Blue Angels
Глава VI. Дефибрилляция
Исследования длились неделю, которая показалась Соарину месяцем.
Как непосредственный и, надо признать, самый близкий свидетель произошедшего, он всё время находился в гуще событий. И особенно — рядом с Рэйнбоу.
От той пегаски, какую он успел узнать, не осталось ничего. Даже оболочки. Всё, что пегас мог видеть — с каждым днём всё более дичающее существо, своим холодом выжигающее любую надежду усмотреть где-то глубоко внутри него привычные черты. Не сказать, чтобы Соарин сильно привязался к Дэш и испытывал к ней что-то больше дружественной симпатии — нет, ни в коем случае; это, опять же, противоречило его принципам: работа в команде была бы напряжённой между двумя бывшими влюблёнными. Но видеть визжащее от ярости кровожадное существо вместо задорной и смешливой кобылки было откровенно больно. Даже «утрату» Рэпидфайра он переживал более легко: поведение этого пегаса и в нормальном состоянии не слишком отличалось от нынешнего. Может, даже и лучше, что он сейчас ещё и молчал. Но Рэйнбоу…
Однажды он самовольно зашёл в её камеру. Она чуть не убила его; ему чудом удалось улизнуть, но скрыть и замять это дело не получилось. Наоборот, случай привёл исследователей в ужас, и они наложили своё авторитетное вето на любые попытки транспортировать в Понивилль остальных обращённых. О чём говорить, если учёные не решились транспортировать Рэпидфайра и Рэйнбоу Дэш даже в свой центр, развернув его филиал прямо в замке — с одобрения и содействия Твайлайт, активнее всех принимавшей участие в работе.
Остальные подруги Рэйнбоу и Вандерболты тоже стремились принести пользу, но единственную толковую помощь оказывала только одна пони — Флаттершай. В её скромной ветеринарной библиотеке каким-то непостижимым образом оказались такие сведения о дождевых пумах, каких не нашлось даже в кантерлотских и филлидельфийских архивах; они крайне помогли учёным составить представление о современных ледяных пумах.
Соарин с удивлением обнаружил в себе немалую ревностность. Разумеется, никакого вклада в изучение и разработку какой-либо вакцины он внести не мог, поэтому незаметно для самого себя, но резко для окружающих стал защитником своих обращённых друзей. Несмотря на присутствие в рядах учёных самой Доброты, пегасу чудились заговоры и планирующиеся жестокие эксперименты. Спитфайр проявляла в эти дни немалую чуткость, терпение и дипломатичность, успокаивая жеребца и уговаривая хоть ненадолго отвлечься. Он не отказывался от сна, еды или ванны, но проводить всё своё время, напряжённо вслушиваясь в каждое слово и неотрывно наблюдая за тем, как обращённые пумы нарезают круги по своим вольерам, было чревато нервным срывом, если и вовсе не сумасшествием.
Однако подозрения Соарина в какой-то момент чуть было не оправдались.
— Не хочу сказать ничего плохого, мисс Флаттершай, — вкрадчиво сказал один из учёных-единорогов, — но мы мало что знаем о, м-м, боеспособности этих существ. Боюсь, что если они вздумают атаковать, на них не подействуют ни уговоры, ни бескровные методы. Если мы хотим спасти остальных пони, нам необходимо здесь и сейчас выяснить, м-м, пределы этих существ.
— Что это ты имеешь в виду? — низко пророкотал Соарин, поворачиваясь на жеребца. В зале немедленно похолодало градусов на пять.
Уверенность в своих ораторских способностях испарилась из речи единорога.
— Мы-мы-мы можем испытать прочность их покрова, — явно занервничав и начав натирать платком свою лысину, залебезил он. — Посмотреть, насколько эффективны против них разные виды оружия и с какой силой необходимо нанести удар, чтобы…
Его голова была с таким треском прижата к самоцветному столу крепким пегасьим копытом, что у всех присутствующих возникли сомнения в сохранении целостности и того, и другого, и, возможно, третьего.
— Соарин! — с возмущением вскричала Спитфайр, вскочив со своего места. — Что на тебя нашло? Немедленно прекрати! Это предложение уместно, ты что, хочешь уронить престиж…
— Я небо уроню, чтобы спасти их! — пегаска содрогнулась и замолчала, когда Соарин резко, почти выпадом повернулся к ней. В глазах жеребца была яростная, холодящая душу решимость. — И я не позволю причинить им боль, если это входит не в программу исцеления, а в милитаристские интересы!
— Со… соглашусь с Соарином, — побледнев, пробормотала Флаттершай. Её едва слышный голос смог повлиять на синегривого Вандерболта, и он освободил голову похныкивающего от страха единорога, напоследок коротким неотрывным ударом больно вдавив её в стол, чтобы обновлённая информация лучше вбилась в мозг.
Наконец, всё, что можно было обсудить в теории, было обсуждено; форс-мажоры предусмотрены; маги и врачи проинструктированы. Наступил день, который подведёт итог плодотворной работе и исследованиям. Настало время для испытания разработанного заклинания.
