Основатели Александрии (Founders of Alexandria)

Часть 5 (Оливер) – Глава 1

В отсутствии кобылы Клауди Скайз, Оливер всегда вставал первым. Он этим весьма гордился, пусть даже и не так сильно, как тем, что мог проснуться до рассвета без чашечки кофе для бодрости. Чаще всего утро было совершенно восхитительно, после горячего душа Оливер выходил на прогулку, пока не всходило солнце, пел себе песни и представлял, сколько прекрасного несёт грядущий день. Предсказать, что он будет петь, было нелегко, чаще всего первое, что приходило в голову. Не то чтобы его кто-то его слышал, или кто-то жаловался. Только Скай знала, что он этим занимается, и она никому не рассказывала. Они друг друга понимали. И когда он возвращался с прогулки, Скай уже готовила завтрак, или он сам брался за готовку.

Но сегодня горячего душа не было, в Колибри он отсутствовал. Когда Оливер вышел на утреннюю прогулку, его ошеломила вонь огня и смерти, и он вернулся всего через несколько минут. Когда он вернулся, никто не готовил завтрак, да и готовить его было не на чем. Вместо этого он подкрепился овсяными батончиками, срок годности которых, несмотря на конец света, истекал только через полгода. Кроме него ещё никто не проснулся, ни ленивые единороги, ни Алекс, всё ещё вымотанная своими вчерашними ранами. Его сад остался в Александрии, так что поливать тоже было нечего. Петь он не мог, во всяком случае, не рискуя перебудить всех спящих в тесной кабине.

Так что Оливеру пришлось удовлетвориться обследованием пространства меньшего, чем многие дома. С другой стороны, это же всё-таки был навороченный дорогой самолёт. Исследование подобной машины должно было с лёгкостью занять час времени, так ведь?

Так и вышло. Оливер накинул свою куртку, в основном потому, что без неё не чувствовал себя человеком (не то чтобы это имело какой-то смысл кроме тех эмоций, которые он в это вкладывал), и пустился в обход, начав с посадочной рампы. Он открыл все шкафчики, по крайней мере, те, которые открылись, и обнаружил, что большинство из них всё ещё были набиты припасами. Устройства, которые он не распознал, с надписями на английском и, иногда, китайском. Оружие, подобное которому вряд ли когда-либо использовалось какой-нибудь армией, и научные инструменты, о назначении которых он мог только догадываться. Каждый свободный дюйм был занят кармашком или мешочком, и ни единый кусок стены или пола не остался свободен от какой-нибудь убирающейся панели.

Самолёт выглядел так, как будто когда-то в нём было 20 сидений, но теперь центр грузовой зоны был пуст, позволяя загнать в неё один броневик или что-то подобное, если потребуется. До вчерашнего дня он никогда бы не подумал, что броневик им может понадобиться. До вчерашнего дня Оливер полагал, что с отвратительным занятием, войнами, навсегда покончено. Теперь он не был в этом так уверен.

Оливер вышел в коридор, на секцию пола, которая постоянно вибрировала от гула реактора. Если бы они думали, что находятся в безопасности, они бы его заглушили. Но учитывая угрозу, с которой они столкнулись на подлёте, они предпочли оставить его на минимальном рабочем режиме, готовом разогнаться до полной мощности за секунду. Даже помня об эффективности CPNFG в деле защиты от радиации, Оливер не чувствовал особой радости от того, что приходилось на нём стоять. Люк, сделанный из прозрачного материала и помеченный несколькими символами радиационной опасности, позволил ему взглянуть на лестницу, ведущую на палубу с реактором.

Оливер не знал, сможет ли спуститься по такой лестнице без рук, поэтому он не стал туда спускаться. Безопасно ли там было, даже если бы он это смог? За трюмом был коридор, ведущий в кокпит, где спала Мория. Там было слишком тесно, чтобы уложить полноценного человека, но пони занимали вдвое меньше места. Если прилагали к этому усилия, и того меньше.

Туда он не пошёл, он помнил, что она допоздна что-то расследовала, и представлял себе её ярость, которую она скорее всего обратит на любого, посмевшего её разбудить. Он решил поиграться с управлением в другой раз.

У Колибри ещё был гальюн, настолько крошечный, что туда с трудом помещались даже тела пони, и с весьма неприятными последствиями если что-то шло не так. Там он уже осмотрел всё, что хотел, поэтому он пошёл дальше, к спальному отсеку. Да, на Колибри имелся и такой, но только для экипажа из восьми человек.

Он состоял из двух комнат, разделённых по половому признаку. В каждой была одна двухъярусная кровать и достаточно места, чтобы можно было пользоваться спрятанными под ней шкафчиками. Мория ему вчера рассказала, что Колибри может три года носить свой экипаж из восьми человек по воздуху, не приземляясь и не нуждаясь в обслуживании, хотя лично он сомневался, что запасов еды и воды в ней хватит больше чем на три месяца. Идея так долго спать по очереди будила в нём отвращение, сравнимое с перспективой снова использовать гальюн Колибри.

