The Conversion Bureau: Чашка на ферме

Глава седьмая: Хоть скажи, хоть заржи

Дождь налетал волнами, лупил по тяжело дышавшей пони миллионом злобных, мокрых копыт.

Чашка стояла по суставы в раскисшей грязи в которую превратилась дорога, её глаза ничего не видели от льющего в них дождя. Молочно-белая шкурка покрылась царапинами и порезами, розовые струйки стекали вниз и растворялись в грязи.

Молния, яркостью в тысячу солнц, расколола небо, гром ударил почти одновременно со вспышкой, его звук был такой силы, что жидкая грязь пошла рябью.

Белая земнопони имела жалкий вид, её сумки заполнились водой, промокшее тело дрожало. Но как бы ни ужасно она выглядела, это ничто по сравнению с тем что творилось в её душе; она оставила свою первую настоящую подругу на всём белом свете гибнуть в слюнявой пасти адского монстра.

Чашка не собиралась этого делать. Она была полна решимости оставаться с Петал, даже умереть вместе с ней, если надо. Но когда Петал приказала ей бежать, страх завладел её телом и перепуганный мозг ничего не сделал, чтобы остановить убегающие ноги. Теперь это тело, такое непохожее на прежнее человеческое, стояло и дрожало в грязи, замерев в унизительном страхе.

ДВИГАЙСЯ. Ярко горела в её сознании мысль. ДВИГАЙСЯ, НОГА! Каждой своей частицей она пожелала, чтобы её передняя правая нога поднялась. И копыто начало медленно выскальзывать из топкой грязи. ШАГАЙ. Правое копыто опустилось, чуть подвинув её вперёд. ИДИ. Левая задняя нога нехотя пришла в движение, мускулы боролись с парализующим их страхом. Нога за ногой, копыто за копытом, Чашка заставляла бунтующую плоть подчиняться.

Чашка заставила себя сойти с раскисшей дороги. Упёршись передними ногами, она высвободила суставы из грязи. Задние ноги на секунду подвели её, ей пришлось задержаться, чтобы их вытащить. Промокший хвост волочился за ней, как дохлая змея.

Она заставила своё тело механически пошагать назад к лесу. Шаг за шагом, она наконец ступила на подтопленную дождём траву. Шлёпая по воде, она достигла границы Вечносвободного, где её ноги опять сковала волна непреодолимого ужаса.

Чашка с силой ударила боковой стороной головы об дерево. От удара в ушах зазвенело, длинную шею пронзила боль. Ноги внезапно забыли, что они парализованы, боль поглотила всю её целиком. Вперёд, ВПЕРЁД шагала она, всё быстрее и быстрее продираясь сквозь жгучую крапиву и колючий подлесок.

Она снова оказалась в лесу, дождя не было, наверху виднелось тёмно-синее вечернее небо. Позади, за краем Вечносвободного, ещё гремел гром, но его звуки стали глуше, когда она пробилась назад на поляну.

На поляне перед ней открылось странное зрелище: на земле, опираясь на широко расставленные ноги, стояло каменное изваяние скачущего единорога. Статуя изображала летящую галопом пони в момент прыжка, её рог был опущен в отчаянной атаке.

Нарезая круги на малой высоте, как будто любуясь статуей, чудище смеялось шипящим злым голосом.

И вдруг заговорило, на отличном Эквестрийском — Ты скоро отмякнешь, пони. Но вокруг тебя уже будут ждать мои зубы. Подумай: последнее что ты почувствуешь, это как я отрываю твою голову. В этот момент ты будешь знать, у тебя был шанс, но ты его упустила. Думай об этом, пока ты ждёшь. — Голос шипел и плевался, произнося эти слова, гигантский глаз ощупывал каменную пони со злобным ликованием.

Чашка стояла спрятавшись за большим кустом, согнутые ветки глубоко впивались ей в круп. Оно разумно, подумала она. Оно может говорить и думать. Чашка попыталась рассмотреть подругу. Она жива. Жива, хотя и непонятно как. И может снова стать из плоти в любой момент.

Чашка наконец поняла: эта тварь волшебная. Она может превращать в камень.

Осознание безнадёжности их положения стало накрывать её ум чёрной завесой. Она простая фермерская земнопони. Что она сделает, если единорог ничего не смогла?

