Стране нужны паровозы!
Быстрее ветра
Быть художником – великое искусство.
Для этого мало купить себе цветную палитру, кисточки двадцати видов, модную шапочку и изящный шарфик, предназначенный, судя по его длине, как минимум для жирафа. Чтобы стать настоящим художником, нужно сперва научиться рисовать – эту простую истину знают все. Но мало кто подозревает, что художество на самом деле – это очень и очень трудное занятие. О, конечно, изобразить небольшой эскиз или представить на бумаге металлический куб, освещенный семнадцатью источниками света, могут даже начинающие, но до понимания истинной природы рисования, которой в совершенстве овладели настоящие художники, им еще далеко. И тот, кто утверждает обратное скорее всего не пробовал нарисовать даже самую простенькую картинку на тему яркого осеннего утра, используя лишь банку серой краски и пустой пакетик из-под орешков.
Мастер Кривелли де Каракулли был настоящим художником. Но от этого ему было ничуть не легче.
Он прошел через все ступени акварельно-масляного ада, называемого Академией Художеств Кентерлота, писал картины на все мыслимые и немыслимые темы, мог держать кисточку в зубах тридцатью пятью различными способами и даже имел специальную шляпу со вставленными свечками, чтобы не тратить слишком много ночного времени на всякие глупости вроде сна. И все это ради одного единственного дня, когда однажды утром он получил то самое заветное письмо, отраженное в его известной картине “Почтальон на дереве, Радость и Собака”. В тот день он официально стал придворным художником Принцесс, получив право называться Маэстро Каракулли, возможность неограниченного доступа в дворцовый сад и месячное жалование в тысячу бит, не считая расходов на холсты, краски, кисти и натурщиц. Тогда он еще не подозревал, что в скором времени он совершенно случайно столкнется с самой Принцессой Селестией в одной из картинных галерей дворца, и она произнесет ту самую роковую фразу “О, маэстро Каракулли, как я рада вас видеть. Неплохой сегодня денек, не так ли? Кстати, раз уж мы встретились, не зайдете ко мне завтра утром? Я слышала, вы очень хорошо рисуете портреты. Конечно же, никакого строго приказа, всего лишь моя маленькая просьба, и, разумеется, волноваться определенно не следует, ведь это сущий пустяк для такого мастера как вы…”
Всего за одну ночь художник сломал две дюжины карандашей, пролил пару тюбиков синего цвета на самые лучшие свои позолоченные рамы и наступил в ведро с зеленой краской. Зато к утру на его столе лежала аккуратная пачка эскизов и набросков, возвышающаяся над окружающим ее творческим беспорядком как символ спокойствия и умиротворенности. К сожалению, эти слова никак не относились к самому художнику – его взъерошенная грива заставила бы принимать успокоительное лучших стилистов Кентерлота, а невпопад моргающие веки и ресницы, заляпанные побелкой, наводили на мысль о том, что их владелец и крепкий сон разошлись разными путями и за всю ночь ни разу не встретились. Трезвый рассудок же выбрал третий путь и помахал копытом им обоим, оставив на прощание записку “Вернусь, когда все закончится”. К счастью для Каракулли, утреннее умывание, точнее сказать падение в раковину и удачное попадание в рот зубной пасты, которую он совершенно случайно не перепутал с “морским бризом №3”, немного привело его в чувство и позволило появиться перед дверями кабинета Принцессы в более или менее вертикальном положении. А тот факт, что до назначенного срока оставалась еще пара часов, вполне можно было списать на его вежливость и пунктуальность, правда после этого определенно стоило подумать, на что же списать то, что он прирос к полу не хуже столетнего дуба, а его зубы записались в кружок любителей чечетки.
Наконец створки торжественно распахнулись, и в глаза живописцу ударил яркий солнечный свет, который как, он думал, ореолом окружал восседающую на роскошном кресле Селестию, заставляя все вокруг питаться аурой ее силы и поражающего любое воображение могущества, но, как оказалось, незадернутые шторы и огромные окна самого обычного кабинета могут создавать подобный эффект ничуть не хуже. Сама Принцесса сидела за скромным столом на самом обычном стуле и самым обычным образом перебирала самые обычные дела государственной важности. Это продолжалось еще минут пять, и за это время художник смог проморгаться и привыкнуть к передозировке ультрафиолетового свечения в тесном помещении. И только когда рог Селестии окутало золотистое сияние и последний свиток лег в стопку с аккуратностью, за которую укладчики фундамента готовы были сжевать свои каски без кетчупа, Принцесса подняла голову к входу и широко улыбнулась вошедшему мастеру. Мастер вздрогнул.
— Маэстро Каракулли, вы все же пришли, — дружелюбно произнесла Селестия. – Как я понимаю, настало время для небольшого портрета?
— Да, Ваше Высочество, — кивнул он и начал раскладывать свои инструменты. В тот миг по его спине до самого хвоста маршировала целая армия мурашек. Он почти что мог расслышать барабаны, отбивающие ритм. – Прикажете начинать?
— Как вам будет удобно, — ресницы Селестии резко взметнулись вверх, а потом медленно-медленно опустились вниз. Художнику повезло, что в тот момент он выбирал подходящую кисточку, иначе он упал бы в обморок от избытка вдохновения в организме. – Не торопитесь, маэстро, у вас еще много времени. Солнце светит весь день и никогда не устает, как вы знаете.
— Да, Ваше Светлейшество, — задумчиво согласился Каракулли, останавливая свой выбор на “драконьем хвосте №12+1,3кж”. – Я уверен, портрет просто обязан получиться превосходным.
— Оставляю это в полном вашем распоряжении, — кивнула Принцесса. – И, кажется, сюда может кто-нибудь зайти. Надеюсь, я не помешаю вам, если буду немного говорить?
— Нисколько, Ваше Сиятельство, — учтиво поклонился художник, решивший, что лучше будет, если он справится с небольшими временными трудностями, чем обретет множество огромных и постоянных. Он взмахнул кисточкой, и та оставила на холсте первую, едва заметную без микроскопа черную линию. Процесс творчества со скрипом тронулся и отправился в путь по дороге из кирпичей самого разного цвета, начиная от желтого и кончая оттенком кристально-завтрашнего, которая вела к огромному воздушному замку Искусства.
Говорят, что в процессе создания шедевра, мастер уходит в себя и словно запирается в огромном ящике. В случае Каракулли, подобный фокус никак не прошел бы, потому что тогда ему нужно было бы прорубить окно, чтобы изредка сверяться, не слишком ли сильно он отдалился от изображения действительности. А еще примерно через три часа ему понадобилась бы дверь, чтобы выглянуть из этого убежища, когда он услышал легкое цоканье копыт по деревянному полу, для того чтобы посмотреть на пони, вошедшую в кабинет без стука. Лишь трем жителям Эквестрии дозволялось подобное – самой Принцессе Селестии, ее сестре, повелевающей красотой темного небосвода, и дворцовой горничной, но только в вечер пятницы с шести до шести тридцати. Правда, в тот самый день календарь честно, с точностью в плюс-минус сутки, показывал, что сегодня среда, а у гостьи определенно не было с собой ведра и небольшой тряпочки. Зато она могла похвастаться гривой, в которой отражалось полночное небо, царственной походкой и взглядом, напоминающим вам, что сияющие звезды могут быть холодными и горячими одновременно. Но кисть художника замерла вовсе не поэтому. Именно в тот миг к нему явилось понимание того что он нос к носу столкнулся с небольшими проблемами. Мало того, что он уже полчаса набирался духу очень и очень мягко попросить Принцессу чуть наклонить голову вбок, так у него вдобавок закончился весь запас белой краски. Мастер не склонен был верить во всеобщий Конец Света, но внезапно почувствовал, что миру, может быть, закат дней еще пока не грозит, но вот Апокалипсис для одного отдельно взятого художника приближается с неимоверной быстротой...
— Доброе утро, сестра, — голос пробежал по комнате, словно дуновение прохладного ветерка в жаркий летний вечер.
— Доброе утро, — радушно отозвалась Селестия. – Надеюсь, ночь была спокойной?
— Как всегда, ты ведь знаешь, — кивнула Луна. – Ты еще не видела свежих газет?
