The Conversion Bureau: Чашка на ферме

Глава вторая: Её зовут Чашка

Учить фиолевотогривую кобылку оказалось не так уж и просто. Корнфлауэр начала с самых основ, как если бы учила собственного жеребёнка. Наверное, это странно — учить взрослую кобылу как жеребёнка, но она всегда напоминала себе, ещё недавно это было причудливое создание из опасного, жуткого мира. Корнфлауэр понимала, после такого попытаться стать нормальной обычной пони будет нелегко, и нельзя было сказать, чтобы Корнфлауэр Провендер не испытывала сочувствия к новопони, попавшим в эдакий переплёт.
На первый день, около полудня она заставила растерянную кобылку встать и походить по кухне. Корнфлауэр, Миссис Провендер, считала, что раз все жеребята рождаются с умением стоять и ходить, то и с этой новопони должно быть не так уж иначе. Немного времени и моральной поддержки — и молодежь встанет на копыта.
Кобылка радостно цокала по первому этажу их домика, но пока не отважилась штурмовать лестницу. Миссис Провендер решила, что временно тоже поспит на кухне, положила ещё один плед и принесла из гостевой комнаты подушку. Уже спускаясь с подушкой по лестнице, она с радостью увидела, как новопони пытается поправить постель. Получалось у неё неуклюже, но она, несомненно, хотела помочь. Это был добрый знак.
Миссис Провендер попыталась выгулять кобылку снаружи, пока Принцесса не опустит солнце, но гостья не смогла одолеть наружную лестницу, снег и лёд. Конечно, раз лестница в доме была для новопони бедой, то скользкие ступеньки крыльца — и подавно. Корнфлауэр почувствовала себя глупо – это должно же быть очевидным. «Старею» – подумала она.
Но зато новопони явно заинтересовал наружный мир, она долго стояла в дверях, разглядывала ферму, далёкие холмы за ней и жадно принюхивалась к разлитым в холодном воздухе запахам. Как будто бы она никогда не видела ферму. Но она выстуживала комнату, так что Корнфлауэр толкнула её в бок и отодвинула обратно на кухню, чтобы закрыть дверь.
Кобылка хвостиком ходила за ней и наблюдала за всё, что она делает, словно на свете не видела ничего изумительнее. За домашними хлопотами Корнфлауэр постоянно говорила с ней, надеялась, хоть что-то из слов в голове, да застрянет. К тому же, признаться, хорошо, когда кто-то рядом, пока Мистер Провендер ухаживает за скотиной. Это напомнило ей те дни, когда дочери жили дома, дни, полные смеха, суеты и беспорядка, по которым она скучала больше, чем когда-то могла себе представить.
Новопони пыталась отвечать ей на языке своей странной родины, но ни одного слова гостьи было не понять. Миссис Провендер занималась своими делами, они были рядом и общались, но каждая на своём языке. По-дурацки это как-то, считала Корнфлауэр.
После полудня Корнфлауэр любила выпить чашку чая. Она всегда просила Дайрума захватить чаю, когда он ездил в Уизерс, и сердилась, когда он забывал. Она решила узнать, нравится ли новопони чай и выставила чашки для двоих.
Новопони с нескольких попыток, сумела усесться на вязку сена у стола. Чашка, которую Корнфлауэр поставила перед ней, привела её одновременно в восторг и замешательство. Когда новопони протянула копыта, явно пытаясь взять ими чашку, Корнфлауэр остановила её, показав, что копыта держат под столом. Это, похоже, бедняжку совсем расстроило, казалось, она сейчас заплачет. Корнфлауэр не поняла, отчего вдруг. Может, люди ели копытами, что-то такое.
Когда чай уже стыл, новопони снова заговорила на своём необычном языке. Она живо реагировала и на чайник, и на чашки, и на всю ситуацию. Похоже, поняла Корнфлауэр, новопони откуда-то знакомы эти вещи. Она слышала, что мир, откуда пришли новопони, был как-то связан с Эквестрией, должно быть, там существовал чай. Если они пьют чай, решила она, значит, не совсем безнадёжны.
Новопони попыталась поднять чашку за ручку. Она училась обходиться без копыт за столом, и видела, как Корнфлауэр принесла сервиз в зубах. Новопони с нескольких попыток ухватила ручку чашки зубами и подняла. Хорошо, что внутри не было чая, иначе он был бы сейчас по всему столу. Корнфлауэр поняла, что лучше ей самой показать, как пользоваться чашкой.