Но в ней оставалась гордость. Она была пони-из-Провендеров. Она была, штопатьего, Пони с Фермы, её лично избрала Миссис Провендер. Миссис Провендер любила её, она это знала. Никакая чёртова зверюга не остановит Провендера. Чашка ещё не знала как, но Селестия свидетель, она спасёт подругу и надерёт зад этой сбежавшей из скверного ужастика твари.

О! А кроме как пони из Провендеров, она-то здесь была настоящим чудовищем. О, да. "Чашка?" Нет, она была Тиквой Фейнштейн, НАСТОЯЩИМ монстром с планеты ИСТИННОГО зла. Страшные глазки, большие зубки — ничто для бывшего представителя рода человеческого, который умел стирать целые цивилизации с лица земли. Мы те, кто сжёг целый мир, кто наслаждался пытками детей, кто истреблял животную жизнь целыми таксонами! Она выскочила на поляну.

— СЪЕШЬ МЕНЯ ТОЖЕ! — крикнула Чашка.

Чудовищный летающий шар развернулся и удивлённо уставился на сумасшедшую пони.

— Ешь такой, какая есть. Я хочу умереть вместе с подругой. Позволь мне встать рядом и сможешь откусить головы сразу обоим! Я не могу жить без неё!

Летающая мерзость уставилась на неё в шоке. Затем рассмеялась, как будто тысяча копыт заскребла по грифельной доске, медленно крутясь на месте от радости. — Иди ко мне, смешная пони. Я выполню твою просьбу! Ужасный, скрипучий смех наполнил поляну, когда Чашка покорно подошла поближе.

Чашка встала бок о бок с подругой и вытянула голову вперёд, наравне с головой Петал.

Существо, глядя на это, захихикало ещё громче. Затем нависло над двумя пони, той, что из плоти и каменной, глядя на них всеми глазами сразу. Мгновение спустя, оно распахнуло невероятно широкие, неровные, с кинжальными зубами челюсти и начало медленно заглатывать их головы.

Чашка опустила голову и рухнула на бок. Оттолкнувшись копытами, она перебросила своё тело прямо под массивную шарообразную тушу и плотно поджала ноги.

Чудовище отодвинулось от еды. Когда оно сместилось, Чашка оттолкнулась ногами, чтобы остаться под ним. Летучий кошмар завертелся, ища белую пони. Но Чашка держала ноги при себе.

ПоооООООНИИИ!!! Шарообразное чудище начало злиться. Оно отплыло от статуи Петал Конфетти, всеми своими смертоносными глазами выискивая живую белую кобылку. Чашка лягалась и вертелась, чтобы оставаться под летающей тварью.

Вдруг чудовище остановилось. Оно было разумно и поняло, куда подевалась белая кобылка. Огромный чешуйчатый шар начал поворачиваться, пасть и центральный глаз наклонялись вниз. Оно собралось укусить кобылку под ним и уже широко распахнуло истекающие слюной челюсти, центральный глаз лучился дьявольской радостью.

Когда чешуйчатый шар повернулся, Чашка стремительно извернувшись, выскользнула, чтобы снова встать на копыта, и стояла, гляда на пузо чудовища, когда оно бессмысленно укусило землю. Это разозлило монстра сверх всякой меры. Буть проклята эта коварная пони!

Шар затрясло от ярости, длинные глаза-стебли бились как хлысты. Ничего не видя, чудовище развернулось, и Чашка смотрела, как мимо неё проплывает чешуя, пока из-за края не показался край огромного глаза.

И тогда Чашка поднялась на задние ноги, и как только большой, влажный глаз оказался перед ней, ударила и выбила его передними копытами. Сгустки вязкой прозрачной жижи заляпали её всю, хлынув из пустой разорванной глазницы.

Кошмарное существо завертелось вокруг себя и назад, визжа в агонии, ужасе и шоке, с тошнотворным мокрым хряском впечаталось в деревья, и громко вопя, исчезло в чаще. Десять глаз чудища извивались как змеи, беспорядочно стреляя во все стороны странными лучами. Попавший под луч ствол векового дуба разлетелся тучей опилок, останки могучего дерева с грохотом упали.

Чашка подбежала к каменной Петал, и толкала похожую на цемент статую, пока не повалила набок. Легла рядом, укрывшись за ней, и осторожно выглянула из-за каменного бочка.