Находясь за мольбертом, Каракулли не мог разглядеть, что же находится на первой полосе, но если бы в тот момент он скакнул бы на следующую ступеньку эволюции длины шеи, то увидел бы, что заглавную страницу целиком заполнила собой одна фотография, разделённая пополам. На одной половине было изображено трио стремительно летящих вперед размытых пятен, в которой, если немного поднапрячь разленившееся воображение, можно было различить пегасов в синей форме. А вторая часть могла похвастаться красующимся в лучах заходящего солнца паровозом, выкрашенным в черный цвет и снабженный золотыми полосами, причем в таком количестве, что если бы не нарисованное спереди солнце, он вполне мог бы сойти за огромную металлическую пчелу с паровым двигателем. Заголовок же, напечатанный шрифтом, привлекающим внимание как розовая водонапорная башня посреди безжизненной пустыни, гласил:
“НЕ ТОЛЬКО ПЕГАСЫ УМЕЮТ ЛЕТАТЬ.
ГОНКА ДЕСЯТИЛЕТИЯ – СТАЛЬНЫЕ КРЫЛЬЯ ПРОТИВ ВАНДЕРБОЛТОВ
КТО ЖЕ ОБГОНИТ ВЕТЕР?”
— Очень интересно, — произнесла Принцесса Дня, проскакав глазами по первой странице. – Кажется, сегодня в Сталлионграде выдастся весьма необычный день?
— Старт назначен на двенадцать часов, и говорят, что у вокзала собралась уже половина города. Другая половина похоже готовит лотки с пирожками и горячим чаем, — подтвердила Повелительница Ночи. – Это было довольно смелым ходом с ее стороны, не так ли?
— О, конечно, — согласилась Селестия. – Но я думаю, что у Спитфайр достаточно опыта, чтобы быть уверенной в своих силах и в своей команде. Наверняка есть веские причины, по которым она согласилась в этом участвовать.
— Но я имела в виду…
— Мисс Койн тоже очень сильно рискует, — сообщила Селестия, словно по секрету. — Она поставила все, что у нее было на один-единственный бросок монеты.
— В таком случае, у нее определенно есть шанс, — заключила Луна. – Смотря, конечно, какую сторону она выбрала.
— Сомневаюсь, что здесь ей поможет орел или решка, — покачала головой хозяйка солнца. – Чтобы победить, ей необходима монета, упавшая на пол ребром.
В этот момент на Каракулли, не слишком-то следившего за разговором, снизошло вдохновение, причем не в виде прекрасной пегаски в белоснежной тоге и с арфой в копытах, как любят представлять себе музу простые обыватели, а в образе невзрачной чернильницы, стоявшей на столике неподалеку. Идея прокралась в мысли художника и внезапно выскочила из-за угла воображения, отправив изначальный творческий план в длительный нокаут одним удачным апперкотом. Оставалось только воплотить ее в жизнь. Конечно, исполнение подобного граничило с невозможным, но одно из жизненных правил, усвоенных мастером за годы работы гласило, что для настоящего художника никаких границ не существует. Только бы дотянуться до чернильницы…
— Если она проиграет, то об этом тут же узнает вся Эквестрия, — задумчиво произнесла ночная Принцесса.
— Если она выиграет, произойдет то же самое, — подтвердила Селестия . – Но самое главное в том, что Эквестрия об этом узнает. Как узнает и о паровозах. Это был очень хороший шаг с ее стороны, но теперь ей нужно прыгнуть гораздо выше своей головы. Впрочем, если у паровозов есть крылья, это не составит для нее труда. Мисс Койн весьма изобретательна…
— Да, — кивнула Луна. – Я ведь читала ее дело. Особенно тот момент, когда она вошла в дом мистера Сайд Вэлва во время торжественного бала и похитила драгоценности прямо из…
— Весьма занимательная история, я ее помню, — вмешалась Селестия. – Но вряд ли стоит рассказывать прямо сейчас.
— Пожалуй ты права, — после некоторых раздумий согласилась Луна. – Судя по новостям в газете, ставки разделились примерно поровну, некоторые даже ставят на обе стороны сразу. Похоже, сегодня у младшего констебля, находящейся во внеплановом отпуске, — эту фразу ночная Принцесса произнесла особенно четко, — действительно есть шансы. Хоть ей и придется посоревноваться в скорости с теми, кто как-то раз обогнал огонь, пущенный по выложенной в линию соломе. А ты как считаешь?
Вместо ответа Селестия положила на стол маленький, блестящий и круглый предмет. Монета сверкнула золотом в лучах пробивавшегося в комнату солнца и начала отбрасывать скачущие по стене блики, но это продолжалось ровно до того момента, пока она не взлетела в воздух, подкинутая ловким движением копыта.
Казалось, сам воздух в комнате замер.
Единственным, кто этого не почувствовал, был Каракулли, оживленно махающий кисточкой возле своего холста. К опустошенной чернильнице вскоре присоединились пара свеч с его шляпы, кусочек угля из камина и небольшое комнатное растение. Как уже говорилось, он был настоящим художником, а когда настоящие художники погружаются в творческий процесс, извлечь оттуда их можно только очень крепкой лебедкой. О, да, это будет настоящий шедевр, особенно если достать ломтик зеленого пластилина и найти применение этому колпачку от тюбика, так какое же ему дело до всяких там падающих кусков желтого металла?
И, конечно, паря в разноцветных потоках собственного вдохновения, он не мог заметить, что упавшая монета закатилась в небольшую щель на полу и так и осталась стоять там. Уставившись ребром в потолок…
Небольшая комнатка с темно-коричневыми стенами была занята маленьким столиком с разложенной на нем картой местности и низко склонившимися над картой тремя очень серьезными пони, которые сидели на стульях различной степени скрипучести. Просто удивительно, как при такой невыдающейся вместимости этого помещения там все еще оставалось место для воздуха. Атмосфера в комнате царила такая, что некоторые военные советы по сравнению с этим собранием выглядели непринужденным чаепитием выпускниц пансиона для благородных леди, лениво болтающих о том, какая стрижка хвоста будет модной в следующем сезоне. Любой вошедший, если он, конечно, мог поместиться на узком клочке поверхности раз в десять меньше площади собственных копыт, тут же ощутил бы витающее в воздухе напряжение и сосредоточенные, почти осязаемые, мысли сидящих в комнате, служащие острием тарана в отчаянном мозговом штурме. Лаки Койн почти что слышала треск поддающихся ворот, хотя это вполне могли быть звуки, предупреждающие о том, что любое ее движение способно превратить стул под ней в кучу щепок, на которых сидеть будет вовсе не так удобно.
— Итак, — нарушила молчание пегаска, оглядывая собравшихся: за столом сидели, а вернее пытались усидеть без лишних действий вроде вдохов или выдохов, чтобы не вызвать ненужных мебелетрясений, три пони, включая саму Лаки. Точнее три пони и борода Грэй Берда, отчаянно борющаяся с кислородом за право занимать как можно больший объем. Третьим же участником собрания была Вера, разложившая на столе кучу странного вида инструментов, предназначенных, как поняла Лаки, в основном для того, чтобы не слишком сильно сгибались уголки карты. — Что мы имеем? Путь от Сталлионграда до Мэйнхеттэна, который обычно занимает два дня и который нам необходимо пройти меньше чем за три часа. Лучших летунов Эквестрии, которые постараются сделать все, чтобы это “меньше” стало гораздо значительнее. А также новый двигатель, который в теории способен ускорить наши паровозы в несколько раз, а на практике взрывается об одной мысли о полевых испытаниях. Я ничего не пропустила?
— Кхм... — кашлянула Вера. — Вообще-то все не так уж плохо. Наши прошлые тесты показали, что реакция со взрывом происходит только в трех случаях из семи, Нельзя просто доводить мощность до предела, использовать массу угля более чем в полтора раза превышающую допустимую и слишком близко подносить к двигателю банановую кожуру. Короче говоря, добраться до Мэйнхеттэна мы возможно сумеем, и в лучшем случае — даже не по частям...
— Отлично, просто отлично, — жизнерадостно заключил Грэй Берд, с оптимизмом пони, считающего, что даже упавшая с небес наковальня является подарком Судьбы. — Значит мы просто обречены на успех и обязательно победим!
— Звучит здорово, но только в том случае, если мы не проиграем, — кисло улыбнулась Лаки. — У нас есть еще время до начала гонки?
— Двадцать семь минут, — бесстрастно сообщила Вера, мельком взглянув на часы.
“Целых двадцать семь минут, чтобы отшлифовать план, который позволит нам выиграть, — повторила про себя пегаска. — Прекрасная новость, особенно если бы у меня было что шлифовать. О, конечно шансы у нас есть, но их ровно столько, сколько нужно, чтобы нельзя было сказать, что у нас их не было, но не так много, чтобы можно было опереться на них без опасения свалиться в грязную лужу. Нет, здесь мы можем надеяться только на себя и на свои силы. То есть надеяться, в общем-то говоря не на что. И именно поэтому я просто обязана попытаться...”
