Сказки Плохого Коня Для Впечатлительных Жеребяток
Красавица и Чудовище
Детишки. Детишки. У вашего дядюшки был трудный день. Больше ни минуты ваших криков не вынесу. Я их на работе наслушался.
Поиграть? Отличная идея. Давайте-ка я что-нибудь придумаю. Сыграем в "Принеси пиво из...
Ау! Вы чё творите? Не трожьте хвост! Только не хвост! Отпустите!
Блин.
Я без понятия, как оно туда попало.
Нет, это не удлинитель хвоста. Зачем мне...
...а ну отдай!
...а ну тише, мелкий ты...
...ладно, ладно. Я поиграю с вами.
Я знаю отличную игру. Самую лучшую. Она называется "Дракон". Драконом буду я. А эта коробка — эта вот коробка с игрушками — мои сокровища.
Дракон ложится на диван, видите? И засыпает. Вам нужно подкрасться к нему и, не разбудив его, украсть сокровища, но только по одной игрушке за раз.
Сейчас я буду спать. Так что крадитесь аккуратно, очень тихо. Ага, вот...
АЙ!
Ох, малец. Ты дёргаешь за хвост саму удачу.
Я не рассказывал тебе про твоего младшего брата? Про того, которого больше нет?
Нет. Нет, не буду я вам сказки рассказывать. Ничего не буду рассказывать. Вы и так слишком опасны.
Это не удлинитель хвоста.
Мне придётся рассказать вам сказку, так ведь?
Смышлёные маленькие ублюдки. Хех.
Лады, о чём хотите слушать? Про медвежью шкуру хотите? О том, как медведь лишился хвоста.
Что? Мне нравятся сказки про медведей.
Эту я не знаю. Нет, эту тоже не знаю.
Это вы уже фантазируете. Нет сказки про вонючего сырного человека.
Красавица и чудовище? Уф, эту я знаю.
Давным давно жил был жеребец, который влюбился в прекрасную кобылу. Вы бы только видели, как она ходила. А как она покачивала своими бёдрами! Это должно считаться преступлением.
Это не было что-то вроде заискивания актрисульки из низкосортного кордебалета. Она просто парила. Всё в ней создавало это впечатление. Её копыта двигались следом за лодыжками, лодыжки скользили следом за ножками, ножки отвечали на движения бёдер, а бёдра всё качались и качались, а её хвост колыхался, будто на пружине. Волна за волной, не останавливаясь и не ослабевая. Чуть опускался, изгибался и так по кругу. Рядом с ней любой казался грубой деревянной марионеткой, дергающейся на веревочках.
Да, это точно сказка. Не надо мне рассказывать, я знаю эту сказку. Её каждый жеребец знает. Кто-то раньше узнаёт, кто-то позже, но узнают все.
Но видели бы вы её улыбку, детишки. Будто в ней были сами звёзды.
Никому не рассказывайте, что я так говорил.
Нет. Нет, другой истории не будет. Вы ничего не докажете.
Вы когда-нибудь гуляли холодным вечером под полной луной? Все куда-то спешат и будто заворожённые, ёжась от холода и топоча копытами по мостовой, пялятся на собственное дыхание. Слышны гудки клаксонов, а из переулков на вас поглядывают глаза пьянчуги, и вы думаете, что, возможно, стоит завалить его прежде, чем он завалит вас. Вы в очередной раз вступаете в жижу, вытекающую из мусорного бака, а из окна высовывается дамочка и истошно орёт что-то беззубому парню на другом конце улицы. И тут вы поднимаете глаза и видите, как меж двух жилых домов висит луна, прекрасная, призрачная и сияющая. Вы понимаете, что она из другого мира, но кажется, будто можно протянуть копыто и прикоснуться к ней.
А теперь представьте, что луна прямо там, на улице, рядом с вами. Но вы по-прежнему не можете к ней прикоснуться. Вы можете только смотреть. Разве что, если слегка наклонитесь, сможете почувствовать аромат её парфюма.
Это с ума сводит, верно?
Лучше бы луна оставалась на небе, жеребятки. Лучше бы тот жеребец пошёл домой и принял холодный душ. Но он был глупцом. Когда она повернулась к нему и улыбнулась, он тут же улыбнулся в ответ и шагнул в её сторону, словно думал, что сам сможет оказаться в ней, среди всех тех звёзд. А потом он взглянул в её глаза, и через теплое напряжение в воздухе ощутил её образ. Он пропал, детишки. Просто пропал.