Летающий монстр, обезумевший от злости и боли, уже покинул поляну. Чашка не знала, сбежал ли он, или правда ослеп без центрального глаза. Ещё какое-то время слышался треск и удары, пока чудище беспорядочно куда-то ломилось, потом звуки постепенно стихли, их поглотил лес.

Чашка ещё какое-то время лежала возле холодной каменной статуи, которой стала её подруга. Вдруг камень пошёл трещинами, на нём проступили цветные пятна. Чашка увидела, как появляется знакомая аквамариновая шерсть, на завитках каменной гривы пробился розовый цвет.

Через пару мгновений ожившее тело Петал Конфетти сделало первый вдох, её живые глаза сфокусировались на исцарапанном, окровавленном лице Чашки, которая и всхлипывала, и смеялась, и тряслась.

— Кх...эй. — прохрипела Петал пересохшими губами.

И Чашка бросилась к ней, прижавшись всем телом, обливая подругу слезами и заплакала прямо в её гриву, — Со мной... всё... хорошо, — Петал пыталась удержать Чашку, обняв плачущую пони копытами, — Всё хорошо, хорошо, я в порядке! Я в порядке! — и так прошло немного времени, потом Чашкины рыдания сменились всхлипываниями, и Петал обнаружила, что она тоже плачет — частью от облегчения, а частью за компанию.

Когда к ним вернулось какое-то подобие душевного равновесия, они стали быстренько собирать разбросанные по поляне вещи. Некоторые так и не нашлись — например, маленькая красная книга и Чашкин запас леденцов, у них остались только сумки, деньги и немного купленных в Уизерсе в дорогу сенных лепёшек.

Они решили, что не стоит больше здесь оставаться, лучше пожертвовать комфортом, покинуть лес как можно скорее и попытать счастья с грозой.

Когда они добрались до границы леса, то тут же промокли в сплошном ливне из хвоста уходящей тучи, которую уже уволакивали далёкие летучие пегасы.

Чашка с Петал шлёпнулись на мокрую траву и прижались друг к другу для тепла как можно плотнее. Дрожащие, промокшие, они ждали, пока облака разгонят, только чтобы обнаружить над ними ночное небо, на которое уже подняли луну. Они замёрзли, и дрожали, и, наверное, жалко выглядели, и даже очень тесные объятия не помогали им согреться.

Две пони устало поднялись на копыта, прислонились друг к другу, и поплелись, шатаясь, к траве возле безнадёжно раскисшей дороги. Чашка была мокрая, исцарапанная и побитая, а Петал ещё не совсем ожила, тоже промокла, и была в шоке. Но они были живы, практически целы и они были друг у друга.

Чашка решила, что надо доесть сенные лепёшки, прежде чем двигаться дальше. Сумки наполнились дождевой водой и их запас еды, по правде, скорее напоминал кашу, чем лепёшки, и лучше бы от времени он не стал. Пони проглотили то, что осталось и попытались отмыть сумки от липких остатков в особо глубокой чистой луже. Уложив их скромный остаток денег обратно в сумки, пони, превозмогая боль, продолжили путь к следующему городу, которым на это раз был Хуфингтон.

Подруги бежали сквозь ночь; не стоило и надеятся заснуть в таком ужасном промокшем состоянии, а ходьба, работа мускулов хоть немного их согревала.

Когда, наконец, наступило утро, пони почти высохли, хотя их сумки оставались ещё сырыми. Вокруг не было ни одного сухого клочка земли, чтобы прилечь для отдыха. Но усталость начала брать своё, и первые тёплые лучи солнца Селестии сморили их так, что они начали спотыкаться.

Наконец, Петал сказала: — Мне надо поспать. Давай защёлкнем ноги и хоть немножко вздремнём, ладно?

Чашка и Петал защёлкнули коленные суставы, прислонились друг к другу для опоры и тепла, и заснули тем особым сном, каким спит только стоящая пони. Сон стоя не даёт такого отдыха, как сон лёжа, нет сновидений, нет быстрой фазы сна, но кое-как он помогает, и когда они проснулись, как раз миновал полдень. Солнце высушило их, пока они спали, даже их сумки стали почти сухими.

— Я и правда хочу есть. – желудок Петал протестующе забурчал, как только они похромали дальше. Их ноги были совсем сбиты, Чашку сильно беспокоили многочисленные царапины и порезы.