На Рэпидфайра и Рэйнбоу Дэш были надеты ошейники с двойными цепями, каждую из которых прикрепили к заранее вмонтированным кольцам на противоположных стенах, чтобы сдерживать их неуёмную агрессию и избежать нападений на тех, кто будет пытаться им помочь.
Бывший пегас просто шипел и лязгал зубами.
Бывшая пегаска бесновалась так, что цепи жалобно скрипели всеми своими звеньями. Именно на ней решили испытать заклинание в первую очередь, опасаясь, что она в какой-то момент хоть одну цепь, но всё-таки порвёт.
В обряде участвовали семь единорогов и одна аликорночка, и Соарин так напряжённо пытался следить за каждым из них, что у него закружилась голова и заболели глазные мышцы. Впрочем, он всё равно ничего не понимал. Для него процесс выглядел как почти ничем не отличающееся от сотни других заклинание. Единственное, на что досадовал жеребец — что они как-то неуклюже и медленно справляются с ним. «Или так и надо? — беспокоился пегас. — Или они не до конца его отработали? Им ведь не на ком было экспериментировать до сегодняшнего дня».
Рэйнбоу Дэш окутало несмешивающееся сияние восьми разных цветов, поднимая в воздух, пока это позволяли цепи; она завизжала так, будто по металлу заскребли стеклом. Не похоже было, чтобы она боялась высоты после стольких попыток пробить лбом потолок: ей явно не нравилось само воздействие магии. Соарин, ёжась вместе с пегаской, мысленно умолял потерпеть. Он пытался представить, что она чувствует.
Вдруг произошло то, что даже ему, далёкого от магии пони, дало представление о том, что что-то пошло не так. Перетекающие одна в другую ауру вдруг дали несколько серий хлопков и искр на своих стыках.
Твайлайт широко распахнула глаза, уже не чутьём, а зрением следя за поведением магии и пытаясь исправить неприятность. Другие маги даже стали выворачивать головы и перетягивать свою часть свечения, словно каждая из их связей была верёвкой, за которую можно потянуть. Некоторые даже стиснули зубы, будто так оно и было.
Одна из когтистых лап Рэйнбоу прорвала поле. Оно тут же сомкнулось и срослось после этого, но она его прорвала.
— Что происходит? — встревоженно подскочил к Флаттершай Соарин, не сводя глаз с того, как успокоившаяся было ледяная пума не оставляет попыток освободиться и даже умудряется хватать зубами окружавшее её свечение, разрывая его.
— Ты говорил, что Рэйнбоу сдерживала себя какое-то время, — пропищала пастельно-жёлтая кобылка, тщетно стараясь казаться спокойной и держать себя в копытах. — Случилось то, что предполагала Твайлайт: магия, сделавшая её ледяной пумой, приспособилась и научилась бороться с её сопротивлением. Видимо, эволюционирует не только существо, но и его способности, а магия — очень изменчивая и текучая вещь, которая может изменяться гораздо быстрее!
— Как и предполагала Твайлайт? — прорычал пегас, забыв, что с Флаттершай нужно вести себя сдержанно и дружелюбно. Он даже схватил её за плечи, заставив испуганно заверещать на грани слышимости и втянуть шею. — Почему я об этом не знаю?! Почему вы не осведомили меня?!
— В этом не было необходимости! — огрызнулась земная пони, отрывая Соарина от пегаски; она была одним из исследователей-теоретиков. — Часть работ проводилась за закрытыми дверями!
Жеребец почувствовал, как у него кружится голова, а пол уходит из-под копыт. Он метнул в Рэйнбоу всполошённый взгляд. Пума регулярно падала вниз, но её всё ещё ловило исчезающее заклинание.
— И какая же конкретно часть? — ослабевшим голосом проронил Соарин, не сводя взгляда с Дэш и магов вокруг неё.
Твайлайт заплакала. А потом выстрелила в Рэйнбоу.
Запертую в теле пумы пегаску — а Соарин, чуть не получив сердечный приступ, воспринял произошедшее далее именно так — прострелил тёмно-фиолетового цвета заряд, заставивший её взреветь от боли, съёжиться и направить своё сопротивление на боль, а не на магию. Магические ауры взвились с новой силой, снова захватывая Рэйнбоу и возобновляя заклинание.
Пегас ощущал, как бешено колотится в груди сердце. Он хотел набить Твайлайт морду. Но также он понимал, что каждое действие — необходимость, благо. Даже если они причиняют Рэйнбоу Дэш боль. Соарин, чувствуя себя предателем, закрыл глаза, чтобы сдерживаться изо всех сил.
Его затошнило и словно контузило. Звуки не исчезли, но стали глуше, звучали, как сквозь густой туман и расстояние. Долго так жеребец не выдержал, но, когда он открыл глаза, всё уже кончилось. Рэйнбоу Дэш лежала на полу, расколдованная, и не шевелилась.
Ни капли.
— Что с ней? — тихо спросил Соарин, чувствуя неладное. Он скользнул взглядом по бледным лицам магов и заорал, теряя контроль над собой: — Что с ней?!
Одна из врачей прошмыгнула между двух магов и, быстро расстегнув ошейник, прослушала пульс Рэйнбоу.