Корнфлауэр обратила на себя внимание кобылки и проговорила: «Это чашка. Ча-шка. Давай я тебе покажу, как ей пользуються.» Корнфлауэр опустила голову и нарочно задрала верхнюю губу, чтобы новопони видела, как используют зубы. Она зажала край чашки между верхней и нижней челюстью, а затем подняла её. Подержала и даже тряхнула головой, чтобы показать, что чашка держится плотно. Потом она наклонила голову назад и сделала всасывающий звук губами. Опустила голову и поставила чашку.
Новопони посмотрела на свою чашку, затем на Корнфлауэр, и похоже, поняла. Она точно повторила перед Корнфлауэр её действия. Затем поставила свою чашку. Та хотела опрокинуться, но она вновь прикусила её, поставив прямо.
«Чашка. Ча-шка», нараспев произнесла Миссис Провендер. «Давай, попробуй. Скажи Чашка.»

Внезапно кобылка выпалила на отличном Эквестрийском «ЧАШКА!».

«Да!» Это было первое слово новопони, Миссис Провендер, не могла бы гордиться ею сильнее. Как будто одна из дочерей снова дома. Её ум сразу наполнился радостными воспоминаниями.

Новопони явно гордилась собой. «Чашка!» повторила она, и приложила копыто к своей груди – «Чашка!». И добавила несколько слов на своём непонятном языке. Потом она указала на Корнфлауэр и, к её удивлению, произнесла «Корнфлауэр!»

«Похоже, ты внимательней, чем я думала.» — приятно удивилась Корнфлауэр. Она показала копытом на себя «Корнфлауэр!» Затем направила копыто на новопони.

Кобылка ответила «Чашка!»

«Нет, мне надо имя. Твоё имя, милая.» Корнфлауэр снова показала «Я Корнфлауэр, а ты…»

«Чашка!» Кобылка указала на Миссис Провендер «Корнфлауэр!» Затем на чашку перед собой и произнесла слово на своём языке. И ещё много слов, всё таких же непонятных.

«О боже.» Миссис Провендер налила чай в две чашки. «Ну, будем, раз так, звать тебя Чашкой». Вот тебе чай, Чашка.»
Чашка поглядела на чай перед собой и назвала его на своём языке. «Корнфлауэр?» Она пристально смотрела в глаза Корнфлауэр с довольным выражением на мордочке. «Чашка…» она подождала мгновение, а затем сделала жест, будто обнимает кого-то передними копытами «…Корнфлауэр». Новопони показывала благодарность, сомнений нет.

«Пожалуйста, милая.» Корнфлауэр отпила чай.
Получилось немного грязновато, но Чашка сумела напиться чаю и попутно кое-как научилась пользоваться посудой. Когда Миссис Провендер стала вытирать, Чашке стало стыдно. Осталось много разбрызганных пятен и один раз новопони чуть не разбила чашку, когда уронила, вместо того чтобы поставить. Суета и пачкотня. «Всё ХОРОШО, Чашка. Ничего такого, с чем бы я, скорлупать, не сталкивалась ранее! Воспоминания о дочерях снова вернулись.
Она не готова была ещё это признать, но, может быть, необученная новопони-беженка на ферме – это не так и плохо. У Корнфлауэр не было такого весёлого дня уже много лет.

♥ ♥ ♥ ♥ ♥

За фасетчатыми окнами кухни падал снег. Это, наверное, была кухня, раз здесь готовили еду. Тиквах никогда ещё не видела кухню, сделанную целиком из дерева — да и дерево-то вообще! Если ей суждено быть пони, это не так плохо. Плед у неё под животом был тёплым и мягким, добрая пожилая леди укутала её ночью, и ткнулась в неё носом, прежде чем уйти наверх.
Тиквах не могла думать о светло-серой кобыле иначе, как о милой пожилой леди. В голове всё воспринималось именно так. Мир говорящих пони, и она, Тиквах Файнштейн, стала одной из них. Ей стало интересно, правда ли исчез человеческий мир. Ведь Точка Ноль уже наступила? Теперь уже, наверное, должна была. Вся человеческая история и сама планета Земля исчезли, развеялись как пыль на ветру.

