наверное, снова Хельга – иначе почему ему вдруг станет тепло? Она, наверное, оторвалась от лосей и догнала его. Он хотел открыть глаза и посмотреть, но просто лежать в тепле было так удобно... Всеволод свернулся под одеялом и позволил сну унести его.

Жеребец, сидящий возле кровати, выдохнул и расслабился. Этот грифоныш больше не собирался умереть в его копытах. Это было хорошо. Рассказывать его родителям о том, что он не успел спасти их сына, было неприлично, несмотря на то, что в глупости этого котёнка никогда не было его вины. Он слишком многим уже рассказывал эту новость. Каждый год зима взимала налог на глупость с молодых грифонов. Не в этот раз. С этой мыслью он забрался на свою собственную кровать, ещё раз глянул на спящего грифона, и заснул. Завтра его ждало больше работы, чем обычно.

Всеволод проснулся с первыми лучами солнца, как он делал каждый день с начала зимы. Моргая от света, он вылез из-под одеяла. Окно комнатки, в которой он находился, выходило на восток, так, чтобы поймать первый свет утра. Он был настолько расслаблен и чувствовал себя настолько отдохнувшим, что ему потребовалось несколько минут, чтобы заметить, что проснулся он не в своём обычном логове под деревом. Вокруг него была настоящая комната настоящего дома. Его укрывало настоящее одеяло. Спал он на ещё тёплой поверхности того, что могло быть только настоящей русской печью. На секунду он замер, чтобы переварить увиденное.

А потом заорал изо всех сил.

Его крик разбудил другого обитателя комнаты, крепко спавшего на большой кровати в углу. Большая коричневая голова, увенчанная спутанной гривой красных волос, вынырнула из-под одеяла. Громадные голубые глаза сонно уставились на вопящего грифона. Всеволод посмотрел на монстра, вдохнул поглубже, и снова заорал. Ужасная голова поморщилась под звуковым нападением, а потом её владелец слез с кровати. Всеволод закричал в третий раз, но в этот раз скорее не от испуга, а от изумления и растерянности. Перед ним стоял вовсе не страшный монстр. Больше всего существо напоминало лошадь. Конечно, если бывают лошади с ногами, толстыми как брёвна, коротким телом, громадной головой и невероятно большими глазами. Всеволод не собирался делать вид, что существо не существует. Не после того, как сам отрастил клюв. Но он хоть убей не помнил, как бегство от лосей-убийц привело его в одну комнату с инопланетной лошадью.

Тепловоз вздохнул, глядя на кричащего котоптаха поверх прижатого к лицу копыта. Каждый раз всё шло точно так же. Спасение поздним вечером, ночь в тепле его дома, и дикий, испуганный вопль с утра. Он уже предвкушал обычные шутки соседей о том, что же он там делает с грифонятами, что они так орут, а потом отказываются это с кем-пони обсуждать. В такой маленькой деревеньке нормальных развлечений найти было негде, поэтому фабрика слухов работала на износ.

Грифон, судя по всему, устал орать, и теперь смотрел на жеребца с таким недоверием, как будто никогда раньше не видел пони. Тепловоз закатил глаза к небу, и перешёл к следующему шагу программы. Обычно, грифонёнка было довольно легко успокоить, если после того, как он перестал кричать, представиться ему и пообещать, что его родители его скоро заберут.

— Вершина утра тебе, молодой охотник! – пророкотал жеребец, предлагая котёнку копыто. – Надеюсь, твоя Великая Охота прошла хорошо, и твоих родителей не разочарует её исход!

Он знал, что свежеспасённые из леса грифоны обычно пугливы и недоверчивы, но этот среагировал совершенно нетрадиционно. Вместо того, чтобы принять предложенное копыто, котёнок заорал от страха и прыгнул от него в противоположном направлении, забившись в угол. Попытки пони приблизиться и успокоить ребёнка были встречены агрессивным взмахом когтей и угрожающим шипением. Причина у подобной реакции могла быть только одна, и Тепловозу совершенно не хотелось убеждаться в своей правоте.

— Не происходишь ли ты из рода Дикарей? – поинтересовался он, думая о том, какую боль в крупе он приволок в дом, и как сложно будет выкинуть дикого грифона на улицу. Доселе ему только раз довелось это проделывать, и на его шкуре до сих пор виднелись следы того утра. Можно было, конечно, позвать экстерминатора из лосиного племени, но он знал, что тот разнесёт ему весь дом. Кроме того, это означало подписать грифону смертный приговор, и вот это Тепловоза совершенно не устраивало. Дикарей он ненавидел точно так же, как и все остальные. Этого требовали приличия. С другой стороны, убивать приличия запрещали.

Всеволод постепенно успокаивался от шока, вызванного тем, что странное конеобразное существо заговорило. Слова сильно напоминали русские, но сами фразы складывались в полную бессмыслицу. Первая часть была вроде бы про утреннюю охоту. Вторая звучала как добродушное напоминание, что его родители будут охотится на него от великого стыда, вызванного тем, что он слишком молод. С чего существо взялось ему желать чего-то настолько безумного? Что вообще происходило? Пока его мозг пытался со всем этим разобраться, его глаза шарили по комнате, пытаясь найти путь к отступлению. Конеобразное перегораживало путь к двери, но окно было с другой стороны, и если бы у него получилось достаточно быстро…

Его тело перешло к действию прежде чем он успел полностью сформулировать план побега. Бросив одеяло в лицо врагу, он прыгнул к окну и с громким «бам» ударился о мутное стекло. Окно задребезжало, но осталось целым и закрытым. Чувствуя, как утекают секунды, и его возможная смерть выпутывается из одеяла, он ощупал раму в поисках способов открытия. Его усилия увенчались успехом, когда он заметил задвижку, большую, прочную, и привязанную толстой ниткой. Даже не задумываясь об этом, он выхватил ключи из всё ещё висящей у него на шее сумочки, и перерезал нитку, распахивая окно. Прыжок к свободе, тем не менее, был прерван жестоким рывком за хвост, втянувшим его в комнату и распластавшим на полу. Сильный удар по голове отправил его в нокаут.

Тепловоз был поражён. Он знал, что дикари умны, но также знал, докуда простирается этот ум. Дикари знали, зачем у них когти и как ими можно рассечь почти всё, что угодно. По слухам, достаточно озверевший дикий мог пробить когтями даже стальную броню. История не знала дикаря, способного использовать инструменты, им это попросту было не нужно. Это требовало расследования. Расследование требовало, чтобы грифон не сбежал. Зима требовала, чтобы окно было всегда плотно закрыто. Жеребец вздохнул и отправился закрывать окно. Когда он вернулся, чтобы проверить грифона, котёнок уже пытался поднять засов на двери. К счастью, засов был сделан земным пони для земного пони, и весил раза в два больше, чем тощий грифон.

Всеволод понимал, что пришёл его час. Громадное и агрессивное конеобразное закрыло единственный путь на волю, который у него был хоть какой-то шанс открыть, и приближалось к нему с явно враждебными намерениями. Он понимал, что слишком мал, чтобы победить в этом бою. Конечно, он не собирался сдаться без боя, но понимал и то, что долго не продержится. В том, как он против всех вероятностей выжил в замёрзшем городе, а теперь его жизнь закончит травоядное, была своя жестокая ирония. Не везло ему последнее время с травоядными. В любом случае, пришло время для последних слов.

— Не знаю, за что ты меня так ненавидишь, — сказал он лошади, — но я постараюсь, чтобы ты об этом жалел всю оставшуюся жизнь.

Сказав это, он пригнулся, немножко расправил крылья и приготовился прыгать. Конеобразное вытаращило на него глаза, и с глухим ударом плюхнулось задом на пол. Оно потрясло головой, почесало гриву копытом, и поинтересовалось на чистом русском, пусть и с сильным акцентом:

— Так ты не Дикарь?

7: Griðungur

— Так ты не Дикарь?

Вопрос остановил прыжок Всеволода как стена. Он взмахнул крыльями и подкатился к копытам конеобразного. Его желание вырвать сердце из-под коричневой шкуры полностью испарилось. Существо больше не выглядело враждебно, и даже не воспользовалось шансом напасть, пока он приходил в себя после падения.

— Так ты и нормально можешь говорить? – поинтересовался он, пытаясь скрыть смущение от того, что он в тот момент окончательно запутался в собственных конечностях.

— Могу немного Старый речь. Школа. Всепони могут. Если не Дикарь, ты Возвратный, да? – понять существо было непросто, грамматика у него хромала на все четыре копыта, и некоторые слова звучали довольно странно, но всё-таки это было куда понятней, чем раньше. Всеволод поднялся с пола и приготовился к долгому разговору.

— Во-первых, я понятия не имею, кто такие «Дикарь» и «Возвратный». Во-вторых… — его вопросы прервал громкий стук в дверь. Инопланетный конь неуверенно на неё покосился, и вдруг сморщился как от зубной боли. Он подцепил одеяло копытом, протянул Всеволоду и махнул в сторону печи. Грифон решил подыграть и запрыгнул в угол, притаившись под одеялом. Конь притворился, что громко зевает и пошаркал к двери.

Гость оказался минотавром. Очень большим и очень мускулистым, ну или, по крайней мере, производящим такое впечатление своими здоровенными ручищами и плечами, едва прошедшими в дверь. Чудище было одето в тяжёлую длинную шубу, почти достающую до земли и прикрывающую его волосатые ноги. На голове у него была шапка, которая была хорошо знакома Всеволоду, но он никак не ожидал увидеть одно из греческих мифических существ в ушанке. Спереди на шапке красовалась кокарда в форме большой красной буквы М. Длинные рога минотавра были украшены двумя большими пробками, одна – ярко-красного цвета, другая – не менее ярко-синего. Смотрелось это всё настолько забавно, что Всеволоду пришлось приложить все силы чтобы не засмеяться. Минотавр вежливо кивнул коню, перед тем как войти в комнату и снять шапку.

— Вершина утра тебе, дражайший Тепловоз! – провозгласил гость, излучая столько фальшивой радости, на сколько вообще способен быкоглавый монстр. Русский у него был получше, чем у коня, Всеволоду почти не пришлось прилагать усилий, чтобы его понять. – Пришёл новый год, и ведомо стало Лабиринту, что желаешь ты внести свою ежегодную лепту в наше благородное начинание! Добро знать, что есть пони, настолько соболезнующие сложностям наших бедных Возвратных сородичей…

Дверь, которую минотавр только что прикрыл, снова грохнула об стену, чуть его не снеся. Ошеломлённый быкоглавец обернулся к проёму, и вид у него при этом был весьма раздражённый. Снаружи, как казалось с точки зрения Всеволода, стояла поросшая бурой шерстью стена. Только когда он заметил висящий на верёвочке рог, он понял, что за дверью стоит тот самый лось, который встретился ему в лесу. Второго рога на месте не было, и мех на широкой груди зверя во многих местах был покрыт запёкшейся кровью. Чтобы заглянуть в комнату, лосю пришлось низко пригнуться, и взгляд, которым он осмотрел находившихся в комнате, был далёк от добродушного и весёлого.

— Макс’са исс Калушатак вип? – рявкнул зверь, засовывая голову в комнату. Остальное просто не пролезло в дверь. – Силама асша’а киса!

— И тебе поздорову, уважаемый Лось, — напряжённо улыбнулся минотавр. – Мне радостно видеть, что ваш род не нарушает наш договор и не вламывается в дома простых пони в поисках Дикарей. А теперь мне бы было ещё радостнее видеть, как ты удалишь себя из нашего присутствия, потому что к тебе у нас дела нет, а между собой – найдётся.

— Калушатак се масакара! Макс’са! Дидсера мок! – не согласился лось, ещё раз пытаясь протиснуться в комнату. Минотавр вздохнул, нахлобучил ушанку на голову и положил ладонь лосю на морду. После этого он просто шагнул наружу, без видимых усилий выталкивая громадную лосиную тушу перед собой. Он аккуратно прикрыл за собой дверь, и следом воздух вздрогнул от его возмущённого рёва. Всеволод не понимал, о чём шла речь, спорщики использовали странный лосиный язык, но где-то посреди пререканий, они бросились в бой. Дом содрогнулся. Инопланетный конь уткнулся мордой в копыто и тихо простонал что-то неразборчивое. Он повернулся к Всеволоду и жестом показал, что вылезать пока не надо, и тихонько заговорил, вздрагивая каждый раз, когда дом получал ещё один удар от бушующей снаружи битвы.

— Извини, малыш. Ты должен удивлён. Ты молод, но должен видеть это. Всё. Я могу не всё объяснить, я не умный городской пони, но я пытаюсь. Никогда не объяснял молодым, знаешь. Ты пришёл из далёкого-далёкого времени. Сотни лет прошло с времени когда ты жил. Не знаю, сколько. Знаю, что последний день, когда ты помнишь себя человек, это день, когда мир сделался праведным. В него пришло магия, и бесстыдные человеки исчезли в пучине времени от Великого Заклятие. Когда человеки искупают грехи, они Возвратные, как ты, благословенные правильный облик. Вы приходите напуган. Вы приходите слабый. Но вы – родня, мы помогаем. Мы слышим весть великой Архив, сияющей за морем и учащей нас пути праведному.

— Будь осторожен, не всепони слышат весть верно. Слуги Лабиринта слышат её иначе. Они… «помогать», но ты не хочешь их помощь. Лось… они не знают слова, они не родня. Они боятся Возврат, они ненавидеть Дикари, и убьют тебя если узнать о тебе. Малыш, прячься когда вернётся Копейник, или я тебя не защищать. Я помогу когда он ушёл.

Всеволоду оставалось только кивнуть. Правда была достаточно тяжела, чтобы пропустить мимо ушей даже «малыша». В конце концов, инопланетный конь действительно был намного крупнее. Слова про «мир, сделавшийся праведным» и «магию» звучали как обычные сектантские бредни, но часть про прошедшие столетия выглядела правдоподобно. Остальным местные наверняка просто попытались объяснить прыжки во времени и превращения. Архив, скорее всего, был пророком какой-то религии, а рёв и насилие за стеной – не больше, не меньше, а самым настоящим религиозным диспутом. Чувствуя, как части головоломки встают на места, грифон немножко расслабился. Да и звуки вежливого спора снаружи уже угасали.

Копейник вернулся в избу без одной из пробок на рогах, подранной шубе, с фингалом под глазом и лосиным рогом под мышкой. Так как лось больше не пытался ввалиться с обыском, Всеволод предположил, что догматы таинственного Лабиринта в этот раз оказались сильнее. Минотавр это с удовольствием подтвердил.

— Хамло рогатое! Нарушение договора, спор с представителем власти, назвал меня коровой! Ничего, больше он так не будет. Тепловоз, что он ныл про то, что ты Дикаря прячешь?

— Да как можно? – удивление в голосе коня было настолько натуральным, что спрятавшийся грифон понял, что кем бы ни были Дикари, они не слишком стремились к сотрудничеству. – У меня шрам от той курицы прошлый год, я знаешь, что с ними не говорить, сам! Была Дикая недалеко, прошлая седьмица. Должно быть, жеребята искала. Мы послали весть, с тех пор не видели.

— Воистину, оленьи жрецы тупеют день ото дня! – вздохнул Копейник. – Завтра они скажут, что у тебя Горыныч в печке спрятан!

Конь и бык дружно заржали, хоть у Тепловоза это и получилось несколько натянуто. Он вытащил из-под кровати большой мешок и бросил его минотавру.

— Тут всё. Надеюсь помочь.

— Лабиринт выражает глубочайшую благодарность за твой вклад в общее дело, добрый гражданин! – улыбнулся Копейник, подбрасывая мешок на ладони. – Если бы только все пони были так надёжны. А теперь, раз уж у тебя нет Горыныча в печке, мне пора прощаться. День только начинается! Меня ждут ещё три деревни, и я уже приятно побеседовал с лосиным палачом! Удачи в убийстве деревьев!

С этими словами минотавр вышел, насвистывая что-то немузыкальное. Тепловоз выждал немножко, чтобы убедиться, что он не вернётся, и запер дверь.

— Выходи, малыш. Он не вернуться в деревня до лета. Он называет это сбор пожертвований. Я называю это грабёж. Кто не жертвует Лабиринту, однажды ночь переселяются в него. Они не переселяются назад. – Большой жеребец вздохнул ещё раз, и, пошарив в печке, вынул оттуда большой горшок. – Малыш, ты голоден. У меня нет мяса, как любите грифоны, это неприлично для пони. Но этого хватит, чтобы ты снова здорово. Боюсь, тут тебе небезопасно. Завтра, до восхода солнце, ты должен уйти. Я объясню дорогу, скажу, кому верить. Но тебе нельзя показывайся в городах до Тулы, и нипони, кроме кого я укажу, должны тебя видеть. Если олени тебя найдут, ты умереть. Если Дикие тебя найдут, ты умереть.

Голос у большого жеребца был суров и мрачен. Всеволоду, выбравшемуся из укрытия и уминавшему гречневую кашу из горшка большой деревянной ложкой, было ясно, что он не верит в его способность добраться до Тулы. Кроме этого, было ясно и то, что выжать из Тепловоза побольше информации не получится, пони и так спотыкался об слова, и явно от этого уставал. Впрочем, один вопрос задать было нужно.

— Почему ты всё время называешь меня малышом? Я знаю, я мельче тебя, но когда ты так делаешь, мне кажется, что мне снова десять!

— Прости меня, малыш, я должен был сначала спросить твой имя, а не оскорблять. – Тепловоз явно очень смутился своей ошибке. – И прости, если я неправильно понял возраст. Я знаю, как тяжко вспоминать как ты был десять, когда ты двенадцать.

— Меня зовут Всеволод, мне тридцать пять лет, — сказал Всеволод, приканчивая кашу. – Извини, я всё съел…

Тут упоминание возраста наконец дошло до его сознания.

— *******.

8: Fenrir

Всеволод был сыт, согрет, бодр, и до рассвета оставалось ещё часа два. Кроме того, он чувствовал свою гордость полностью растоптанной. Как оказалось, Тепловоз уже неплохо наловчился заботиться о глупой грифоньей молодёжи. Он знал, что следует делать с молодым котёнком, только что спасённым из промороженного леса, и из собственных наблюдений, и от разъярённых родителей спасённых. Список включал тёплую постель, много еды и много отдыха.

Включал он так же и помывку. Которая, как и все остальные пункты спасательного меню, не была добровольной. Собственно, пони настолько привык к распорядку, что даже и не подумал предложить Всеволоду помыться. Он просто засунул его в большое ведро с тёплой водой, а само ведро задвинул в печь. Когда ему не то надоело слушать поток смертельных угроз, несшийся из ведра, не то он решил, что грифон внутри достаточно отмок, он вынул ведро из печки и, пользуясь своим превосходством в силе, напал на мех и перья Всеволода с куском мыла. То, как он им управлялся копытами, пополнило растущую коллекцию тайн. К концу унизительной процедуры грифон был идеально чист и безумно зол. Он был твёрдо уверен, что привести его в ещё большее бешенство невозможно, ровно до тех пор, пока Тепловоз не упомянул уход за перьями.

Чтобы научиться этому искусству ему потребовался почти весь оставшийся день. Это было неприятно. Это было унизительно. Кроме того, процедуру надо было проделывать дважды в день до конца жизни, конечно, если он не хотел потерять способность летать. К счастью, если верить Тепловозу, процесс считался достаточно интимным.

Вся эта гигиеническая возня была унизительна ещё и потому, что показала Всеволоду насколько же он на самом деле мал. И лось, и минотавр, и даже пони, все в мире были значительно больше и сильнее, чем он. Для любого он был всего лишь ребёнком. Даже Тепловоз посмотрел на него достаточно скептически, когда он поведал ему свой настоящий возраст. Для других грифонов он был всего лишь осиротевшим котёнком, не более того. Конечно, если грифоны жили хотя бы столько же, сколько люди, это накинуло ему четверть века до старости. Но чтобы проверить это, ему сначала надо было дойти до Тулы. Когда пони услышал, что Всеволод ещё не разобрался с полётом, его взгляд показал, что иллюзий по поводу вероятности успеха этого предприятия он не питает. Но на том, что оставаться никак нельзя, он продолжал настаивать.

Для прилично выглядящего существа, жеребец показал недюжинные способности к подпольной работе. Так как через деревню только что прокатился день «сбора пожертвований», никто не ожидал, что он покажется из дома. Сидеть дома и оплакивать потери после этого события считалось чуть ли не традицией, большая часть деревни занималась тем же. У него уже был припасена сумка удобного для маленького грифона размера, в которую он положил немного еды на дорогу. Он точно знал лучшее время выхода, чтобы никто не заметил, и прекрасно знал маршрут до Тулы мимо тех мест, которые объявили своими лоси. Впечатление складывалось такое, как будто он отправлял молодых нелетающих грифонов на эту дорогу смерти ежедневно. Его собственные объяснения каким-то образом увязывали всё это с очень яркой картинкой походного костра, украшавшей обе стороны его крупа.

— А теперь, мал… извини, Всеволод, идти. Я хотел помочь больше, — глаза у Тепловоза были грустные, и он успокаивающе положил копыто грифону на плечо. – Будет тяжело. Но вы грифоны крепкие. Ты сумеешь. Помни, день на восток, потом юг. Да пребудет с тобой свет Архив, малыш. – С этими словами, большой жеребец шагнул в сторону и пропал в кустах. Всеволод снова был наедине с лесом. Он вздохнул. Ходьба у него получалась всё лучше.

Утро встретило Всеволода довольно далеко от деревеньки. Как далеко он не знал, но для Тепловоза расстояния и время, за которое они преодолевались, были одним и тем же. Без других способов измерения расстояния, к той же системе был вынужден перейти и грифон. Когда солнце показалось над горизонтом, он расправил крылья и почувствовал поток на перьях. После мытья и правильного ухода, чувство потока было куда более сильным, да и отвечал на попытки управления он получше. Осторожные эксперименты принесли неожиданные плоды. Взлететь у него пока не получалось, но его уже хватало на то, чтобы справиться с простым планированием. Это сильно замедлило его продвижение, потому что он немедленно почувствовал, что ему надо немного попрактиковаться. И ещё немного, и ещё, пока наконец он не начал сворачивать к каждому подходящему склону, лишь бы ещё раз попробовать. Конечно, планирование это одно, а посадка – совсем другое, поэтому в каждую вторую попытку он грациозно нырял в сугроб, куст, а то и прикладывался об дерево. И всё равно это было весело. Грифону, чью жизнь уничтожило что-то, что он даже не мог понять, требовалось всё веселье, какое только возможно. Заодно, он нагулял аппетит, и, когда по его расчётам был уже полдень, он открыл сумку с едой.

Внутри, аккуратно завернутые в сухие листья, лежали двенадцать почти одинаковых пирогов. Каждый, если верить Тепловозу, мог накормить взрослого пони на целый день. Двенадцать означали, что по крайней мере полпути к Туле у Всеволода проблем с провиантом не будет. Он очень надеялся, что к тому моменту, или даже раньше, научится хоть как-то охотиться. Еда пони была знакома, и он проел в запасах Тепловоза изрядную дыру, но в ней всё-таки чего-то не хватало. Чего-то такого, что его варварские трапезы в лесу имели в избытке, несмотря на то, что не были даже приготовлены, и содержали в себе немытую шерсть, перья и кости. И дело было даже не в мясе, а в чём-то, во что у Всеволода никак не получалось ткнуть пальцем… и приколоть к месту когтем, чтобы не убежало.

Он вытащил один из пирогов, развернул его, и вдохнул приятный аромат свежей выпечки и того, что пони положили внутрь. Что это было он не знал – Тепловоз принёс пироги от соседа пока Всеволод спал, но что-то в запахе показалось ему знакомым. И подозрительным. Не желая рисковать, он разломил пирог и понюхал начинку. Последовавший за этим чих был настолько могуч что, пожалуй, был слышен и в деревне. Добрый и соблюдающий все нормы гостеприимства жеребец снабдил его в дорогу вкусными и сытными пирогами с рябиной.

Быстро проверив остальные, он с облегчением обнаружил, что половина пирогов были безопасные яблочные. Вторая половина годилась ему в пищу не больше, чем если бы они были с камнями. Голод внезапно придвинулся поближе. Он всё ещё обдумывал возможные причины того, за что его вселенная так ненавидит, когда на него свалилась слегка потрёпанная, но довольная как слон Хельга.

По дикой грифонше было видно, что лось оказался достойным противником, и не отдал рог без боя. Шкуру её украшали несколько небольших порезов со следами запёкшейся крови. Несколько перьев на груди отсутствовали, и одно из больших маховых перьев в крыле было сломано. В когтях она гордо сжимала рог.

— Сквии! – провозгласила Хель, плюхаясь на землю перед Всеволодом. – Криик! Ки-ки-СКВАВК!

Всеволод вздохнул и сгрёб испуганно вякнувшую местную в объятья, способные переломать кости. Он и сам испугался своей реакции, он даже не представлял, насколько за неё волновался, пока её снова не увидел. Хельга ещё несколько раз чирикнула, но не попыталась высвободиться. Вместо этого она ткнулась во Всеволода клювом и издала мурлычущий звук.

— Я же волновался, дурная ты голова! Ты и твой дурацкий героизм! Я знаю, что ты меня не понимаешь, но обещай, что больше никогда так не сделаешь! – всхлипнул он, роняя несколько слезинок ей на перья. Хель позволила ему ещё немножко побыть в растрёпанных чувствах, после чего без усилий выскользнула из его хватки. Она обнюхала рябиновые пироги, издала звук, как будто её тошнит, и ухватила яблочный. Откусив, она издала довольное «Криик!», вручила Всеволоду рог и улетела.

— И что мне теперь с ним делать? – почесал затылок нелетучий котоптах, запихивая оставшиеся съедобные пироги назад в сумку. В процессе он заметил, что пирогами содержимое сумки не ограничивалось. На дне лежал небольшой моток верёвки, сделанной из чего-то похожего на длинные волосы. Его как раз хватило чтобы привязать рог к лямке сумки. Идти сразу стало легче, так как рог уравновесил сумку. Остаток дня был скучен, а ночь – снова холодна.

На следующее утро он обнаружил, что Хельга снова вторглась в его логово, и похрапывала неподалёку, подложив сумку и рог под голову как подушку. Недалеко от него валялся изрядных размеров глухарь, уже остывший, но ещё вполне съедобный. Хель проснулась пока он ощипывал птицу, и с удовольствием прокомментировала процесс и его неуклюжесть своими криками. Когда он предложил ей половину глухаря, она внезапно посмотрела на него так, как будто он отрастил вторую голову. С испуганным «СКВАВК!» она выскочила из логова и исчезла.

— Хм, вот и проявляй после этого воспитание, — моргнул Всеволод, доедая птицу. – Надеюсь, она теперь не приведёт всё своё дикое семейство чтобы отомстить за поруганную девичью честь.

Разговоры с самим собой быстро вошли в привычку по мере продвижения на юг. В следующие несколько дней он несколько раз замечал Хельгу, но она больше не заходила в его логова, и пряталась, когда замечала, что он на неё смотрит. Она всё ещё время от времени подбрасывала ему птицу или зайца, хотя каждая следующая была живее предыдущей. К концу первой недели у него закончились пироги, а заяц, подброшенный ему на завтрак, оказался почти что неповреждённым. Заяц был несколько ошеломлён, и Всеволоду удалось его поймать, прежде, чем он успел сбежать. Хельга поздравила его громким криком, и снова исчезла. С этого момента она перестала носить ему еду, вместо этого спугивая в его направлении зайцев. Это сократило его рацион, потому что скорости догнать зайца ему всё ещё не хватало. С применением планирования охота стала легче, да и само планирование у него с каждым днём получалось всё лучше. К концу второй недели он уже почти смирился с зимним лесом. Да, там было холодно, и частенько голодно, но по крайней мере, он уже не был местом неминуемой смерти. И присутствие друга, пусть и такого стеснительного, как Хель, тоже было приятно.

А вот волки наоборот, были крайне неприятны. Они откуда-то появились к середине третьей недели. Лес к этому моменту поредел, и он полагал, что приближается к цели своего похода. На следующий день Хельга держалась к нему значительно ближе, не пытаясь пугать зайцев. Ночью они не давали ему заснуть своим воем. На следующий день они осмелели ещё больше, всё ещё не решаясь приблизиться, но явно слишком голодные, чтобы оставить его в покое надолго. В эту ночь Хельга в первый раз после инцидента с глухарём забралась к нему в логово. Стая шуршала вокруг ёлки, но ни один волк не решился залезть внутрь и напасть на пару дрожащих внутри без сна грифонов.