Лаки Койн не была абсолютно уверена в своем успехе. Перефразируя эту фразу, чтобы она хоть чуть-чуть соответствовала реальности, стоит сказать, что она была абсолютно не уверена в своем успехе. Но самое страшное заключалось даже не в этом, а в том, что ей это нравилось. Это не было похоже на работу, ведь здесь она делала то, что лучше всего умела — убеждала всех остальных расстаться со своими деньгами, только теперь это еще и приносило благо обществу. Пусть предыдущая неделя могла с успехом считаться одной из самых напряженных недель в ее жизни, зато ее итоги действительно впечатляли. Идеи, которые она предлагала тут же воплощались в металл и пар и в конце-концов, благодаря мастерству трудящихся завода, умелому руководству и умеренно повышенной заработной плате, соединились в одном единственном творении — паровозе, который рабочие, по странной традиции давать паровозам имена, больше подходившие героиням романов для юных кобылок, назвали Ветрокрылой. Для любителя это произведение технического искусства было настоящим шедевром, а для профессионала — поводом уйти на пенсию с гордо поднятой головой, заявляя при этом, что именно он принимал самое активное участие в его создании. Ветрокрылая как нельзя лучше оправдывала свое имя — это был изящный, легкий, но в то же время действительно мощный паровоз, следовавший последнему слову техники. не говоря уже о том, что в его расцветке не было ни единой бабочки, только благородный черный цвет и еще более благородное сверкающее золото. Короче говоря, то, что инженеры за неделю сотворили с грудой ржавеющего металла и дюжиной колес можно было назвать настоящим чудом, и оставалось только надеяться, что предстоящее путешествие тоже не будет лишено толики волшебства.
— Ладно, — кивнула Лаки. — Что у нас с местностью, на которой будет проходить гонка?
— Кха-кха, — прочистил горло Грэй Берд. — Вообще Сталлионград в основном окружают снежные поля. Равнина. Абсолютно никаких препятствий для движения и отличное место для разгона, если все-таки тронуться с места.Так что в начале мы можем выбраться вперед, но потом начинаются скалы и горные ущелья, где дорога сильно петляет и поезд немного теряет в скорости...
— Насколько немного? — с подозрением осведомилась Лаки.
— На...гм... — старый служащий кинул вопросительный взгляд на Веру, та коротко кивнула. — Раньше в некоторых местах его приходится тащить на себе.
— Надеюсь, что новый двигатель доживет до этой части пути, — обреченно вздохнула Лаки и вернулась к карте, чтобы с интересом оглядеть маршрут, помеченный красным пунктиром и одним темным и расплывчатым узором, оставленным, скорее всего, плохо протертым донышком чайной кружки. — А это что за пятно?
— Это, как его бишь, Террор Инкогниты, — пояснил Грэй Берд. — Ужас неизвестности, значится.
— То есть треть пути нам предстоит проехать по местности, о которой мы знаем только то, что там есть огромное чайное озеро? — Лаки поперхнулась от негодования. — Но вы же прокладывали там дорогу!
— Так это когда еще было, — махнул копытом старик. — Карты ведь не из железа, мисс Лаки, они не живут так долго. Нам вообще повезло, что мы раздобыли этот экземпляр — на нем, по крайней мере можно разглядеть Сталлионград, Мэйнхэттэн и даже Кентерлот. Странно, но вот этого никогда не замечал...
— Потому что это чаинка, — устало пробормотала Вера. Судя по мешкам под ее глазами, она не спала уже лет тридцать, а ее голосом можно было колоть свежие орехи.
— Ну, не важно, — отмахнулся Грй Берд. — Главное, что мы действительно не ведаем, что же там такое, но вряд ли оно так уж опасно. Дорогу ведь там, как-никак, проложили.
“Да, мы совсем не представляем что там, — подумала Лаки. — И, что хуже всего, мы не знаем, сколько у этого чего-нибудь может быть зубов.”
— В любом случае, терять нам уже нечего, — заключила пегаска, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности. — Так что поедем напрямик. Если уж мы решили скакать только вперед, то останавливаться нам уже поздно. А теперь, товарищи, нам нужно выдвигаться к месту начала гонки, если мы, конечно не хотим пропустить старт. Настала пора показать, что у паровозов все-таки есть крылья, и мы это сделаем. Чего бы нам это не стоило...
...Небо над городом обладало ясностью и чистотой того самого типа, из которого могла бы получиться неплохая картинка в цветной рамочке, если, конечно, у вас при себе был готовый набор для детских аппликаций и достаточно клея. Правда Лаки не могла назвать его совсем уж безоблачным — облака там были, хоть на ее взгляд они и вели себя немного странно. Может, она и разбиралась в тонкостях работы погодной службы еще хуже чем в чертежах нового механизма для прямой подачи чая в вагоны. но даже она не считала, что скучковаться в форме букв, образующих слово СТАРТ — это совершенно нормальное для облаков состояние. Тем временем на земле место отправления было обставлено гораздо пышнее — казалось, что цветные ленты, флаги и воздушные шары не успели навесить только на стоящих рядом зрителей, во всяком случае на тех, кто находился дальше третьего ряда, а огромные и холодные сугробы внезапно почувствовали сильную конкуренцию со стороны выросших рядом гор из конфети. Что касается самих наблюдателей, то их тут собралось действительно много. Настолько много, что слово “толпа” приобрела весьма растяжимое значение, причем растянуть его можно было до самого горизонта.
На небольшом возвышении, вне досягаемости остальных зрителей и особо усердных украшателей площадки виднелись пятеро силуэтов пони, при ближайшем рассмотрении оказавшихся удивительно похожими на команду Вандерболтов, явно оживленную Голди Потейто и недовольный мешок с деньгами, в котором Лаки без труда смогла узнать мистера Манибэга. В нескольких взмахах крыльев над их головами парил воздушный шар, расцветкой напоминающий детское одеяло, из которого торчал рупор, который до этого наверняка использовался Погодной Службой для создания грома. Именно туда и направилась пегаска, и уже подходя к импровизированной, но довольно прочно выглядящей трибуне, она вдруг ощутила, что внимание всех собравшихся направлено именно на нее. Если бы каждый из этих взглядов был каплей, то ей срочно пришлось бы искать лодку покрепче, причем желательно способную выдержать падение с водопада.
Но Лаки не была бы самой собой, если бы не подумала о том, как обратить эту ситуацию себе на пользу — в данный момент она видела несколько путей, как сделать это, и не без гордости заметила, что только один из них подразумевает заимствование содержимого кошельков всех окружающих. Во всяком случае незаконным способом.
— Хей! Лаки! — Голди дружелюбно помахала копытом с помоста. — Давайте сюда, только вас и ждем.
— Здравствуйте, — улыбнулась пегаска, взбираясь на помост и игриво подмигивая стоящей рядом капитану Вандерболтов. — Неплохой денек для полетов, не правда ли?
— Да, — сдержанно кивнула Спитфайр, пристально глядя вверх и измеряя небосвод невидимым штангенциркулем — это был взгляд настоящего профессионала, который точно знает, что границы возможного обитают через забор от пределов его собственных способностей. — Самое то, чтобы расправить крылья.
— Расправить крылья, говорите? Ну что ж, мы постараемся, — пообещала Лаки.
— Рожденный ползать летать не может, — недовольно фыркнул Рич. Он с самого начала с неодобрением относился к подобной идее, и теперь для завершения образа ему не хватало только маленькой черной тучки над головой.
— О, вы правы, — протянула Лаки и как бы невзначай распрямила два своих крыла. — Ну так ему ведь и незачем стремиться в небо? Так пусть и остается там, на земле, а сегодня... Сегодня мы воспарим ввысь и только ввысь!
— Довольно смелые слова, — заметила Голди. — Особенно для паровоза весом в несколько десятков тонн с тремя прицепленными к нему вагонами.
— Вагонами? — переспросила пегаска. — О, да, конечно, вагонами! Три наших лучших вагона, которые мы в целости и сохранности доставим до самого Мэйнхэттэна. Но как насчет равных условий?
Спитфайр вопросительно посмотрела на нее с выражением адвоката, уже пакующего чемоданы и пожимающего копыто подзащитному, который вдруг узнает, что его клиент не может быть оправдан по закону, принятом ровно три минуты и двадцать секунд назад.