Это было мрачным напоминанием о будущем человечества, в котором каждое транспортное средство должно было быть оборудовано возможностью использовать его как дом-вдали-от-дома. Такова была жизнь в условиях, когда опасная радиация пронизывала каждый уголок планеты. Алекс полагала, что у человечества есть шанс выжить, со всеми приготовлениями, предпринятыми HPI. Прогноз Оливера был более реалистичным, он давал им лет двадцать.

Может, с помощью превращённых пони (и хорошенько потрудившись) они могли продлить срок до сорока лет. Но чтобы выжить достаточно долго, чтобы найти лекарство? Не в этом мире. Целые фармацевтические концерны разрабатывали вакцины десятилетиями, как могут пятьсот человек, живущих в пещере, надеяться привить себя от фундаментальной силы мироздания?

В спальном отсеке для кобыл мигнул свет. Без Мории Алекс была там одна. Может, это был шанс наконец поговорить с ней наедине о том, что он видел.

Оливер шагнул вперёд, поднимая голову повыше, чтобы сенсор его заметил. С удовлетворённым пшшшш сжатого воздуха, дверь скользнула в сторону и пропустила его.

— Доброе утро, Алекс. Если ты уже проснулась, я надеялся… — он замер.

Алекс в этот момент была одета по моде Скай. Что означало, что одежды на ней совсем не было. Комната пахла кобылой, куда сильнее, чем мог бы почуять человек. Чёртовы лошади и их развитый нюх! Он бы ни секунды не колеблясь обменял его на человеческую способность видеть в темноте.

— Ой. Я только… ага. – Он моргнул и с усилием натянул на себя профессиональный медицинский настрой.

Обычные люди может и не смогли бы игнорировать вещи вроде этого запаха, но Оливер был доктором. И чёрт побери его образование, стоившее четверть миллиона долларов, если оно не дало ему хоть что-то. В конце концов, ему пришлось только напомнить себе, что он вчера видел. Это его остудило лучше любого ведра холодной воды, какое ему когда-либо приходилось ощущать. Его тон изменился, и внезапно Алекс уже не была очень привлекательной пони, и единственной кобылой из всех, каких он знал, которая демонстрировала хотя бы следы эмоциональной стабильности.

Вместо этого она была пациенткой. Ничего странного нет в том, чтобы осматривать пациентов, ничего даже самую малость неловкого. Просто часть его работы.

— Подожди тут, я за аптечкой сбегаю, хорошо?

Алекс, со своей стороны, недолго оставалась неподвижной. Как только мгновение закончилось, она уселась по-собачьи, по мере возможностей прикрываясь передними ногами. Она зевнула.

— Ну да, конечно. Захвати мне апельсинового сока, раз всё равно пойдёшь. Или… что там у нас есть.

Оливер так и поступил, вернувшись через пять минут с банкой Tang и своими инструментами. Повинуясь его просьбе, Алекс не стала одеваться, но вместо этого она завернула свою заднюю часть в одеяло, что одновременно дало ему возможность сосредоточиться, а ей – расслабиться.

Она сморщила нос от запаха напитка, но всё равно его приняла. Она выпила его одним большим глотком и протянула ему пустую банку.

— Спасибо. Думаю… думаю ты хочешь поменять мои бинты…

— Скорее всего нет. – Оливер обошёл вокруг неё, что стало возможным в такой тесноте только потому, что они были пони, а не люди. – Можешь прилечь на спину? Чем меньше ты двигаешься, тем лучше, — хотя он уже подозревал, что это не имеет значения. Это была основная причина, по которой он зашёл.

Она растянулась на кровати, стараясь оставаться укрытой. Ему это не мешало, хотя ему и пришлось приподнять одеяло, чтобы осмотреть весь её позвоночник. Оливер продолжил осмотр со всей возможной скоростью, в процессе снимая бинты.

В живых организмах было что-то, что для Оливера имело смысл. Без разницы, были ли это растения в его саду, или доверенные его заботе пациенты. Касание там, тычок тут, и он знал об их самочувствии куда больше, чем позволяла понять простая врачебная интуиция. Как будто их тела с ним разговаривали, каким-то способом, более глубоким, чем речь.

Вчера они почти разбились. Алекс не была пристёгнута и стукнулась головой достаточно сильно, чтобы показались обломки костей. Когда полёт выровнялся, он подбежал к ней, и её тело рассказало ему печальную историю. Тяжело было терять друга.

К моменту, когда они приземлились, она уже снова дышала. Когда они укладывались спать, она уже даже не кровоточила. А теперь тело под его копытами говорило ему об идеальном здоровье. Её шея больше не была сломана, на что кроме всего прочего указывала её способность свободно передвигаться. Её череп не был проломлен. Даже шерсть на загривке, где были самые страшные раны, вернулась на место. Она была голодна, страдала от жажды, и через пять дней должно было начаться то, чего он предпочёл бы избежать. Во всяком случае, до сих пор избегал.