Нет. Нет, он не тупорылый придурок.
Вы хоть поняли, что я говорил про луну?
Вот смотрите. представьте, что сейчас канун Найтмэр Найт, а в доме нет ни одной конфетки. Даже ирисок нет. Вы знаете, что где-то тут кругом распрятаны целые мешки с конфетами, но ни одной не достать.
Ага, значит, луна и звёзды фигня, а про конфеты вы понимаете.
Как бисер перед свиньями, чесслово.
Я не хочу, чтобы вы думали, что жеребец чувствует к кобылке то же, что жеребёнок к мешку конфет. Это скорее...
Эх, хотя это почти одно и то же.
Ему очень хочется эту конфетку. В тот момент для него существует только эта конфетка. Если бы он смог заполучить её, всё в мире перестало бы иметь для него значение. Разве что речь не о конфете, это метафора.
Это значит, что речь не о конфете, это ясно?
Нет, у меня нет для вас конфет.
Итак, он водил её на вечеринки и всё такое. Богатые жеребцы с моноклями и кобылы в чересчур роскошных платьях смеялись над ними, будто в них было что-то забавное. Необузданные зебры играли со сцены сумасшедшую музыку, а все танцевали. Стоило ей сказать, что ей нравится звук воды, как он вёл её кататься на лодке. Если бы она сказала, что любит луну, он бы сделал волшебное лассо и утащил бы её с неба ради неё.
Оказывается, это запрещено законом, но кто же знал?
Но что было удивительно, детишки, это что она тоже любила конфетку. То есть, конечно, она любила конфеты, все пони любят конфеты. Но она хотела его конфетку.
Нет. Я же сказал, это метафора.
Это значит, что он ей нравился. Ах, нетрудно было бы усмехнуться и сказать, что она любила вечеринки и жемчуг. Но мне кажется, он ей действительно нравился. Они вместе освещали собой ночь. И однажды он оказался внутри неё и увидел все те звёзды.
Тоже метафора. Спросите у матери.
Итак, они стали парой, и она переехала к нему. Они много смеялись, улыбались друг другу и много чего ещё. Это было чудесно. Скоро у них появились жеребята — пушистые и милые. Счастливый конец, да?
Но чем дольше они были вместе, тем больше из того что ей в нём нравилось, нравилось ей всё меньше. Раньше ей нравилось, что он слишком громко смеётся. Нравилось, что он может подхватить её и закружить вокруг, когда они танцевали. Нравилось, что пони жмутся по сторонам, когда он идёт по улице. Нравится, что он говорил то, что думал, не трепался попусту и не беспокоился о том, что думают окружающие.
Но теперь только и слышно было что "Да будь ты потише! Что ты как бандюга какой-то? Хватит рыгать! Убери от меня копыта! Убери свою одежду с пола!"
Вот скажите, детишки, может ли жеребец оставаться самим собой, когда ему нельзя пёрнуть в собственном доме? Когда ему приходится думать о том, куда он кладёт свои грязные носки — в корзину с белым бельём или с чёрным?
Нет. Не может.
Да, я сказал “пёрнуть”. Не в этом суть, детишки.
Неплохо, но чтобы было по-настоящему похоже, нужно делать это с помощью подмышек, вот так.
Ага, вот, видите, ваш дядюшка знает, о чём говорит. Тренируйтесь завтра весь день, потом покажете мне, как у вас будет получаться, лады?
Короче. Та кобыла, она больше не была счастлива. Она стояла и смотрела на него, будто хотела что-то сказать, и он спрашивал: "Что случилось?", а она отвечала: "Ничего". И он возвращался к своим делам, а потом она ни с того ни с сего выдавала: "Мы больше никуда не ходим".
Будто он вечно должен покупать ей шмотки и водить по всяким местам. Зачем бы ему тогда на ней жениться, а? Она знала правила игры.
И как будто у них было время на вечеринки и катание на лодочках. Она была занята с жеребятами, а он допоздна вкалывал, чтобы на столе было какое-то сено. Он приходил домой после трудного дня и просто хотел посидеть, плотно поужинать и отдохнуть. А она стояла у него над душой и, если он не успевал вовремя сказать, какой нежной получилась морковь и каким хрустящим было сено, она говорила: "Ты не ценишь всего, что я для тебя делаю!" И в этом была ирония, потому что он только вернулся с работы, где впахивал до онемения в яйцах.