Первый волк попытался напрыгнуть на Всеволода, как только он сделал пару шагов от выхода из логова. Единственной ошибкой волка было то, что он забыл про Хельгу, уже успевшую взлететь. Несмотря на то, что она была чуть мельче волка, возможность напасть сверху позволила кошкоптице с лёгкостью вцепиться ему когтями в хребет прямо посреди прыжка, так что до Всеволода долетело уже бездыханное тело, ещё не сообразившее, что уже умерло. Остальная стая восприняла это как сигнал. Все пять оставшихся волков прыгнули одновременно. Хельга увернулась от одного, пропорола глубокую рану на морде второго, но третьему удалось ухватить её за крыло и сдёрнуть на землю. Паре, напавшей на Всеволода, повезло чуть больше. Первый вцепился зубами в его заднюю лапу, а второй содрал с него сумку. Взор Всеволода заволокло багровым от ярости и боли, он развернулся и вонзил когти в глаза волку, вцепившемуся ему в зад. К несчастью, шок заставил волка ещё сильнее сжать зубы, в то время как второй попытался ухватить его за переднюю ногу. Всеволоду удалось увернуться, но для этого пришлось отпустить первого волка, ослепшего, но ещё живого и не спешащего разжимать зубы. Второй снова бросился вперёд и вцепился в ту же лапу, что и первый. С двумя врагами в одном месте, Всеволоду удалось немножко перевести дух, насколько позволяла пара волков, пытающихся отгрызть ему ногу, поэтому он схватился за первое попавшееся, и обрушил его на голову одного из волков. Первое попавшееся оказалось трофейным рогом, и отчаянный удар оказался достаточно сильным, чтобы мгновенно прикончить того волка, в которого Всеволод не целился, заставляя его разжать челюсти и сползти на землю. Целился он во второго, ослеплённого. Рог он уронил, но ему удалось как следует нацелить когти, и их вполне хватило, чтобы отсечь волку голову одним ударом.

Осмотревшись, он обнаружил, что Хельга тоже справилась со своими противниками, но раны её при этом оказались куда более серьёзными. Было похоже на то, что волки не пытались её удержать, вместо этого нанеся ей множество длинных и кровавых порезов на боках и груди. Левое крыло её выглядело сломанным, а клюв был покрыт кровью последнего врага. Она попыталась слабо улыбнуться, но тут её глаза закрылись, и она сползла на землю без сознания.

==

Подорожника разбудил настойчивый стук в дверь. Он и в лучшие дни не был самым жизнерадостным единорогом, и это утро, или, как намекало солнце, заглядывающее в окно, этот полдень, не мог ничего по этому поводу предложить. Ритм стука в дверь идеально совпадал со стуком у него в висках, а события прошлого вечера в его памяти были достаточно туманны, чтобы без труда сопоставить симптомы с вызвавшей их причиной. Ему даже доктором не надо было быть, чтобы с этим справиться. Тем не менее, он был именно доктором, и стук скорее всего значил, что кто-то в городе умудрился достаточно пораниться, чтобы поднять его с постели и рискнуть его отложенным возмездием. Возмездие могло принимать самые различные формы – начиная от недели требований обращаться к нему по имени-отчеству, и заканчивая удалением зуба без наркоза. Ничто так не бесило доброго доктора, как симулянты. В этот раз, впрочем, всё указывало на то, что те, кого он обнаружил за дверью, симулянтами не были. Молодой грифоний котёнок, стучавший в дверь, был с ног до головы покрыт кровью, уже в основном засохшей, а на его задней части сжала зубы здоровенная отрубленная волчья голова. На его спине лежала грифонша постарше, покрытая страшными порезами, со сломанным крылом и без сознания. Маленький грифон держал в лапе большой лосиный церемониальный рог, тоже покрытый кровью и заляпанный чем-то, к чему Подорожник решил особо не присматриваться. Этим рогом он бесцеремонно долбил в дверь. Когда дверь открылась и из неё вышел единорог, котёнок поднял на него усталые глаза, вздохнул, пробормотал: «Ну что дальше, летающие коровы?», и потерял сознание.

9: Muninn

Мир наполняли тьма и боль. Временами боль становилась пронзительной, и ему хотелось плакать. Другие моменты приносили облегчение, и он ещё глубже проваливался в сон, ставший всем его миром. Во сне он куда-то ехал на машине по лесной дороге, уворачиваясь от прыгающих с деревьев лосей. Ему снилось, как он парит в небесах и пытается догнать волков, преследующих колесницы, везущие солнце и луну. Ему снилось, что он лежит на ветвях громадного дерева, наблюдая за большой крылатой коровой, кружащейся под ним, над пушистыми облаками. Под облаками густые леса пожирало изумрудное пламя, сотканное из лосиных рогов.

Разбудившее его всхлипывание было, пожалуй, самым жалким звуком, какой он когда-либо слышал. Оно не утихая ввинчивалось в его раскалывающуюся голову и прогоняло из неё последние остатки сна. Временами всхлипывания заглушал глубокий усталый голос, но разобрать слова не получалось. Он чувствовал, что лежит на чём-то мягком, и что-то мягко давит на него сверху. Всё его тело затекло и отвечало болезненными уколами даже на мысли о том, чтобы двинуться. Собрав всю храбрость и силу воли, Всеволод нечеловеческим усилием открыл один глаз.

Его взгляду открылась маленькая комнатка. Стены и потолок были выкрашены сероватой краской, на одной из стен виднелось окно, на противоположной – дверь. Всей обстановки в комнате было пара деревянных кроватей и небольшой столик. На одной из кроватей Всеволод лежал сам, а на другой расположился толстый свёрток серой ткани, из которого торчал жёлтый клюв. Именно свёрток был источником всхлипываний. Ещё он время от времени вздрагивал, но движение было настолько слабым, что его было нелегко заметить. К кровати со свёртком привалился сидящий на полу крупный жеребец-пони, чем-то напоминающий Тепловоза, но не коричневый, а грязно-жёлтый. Ещё одним отличием был короткий рог, торчащий из короткой синей гривы жеребца. Пони тихонько похрапывал, время от времени бормоча что-то неразборчивое. Воздух в комнате был пропитан тяжёлой лекарственной вонью.

Попытавшись разбудить пони, Всеволод открыл рот, но вместо слов ему далось из себя выдавить только тихое вяканье, вряд ли громче шёпота. Горло у него пересохло, к языку по ощущениям привязали кирпич, и та неведомая сила, которая позволяла менять форму клюва, не откликалась. Даже такое ничтожное усилие выпило из него все силы и почти заставило закрыть глаз и снова заснуть. Тем не менее, даже такого звука хватило, чтобы разбудить спящего пони.

Жеребец хрюкнул, крякнул и внезапно поднялся на ноги. Осмотрев свёрток, он вздохнул и опустил рог. У Всеволода не хватило сил даже на удивление, когда рог засветился фиолетовым. Через мгновение свёрток тоже засветился, и начал медленно разворачиваться сам по себе. Запах внезапно усилился. Жеребец чихнул, мотнул головой, и окно скрипнуло, немножко приоткрываясь. Свёрток продолжил разматываться и вскоре из него показалась Хельга, многочисленные раны которой были покрыты каким-то липким составом, и к сломанному крылу которой была примотана грубая деревянная шина. Грифонша немножко дрожала и дёрнулась, будто пытаясь отодвинуться от пони, но движение получилось настолько слабым, что больше было похоже на ещё одно содрогание. Жеребец на это вздохнул ещё раз.

— Знаешь, дорогуша, для выбравшейся на Великую Охоту в твоём возрасте, да ещё с младшим братом, ты чертовски хорошо притворяешься напуганной обычным старым единорогом, — сказал пони глубоким хриплым голосом. Русский у него был чистым, совсем без акцента, который был у Тепловоза и Копейника. – Есть я тебя не буду, хватит уже дрожать. Ты только раны растревожишь, а крови тебе больше терять нельзя. Кстати, не забудь сказать спасибо мальцу, он, может, и мелкий, но твою глупую жизнь спас, несмотря на то, что из-за тебя чуть не расстался со своей. До сих пор с трудом верю, что он притащил с собой этот рог. Это что, семейная реликвия?

Пока пони всё это говорил, он внимательно осматривал раны, добавляя вонючего состава копытом там, где его не хватало. Закончив, он снова завернул Хельгу в ткань и повернулся к Всеволоду.

— Так, теперь с тобой, Волчий Зад. Сейчас добрый доктор Подорожник проверит, что тебе этот злой волк оставил на память… ого, да ты уже проснулся! Заставил ты меня поволноваться, раны-то у тебя не такие уж серьёзные! Так, где болит?

Всеволод моргнул и ещё раз попробовал заговорить. В этот раз у него получилось каркнуть погромче, но что-то сверх было выше его сил. Тем не менее, даже этот жалкий звук обрадовал единорога.

— Услышьте могучий рык великого охотника! Сынок, не напрягайся. После всего, что ты провернул… скажу тебе, ты либо станешь величайшим охотником всех времён, и кто знает, может и королём какого-нибудь грифоньего племени, или умрёшь молодым. Очень молодым. Я бы поставил на второй вариант, но, если тебя всё-таки вдруг коронуют, я оставляю за собой право сплясать танец «я же говорил!». А теперь, будь хорошим грифоном, спи. – С этими словами его рог сверкнул, и Всеволод понял, что больше не может не спать. Впрочем, сон про пушистого розового минотавра, лихо отплясывавшего на радуге, был неплох.

Когда он в следующий раз проснулся, боль в его теле утихла, сконцентрировавшись в основном в небольшой области на задней лапе. Единорога нигде не было видно, и свёрток ткани на Хельге был уже значительно меньше, открывая её голову и здоровое крыло. Она больше не скулила, вместо этого стреляя по комнате глазами и подёргивая крылом. Когда Всеволод приподнял голову с подушки, она взглянула на него и вякнула. Он попытался встать, но навалившееся головокружение быстро отвратило его от этой мысли. Вместо этого он помахал Хельге лапой и прохрипел:

— П-привет. Рад видеть тебя в живых, подруга. Похоже…, — тут его одолел приступ кашля, после которого он продолжил, — …похоже мы вроде как победили. Я… чёрт, если один укус так болит… тебе совсем не завидую.

Услышав его голос, Хельга успокоилась и перестала пытаться сдвинуться. Она печально чирикнула, махнула крылом и расслабилась. После чего, уткнулась лицом в подушку и внезапно зарыдала. Вид плачущей гордой Хельги для Всеволода был уже слишком, и через мгновение он тоже рыдал. Когда через полчаса в комнату вернулся единорог, они синхронно всхлипывали.

— Ну прекрасно, этого мне только не хватало! – простонал жеребец, бросая на них взгляд. – Мне сегодня только и нужен был коллективный нервный срыв. Так, прекратили немедленно! Я тут поесть принёс, вам понравится! Кто тут у нас голодный грифоныш!

Всеволод постепенно справился с рыданиями и повернулся к пони. Он попытался улыбнуться и поднял дрожащую лапу. Хельга такой радости не проявила, при звуке голоса единорога она замерла и принялась сверлить в нём дыры испуганным взглядом. Пони вошёл в комнату, а за ним влетела пара чашек, судя по запаху – с каким-то бульоном. У Всеволода аж слюнки потекли от запаха, приятно увлажнив пересохший рот. Одна из чашек прилетела к нему, и прежде чем он успел распробовать содержимое, уже опустела. Голод его от такой скромной порции только усилился, поэтому он протянул чашку единорогу и, с самым страдальческим выражением, какое у него только получилось, попросил добавки.

Единорог, тем временем, пытался влить хотя бы немного еды в Хельгу. Хельга, судя по всему, решила умереть голодной, но непобеждённой. Скорость, с которой Всеволод расправился со своей порцией, его даже немножко напугала, но он быстро собрался и усмехнулся:

— Вижу, один грифон у нас уже пошёл на поправку! Подожди немножко, мне надо покормить твою сестрёнку, и я посмотрю, что ещё можно тебе предложить. Ей для выздоровления необходимо питаться, но каждый раз, когда я пытаюсь её покормить, мне приходится с ней чуть ли не драться. Я уже подумываю, что она от всего этого с ума сошла.

Всеволод взглянул на Хель, думая, чем он тут может помочь. Он не хотел, чтобы она страдала, и знал, насколько правильное питание важно для больных. И тут его озарило. Он вдохнул поглубже, посмотрел Хельге прямо в глаза, и, постаравшись придать голосу побольше убедительности, крикнул:

— Кек! Кек! Керрррк!

Хельга дважды моргнула, повернулась к единорогу, засунула клюв в чашку и одним глотком втянула в себя её содержимое. После этого она довольно вздохнула, и свалилась на подушку, немедленно заснув и начав похрапывать. Пони недоверчиво на неё уставился, после чего повернулся к Всеволоду и поднял бровь.

— Это… что было? Сынок, я с грифонами много общался, но этим языком никто из них не пользовался… это вообще язык? Ты вообще говорить… ах да, ты же только что… Аргх, сейчас слишком рано для этого… этого. Без бутылки не разберусь. – С этими словами единорог уковылял из комнаты, захватив с собой чашки. Несколько минут тишину нарушал только храп Хельги и позвякивание стекла где-то вдалеке. Затем пони вернулся, в куда более весёлом настроении, попахивая алкоголем, и неся с собой бутылку и большую миску того же бульона. Миску он вручил Всеволоду, а сам сел возле его кровати, вперившись в глаза грифона собственными, уже немножко разъезжающимися.

— А теперь малыш ты расскажешь доброму доктору Подорожнику всё, что он хочет знать, и, будем надеяться, он завтра всё это сможет вспомнить. Начнём с простого, как тебя зовут?

Всеволод отхлебнул из миски, откашлялся, горло у него всё ещё побаливало от языка Хельги, и представился.

— Меня зовут Всеволод. И, прежде чем вы спросите, это Хельга, ну, по крайней мере, я её так зову.

— Интересно, — кивнул добрый доктор, прикладываясь к бутылке. – Ты её так зовёшь, а? А сама себя она как зовёт?

— Хеел-ха! – рявкнул Всеволод, пугая пони и разбудив Хельгу. Она открыла один глаз, посмотрела на него, чирикнула и снова заснула. – Впрочем, я почти уверен, что на самом деле это означает «Лети, болван!». Она этот крик использовала каждый раз, когда пыталась заставить меня взлететь.

Услышав это, Подорожник приложился к бутылке куда основательнее. Он снова поглядел на Хельгу, и Всеволод мог поклясться, что на этот раз во взгляде у него был страх.

— Так… малыш, давай начистоту. Ты мне приволок Дикарку на лечение. Ты утверждаешь, что можешь с ней говорить, давать её команды, даже назвал её «Лети, болван!», и до сих пор жив??? – последнее добрый доктор уже практически панически проорал.

— Я всё ещё понятия не имею, кто такие эти Дикари, — отозвался Всеволод, напуганный крикливым единорогом. – Тепловоз на эту тему особенно не распространялся, да и Хельги в тот момент поблизости не было. Как я понимаю, с лосями играла. К слову как-то не пришлось. Я её… ладно, ладно, она меня нашла, когда я выходил с Красной Площади. С тех пор держится неподалёку. Спасла мне жизнь как минимум трижды. Хорошая подруга, если не считать недостатком молчаливость.

Единорог уставился на грифона с недоверием. Потом аккуратно отставил бутылку. Он потёр глаза копытом, и посмотрел на Всеволода очень внимательными и очень трезвыми глазами.

— Ты приручил дикую грифоншу прямо посреди Запретного Города, потом отправил её поиграть с лосями. Как будто тебе этого показалось мало, ты пешком добрался оттуда сюда, перебил целую стаю волков голыми когтями, а потом проскакал шесть километров, при этом неся на спине грифоншу, которая весит как минимум вдвое больше тебя, да ещё и не выпуская этот дурацкий рог? Сынок, если бы я не был тем самым пони, который отдирал от твоей задницы волчью голову, я бы тебе ни за что не поверил. Я и сейчас-то не верю. Твоя история невозможна по всем пунктам.

— А та часть, где я, тридцатипятилетний кандидат филологических наук с кафедры прикладной лингвистики, человек, разговариваю с чёртовым единорогом, страдая от боли в моей волосатой кошачьей заднице, с каких пор возможна?

— С 23 мая 2015 года, — вздохнул Подорожник. – Ты что, вообще ничего не знаешь?

— Недалеко от Москвы мне попадался пони, он мне рассказал, что произошло что-то, от чего «мир сделался праведным», — ответил, успокаиваясь, грифон. – По-русски он говорил с трудом, и понять, о чём речь, было тяжеловато.

— Вот уж мне повезло, — снова вздохнул единорог. – Получается, мне выпало с тобой о тычинках и пестиках поговорить. Люблю, знаешь ли, растаптывать людям мечты и надежды. Даже в медицину за этим пошёл. Ладно, сынок, слушай внимательно.

— Я не знаю, что произошло в 2015-м, и не думаю, что хоть кто-то знает. Да, Архивисты утверждают, что знают. У Умбралов тоже были свои идеи на этот счёт. Не забудь ещё Оленей, у них своя вера, а уж про старые человеческие религии и секты я вообще молчу, у них у всех своя версия. Что бы это ни было, оно взяло всё население мира, за исключением горстки, и заставило нас всех исчезнуть. Затем оно превратило всех оставшихся в самых разных существ. Пони вроде меня, грифонов вроде тебя, минотавры, ченжлинги, драконы, Алмазные Псы… всех и не счесть, и чуть ли не каждый год ктотопони натыкается ещё на что-нибудь неизведанное. Архивисты утверждают, что нас всех обратило в формы из иного мира, чтобы мы могли в этом жить праведной жизнью. Шизики.

— А вот теперь соберись, это будет сложно принять, но произошло это всё девятьсот двадцать два года назад. Не перебивай, я знаю, что ты хочешь спросить. То же самое, что и я на твоём месте. «Как я сюда попал», верно? Верно. Это тоже часть произошедшего. Исчезнувшие в тот день возвращаются. Редко, и нипони не нашёл способа как-то понять, как выбирается, кто и когда вернётся. Они просто появляются там, где исчезли, превращённые так же, как те, кто остался. Это случилось с тобой, это случилось со мной. Полагаю, это же случится со всеми, кто тогда исчез. Но если ты надеешься встретить свою семью или друзей… не надо на меня так смотреть, поначалу все хотят. Забудь. Они могли вернуться столетия назад. Они могут вернуться через десять тысяч лет. Никто не знает. – Жеребец взглянул на бутылку, но тряхнул головой и продолжил.

— Мир изменился. Оставшиеся построили себе новую жизнь, вырастили детей. У тех детей были свои дети. Родившиеся в изменившемся мире никогда не видели того, что был до него. Только развалины – для тех, кто родился в ранние годы, только большие кучи мусора – для нынешнего поколения.

— И тут мы подходим к твоей подруге. Её история печальна, она одна из самых страшных жертв нового мирового порядка. Твой новый вид очень независим, очень горд и, к сожалению, великолепно приспособлен к жизни в одиночестве в лесу. Во времена людей большинство естественных хищников были уничтожены. Новоявленным грифонам было легко занять их место. Самый крупный летающий хищник после драконов, конкурентов у них попросту не было. Там, где пони и прочим приходилось бороться за существование, грифоны просто жили. Конечно, у них тоже появились дети, и они научили этих детей всему, что нужно чтобы выжить в лесу… но и только. Третье поколение уже почти не умело говорить. Пятое стало животными. Умными, очень умными и очень опасными животными. Разум сохранили только те грифоны, которые остались жить с пони. Дикари же продолжают властвовать в лесах. Они неразумны, а значит, всё, что не грифон, для них еда. Они наравне охотятся и на зайцев, и на пони. В наше время твоим сородичам запрещено жить в одиночестве. Любой грифон, которого поймали в лесу и который не может говорить, уничтожается. Олени менее разборчивы, они просто убивают всех грифонов, каких удаётся поймать, даже временами пытаются нападать на живущих с пони. Многие пытались как-то вернуть Дикарям разум, но пока что твой маленький фокус, — он указал на похрапывающую Хельгу, — это самое близкое к этому, что у кого-либо получалось сделать. Если тебе удастся сохранить над ней контроль, у Дикарей может появиться надежда. Конечно, если добрые пони нашего города не прикончат её, а заодно и тебя, когда ты больше не сможешь хранить свой секрет. Не волнуйся, я никому не скажу, мне интересно, чем это закончится. Другие же в основном родились в этом времени, и они незнакомы с концепцией ручных крокодилов.

С этими словами единорог хмыкнул, подхватил миску и бутылку свечением своего рога и добавил:

— А теперь спать. Я всё ещё доктор, ты всё ещё мой пациент. Если хочешь выздороветь, тебе надо как можно больше спать. Так уж вы, котоптахи, устроены.

Всеволод хотел было уже начать спорить, но его веки отяжелели, и как только он прикрыл глаза, он немедленно уснул.

10: Huginn

Георгий, князь Елецкий, был громаден. Всеволод раньше не видел взрослых грифонов. Он не знал, до какого размера ему предстоит вырасти, но сильно сомневался, что когда-нибудь догонит князя в росте, и, если уж на то пошло, в мускулистости. Князь был воином, это сразу бросалось в глаза. Кроме того, он не был полуорлом, как Хельга, вместо этого он был полу-совой. Его передняя половина напоминала филина, а задняя – снежного барса, с белым мехом, чёрными пятнами и длинным пушистым хвостом. Князь сиял, как ребёнок на новогодней ёлке.

Причиной его хорошего настроения – как и вообще присутствия в больнице – было то, что раз Всеволод достаточно выздоровел для того, чтобы с ним можно было разговаривать, ему предстояло понести наказание за участие в Великой Охоте, одном из самых запретных занятий для грифона, уступающем только одиночному проживанию в лесу. Вину его уже признали, достаточным доказательством послужила волчья голова, снятая с его тыльной части. Теперь князю предстояло выбрать наказание. «Князь», как пояснил Подорожник, был не титулом правителя города, для этого в городе имелся избираемый мэр. Вместо этого он был чем-то вроде главы объединённых сил полиции и самообороны. Кроме этого, его звали, когда надо было свершить суд и собрать налоги. К сожалению, единорогу не хватило времени чтобы как следует подготовить Всеволода к встрече, поэтому его объяснения касались в основном обязанностей князя, а не грифона, занимавшего эту должность.

Георгий ввалился в комнату как лавина, заняв всё свободное место своим внушительным телом, и заполнив немногие оставшиеся промежутки начальственным духом. Хельге достаточно было одного взгляда, чтобы перестать двигаться. Всеволод сомневался, что она хоть раз моргнула, пока князь был в комнате. К счастью, Подорожник сказал Георгию, что она всё ещё слишком слаба для разговоров, поэтому он на неё и не взглянул. А вот Всеволод…

— Поздорову, сынок! – радостно взревел громадный грифон, хватая Всеволода за лапу и тряся её с таким энтузиазмом, что она чуть было не оторвалась. – Слышал, ты у нас сегодня большой преступник, ага? Пошёл в большой страшный лес совсем один? Рисковал жизнью и здоровьем доказывая, что ты настоящий воин? Стыдись, сынок, ох стыдись!

Для кого-то незнакомого с языком, все укоры звучали бы так, как будто князь вдруг решил по меньшей мере вручить Всеволоду ключи от города, а вовсе не покарать его за серьёзный проступок. Молодой грифон и сам чуть было не упустил смысл – пусть русский у Георгия и был значительно лучше, чем у Тепловоза, акцент всё-таки был заметен, и временами князь, сам того не замечая, перескакивал на «современную» речь.

— Такое надо, надо карать, так? – продолжил князь, усаживаясь и с интересом осматривая Всеволода. – Первый раз караю кого-то настолько молодого. В тебе есть потенциал! У тебя большое будущее! Захочешь ко мне в дружину – возьму без вопросов! Конечно, подрасти бы тебе сначала не помешало, но и сейчас у нас для тебя работка найдётся. Так, извини, что коротко, но служба! Выздоравливай!

С этими словами гигантский грифон встал, подмигнул Всеволоду, вручил ему знакомо выглядящую волчью голову, и вышел. Когда через несколько минут в комнату вернулся доктор, шокированный грифон всё ещё неподвижно сидел на кровати, пытаясь понять, что это было.

— Старый добрый Гоша для тебя слишком? – хохотнул единорог, проверяя бинты на Хельге. – Он для всех слишком, но хороший парень, если разобраться. Есть у него, конечно, свои странности, но на то он и местный. Ты ему понравился, подумай о его предложении. Для грифона это очень хорошая работа, и единственная, которая позволяет вашим регулярно выбираться из города.

— Но… наказание? – спросил Всеволод, осматривая волчью голову. Судя по всему, над ней поработал хороший таксидермист – очистил все части, которые могли испортиться, чем-то набил и зашил. Получилось хоть сейчас на стенку с трофеями. Голова смотрелась почти живой, достаточно, чтобы он дёрнулся от резкого укола боли в задней лапе.

— Подожди, ты же… конечно нет, о чём я думал! – вздохнул Подорожник, задумчиво поглаживая Хельгу по голове, на что та отвечала довольным мурлыканием. – Твоё наказание в том, что с этого момента все грифоны считают тебя взрослым. Ты доказал, что способен о себе позаботиться, можешь за себя постоять, поэтому нет смысла считать тебя ребёнком.

— И это наказание? – моргнул Всеволод, откладывая волчью голову и поворачиваясь к единорогу. – Вы же говорили, что это одно из самых ужасных преступлений, и за него… это?

— Этого более чем достаточно. Как ребёнок ты имел право на заботу со стороны города. Место, где жить, еда, образование – если у детей нет родителей, они всё это получают от города. Ты теперь взрослый, и этого права у тебя больше нет. Тебе придётся работать, платить налоги и отвечать по всей строгости закона, как и приличествует полноправному гражданину. Жениться тебе, правда, нельзя, пока не исполнится пятнадцать. Кроме того, тебе запрещено покидать город в группе из менее чем трёх грифонов, или без сопровождения не-грифона. Если тебе вдруг придёт в голову такая мысль, твой новый друг Гоша тебя выследит и притащит назад… поверь мне, он в этом деле мастер. Помни об этом когда решишь убежать.

— Почему это я вдруг решу убежать? – спросил Всеволод, немножко ошарашенный уверенностью, с которой Подорожник это упомянул.

— Потому что по моим наблюдениям ты очень любишь жить. – пожал плечами единорог, завершая осмотр Хельги и поворачиваясь к молодому грифону. – Я вчера немножко поспрашивал пони в городе, и… Знаешь, Елец – очень хороший город, особенно летом, но кроме меня тут всего четыре Возвратных, включая тебя. Я тебя понимаю, но я шестьдесят лет прожил человеком и проработал ветеринаром. Местные, к сожалению, ужасные ксенофобы. Что очень забавно, учитывая, что в городе постоянно живёт пять разных видов разумных, даже если считать все пять разновидностей пони как одну. У них есть на то причины, но тебе от этого не легче.

Всеволод почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы, и постарался их подавить. После всех мытарств в лесу, он наконец-то попал в место, которое мог бы назвать своим новым домом… и теперь это место у него отбирали. Да, был вариант бросить Хельгу на растерзание толпе и остаться, но он знал, что так не сможет. Разумная или нет, она была его единственным настоящим другом в этом жестоком новом мире. Она чуть было не отдала жизнь пытаясь его защитить. Он не мог бросить её умирать. Но был другой выход, и он спросил:

— Как… как нам сбежать? – голос его дрожал, слёзы грозили растоптать его сопротивление и вырваться на волю.

— Когда твоя диковатая подруга достаточно выздоровеет, ты дождёшься пока я снова напьюсь, украдёшь у меня припасы и сбежишь под покровом ночи, — с улыбкой ответил жеребец. – Кроме этого, ты упомянешь при мне что-то про то, как хочешь вернуться к семье далеко на севере, за Запретным Городом, чтобы все тебя искали там, а не на твоём настоящем маршруте на юго-восток. Конечно, всё это время ты и твоя коварная старшая сестра будете водить бедного и доверчивого меня за нос, притворяясь, что она слишком больна, чтобы двигаться, чтобы я не подпускал к ней нашего дражайшего князя. Видишь ли, я как-то забыл ему сказать, что ты Возвратный. Он думает, что ты откуда-то из другого города, скорее всего, из Истры. Там полно грифонов и тамошняя молодёжь частенько заканчивает Охоту в наших краях.

— Разве это законно? – спросил Всеволод, на мгновение забывая про свои проблемы. Вопрос Великой Охоты его занимал с момента, как Тепловоз её впервые упомянул, и до сих пор он так и не получил объяснения, что же это такое, несмотря на то, что уже был за неё «наказан».

— Ни в коем случае! – улыбнулся Подорожник, доставая бутылку из-под кровати Хельги и устраиваясь поудобнее. – Каждому грифону с детства объясняют, насколько это плохое занятие. Каждый день им напоминают, что отправляться в лес, выживать там в одиночку, преодолевать неописуемые опасности, бороться с другими хищниками…

— Сколько выдерживают? – к этому моменту Всеволоду было уже ясно, куда клонит единорог.

— Ни единого! – взорвался неудержимым смехом добрый доктор. – Если тебе попадётся грифон, который к двадцати годам не побывал на Великой Охоте, это Возвратный, и ему на момент возврата было хорошо за тридцать. Но это ещё не всё!

— А что там ещё может быть?