— Думаю, что капитану и ее стремительному звену будет сложновато оторваться от земли, если они будут тащить по вагону каждый, — пояснила пегаска, вызвав в окружающей толпе несколько смешков.
— Что? — опешил один из Вандерболтов. — Никто нас не предупреждал.
— Но, — Лаки с сочувствием похлопала его по спине. — Я могу дать вам фору и доставить до финиша все шесть вагонов. Как вам такая идея?
— Это неслыханно, — Манибэг чуть не поперхнулся негодованием. — Вы вообще читали правила гонки? А что если вы просто отцепите один из вагонов прямо в пути?
— Даже и не знаю, — Лаки беспомощно развела копытами. — Полагаю, в таком случае у капитана будет полное право сбросить свою форму.
Толпа снова ответила приглушенным смехом, а где-то в середине даже раздались тихие аплодисменты — похоже, что идея о Спитфайр, освобождающейся от одежды прямо в полете пришлась некоторым сталлионградцам очень даже по вкусу.
— Да уж, — хохотнула Голди. — Шансы равны как никогда. Но где же ваши стальные крылья? Что-то я не вижу поблизости ни одного паровоза. Уж не взбрело вам в голову потягаться с Вандерболтами на своих двоих?
— Только если они решат прогуляться пешком и по пути остановятся на чай, — ответила Лаки и повернулась к вокзалу. — А вот и она. Леди и джентелькольты, позвольте представить вам — Ветрокрылая!
Головы всех собравшихся автоматически повернулись в сторону, откуда доносился стук колес. Даже шедший на небольшой скорости поезд впечатлял и заставлял задуматься, как же поразительно он будет выглядеть, если разгонится до предела ну или на худой конец упадет в какой-нибудь каньон. Вообще, любой паровоз обладает некоей толикой сногсшибательности, особенно если несется прямо на вас, в чем легко могли убедиться зрители, которым повезло стоять не так далеко от железнодорожных путей. Ветрокрылая горделиво миновала здание вокзала и начала замедлять ход, приближаясь к стартовой позиции. Наконец она выпустила изящное облачко пара и замерла, отражая сверкающим металлом солнечные блики. В толпе тут же послышались вздохи восхищения, правда, Лаки не была точно уверены связаны ли они с появлением паровоза или с тем, что лоточники подвезли новую партию пирожков и напитков, способных растопить снег на пару метров вокруг того, кто выпьет хоть стаканчик. Из кабины машиниста появилась Вера, сопровождаемая Грэй Бердом, которая ничуть не задерживаясь решительно направилась к помосту. Именно в эту секунду и решил ожить рупор, установленный на шаре, причем звук, раздавшийся над зрителями и участниками гонки, следовало измерять не в децибелах, а в баллах по шкале мощности землетрясений.
— ЛЕДИ И ДЖЕНТЕЛЬКОЛЬТЫ! — прогремел комментатор. — СЕГОДНЯ МЫ СТАНЕМ СВИДЕТЕЛЯМИ ДНЯ, КОТОРЫЙ ВОЙДЕТ В ИСТОРИЮ. СКОРОСТЬ ПРОТИВ СКОРОСТИ, СТРЕМИТЕЛЬНОСТЬ ПРОТИВ СТРЕМИТЕЛЬНОСТИ, БЫСТРОТА ПРОТИВ БЫСТРОТЫ, ПОДВИЖНОСТЬ ПРОТИВ...
— Мисс Койн! — закричала копытом Вера, пытаясь привлечь к себе внимание пегаски. С таким же успехом можно было указывать ночной путь кораблям при помощи маяка высотой в три сантиметра. — Мисс Койн!
— Что-что? — взгляд Лаки все-таки задержался на инженере, отчаянно пытавшейся одновременно размахивать копытами и зажимать ими уши.
— ПОСПЕШНОСТЬ ПРОТИВ ПОСПЕШНОСТИ, РЕЗВОСТЬ ПРОТИВ РЕЗВОСТИ, ПРЫТЬ ПРОТИВ...
— Возникла небольшая проблема! — сообщил Грэй Берд. — У нас нет машиниста!
— То есть как это нет машиниста? — не поверила пегаска. — Как же мы тронемся с места?
— ЖИВОСТЬ ПРОТИВ ЖИВОСТИ, АЛЛЕГРО ПРОТИВ АЛЛЕГРО, ПРЕСТО ПРОТИВ...
— Все наши машинисты не в Сталлионграде! — проинформировала Вера, и эта новость наверняка была бы гораздо полезнее для Лаки, если бы она услышала ее не за пятнадцать минут до старта, а хотя бы немного пораньше. Например до того, как предложила проводить это соревнование. — А единственный специалист, который у нас остался, последний раз держал в копытах рычаги управления тридцать лет назад! Сейчас он даже табуретку от паровоза не отличит!
— ИЗМЕНЕНИЕ ПОЛОЖЕНИЯ ТЕЛА ЗА ЕДИНИЦУ ВРЕМЕНИ ПРОТИВ...
— Надо что-нибудь сделать! — прокричала Лаки. — Кто-нибудь еще знаком с тем, как справиться с паровозом?
— Да вроде бы найдутся такие! — ответил голос у нее за спиной.
Лаки обернулась и тут же дала себе зарок в следующий раз не делать этого так быстро — насколько она помнила в комплект обычной пегаски входила всего одна шея, а гарантийный талон на ремонт как всегда куда-то задевался.
— Эдор? — удивленно произнесла она.
— Он самый, — земнопони расплылся в широкой улыбке, которая, впрочем, тут же была аккуратно стерта тряпочкой недовольства, мелькнувшего в его глазах при виде стоящего рядом Манибэга. Лаки мысленно поблагодарила окружающий воздух за отсутствие в нем взрывоопасных газов — в противном случае искра неприязни, проскочившая между двумя жеребцами могла оставить от моста живописное черное пятно на земле. После нескольких секунд напряженного обмена ядерными ударами во взглядовом эквиваленте Эдор помотал головой и с уважением протянул Спитфайр копыто. — Приятно познакомиться,мое имя — Эдор. Для меня большая честь соревноваться с вами сегодня.
— Взаимно, — ответила та. — Вы готовы начать?
Лаки взглянула в сторону паровоза. За эти несколько минут к нему уже прицепили шесть новых, залитых единственной оставшейся на складе нерозовой краской, контрастирующей с окружающим снегом также гармонично как свежая вишня с белым сливочным кремом, а также лишенных всех упоминаний о крылатых насекомых любого вида и расцветки. А расторопные рабочие, поздравляя себя с выполненной задачей уже разложили небольшой столик, на котором выставили бутылки с мутноватой жидкостью, которая с одинаковым успехом могла быть как яблочным соком не первой свежести, так и средством для плавки металла. В общем и целом Ветрокрылая выглядела готовой к своему первому старту, и у Лаки Койн оставалось всего пара минут на то, чтобы последовать ее примеру, и для этого она решила сделать то, что лучше всего умела — поднять ставки.
— Капитан, вы любите кофе? — пегаска послала в сторону Спитфайр улыбку, по шкале дружелюбности стоявшую где-то рядом с йогуртовым тортиком в упаковке, перевязанной красной ленточкой.
— Не отказалась бы от чашечки, — честно призналась Спитфайр. — Но разве на время гонки это не запрещено?
— А кто говорит о гонке? — Лаки удивленно захлопала глазами. — Я предлагаю вам стакан кофе за свой счет после того, как вы финишируете.
— После? — хмыкнула капитан Вандерболтов. — А вы так уверены, что придете раньше нас?
— Все может случиться, но стаканчик кофе всегда останется стаканчиком кофе, не так ли? — Лаки обернулась к пони с небольшим термосом, ловко разливающему ароматный густой напиток и не менее ловко ссыпающему лишние монетки, не замеченные покупателями, себе в карман. — Уважаемый, не нальете ли нам чашечку?
Пони деловито кивнул, быстро наполнил невысокий стакан и осторожно передал его пегаске вместе с ложкой, которую он по-видимому опасался опускать в чашку — всегда существовал шанс, что достать ее оттуда больше не получится. Лаки осторожно приняла чашку и подняла ее повыше, чтобы все кто стоял рядом, успели разглядеть вьющийся над ней дымок — продукт реакций, выходящих за пределы понимания современной химии. Небольшая порция подобной жидкости, поданная в постель с самого утра, способна разбудить даже погруженного в глубокую кому, а также пожарную команду — особенно если пара капель этого чудесного напитка вступит в контакт с любым горючим веществом.