— А помнишь, тогда, на вечеринке, печёные одуванчики со сливками? – у Чашки потекли слюнки, она заметила это и быстро закрыла рот.

— Мне понравился морковный салат. Что в нём такого было, сливы? Или что-то другое?

— По-моему, сливы. Ох… я вот прямо сейчас так скучаю по бисквитам! Чашкин живот зарычал, как ещё один монстр из Вечносвободного.

— Это и правда были классные бисквиты.

— Лучшие. Я ела их на ферме каждый день. Каждый день. К Чашкиным глазам подступили слёзы, она их едва сдержала.

Петал ничего не сказала про упавшие Чашкины уши, ничего не приходило на ум. Они коротко обсудили, не попробовать ли пощипать траву, по которой шли, но так как, было неясно, где всё-таки кончается Эквестрия и начинается Вечносвободный, то, не зная точно, где наверняка можно безопасно пастись, решили не рисковать.

Поздним вечером две пони наконец-то увидели высокие кирпичные дома Хуфингтона. Крыши здесь вместо соломы накрывала черепица, а широкие, покрытые брусчаткой проспекты были совсем не похожи на немощёные улицы Саус-Уизерса или Клайдсдейла.

Здешние пони носили одежду, жеребцы — складчатые плащи, а богатые кобылки — широкие платья с кружевными воротничками. Многие носили шляпы, и Петал заметила среди них немало цилиндров. Хуфингтонцы не были фермерами.

Первым делом надо было купить еды. Они направились к первой же закусочной, которую увидели, и сложили деньги в общий котёл. На двоих у них оставалось семьдесят две маленьких золотых монетки, и хотя на них, ободранных и грязных, презрительно косились, им было плевать. Они хотели есть.

Толстенькие котлеты из цельного овса и пшеничные булочки стоили всего пять битов, и нельзя было устоять против овсяного смузи, клубничного для Петал и яблочно-морковного для Чашки. Сено-фри они, конечно, тоже заказали, и хотя они стали на семнадцать битов беднее, зато замечательно сытыми. Они немного посидели после пиршества, наслаждаясь тем, что сидят в тепле с полным желудком.

Следующим пунктом после «Злачного сада» они навестили местную клинику, чтобы излечить Чашке порезы и царапины. Дежурный медицинский единорог сотворил исцеляющую магию, которая стоила десять монет. У них осталось сорок пять.

— В Хуфингтоне всё так дорого, – пожаловалась Чашка – У нас в Уизерсе единорога не было, зато местный доктор заштопал бы меня за так.

— Как и моя подруга-доктор из Клайдсдейла, – Петал высматривала, где бы им можно было заночевать. – Она пегаска, но ей никогда не требовалась магия, чтобы очистить рану или наложить повязку. Десять монет! Я начинаю думать, надо мне было остаться в школе единорогов.

— Школе единорогов? — Чашка о такой не слышала.

— Для новопони. После Конверсии они отделяли пегасов и единорогов, так? Ну и…

— Да?

— Д..да. А ты не знала? – Петал была немного шокирована. Каждый новопони это знал.

— Моя Конверсия была немного… спешной. Я была одной из самых последних превращённых. В самом конце, когда уже не было Бюро, они просто окружили нас, загнали в транспорты и опрыскали уже по дороге. – Чашка говорила об этом как о совершенно обычном деле.

— Вас... опрыскали? Ты пьёшь жидкость, на вкус она как виноград, а потом… — Петал встала на улице. – Что значит, опрыскали?

— Приближалась "Точка Ноль". До неё осталось всего несколько часов. Всепони эвакуировали в Эквестрию, это касалось и превращённых в последние минуты, вроде меня. Не было времени с нами няньчиться, так что нас опрыскали во время перевозки. Жидкость действительно была на вкус как виноград, насколько я помню. Не очень вкусный виноград. – Чашка скорчила рожицу и высунула язык.

— Почему ты так долго не конвертировалась? – Петал была в полном обалдении.

— Я… работа у меня была такой, что я ничего не слышала. Ни про Эквестрию, ни про Конверсию, вообще ни про что, до последнего дня. Знала бы, побежала прямо в Бюро, если б была такая возможность. Чашка на секунду развела уши в стороны, как если бы человек пожал плечами.