— Есть три способа закончить эту чёртову Охоту. Первый простой, примерно половина участников избирают его. Они замерзают насмерть, умирают с голоду, встречаются с Оленями, а может и ещё с кем-то, кто тоже сначала убивает, а потом не задаёт вопросов. Они не возвращаются. Как бы это ни было жестоко, это единственное, что нас спасает от перенаселения грифонами, ваши известны тем, что плодятся как кролики. Второй путь – на грани истощения добраться до деревни или города, или быть спасённым из леса кем-нибудь другим. Это считается неудачной Охотой, и за неё, как правило, неудачника хорошенько порют. Можешь ручаться, что все, у кого зад горит от неудачи, попробуют ещё раз. Ну и есть третий путь. Через две-три недели охотнику становится скучно в лесу, и он возвращается в город, неся с собой какой-нибудь трофей в качестве доказательства своих достижений. Традиционно это голова лисы или енота, они у котоптиц считаются сложной добычей. Это считается признаком взрослого, хотя, конечно, порку им обычно всё-таки устраивают. Вемити две трети доходов делает зимой на продаже бинтов.

— Вемити?

— Наш местный аптекарь. Настоящий чародей. Думаю, это единственная причина, по которой его ещё не прогнали, местные панически боятся зебр. – Подорожник ещё раз приложился к бутылке. – Разговаривает гекзаметром. Очень смешно, но очень тяжело понять. Кстати говоря, думаю, тебе не повредит изучить современный язык, если, конечно, хочешь, чтобы твой побег увенчался успехом. Гошу ты, конечно, обманул, но грифоны – известные любители Старой Речи, а вот Кочевники ею обычно не владеют совсем. Если ты хочешь иметь с ними дело, а ты захочешь иметь с ними дело, когда доберёшься до их земель, тебе не помешает возможность с ними поговорить.

В последовавшие несколько дней Подорожник потратил некоторое время чтобы обучить Всеволода языку. Это было несложно, в основе у языка лежал русский, но значение многих слов достаточно серьёзно изменилось, а грамматику, похоже, лягнул японский. Образование Всеволода очень пригодилось, и Хельга, которая всё остальное время предпочитала спать, всегда бодрствовала во время уроков. Судя по всему, она ничего из сказанного не понимала, но была всегда готова прокомментировать каждую фразу Всеволода своим чириканием, демонстративно игнорируя Подорожника.

Выздоравливала она куда быстрее, чем Всеволод мог бы ожидать, но как сказал доктор, в этом не было ничего необычного. Его собственное выздоровление тоже шло гладко. Через неделю единственным, что напоминало ему о встрече с волками, было две полоски шрамов, напоминающие грубый рисунок волчьей головы. Кроме доброго доктора в их комнату заходила только медсестра – молодая кобылка-земнопони, чуть моложе Хельги, настолько стеснительная, что Всеволоду не удалось выжать из неё и двух слов.

Естественно, к концу недели заточения в маленькой комнатке, грифоны были готовы на стенку лезть от скуки.

Хельга сперва не слишком это проявляла, да и возможности у неё, прикованной к постели, не было. Но каждый день слой бинтов становился тоньше, раны затягивались и даже шрамы быстро рассасывались. Становилось всё яснее, что её побег из заключения – вопрос времени. Она внимательно обнюхала все углы комнаты, таская Всеволода за собой и показывая то, что ей казалось слабыми местами. Она каждые пять минут выглядывала в окно, и регулярно проверяла дверь. К концу недели единственным способом для Всеволода удержать её от вышибания двери было поймать её и начать чесать её многочисленные шрамы – это приводило дикую котоптицу в блаженство, заставляя её громко мурлыкать, полностью расслабившись. Поэтому, когда Подорожник сообщил, что пришёл день побега, Всеволод был уже почти рад перспективе быть выброшенным в зимний лес.

— Сегодня я вернусь очень, очень пьяным, — объяснил доктор с утра. – Кто знает, может, заночую у Вемити, я так часто делаю, когда слишком много выпью. Ваша задача – оставить на кухне следы грабежа, только не перестарайтесь. Я оставлю твою сумку на столе, она уже с едой, так что просто создайте впечатление, что вы её выгребли из ящиков. Рог я там тоже оставлю, если он вам зачем-то нужен. Ночью будет сильный снегопад, так что о следах можете не беспокоиться. Остальное ты и так знаешь, так что удачи.

С этими словами единорог уже повернулся и собрался выйти, когда его схватила за хвост Хельга. Её лицо скривилось от усилий, она закрыла глаза и чирикнула, мотнула головой, чирикнула ещё раз, и затем тихо, почти неразличимо, сказала:

— Сп… асибо.

11: Loki

Кабинет князя Елецкого был невелик и тесен. Большую его часть занимали несколько тяжёлых деревянных стеллажей, полки которых были забиты папками с официальными бумагами, затрагивающими жителей славного города. Остальное пространство занимал большой стол и кресло для посетителей. В кресле сидел крайне несчастно выглядящий грязно-жёлтый единорог. Хозяин кабинета сидел за столом и щурился на какие-то бумаги сквозь толстые круглые очки. Любой, кто встречал Георгия за пределами этих стен, был обречён на приступ недоверия, настолько велик был контраст между этой картиной и его обычным огненным жизнерадостным настроением. Освещение в комнате было скудным, соответствующим ночной природе её владельца, и за это единорог был бесконечно благодарен.

 — Значит, сбежали? — поинтересовался князь, бросая взгляд на гостя и кривясь от его страдальческого вида.

 — Стоило… стоило мне уйти к Вемити. Разграбили… кухню, довольно аккуратно, и исчезли. Во… во тьму и вьюгу. Забрали… рог. Рог… не понимаю.

 — Дядя, твои еженедельные «вечеринки» вгонят тебя в гроб, — вздохнул большой грифон, снимая очки и потирая основание клюва когтем. — То, что я тебя регулярно из канавы домой таскаю уже плохо, но сегодня… где нам их искать в такую погоду? Осталось от них что-то, что стоило бы искать? Такой буран взрослого прикончит, а это же котята… сильные, многообещающие котята, но, тем не менее, всего лишь котята!

 — Всё с ними будет хорошо, — махнул копытом единорог, снова кривясь от движения. — Они меня… неделю дурачили! Я думал девчонке не выкарабкаться. Та дрянь, которую варит Вемити, мёртвого заставит выздороветь, но она… как в первый день! Ты… дорогой племянник… не можешь так меня одурачить, а она смогла. Мальчишка… хе, мальчишка ещё лучше. Такой… вежливый, воспитанный. Старая Речь без акцента. Пе… печаль по поводу бедной умирающей сестрёнки, такая убедительная. Ик! Всё это время… он за мной наблюдал! Спросил про работу. Должен был насторожиться. Ваши… никогда не спрашивают про мою работу. Нас провели… дорогой племянник, как двух старых дураков!

 — Шпионы? Поздравляю, дядя, ты допился до белой горячки. Кто посылает шпионов в больницу? Расписание твоих пьянок, конечно, очень важная информация для семьи, но зачем посылать двух котят из Архив ведает какой дали чтобы его добыть?

 — На этот вопрос тебе придётся ответить самому. Я… просто доктор. И не слишком хороший, — вздохнул Подорожник, чувствуя, как наконец начинает действовать микстура от похмелья. — Хороший придумал бы решение получше… — К счастью, Георгий слишком глубоко задумался и не заметил, как он прошептал последнюю фразу. У князя были на то веские причины. Приближалась весна, вьюги становились сильнее, и ему надо было как-то спасти от зимы двух котят. Котят, у которых был целый день форы, потому что его дядя заметил их отсутствие только к вечеру следующего дня.

Будущее не сулило веселья.

12: Valkyrja

Честно признаться, весёлого было мало.

Пещера, приютившая пару молодых грифонов, была мала, холодна и тесна. Кроме того, она была единственным, что позволяло им выжить в самой жуткой метели, какую Всеволоду приходилось видеть. Да, метель неплохо заметала следы, но с другой стороны, она ничуть не хуже вытягивала последние остатки тепла, которыми их зарядило недельное пребывание в маленькой больничной палате.

Поначалу всё шло неплохо. Они забрали приготовленные сумки и немножко разорили кухню, чтобы всё выглядело естественно. К этому времени снег валил уже довольно сильно, но воздух был почти тёплым, в особенности если сравнивать с ледяным адом, каким он его запомнил, а ветер почти не ощущался. Начало дерзкого плана побега прошло без сучка и задоринки. Они перебрались через городскую стену — с этой стороны не слишком сложная задача, и растворились в редколесье, незамеченные городской стражей. Сытые и отдохнувшие, они быстро удалились от города. К этому времени снегопад утих, и Всеволод даже начал волноваться об оставляемых ими следах. Как он позже осознал, всё это время он не уделял поведению Хельги должного внимания — но это легко было объяснить тем, что после невероятной демонстрации способности к разговору она вела себя тихо и просто следовала за ним. Тихо или нет, но чем дальше они шли, тем заметнее было её беспокойство.

И тут буря решила, что игры кончились.

Сначала поднялся ветер, срывая свежевыпавший снег с земли и деревьев, и заволакивая всё непроницаемым белым пологом. Следом, облака добавили в эту кашу ещё больше снега. Всего за несколько мгновений пара молодых грифонов потеряла всякую способность отличать даже верх от низа. И, как будто этого было мало, температура рухнула как наковальня, от предвесеннего тепла до того, что ощущалось как ниже абсолютного нуля. Ошеломлённый ветром, ослеплённый снегом и оглушённый рёвом ветра в верхушках деревьев, Всеволод был абсолютно уверен, что им пришёл конец. Пережить такое было просто невозможно. Даже Хельга выглядела испуганной и растерянной. Она вцепилась во Всеволода, дрожа от страха. В этот момент что-то тёмное и быстрое врезалось в них, и отправило их кувыркаться вниз по склону, на вершине которого их накрыла буря. Это оказалось их спасением — кувыркания закончились возле входа в небольшую пещерку у основания скалы. Даже оглушённые падением, они сумели нырнуть внутрь. Там тоже было холодно и неприятно, но хотя бы не было ветра, и когда все трое как следует друг к другу прижались, им удалось сберечь достаточно тепла, чтобы не замёрзнуть.

Всеволоду потребовалось немало времени, чтобы успокоиться, и заметить третьего. Темнота в пещере тоже не помогала разглядеть подробности. Непонятное существо было размером примерно со Всеволода, покрыто шерстью и сильно дрожало, пытаясь поплотнее прижаться к тёплому боку Хельги. Так как понять, кто же это такое, не представлялось возможным, он решил последовать примеру таинственного незнакомца и тоже поплотнее прижаться к клубку тел. Хельгу существо совершенно не пугало, и помня, насколько она обычно осторожна, он счёл, что пришелец не представляет угрозы. Вскоре все трое уже спали, убаюкиваемые воем ветра снаружи.

Пришло утро, но снег никуда не ушёл. Приобретённая Всеволодом привычка вставать с солнцем разбудила его задолго до того, как проснулся незнакомец, поэтому у него было время осмотреться. Вход в пещеру был уже наполовину завален снегом, и вьюга снаружи грозила полностью их засыпать. Это был серьёзный повод для беспокойства, но для начала он решил поглядеть на их нового знакомого.

Существо оказалось ещё одной пони. Бледно-серая пегаска с тёмно-серой гривой и хвостом, и картинкой из двух сине-серых туч с выбивающимся из-за них ярко-оранжевым лучом на задней части. Она выглядела куда моложе всех пони, которые до этого момента встречались Всеволоду. Кроме того, она храпела как циркулярная пила, и это стало бы проблемой, не заглушай её рёв ветра снаружи. Невыносимый звук прервался на мгновение, когда он повернулся, чтобы рассмотреть незнакомку получше. Она медленно открыла один глаз наполовину, посмотрела на Всеволода и проворчала что-то неразборчивое, но грубое. В следующее мгновение глаз уже был закрыт, а жуткий храп продолжился. Он повернулся к Хельге, но она всё ещё крепко спала, обнимая пегаску и капая ей в гриву слюной из клюва. Предыдущая неделя научила Всеволода, что будить Хельгу себе дороже. Добрый доктор Подорожник чуть было не потерял глаз, познавая эту бесценную мудрость. Всё указывало на то, что единственным, кто может решить проблему засыпаемого выхода, был он сам. Так что он отобрал у храпящей пегаски крыло, которое она использовала как одеяло, и выглянул наружу.

Из того немногого, что получилось разглядеть, было очевидно, что буря с ночи сильно ослабла, но всё ещё была слишком сильной, чтобы покидать убежище. Прямо перед ним простиралась довольно широкая полоса ровной земли, дальше переходящая в склон. По тому, как полоса загибалась, можно было понять, что это на самом деле замёрзшая река. Если река была той, о которой Всеволоду рассказал Подорожник, они были на восточной границе земель Ельца, и перед ним был Дон. Добрый доктор был уверен, что по каким-то мутным политическим причинам никто не станет их искать за рекой, так что первая фаза их дерзкого плана побега была фактически выполнена. Буря означала, что их пока что даже не начали искать, и была некоторая надежда, что в этой стороне их начнут искать в последнюю очередь. К этому моменту они должны были оказаться уже очень далеко отсюда, даже с поправкой на то, что крыло Хельги было всё ещё непригодно для полёта. Подорожник сказал, что ему потребуется ещё как минимум неделя чтобы как следует срастись. Конечно, новая «подруга» могла всё очень сильно усложнить.

К моменту, когда Хельга соизволила проснуться, Всеволод уже расчистил вход и даже сумел разжечь там небольшой костерок чтобы подогреть завтрак и хоть немного согреться. Запах разогреваемых пирогов заставил котоптаху протяжно зевнуть и довольно чирикнуть, после чего она вскочила и бесцеремонно уронила пегаску на холодный пол пещеры. Та снова недовольно заворчала, но наконец открыла свои бледно-голубые, почти белые глаза и пару раз моргнула, разглядывая пару грифонов у костра. Она выдержала паузу, как следует приглядываясь к обоим, и наконец сказала:

— Угу. Видывала и похуже. Что на завтрак?

Хельга с интересом посмотрела на пони, облизала клюв и, с видимым усилием, чирикнула:

— Завт-р-р-р-ак? — Она шагнула к пони и потыкала её когтем прямо в задометку. — Завт-р-р-р-ак!

— Ай! Ты что, Дикарка? — проворчала пегаска, отодвигаясь от грифонши. — Ты поэтому меня всю ночью обслюнявила?

— Хельга! Нельзя есть пони! Плохая грифонша! — крикнул Всеволод, не отрывая взгляда от разогреваемых пирогов. Хельга недовольно вздохнула и вернулась к нему, улёгшись возле огня. Она взяла у него пирог и принялась его поклёвывать, бросая на пегаску, которая тоже получила свою долю завтрака и расправлялась с ней в дальнем углу пещеры, голодные взгляды.

— Завт-р-р-р-ак п-п-п-от-ом? — внезапно оживилась пониядная котоптаха, разобравшись с пирогом. — Всссс… Всеее… СКВАВК! Влод муд-р-р!

— Просто постарайся не попадаться ей на глаза если меня рядом нет, — посоветовал со вздохом Всеволод, качая головой на хулиганство своей подруги. — Не знаю, понимает ли она концепцию шутки, но зато слышал, что пони они время от времени едят.

— Погоди, она что, правда Дикарка? — спросила пегаска, непроизвольно пытаясь выдавить себя из пещеры сквозь стену.

— Боюсь, что да. Самая что ни на есть дикая. Правда, последнее время ей получше.

— Тебя что, в детстве мама в голову лягнула? — вскричала пони, начиная крупно трястись. — Она ДИКАРКА. Им не бывает лучше, они могут стать только хуже! Они крадут жеребят! Они проклинают урожаи!

— Урр-о-жаи! — сказала Хельга, довольно косясь на пегаску. — Урр-о-жаи! Керрррк!

— Видишь? Она уже начала!

Всеволод почувствовал, как у него начинает болеть голова. Он был заперт в крохотной пещерке с кобылой, до смерти боящейся диких грифонов, и дикой грифоншей, которая была явно не прочь перекусить кобылой, как только он отвернётся. Выбросить любую из них из пещеры он не мог, поэтому пришлось попробовать дипломатический подход.

— Хель, прекрати, пожалуйста. Ты же не голодная.

Хельга бросила на него протестующий взгляд и выдавила ещё одно слово из своего крохотного словаря:

— Добы-ч-ч-ча!

— И вот за что ж мне такое наказание-то… — вздохнул Всеволод, поворачиваясь к паникующей пегаске. — Успокойся. Я почти уверен, что она шутит. Тебя как зовут-то?

— К-кургаш Иртэ! — ответила кобыла, всё ещё опасливо косясь на ухмыляющуюся Хельгу. — Дочь Тимер Урман, Ведающей.

— Приятно познакомиться. Я Всеволод, сын Аркадия, а это Хельга, понятия не имею, кто были её родители. Иртэ, ты не из Ельца часом?

— Н-нет. Я из Яшел Урда. Мы кочуем по великим равнинам на юге и востоке. — Пегаска постепенно успокаивалась, но по-прежнему держалась в своём углу. — Наш ковёр –поле цветов, наша крыша — голубое небо! Всё Дикое Поле кланяется нашему хану!

— Вот повезло-то! — обрадовался молодой грифон, туша костёр. — А я-то думал, где мы его будем искать. Можешь нас к нему проводить?

— Зачем великому хану разговаривать с детьми? — поинтересовалась Кургаш, медленно опускаясь в сидячее положение. — Зачем ему говорить с Дикаркой?

— Да не знаю я! — Внезапно, Всеволод оказался очень близко от неё, и взгляд у него при этом был взбешенный. — Я НИЧЕГО не знаю! Потому что каждый в этом дурацком мире считает, что раз уж он что-то знает, то и все остальные тоже! Все с радостью наказывают меня за то, что я творю что-то неправильное, все ждут, что я буду подчиняться правилам, которые ни один не потрудился толком объяснить. И «хан» твой ничем не лучше! Я не знаю, как с ним можно поговорить, и с кем он согласен разговаривать. Что я знаю, так это то, что мне нужно какое-то место, которое я смогу назвать домом, и где меня не попытаются убить только за то, что я нашёл друга там, где друзей искать не положено. Твоё племя, или что там у тебя, может стать таким местом. Если нет… ну что ж, мир большой, а ходить у меня получается всё лучше.

Он внезапно выдохнул, сполз на землю и закрыл лицо лапами. После такого взрыва ему снова хотелось плакать. Он стыдился сам себя, у него раньше никогда не было настолько быстрых и сильных перепадов настроения и приступов ярости. Пегаска посмотрела на него с непонятным выражением лица, после чего вздохнула и подошла, чтобы усесться возле него.

— Ты Возвратный? — спросила она, аккуратно трогая его копытом. Хельга угрожающе нахмурилась, но осталась неподвижной. — Извини. Никогда не видела Возвратного так близко. Ваше племя — редкий гость в Поле. Оба… В смысле… извини. Понятия не имею, каково тебе. Дед… в смысле, великий хан говорит со всеми, кто ищет его слов. Прояви уважение, и он даст тебе место в своих табунах. И твоей подруге… — она посмотрела на Хельгу и вздрогнула. — И твоей подруге тоже… я так думаю. Если, конечно, она не станет есть его пони.

Всеволод прислушался к вою ветра снаружи. У него не было ни малейшего желания искать какого-то таинственного хана какого-то кочевого конского народа. Он знал, что придётся, но чем больше он об этом размышлял, тем меньше понимал, как ему удастся вписаться в их уклад. Да он и не знал, что это за уклад. Ну, по крайней мере, представительница Кочевников вела себя достаточно дружелюбно.

— Ты нам поможешь его найти? — спросил он, вздохнув.

— Конечно! Но сначала нам надо заглянуть в мамин табун. Я кое-что прихватила для неё в Ельце. Она будет благодарна, если ты мне поможешь, и хан её слушает! — Она указала на пару шерстяных седельных сумок, на которые Всеволод до этого не обратил внимания.

Он почувствовал, как у него по спине пробежал холодок.

— Под «прихватила»… есть шанс, что ты это там купила? — Он чувствовал, что знает ответ, но хотел услышать подтверждение.

— Ни за что! — отвращение пегаски к самой концепции такого можно было практически пощупать. — Они это у нас украли, и теперь я возвращаю его домой! Мы не платим за то, что и так наше!

— Так… есть хоть какой-нибудь шанс что они не бросят все силы в погоню за нами, как только обнаружат, что ты его «прихватила»? — Всеволод чувствовал, как к нему возвращается отступившая было головная боль.

— Ты смешной, Возвратный! Конечно, они же хотят это снова отобрать! Они меня, наверное, даже убьют, если поймают! — Кургаш Иртэ не выглядела расстроенной этой перспективой, впечатление складывалось такое, что она её радует. — Но они меня никогда не поймают, я самая сильная в нашем табуне! Я почти летать умею!

После долгих и тщательных размышлений, осталось только одно слово, которым Всеволод мог описать сложившуюся ситуацию.

И слово это было очень, очень непечатным.

13: Höðr

— С-нег! Сн-ег! Снег! Ид-ду! Ид-д-дём! Ид-ду сн-нег! Охота! Ур-р-рожай!

— Почтенный Предок, а с хомяками что?

— Ур-рожай! Добы-ч-ч-ча! Хом… хом… СКВАВК!

— Нет, я понимаю, что звучит глупо, но…

Шёл второй день путешествия в земли Кочевников, и Всеволод уже был морально готов кого-нибудь прикончить. На то у него была очень хорошая причина, даже две. Пусть поначалу путешествовать в компании было приятно, было с кем перекинуться словечком, но количество перекидываемых словечек быстро стало для него невыносимо утомительным.

Началось всё с Хельги, которая, открыв в себе дар речи, обрадовалась настолько, что говорила не переставая. Она даже во сне что-то бормотала. То, что словарь у неё был крохотный, да и понимала она из него хорошо если половину, ситуацию не улучшало. Впрочем, с этим-то он мог бы и справиться, в конце концов, в своё время он занимался как раз теорией обучения языкам, но, к сожалению, их компания Хельгой не исчерпывалась. Кургаш Иртэ была, наверное, очень приятной кобылкой, даже несмотря на её мерзкое настроение по утрам. Она была безупречно вежлива, обращалась к Всеволоду только как к Почтенному Предку, но кроме этого она ещё и хотела всё знать о мире до магии. В буквальном смысле всё, от человеческой анатомии до принципов работы ядерных реакторов. Реакторы Всеволода удивили, он не думал, что в диковато выглядящем мире современности кто-то о них слышал. Оказалось, что про реакторы Кургаш знает даже больше, чем он. Когда он спросил, как так может быть, она махнула копытом и ответила, что читала много старых книг в библиотеке Сарая, и что её всегда интересовала история.

Маленькому грифону было нелегко вынести неудержимый поток вопросов с одной стороны и шквал повторений случайных слов с другой. То, что Хельга всё ещё рассматривала Кургаш как ходячий запас еды на чёрный день, а Кургаш об этом прекрасно знала, только добавляло стресса. Труднее всего с этим было по ночам, особенно учитывая, что они углубились в область, снова вернувшую себе название Дикое Поле. Вокруг не было ни деревьев, ни холмов с пещерами, ничего, кроме громадной плоской равнины, покрытой белым снегом. Каждую ночь они откапывали в снегу нору, и втроём им было там достаточно тепло, но, чтобы Хельга не пыталась во сне жевать ближайшую часть тела Кургаш, Всеволоду приходилось устраиваться между ними. Да, это было самое тёплое место, но обе его подруги вели себя так, как будто он — плюшевая игрушка, которую во сне положено покрепче обнять. Объятия его не тяготили, а вот неизбежное перетягивание грифона, в которое они выливались было очень неприятно и только ухудшало его и без того мрачное настроение.

И как будто всего этого было мало, он чувствовал тяжесть своих собственных вопросов. Несмотря на уроки доброго доктора, его знания о мире вокруг были ничтожны. Пожалуй, даже Хельга могла бы ему рассказать немало полезного. По крайней мере, помочь с полётами, потому что, несмотря на недостаток практики, он чувствовал незримые потоки в воздухе куда сильнее, чем раньше. Настолько сильнее, что иногда ему казалось, что один взмах крыльев унесёт его за облака.

Так что, когда он почувствовал, что сейчас точно сорвётся, он взмахнул ими.

В следующий момент он обнаружил себя метрах в десяти над землёй, медленно плывущим над потоками раздражающих звуков. Ощущения от того, как ветер ласково несёт его над великими равнинами было настолько приятным, что ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что он оставил Хель и Кургаш вместе и без присмотра. Заложив крутой вираж направо, он развернулся, уже готовый к тому, что увидит грифоншу, готовящую пегаску к обеду, но вместо этого обнаружил, что Кургаш вцепилась в несчастную котоптицу и кричит что-то ей в ухо, не забывая при этом как следует встряхивать. Хель выглядела напугано, и почти не сопротивлялась, только вяло пыталась отпихнуть агрессивную пони от себя подальше. Всеволод быстро приземлился рядом, и услышал окончание тирады Кургаш.

— …и ты прекрасно знаешь, меня ничто не остановит, поэтому лучше скажи са… ой, Почтенный Предок, ты вернулся! — она немедленно отбросила ошеломлённую Хельгу и развернулась к нему с очень большой и очень страшной улыбкой. — А я просто спрашивала нашу подругу, не поучит ли она меня летать.

— Не сомневаюсь, — на самом деле, у Всеволода были сомнения в её честности, но он не стал их озвучивать. — В этом вопросе Хельга и впрямь неплохой учитель. Но… почему именно она? У вас же там должны быть другие пегасы? Почему они тебя не научат?

Кургаш поникла и повесила голову.

— Слабая кровь. Родичи не летают.

— Что ещё за «слабая кровь»? — заинтересовался Всеволод, продолжая путь.

Пегаска помолчала несколько мгновений, при этом выглядела она очень печальной и потерянной. Она расправила крылья и взмахнула ими, заставив снег вокруг закружиться, тяжело вздохнула и медленно заговорила.

— Почтенный Предок, ты знаешь, Возвратные, твои сородичи, дали начало моим сородичам. У живущих в городах запада и севера нет других Предков. Их земные пони сильны, единороги повелевают магией, пегасы летают в небесах, а сноходцы хранят ночи. Мы… мы другие. У нас были и другие Предки. Те, кто всегда были в этом мире. Те, кто служили твоим сородичам тогда, когда у вас было только две ноги. Они жили недолго, у них не было магии, но их было много, и они всегда были здесь. Когда стали появляться Возвратные, они пришли в табуны этих Предков и стали советчиками, учителями, правителями. Родителями. Часть их магии досталась их детям, но меньше, чем было у них самих. Жизнь детей была коротка, они не получали меток судьбы. Но некоторые дары магии были и у них. Они жили дольше, были сильнее, у некоторых даже были крылья и рога, но пегасы не могли летать, а единороги не могли поднять и крохотный камушек своей магией. Со временем, Возвратных Предков становилось всё больше, магия становилась сильнее. Мы нашли в ней свои пути, не такие, каким учат книги пони, чтущих Архив. Но искусство полёта нам всё ещё недоступно.

Она посмотрела вверх, на пробивающееся между облаками солнце, и Всеволод заметил, что в глазах у неё блестят слёзы. Кургаш моргнула и подняла копыто к небу.

— Я слышу, как оно меня зовёт. Всё время. Я знаю, моё место там. Но каждый раз, когда я пытаюсь туда отправиться, у меня ничего не выходит. Почтенный Предок, тебе повезло, ты чист. Твоя кровь не приковывает тебя к земле. Ты можешь повелевать небесами. Может, это звучит безумием… но, когда ты сейчас взлетел, я почувствовала, что тоже могу. Я ощутила великую реку, текущую в воздухе, как она тянет меня за перья, делает меня лёгкой, как снежинка… но потом всё исчезло. Скажи мне, Почтенный Предок, в чём секрет? Ты что-то сделал, но что?

— Хел! Хел! Хеел-ха! — посоветовала Хельга, пришедшая в себя и всё то время, пока Кургаш рассказывала историю, внимательно рассматривавшая крылья пегаски. Судя по всему, увиденное её совершенно не впечатлило, потому что она распахнула одно из крыльев лапой и принялась шумно чистить перья. Сделала она это настолько внезапно, что Кургаш целую минуту не пыталась вырваться. Впрочем, попытка вырваться ничего не принесла, грифонша держала крепко. Половина маховых перьев была безжалостно брошена на снег, да и остальные виды перьев ждала та же судьба. Когда Хельга закончила, крыло выглядело наполовину ощипанным, но Всеволод заметил, что все оставшиеся перья выглядят здоровыми, а на месте выдернутых уже вовсю растут новые. Закончив с одним крылом, Хельга перешла на второе, проявляя к мнению Кургаш примерно столько же уважения, как и с первым.

— Почтенный Предок, пожалуйста, останови её! Она меня без крыльев оставит! — взмолилась пони, с ужасом наблюдая, как её перья падают на землю.

— Поверь мне, она знает, что делает, — ответил Всеволод. — Я по крыльям не эксперт, у меня их три месяца назад вообще не было, но даже я вижу, что свои ты изрядно запустила. Ты хоть раз перья чистила?

— Перь… чего?

— Перья чистила. Это когда ты очищаешь их от мусора, убираешь те, которые уже готовы выпасть, чтобы дать место расти новым, и смазываешь их, чтобы они не болели… ты что, правда не знаешь? — такой внезапный пробел в знаниях ошеломил Всеволода. Он-то думал, что такие вещи в обществе, где у изрядной его части растут крылья, будут знать все. В конце концов, он сам научился этой процедуре у земного пони. Если уж и они знали… как это знание умудрились проморгать пегасы?