— Вы все видите эту чашку? — спросила пегаска гадая, долго ли еще тонкие стенки стакана смогут удерживать горячий коричневый кофе на некотором расстоянии от ее копыт. Затем она обернулась к капитану и, подмигнув толпе, решительно заявила. — Госпожа Спитфайр, в знак моей признательности за ваше согласие участвовать в этой скромной гонке тысячелетия, обещаю вам, что как только вы сложите крылья на Мэйнхэттэнской земле, вас будет ждать чашка замечательного сталлионградского напитка, причем полная до краев.
— Неужто ни капли не прольете? — поинтересовался голос из толпы.
“- Только если кофе разъест стакан, — подумала Лаки. — Что, кстати, весьма вероятно, судя по тому, что один из пузырей только что взорвался.”
— Ни капли, — пообещала она. — Кстати, до начала гонки осталось всего пять минут. Не пора ли нам разойтись по местам и хорошенько подготовиться?
— Да, — кивнула Спитфайр. — Пора. И да сопутствует вам ветер.
— Только пусть не отстает, — улыбнулась Лаки. — Потому что сегодня мы твердо намерены его обогнать.
Командор Хейдэн Корэдж устало рухнул в кресло за письменным столом в собственном кабинете. В огромные окна уже проникал солнечный свет, отчаянно сигналивший ему о том, что если в названии вашей Стражи есть слово “Ночная”, то в это время вам полагается находиться в более мягкой обстановке, вместе с некоторым количеством одеял и перьев, но никак не в компании двух пустых термосов и исчерканного блокнота.
Еще одно ограбление! Причем сразу после его аудиенции у Принцессы, на которой он заверил ее, что ситуация находится под контролем. Хотя в его словах и была доля правды — он ведь не сказал под чьим именно контролем она находится, верно? На самом деле это было довольно слабым утешением, особенно для пони, который сделал еще один шаг по коридору, в конце которого был виден свет от раскаленной сковородки. А еще эти слова Принцессы...
Что он знает о Сталлионграде?
Командор задумчиво раскрыл блокнот и просмотрел все свои пометки. Ничего нового, за исключением, может быть, пары недостающих запятых он туда добавить не мог, а любая стрелка, отходящая от обведенного в круг слова “Сталлионград”, рано или поздно приводила к знаку вопроса. Нужно рассуждать логически, решил Хейдэн. Итак, посмотрим, что именно они украли: красную ткань в первую ночь и магические ингредиенты со склада сегодня. А еще один из них не заплатил за выпивку в заведении у Хубо, но вряд ли это можно считать странным поступком, в отличие от того, что он ее перед этим все-таки выпил. И эта его странная одежда... Корэдж помотал головой, отгоняя ненужные мысли и сосредоточился но острие карандаша.
Что он знает о Сталлионграде?
Принцесса никогда не говорит ничего просто так, значит есть нить, которая связывает этих преступников со Сталлионградом. И если такая нить есть, то командор Ночной Стражи просто обязан ее отыскать. Если бы ему дали еще одну зацепку, еще хотя бы пару улик...
— Кто же вы такие? — пробормотал он. — Где вы прячетесь?
Карандаш в его копытах сломался пополам.
“ИТАК, МЫ ПРОДОЛЖАЕМ НАШУ ГОНКУ, ЛЕДИ И ДЖЕНТЕЛЬКОЛЬТЫ! КАКОЙ НАКАЛ СТРАСТЕЙ, КАКАЯ БУРЯ ЭМОЦИЙ И СТРЕМЛЕНИЕ К ПОБЕДЕ!.. ЧТО-ЧТО ВЫ ГОВОРИТЕ? СЛИШКОМ ГРОМКО? НЕ СЛЫШУ! ОХ, НУ ЛАДНО, ДЕЛАЮ ПОТИШЕ, — из воздушного шара, повисшего над толпой сталлионградцев, послышались шорохи, скрипы, а также настойчивые удары молотка по чему-то металлическому. — Напоминаю вам, что участники покинули Сталлионград и продолжают пересекать снежную равнину, где Ветрокрылая с самого начала вырывается вперед. Однако Вандерболты не отстают, они идут по прямой и явно не собираются обгонять паровоз прямо сейчас, чтобы сэкономить силы... Кстати о силах, мне тоже не мешало бы подкрепиться, я вижу внизу продают отличные ватрушки с малиновым вареньем, вы только посмотрите на эти завораживающие красные подтеки... Что вы говорите? Гонка? Какая еще... Ах, да, гонка. Итак, поезд пока что лидирует, но никак не может увеличить разрыв, и если дело и дальше пойдет так, то уже через десять минут они достигнут Холодного Ущелья, а там...”
Пони, давшие название большинству мест, окружавших Сталлионград, в этом нелегком деле определенно руководствовались вовсе не поэтичностью языка или его красотой. Скорее всего их главным инструментов был градусник, и именно этим можно было объяснить то, что взглянув на карту окрестностей города, вы могли обнаружить такие чудеса географических наименований как Ледяные Равнины, Замерзшая Пустошь, Горячие Источники и, как внезапно вспыхнувший проблеск воображения, Снежное Плато. И, конечно же, ваш взгляд не смог бы пропустить Холодное Ущелье, названное так из-за того, что при царящей там температуре из строя могли выйти даже холодильники, а лед в здешних озерах не уступал по прочности граниту. К счастью для Лаки, в самом паровозе было не так холодно как снаружи, где металл уже начал покрываться синеватой коркой. А еще можно было погреть копыта у огромной печи, в которую бросали уголь, но для этого порцию угля необходимо было для начала отделить от смерзшейся черной груды в углу, желательно с помощью чего-нибудь твердого и зазубренного. Но, несмотря на подобные условия, а также на то, что колесам паровоза на некоторых участках пути приходилось исполнять роль коньков, Ветрокрылая стремительно неслась вперед.
Вопреки опасениям пегаски двигатель работал без перебоев и довольно урчал, когда очередная лопата кидала несколько черных камешков в бушующее пламя. Лаки даже начала верить, что они смогут доехать до Мэйнхэттэна не в виде набора из гаек, болтов и нескольких огромных кусков железа, правда для этого ей сначала нужно было окончательно убедиться у Веры, что дым из трубы паровоза вовсе не означает, что их двигатель загорелся и вот-вот взорвется. Где-то в небесах над Ветрокрылой были видны три черные точки — звено Вандерболтов шло с ними практически крыло в крыло. Ну или крыло в топливный отсек, если принять во внимание небольшие различия между участниками.
— Что дальше? — поинтересовалась Лаки, глядя на то, как Грэй Берд усердно пытался развернуть карту, не отколов ни кусочка. — Какой-нибудь перевал Смерти или лощина Ужаса?
— О нет, — заверил ее он — Ничего подобного. Долина Ледяного Безмолвия будет справа от нас, а каньон Страха мы только что проехали...
— Это радует, — с облегчением кивнула Лаки.
— Впереди нас ожидают только Змеиные Пещеры, мисс, — радостно ответил старик, развернув наконец карту, на что та ответила негромким позвякиванием. — Говорят, что давным-давно там была зимовка драконов.
— Насколько давно? — сглотнула пегаска. В ее завещание стремительно добавлялись все новые и новые абзацы, повествующие в основном о тех пони, кому ничего из ее вещей совершенно точно не достанется.
— Пару дней назад, — неопределенно махнул копытом старик. — Да вы не бойтесь, разбудить их может только взрыв вулкана, землетрясение или что-то действительно очень громкое.
— Вроде лавины? — предположила Вера.
— Ну, смотря какой лавины, — задумчиво протянул Грэй Берд, ставший на время главным специалистом по драконьему сну на пару сотен миль в округе. — От мелкого оползня, наверное, ничего не будет, но вот гигантская белая лавина с огромными камнями и прошедшая с большой высоты наверняка сможет их разбудить. Опять же нельзя забывать про шкалу рева лавин...
— Такая пойдёт? — Вера небрежно показала на замерзшее стекло.
Все медленно повернулись к окну, словно надеясь, что чем неторопливее они это сделают, тем больше шансов на то, что кто-нибудь скажет "Эй, ребят, это всего лишь шутка, а чего у вас такие бледные лица и странные взгляды? И совершенно не обязательно брать эту табуретку, она тяжёлая, можете кого-нибудь задеть…" К сожалению, единственная связь между безобидным юмором и несущимися прямо на паровоз сотнями тонн снега и льда заключалась в том, что огромный белый вал напоминал сахарную пудру, на которой так удобно рисовать всякие забавные рожицы. В этой ситуации, к примеру, неплохо подошла бы формочка в виде черепа.
— О, нет, — охнул Грэй Берд.