Она вновь подумала: может, оно и к лучшему.
Когда Тиквах была человеком, то жила в Вилмингтоне, Джерси. Полчаса от Ньюарка, но если на маглеве, то быстрее. Она работала нанопроизводителем на огромном заводе, который там открыли – она была из двух процентов тех счастливчиков, кто имел работу в Северо-Американском Союзе. Но, хотя девяностовосьмипроцентная безработица давно стала нормой, она не считала себя особенной, ей просто повезло. Она знала кое-кого, который, в свою очередь, тоже знал кое-кого. Так устроен мир. Так всегда он был устроен.
Это была дерьмовая работа, но Тиквах могла сказать спасибо, что есть хоть такая. Она брала маглев до работы, хотя завод был всего в нескольких милях, потому что так было безопаснее. Кататься на маглеве стоило кучу денег, но это лучше, чем когда тебя вскрывают и разбирают на органы. Такое случалось регулярно, но пока ещё воры органов не осмеливались бросить вызов системе безопасности маглева.
Это было, к тому же, комфортнее. Вагоны, как и всё вокруг, не ремонтировались, но на сиденьях ещё оставалась обшивка, а это лучше, чем ехать, сидя на голых прутьях.
Нанопроизводство было тяжёлой работой. Каждый день, в начале шестнадцатичасововй смены, ей на компьютер сгружали морфологические параметры, а она должна была разобрать их по топологическим группам. Затем она обрабатывала данные, чтобы квантовая система могла их быстренько проглотить. Закончив, она шла в производственный центр и смотрела, чтобы чаны и цистерны наполнялись до нужного объёма. Их было пять человек во всём огромном здании, изолированных в своих секциях.
Снаружи на улицах теснился океан нищеты и медленного умирания, хижины-времянки сливались в бескрайнюю фавелу, покрывшую весь мир как фанерно-жестяной ракушечный нарост.

Девятнадцать миллиардов человек жило на Земле, и кроме одной десятой процента, все они были нищими рабами, работали за минимальную зарплату или просто выживали.
Тиквах считала за счастье быть «платным рабом». И не в переносном смысле. Её типовой рабочий контракт был составлен так, что, независимо от зарплаты, она была должна корпорации только больше и больше. Рабочие, согласно контракту, могли что-то покупать исключительно у работодателя, так что вся её еда, жильё и электричество предоставлялись Восточной Корпорацией. К счастью, Восточная Корпорация владела практически всей этой частью Северной Америки, так что на самом деле это всего лишь означало, что нельзя ничего покупать не через гипернет.
Тиквах надо была быть осторожной при загрузке бункеров, потому что всё, с чем она работала, было опасным. Большую часть дня она проводила в опечатанном защитном костюме, и собственно работа заключалась в том, чтобы поливать чем-то серым что-то бурое. Разрыв или порез на материале костюма означал двухнедельный карантин без сохранения зарплаты, возможно увечье или смерть. Она, естественно, старалась быть осторожной, но невыполнение плана грозило увольнением, и, конечно, корпоративный долг остался бы на ней. Если повезёт, её ждала фабрика-тюрьма, если же нет – возвращение в фавелу и обычная жизнь, болезни и борьба за выживание.