— Мы крылья не трогаем! — быстро ответила Кургаш. — Если много трогать крылья, можно ослепнуть! Так говорят все мудрые кобылы!

Всеволод почувствовал, что у него снова начинает болеть голова. Чем дальше, тем ему меньше хотелось знакомиться с конской культурой, в которой бытуют настолько суровые и безумные суеверия.

— Ну хорошо, я расскажу, что знаю, а Хельга…

— Хеел-ха!

— …да, именно ты. Она покажет, как это правильно делается. Но сначала я тебя научу чистить перья, а потом тебе потребуется несколько дней, чтобы перья немножко отросли. Итак, сначала надо научиться правильно пользоваться языком…

==Там же, два дня спустя==

— Княже! Мы снова нашли следы! Похоже, они с кем-то схватились! Посмотри, сколько перьев!

Громадный грифон осмотрел следы и нахмурился. Место и впрямь выглядело как поле боя. Вокруг были разбросаны вырванные перья, кое-где на снегу виднелись капли крови. Что именно произошло сказать было трудно, приближалась весна и снег уже начинал подтаивать, но судя по всему, небольшой отряд, по следам которого они шли весь предыдущий день, попал в засаду большого отряда Кочевников, и был ими захвачен. Если он хотел спасти котят, действовать нужно было быстро.

— Вызывай город. Мне нужен второй взвод, и не позже рассвета.

14: Baldr

Краткая справка по именам (да не побьют меня знающие татарский без словаря):

Кургаш Иртэ — Свинцовое Утро

Яшел Урда — Зелёная Орда

Тимер Урман — Железный Лес

Язгы Янгыр — Весенний Дождь

Всеволод был счастлив. В мрачной тьме далёкого будущего добиться этого было довольно просто, чаще всего достаточно было просто разок прилично поесть. Впрочем, он подозревал, что жизнь с пони сделает эту маленькую радость несколько… труднодоступной.

— Почтенный Предок! За что??? – прорыдала Кургаш, позеленев лицом. Как у неё получалось изменить цвет шерсти на лице было отдельным интересным вопросом, на который никто не собирался отвечать. Выражение ужаса, сопровождавшее изменение цвета, было куда большей проблемой. – О-он был такой молодой… сильный! У него, наверное, семья была! За что ты всё у него забрал? За что?

— Кургаш, это же заяц был, — указал Всеволод, облизывая клюв.

— Да!

— И… с чего слёзы и всё остальное?

— Ты его убил! – вскричала пони и снова принялась всхлипывать.

— Ну и что? – понять, что не так, у грифона совершенно не получалось. Количество съеденных им к тому моменту зайцев наверняка уже перевалило за сотню, и большая их часть попала в его когти ещё живыми.

— Ты отнял жизнь у невинного существа! – пегаска обвиняюще ткнула в него крылом. Полуощипанное состояние крыла несколько испортило суровость жеста, но недовольство его владелицы передало полностью.

— Кургаш, я же хищник. Мне приходится отнимать жизни у невинных существ, или я с голоду умру. Мне казалось, что ты знаешь эту особенность грифонов.

— Я знаю, но… но… ты его убил!

— СКВАВК! Добы-ч-ч-ча! Еда! Завт-р-р-р-ак! – Хельга весело покосилась на пони, облизывая когти от останков другого зайца. – Ур-р-о-жаи!

Началось всё рано утром, когда они обнаружили, что взятые с собой запасы еды наконец закончились. С помощью Кургаш то, чего должно было хватить Всеволоду и Хельги до ближайшего лагеря Кочевников, было съедено за неделю. У пони с собой еды не было, и этот вопрос тоже занимал Всеволода. Он не слишком хорошо представлял, как она собиралась проделать весь этот путь без еды, и в то утро он наконец узнал ответ. Ответ всю дорогу был у них под ногами, точнее, под снегом. Кургаш ловко выкопала из-под него немного прошлогодней травы и довольно ею зачавкала. Она даже предложила поделиться с грифонами. Глядя на предложенное и слушая бурчание голодного желудка, Всеволод подумал, что иметь в предках лошадь иногда очень полезно. Пока он размышлял над тем, где достать съедобной еды, Хельга отошла в небольшую рощицу по соседству и через минуту вернулась, держа пару зайцев. Одним она запустила в направлении Всеволода. Ожидаемо, заяц оказался жив-здоров. Он бросился наутёк, но к этому моменту тренировки с Хельгой уже принесли свои плоды, добыче удалось сделать всего пару прыжков, прежде чем молодой грифон её догнал. Дальше дело пошло обычным кровавым порядком, а затем он заметил ужас и отвращение в глазах Кургаш.

— Н-никто… так… не делает! В смысле, в табунах! Я…

— Таб-буны!

— Хельга, пожалуйста, не сейчас. Кургаш, а в ваших табунах грифонов много? – спросил Всеволод, заранее зная ответ.

— Ни одного, но…

— Значит, ты раньше не видела, как… мы… питаемся, так?

— Да, но…

— Кургаш, я понимаю, что ты всю жизнь провела среди травоядных. Это нормально, в конце концов, как мне рассказывали, большинство людей возвращаются в виде пони. Но пойми, так происходит не со всеми, и те, кому меньше… повезло, приходится как-то удовлетворять некоторые… потребности наших тел. Так ведь?

— Так, но…

— Ну вот, нам приходится есть мясо. Мы этого не выбирали, и ничего с этим поделать не можем. Мы либо его едим, либо умираем. Траву, как ты, мы есть не можем, — Всеволод почувствовал даже некоторую гордость от того, как хорошо он объяснил наивной дикарке, почему не бывает грифонов-веганов.

— Почтенный Предок, я ж не дура, я всё это понимаю! – фыркнула пони, недовольно распушив перья. – Но… зайцы они же почти как пони! Они даже говорить немного умеют, по-своему! Кролики получше, но и зайцы тоже добрые друзья табунов!

На переваривание этой информации Всеволоду потребовалось некоторое время. Процесс вступил в конфликт с его завтраком, но ему всё-таки как-то удалось сдержать его внутри. Тем не менее, факт того, что он съел больше сотни возможно разумных созданий, вызвал у него тошноту.

— Ты… ты уверена? – слабым голосом поинтересовался он, поворачиваясь к Хельге и прикидывая, как ему объяснять всё это существу, настолько далёкому от человеческих норм морали, насколько это вообще возможно. Причём с использованием той пары дюжин слов, которые она понимала.

— Да! Некоторые даже живут с родичами и кочуют с ними по Полю! Они такие милые, пушистые, умные… а ты его убил!

— Добы-ч-ч-ча! – охотно подтвердила Хельга. – Кек! Керррк!

Всеволоду захотелось кричать от ярости на мир, который снова поступал с ним нечестно, но тут он почувствовал знакомый укол боли в отметине на ляжке. За ним пришла память о голоде и холоде, которые сопровождали его в первые дни его новой жизни, и он понял, что разумность зайцев его больше не волнует. Умом он понимал, что это серьёзный вопрос, который должен его заботить, но настоящих эмоций он в нём не вызывал. Из своей прошлой, человеческой, жизни он помнил, что должна быть какая-то реакция, тем не менее, её просто не было. Пожалуй, это само по себе должно было вызывать беспокойство, но и этот вопрос ему пришлось отложить на потом. Вместо этого он потратил несколько часов выспрашивая Кургаш про зайцев и их отношениях с табунами.

То, что ему удалось выяснить, немного его успокоило. Несмотря на то, что зайцы внезапно оказались довольно умными зверьками, разумности в них было не больше, чем в собаках до катастрофы, да и то только у тех, которых в табунах держали как домашних любимцев. Дикие, как легко признала пони, были куда примитивнее. В конце концов, Всеволоду пришлось пообещать, что он не будет есть на глазах у Кургаш, но ему удалось убедить её, что исключение диких зайцев из меню для него и Хель не вариант. Кроме того, он сделал мысленную отметку, что в изменениях в дикой природе надо разобраться поподробнее.

Когда есть с кем поговорить, дорога кажется короче. К тому моменту, как они наконец договорились по заячьей проблеме, трио ушло довольно далеко от места хладнокровного убийства зайцев. Они перебирались через очередной ручеёк, когда их путь преградили. Перед ними стоял пони ни разу до того не встречавшейся молодому грифону разновидности.

Он был чуть повыше Тепловоза, но в отличии от массивного земного пони, был больше похож на арабского скакуна – с тонкими ногами и более длинным и элегантным телом. Разница была не только в этом, его морда была заметно длиннее, а глаза меньше, чем у пони, которых Всеволод встречал раньше. Кроме того, из всех попадавшихся ему, этот пони был самый одетый. Большую часть его тела покрывало что-то сильно напоминающее позолоченный ковёр, а на голове у него была надета небольшая меховая шапочка, украшенная драгоценными камнями. Незнакомец подозрительно присматривался к грифонам, но заметив Кургаш, немедленно расплылся в тёплой улыбке.

— Приветствую вас, незнакомцы, — сказал он приятным баритоном, кивая Всеволоду. – Позвольте мне поприветствовать вас на землях могучего табуна Язгы, что из Яшел Урда. Вижу, в своих странствиях вы уже встретили мою родню. Надеюсь, эта маленькая кобыла вам не слишком докучала.

Встретившись глазами с жеребцом, Кургаш немного поникла, стрельнула глазами в сторону, а потом встала в довольно странную позу с полусогнутыми ногами. Вдохнув поглубже она издала похожий на ржание звук, заставивший незнакомца поднять бровь и что-то ответить подобным же ржанием. Кобыла фыркнула, топнула копытом и протяжно хрюкнула. Жеребец на это хихикнул и снова повернулся к грифонам.

— Простите мою грубость, но я давно не видел мою келеш и очень соскучился. Меня зовут Янгыр, и по велению Великого Хана я охраняю западные рубежи Поля. Кто вы, незнакомцы, и что привело вас в наши земли?

— Ур-р-о-жаи! – охотно ответила Хельга, склонив голову набок.

— Простите, что? – моргнул жеребец, делая шаг назад.

— Хом-мяки! – пояснила грифонша, поднимая когтистую лапу и взмахивая ею, как будто что-то сметая.

— Э… понятно, — медленно кивнул пони, заметно расслабившись. – Вы слышали о наших проблемах с вредителями и хотите помочь? Великолепные вести! Наши урожаи страдают от поганых тварей десятилетиями, мы с радостью примем такую… охотную помощь.

— Извините, моя подруга не слишком хорошо понимает ваш язык, — вклинился Всеволод, аккуратно хватая Хельгу за клюв и мешая ей продолжить дипломатические подвиги. – Мы надеялись, что вы позволите нам поселиться среди ваших табунов и с радостью поможем чем можем. Меня зовут Всеволод, а это моя сестра Хельга. Приятно познакомиться, Янгыр.

— Правильно будет «Мурза Язгы Янгыр», можно просто Мурза, если в неофициальной обстановке, — улыбнулся и поправил пони. – На этот раз я тебя прощаю, потому что ты не знаешь наших обычаев и не хотел высказать неуважения, но на будущее не советую повторять эту ошибку. Особенно в присутствии моих воинов. Они могут тебя выпороть, потому что в твоём возрасте ребёнок уже должен знать, как правильно обращаться к старшим.

Всеволод вздохнул и подумал о том, что для его уже и без того подвергнутого непрерывным издевательствам рассудка жизнь на правах ребёнка может оказаться слишком серьёзным испытанием, но тут Кургаш решила вклиниться в разговор.

— Могучий Мурза, это не дети! Младший на самом деле…

— Молчать! – внезапно нахмурился Янгыр, поворачиваясь к ней. – Ты забываешься!

— Я тебе ещё не жена, и говорю, когда хочу! – вызывающе отмахнулась пегаска, добавив к словам ещё одно сложное фырканье.

— Ты может и дочь Знающей, но ни одной кобыле в моём табуне не позволено выказывать такое неуважение! Молчи, или я тебя заткну! – улыбку сменил злобный оскал, и откуда-то из-за мурзы выскочил большой отряд вооружённых пони в броне. Большинство были того же вида, что и он, но среди них была и пара кряжистых земных пони, и мелкий пегас с короткими, толстыми и невероятно грязными крыльями, и единорог, видом похожий на мурзу, но вдвое выше. Новоприбывшие окружили троицу и молча неодобрительно на них уставились. Все, кроме единорога, повернувшегося к Янгыру и озабоченно сказавшего:

— Ян, ты ведь знаешь, что она права. Женись и тогда командуй, но пока она может из тебя половичок сделать.

— Я не позволю какой-то низкородной… — прорычал мурза, опуская голову и роя землю копытом.

— Ты кого назвал низкородной, вонючий мулов сын? – у Кургаш ошеломлённо открылся рот и выпучились глаза.

— Ну всё, вот теперь он попал, — шепнул единорог, жестом позвав Всеволода и Хельгу отойти подальше от эпицентра спора. Он завёл их за небольшой холмик, а следом им неслись разъярённые вопли любящей пары. – Теперь они до вечера ругаться будут. Эх, будь мой шурин не такой амбициозный…

— А что такое? – поинтересовался Всеволод, которому всё равно было больше нечем заняться, кроме удерживания Хельги от разговоров об урожаях и хомяках. Он решил, что вопрос с Дикарями может подождать ушей самого Великого Хана, на тот момент проблем хватало и без этого.

— Видишь ли, незнакомец, Янгыр – из древнего и чистого степного рода, но очень, очень низкородный. Его отец зарабатывал тем, что возил мусорные телеги. Не знаю, как в ваших краях, но у нас от этой работы даже рабы морды воротят. Жеребячество Янгыра было ровно настолько ужасно, насколько ты можешь себе представить, иногда им приходилось солому есть, чтобы не умереть с голода. Но он был умный жеребчик, он хотел лучшей жизни и себе, и своей семье, поэтому искал способы улучшить своё положение. Я ведь одна из его первых попыток, знаешь ли. Я сам-то не слишком благородный, но из той дыры, в которой они жили, я, наверное, казался Ханом. Не, я не жалуюсь, сестрёнка у него – хорошая, сильная кобыла, уже подарила мне пару отличных сыновей. Так что это я его однажды пригласил посетить табун Знающей. Иногда мне кажется, что не стоило, — как по команде, шум за холмом стал ещё громче. Большая часть отряда присоединилась к ним, рассевшись кружком вокруг единорога и вздрагивая при каждом рассерженном вопле.

— Там он встретил Кургаш. Ну, «встретил» это мягко сказано. Он в неё врезался на полном скаку, когда под ноги не смотрел. Тогда-то они первый раз и… — он махнул в сторону холма. – Думаю, у них любовь с первого взгляда. Но каждый раз, когда они друг друга не видят больше, чем день, при встрече у них… вот так. А сегодня… сегодня Ян нарвался как следует. Их помолвка позволила ему высоко забраться. Но он всё ещё настолько же низкороден, как и в день своего рождения, а Кургаш – дочь Тимер Урман, ставшей бы Великим Ханом, не родись она кобылой. То, что Кургаш – приёмная, а он – из чистой линии, их отношения тоже не облегчает. Он немного завидует тому, что ей досталось что-то, что ему не достанется никогда, просто потому, что те, кто её подобрал, были из табуна Урман. Конечно, к вечеру-то они будут сидеть бок о бок, шептать всякие глупости друг другу на ушко, но перед этим… стоп, я не знаю этот голос!

Мгновенно все расслабившиеся было воины вскочили на ноги и бросились в обход холма. Грифоны последовали за ними. Добравшись до места, Всеволод увидел того, кого надеялся не встретить никогда в жизни. На берегу ручья стоял Георгий, князь Елецкий. Он, удивлённо моргая, смотрел на распростёртое перед ним тело.

Тело, покрытое чем-то напоминающим позолоченный ковёр. Глупая шапочка с самоцветами откатилась на несколько шагов в сторону. Несколько дюжин грифонов и пегасов, одетых в броню и вооружённых примитивными ружьями, сгрудились возле князя. Ствол одного из ружей всё ещё дымился. Держащий его молодой грифон уставился на своё оружие, как будто видел его впервые в жизни.

Всеволод внезапно почувствовал, как по его спине пробежал знакомый холодок Великой Зимы.

15: Járnviðr

Сасык — Вонючка

Это не утверждение, это снова перевод имени. %)

Тимер Урман, Ведающая, была стара. Это была самая старая пони из всех встретившихся Всеволоду, и, пожалуй, самая грязная. Она была той же степной разновидности, что и Янгыр, но поменьше ростом. Как и у Кургаш, шкура её была в основном серого цвета, хотя определить, от рождения это, или она уже так поседела от старости, Всеволод бы не взялся. Её длинная морда была покрыта морщинами, а в оскале недоставало зубов.

Чего в нём доставало, так это неприкрытой ярости, потому что конская старейшина была в бешенстве. Большая часть её гнева была направлена на елецкого князя, и, несмотря на то, что тот был куда крупнее и сильнее, чем престарелая кобыла, он заметно съёжился под её свирепым взглядом.

Всеволод понятия не имел, о чём шла речь, но нервный вид князя его ничуть не успокаивал, особенно учитывая его собственное положение. Они с Хельгой сидели в деревянной клетке. Неподалёку стояла пара хмурых жеребцов, присматривавших за тем, чтобы грифоны никуда не сбежали. Сама клетка стояла на большой телеге, забитой ящиками и корзинами со всевозможными припасами, а рядом с ней стояла ещё одна такая же клетка, в которой сидел маленький жеребёнок-земной пони. Пони с интересом разглядывал своих неожиданных соседей, но, когда он попытался заговорить, ему хватило всего одного сурового взгляда охранника чтобы поперхнуться словами и умолкнуть. Впрочем, молодого грифона не очень волновало, кем был этот жеребёнок. Куда больше его интересовал его собственный статус в конском племени, потому что он совершенно не помнил, как попал в клетку, и почему Георгия отчитывает старая ведьма-лошадь.

Собственно, то, что старая кобыла и есть та самая Тимер Урман он знал только потому, что Кургаш назвала её матерью достаточно громко, чтобы можно было расслышать из клетки. У самой пегаски, насколько было видно из-под повязки, закрывавшей часть её головы и одно ухо, настроение было ничуть не лучше, чем у её матери. Ему удалось застать самый хвост её гневной тирады, пока возвращался из блаженного бессознательного состояния, куда его отправил мастерский пинок разговорчивого единорога, как только тот разглядел, что кровь на снегу настоящая. Видимо, того же лекарства он прописал и Хельге, потому что она всё ещё валялась без сознания.

Войска князя стояли неподалёку, в окружении ещё большей толпы кочевых воинов. У дружинников не отобрали оружие. Их, судя по всему, даже не били, но они всё равно нервничали. Их было несложно понять – один взгляд на кочевников вдребезги разбил уже выдуманную Всеволодом для себя картинку примитивных коней-варваров, столько из их толпы торчало всевозможных стволов. Оружие выглядело грубым, как и грифонье, но там, где грифоны использовали ружьё, кочевники не стеснялись притащить пушку. И если им казалось, что пушки не хватает, они брали две.

Пока Всеволод осматривался, разговор князя с кобылой внезапно закончился. Тимер плюнула Георгию на лапу и, пылая яростью, удалилась вместе с Кургаш. Князь вздохнул, посмотрел на клетку, и медленно вышел за пределы лагеря. Его дружинники последовали за ним. Охрана их пропустила, но держала на прицеле до тех пор, пока последний грифон не взлетел и не скрылся из виду. Больше никто к сидящим в клетках грифонам и пони внимания не проявлял, так что Всеволод остался наедине с собственными мыслями.

Только к вечеру тюремщики вспомнили об их существовании, и только для того, чтобы дать им по маленькой горбушке и кружке воды. Попытки с кем-нибудь заговорить немедленно и жестоко пресекались, поэтому единственным развлечением оставалось следить за Хельгой и мешать ей провоцировать охрану на избиение их обоих тупыми концами копий. Хельге это совершенно не нравилось, но со второго тычка она сообразила, в чём дело, и остаток дня провела хмуро уставившись в угол клетки и чистя перья на раненом крыле, с которого кто-то уже успел украсть повязку и шину. К счастью, уже и так подходило время их снимать.

Лагерь кочевников днём совсем не бурлил жизнью. Большая часть населявших его лошадей с утра куда-то ушла, оставив только несколько охранников, и самым интересным событием за весь день была смена караула у клеток. На закате лошади вернулись, и Всеволоду удалось заметить Тимер и Кургаш, скрывшихся в большом шатре на другой стороне лагеря.

Следующий день прошёл примерно так же, за исключением того, что следить и сдерживать Хельгу молча становилось всё труднее. Весь день чистить перья было невозможно, а каждая попытка хотя бы прикоснуться к прутьям решётки заканчивалась болезненным тычком копья. Писать на полу когтем ему, впрочем, никто не запрещал, и к вечеру весь пол был плотно исписан всеми подходящими случаю цитатами, которые Всеволоду удалось вспомнить, включая знаменитое «Здесь, без семьи и друзей, после тридцати семи лет горестного заточения погиб благородный незнакомец, побочный сын Людовика Четырнадцатого.»

Третий день их заточения начался в точности так же, как и предыдущий. Скука начинала серьёзно действовать Всеволоду на нервы, а ведь из них двоих терпеливым был именно он. Хельга уже вовсю изучала клетку с тем же любопытством, какое она уже однажды продемонстрировала в больнице, а взгляды, бросаемые ей на охрану, становились всё менее испуганными и всё более голодными. К счастью, к полудню Кургаш решила наконец вспомнить, что по дороге с кем-то подружилась.

– Здравствуй, Почтенный Предок! – поздоровалась пегаска, направляясь к клетке как будто к их обычному снежному логову. Одна из охранниц, крупная зеленовато-коричневая единорожка, двинулась было на перехват, но Кургаш обогнула её как будто та была просто сугробом. – Прости, что не зашла раньше, но у меня жених приболел, мой долг за ним ухаживать. Он всё ещё может умереть, поэтому надолго задержаться не могу. – Сказано всё это было таким спокойным тоном, как будто пегаска говорила о погоде.

Всеволод молча указал на охранницу, которая уже приготовилась ткнуть его копьём за попытку заговорить. Пони покосилась на неё как будто только что заметила, задумалась, тяжело вздохнула и сделала крылом отгоняющий жест. Единорожка подняла бровь, но опустила копьё и отошла.

– Извини, забыла. Рабам на передержке нельзя говорить. Для меня сделают исключение, но, наверное, донесут твоему хозяину. Я поговорю с мамой, она скажет, чтобы вас сильно не наказывали.

– Рабам? – по спине Всеволода снова пробежал холодок. – Мы что теперь, рабы?

– Ага! – подтвердила Кургаш радостным голосом, впрочем, радость звучала немного натянуто. – Все пленники, взятые с боя, становятся рабами. Тот грифоний князь сказал, что ты с ним, его воин подстрелил моего жениха, так что это была битва, а дядя Сасык вас оглушил и пленил и вы теперь его рабы. Не бойся, это не так страшно. Я тоже была рабыней, когда была маленькой! – она показала на жеребёнка в соседней клетке. Жеребёнок внимательно прислушивался к разговору, но молчал. – Тебе только надо отработать свою цену, и ты свободен! Или тебя может кто-то купить и усыновить!

– Но мы же не с князем были! – запротестовал Всеволод, разобравшись в сбивчивом пояснении пегаски. – Мы с ним вообще всего раз до этого встречались!

– Да, я знаю, – кивнула Кургаш, пододвигаясь поближе и понижая голос, чтобы охрана не подслушала. – Но понимаешь, если вы не рабы, тогда дядя Сасык теряет двух ценных рабов и должен отплатить вам за то, что он вас оглушил и всё такое. Поэтому если ты попытаешься кому-то это сказать, он просто скажет, что ты лжёшь чтобы не платить ему свой долг. Он призовёт судью, а судья его родственник, не твой. Ложь ради уклонения от долга – серьёзное преступление, тебя накажут.

– А если ты им скажешь? Тебе-то они поверят? – перспектива выплаты долга за то, что он перекинулся с князем парой слов заставляла Всеволода чувствовать себя ограбленным.

– Конечно! – снова кивнула Кургаш. – Обязательно! Правда, тогда они тебя казнят. И меня тоже.

– Почему??? – грифон почувствовал, как медленно сходит с ума от абсурдности обычаев кочевников.

– Мы несколько ночей провели вместе. У меня есть жених. Если кто-то проводит ночь с чужой невестой без присмотра кого-то, кто не родня по крови обоим, чтобы… ну ты понимаешь, проследить, что… ничего не было, за это есть только одно наказание.

– Кургаш, ты знаешь, что я от этого не в восторге, но я ведь технически ещё ребёнок. Как это вообще нас касается? Я не уверен, что я уже до… этого дорос!

– Грифоний князь сказал, что по их законам ты взрослый! – охотно ответила пегаска. – Старейшинам этого хватит.

– Так, значит, у меня есть выбор из рабства на неопределённый срок, с перспективой на усыновление, как-то убедить судью-оборотня, что я ему важнее его родственника, или взойти вместе с тобой на эшафот за поругание твоей девичьей чести. И всё это по милости чёртова Гоши, которому не сиделось по свою сторону границы, и который до сих пор не научился не разевать свой дурацкий клюв. Я ничего не упустил?

– Ты ещё можешь сбежать, и тогда тебя будут ловить по всему Полю как дикого зверя!  – с кивком добавила Кургаш. – В этом больше чести, чем в казни.

– Напомни поблагодарить нашего прекрасного князя за наше счастливое детство, если он нам снова попадётся! – попросил Всеволод Хельгу. Та ответила неуверенным кивком, опасливо косясь на охранницу.

– Бежать? – спросила она, наклонив голову.

– Бежать, – согласился молодой грифон. – Но не сейчас.

– Я знала, что ты благородный грифон, Почтенный Предок! – расплылась в улыбке Кургаш. – Но ты не мог бы немножко задержаться и научить меня летать?

С этим Всеволоду пришлось согласиться, потому что он всё равно пока не видел способа сбежать. Кургаш расправила крылья. Они всё ещё выглядели немного ощипанными, но новые здоровые перья уже заметно отросли, а те, которые Хельга посчитала достойными, от регулярной чистки выглядели намного лучше. Пегаска закрыла глаза и шевельнула ухом, как будто к чему-то прислушиваясь. Всеволод знал, к чему, он и сам это чувствовал. Воздушные течения смещались, и это вызывало лёгкое покалывание в его перьях.

– Было приятно поговорить, Почтенный Предок! Но мне надо идти, долг перед женихом зовёт.

– И с тобой было приятно пообщаться, – признал Всеволод. – Надеюсь, он скоро выздоровеет.

Кургаш ушла, оставив пару грифонов наедине со скукой. Карой за разговор стало то, что вечером им не принесли еды, а на следующий день их выпустили из клетки. Это не сильно улучшило их положение, потому что вместо клетки их приковали за передние лапы к большой стальной балке. Так у них было больше пространства для движения, можно было нормально расправить крылья, и даже охрана больше не маячила неподалёку, но в отличии от клетки, рассечь стальные кандалы когтями не стоило даже надеяться. Вся процедура переселения, как оказалось, была подготовкой к встрече с главой табуна. Вечером их почтила присутствием сама Ведающая.

Вблизи старая кобыла ещё больше была похожа на ведьму, но при этом у неё были ясные глаза и лёгкая походка, совершенно не вяжущиеся с её возрастом. Кроме того, взгляд её пронизывал, заглядывал в душу любому, кто стоял перед ней, намертво приковывая их к месту.

– Так, так, так, давненько Поле не видело чего-то подобного! – сказала Тимер, медленно обходя прикованных грифонов и с интересом их осматривая. – Лет так пятьдесят, с самой прошлой войны, сказала бы я… ох сказала бы! – она хихикнула, тыкая Всеволода копытом в шрамы на ноге. – Для такого мальца ты, гляжу, тот ещё охотничек! Немудрено, что Гоша объявил тебя взрослым. Эта ваша дурацкая охота, в таком возрасте, да ещё и на волков... это стоит признания. Показывает храбрость. И глупость.

Внезапно из голоса Тимер пропало всё веселье:

– И я вот тут задумалась, кеше, что из этих двух привело тебя в наши земли? Моя наивная дочка говорит, что ты хотел вступить в табуны, но ты ведь не хуже меня знаешь, почему твои так не делают. И про то, что от самой границы за тобой хвостом тащилась целая армия, мы тоже вместе знаем, так ведь? Ты почти дошёл до стойбища Великого Хана, и ни один из наших патрулей не смог заметить ни твоего следа, ни твоего хвоста. Кеше, в мире, конечно, случаются совпадения, но это перебор, согласись, – лошадь приковала Всеволода к месту своим пронзительным взглядом и продолжила. – А теперь мой будущий зять мёртв, моя дочка – не дожила до возраста женитьбы, а уже вдова, и у меня есть повод верить, что Елец вступил в союз с северными лосиными племенами и шайтан их знает, с кем ещё. Ты, кеше – прямо в центре всей этой каши.