— Не может быть.
— Это конец!
— ВЕСЬМА ПРИСКОРБНО
— Гм... А это кто сказал? — спросила Лаки, обеспокоенно озираясь по сторонам. В такие моменты всегда начинаешь уделять много времени разным мелочам, к примеру, тому, что так и не успел назанимать у друзей кучу денег.
— МНЕ ЧТО, НУЖНО ОБЯЗАТЕЛЬНО НАСТУПИТЬ, ЧТОБЫ ВЫ МЕНЯ ЗАМЕТИЛИ? — обиженно произнес голос. — ВЕЧНО ТАК, РАБОТАЕШЬ, РАБОТАЕШЬ, А КЛИЕНТЫ ВСЕ РАВНО НЕДОВОЛЬНЫ.
— Эй, погоди, — пробормотала пегаска, упорно вглядываясь в самый тёмный угол вагона. — Я, кажется, тебя вижу.
Наконец ей удалось различить фигуру, закутанную в темную мантию, почти слившуюся с окружающей темнотой. Она была невысокой, напоминала пони, а на ее глаза был надвинут огромный чёрный капюшон. Рядом с ней к стенке была прислонена то ли мотыга, то ли коса — из-за разницы в освещении пегаске никак не удавалось разглядеть поточнее, изображение словно плыло перед глазами и не хотело, чтобы его пристально разглядывали. В целом, фигура производила впечатление чего-то очень знакомого, что вертелось прямо на краю подсознания и упрямо пыталось пробиться в мысли Лаки, но кое-кто просто очень вежливо придерживал дверь.
— Постой, — нахмурилась пегаска. — Я тебя знаю?
— А ТЫ УГАДАЙ, — фигура откинула капюшон.
И ухмыльнулась.
"А Вандерболты тем временем стремительно сокращают разрыв! Посмотрите на это усилие! Спитфайр делает мощный рывок и почти нагоняет паровоз, но тот не собирается уступать так просто. Что за гонка! Что за накал страстей! Да, и вот этот малиновый передайте, пожалуйста, — из воздушного шара посыпалась пара монет, удачно попавших прямо в банку на шее проходившей мимо продавщицы. Та ловким движениям копыта отправила маленький пирожок по обратному адресу. Голос же комментатора стал сильно напоминать голос пони, который пытается одновременно жевать, смотреть за гонкой и орать в рупор. — Итак, мы продолжаем, и мне кажется, что участники слишком далеко удалились от места старта и, несмотря на моё отличное зрение, мне понадобится бинокль, чтобы их разглядеть. Вроде у меня где-то тут был один… Ах, да, вот и он! Итак, леди и джентелькольты, с помощью этого замечательного устройства я прямо сейчас вижу как... Все почернело! Ничего не видно. Странно, странно. Что вы говорите? Снять крышки со стекол? О, да, спасибо так намного лучше. Была у меня уже как-то раз примерно такая же история, когда я носил с собой ключи и все время..., Гонка? Ну конечно, мне ведь не меньше вашего интересно, чем там все кончится! И паровоз вылетает из ущелья как плохо прикрученная пробка в бочке с сидром, не передадите мне сюда стаканчик, кстати? Так вот, он минует ущелье, пегасы не отстают. Там должно быть жуткий холод, и Спитфайр определённо не помешала бы переносная печка или что-то в этом духе... Так что насчёт сидра? Только кофе? Ох, ладно сойдёт. Но, продолжим. Что там такое? Сахарная пудра? Многовато для этого времени года… Нет, вы только представьте себе, это лавина! Лавина несется прямо на поезд! Огромная снежная волна, готовая захлестнуть несколько вагончиков, которые кажутся такими крохотными и хрупкими по сравнению с такой массой снега! О, да, спасибо за чашечку. На чем мы остановились? Лавина! Если она накроет Ветрокрылую, то Вандерболты до Мэйнхэттэна могут даже не долетать, если только не для того, чтобы взять лопаты. Но что такое? Лавина идёт не слишком широким фронтом, если они подадут больше пару, разгонятся, то они смогут проскочить! Давай, Ветрокрылая, вперёд! Лавина идёт вперёд, приближается к пути, Вандерболты легко уходят влево, уворачиваются от ледяных осколков и весь снег несется прямо на поезд! Расстояние все меньше, остаётся буквально копытом подать. И... лавина накрывает паровоз! Ничего не видно, слишком много снега. Но какой силы был удар! Если только в последний момент... Но подождите, подождите... — вся площадь затаила дыхание и уставилась вверх. Наверняка ещё ни один пассажир воздушного летательного аппарата с безалкогольным напитком в копытах не вызывал такого напряжения. Было слышно как в шаре кто-то вздохнул, по всей видимости собираясь с силами. — Прекрасный кофе, — заключил комментатор. Последовавший за этим разочарованный выдох толпы вызвал небольшую снежную бурю и опрокинул пару столбов для флагов. — И вы только посмотрите, им это удаётся! Они сделали это! Ветрокрылая вырывается из этого сугроба и продолжает ехать дальше! Хо-хо, похоже, лёгкой победы у капитана не вышло! Какой момент, какой момент! Аж в горле пересохло, не передадите мне ещё чашечку? Какая гонка! Только на этот раз, прошу, положите побольше сахара..."
— То есть я жива? – на всякий случай еще раз уточнила пегаска, оглядывая себя и окружавших ее пони, которые вроде бы находились примерно в том же вышеописанном состоянии. А еще она начинала смутно подозревать, что решение сегодня обойтись без завтрака оказалось весьма разумным — Но зачем тогда ты здесь?
— ВСЕ ОТНОСИТЕЛЬНО, НО В ЭТОМ СЛУЧАЕ ОТВЕТ ДА. Я ВЕДЬ УЖЕ ГОВОРИЛ, — вздохнул Смерть. — ТЕОРИЯ ВОЗМОЖНОСТИ. ЕСТЬ ТЫСЯЧИ ВАРИАНТОВ РАЗВИТИЯ СОБЫТИЙ, НО ЛЮБОЙ ИСХОД ВОЗМОЖЕН, А ПРИ СУЩЕСТВОВАНИИ ПОДОБНОГО ШАНСА ПОЯВЛЯЮСЬ Я. ПОДБРАСЫВАЯ МОНЕТУ, ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЗНАТЬ, КАКАЯ ИЗ ДВУХ СТОРОН ВЫПАДЕТ. СЧИТАЙ, ЧТО ЭТО БЫЛ ПРОСТО НЕОФИЦИАЛЬНЫЙ ВИЗИТ. А ТЕПЕРЬ МНЕ ПОРА.
— Прощай, — слабым голосом отозвалась Лаки, все еще не до конца верившая, что после тесного знакомства со стотонным снежным тараном можно ходить и разговаривать.
— ДО ВСТРЕЧИ, — поправил Смерть и, нарушив пару положений сборника физических законов Вселенной, шагнул прямо в стену.
— Что это было? — потрясенно произнёс Грэй Берд, тоном пони, которого полминуты назад хорошенько припечатали обо что-то твердое.
— Фнег, — фыркнул небольшой сугроб в углу. При ближайшем рассмотрении, сугроб оказался весьма недовольной и растрепанной Верой, которая озиралась из стороны в сторону и прикидывала, какие слова из ее широкого инженерского лексикона подходят для того типа, что перед стартом забыл защелкнуть задвижку на окне. — Лафина фофла пфямо на наф, но похофе фадела только краефком. Не фнаю, фто с фадними фагонами, но паровоф не пофтрадал. Наф фолько футь-футь фафыпало. А ф кем фы там гофофили?
— Ты все равно не поверишь... — помотала головой Лаки. Ей определённо надо отойти от всего этого и как можно скорее оказаться там, где есть камин, тёплая ванна и мазь от синяков – пока что это оставалось всем, что ей было нужно на тот момент, но список довольно быстро расширялся, к примеру, в него довольно быстро скакнули мягкая постель, подушки и горячий чай
— Вы как там, в порядке? — обеспокоенно спросил Эдор, выпрыгивая из кабины машиниста.
— Ф полном, — ответила Вера, избавляясь от лишних порций снега, находившихся в совершенно неприемлемых для замерзшей воды местах.
— Вообще-то нас догоняют, — сообщил Грэй Берд, который за это время успел раскопать одно из окон.
— Очень злые разбуженные драконы? – поинтересовалась Лаки.
— Очень быстрые и совсем не сонные Вандерболты, — поправил Грэй Берд, которому понятие ирония всегда мерещилось как что-то похожее на сливочный кекс, ну или в худшем случае на кусок железа.