У матери спросите.
Потом ей хотелось поговорить. Будто ему не хватило разговоров за день. Она говорила: “Я весь день одна с жеребятами, а ты приходишь и ни слова не говоришь, уткнулся носом в телек, будто скотина какая-то." Весь день она прождать смогла, а теперь не может подождать до конца периода. Потом она вставала чуть ли не перед телевизором и пялилась на него. И иногда наклонялась, закрывая экран во время какого-то напряжённого момента. Как кошка которая садится на газету как раз тогда, когда ты читаешь что-то интересное.
Поэтому он иногда чутка засиживался в баре, чтобы досмотреть игру или перетереть с корешами, как это делают нормальные жеребцы. Это нормально. Парню иногда нужно расслабиться. Потом он шёл домой, и на лице его была улыбка. Не то, чтобы он был в дрова. Просто выходил из бара слегка навеселе. А она его ждала, и это было не то ожидание, от которого жеребцу бывает приятно.
— Нам нужно поговорить, — как-то сказала она. О наших отношениях.
— У нас нет отношений, — сказал он, — мы женаты.
И она начала плакать, сморкаться в свой шёлковый платок с монограммой, подаренный им. Чертовски дорогая штука для куска тряпки, которым вытирают сопли, а потом прячут в карман, если спросите меня.
— Ты больше не говоришь, что я красивая! — хныкала она. Стоя в старом свитере и выглядывая из-под гривы, похожей на крысиное гнездо. Я это к тому, что она стала запускать себя, детишки. И он всё равно пытался выполнять свои обязанности, хотел от неё немного сладкого, но лавочка была закрыта.
Или она говорила:
— Ты больше не покупаешь мне жемчуг!
— А что случилось с тем жемчугом, который я покупал тебе раньше? — спрашивал он. — Он испортился, или изобрели новый способ нанизывать его на нитки?
А она не отвечала.
И тут она пускала в ход тяжёлую артиллерию:
— Ты меня не понимаешь!
И, детишки, он не понимал. Он понятия не имел, почему всё пошло под откос. Она сказала, что хочет осесть, обжиться где-нибудь, и ради неё он остепенился. Теперь у него была хорошая работа, пара славных детишек, удобное кресло, и пони, в обнимку с которой можно было уснуть, и ему больше не надо было зажигать на вечеринках, но ей этого не хватало. Он не мог этого понять.
Он не понимал этого до тех пор, пока однажды после пары тройки заходов по барам не вернулся домой и не увидел, что там пусто, и на столе не было ничего, кроме пустой бутылки из-под вина и пары цветочков в вазе. Он не сильно об этом думал, просто скинул рубашку и сел перед телевизором, пожёвывая цветы и сплёвывая стебли на пол. Но тут он услышал злобный цокот копыт. Она спускалась вниз в красном платье и ревела. Дети, как он вспомнил, были у её матери, потому что сегодня была их годовщина.
Она, должно быть, накрасилась, потому что косметика растеклась по всему её лицу и гриве, будто она плакала и тёрла глаза. Платье ей больше не подходило: она вытекала из него с обеих сторон и была похожа на тюбик зубной пасты, на который надавили посредине.
Она протопала к нему, наклонилась к самому лицу жеребца и взревела. Она назвала его придурком, грубияном и сказала много чего ещё, но я не расскажу вам об этом, пока вы не подрастёте. И кое в чём она была права. Она сказала, что уйдёт и заберёт с собой детей. Её губы тряслись и дрожали, будто резиновые, и пока она говорила, его обдавало слюной, а изо рта у неё воняло. Она умела краситься, детишки.
Он тем временем стоял и глядел по сторонам. Дом казался таким же пустым, как и до её прихода. Она орала, что было духу, но он больше не слышал её. Это как когда вы несколько недель планируете дело, продумываете, как все должно идти, а когда вламываетесь в дверь, то видите, что стены за дверью зелёные, а не белые, как должны быть. Всё замедляется, пока вы смотрите на зелёную краску, пытаясь понять, где вы и как сюда попали.
Потом она наклоняется к нему, хватается за его гриву, сморкается ему в грудь, что-то бормочет и вырубается.
А вот тут-то, детишки, тут-то он и понял, что произошло.
Прекрасная кобыла, на которой он женился, превратилась в ужасное чудовище.
Вот такая сказка о красавице и чудовище.
Какой у неё конец? Хах.
Эта сказка никогда не кончится, детишки. Никогда.