Тимер замерла, нахмурилась, внезапно кивнула и повернулась к пришедшим с ней важно выглядящим жеребцам. Каждый был одет в золочёный ковёр вроде того, что носил Янгыр.

– Эти двое – мои. Заплатите Сасыку их цену и перекуйте их к моей повозке. Скажите табуну, завтра мы отправляемся к Хану.

С этими словами старая кобыла резво ускакала, оставив Всеволода судорожно придумывать план побега. Ему почему-то казалось, что такая ерунда, как правда, не сможет утолить загоревшуюся в Тимер Урман жажду знаний.

16: Mímisbrunnr

Последнее время громадное дерево стало в снах Всеволода обычным гостем. Пейзаж не всегда оставался неизменным. Всеволод появлялся на разных ветках, крылатую корову чаще всего не было видно, а огонь, которым пылали леса на далёкой земле, менял цвет и складывался в узоры, которые у него не получалось понять. Само ощущение от сна тоже немного отличалось от того, какое он помнил со времён, когда ещё был человеком. Он казался более реальным, и не забывался сразу же по пробуждении. Впрочем, запоминать там было чаще всего особо нечего. Обычно Всеволод всю ночь валялся на ветке и любовался пожарами внизу. Он всегда был в одиночестве, хотя иногда замечал следы движения на дальних ветвях. Даже его орлиное зрение не могло разглядеть, что или кто это было.

Эта ночь была необычной. В эту ночь к нему пришёл гость.

Когда он появился в стране снов, его уже поджидала саблезубая белка, и вид у неё был очень недовольный. Белка злобно на него покосилась и зажмурилась, напряжённо наморщив морду. Когда ничего не произошло, грызун негромко выругался, с отвращением взмахнул лапами и повернулся к Всеволоду.

– Ну наконец-то! Ты вообще хоть иногда спишь? Я уж думал никогда тебя не поймаю! – сказал белка, подходя поближе к грифону. – Мне три дня эта чёртова сова зудела, и как мне кажется, все три дня – лишние. В следующий раз будет сам по снам путешествовать! В общем, времени у меня мало, так что перейдём сразу к делу. Князь сказал передать тебе, что ему очень жаль. Понятия не имею, зачем он этим заморочился, но это и не моего ума дело. Вот. Я свою работу сделал, дальше, не знаю, удачи. Не, ну серьёзно, почему белка-то? – сказав это, гость развернулся и ушёл вдаль по ветке, продолжая что-то бормотать.

Странный сон занял мысли Всеволода на всё утро, пока вокруг него лагерь готовили к дороге. Даже глубоко задумавшись, он поразился, насколько шустро и эффективно могут работать пони, невзирая на отсутствие пальцев. Разумеется, большинство задач меркли перед тем, какую ловкость требовало приковывание его и Хельги к очередной повозке, но то, как они сноровисто сворачивали шатры и грузили припасы, заслуживало уважения. Кочевникам потребовался всего час, чтобы превратить маленький городок в длинную вереницу повозок, окружённую небольшими табунами некрупных лошадей.

К счастью, его с Хельгой приковали к телеге изнутри, поэтому, несмотря на свой рабский статус, они весь день наслаждались некоторым «комфортом», вместе со всей скукой, которую он в себе таил. Так как пони больше не настаивали на их молчании, Всеволод решил потратить время на своё любимое лекарство от скуки со времён, когда он ещё был человеком. Он выучил язык.

Конечно, не язык Кочевников. Их вокруг было полно, но он сомневался, что кто-то из них согласится с ним поболтать, да и если бы даже согласился, это означало оставить без присмотра Хельгу. Всеволод прекрасно понимал, что не стоит позволять ей творить что вздумается среди такого количества недружелюбных вооружённых лошадей. Вместо этого он занялся тем, чем мечтал заняться уже давно, но от чего его всё время отвлекали. Он попробовал найти язык в Хель.

Поначалу казалось, что задача это безнадёжная. Первое впечатление от чириканья Хельги было что оно совершенно случайно, основано больше на эмоциях и не несёт какого-то чёткого смысла. Без возможности конспектировать свои наблюдения, Всеволод чувствовал, что попусту теряет время, но, с другой стороны, способов бежать он пока не видел, и времени у него было навалом. Идея посетила его только после того, как он потратил на попытки выловить какую-то систему из каши чириканья и тех слов, которые Хельга уже выучила, всё утро и большую часть дня. Основным направлением его работы всегда были скандинавские языки, с упором на шведский и исландский. С тональными языками он почти не сталкивался, и уж точно никогда не предполагал, что обнаружит говорящую на таком языке дикую котоптицу. Тем не менее, она сидела перед ним, органично вписываясь в список безумий сошедшего с ума мира, к которым ему стоило бы уже привыкнуть.

Разобравшись с этим вопросом, ему потребовалось всего два дня чтобы разложить простенький язык по полочкам, пусть даже его собственные попытки на нём разговаривать нередко вызывали у Хельги недоумевающий взгляд. Сам язык состоял всего из дюжины коротких «слов», но в зависимости от тона они принимали самые разные значения, многие из которых было затруднительно объяснить в их условиях. Например, предположение Всеволода, что «хеел-ха» значит «лети, болван» подтвердилось, но только для тех случаев, когда «фразу» этому самому болвану кричали изо всех сил. Сказанная как спокойное «хельга» она превращалась во что-то вроде «мех-пахнет-зайчик», с большим упором на перья.

Для человеческого разума Всеволода язык показался очень странным, потому что почти целиком состоял из глаголов и существительных, судя по всему не был отягощён грамматикой, как-то обходился без времён, и содержал всего три прилагательных, которые Всеволоду удалось понять. Конечно, ничего невозможного для профессионального лингвиста. Тем не менее, даже ему было тяжело представить, как это можно использовать для более-менее сложных разговоров. Но даже с нависающей над его будущим угрозой Тимер Урман, он чувствовал, что ему, по крайней мере, удалось сделать что-то такое, что никому раньше не удавалось.

Сама Тимер, похоже, забыла о своём приобретении. Она несколько раз попадалась на глаза Всеволоду, обходя длинный караван и покрикивая на пони, но ни разу за всё это время она даже не взглянула в сторону их повозки. Кургаш нигде не было видно, и это сильно беспокоило молодого грифона – кто знает, что безумные конские обычаи предписывали ей в подобной ситуации? Всеволод был готов биться об заклад, что ничего хорошего.

Тем временем, караван медленно полз на юг. Погода выдалась солнечная и тёплая, и он постоянно чувствовал движения воздушных масс, показывающее, что наконец-то приходит весна. Это замедлило скорость передвижения колонны до черепашьей. К моменту, когда Всеволод смог заставить себя оторваться от невероятно интересной дикой лингвистики, было уже очевидно, что кочевники с каждым днём всё больше нервничают. Но никакие крики не могли заставить пони, тянущих телеги двигаться быстрее.

Кургаш пришла к ним вечером пятого дня, когда они уже съели свои жалкие порции и готовились заснуть в обнимку. Если бы Подорожник не сказал, что символы на пони более-мене уникальны, он бы ни за что не догадался, что бледная тень пегаса – та самая энергичная кобыла, с которой он путешествовал по Полю. Единственное, что на ней выглядело здоровым, были крылья – на них наконец-то выросли все перья и, судя по их виду, их каждый день чистили. Кургаш молча подошла к грифонам, обняла Хельгу и тихо заплакала ей в перья. Спустя некоторое время, она повернулась к Всеволоду и заговорила, всё ещё пытаясь подавить слёзы:

– Его… больше нет. Моего Весеннего Дождя больше нет! В мире больше нет света, и весна мне больше не поёт. Почтенный Предок… ты мудр, ты знаешь много замечательных вещей, скажи мне, почему? Он был такой милый… такой умный, такой нежный, и теперь его нет! Скажи мне, всегда ли так было? Был ли твой мир лучше? Можешь ли ты его вернуть? Ты был на Вечных Полях и вернулся, скажи мне, есть ли способ?

Всеволод был совершенно не готов к подобным вопросам. Даже Хельга притихла и только аккуратно расчёсывала запутанную гриву Кургаш своими острыми когтями. Но врать этим заплаканным глазам он не мог.

– Прости, Кургаш, я не могу его тебе вернуть. Не знаю, возможно ли это вообще.

– Они говорят… мама говорит, он пал с честью. Я там была. Я пыталась… пыталась его спасти. Оттолкнуть в сторону. Чтобы пуля вместо него взяла меня. Она забрала моё ухо, – пегаска повернулась и Всеволод заметил, что на её голове больше нет повязки и что у неё нет правого уха, – но она всё равно забрала и его. И всё потому, что мы ссорились… о какой чести они говорят? Почему… – с этими словами она снова повернулась к Хельге и заплакала. Всеволод решил, что лучше ему помолчать, поэтому просто обнял скорбящую пони и дал ей выплакаться.

Ещё какое-то время спустя Кургаш снова повернулась к нему.

– Почтенный предок, прости, что я привела тебя сюда. Я думала подарить тебе дом, а вместо этого подарила смерть. Мама мне не верит, думает, ты убийца, что ты хотел убить Хана. Она задаст тебе вопросы, и убьёт тебя, когда ты на них не ответишь. Хан бы тебя спас, но мы не доберёмся до его лагеря до ташу. Оно нас задержит, так что маме придётся сначала заняться похоронами, а потом её терпение иссякнет. Она спросит. Ты должен сбежать до того, как она спросит.

– А как насчёт твоих уроков полёта? – Всеволод старательно пытался не думать о неизбежном моменте, когда ему придётся столкнуться с Тимер Урман, но, судя по всему, момент этот приближался куда быстрее, чем ему того хотелось.

– Это будут и мои похороны, – сказала Кургаш, как будто это само собой разумелось. – Уроки мне потом не нужны.

– Чего? – сдавленно крикнул, вскакивая молодой грифон. – Почему?

– Хорошая невеста идёт за женихом на Вечные Поля. Это почётно. Я знаю, Янгыр бы не хотел, чтобы я так скоро за ним отправилась… но старейшины решают, когда это будет правильным. Старейшины сказали, что мне надо идти, – по голосу Кургаш было понятно, что никакой радости это в ней не вызывало.

– Но почему ты просто не сбежишь? – спросил Всеволод.

– Они меня поймают. И тогда закончится тем же, но уже не почётно. Да и куда я убегу в ташу? Я не очень хорошо плаваю.

– А что это за ташу? – разум грифона включился на полную мощность, и ему нужно было немножко протянуть время, чтобы поймать неуловимую идею, вертевшуюся на краю сознания.

– Это большое весеннее наводнение. Оно идёт, оно уже близко.

– Точно! – вскричал Всеволод, пытаясь делать это потише, чтобы не вызвать подозрений у обитателей лагеря. – Это же то, что нам нужно! Я знал, что про что-то забыл, ну конечно же! Хельга, нести-завтрак-лететь-можешь?

– Бе-жать? Сильная-нести-завтрак-высоко! – чирикнула обрадованная Хельга. – Летим-летим-летим!

– Отлично, – оказаться в кои-то веки у руля происходящего было для Всеволода как глоток свежего воздуха. – Кургаш, мы бежим когда начнётся наводнение. Хельга тебя понесёт, и, надеюсь, я уже достаточно хорошо летаю, чтобы добраться до следующего клочка сухой земли. Там мы научим тебя летать и попытаемся сбежать с Поля пока наводнение не спало. От тебя требуется собрать немного припасов в эту телегу и найти, как нам избавиться от этих оков. Да! Прекрасный план! Справишься?

– Почтенный Предок… это… Спасибо! – пегаска заметно повеселела. – Для кандалов можешь взять вон тот напильник, а твои припасы уже на другом конце этой телеги! Мама тут сложила все свои улики!

Осмотревшись, Всеволод заметил, что действительно, чуть дальше, частично скрытые какими-то мешками, лежали знакомо выглядящая седельная сумка и чёртов лосиный рог. Между мешками он увидел какие-то инструменты, в основном старые пилы и несколько тяжёлых напильников. Внезапно вся его гордость от собственного ума сменилась стыдом от глупости и слепоты.

– А-га… на третий день Орлиный Глаз заметил, что в сарае, куда нас заперли, не хватает стены, – пробормотал он, пряча лицо в лапе. – Кургаш… давай договоримся никогда этого больше не упоминать, а то я от стыда умру. Когда ты думаешь случится наводнение?

– Два, может три дня. Табун ищет высокое место чтобы спрятаться, недалеко есть такое, мы завтра до него должны дойти.

– Значит, завтра вечером бежим. Приходи, когда будешь готова, – Всеволод схватил напильник и принялся изучать звенья цепи. Кургаш кивнула и ускакала, вид у неё при этом был куда лучше, чем когда она к ним пришла.

Вечером того же дня Хельга дёрнула его за крыло, отвлекая от медленной и утомительной работы по незаметному перепиливанию звена цепи. Когда он поднял голову, он заметил, что к повозке подходит сама Тимер Урман.

– Здравствуй, кеше. Думаю, пришло время поговорить.

17: Dís

17: Dís

– Здравствуй, кеше. Думаю, пришло время поговорить.

Голос старой кобылы был спокоен, слова вежливы, а на морде у неё застыла улыбка доброй старой бабушки, но Всеволод понял, что его жизни пришёл конец. Он всё ещё прекрасно помнил предупреждение Кургаш, но даже без него прекрасно понимал, что Тимер Урман далеко не воплощение доброты, и у неё есть хороший повод считать его своим врагом. Конечно, на то, чтобы спилить цепи ему и нужен-то был всего день, так что если бы ему удалось протянуть время…

– Ого, уж не взгляд ли это «постараюсь заболтать старую каргу подольше» у тебя в глазах? – усмехнулась старая карга, подходя поближе к телеге и игриво прищуриваясь. – Со мной даже не пытайся, только опозоришь и себя, и меня. Этой ночью я задаю вопросы, ты отвечаешь, и твоя судьба зависит от того, насколько мне нравятся ответы. Я знаю, что ты соврёшь, на твоём месте соврал бы любой. Я бы соврала, а все знают, что я никогда не лгу. Но времени на эти игры у меня нет, поэтому давай-ка всё немножко упростим?

Сказав это, пони вытащила из своей седельной сумки что-то напоминающее портативную школьную доску и кусок мела. Положив доску на землю, она принялась рисовать на ней странные символы. Всеволод никогда таких не видел, да и взаимное расположение символов ему ни о чём не говорило. Закончив рисовать, Тимер вытащила небольшой пузырёк и капнула из него на край доски бурой жидкостью. Наконец, она достала из ножен небольшой, похожий на иголку нож, и посмотрела на Всеволода.

– Чтобы ты охотней говорил правду, я применю маленькое заклинание, которому меня научили в одном из этих ваших надутых западных городов. Нелегко найти что-то, что сработает у бедной старенькой земной кобылки вроде меня, знаешь ли. Так вот, когда я задам вопрос, а ты ответишь на него что-то, что тебе самому не кажется правдой, твоя молчаливая подружка, – она указала на Хельгу, – получит чувствительный удар током. Ну сам знаешь, ложь вредит дружбе и всё такое. Заодно оно позаботится, чтобы моя любопытная дочка не услышала что-то, что не предназначено для её ушей. – Тимер бросила взгляд через плечо, и Всеволод услышал, как за соседней телегой кто-то вскочил и быстро убежал. Она вздохнула и обернулась. – Молодёжь пошла не та. Когда я была в её возрасте, я могла подслушать разговор целой комнаты Алмазных Псов, и меня бы никто не заметил. Так вот…

Она снова взялась за нож и аккуратно уколола себя в ногу над копытом и капнула кровью на бурое пятно на доске. Затем, используя тот же нож, она нарисовала получившейся смесью последний символ. Линии на доске заблестели и наполнились зловещим зеленоватым сиянием.

– Вот так вот мы и делаем Полог Безмолвия, кеше, – кивнула Тимер, засовывая доску под телегу с грифонами. – Конечно, чтобы это всё работало, нужно немножко свежей крови земного пони, но зато если никто не слышит, как ты врёшь, это очень полезно для репутации. Неплохо было бы и фокус с ударом тока тоже провернуть, но для этого нужен умелый единорог.

– Чего? – это был самый умный вопрос, который пришёл Всеволоду в голову.

– Ах, как я скучала по освежающей грифоньей тупости, – нахмурилась пони, оглядевшись. – Попусту терять время мы не можем, поэтому попытайся её сдерживать. Ты думаешь, что я попытаюсь разузнать кто ты, или кто тебя послал. В другой ситуации так бы и случилось. Сейчас мне плевать. Благодари всех духов, которым молишься, за посланную тебе удачу. Если бы Янгыр выжил, мы бы именно об этом и разговаривали. Но так получилось, что ты мне нужнее, чем то, что ты можешь знать. Понимаешь, я люблю дочку, но эти старые мулы послали её вслед за надутым болваном, который ей так нравился. Я не могу нарушить традиции, я не могу наплевать на честь, я не могу спасти мою маленькую Иртэ. Поэтому спасёшь ты. Завтра вечером она придёт к тебе. Завтра вечером ты схватишь её и улетишь как можно дальше, насколько хватит крыльев, как можно дальше от Поля. Исполни это, и получишь свободу и жизнь. Откажись, и на следующий день после её похорон мы снова поговорим. Причини ей вред, и мы снова поговорим. Скажи хоть слово об этом разговоре кому-то в мире, особенно Иртэ, и мы снова поговорим. Жизнь твоя может быть долгой и счастливой, но только если мы больше никогда не поговорим. Решай, кеше, прояви мудрость. И Мать-Земля тебя задери, потише с напильником, я тебя через весь лагерь слышу! – сказав это, старая ведьма встала, спрятала заклинательную доску и внезапно стукнула Хельгу по клюву. Грифонша немедленно взревела и попыталась броситься на кобылу, но та стояла за границей, за которую Хель не пускала цепь.

– Вижу, кеше, ты ещё не готов говорить правду, – громко сказала Тимер и хихикнула. – Думаю, нам стоит повторить разговор позже.

Всеволод смотрел, как она удаляется. Признать это было тяжело, но он чувствовал уважение к старой кобыле, и понимал, что в другой ситуации был бы не прочь узнать её получше. Конечно, то, как она выражала любовь к дочке запугивая чужаков пытками и смертью ему не очень нравилось. Тем не менее, то, что она сделала, было самой большой жертвой, на которую при нём кто-то в этом мире пошёл ради кого-то другого.

А у него впереди оставались ещё две не перепиленные цепи.

Большую часть ночи и следующего дня он аккуратно атаковал цепь напильником, стараясь как можно меньше шуметь. Хельга стояла на страже и прикрывала его работу, делая вид, что загорает, расправив крылья. Впрочем, кочевники были слишком заняты, чтобы на что-то обращать внимание. В их движениях чувствовалось всё больше отчаяния, телеги теперь тянули двойным и тройными командами, иногда позволяя помочь даже жеребятам. Караван это немножко ускорило, и когда солнце коснулось горизонта, они наконец добрались до цели. Целью оказалась небольшая гряда высоких холмов, покрытых густым кустарником. Караван взобрался на ближайший, после чего разделился и занял все остальные холмы. К этому моменту Всеволод уже закончил пилить цепи и единственной его заботой осталось удержать Хельгу от того, чтобы продемонстрировать их свободу всему лагерю. Это было не слишком сложно, раз уж он теперь мог попросить её подождать так, чтобы она поняла, поэтому появление ташу он заметил.

Несмотря на то, что это событие последние несколько дней заставляло паниковать весь лагерь, выглядело оно довольно скучно. Просто снег на равнине потемнел, сначала пятнами, а потом везде, насколько хватало глаз. Выглядело это так, как будто кто-то щёлкнул переключателем со «снег» на «вода» и великие равнины послушно превратились в великие озёра. К моменту, когда солнце скрылось за горизонтом, везде вокруг холмов была вода, и свет полной луны переливался на небольших волнах. Кочевники определённо любили жить на грани. Впрочем, Всеволоду это было на руку, потому что усилия, потраченные на то, чтобы успеть к холмам вовремя, вымотали всех пони в лагере настолько, что у них не осталось сил обращать внимания на пару редких рабов. Настолько, что их даже покормить забыли.

Всё было готово. Еда лежала в сумке, рог привязан с другой стороны, как противовес, и единственное чего им не хватало, была Кургаш Иртэ. У Всеволода не было ни малейшего желания бросать бедную пегаску на смерть, но это ничуть не помогало ему унять ужас, который вызывали в нём мысли, что Тимер может в любой момент передумать. Когда Кургаш наконец пришла, он уже настолько запугал себя собственными мыслями, что чуть было не выпрыгнул из телеги и не убежал, воя от ужаса.

– Почтенный Предок, я… готова, – шепнула пегаска, запрыгивая в телегу. Она захватила собственные седельные сумки, и вид у неё был решительный. – Мама послала меня проверить, не забыли ли вас покормить. Я плохо тяну телеги, поэтому во всём лагере ходить могу только я и старейшины. Я оставила ей записку, она поймёт… наверное. Но она очень быстро начнёт что-то подозревать, так что нам нужно вылетать немедленно!

– Наконец-то! – выдохнул Всеволод, надевая свою собственную сумку и поворачиваясь к Хельге. – Лети-бери-завтрак-за-мной!

– Летим-летим-летим! – откликнулась дикая грифонша, аккуратно поднимая Кургаш и выжидающе уставившись на Всеволода.

Он вздохнул, расправил крылья и почувствовал воздух. Если первый раз, когда Хельга показала ему это чувство, оно напоминало ручей, теперь оно стало подобно настоящей полноводной реке. Воздух вокруг него дышал жизнью. Он чувствовал Хельгу, готовую взлететь и свивающую потоки вокруг своих крыльев, он чувствовал Кургаш, крылья которой нервно подёргивались и непроизвольно просили небо принять её, он чувствовал накатывающуюся с запада бурю, закрывавшую им дорогу на юг. Но, что самое важное, он чувствовал, что воздух готов его слушать. Поэтому он попросил без слов, и провалился в залитое лунным светом небо.

Он вывалился из залитого лунным светом неба на вершину большого холма, далеко от лагеря кочевников, поцеловал землю и громко объявил, чтоб больше никогда её не оставит. Хельга приземлилась неподалёку, уронив Кургаш в снег, и довольно зевнула. По ней невозможно было сказать, что она вообще взлетала, а тем более – тащила на себе пегаску почти с себя размером. Кургаш расправила крылья и смотрела на них так, как будто видела в первый раз в жизни.

– Это было… Почте… это было НЕВЕРОЯТНО! – она прыгнула к Всеволоду и сгребла его в объятья, заставив грифона заорать от боли. – В чём дело?

– У меня всё болит! Я не готов к таким долгим полётам! Я никогда не буду готов к таким долгим полётам! Да, да, это невероятно, но у меня сейчас крылья отвалятся! – ответил Всеволод, вяло пытаясь вывернуться из смертельных объятий.

Хельга глянула на него и внезапно со смехом повалилась на землю. Она каталась по земле, лупила по неё кулаком и пыталась что-то сказать, но слова тонули в хохоте. Наконец, она немножко успокоилась и сумела более-менее внятно выдавить:

– Мелкий-молодой-перья-лететь-боль! Забыла! Хеел-ха за-а-бы-ла! Лететь-высоко-запрет-молодой-мелкий! Пр-р-рости!

– Очень смешно, – сухо сказал Всеволод, доставая из сумки напильник и принимаясь пилить кандалы. – Мы вообще-то могли бы остановиться на первом холме, там бы нас уже не достали. Но ты за-а-бы-ла! Плохая грифонша!

– Плохая гр… гриф… фонша! – весело согласилась злобная котоптаха. – Хом-мя-ки! Ур-р-рожай!

Утро первого дня их свободы застало их прижавшимися друг к другу и пытающимися выспаться от стресса предыдущих дней. Всеволод взглянул на поднимающееся солнце и задумался о своём бесконечном поиске места, которое можно было бы назвать домом. Он наконец понял, что делал не так, что он принёс из тёплого мира людей в холодную, безжалостную страну Великой Зимы, чему здесь не было места. Он нёс в себе ответ с момента, как выкопал своё первое логово под деревом, с самой первой ночи в новом мире. Если он хотел, чтобы у него был дом, дом надо было построить самому.

И он был готов попробовать.

18: Völva

Старая кобыла смотрела на медленно текущую воду. Вода была темна, глубока и холодна. На временном берегу кобыла была в одиночестве, её сотабунники прекрасно помнили, что расстроенную Ведающую лучше не беспокоить.

Впрочем, она не была расстроена. Впервые за долгие, долгие годы, она была счастлива. Как и давным-давно, в жизни, которая ей самой иногда казалась сказкой, она сделала то, что сама хотела сделать. Честь не сковывала её копыта. Традиции не глодали её совесть, приказывая делать что-то умное и полезное – с точки зрения пони, живших так давно, что даже она никогда не слышала их имён. Впервые за время, казавшееся вечностью, она была свободна, пусть и всего лишь на краткий миг. Это было приятно.

Конечно, следовало помнить о цене. Любое действие имело цену, уж она-то это прекрасно знала, и свобода была чертовски дорогим товаром. Прошлой ночью она купила свободу троим. Ценой была свобода четвёртой. Она тщательно сплела события, как делала это всегда, и потому точно знала, что её ждёт. С точки зрения любого пони в табуне, её собственная дочь предала семейную честь и наплевала на родителей и предков. Для малышки Иртэ это означало смертный приговор – конечно, если им удастся её найти. Кобыла была уверена, что грифоны умеют достаточно, чтобы этого никогда не произошло. Но значило это и то, что великая и могучая Тимер Урман ошиблась, когда растила дочь. В суровой жизни табунов не было места ошибкам.

— Пришёл мой срок, демон? Ты ведь этого дожидался? – спросила она у воды, и её отражение задрожало и сложилось в другое лицо, в котором не было ничего лошадиного. Оно было зелёным, разлагающимся и бесформенным.

— О чём ты, моя дражайшая противница? – прошептала вода, выпуская изо «рта» страшилища несколько пузырьков. – Я не меньше твоего удивился, когда она привела с собой эту пару щенков. Конечно, мне хватило бы маленького толчка, чтобы заставить того грифона выстрелить… но зачем мне нарушать договор ради такой мелочи? Не тешь себя иллюзиями, лошадь, я называю тебя противницей, но ты никогда не нарушала моих планов. Ты ничтожна. Но ты можешь быть полезна.

— Как будто я соглашусь тебе помогать, — оскалилась Тимер, пронзая воду своим взглядом. Конечно, на существо, с которым она разговаривала, это не произвело ни малейшего впечатления. Взгляд работал только на живых, но она сомневалась, что её собеседник хотя бы знает, что такое жизнь.

— Не беспокойся, о могучая противница. Ты уже очень помогла. За это я тебе тоже немножко помогу. Не благодари, заслужила. До свидания, лошадь. Ещё увидимся.

Отражение замерцало и вернулось в обычный вид. Тимер уставилась на него на мгновение, после чего вскочила и бросилась к лагерю. Она достаточно давно знала водяного беса, чтобы понимать, что его дары ядовитей ягод паслёна. Ей надо было понять, что произошло, и остановить, пока у неё ещё были на это силы. Когда она добежала до палаток, табун уже бурлил. Старейшины медленно, гуськом заходили в шатёр для совещаний, а воины носились повсюду, проверяя оружие и собираясь в патрули, как будто на лагерь кто-то напал. Что-то случилось, и Тимер была уверена, что случившееся ей не понравится.

— …я вам говорю, нельзя это спускать им с копыт! – сквозь полог шатра послышался голос одного из старейшин, её младшего двоюродного брата. Гаскэри Арчан всегда первым делом требовал мести, и его слова значили не более чем то, что произошедшее с небольшой вероятностью её действительно требовало. – Нам надо… наконец-то! Тимер, где тебя носило? Слышала новость? Великого Хана убили! Затащили в воду и утопили! Несомненно, кто-то из этих подлых пегасов или грифонов с Запада! Они должны поплатиться!

Тимер огляделась и заметила, что остальные старейшины согласно перешёптываются. Все пони, похоже, начисто забыли, что собирались сегодня изгнать её из табуна. Все пони хотели, чтобы она снова повела их в бой, как и много раз в прошлом. В любое другое время её рассмешило бы, насколько быстро эти старые дураки забывают про свою бесценную честь, как только в воздухе потянет войной и добычей. Не им ведь предстояло бросаться в бой, они всегда могли спрятаться за своей надёжной Ведьмой Железного Леса. Она знала, что сделает это ещё раз. Города запада снова запылают, и чудовище в глубинах насытится страданиями, принесёнными ею в мир. Остановить это было выше её сил, война начнётся и с ней, и без неё. Но она понимала, что у неё нет выбора. Слишком много жеребят привела она в мир, слишком много её внуков пойдут в бой. Она не могла их бросить, как не могла позволить Кургаш Иртэ взойти на погребальный костёр.

— Уделал, скотина, — прошептала она сквозь стиснутые зубы. – Уделал.

19: Urðr

Копыто на груди Всеволода немножко опустилось. Недостаточно, чтобы сломать ребро. Вполне достаточно, чтобы ему захотелось назад, в Запретный Город, попытать счастья в переговорах с драконом-шизофреником.