— Так чего же мы стоим? – задорно спросила пегаска, хватаясь за лопату и бросая очередную порцию угля в жерло небольшого паровозного вулкана, температура от которого шла такая, что топка казалась способной мгновенно превратить железо в пар, минуя жидкую стадию. Если уж они прошли подобное, то остаток пути до Мэйнхэттэна просто обязан был представлять легкую летнюю прогулку по северной Эквестрии, разве что гербарий они собрать вряд ли успеют. – Поднять паруса! Полный вперед!
— Пойду проверю вагоны, — с сомнением пробормотала Вера, безуспешно пытаясь представить себе паровоз с парусом. Набор ее знаний в самых различных областях был довольно широким, но в деле небуквального понимания метафор ей пока еще требовалась подсказка специального словаря – в этой области с ней мог посоперничать только бородатый пони, занятый сейчас переносом черного горючего материала туда, где его горючесть чувствуется особенно необходимой.
Лаки кивнула и повернулась к окну, наблюдая за тем, как заснеженные постепенно сменялись пейзажем, состоящим преимущественно из грязи, мокрой земли, луж и того, во что вам совершенно точно не хотелось наступить без хороших галош на копытах. А еще там были ущелья. Не такие огромные, скалистые и больше похожие на природный морозильник как то, что им уже посчастливилось миновать, но это с лихвой компенсировалось их количеством. С высоты полета пегаса эта местность казалась огромным зеркалом, рядом с которым слишком неаккуратно размахивали молотком, с тем лишь отличием, что зеркала обычно делают из стекла, а не из глины и грязи. Три черные точки в небе действительно уже были довольно близки к паровозу, но из-за высоты Лаки не могла точно сказать, летят ли они впереди или у нее все еще есть шансы избежать разговора с Принцессой за чашечкой ароматного чая в ее личном саду. Судя по карте, до самого Мэйнхэттэна оставалось только пройти эти змеящиеся земляные разломы и не запачкать при этом весь паровоз, хотя колеса уже производили впечатления вырезанных из чистого шоколада. “Ну что, — подумала Лаки. – Террор Неизвестности оказался не таким уж и ужасным. Тем более, что шансы у нас все еще остаются, если, конечно мы не потеряли по пути пару-тройку вагонов и наш двигатель не взорвется в ближайшие двадцать минут. Действительно, а что еще может нам здесь встретиться?”
Но, как это часто бывает, мысли подобного рода оказались ошибочными. Лаки поняла это по тому, что поезд внезапно начал замедлять ход, а в воздухе потянуло стремительно угасающими шансами на выживание…
Взгляду пегаски открылась живописная картинка — простирающееся вдаль поле, полыхающее в чистом голубом небе полуденное солнце и смутный силуэт чего-то очень напоминавшего оплывший торт или довольно крупный город. К сожалению, всю прелесть этого пейзажа немного портил огромный разлом в земле, к которому неплохо подходили всякие словечки вроде "бездонная бездна" или "острые как зубы дракона скалы внизу". По приблизительным расчетам Лаки до него оставалось не больше трех-четырех минут пути, за которыми наверняка последовали бы полминуты полёта. Но причина остановки поезда заключалась вовсе не в наличии подобного препятствия, а, скорее, в отсутствии способа его преодоления, исключающего возможность превратиться в слегка покореженную версию консервов — нить железной дороги обрывалась прямо там, где паровоз без опоры чувствовал себя весьма неуютно и так и норовил провалиться сквозь землю. В самом буквальном смысле этих слов.
"Всего лишь один небольшой каньон, — разочарованно подумала Лаки. — Последнее крохотное препятствие, особенно по сравнению с тем, что мы уже миновали. Это просто не может закончиться так. Просто не должно. Но у паровозов действительно нет крыльев, и летать они не могут. И сдаться прямо сейчас означает, что шоу кончилось, и продолжения не намечается. Такой неширокий провал, привёл нас к провалу пошире. Я бы даже улыбнулась, если бы это не было правдой. Но что если... — разум Лаки заработал как разогретый до предела двигатель и, наконец, одна из, вырвавшихся из него искр подожгла сухой хворост вдохновения, который вспыхнул огнём идеи, уже готовым выбросить в небо дым последствий. Но всего этого Лаки даже не заметила — она была поглощена одной-единственной мыслью. — Это вполне может сработать."
Уже через пару секунд она была в кабине машиниста, а ещё через мгновение Эдор на собственном опыте ощутил, что когда кто-нибудь орет прямо в его собственное ухо, пока он пытается спасти поезд и пару-другую пони от излишнего воздействия гравитации и твёрдых поверхностей — это не самое приятное ощущение на свете. Особенно, когда орут вам о том, что вы должны немедленно взять и покончить жизнь самоубийством.
— Что-что? — ошарашенно переспросил машинист.
— Я говорю, что мы сможем проскочить! — повторила пегаска. — Это сработает, доверься мне.
— Мне кажется, или мы уже израсходовали свой запас удачи на сегодня? — недоверчиво спросил Эдор.
— Удача улыбается тем, кто смеётся над риском, — ободряюще произнесла Лаки. "Хотя это вполне может быть улыбка сочувствия и пожелание везения в следующий раз, — добавила она про себя. — Вот только сейчас следующего раза может и не случится. Но шоу продолжается, и, если очень сильно поверить, то паровоз действительно может взлететь. Очень-очень сильно." — У нас все получится.
— Я поверю тебе, — кивнул Эдор и вдавил рычаг до упора.
Двигатель паровоза заурчал, внутри что-то забулькало, пшикнуло и, судя по ощущениям Лаки и небольшому дымному облачку, даже взорвалось. Колёса застучали и вновь начали набирать обороты. Ветрокрылая издала громкий гудок и понеслась вперёд, к поджидавшей ее огромной расщелине. С каждой секундой расстояние все уменьшалось, а градус напряженности в кабине машиниста все увеличивался. "Интересно, видит ли нас кто-нибудь, — подумала Лаки. — Паровоз мчится по равнине, освещенный солнечными лучами, и стремительно приближается к огромной дыре в земле. Лучики света играют на его позолоченных боках, дым вырывается из трубы, колёса весело перестукиваются и несут весь состав вперёд прямо к..."
"…Расщелине, глубокой как пасть дракона и такой же острой! — провозгласил рупор. — В смысле наполненной острыми скалами, которые напоминают зубы дракона при определённом освещении в это время дня. В общем, вы понимаете. Они не собираются останавливаться! До разлома остается пара минут пути, и даже если они прямо сейчас вдавят тормоз до упора, то не успеют миновать встречи со скалами, которые, как я уже упоминал…”
Мэр Мэйнхэттэна обеспокоенно взглянул на карманные часы. Гонка близилась к завершению – участникам оставалось пройти последний участок пути, и сейчас мэру оставалось только ждать их прибытия и прикидывать примерное содержание разговора с Принцессой после того, как она узнает, что лучший паровоз Эквестрии теперь больше напоминает стальной блин, чем средство передвижения. Его окружала толпа зрителей, чье внимание было приковано к небольшому воздушному шару с вещателем внутри – мэр очень гордился этой уникальной и свежей идеей, правда, он пока еще не знал, что в Сталлионграде установили шар побольше, привязали к нему веревку, чтобы он случайно не улетел, и все-таки разыскали для комментатора бинокль.
“…И вот, Вандерболты окончательно опережают паровоз. Теперь вопрос только в том, удастся ли им сохранить разрыв, хотя сделать это, если Ветрокрылая вскоре встретится с дном ущелья, будет, по моему скромному мнению, не так уж и сложно. Но что я вижу, поезд практически поравнялся с провалом, еще чуть-чуть, и мы увидим, правда ли у паровозов есть крылья, в чем я, если вы позволите, все-таки немного сомневаюсь… ”
— Быстрее, — сквозь сжатые зубы прошептала Лаки. – Только бы побыстрее, хотя бы чуточку. Ну пожалуйста…
Грохот колес становился все громче и громче, двигатель работал на пределе своих сил, а до ущелья оставалось меньше сотни шагов. Сама Лаки его, наверное, даже и не заметила бы, но ведь у нее были крылья, а у Ветрокрылой, несмотря на прекрасное имя, в них чувствовался острый недостаток. Сам разлом казался все больше, шире и, что было самое плохое, все глубже. Лаки бросила взгляд на лицо Эдора, которое отстояло от “белого как мел” на несколько оттенков бледности дальше. Итак, если они выживут, то гонка продолжится, ведь так? Значит продолжится и шоу. Какое скользкое слово “если”, но именно оно в данный момент гнало вперед целый паровоз и не давало затухнуть слабенькому огоньку надежды под порывами урагана вероятности. Нужно ведь зрителям знать, что у них все в порядке, даже если это не совсем так? Лаки потянулась к небольшой веревочке…
Ветрокрылая издала веселый гудок и приблизилась к самому краю пропасти.