— Эквестрия была в новостях СЕМЬ ЛЕТ, Чашка! — Петал оправилась от первого удивления и теперь от возмущения не верила ушам своим – Семь лет! Барьер рос, они пытались бомбить Эквестрию, даже чуть не спалили её ядерными бомбами, потом появилось Бюро, начались теракты ФОЧ… семь лет! Восемь, если считать год до того, как мироправительство признало существование Эквестрии! Я… просто не знаю, что сказать!

— Ты где жила? — спросила Чашка.

— Э… в Мичигане. Петоски, Мичиган, возле озера. А превратилась в Лэнсинге. А чего? — нервно переспросила Петал.

— Я жила в Вилмингтоне, Джерси. Огромный муравейник. Мегакомплекс, кругом него фавела. У нас ещё оставалась промышленность. Ужасная скученность, охраняемый транспорт, жилые капсулы, Рабочие Зоны Тотальной Безопасности. Я вообще не была на улице последние пять лет. Я жила в ящике, меньше чем сортир. Вот что такое жизнь в мегакомплексе, — Чашка снова, за неимением плеч, прянула ушами, – Затем я бежала в Южную Африку, потому что не придумала ничего лучше, чем просто бежать. Все объяснения, которые я получала, были от перепуганных беженцев, которые знали не больше моего!

— В Мичигане не осталось промышленности. Вся та зона была почти пустой, всепони уехали. Только руины, пустые здания, брошенные фабрики и всё такое. Даже не трущоба, слишком мало пони… эм. Людей. Петал вспоминала те дни со странным чувством.

— Это потому что все люди, покидая места типа Мичигана, скучивались вокруг оставшейся промышленности! Мы шли вслед за работой, а её можно было надеяться найти только рядом с мегакомплексом. «Следуй за едой» так? Или туда, где работа. И чем ты жила, раз в Мичигане ничего не было? — Чашка смотрела, как подъезжает коляска, запряжённая парой земных пони. Внутри неё сидели нарядные единороги.

— Прожиточный минимум Мирокорпа. Как у всепони. У тебя его разве не было? — Петал, вслед за Чашкой, стала наблюдать, как пара единорогов вылезает из коляски.

— Конечно, а я даже и не знала, что они вообще занимались непромышленными зонами. У нас были пищевые рационы, вроде твоего, но я хотела большего. Хотела шанс, как бы сказать, развиватся. Хотя, конечно, на самом деле, оно так не работает. Чашкины уши на мгновение опустились.

— Ух ты, Чашка, я и не знала, что наша жизнь была настолько разной, — у Петал возникла идея, – Пошли! Я знаю, что можно сделать! Петал побежала к повозке, остановившись только, чтобы удостоверится, что Чашка не отстаёт.

Возчиков звали Боксер Сокс и Вилберхуф и они прекрасно знали город. Они с радостью сообщили кобылкам, где те могут найти недорогой ночлег и подробно объяснили дорогу. Петал и Чашка поблагодарили милую пару и направились к углу Стифл и Кроуп, где снять комнату стоило всего пять монеток за ночь. Это была не самая шикарная или богатая часть Хуфингтона, но это была Эквестрия, не Земля, постоянно напоминали они себе, так что никакой опасности не было. В городах Эквестрии не было «плохих» районов, во всяком случае, в том смысле, чтобы нарваться в них на ужасное насилие.

"Корона" оказалась большим, некогда шикарным, а ныне полузаброшенным отелем. Она знала лучшие времена, а сейчас стала пристанищем для множества городских рабочих. За пять монет даже на самой чёрной работе можно было позволить себе снять комнату в "Короне" и Петал поняла — им повезло, что комнаты вообще были. Большинство постояльцев самых разных профессий снимали свои комнаты уже не первый год.

Петал и Чашка с наслаждением воспользовались общим душем, дорвавшись, наконец, до горячей воды и мыла, и вновь стали чистыми. Они расчесали друг дружке шёрстку и гривы, и пошли в свою комнату. Их не волновало, что придётся спать в одной кровати – простое удовольствие поспать с удобствами было сейчас бесценно.

Петал попыталась немедленно провалиться в сон, но как бы она ни устала, в её мозгу носились мысли. Образы того, через что они прошли, снова и снова вспыхивали в её голове. Но тут она почувствовала, как Чашка прижалась к ней спиной, и ей стало тепло, и мягко, и уютно, и к своему почти что удивлению, вскоре она уснула крепким сном.