— Д… Дыхания нет! Пульса нет! Нет вообще ничего, она почти умерла! — быстро взяв себя в копыта, чётко отрапортовала пегаска в больничном бирюзовом халате.
Доктора лихорадочно приступили к спасению жизни Дэш, маги срочно принялись вносить правки в свои записи. Синегривый пегас рванулся было к подруге вместе с медиками, но Спитфайр, раздражённо рыкнув что-то про «позволь им делать свою работу», поймала его копытами.
— У меня есть навыки первой помощи, Дискорд бы тебя выдрал! — рыком вспылил Соарин, заставив присутствующего при операции драконикуса поперхнуться поедаемыми деталями «Лего», и так кинулся вперёд, что почти сломал захват Спитфайр. — Она — моя партнёрша, и я могу ей помочь!
— Вообще-то, твоя партнёрша — я, — заметила скороговоркой капитан команды. Пегас знал её. Это должно было быть подтруниванием, но сейчас огненная кобылка была слишком обеспокоенной и смятённой, чтобы язвить, поэтому фраза прозвучала как констатация факта. Бесцветная констатация. Отсутствие хоть сколько-нибудь окрашенной реакции на его выпад остудило Соарина, и он перестал вырываться, пусть его напряжение и не уменьшилось. Взгляд зелёных глаз буквально вгрызался в лежащую без сознания пегаску; ещё чуть-чуть — и светло-голубая шкурка расплавится.
Массаж сердца, искусственное дыхание, ментальный толчок магией… Флаттершай, промямлив что-то неразборчивое, но явно определяющее её состояние, свалилась на Соарина — её ноги подкосились, и она была готова окончательно упасть в обморок. Жеребец, скованный копытами Спитфайр, поймать пегаску не смог — только раскрыл крыло так, чтобы она по нему мягко сползла на пол, не получив травм.
Оперативно доставили дефибриллятор. Разряд. Второй. Третий. Тело радужногривой дёргалось и выгибалось дугой, но всё было без толку. Соарин уже не пытался буйствовать, он неподвижно стоял каменным изваянием, и даже очень светлый оттенок шерсти не мог спрятать смертельной бледности его лица.
Копыта Спитфайр, задрожав и ослабев, медленно сползли с его тела. В этот же момент сзади раздался судорожный кобылий всхлип. Он прозвучал как набат, как стартовый пистолетный выстрел, и вдруг Рэйнбоу Дэш резко сделала вдох, распахнув глаза. Последнее было скорее рефлексом, потому что, только раскрывшись, её веки снова сомкнулись, пряча закатившийся вишнёвый взгляд. Соарин издал неровный вскрик облегчения, чуть было не скакнул к пегаске, но сумел сдержать себя. Дождавшись громкого и радостного извещения о нормализации состояния Дэш, он преданным псом проводил её носилки до двери и, развернувшись на кончиках копыт, вышел из зала через другой выход.
Пегас попытался налить себе заранее припасённый виски, но стакан и бутылка ходуном ходили в копытах, поэтому, наплевав на этикет и приличия, Соарин без стеснения приложился к горлышку и в несколько глотков осушил почти половину ёмкости. Он выхлебал бы больше, если бы к нему не подошла Спитфайр и не сделала то же самое с остатками.
— Ты сам не свой был, — сдавленно из-за крепости выпивки заметила Спитфайр. Она занюхала своим копытом и посмотрела на Соарина. — Никогда тебя таким не видела. Влюбился в неё, что ли?
— Нет, любовь тут не при чём, — рассеянно ответил пегас, медленно усевшись на пол. — Просто… когда она спасла меня там, в горах…
— Не только она, между прочим, — недовольно перебила пегаска. — Ты завис над пропастью, как камень с крыльями, и никуда не собирался двигаться. Всем остальным приходилось мало того, что отпихивать пум от себя, так ещё и тебя прикрывать.
— Дело не в этом! — слабо запротестовал Соарин, пытаясь игнорировать укол вины и надеясь, что румянец получится спихнуть на выпитый алкоголь. — Когда она спасла меня… ей было очень страшно. Она превращалась, она боялась этого, она боялась, боялась больше, чем мы все, потому что полностью осознавала происходящее! Сама подумай, все исследования основаны на её словах, которые она успела нам передать — сколько ей пришлось осмыслить для этого! …Но она всё равно бросилась на мою защиту. Ещё никогда… ещё никогда никто не ставил мои интересы выше собственных. — Пегас запрокинул голову, молясь, чтобы выступившие слёзы вкатились обратно. — И я должен был вернуть ей долг. Спитфайр, правда… ещё никто никогда не делал такого для меня. Я впервые встречаю пони, которой нечего…
— Всё, всё, всё, — поморщилась пегаска, затыкая ему рот горлышком бутылки. — Ты начинаешь плакать пьяными слезами. Можно было ограничиться тем, что ты ей благодарен. И, это. Не пей больше. И не мешай другим, герой благодарный.
Соарин не сразу понял, что последовавший за этими словами хлопок дверью и уединение — скорее солидарность, чем издевательство.