– Кеше, я же предупреждала, что надо молчать, – сказала Тимер Урман, глядя на него поверх злобного оскала. – Тебе просто не терпелось ей всё выложить, так ведь?

Вокруг них огонь лизал пару деревянных домиков, а маленькая кучка пронзённых копьём трупов пони довершала картину разгрома. По всему выходило, что в этот раз никто не придёт молодому грифону на выручку.

– А теперь ты заплатишь за то, что сделал, – провозгласила старая ведьма, опуская копыто и ломая ему рёбра. Всеволод закричал от невыносимой боли и проснулся.

Пурга за заиндевевшим окном автобуса мела так же сильно, как и когда он засыпал. Снег валил так плотно, что казалось снаружи не день, а поздний вечер. Это было ещё одним напоминанием, почему Всеволоду никогда не нравился родной климат. Он откинулся на спинку автобусного кресла и вздохнул:

– Просто сон. Надо что-то делать с этими кошмарами, они совсем распоясались…

Оглядевшись, он увидел спящих на соседнем кресле в обнимку Хельгу и Кургаш. Обе всё ещё спали. Похоже, сны им снились настолько же приятные, насколько и самому Всеволоду. Внезапная весенняя метель заперла их в автобусе, её ярость отбивала всякое желание куда-то идти. Поэтому большую часть дня они грелись прижавшись друг к другу и пытались выспаться впрок. Или запастись впрок кошмарами, как оно вышло на самом деле. Он содрогнулся. Страшно было подумать, что случилось бы, не задержись они в автобусе.

Как оказалось, маленький автобус не был совсем уж невозможным гостем степей. Автомобили пусть и редко, но возвращались вместе со своими владельцами, чаще всего там, где степь когда-то пересекали крупные трассы. Каждое подобное появление в окрестных табунах было поводом для праздника. Машины служили прекрасным источником дорогих и редких материалов. Временами Возвратный пассажир одаривал их богатством знаний давно минувших дней. К тому же, чаще всего, им удавалось заполучить нескольких добровольных помощников с «чистой кровью». Этот автобус по всему вернулся прямо перед сезоном паводков, так что его оставили, чтобы разобрать позднее. Что случилось с пассажирами было неясно, но выяснять Всеволод совершенно не стремился. В конце концов, Кургаш была уверена, что даже запертые наводнениями Кочевники могут каким-то образом обмениваться сообщениями. Их наверняка разыскивали все табуны.

Пусть даже Всеволода и ограничивало проклятье молодых-перьев, за три дня, прошедших с момента, как они покинули табун Урман, им удалось покрыть немалое расстояние. По сравнению с этим их прежняя скорость передвижения пешком казалась черепашьей. Молодой грифон уже несколько раз ловил себя на мысли, что не понимает, почему Хельга решила держаться от него неподалёку. Особенно поначалу, когда они только встретились. Он даже спросил об этом саму Хель, но его знаний языка не хватило на понимание ответа. Единственное, что ему удалось разобрать – она за чем-то подобным и прилетела в Москву, или большой-зубы-голод-земля, как она её называла.

У такой большой скорости передвижения имелся и неприятный недостаток. Теперь они двигались практически точно на север и добрались до мест, где весна ещё не наступила, о чём настойчиво напоминала метель за окном. Собственно, тут и следов наводнения пока не было видно, поэтому краткое время уединения и безопасности на вершинах маленьких холмов, превратившихся в острова, закончилось. С одной стороны, они уже почти добрались до края земель табунов, и с каждым часом рощицы внизу становились всё больше. С другой, их дерзкий план побега простирался примерно до этого места. Отсюда у них было три пути. Они могли повернуть на восток, но это снова выводило их в земли Кочевников. Они могли повернуть на запад и вернуться в Москву, к той судьбе, от которой так хотел защитить Всеволода Тепловоз. Могли они и продолжить двигаться на север, но леса означали хорошие шансы на встречу с лосями. Так как возвращаться в кошмары ему не хотелось, он решил разбудить подруг и поинтересоваться их мнением.

– Подъём, сони! – рявкнул он, спускаясь с кресла и копаясь в сумках, ища, чем бы перекусить. Ворчание сверху сообщило ему, что его услышали. Через несколько мгновений над краем сидения появилась сонная орлиная голова и пронзила его свирепым взглядом. – С добрым утром, Хельга. Бодрость-веселье-ветер.

– Смерть-молодой-еда-украсть, – чирикнула в ответ котоптаха, отбирая у Всеволода кусок солёного арбуза. – Голод-не-добыча-родитель.

– Весёлая она сегодня, – отметила Кургаш, вставая и потягиваясь. – Что она сказала?

– Говорит, что желает мне и моим детям сдохнуть от голода в краях, где не водится добыча, – пожал плечами Всеволод. – Это, пожалуй, получше её обычного «надеюсь, тебя поймает лось», но не уверен, мой словарик смертельных угроз пока маловат. В любом случае, я подумал, что нам надо бы определиться, куда мы двинемся дальше. Не хочется больше слоняться без цели, оно для нас обычно плохо заканчивается. Кургаш, что ты знаешь про земли к востоку? Это территория Кочевников, так что…

– Почтенный Предок, прости, но я знаю немного. Наш табун там не кочевал, это земли табуна Таулар. Их улус самый большой в Поле, они стерегут границу на севере и востоке. Они никогда не рассказывают, что лежит дальше, поэтому я не знаю, что там. Мама может знать… э... Прости. Я знаю только что наша северная граница – большая река, и что на другом её берегу нет степей, а ещё что на нашей северо-западной границе стоит город.

Всеволод в очередной раз проклял свои познания в географии. Единственная большая река, которая по его подозрениям была где-то неподалёку, была Волга, и то только потому, что в памяти отложилось, что она протекает через степи в Каспийское море. Его географический кретинизм давал о себе знать.

– Хельга, может, ты чего знаешь? – повернулся он к котоптахе, не слишком надеясь на ответ. – Нам бы найти местечко, которое можно было бы назвать домом, пусть даже и временно.

– Вс-с-еволод хочет-желает-путешествие домой? Хеел-ха помогать! – Хель подпрыгнула и поманила их к выходу. – Летим-летим-летим домой! Ветер-облака-дорога!

– Хельга, ты из ума выжила? Мы не можем лететь в такую погоду, – содрогнулся Всеволод, глядя на белую кашу за окнами.

– Ветер-верный-дорога! Домой! – настояла Хель, подпрыгивая на месте. – Быстро!

Метель всё ещё выглядела чертовски непривлекательно, но Всеволод понимал, что его подруга вовсе не дура и знает, что делает. В конце концов, даже если ей что-то примерещилось, ничто не мешало им разбить лагерь так же, как он уже прекрасно натренировался это делать раньше. С возможностью сбиться в кучу для тепла, это было даже не холодно. Он нацепил на себя сумки и помог Кургаш с её, после чего шагнул наружу вслед за очень весело выглядящей Хельгой.

Грифонша улыбнулась им, подхватила Кургаш и унеслась вертикально вверх, в сторону скрытых снежной пеленой облаков. Всеволод последовал за ней, несмотря на то, что подобный полёт всё ещё давался ему нелегко. Пока они путешествовали, он старался больше планировать, сохраняя свои довольно жалкие силы для случаев, когда это действительно необходимо. В этот раз ему пришлось выложиться по полной, планировать в таких условиях было так же просто, как кататься на велосипеде под водой. Собственно, через несколько мгновений он почувствовал, как будто пытается лететь под водой. Потоки в воздухе вели себя так, как ему ещё ни разу не доводилось видеть, и скорость его полёта упала до черепашьей. Хуже всего было то, что он потерял Хельгу из вида, но всё ещё слышал её призывные крики откуда-то сверху, и продолжил барахтаться. Через несколько минут его старания вознаградил яркий солнечный свет, когда он пробился сквозь облака.

Простиравшиеся во все стороны вокруг него облака выглядели почти плоскими, совсем как плоская заснеженная равнина внизу. Пушистая поверхность тянулась насколько хватало глаз. Высоко над головой он заметил ещё один слой облаков, тонкий и почти невидимый в солнечном свете. Хельга уже зависла поблизости, всё ещё улыбаясь и указывая когтем на облака внизу.

– Ветер-облака-дорога! Быстро! Безопасно! Домой!

– Не… вижу… как… это нам поможет, – пропыхтел Всеволод, глядя вниз. «Поверхность» выглядела прочной и привлекательной, но он прекрасно знал, что это обман. Она всегда так выглядела из окна самолёта, и всегда оказывалась всего лишь плотным туманом, когда… когда он добрался до этой мысли, Хельга спустилась к облакам и бросила Кургаш. Всеволод в ужасе закричал, представляя, как она сейчас рухнет к своей неизбежной кончине – конечно, они потратили некоторое время на то, чтобы обучить пегаску полёту, но она всё ещё не овладела даже планированием. Что-то в пегасах работало не так, как в грифонах, и тот же урок, который Хельга проделала для Всеволода, не до конца объяснил Кургаш принципы полёта. Сама Кургаш тоже закричала и закрыла глаза – и продолжила кричать, стоя на том, что, как прекрасно понимал Всеволод, было всего лишь кучей водяных паров. Через мгновение Хельга плюхнулась рядом, нарушив все возможные законы физики всеми возможными способами. Всеволод на мгновение уставился на это, после чего тяжело вздохнул и осторожно приземлился поблизости. Облака держали надёжно. Поверхность была холодной, мягкой и совершенно невозможной. Он ещё раз вздохнул и посмотрел на всё ещё кричащую Кургаш.

– Хватит, пожалуй. Похоже, наша опытная проводница знает об облаках больше, чем все учёные старого мира.

Пегаска замолкла и осторожно открыла глаз. Когда она обнаружила, что не падает в свою ледяную могилу, она осмотрелась и потыкала облако копытом. Когда пружинистая поверхность не поддалась, Кургаш хихикнула и подпрыгнула. Облако поймало её как пружинный матрас. Она снова хихикнула и принялась скакать кругами, смеясь как сумасшедшая и отрывая копытами небольшие кусочки облака, которые быстро испарялись.

– Первый-раз-облако-дура, – кивнула Хельга. – Хельга делать раньше.

Всеволод потыкал в плотную облачную материю когтем и с трудом подавил позыв последовать примеру Кургаш. Чувство было совершенно невероятное. Чем-то оно напоминало момент, когда он первый раз полетел, но было ещё сильнее. Он понял, что небо может быть настоящим домом. Конечно, неизбежны были и сложности, но возможности казались безграничными. Эту идею стоило хорошенько обдумать, но сначала надо было разузнать, что Хельга имела в виду, когда говорила, что облака – это быстрый и безопасный путь домой.

– Эмм… так как это нам поможет добраться до дома? – поинтересовался он, усаживаясь и наблюдая за прыжками Кургаш.

– Облако… крииик… двигается! Быстро! Ветер-направление-туда! Домой!

– Ага, значит, ветер дует в сторону твоего дома, и несёт с собой облако? – расшифровал Всеволод, снова уставившись на облако. С этого ракурса было невозможно понять, что оно вообще куда-то движется, но, если судить по ветру под облаками, двигались они очень быстро. При этом им не приходилось страдать от ужасной погоды и не требовалось даже шевелиться. Он почувствовал, что такой способ путешествовать может ему понравиться. Некоторое время спустя вернулась запыхавшаяся Кургаш и свалилась на облачный выступ, напоминающий подушку.

– Хельга… это было страшно! Но весело! Если ты ещё что-то такое сделаешь, я тебя во сне удушу! Спасибо! – она перекатилась на спину и помахала копытами в воздухе. – Тут похоже на Вечные Поля! Тут чувство как на Вечных Полях! Это прекрасно! Почтенный Предок, как думаешь, может мы сможем тут найти моего Янгыра? Старейшины говорят, что мёртвые живут на белоснежных полях в небесах, он должен быть где-то здесь!

– На этом этапе я готов поверить, что тут живёт Летающий Макаронный Монстр, но нет, не думаю, что нам удастся найти твоего жениха. Мы просто сидим на облаках… каким-то образом. Наверное, у этого есть какое-то хорошее, логичное объяснение. Научное. С кучей формул, которые никто не… – его бессвязная речь продолжалась довольно долго. Через некоторое время он заметил, что и Кургаш, и Хельга уже уснули, прижавшись друг к другу, чтобы компенсировать прохладный воздух облачных вершин. Он вздохнул и присоединился к куче. Управлять облаком всё равно не требовалось.

Единственным минусом путешествия на облаке, помимо холодного воздуха, к которому за свои зимние похождения Всеволод успел привыкнуть, была скука. В небе было совершенно нечего делать. Конечно, надо было ещё научить Кургаш летать, но учёба продвигалась неспешно, и уроками можно было занять не так уж и много времени, пока пегаска не падала на пушистую поверхность, совсем выбившись из сил. Как оказалось, вынужденная скорость тренировок самого Всеволода во время похода пошла ему на пользу – он набирал выносливость аккуратно и постепенно. Кургаш же хотела всего и сразу. Не раз Хельге пришлось просто усесться на неё, чтобы не дать Кургаш навредить себе перенапряжением.

Разумеется, Кургаш это совершенно не нравилось, и она каждый раз пыталась сбежать из когтей коварного хищника. Так как никакой возможности пересилить тяжёлую и могучую грифоншу у неё не было, она попыталась прорыть подкоп сквозь облако. Это оказалось несложным, плотности облака хватало только на то, чтобы не дать им провалиться, и через несколько мгновений она уже была глубоко под Хельгой, с удивлением заглядывавшей в облачный тоннель. Получив несколькими облачными клубами прямо в лицо, она нырнула в нору и без труда выудила оттуда упирающуюся Кургаш.

Глядя на них, Всеволод задумался, нельзя ли устроить старую добрую игру в снежки, используя куски облака вместо снега. Он оторвал клочок и бросил им в Хельгу. Большая грифонша тряхнула головой, глядя, как туманная субстанция рассеивается в воздухе, после чего взревела, оторвала от облака под ногами здоровенный кусок и метнула им во Всеволода. Весь следующий час он чувствовал то, что ему не доводилось почувствовать со времён своего предыдущего детства, да и в том он сомневался. На краткое мгновение он был просто молодым котёнком, играющим в «снегу» с друзьями, наплевав на все дела и заботы. Чувство было настолько приятным, что он чуть было в нём не потерялся, но всё же, несмотря на то, что его новое тело было молодо и полно энергией, запасы её всё-таки были не безграничны. Поэтому через некоторое время они уже лежали, прижавшись друг к другу в «снежной» крепости Кургаш, совершенно измотанные.

– Знаете, а я ведь могу к этому и привыкнуть, – сказал Всеволод, глядя на бездонную синеву над головой и вытягивая все четыре лапы, как будто пытаясь её обнять. – Когда я ещё был человеком, я никогда не увлекался физической активностью. Спорт мне не нравился, утреннюю гимнастику я не делал, в школе дразнили ботаником… да, весёлое было время. А теперь… не знаю, это всё кажется… правильным. Интересно, то от тела, от возраста, или чего-то другого.

– Молодое-перо-радость, – чирикнула Хельга, хватая его и проверяя перья на его крыльях. – Полезно.

Кургаш просто молча ткнулась в него мордой и закрыла глаза. В этот момент Всеволоду казалось, что в мире ничего больше не может пойти не так.

И, на мгновение, он был прав.

20: Verðandi

На следующее утро вселенная сломалась.

Началось всё так же, как и много раз до этого. Всеволод проснулся первым, позавтракал ещё до того, как его спутницы проснулись, после чего уселся любоваться рассветом. Полезную привычку просыпаться до рассвета он приобрёл во время своего долгого пути. Конечно, иногда погода скрывала солнце, но при путешествии верхом на облаке, с этим проблем не возникало. Зрелище было предсказуемо потрясающим, и он уже приготовился рискнуть разбудить своих подруг, которые обычно не слишком этому радовались, когда заметил странное. Перед ним в бесконечной пелене облаков была пробита длинная брешь. Она начиналась широким разрывом в нескольких шагах от их «лагеря» и смыкалась в нескольких сотнях метров восточнее.

Оглядевшись, он заметил, что западная часть их облака тоже выглядит необычно, собираясь в высокий холм, как будто уткнувшись в препятствие. Место, где они спали, окружала стена в форме подковы, понижающаяся в сторону разрыва. Посмотрев сквозь него на землю, грифон обнаружил, что этот «островок» практически неподвижен.

Всеволод вздохнул:

– Всего денёк. Один чёртов денёк, в который хоть что-то в мире не сошло с ума. Что, много прошу? – он поднял глаза к небесам и почувствовал, как откуда-то из глубины на поверхность рвётся ярость. Давным-давно, когда мир ещё не свихнулся, он и не подозревал, что может настолько озвереть, но чем дальше его затягивало безумие современности, тем легче становилось разозлиться. Ярость требовала выхода, и он быстро обнаружил, что его тело прекрасно приспособлено к этому. Рык его был глубок, оглушителен и звучал с такой суровостью, какую можно было бы ожидать от взрослого льва, а не от маленького грифоньего котёнка.

Единственными последствиями рыка стала пара шишек у него на голове. И Хельга, и Кургаш продемонстрировали навыки попадания по будильнику, которые тяжело было бы ожидать от тех, кто в жизни не видел будильник. Решив оставить их досыпать, молодой грифон занялся более подробными исследованиями сложившейся ситуации. Клочок облака оказался около десяти метров радиусом, с центром примерно на том месте, где они спали. Граница, на которой стационарное облако переходило в движущееся, была чётко видна, и когда Всеволод её потрогал, он почувствовал, что их облако кажется «плотнее». Проходящие рядом воздушные потоки тоже казались тяжелее, ленивее, как будто ждали, что их кто-то подтолкнёт. Он попробовал подтолкнуть, и действительно, облако медленно поползло поперёк потока, который так хорошо нёс их ещё вчера. Как только Всеволод перестал толкать, облако немедленно остановилось.

Он вздохнул и опустился на облако возле своих подруг, признавая поражение и гадая, осталось ли среди его знаний хоть что-то, применимое к современному миру. Каждый раз, когда ему казалось, что он уже во всём разобрался, логика снова ускользала. Это настолько бесило, что только боль от шишек удержала его от повторного рыка. Вздохнув ещё разок, он решил подождать.

– Почтенный Предок, ты много спишь! – голос пегаски прервал сон, в который он погрузился дожидаясь, пока они проснутся. – Мама говорит, что кто рано встаёт, того любят духи и тот долго живёт!

– Много-спать-лень! – добавила Хельга, неодобрительно качая головой. – Нет завтр-рак!

– Вот кто бы говорил! – проворчал Всеволод, потирая всё ещё немного побаливающие шишки. – Вы вообще видели, что случилось?

По недоумевающим лицам он понял, что они ещё не заметили проблему. Пожав плечами он указал на края их необычайно устойчивого облака. Хельга немедленно подскочила к краю и принялась с удивлённым видом его обнюхивать.

– Не домой? Облако… гниль-лень-двигать-отказ!

– Что? Почему? Что случилось? – Кургаш тоже аккуратно подобралась к краю и посмотрела вниз на землю. – Так не должно быть? Почтенный предок, я не понимаю!

– Ну, значит, нас таких трое, – вздохнул Всеволод. – Чёртово облако больше не двигается. Понятия не имею, почему, но если его не толкать, оно застревает. Надеюсь, Хельга знает, чем это вызвано и как его чинить.

– Хеел-ха лось-корм! – откликнулась котоптица, возвращаясь с края с самым удивлённым и шокированным видом, какой Всеволод у неё когда-либо видел. – Облако плохо! Облако не плохо! Облако быстро-безопасно, не плохо! Нет слово!

– …и наш эксперт сломалась, прекрасно, – подвёл итог молодой грифон, глядя на их бывший быстрым-безопасным транспорт. – Если она не знает, то кто? Может, где-то есть полиция, которая нас арестует за то, что мы сломали облако? Не удивлюсь, если такая и впрямь существует. А знаете, что? Мне надоело удивляться. Это никогда не отвечает на вопросы, никогда не помогает, если миру вдруг хочется что-то подобное провернуть. Слышь, мир? Я отказываюсь… – оставшуюся часть его сердитой речи прервал тихий звук, заставивший Хельгу подскочить и заозираться. Звук прекратился настолько же внезапно, насколько и начался, но затем вернулся, немного громче. Вскоре стало понятно, что звук этот – очень высокий визг, доносящийся откуда-то сверху и повторяющийся с более-менее одинаковыми интервалами. Взглянув вверх, Всеволод немедленно обнаружил его источник – падающий кувыркающийся объект, за которым болтался сложившийся парашют. Объект по форме напоминал пони, но кувыркания и ветер не позволяли рассмотреть его получше даже орлиным глазам грифона.

Когда объект пролетал прямо над ними, он выскользнул из лямок на парашютном ранце. Хельга чирикнула «Полезно-весело!» и рванулась на перехват парашюта. Всеволод уже почти решился попробовать поймать падающего, но размер пони заставил его заколебаться. К счастью, в этом не было необходимости, пони воткнулся в облака прямо по центру холма, образовавшегося вокруг их спальни, и застрял хвостом вверх. Его задние ноги несколько раз дёрнулись и замерли, а вместе с этим затих и ужасный визг.

Была в этом пони одна деталь, которая заставила Всеволода удивлённо моргнуть. Все пони, которые ему до этого встретились, а в лагере Кочевников их было немало, разделяли одно общее свойство. Они никогда не носили штаны. Другой одежды на них было немало – шапки, куртки, иногда даже ботинки, но штанов не носил никто. Этот пони рушил традицию, его задние ноги запутались в широких зелёных штанах, которые были ему на несколько размеров велики. Хвост его зажало ремнём, и, судя по всему, достаточно неудобно.

– Почтенный предок, откуда ты узнал, что он придёт? – спросила Кургаш, медленно приближаясь к падшему пони. – Ты чувствуешь, когда идёт Возвратный? Я никогда не слышала про такое сильное колдунство!

– Ты о чём? – удивлённо повернулся к ней Всеволод. – Он орал так, что, думаю, его в Москве услышали.

– Я ничего не слышала! – моргнула Кургаш, оглядывая штаны. – Вы внезапно стали смотреть по сторонам, а потом он упал с неба!

– Надеюсь я не отвлеку вас ни от чего важного, но не могли бы вы помочь мне выбраться? – прервал их незнакомый голос из недр облака. – Что-то я никак не ухвачусь за этот снег.

– Это не… ох, извини, – Всеволод напомнил себе получше выбирать приоритеты и ухватился за одну из ног. Крякнув и несколько раз сильно взмахнув крыльями, он сумел выдернуть пони из пушистого плена облака. Новоприбывший несколько раз моргнул и прикрыл лицо копытом.

– Кто врубил дальний? Слепит как… что это за хрень? Надо же, копыто! Это ж… а, уф, всего лишь сон. Привет, глюки! Грифон и пегас? Хм, интересно, что это символизирует… не забыть проверить, когда проснусь… запомнил. Так, ну давайте посмотрим, что из этого получится!

Пони моргнул своими громадными зелёными глазами с вертикальными зрачками и прищурился на Всеволода. Его губы разошлись в улыбке, обнажив внушительные острые клыки. Шерсть на лице пони была тёмно-жёлтой, почти коричневой, а грива – тёмно-красной. Дальнейшее разглядывание прервал писк, почти настолько же высокий и громкий, как визг при посадке, но на этот раз исходящий от Кургаш.

– Сноходец! Настоящий Сноходец! Почтенный Предок, это же Сноходец!

– Сночего? – маленький грифон обернулся к пегаске и наклонил голову. – Это что, есть целая разновидность пони с такими зубищами и глазами?

– Да! Это Сноходцы! Они выглядят как пони и летучая мышь! Очень редкие! В табунах сейчас только одна такая, почти такая же старая, как мама! Я с ней не встречалась, она слишком старая для гостей, но мне всегда хотелось повстречать Сноходца! – пони чуть ли не подпрыгивала от распиравших её эмоций, от чего вновьприбывший попытался от неё отодвинуться. Это привело к тому, что он ещё сильнее запутался в одежде и завалился, воткнувшись мордой в облако.

– Не подпускай её ко мне, – проворчал сноходец, пытаясь выпрямиться. – Она слишком громкая. Снам нельзя быть такими громкими.

– И он думает, что это всё сон! Уиииии! – Кургаш взмахнула крыльями и внезапно взлетела. Вскрикнув от испуга, она сложила крылья и упала назад на облако, чуть не раздавив нового пони.

– Ну конечно же это сон, дражайший глюк, – вздохнул пони, наконец-то умудрившись усесться и выскользнуть из рубашки. Рубашка провалилась сквозь облако, вызвав счастливый писк у нырнувшей за ней сквозь разрыв Хельги. – Я копытный, сижу на чем-то подозрительно напоминающем облако, разговариваю с пегасом и грифоном. Чем это ещё может быть?

– Так вот вы какие, тычинки и пестики, – вздохнул Всеволод, усаживаясь и готовясь к неизбежному приступу головной боли. – Начнём со знакомства. Меня зовут Всеволод, это Кургаш Иртэ, Хельга скоро вернётся. А тебя как звать?

– Ух, нагнетаешь атмосферу? Люблю такое! Звать Олегом. Так что ты там бурчал про тычинки?

– Это местный термин, когда какому-то несчастному доводится раздавить все твои мечты и надежды, – снова вздохнул Всеволод, глядя, как рядом приземляется довольная Хель, держащая в охапке парашют и рубашку. – Понимаешь, это всё… я бы немало отдал, чтобы всё это было сном. Но это не сон. Я в этом живу уже несколько месяцев, и, боюсь, тебе теперь тоже придётся. Приукрашивать не стану, это настолько неприятно, жутко и безумно, насколько тебе хватит воображения, но увы, это теперь считается реальностью. Ты маленькое коричневое конеобразное с… ого, крылья как у летучей мыши? Неплохо. Ты переместился на девятьсот лет в будущее. Тебе скорее всего не доведётся снова встретиться с родственниками, друзьями или любимыми. А, ну и человеческая цивилизация приказала долго жить, про это тоже забывать не стоит. Если хочешь узнать ещё чего-нибудь настолько же мрачное, не стесняйся спрашивать, всегда готов помочь коллеге-Возвратному возненавидеть его жизнь ещё сильней.

– Звучит как бред, – согласно кивнул Олег, нахмурившись. – Надеюсь, у тебя есть сказки получше, или я попрошу сменить сказочника.

– О, не беспокойся, их есть у меня. Например та, где я чуть не загнулся с голоду в лесу, который на поверку оказался Москвой. Так смешно, что я как вспомню – так смеюсь, пока не засну, – сказал Всеволод, поёжившись от воспоминаний. – С тех пор меня чуть не убили лоси-расисты за то, что грифон, чуть не поработили минотавры за то, что подвернулся, почти сожрала стая волков, я упустил классный шанс быть порванным на куски озверевшей толпой за то, что завёл друга, меня поработило племя лошадей-кочевников, я сбежал от смерти через пытки и, самое свежее, сломал облако. Поверь мне, я МОЛЮСЬ, чтобы это всё оказалось сном!

К концу своей тирады Всеволод уже практически кричал в лицо мышепони. Воспоминания о том, что с ним произошло за такое короткое время заставляли его одновременно трястись от ярости и хотеть заплакать. Пони дёрнулся и нервно огляделся.

– Эй, эй, остынь! Я… это… в смысле… слушай, я не… – внезапно его лицо побледнело, а челюсть немного отвисла. – Это что… взаправду?

Молодой грифон вздохнул и улёгся на облако.

– Сам почти неделю не мог поверить. Хотя у меня поблизости никого, кто бы мог рассказать, что происходит, не было…

Тут Всеволод заметил, что лицо пони начинает расплываться в широченной улыбке, демонстрируя весь его внушительный набор клыков. Он огляделся вокруг и почти неслышно прошептал:

– О да!

– …чё? – реакция была настолько неожиданной, что грифону не удалось придумать вопрос поумнее.

– Да! – крикнул Олег изо всех сил, пытаясь встать, но запутавшись в штанах и снова втыкаясь мордой в облако. Это, впрочем, ничуть не заглушило его истеричное хихиканье:

– Наконец-то! Дождался! ДА!

– Почтенный Предок, Сноходец псих? – спросила Кургаш, делая осторожный шаг подальше от хихикающего мышепони.

– Возможно, – согласился Всеволод, тоже отступая к Хельге, которая всё ещё стояла на краю облака, держа парашют.

– Обед блоха-мозги? – поинтересовалась большая грифонша, наклонив голову. – Не облако-дурак.

– Себе чирикни, клювоморда! – хихикнул мышепони, ещё раз пытаясь встать. На этот раз ему удалось вернуться в сидячее положение. – Я вполне нормален. Насколько это вообще возможно для программиста с пятнадцатилетним стажем. И знаешь, что? Ещё одна вещь, о которой я ни секунды не собираюсь горевать! Сегодня мой день, и даже ваши кислые рожи его не испортят. Кстати, а как вы вообще их делаете с клювами?

– Магия, – хмуро ответил Всеволод. – Мне объяснили одним словом, и тебе тоже придётся им удовлетвориться.