Если сейчас щелкнуть копытами и замедлить время настолько, чтобы можно было понять, что именно произошло в следующее мгновение, то можно заметить, что паровоз действительно начал падать, но никаких крыльев по бокам у него не появилось. Волшебство также осталось в стороне, с интересом наблюдая за картинкой и сожалея о том, что вся закуска уже кончилась.
Паровозы не умеют летать, это знает каждый, верно?
Но ведь это не главное.
Главное – это все-таки оторваться от земли, а потом вновь на нее вернуться. Иногда и этого достаточно.
Последующий за приземлением Ветрокрылой грохот почти наверняка не был слышен в южных и восточных областях Эквестрии, а также в столице, насчет остальных же регионов подобное нельзя было утверждать с уверенностью. Лично Лаки сильно пожалела о том, что в данный момент у нее нет затычек для ушей, двух подушек и коттеджа со звукоизолирующей отделкой стен. Но они были живы, и вроде бы даже двигались вперед! Не считая, конечно Эдора, который так и застыл на месте, пораженный количеством удачи, полученным им в этот день. Ему определенно стоило поскорее оформить страховку на свой домик и повнимательнее приглядываться к лежащим на крышах кирпичам. Но они ехали вперед, и при этом даже догоняли трио пегасов, уже приближающихся к городу! Лаки с облечением выдохнула. Пусть кто-нибудь теперь скажет, что они не смогли совершить невозможного. Даже если они не выиграют эту гонку, Ветрокрылая прогремит на всю Эквестрию ничуть не тише, чем она уже это сделала.
— Что случилось? – хором выпалили вбежавшие в кабину Вера и Грэй Берд, для которых факт удара огромной стальной массы об землю не прошел совсем незамеченным.
— Мы вышли на последний участок пути, запустили двигатель на полную мощность и догоняем Вандерболтов . Ах, да, еще мы только что совершили небольшой прыжок через пропасть, и вроде бы не превратились в плоские подобия самих себя, — словно вспоминая что-то незначительное добавила пегаска и поправила фуражку, убеждаясь в том, что в ходе последних приключений с ней ничего не случилось. – С чем вас всех и поздравляю. А теперь пора, наконец, закончить эту гонку. Мэйнхэттэн ждет нашего прибытия, так постараемся же их не разочаровать.
“У Ветрокрылой словно открылось второе дыхание! Она нагоняет Вандерболтов, а те, похоже, уже готовятся к финальному усилию. Еще немного и они окажутся на финишной прямой! Вы только поглядите на этот прекрасный кубок, который достанется победителю, его формы выдают в нем настоящее произведение искусства, а учитывая, что его автором является ваш покорный… Что? Не могу расслышать? Какие паровозы и пегасы? Ох, прошу прощения, финишная прямая, друзья! Они идут нос к носу, круп к крупу, вагон к вагону! Но, кажется, Ветрокрылая набрала слишком сильный разгон, весь вопрос только в том, хватит ли его, чтобы нагнать Спитфайр и ее команду раньше, чем они дотронутся до кубка. Но что я вижу, да и вы уже должны разглядеть! Они уже в черте города! Смотрите, я уже могу различить рисунок на самом поезде, и не могу не отметить, что раскраска вагонов сделала очередной шаг к…”
Лаки вглядывалась в небеса, где без труда можно было различить трио асов, которые были уже совсем рядом с площадью. Но и паровоз уже спешил к месту остановки на вокзале, но ведь им еще нужно будет время на остановку и выход из поезда, тогда как Спитфайр достаточно просто врезаться в кубок и стать победительницей. Пегаска обвела глазами площадь.
— Эдор? – Лаки неотрывно глядела на летяющую Спитфайр.
— Да?
— Та чашка кофе, что я тебе отдавала, все еще у тебя?
— Конечно, — машинист подозрительно сощурился. – Что у тебя на уме?
— То же что и всегда, — ответила Лаки. – Очередной бросок монетки.
Нельзя было сказать, что она была уверена в своем плане, или то, что у нее вообще был какой-то план, но Лаки привыкла импровизировать на ходу. Или, если точнее выразиться, на лету, потому как у нее выдался шанс размять свои собственные крылья, в существовании которых уже не приходилось сомневаться. Цель была очень близка – стоящий впереди кубок поблескивал и манил к себе, словно лежащий на улице ничейный кошелек, и теперь все зависело от того, как далеко была Спитфайр. Лаки махала крыльями изо всех сил и пересекла площадь за считанные мгновения. Теперь до кубка оставлялось пройти всего шагов, если она, конечно,успеет вовремя замедлиться и сложить крылья. Пегаска улыбнулась – у нее получилось опуститься на землю очень грациозно и торжественно, если не брать во внимание то, как разлетелись от дуновения легкого ветерка усыпавшие площадь фантики. Она прошествовала к кубку под азартные выкрики толпы и уже протянула к нему копыто…
Как вдруг заметила приземлившуюся рядом Спитфайр.
Лаки не могла не отметить, что капитан хоть и запыхалась, а ее шерсть вполне можно было выжимать как мокрую губку, но в глазах Спитфайр горел тот же огонь, что зажегся в самом начале пути. “Точно такой же горел в нашей топке, — подумалось пегаске. – И, скорее всего, точно такой же горит в моем сердце, когда я совершаю всякие безумные поступки. Только вот интересно, откуда берутся дрова?”
— Вот и вы, капитан, — подмигнула она. – А мы только вас и ждали.
— Я вижу, вы оказались чуточку быстрее нас, — улыбнулась Спитфайр.
— О, нет, — Лаки оглянулась на притихших зрителей, а затем повернулась к судейской трибуне. – По-моему это честная ничья!
— Ничья? – удивилась капитан.
— Ничья? – переспросил мэр Мэйнхэттэна, который был немного занят тем, что разрывал последние кусочки увольнения по собственному желанию. – О, да, раз вы настаиваете. Это ничья!
Жители Мэйнхэттэна разразились бурными овациями. Они ценили отличное зрелище с хорошим концом, тем более что она была приправлена парой пикантных моментов, даже несмотря на то, что увидеть летающий паровоз или Спитфайр без формы им все-таки не удалось. Лаки помахала толпе копытом и даже послала туда парочку воздушных поцелуев. По крайней мере сегодня она стояла на вершине пьедестала и для полного триумфа не хватало только парочки труб и лепестков роз, сыплющихся с неба . Она готова была вытерпеть даже их, хотя в таком случае ее триумфальную речь следовало бы разбавить паузами для триумфального чихания.
— Вместе? – предложила она.
— Вместе, — кивнула Спитфайр.
Они подняли кубок над своими головами, демонстрируя его зрителям, многие из которых уже начали задаваться вопросом, как они будут его делить, и какого размера пила им для этого понадобится.
Гонка закончилась. Победа была вознаграждена.
— Кстати, капитан, — с улыбкой поинтересовалась Лаки. – Не откажетесь ли от чашечки кофе?
— Ну что ж, — заключил один из голосов в кромешной темноте, после того как единственная свеча, возвышавшаяся в центре огромного круга погасла. — Поздравляю, товарищи. Мы еще на шаг приблизились к победе нашего славного дела.
— А все это точно было нужно? — неуверенно протянул второй. — Все-таки, на том складе мы почти попались, а если нас застукают за подобными заклинаниями.
— Уж не поселилось ли в тебе тени сомнения, брат? — спросил первый голос.
— Нет, — угрюмо ответил его собеседник. — Ни капли.
— Ну вот и отлично, — заключил первый. — На сегодня с тайными ритуалами и запретными знаниями покончено. жду всех завтра к девяти часам. Вместо магических артефактов просьба принести печенье и чай, нужно отметить нашу победу. Всем спасибо, все свободны.
— А это точно сработает? — робко поинтересовался третий голос.
— Увидим, — пообещал первый. — Увидим. Причем в самом скором времени.
Черные тени начали по одной выскальзывать из входа в небольшой подвальчик, озираться по сторонам и растворяться в ночной темноте.
И никто из них даже не подозревал, что где-то там, во мраке, под сенью деревьев городского парка, вдруг вспыхнули злобным огнем два ярко-красных глаза...