Вообще-то, её познания в нанотехнологии были не настолько хороши, чтобы рассчитывать на фабрику-тюрьму. Так что после увольнения её ждали трущобы. И даже оттуда она должна была выплачивать долг корпорации, или кончить, как член донорского пула жизненно важных органов. Ей было интересно, что, если бы она изучала право или финансы?
Её дом представлял собой жилую капсулу в мегакомплексе Юнион-Парк. Ей повезло, это было как раз по деньгам. Два метра в длину, полтора в ширину и в высоту, как раз есть, где вытянутся, плюс ещё влезают микрохолодильник и три-Ви-планшет. Она спала, обернувшись вокруг этих вещей, и любила представлять, что это её друзья. Ей так повезло!
Но самое замечательное – это дверца. У каждой капсулы была закрывающаяся дверца. Замок был квантовый и не взламывался, кроме как уполномоченным сотрудником корпорации. В капсуле она была в безопасности. Никто здесь её больше не изнасилует, не отрежет ей второе ухо, не изобьёт, не нападёт во сне. Капсула это нечто большее, чем спальное место, это была её крепость, замок, где впервые за свои тридцать четыре года, Тиквах чувствовала себя безопасно.

Когда из океана показалась Эквестрия, Тиквах как-то не обратила внимания. Работа поглощала её всю, она позволяла себе только на полчаса зайти в гипернет, посмотреть половину старого телешоу, перед тем как принять ноитицин для пары часов концентрированного быстрого сна. Это просто было за пределами её личного мирка.
Она открыла, что мир необратимо изменился, когда потеряла работу. Творилось что-то странное – уволили не только её, а всех рабочих в Восточной корпорации, все отделы, одновременно, по всей Северной Америке. Их долги были списаны. Ни выходного пособия, ни долга, ни надежды на тюрьму, ничего. Восточная корпорация просто перестала существовать. Монолитная структура, промышленность всего восточного побережья Северной Америки просто исчезла. И никто в северо-восточной зоне больше не имел работы.
Было дано загадочное объяснение: В связи с известными событиями, все рабочие контракты аннулированы без предъявления претензий.
Она ни о чём таком не слышала. Насколько ей было известно, ничего не происходило, компания не говорила ничего в рабочих бюллетенях. Никаких упоминаний в сетесериалах – да по правде, она пересматривала по кругу одни и те же, так что и неудивительно. Она не читала новостных лент, потому что нет смысла. Она ничего не могла изменить, всё, что ей оставалось – это держаться за работу.
Её жизнь была настолько изолированной – капсула, кормилка, маглев, работа, маглев, кормилка, капсула – что она практически не заметила как прошли последние пять лет. В тот, последний день, она наконец-то увидела другого сотрудника нанофабрики, женщина кричала что-то, пока она проходила мимо, почему-то не на своём рабочем месте. Тиквах была в растерянности – её мир, её жизнь, всё вдруг рухнуло.
За пять лет мир переменился. Её программа дала сбой, и в полной прострации Тиквах побрела прочь от защитного туннеля, ведущего от работы к маглеву. Первый раз за пять лет она вышла на поверхность и в ступоре забыла надеть дыхательную маску от смога и пепла.

Но их не было.
Вечные облака смога и пепельный дождь, окрасившие Вилмингтон в чёрный, просто исчезли. Огромные небоскрёбы, возвышавшиеся над развалюхами фавелы, были такими же мрачными и тёмными, как и всегда, но что-то немыслимое сияло за ними. Бескрайняя синева, цвета, который Тиквах видела только по гипернету, заполняла небо. Это и было небо. Настоящее, про которое она читала в детстве. Оно и правда было синим.
Было удивительно легко дышать. Как будто в капсуле или защитном костюме. Лёгкие почти болели от такой свежести. Она не могла поверить. Это было невозможно, безумно. Небо было… синим.

В этот самый момент она увидела, как пегас, бирюзовый с розовой гривой, пролетел над её головой. За ним последовали ещё, множество пегасов, и она почувствовала, как рассудок её покидает, она повесила голову и села на корточки, держась за голову руками, пристально глядя на расрескавшийся пластобетон тротуара, будто этот маленький кусочек нормального сможет вернуть ей разум.
«Извините, вам плохо?» голос, пугающе доброжелательный, даже искренне обеспокоенный. Высокий, мягкий голос, и не требующий отдать деньги или расстаться с почками. Она как-то сумела поднять голову, любопытство пересилило страх. Хуже уже быть не могло.
«Тебе помочь? Давай я помогу!»

Это был розовый единорог, одетый в седельные сумки и бейсболку Джерси Нетс.