– Не вопрос, – кивнул Олег, аккуратно стягивая с себя штаны и отбрасывая их в сторону. Хельга бросила парашют Кургаш и метнулась на перехват новой игрушки. – Сойдёт, если она не сломается и меня не заставят чинить. Так значит, есть тут какое-то правительство? Может, зайти куда надо, расписаться где-то? Или все не парят друг другу мозг, как и должно быть? Есть какие-нибудь религии? Табу? Слушай, ну скажи уже чего-нибудь!

– Что-то ты какой-то очень весёлый для человека, у которого вся прошлая жизнь закончилась десять минут назад, – отметил Всеволод, пытаясь смириться с фактом, что кого-то случившееся с миром может радовать.

– У меня есть на то причины, и я не собираюсь ими ни с кем делиться, – ухмыльнулся Олег. – Так чего, есть какая-то главная курица, назначающая порядок клевания?

– Эм… ну да? – Всеволод почесал затылок, пытаясь придумать, как описать всё безумие, которое встретилось ему в мировой политике. – Конечно, не то, что раньше, но кое-где наладили самоуправление… вроде бы. Кургаш, наверное, знает побольше. Она внучка какого-то Великого Хана, так что…

– Погоди, погоди, мы точно на девять сотен лет в будущем? Это больше похоже на урок истории. Ты мне ещё скажи, что к западу от Волги правят князья, или ещё что-то подобное.

Всеволод несколько раз моргнул и ещё раз почесал в затылке:

– Ну вообще говоря… да, правят. Я даже одного встречал. Он никем не правил, но…

Пони поник, резко потеряв изрядную долю веселья.

– Пожалуй, тебе стоит рассказать мне всё это по порядку, – сказал Олег, вздыхая и укладываясь на облаке. Маленький грифон отобрал у Кургаш парашют и начал сворачивать его в рюкзак, параллельно рассказывая историю своих похождений.

---

– …и тут мы поняли, что облако сломалось, – заключил Всеволод, взглянув на мышепони. – Где-то через минуту ты упал с неба.

– Класс, просто класс, – простонал Олег, аккуратно потирая виски копытами. – У них, значит, был пустой мир, старт с нуля, плюс ещё странные неестественные способности, и всё, что они смогли соорудить – общество, которое устарело за тысячу лет до их рождения. Они даже названия не поменяли! Какие же и… извини, меня что-то понесло. Так, значит, вы направляетесь в какой-то «дом», и ваше облако больше не двигается? Вы уже пробовали выйти с него и зайти назад? Подтолкнуть его в направлении, куда оно раньше летело? Может, стоит просто его заменить?

Всеволод посмотрел на облако и почувствовал себя идиотом. Мысль о том, что можно просто пересесть на движущееся облако ему даже в голову не пришла. Непонятно почему, но он думал только о том, как заставить двигаться то, что у них уже было.

– Эм… вот последнее мы как раз и хотели попробовать, когда ты на нас свалился, – в его голосе ясно чувствовалась фальш, но мышепони это, судя по всему, ни капли не беспокоило.

– А, ну тогда почему бы прямо сейчас и не попытаться? Покажи, как этим пользоваться, – он указал на свои кожистые крылья, которые в ответ дёрнулись, но в остальном остались на своих местах, – и можем приступать.

– Думаю, пока стоит ограничиться ходьбой, – ответил Всеволод, вставая на ноги. – Мне несколько дней потребовалось только чтобы понять, как вообще двигать крыльями, и несколько недель прежде, чем получилось взлететь. Поэтому сейчас пожалуйста сосредоточься на ходьбе. Поверь, это не так просто, как кажется.

Олег вздохнул и снова попытался подняться. Ему удалось на этот раз не упасть, но сразу стало ясно, что облака – не лучшее место для овладения искусством ходьбы. Мягкая пружинистая поверхность хорошо годилась чтобы на неё падать, но ходить по ней было сложно, как будто по очень толстой пуховой перине. Тем не менее, методом проб и ошибок (и с немалой помощью от Кургаш), ему удалось пошатываясь взобраться на облачный холм и перебраться на медленно движущиеся облака с другой его стороны. Чем дальше они удалялись от облачного островка, тем быстрее двигались облака вокруг них, и через несколько минут странное неподвижное облако скрылось из глаз.

– Ну и что дальше? – спросил Олег, громко зевая. – Я бы вздремнул, чувство такое, как будто я неделю не спал.

– Конечно, без проблем, – кивнул Всеволод, прицепляя к сонному мышепони парашют. – Придётся тебе его подержать, потому что сам видишь, облака держат только нас, а припасы проваливаются. Доброго… полудня, что ли.

Он огляделся и заметил, что Кургаш с Хельгой тоже готовятся вздремнуть. Перед тем, как присоединиться к общей куче, он посмотрел на землю сквозь разрыв в облаках. Там всё ещё виднелась та же покрытая снегом равнина с небольшими рощицами, только теперь она выглядела более холмистой. Среди холмов он заметил многочисленные серые и коричневые точки, двигающиеся примерно в том же направлении, что и облака.

– Хм, похоже, у кого-то весенняя миграция, – пробормотал он. Перефокусировать глаза, чтобы можно было разглядеть, кто это такой, было лень, поэтому он просто прижался к ближайшему сонному телу и тоже провалился в мир сновидений.

Далеко внизу тощий лось с маленькой, богато вышитой шерстяной шапкой на голове, смотрел на облака, пока длинные ноги несли его по тающему снежному покрову. Над мигрирующим стадом не нависала угроза, но он знал, что однажды крылатая смерть вернётся.

И когда она вернётся, он будет готов как следует поздороваться.

21: Skuld

Ветка снова содрогнулась и Всеволод схватился за Олега, чтобы тот с неё не соскользнул. Небо над ними затянуло громадным северным сиянием, переливавшимся в такт рёву чудовища снизу. Здоровенный змееподобный дракон уже преодолел полпути до них, и, судя по всему, останавливаться на достигнутом не собирался.

– Он того и гляди до нас доберётся, – отметил Олег, бросив взгляд через край ветки, – и что-то он выглядит огорчённым. Что ты ему сделал?

– А может, ты? – огрызнулся грифон, поплотнее вгоняя когти в дерево. – Я его вообще в первый раз в жизни вижу! И вообще, ты как сюда попал?

– Я думал, ты знаешь, ты вроде у нас за опытного!

– Блин, ну это же сон! С чего у меня в нём будет больше опыта, чем у других? – дракон внизу снова взревел и подполз поближе. – Тут вообще всегда был только я и дерево!

– Ну а теперь вот нет, и мне бы очень хотелось остаться несъеденным, несмотря на то, что это только сон. Может, нам улететь от него подальше? – задумался Олег, хватаясь за ветку поменьше и подтягиваясь повыше.

– Я может и смогу. А у тебя крыльев нет, – указал Всеволод, возмущённо оглядывая очень человеческую внешность своего соседа по ветке. – Да и пользоваться ими ты не умеешь.

Чудище внизу ухватилось зубами за толстенный сук и оторвало его от дерева. Ветка упала на виднеющийся внизу лес, легко сминая своей непомерной массой даже самые большие деревья.

– Ты можешь меня отнести, – пожал плечами мышепонь, устраиваясь понадёжней.

– Ты издеваешься? Ты раз в пять меня больше! – рявкнул Всеволод, чьи комплексы по поводу собственного размера только удвоились в сравнении с ростом взрослого человека. – Я сомневаюсь, что смогу тебя поднять даже в виде пони! Я плохо летаю, спроси Хельгу!

– Да какая разница, это же сон! Ты тут слона поднимешь!

– Тогда тебе и самому улететь будет несложно! – парировал грифон. Зверюга подползала уже совсем близко, и он уже прикидывал, не бросить ли нового знакомого на растерзание. В конце концов, это же сон, что плохого может случиться во сне?

К счастью, ему не пришлось делать этот выбор – да и отвечать на этот вопрос – потому что в этот момент небеса над их головами разорвал могучий удар молнии, и в образовавшуюся брешь спустился великанский рыболовный крючок на толстой верёвке. В качестве наживки на него была насажена цельная бычья голова. Мудрые глаза быка печально взирали на опешивших путешественников. Крючок опустился к морде дракона, и тот с интересом к нему принюхался.

– Ну же, давай! – прошептал сверху громоподобный глас, и верёвка задёргалась, раскачивая бычью голову перед глазами громадного змея. Дракон взевел и одним глотком проглотил добычу. Естественно, крючок немедленно впился ему в пасть. Верёвка зазвенела от напряжения, но выдержала. Громогласно взревев, дракон дёрнул, но и верёвка, и крюк были сделаны из чего-то такого, что даже подобному чудищу было не под силу разорвать. Несколько минут ошеломлённые спящие наблюдали за рыбалкой великанов. Верёвка то давала слабину, позволяя дракону потянуть её на себя, то натягивалась, подтягивая его к таинственному небесному рыбаку. Скоро стало понятно, что чудище выдыхается – его рывки теряли свою громадную мощь, а движения замедлялись. Тем не менее, дракон смог найти в себе второе дыхание и его последний отчаянный рывок оказался настолько силён, что впервые с начала схватки ему удалось вытянуть верёвку на несколько метров дальше. Этого хватило, чтобы наконец продемонстрировать наблюдателем ту, что ловила драконов на крючок.

Рыбаком оказалась довольно крупная кобыла-мышепони серо-синей расцветки, самым заметным украшением которой была шикарная блондинистая борода. Верёвка была надёжно обмотана вокруг её передней ноги. Она изо всех сил била крыльями, пытаясь замедлить спуск. Осмотревшись, она заметила Олега и Всеволода и пропыхтела им сквозь сжатые зубы:

– Эй ты! Зелёный! Хорош пялиться, помогай!

Олег стряхнул с себя оцепенение и огляделся. Пони медленно проваливалась всё ниже, не в состоянии ни бороться с тягой монстра, ни бросить верёвку, так как та была к ней прочно привязана. Не раздумывая, он схватил ближайший острый предмет и одним взмахом перерезал верёвку в тот момент, когда незнакомка как раз сумела перехватить инициативу и начать вытягивать змея вверх. Дракон удивлённо щёлкнул зубищами и рухнул на далёкую землю, в то время как мышепони с испуганным вскриком взмыла вверх и исчезла в отверстии в небе. Олег отпустил острый предмет, оказавшийся когтем Всеволода, и довольно вздохнул:

– Ну чего, больше они нас не побеспокоят.

Всеволод моргнул и сон вокруг них растаял.

Грифон проснулся лунной ночью, тихой и спокойной, если не считать тихих всхлипываний. Осмотревшись, он заметил Кургаш, сидящую в нескольких шагах в стороне от остальных, глядя на узенький серпик луны. Она тихонько плакала, роняя слёзы сквозь облако. Прислушавшись, Всеволод разобрал, что всхлипывания на самом деле – песня.

– По лазоревой степи

Ходит Месяц золотой

С белой гривой до копыт,

С позолоченной уздой.

Монистовый звон

Монгольских стремян,

Ветрами рождён

И ливнями прян.

Молодой грифон почувствовал, как будто узнаёт песню, хотя это, конечно, было невозможно. Ни одна песня его времени не могла пережить временной разрыв, а местных он никогда не слышал. А песня тем временем продолжалась:

– Из кувшина через край

Льётся в небо молоко.

Спи мой милый, засыпай,

Завтра ехать далеко.

Рассвета искал

Ушёл невредим.

Меня ль целовал

Не ты ли один?

Теперь Всеволод понял, кому предназначена эта песня, и его накрыло волной печали. В конце концов, он был одной из причин, по которым Кургаш была здесь, на холодном, одиноком облаке, вместо родного табуна, с друзьями и любимым.

– Так у двери Тамерлановой

Выросла трава.

Я ли не твоя стрела,

Я-ль тебе не тетива?

Ты сердце огня,

Ты песня знамён,

Покинешь меня,

Степями пленён.

Голос маленькой пегаски окреп, больше не напоминая тихое всхлипывание, но всё такой же печальный и надломленный.

– Кибитками лун,

Дорожный туман.

Небесный табун,

Тяжёлый колчан.

Чужая стрела,

Луна пополам.

Полынь да зола,

Тебе, Тамерлан.

Голос снова ослаб, и Всеволоду пришлось прислушаться, чтобы разобрать конец песни.

– Тревожить ковыль тебе

В других берегах.

И золотом стыть тебе,

Высокий курган.

А мне вышивать

Оливковый лён

Слезами ронять

Монистовый звон.

Обручью костра

Навеки верна.

Тебе не сестра

Тебе не жена.

Закончив песню, Кургаш встала, утёрла слёзы и тихо присоединилась к спящим.

Пришло утро, и они обнаружили, что их облако постигла судьба предыдущего. Оно было абсолютно неподвижно, но в этот раз – в гордом одиночестве. Насколько хватало глаз не было видно ни клочка облачности, и утреннее солнце ярко освещало холмы внизу. Солнце вставало из-за горной гряды, играя лучами на заснеженных пиках.

Всеволод посмотрел на своих друзей, пытаясь стряхнуть пелену жесточайшего переизбытка сна, накопившуюся за последние несколько дней. Они тоже выглядели утомлёнными постоянным отдыхом, хоть Кургаш и выглядела поживей, чем обычно. Мышепонь напротив смотрел испуганно, что сильно контрастировало с его прежним оптимизмом.

– Эта женщина… кобыла. Бородатая. Джеки. Она потом вернулась, – сказал Олег, заметив вопросительный взгляд грифона. – Мы… пообщались. Она была не в духе. Сказала, что ловила это чудище много лет, а теперь придётся начинать с самого начала. Оно… Похоже мне придётся разбираться со всем этим сноходчетсвом самому, правда, я ни от кого помощи и не ждал… да и не знал, что оно существует. Она сказала, что проследит, чтобы ни одна мышь со мной даже не разговаривала. Впрочем, она вернётся. Они всегда возвращаются после того, как поорут как следует.

Всеволод вздохнул и вручил Олегу кусок чёрствого хлеба с чем-то похожим на маринованное сено. Похоже, всякий уважающий себя Возвратный был просто обязан встрять в какой-нибудь переплёт с местными, как будто заклинание, выдернувшее их из своего времени, специально забрасывало их в наиболее неудобные возможные ситуации. С другой стороны, этому пони повезло приземлиться на безопасное облако, где его ждала тёплая встреча и даже какие-никакие припасы… которые под усилившимся натиском уже начали показывать дно.

– Чтобы мне быть лошадью, но мы, похоже, уже до Урала добрались, – оценил горы Олег, пытаясь сохранить хотя бы толику достоинства в поедании завтрака. Несмотря на все полезные подсказки Кургаш, искусство замены одним пальцем пяти от него всё ещё ускользало. – Дальше куда?

– Хельга знает, – пожал плечами Всеволод. – Ты, наверное, заметил, что с объяснениями у неё не очень хорошо получается, поэтому я предположил, что, когда она позвала нас к себе домой, она имела в виду что-то посерьёзнее любимой ветки дерева.

– Домой! – весело чирикнула Хельга, облизывая когти. – Близко! Скоро! Весело!

– Ну, птичку ты и сам слышишь, – кивнул Всеволод. – Не думаю, что наши представления о веселье слишком пересекаются… но с другой стороны, теперь-то нам точно деваться некуда.

– Ты у нас опытный, – ответил мышепони, щурясь на солнце. – Так чего, просто прыгаем с облака и планируем до самого этого дома?

Всеволод посмотрел через край, а потом на Олега:

– Ну если тебе жить надоело, то, пожалуй, это неплохой способ прекратить. Ты ещё даже ни разу крыльев не расправил, и уж поверь моему горькому опыту, планирование не ограничивается раскрытием крыльев и верой в аэродинамику. Но в чём суть я тебе не покажу, пока ты хотя бы их не расправишь.

Олег повернулся и уставился на своё перепончатое крыло и нахмурился, сосредотачиваясь. Крыло осталось недвижимым. Ни пыхтение, ни шипение, ни фырканье не смогли заставить его даже дёрнуться. Полюбовавшись на титанические усилия, Всеволод решил предложить лапу помощи, аккуратно постучав по перепонке крыла кончиком когтя. Мышепони содрогнулся и внезапно обмяк.

– Он в обмороке! – сообщила Кургаш, осмотрев неподвижное тело. – Почтенный Предок, что ты с ним сделал?

– Просто прикоснулся к крылу, и только, – ответил грифон. – Вот… этого – не ожидал.

– Повтори! – вяло потребовал внезапно пришедший в себя Олег. Всеволод озабоченно на него покосился, но подчинился, ещё раз постучав по перепонке. Пони снова содрогнулся, но в этот раз сумел не упасть в обморок. – Это самое странное ощущение, какое мне когда-либо встречалось! Хорош, хватит! Блин, жуть какая. Хорошо, хорошо, я тебя услышал. Летать мне пока рано. Хм… – он осмотрелся, после чего попытался рассмотреть себя получше. – Ну а вот это не смешно ни капли. Это что такое и кто его придумал тут нарисовать?

– Что? – спросила Кургаш, подходя поближе и осматривая тыльную часть жеребца.

– Вот эта фиолетовая фигня. Картинка. Это ведь ты, да? У тебя на заднице эти облачка, и законы твоего племени гласят, что и мне что-то такое полагается!

– Сноходец смешной, – хихикнула пегаска, осторожно прикасаясь к обсуждаемой точке. – Метку Судьбы не делают. Она приходит когда приходит. В Табунах она доброе предзнаменование. Я свою получила, когда успокаивала жеребят сказками во время урагана прошлым летом. Мама так радовалась…

Всеволод тоже посмотрел на зад мышепони и обнаружил, что и впрямь, он был помечен точно так же, как Тепловоз, Подорожник и Кургаш. Его меткой был ярко-фиолетовый кубик, собранный таким образом, каким на самом деле собрать кубик невозможно.

– Так что, оно просто появляется на задницах и всем полагается по этому поводу радоваться? – уточнил Олег, внимательно осматривая метку.

– Да! Она показывает кто ты, и какое место в мире тебе определили Великие Духи!

– Великолепно. Когда они рисовали мою, они, похоже, перепились до белой горячки. Рад за них. Ладно, раз мне сегодня летать не суждено, а жаль, кто меня потащит вниз?

– Не нести обед! – отрезала Хельга, обойдя пони вокруг и потыкав его когтем. – Жирный!

– Что, правда? – спросил Олег, поворачиваясь к Кургаш.

– Нет! Ты маленький, как дядя Пеләш Чыпчык! Но ты больше меня, так что…

Мышепони нахмурился и снова посмотрел вниз. До земли всё ещё было далеко и приближаться она не собиралась. Он потыкал копытом облако, наблюдая, как отделённые им кусочки тают на ветру.

– Интересно, сколько этого облака надо, чтобы выдержать одного из нас, – подумал он вслух, пытаясь оторвать от облака достаточно большой кусок, чтобы на него можно было забраться. Глядя на него, остальные тоже попытались это проделать. После часа экспериментов они обнаружили, что оторвать от большого облака облако поменьше вполне возможно, но те, которые сделали грифоны, испарились всего за несколько минут, в то время как сделанные Кургаш сохраняли форму и размер, в которых она их оставила столько, сколько ей этого хотелось. Усилия Олега оказались более стойкими, чем грифоньи, но за полчаса растворялись и они. Кроме того, они открыли, что для поддержания кого-то в воздухе облако должно быть как минимум размером с поддерживаемого. Облака меньшего размера просто рассеивались при попытке на них усесться.

– Интересно, – подвёл итог пони, разглядывая их сильно уменьшившееся облако. – Не помешает исследовать получше, но пока можно заключить, что облачных скульпторов среди нас кроме Кургаш нет, с чем бы это ни было связано. И парашют из облака не соорудишь. Жаль, хорошая была идея. Хм… может, использовать настоящий парашют? Если подтянуть лямки… погоди, нет, не выйдет, этими кирпичами за кольцо не дёрнуть. – Он осуждающе посмотрел на собственные копыта. – Блин, жаль, что мы не можем подвинуть всё облако, это сильно упростило бы нам жизнь.

– Ну мы, вообще-то, можем, – сказал Всеволод. – Я это вчера проделывал, когда у нас первое облако застряло.

Олег посмотрел на маленького грифона и вздохнул:

– Ну и конечно же это было настолько очевидно, что повода рассказать об этом всем нам у тебя не было. Этот мир обречён ничуть не меньше, чем предыдущий. Ладно, хорош уже на меня так пялится, начинай толкать!

Пожав плечами, Всеволод расправил крылья, ощущая воздушные потоки, и нашёл такой, который направлялся вниз. Упёршись когтями в облако, он изогнул крылья и аккуратно взмахнул ими, представляя, как летит вниз. Облако содрогнулось и начало медленно снижаться, оставляя за собой след из туманных нитей.

– Весело! – немедленно оживилась Хельга, пристраиваясь неподалёку, расправляя крылья. Облако накренилось и туманные нити стали толще. Через несколько минут стало ясно, что облако уменьшается, и довольно быстро.

– Не уверен, что это безопасно, – прокомментировал Олег, сравнивая оставшееся до земли расстояние с размерами оставшегося облака. – Определённо требует дополнительных исследований. Если, конечно, я это вообще переживу.

Когда до земли оставалось всего с десяток метров, облако наконец полностью распалось, сбросив своих пассажиров в снег. К счастью, недавно приобретённая Кургаш способность к полёту позволила ей довольно уверенно спланировать в заросли колючих кустов – рулить у неё пока что получалось не очень. Увидев, как она планирует в сторону, Всеволод осмотрелся, пытаясь найти на земле останки разбившегося мышепони. Ничего такого на земле, впрочем, не нашлось, как и следов того, что к ней вообще кто-то прикасался. Осмотревшись он заметил странный нарост на одной из толстых веток ближайшей сосны. Когда туман от развалившегося облака окончательно рассеялся, Всеволод обнаружил, что нарост этот и есть потерявшийся пони. Без должного опыта в использовании собственных конечностей, Олег прибег к единственному доступному ему средству – изо всех сил вцепился зубами в ближайшую ветку. Теперь он свисал с неё как гигантская груша и что-то неразборчиво бормотал. В его громадных глазах отражалась вся боязнь высоты, сколько её было во Вселенной.

Всеволод аккуратно приземлился на ветку, отмечая, как его тело без усилий сохраняет равновесие, и внимательно осмотрел застрявшего мышепони. Осмотр показал, что в попытке схватиться хоть за что-нибудь, Олег так сильно закусил ветку, что его здоровенные клыки прочно застряли в коре.

– Пмгт! Зтрл! – промычал мыш, пытаясь схватиться за ветку копытами и вместо этого только раскачивая себя сильнее. – Дфрк кпт!

Грифон схватил пони за голову и попытался выдернуть клыки из ветки, но они застряли там очень плотно. Приложить силу тоже не получилось – пони завопил от боли и начал отпихиваться от Всеволода копытами. Хельга покружилась над деревом, рассматривая всю эту картину, затем внезапно ухмыльнулась и камнем упала на Олега, растопырив когти и оскалившись так, как будто собралась немедленно заглотить его целиком. Пони взвизгнул, сжал зубы и перекусил ветку до конца. С ещё одним воплем он рухнул вниз, но большая грифонша остановила его, ухватив за гриву. Хельга не лукавила, говоря, что не поднимет взрослого жеребца – даже просто для того, чтобы замедлить их падение, ей пришлось изо всех сил работать крыльями, и даже так ей не удалось его полностью остановить. Сбросив Олега в сугроб, она пыхтя приземлилась неподалёку.

– Тяжёлый! Жирный-летать-отказ!

Олег выплюнул остатки ветки и сердито посмотрел на Хельгу:

– Ну ты меня и напугала! А ветка эта на вкус – чистейшее дерево. Ноль сучков из пяти, больше кусать не буду. Значит, тут мне положено поцеловать землю и пообещать никогда её больше не покидать, так? Так, это мы пропустим. А где все?

– Я в порядке! – крикнула Кургаш, медленно выпутываясь из объятий куста. – Я могу летать!

– И осталось только научиться приземляться, – согласно кивнул Всеволод, приземляясь рядом и помогая ей выбраться. – Но аварийная посадка технически тоже посадка, так что поздравляю. Теперь… Хельга, хватит ржать над нашим бедным Сноходцем, нам надо отсюда убираться, пока волки, или что похуже, не решили проверить нас на съедобность. Куда?

Хельга осмотрелась, принюхалась, хихикнула на всё ещё сердито сверлящего её глазами Олега, и указала в сторону ближайшей горы:

– Туда. Дом! Скала-перья-серый! – она развернулась в указанном направлении и ушла, никого не дожидаясь. Всеволод и Кургаш выудили Олега из сугроба, помогли встать на ноги и, поочерёдно помогая, направились вслед нетерпеливой котоптахе.

К счастью, их цель располагалась куда ближе, чем им казалось. Всего через пару часов они выбрались на поляну у самого подножия горы. Над поляной нависал высокий утёс с заснеженной верхушкой. Хельга указала на утёс и весело крикнула:

– Дом! Семья! – после чего провела их к почти невидимой тропинке на склоне. Взобравшись по ней, они наконец-то смогли посмотреть на цель их последней недели скитаний.

Цель разочаровывала. Плоская верхушка утёса была почти полностью покрыта чем-то похожим на хижины – в очень широком понимании слова «хижина». Большинство выглядело так, как будто кто-то взял птичье гнездо, увеличил его до размеров, позволяющих поселить там льва, после чего перевернул его вверх ногами. Остальные больше всего напоминали груды соломы и веток, в которых кто-то сбоку прокопал вход. Что объединяло оба типа, так это общая аура небрежения. Большая часть носила следы разложения, а некоторые даже полностью обвалились и теперь гнили бесформенными кучами. Между строений путешественники заметили несколько взрослых грифонов – возможно даже старых, если судить по обилию шрамов, облезлых перьев и седеющим шкурам, и стайку молодёжи, от самых маленьких котят до почти взрослых, как Хельга. Старшие грифоны не обратили на новоприбывших никакого внимания, а вот молодёжь немедленно сгрудилась вокруг, уставившись на пони оценивающими голодными взглядами.

Через минуту разглядываний, один из крупных самцов шагнул поближе и попытался схватить Кургаш. Прежде чем его когти коснулись её шерсти, их перехватила разъярённая Хельга, отбившая лапу в сторону и прошипевшая:

– Трогать-запрет-принадлежность! Рана-перспектива-намёк!

Грифон пожал плечами и развернулся к Олегу. Хельга не попыталась его остановить, поэтому вперёд шагнул Всеволод, чувствуя, как у него на спине встают дыбом шерсть и перья. Старший грифон с удивлением покосился на него, но просто отпихнул в сторону. Когда Всеволод в свою очередь отпихнул его, грифон развернулся и одним ловким движением отправил Всеволода в полёт, с кружащейся головой и звоном в ушах от внезапного удара. Развернувшись, он потыкал мышепони и чирикнул:

– Мой-еда-вкусно!

Всеволод почувствовал, как где-то в глубине разгорается ярость, дремавшая там с момента схватки с волками, вскипает и заставляет пылать его кровь. Мир вокруг налился красным и резко замедлился. Он подпрыгнул и рухнул на опешившего врага, оставляя на его боках глубокие кровоточащие раны своими когтями. Всего за пару секунд старший грифон был повержен на спину, и его взгляд встретился со взглядом озверевшего филолога.

– Нет, – сказал Всеволод, хватая противника за горло и сжимая когти. – Мой.

22: Niðavellir

В жизни Олега было не так много вещей, способных вызвать сильный эмоциональный отклик. Да что там далеко ходить, с момента его Возвращения он пережил больше ярких впечатлений, чем за предыдущее десятилетие. Возглавляло список, разумеется, открытие, что мир превратился в нечто потенциально интересное, но и падение с облака не прошло незамеченным. По сравнению со всем этим тощий грифон совершенно не пугал. Особенно если добавить к списку клубок перьев и ярости, свалившийся грифону на голову секундой спустя.

Последовавшая за этим драка стоила того, чтобы за ней понаблюдать, но внимание Олега внезапно захватило чувство, что кто-то находится совсем рядом. Повернув голову, он обнаружил, что один из старших грифонов стоит к нему почти вплотную, как будто преодолел всё расстояние одним молниеносным шагом. Грифон заинтересовано наблюдал за дракой котят, и когда Всеволод вцепился оппоненту в горло и принялся с криком «Моё!» его душить, стукнул его по голове, отодрал от жертвы и аккуратно положил на ближайшую кучу сена. После этого он вернулся к рыдающему окровавленному подростку. Олег подумал, что старший хочет помочь незадачливой жертве, но вместо этого он схватил котёнка за горло и принялся на него рассержено каркать, не забывая как следует встряхивать после каждой фразы.

Процесс немедленно попыталась прервать пришедшая в себя от шока Кургаш, бросившаяся на старого грифона. Хельге потребовалось приложить все силы, чтобы она не проломила бедняге копытом череп. Старик повернулся к ней и удивлённо поднял заменявшее ему бровь перо. Добродушно хмыкнув, он чирикнул что-то Хельге, на что та тоже что-то чирикнула в ответ, и они дружно засмеялись. Кургаш прекратила попытки добраться до грифона и сконфуженно повернулась к Олегу:

– Сноходец, что происходит? – поинтересовалась она, задумчиво почесав отсутствующее ухо копытом. – Почему они смеются? Почему он стукнул Почтенного Предка? Почему он так орёт на этого сасы ишәка?