Когда он снял бинты, они оказались чистыми. Он даже не стал пытаться наложить свежие. Вчера он не стал возиться с корсетом для шеи. Зачем возиться и одевать корсет на кого-то, кто может восстать из мёртвых?

— Хорошо, я закончил, — махнул он копытом, отодвигаясь. Алекс уселась и старательно поправила одеяло.

— Что, бинты не нужны? – она выглядела сконфуженной, хоть и не настолько, насколько должна была, учитывая ситуацию.

— Алекс, ты когда-нибудь видела чудо?

Молодая кобыла молча на него уставилась. Он продолжил.

— А я вот видел. Видел, как человек умирал на операционном столе, а я и мои сокурсники писали конспекты. Беспомощные, мы ничего не могли сделать. Мы бы, наверное, только хуже сделали.

— Доктора сделали всё, что могли, пытались подключить его к аппаратуре по поддержанию жизни, но им не хватало времени. Его сердце просто отказывалось запускаться. Я никогда до того момента не видел смерть.

Алекс сердито на него посмотрела.

— И всего-то? История о чуде – рассказ о том, как кто-то умер? Что-то не очень чудесная.

Оливер проигнорировал её слова.

— Никогда не верил в душу, пока не увидел, как кто-то умирает. Не увидел, как живой человек, с отцом и матерью, с надеждами на будущее, с талантами и сожалениями, и всем остальным, превращается в груду мяса. Что-то ушло, что-то уникальное, чудесное, которого никогда больше не будет.

— Тогда я понял, что выбрал правильную карьеру. Я хотел однажды стать таким доктором, который сможет украсть умирающих прямо из лап Смерти.

— Вчера я видел другое чудо. Я думаю, ты понимаешь, о чём я. – Она кивнула, но не стала перебивать, и он продолжил. – Алекс, мёртвые не возвращаются. Когда ты превращаешься в мясо, игра окончена. Вот только… только ты вернулась. А теперь ты снова в норме. Не думаю, что это нормально для пони, Адриану требуются месяцы, чтобы вылечить крыло.

— Нет, это не нормально, — Алекс посмотрела на свои копыта. – Ты что-нибудь читал про эквестрийских принцесс?

Он кивнул.

— Немного. Про то, как эквестрийцы верят, что они – те самые пони, которые правили ими тысячелетия назад. Они думают, что они ещё двигают солнце и луну. Я думал, у них что-то вроде династий. Дочери, занимающие место матерей…

— Нет. Я знаю, ты видел одну в моей памяти… ничего подобного. Этим пони действительно много тысяч лет. – Она глубоко вздохнула. – Они не говорили, что мне это надо скрывать. Думаю, имеет смысл рассказать, чтобы я не была единственной, кто знает. Аликорны, подобные им, их жизнь им больше не принадлежит. Вместо этого они привязаны к концепциям. Я сама не понимаю, как именно, даже не спрашивай. Принцесса Луна, к примеру, это ночь. Она – всё, что имеет отношение к ночи – звёзды, луна, и сны тоже. Пока это всё имеет значение, она сильна. Если пони перестанут обращать на ночь внимание… она ослабеет, потеряет связь с миром. Если забудут, она умрёт.

— Принцесса Селестия – день. Она солнце, она жизнь, которую дарит солнце, и правда, и чистота, и ещё много чего важного. Чем больше все эти вещи занимают пони, тем она сильнее. Если когда-нибудь всё это потеряет значение, она тоже угаснет. Я не знаю, как это работает. Они что-то говорили про магию, но тогда моя память была ещё не такой хорошей, как сейчас. Думаю… думаю они хотели что-то подобное сделать со мной. Должно быть так, потому что произошедшее вчера было не первым случаем.

Оливер задумался над этим и обдумал все возможные последствия. Они были неприятны, и не только потому, что в Алекс он потерял пациента. Проживёт ли она тысячелетия, как правители Эквестрии? Почему это его так беспокоило?

— Я буду очень благодарна, если ты не станешь это никому рассказывать. Я всё ещё… пытаюсь в себе разобраться. Несколько недель назад я даже не была уверена в том, что только что тебе рассказала.

Он кивнул.

— Конечно, конечно. Врачебная тайна и всё такое, — он встал. – Я разбужу остальных. Нам надо расследовать преступление.

— И в Александрии наши друзья в беде. Или… могут быть в беде. – Она тоже встала, судя по всему, забыв про одеяло. – Мы сами можем всё ещё быть в опасности. Можно я перестану уже валяться в кровати? Полагаю, среди нас мне меньше всего что-то угрожает, независимо от обстоятельств.

— Угу, — он поспешно вышел. Работы действительно было много, и, пожалуй, самое время было будить единорогов. Всё было не так уж и плохо. Алекс была жива, и, кто знает, возможно им предстояло дружить ещё много лет. Он нипони ещё не потерял.