– Слушай, я что по-твоему, на птичьем разговариваю? – огрызнулся Олег, проверяя состояние Всеволода. К счастью, маленький филолог был просто в нокауте и постепенно приходил в себя. – Если их лица выражают то, что я думаю, то наш маленький друг сделал что-то очень правильное. Может даже и катастрофически правильное, знать бы.

– Я… переведу… – пискнул Всеволод, открыв один глаз и поморщившись. – Если… этот несъедобно-кролик-неприлично-часть не перестанет так кричать… я… скорее всего, ничего ему не сделаю, он слишком большой и сильный. И… дерётся больно. Сейчас он пытается объяснить своему сыну, что… ух ты, я и не знал, что это можно так спеть… Поганец прямо поэт. В общем, он отчитывает сына сына своего сына за то, что тот нарывается на драки со взрослыми. Я мог пропустить сына-другого, но смысл в том, что они родственники.

– Неплохой урок, хотя я бы не отказался узнать, откуда он знает, что ты взрослый, – кивнул Олег. – Но хоть из меню нас, похоже, исключили.

Всеволод сполз с кучи сена и скривился, схватившись за голову. Впрочем, это не помешало ему хихикнуть:

– Знал бы ты, как ошибаешься. Он объясняет, что такой мелкий взрослый, как я, никогда не осилит такую тушу, как ты, поэтому котятам достанется вдоволь объедков.

– Ну хорошо, значит, ты доказал своё право меня съесть, – отозвался мышепони, усаживаясь в снег. – Надеюсь, в него входит право сделать это тогда, когда тебе того захочется, а не когда эта толпа проголодается. Что, если я не ошибаюсь, случится довольно скоро, с едой у них, похоже, туговато.

– Еда мало, – согласилась Хельга, подводя Кургаш поближе к группе и свирепо зыркая на провожающих её голодными глазами котят. – З-зима. Плохо охота. Большие сильный гр-рифоны лететь далеко, оп-пасно. Молодой-перья сиди дома, безопасно. Старый-перья следи, охоться, корми. Маленький-не-молодой ищут новый-тупой маленький. Хельга маленький-не-молодой. Нашла другой маленький-не-молодой. Р-редкость.

– Так значит, взрослые улетают охотиться в опасных краях, оставляя местную добычу молодёжи, которая сидит дома, под опекой старых, а молодые взрослые пытаются… поймать ещё детей? – попытался перевести Всеволод, чем заслужил ободряющие объятья Хельги.

– Пр-р-равильно! Всеволод мудр!

– Хм, а ведь неплохо устроились для таких-то дикарей, – хмыкнул Олег, погружаясь в размышления. – Интересно, с чего они взяли, что смогут найти грифоний молодняк просто блуждая по лесу… можешь спросить?

После нескольких минут, наполненных жуткой мешаниной слов и чириканья, Всеволод повернулся назад к мышепони и сказал:

– Судя по всему, версия Подорожника всё-таки оказалась не так уж и ошибочна. В лесах всё ещё полно, скажем так, нецивилизованных диких, в отличии от местных цивилизованных. Она думает, у них что-то с головой не так… я не очень понимаю, что она имеет в виду, но смысл в том, что договориться с их взрослыми невозможно. Родители они, впрочем, тоже так себе, поэтому регулярно теряют и забывают собственных детей, оставляя их выживать самостоятельно. Если их поймать достаточно молодыми, то они вполне поддаются перевоспитанию в то, что Хельга считает нормой. Она думала, что я тоже из них, но как оказалось, я для этого глуповат. Они обычно немного умеют охотиться, и все до единого умеют летать. Местным такие иногда попадаются, как я понял, это дети нашего времени. Они – ценная находка, потому что могут знать что-то полезное, например – как построить… назовём это домом, – он покосился на ближайшее здание и вздохнул. – Эх, сам видишь, насколько хорошо оно работает, но всё лучше, чем на снегу спать… наверное. Ладно, это не главное. Есть у местных одна вещь, которая точь в точь как у грифонов в городах пони. У них тоже есть эта дурацкая Великая Охота! Те же правила, те же награды. Справился – ты взрослый, завалил – ты труп. Слишком молодые взрослые, которые ещё сами детей делать не могут, пытаются поймать себе ребёнка из диких. Так что… да, технически, по их правилам, Хельга – моя мать. Наверное, самая молодая мать со взрослым сыном в истории племени.

Олег посмотрел на грифоншу, потом на Всеволода и покатился со смеху. Кургаш потребовалось больше времени, но когда до неё дошло, она тоже со смехом повалилась на землю, пытаясь копытами подавить особенно громкие приступы хохота.

– Ага, ага, очень смешно, – нахмурился молодой грифон, старательно подавляя собственные позывы засмеяться.

– Предлагаю отложить на время обсуждение семейных отношений, – сказал мышепони, отсмеявшись наконец, – потому что нам неплохо бы решить, что делать дальше. За вас не скажу, но меня что-то не слишком радует перспектива остаток жизни провести в одном из этих, скажем так, домов.

– Да это-то мелочи, – вздохнул Всеволод. – У нас еда для тебя и Кургаш заканчивается. И если тебе не хочется притвориться якутской лошадью и начать добывать траву из-под снега, надо найти другой источник. Может, вырастить чего-нибудь, но это когда нас весна нагонит.

Олег нахмурился, снова задумавшись, и покачал головой:

– Не пойдёт. Давай не будем себя обманывать, мы никаким местом не агрономы, а наши великодушные братья по разуму, если судить по их виду, как раз на пороге раннего каменного века. В тропиках мы может чего и вырастили бы, но тут? Да тут до полярного круга доплюнуть можно. Единственная вещь, которую мы тут можем пожать, это еловые шишки, да и то только потому, что они сами растут. Кроме того, мы даже не знаем, что тут съедобно для пони – Кургаш наверняка знает всё про то, что растёт в степи, но мы глубоко в тайге. Не хочу прослыть пессимистом, но вряд ли мы тут надолго задержимся. Тут и в лучшие-то времена кроме охотников никто не жил.

– Я не знаю лесных растений, – согласилась Кургаш, – но я зато знаю, что табуны делают когда не могут вырастить или найти достаточно еды!

– Правда? – мышепони заинтересовано повернулся к пегаске и поднял бровь. – И как же?

– Мы идём воевать и отбираем у тех, у кого больше! Или торгуем!

– Мне нравится, как ты ставишь приоритеты. Жаль, что оба решения требуют наличия соседей, – вздохнул Олег, ещё сильнее нахмуриваясь.

– Со-оседи! Там! – Хельга показала куда-то в сторону от гор. – Скоро придут. Плохая охота. Опас-с-сность. Не подходи!

Она зашипела и вздыбила шерсть на спине. Несколько ближайших котят испуганно пискнули и спрятались за хижинами. Всеволод повернулся к Хельге и наклонил голову:

– А я ведь слышал это шипение! Только не говори мне, что… у нас лоси соседями, да? Великолепно, а то я уж испугался, что мы где-то дольше чем на неделю застрянем…

— Значит, решено, остаёмся, – кивнул Олег, поднимаясь и отряхиваясь от снега.

– Хорошо, тогда нам надо со… ЧЕГО? – у Всеволода непроизвольно отвисла челюсть. – Мы же только что перечислили все причины, по которым это невозможно!

– Верно, и теперь мы знаем, что надо преодолеть. Осталось только преодолеть, и мы в шоколаде!

– Но… невозможно?

– Слушай, дружище, я твой рассказ слышал. Судя по всему, мир нынче работает через невозможное, и мне не слишком хочется болтаться поперёк Евразии пытаясь найти этому невозможному новые вкусы. Ленивый я. Если мы продолжим то, чем ты всё это время занимался, мы так и будем бродить от одного невозможного к другому, пока одно из них нас наконец не прикончит. Надо где-нибудь остановиться и окопаться. По крайней мере здесь нас никто посторонний не съест, в этой деревне каждый первый – вершина пищевой цепочки. Что же до невозможного… в лошадь превратиться невозможно. Иго-го.

Всеволод взглянул на пони и поднял было в знак протеста коготь, но вздохнул и опустил коготь на землю. Слова Олега затронули ту его часть, которая очень, очень устала от постоянных бесцельных скитаний. Глубоко в душе он понимал, что где-то придётся остановиться, что дом для себя придётся строить. И, пусть признавать это было и нелегко, надеяться на то, что где-то это может оказаться простой задачей, было с его стороны настоящей глупостью. Да, грифонья скала не тянула на лучшее место для жизни, но с чего-то надо было начинать, а на местных он уже произвёл какое-никакое, а впечатление.

– Хорошо, уболтал, – буркнул он. – Но если тебя сожрут как только я отвернусь, это твоя и только твоя вина.

Приняв такое решение, группа осмотрелась, пытаясь понять, что делать дальше. Пока они беседовали, большинство котят потеряли к ним интерес и куда-то ушли. Старейшина тоже закончил «воспитание» потомка и скрылся вместе с большинством взрослых грифонов. Единственный оставшийся расположился на крыше одной из хижин и не обращал на новичков никакого внимания.

– Ну что ж, начнём, пожалуй, сначала надо где-то сбросить багаж. И что-то я сомневаюсь, что нам позволят просто занять первый попавшийся дом, – сказал Олег, с отвращением разглядывая ближайшую хижину. – Была б тут где-нибудь неподалёку пещерка, она бы нам в качестве базы идеально подошла.

– Что пещерка? – спросила Хельга. – Весело место?

– Только не в твоём смысле, – покачал головой Всеволод, наконец собравшийся с силами достаточно, чтобы встать на ноги. – Помнишь, когда мы встретились с Кургаш? Мы тогда переночевали в пещере. Есть тут что-то похожее поблизости?

– А, весело-страшно-дырка! Да! Близко! Весело!

– Хель, напомни поработать над твоим определением «весело», – вздохнул маленький грифон, жестом приглашая её показывать дорогу. – Я представить боюсь, что для тебя будет разом и страшно и весело.

Пройдя через застроенную площадку и сквозь тонкую полосу деревьев, росших на склоне, они вышли на небольшую полянку. Перед ними серый камень горного склона рассекало то, что никто из Возвратных никак не ожидал. Ошеломлённую тишину первой прервала Кургаш:

– Почтенные Предки, это дверь?

– Агхрк! – собравшись с мыслями мудро выдавил Олег. – Бъгхлк!

Всеволод понял, что полностью разделяет высказанное. Конечно, в теории он знал, что такие места существуют, но никак не предполагал, что ему доведётся на подобное наткнуться, тем более – загремев на девятьсот лет в будущее. Все некогда поддерживавшие громадную конструкцию на весу механизмы давно рассыпались в труху, и не падала она только из-за своей невероятной толщины. Дверь была толщиной как минимум в метр и, по всей видимости, была наполовину приоткрыта, когда остановились открывавшие её механизмы. Теперь она стояла посреди поляны, напоминая о временах, когда технический гений человечества регулярно жестоко расправлялся со здравым смыслом.

– А-ага, дверь, – дрожашим голосом согласился филолог, осторожно трогая ржавую поверхность. – Было дверью, когда ещё работало.

– Это… может пригодиться, – сказал мышепони, осмотрев дверь и повернувшись к дыре в горе, которую она некогда закрывала. – Интересно, что там внутри. Надеюсь, не гора ржавых плутониевых боеголовок. Хотя не, отбой, мы знаем, что там безопасно. Хельга там судя по всему уже бывала, и до сих пор жива.

До сих пор живая грифонша подошла к тёмному входу и крылом поманила всех за собой внутрь. Путешественники неохотно вошли в широкий проём, перешагнув груду ржавчины на месте, где когда-то был стальной порог. Часть пещеры сразу за дверью оказалась довольно скучной – краска и штукатурка с бетонных стен давно облезли, пол покрывал толстый слой грязи и гниющей листвы, и единственным намёком на искусственное происхождение пещеры указывала только неизвестно каким чудом сохранившаяся целой одинокая лампочка, свисающая с высокого потолка на проводе. Через полсотни метров их встретила ещё одна полуоткрытая массивная дверь. Ржавчины на неё было поменьше, чем на наружной, и петли ещё держали. Олег попытался толкнуть её, но дверь даже не шелохнулась. Следующее помещение свет, проникавший снаружи, освещал так плохо, что Всеволод чуть не налетел на стену – сразу за дверью коридор разделялся. Левая сторона была частично завалена нападавшими с потолка обломками.

– А неплохое местечко, – сказал Олег, оглядываясь. Его глаза быстро привыкли к пещерному сумраку, и он без труда разглядел трещины на стенах и останки разнообразных приборов, которые когда-то их украшали. – Даже из входного шлюза можно сделать приличное жильё, а тут можно… эм, ребят, что-то вы как-то бледно выглядите.

Повернувшись к друзьям, он обнаружил, что и грифоны и пегаска крупно дрожат, нервно оглядываются и прижимаются друг к другу. Кургаш посмотрела на Олега так, как будто с трудом его видела, и прошептала:

– С-с-сноходец, тут с-с-с-страшно! И т-т-темно! Я-я-я не вижу стен! Они сжимаются, да? Я знаю… я знаю, они сжимаются!

– Страшно! Стр-рашно! – кивнула Хельга, пихая группу в сторону кучи мусора. – Идите! Быстро! Весело!

Пожав плечами, Олег осторожно перешагнул через обломки и, через несколько шагов, завернул за угол.

– Ух ты! – только и смог он выдавить, усаживаясь – открывшийся ему вид захватывал дух настолько, что ноги отказывались его держать.

Лежащая перед ним громадная пещера была, бесспорно, самым прекрасным зрелищем, которое он когда-либо видел. Коридор входил в неё почти под потолком, и все поверхности в пещере были покрыты мягким многоцветным сиянием. Всё покрывал слой крупных кристаллов, каждый из которых добавлял собственный оттенок в струящуюся в воздухе радугу.

– В этот раз ты не шутила, – признал Всеволод, кивая Хель и осторожно вступая на узкий карниз возле выхода из коридора. – Понятия не имею, что это такое, но оно выглядит… знаешь, вот семь языков знаю – а слова подобрать не могу. Ни единого.

– Красивые! – прошептала Кургаш, забывшая все свои страхи, наклоняясь, чтобы поближе разглядеть кристаллы. – Никогда не видела, чтобы они такими большими вырастали!

– Весело! – чирикнула Хельга, укладываясь возле входа и распушая перья. – Страшно, потом весело!

– Ты знаешь, что это такое? – удивлённо поднял бровь Олег, поворачиваясь к пегаске.

– Да! Это магические кристаллы. Они делаются… растут? Не уверена… из магии. Их можно использовать для сильных зелий, или можно сделать факел, который никогда не погаснет, или даже волшебные предметы, если знаешь, как! Мама знает… у нас всегда несколько маленьких дома хранилось. Они дорогие, особенно большие… а тут… за пару можно половину Поля купить!

Всеволод моргнул и устроился возле Хельги. Сияние волшебных кристаллов было тёплым и успокаивающим. Он почувствовал, как его веки становятся всё тяжелее.

– Спи, – сказала Хельга, укрывая его крылом. – Хорошее место. Хороший сон. Хорошие сны. Безопасно.

Услышав это, маленький грифон закрыл глаза, и впервые за долгое время сны его были летними и теплыми.

23: Gjallarbrú

Тёплый радужный ветер нёс Всеволода вверх, вокруг ствола гигантского древа из снов. Никогда раньше у него не получалось забраться так высоко. Глядя вверх, он мог даже разглядеть верхушку дерева, яркий свет, лучащийся от чего-то, венчающего громадный ствол. Разглядеть, что же это такое, пока не получалось, надо было забраться ещё выше, поэтому он сильнее взмахнул крыльями, набирая скорость. Окружавшая его радуга поддержала его под крылья, облегчая путь.

«А и высоко же ты забрался, птенчик!» сказал хрипловатый голос откуда-то неподалёку. «Из маленького голодного и испуганного котёнка стал гордым сильным охотником, вырвавшим жизнь из волчьей пасти, да не только свою, а и родни. Кто бы мог подумать, что ты сможешь добиться так многого начав c малого… но главный твой выбор ещё не сделан. Скоро, очень скоро тебе надлежит решить. Каждый выбор потребует жертву. Один вознесёт тебя в небеса. Второй… впрочем, взгляни сам.»

Оглянувшись, Всеволод никого не увидел, но стоило ему приготовиться отмахнуться от странного голоса, как могучие невидимые руки схватили его и начали сжимать. Он почувствовал, как его тело меняется, перетекает во что-то очень хорошо знакомое, но уже почти забытое. Так же внезапно, как появились, невидимые руки исчезли, оставив на месте грифона человека. В тот же миг Всеволод вспомнил, что у людей нет крыльев. Радуга расступилась, и он низринулся вниз, к пылающему лесу.

Падение его ничуть не испугало – он помнил, что всё происходящее сон, да и забрался он так высоко, что падать предстояло очень долго. Настолько, что заберись он так высоко в реальности, ему нечем было бы дышать. Деревья в лесу под ним казались маленькими только в сравнении с громадой, которую он обычно использовал как насест, вытягиваясь на сотни, а то и тысячи метров к небесам. Падая к лесу, он заметил, что некоторые из деревьев были лишены листвы и покрыты зимним снегом, в то время как другие украшала зелень лета или золото осени. Падал он в сторону одного из заснеженных участков, пожираемому пламенем в форме оленьих рогов. Будто заметив его приближение, пламя дёрнулось и вытянулось ввысь, постаравшись пронзить его. Впрочем, в момент, когда огонь уже должен был его опалить, он снова оказался парящим в вышине, глядя, как внизу пламя пожирает маленькую человекообразную фигурку.

«Скоро, птенчик. Почти готов. Прояви мудрость.»

Всеволод почувствовал, как его взгляд притягивает блестящий предмет на верхушке дерева. Перед ним разворачивался широкий мост с золотой соломенной крышей, вытягиваясь в сторону ствола и заворачиваясь вокруг него в спиральную рампу.

В этот момент он проснулся.

Открыв глаза, он увидел радужное сияние пещеры кристаллов и спящих друзей. Всех, кроме одного мышепони. Мышепони не спал и совершенно не выглядел довольным.

Если честно, выглядел он так, что лучше всего его описывало слово из языка диких грифонов, означавшее примерно застилающую глаза кровью ярость, пожирающую всё на своём пути. Единственной причиной, по которой Всеволод вообще знал это слово было то, что так называлось состояние, в которое он впал, когда поутру напал на более крупного грифона. Судя по всему, состояние не было чисто грифоньей чертой.

Заметив, что маленький грифон проснулся, Олег повернулся к нему и явно попытался немного успокоиться – достаточно, чтобы вернуть себе способность к связной речи. Ему потребовалось несколько минут и, судя по выражению лица, титаническое усилие воли, но в конце концов он смог поведать свою печаль:

— Это… место. Оно… магия. Оно… аррр! Оно сломалось! И оно… оно… ОНО! Оно хочет, чтобы я его… ПОЧИНИЛ! – прорычал мышепони, громко скрипя зубами. – Вот как знал! Ну вот… просто задом чуял, что всё этим закончится. Всегда этим заканчивается. Ты, поди, надеялся, что пронесло? Так облом, не пронесло! Я просто… ГРР!

– Оно чего от тебя хочет? – осторожно переспросил Всеволод, незаметно сдвигаясь подальше от Олега и поближе ко всё ещё похрапывающей Хельге.

– Вон туда глянь, – пони ткнул копытом в струящуюся радугу. Там, возле дальней стены пещеры недавний обвал потолка раздавил несколько кристаллов. Область вокруг них была темнее, чем остальная пещера, и цвета свечения вокруг выглядели зеленоватыми и болезненными. – Вон та гадость – плохая. Эти светящиеся булыжники от неё болеют. И они боятся, что она заразит их все, и им придётся солоно. Поэтому они хотят, чтобы это всё было починено, и как можно быстрее.

– А ты такое чинить умеешь? – поинтересовался Всеволод, прищурившись в сторону повреждённого участка.

– Ну конечно умею! Вот, смотри, у меня диплом по починке астральных конструкций! А не, погодь. Да ты чего, совсем дурной? Конечно я понятия не имею, что с этим делать!

– А почему оно тогда тебя попросило? – Всеволод изумлённо приподнял бровь.

– Да потому что оно откуда-то знает, что если меня попросить, то я починю! – прорычал мышепони, прижавшись лбом к холодному бетону стены.

– Но ты ведь не умеешь, так?

– Конечно не умею! Это магия, я нихрена про магию не знаю! Три дня назад я бы тебе вообще сказал, что её не существует!

– Ну и как ты её будешь чинить?

– Аргх, и ведь хотелось всё это оставить в прошлом… хорошо, краткий экскурс в историю одного бывшего человека. Видишь ли, во времена оны, когда всё было либо безумно тупым, либо безумно скучным, была в мире магия, для которой не нужна магия. Проклятье, работающее без всякой потусторонней фигни. Я его называю проклятьем подразумеваемой компетентности. Большинство называют «тыжпрограммист». Более чем уверен, что ты у этой проблемы не раз был по другую сторону баррикад, – Олег подозрительно прищурился на Всеволода и продолжил. – Почему-то любой, кто работает с компьютерами, в глазах окружающих представал эдаким добрым всемогущим существом, готовым бросить свою мудрость и умения на помощь, стоит только попросить. Есть проблема – звони программисту. Любая проблема, вообще любая. Синий экран смерти, клавиатура залипла, во всём городе свет рубанули, утюг закоротило, коза рожает… да, не шучу, и коза оказалась той ещё сволочью. Думать не хочется – позвони умному, он точно знает. Он ведь всё знает. Не забудь ему напомнить, что завидуешь его работе – ничего целый день не делать и получать очень неплохую зарплату. А то ведь никогда не знаешь, вдруг он с прошлого упоминания забыть успел. И приготовься на него наорать, если он внезапно посмеет быть чем-то другим занят, ты ведь лучше всех знаешь, что твоя задача отлагательств не терпит, и что там на него шеф навешал и сроки горят – не повод не потратить пару часов помогая тебе с вопросом, никаким боком не относящимся к IT.

Олег прервался, сделав несколько глубоких вдохов и продолжил:

— Это бесило. Я изо всех сил надеялся, что оно осталось в прошлом и я могу в кои-то веки просто побыть тупой крылатой лошадью, решая тупые лошадиные проблемы. А не что-то на несколько порядков выше моего понимания. Но, похоже, все вокруг это просто носом чуют. Как будто на мне висит большая светящаяся табличка «Чувак, решающий нерешаемое, все в очередь!»

Мышепони вздохнул, осмотрелся и заметил исходящее от символа на его бедре слабое сияние. Он на минуту замер, после чего глаза его широко распахнулись от понимания. Взревев что-то непотребное, он дёрнулся к символу, но движение заставило его заднюю часть отдёрнуться в сторону. Впрочем, озверевшего пони это не остановило, и когда Хельга с Кургаш проснулись, их ожидала незабываемая картина Олега, крутящегося на месте, клацающего зубами и пытающегося укусить себя в задницу.

– Всё-таки Сноходец свихнулся, – вздохнула пегаска, уворачиваясь от особенно яростного броска. – Чем его обидел его хвост?

– У него проблемы с принятием судьбы, – пожал плечами Всеволод. – Не думаю, что смогу объяснить, в чём тут дело, слишком много понятного только Возвратному, но поверь, причины у него вполне уважительные. Пусть немножко спустит пар.

Спускание пара заняло немало времени, но, в конце концов, утомившийся мышепони прекратил попытки себя цапнуть и упал на пол пещеры, тяжело дыша, но всё ещё тихо порыкивая. Оглядевшись, он обнаружил, что все остальные расселись возле стенки и, судя по всему, делали ставки на успех его затеи. Похоже, Хельга победила, потому что она сгребла блестящий осколок камня и спрятала куда-то под перья.

– Ну что, как твой экзистенциальный кризис? – поинтересовался Всеволод, поворачиваясь к Олегу и наклоняя голову. – Полегче?

– Нет, но от продолжения легче не станет. Чинить всё равно придётся, строить какую-никакую оперативную базу тоже, а так как у вас всех клаустрофобия как я не знаю у кого, строить её придётся во входном тамбуре. А, и мне ещё надо прикинуть, как пострашнее отомстить. Ещё никто не припахал меня к чему-то неприятному и не пожалел об этом!

– Твоё право, – кивнул маленький котоптах, вставая и потягиваясь. – Пойдём, посмотрим, что можно сделать с нашим новым домом.

Тщательное обследование показало, что входной тамбур оказался почти идеальным местом для их целей. Так как его строили для разгрузки больших грузовиков, он был достаточно большим и к нему примыкало несколько помещений поменьше, которые они сначала не заметили. Одно из них можно было переоборудовать под вполне приличную спальню, особенно в сравнении с грифоньей деревней. Единственное, чего им не хватало, были рабочие руки. Всеволод не отличался талантами к работе руками даже когда они у него ещё были, а молодость давала о себе знать недостатком выносливости. Олег был достаточно большим и сильным для большинства требуемых работ, да и опыт у него имелся, но у него даже ходить не шатаясь пока получалось довольно плохо. Хельга вообще не понимала принципа созидательного труда, так что чаще всего проще было дождаться, пока Олег споткнётся о решение проблемы, чем объяснить ей, что от неё требуется. Оставалась только Кургаш, имевшая и знания, и опыт и способности к полезной работе, но она была не очень сильна и большую часть времени тратила на обучение Олега необходимому минимуму всего подряд.

К счастью, поляна перед воротами оказалась небольшим альпийским лугом, что на время решило проблему с едой для пони. Регулярные охотничьи визиты Хельги в лес позволили им временно забыть о перспективе голода. Кроме того, это позволило Всеволоду посвятить большую часть времени работе под строгим, пусть и не слишком выдержанным и спокойным, руководством Олега. Честно говоря, оно включало в себя массу ультразвуковых криков ярости. Казалось, каждый грифон обладает врождённым антиталантом к строительству. Ситуацию усугубляли регулярные визиты любопытных котят из основного поселения. Те, подобно сорокам-переросткам, тащили всё, что плохо лежало и не было частью горы, съедали любую еду, от которой на минутку отвернулись, и регулярно устраивали потасовки прямо посреди сборки стены или двери.

Но даже несмотря на все эти трудности, примерно за неделю им удалось закончить и обставить «мебелью» первую комнату своего нового дома. По человеческим стандартам, выбранная ими комнатка была невелика, но для своих размеров им удалось выкроить место для пяти кроватей – по одному для каждого, плюс одно большое, для того чтобы спать кучей. Один из углов заняла большая куча камней, которую Олег гордо окрестил лучшей печью пещерного человека. Дым из импровизированного камина вытягивался в остатки вентиляции бункера. Несмотря на жутковатый вид, сооружение вырабатывало достаточно тепла, чтобы всё малолетнее население деревни немедленно переехало из своих домов в их. После долгих препираний, крылатую нечисть удалось ограничить доступом в коридор, где после того, как они завалили большую часть входной двери камнями и ветками, стало значительно теплее. Старые грифоны тоже зашли проверить, чем занят молодняк, но ни один из четверых, проживавших в деревне, не стал оставаться внутри на ночь. Это не помешало им устроиться спать на деревьях вокруг поляны.

Единственной задачей, прогресс в которой оставался на месте, была радужная пещера. Они заходили туда практически ежедневно, потому что магия тамошних кристаллов успокаивала и заряжала мышцы новыми силами, но что делать с повреждениями у них не было ни малейшего представления. Всеволод аккуратно вынес все раздавленные кристаллы, но часть зеленоватого свечения осталась, и постепенно его область увеличивалась. Олег подсчитал, что такими темпами у них ещё полно времени на то, чтобы что-нибудь придумать, поэтому поиски лекарства отложили в долгий ящик, не забывая ежедневно проверять поражённый участок.

Если смотреть в целом, жизнь их начинала постепенно налаживаться. У них была понятная цель и достигнуть её было вполне в их силах. Дыхание весны ещё не забралось так далеко на север, поэтому до каких-либо попыток что-то посеять оставалось несколько недель, но подготовить всё возможное это им не мешало. Поэтому каждое утро Всеволода начиналось с полёта над лесом для тренировки крыльев, и для поиска подходящих лужаек. Он нашёл несколько многообещающих, и как раз проверял одну из них, когда взгляд на кусты открыл ему зрелище, которое он очень надеялся больше никогда не увидеть.

Полускрытый ветками в кустах стоял здоровенный лось, голову которого украшала вышитая шерстяная шапочка. Висящая на шее чудища пустая верёвочка поведала Всеволоду всё, что он не хотел знать о том, кем этот лось был.

Оба замерли, глядя друг другу в глаза и ловя движения. Через мгновение, Всеволод мощно взмахнул крыльями и взмыл в небо, изо всех сил выкрикивая: «лось-опасность-прячься», а снизу вслед ему неслось знакомое «Калушата! Са калушата! Ишка ма бик!»

И только добравшись до безопасности нового дома, Всеволод подумал, что лететь прямо туда было несколько опрометчиво.