Шкатулка Скрю
Глава 10
Я не знаю, чего она добивается. Серьезно. Эта пегаска способна любого вывести из себя. Но то, что она называет «экспериментом» – мало того, что это просто отвратительно, так еще мне приходится подвергать Скрю еще большему унижению, чем раньше.
Но если вспомнить случай с пони-почтальоном, то на Скрю это никак не могло повлиять. Ей было всё равно, что о ней думают другие пони – незнакомые ей, чужие, а потому абсолютно неинтересные. Но Кросс нашла больное место.
И этим больным местом был я. Кроме шуток; я никогда не видел такой реакции у своей пациентки. Кросс откровенно заигрывала со мной, причем у неё на глазах. Мало этого, мне приходится выслушивать ехидные замечания медсестер под командованием Редхарт, так теперь Скрю смотрит на меня, как на предателя, а на Кросс – как на зло вселенского масштаба. Я не был уверен в том, насколько это правильно. Конечно, Скрю – моя пациентка, но её лечение отлично обходилось без назойливой белой пегаски. Мы даже делали первые шаги к приведению её в общество, и всё пошло насмарку. Теперь она замкнулась в себе; изредка рычала при появлении Кросс и практически не разговаривала со мной. Мы даже стали видеться с ней меньше, потому что она избегала меня, и других медпони. Да и мне не удавалось выкроить для неё большего времени: жители Понивилля как с цепи сорвались к концу лета. Простуды и легкие приступы ипохондрии витали над нашей клиникой. Даже Брэйнс отложил командировки, чтобы как-то помогать нам.
Я пытался повлиять на Кросс. Я её предупреждал, я её умолял – но нет. Всё тщетно, хоть голову разбей о стену, она была непреклонна. А у меня было нехорошее предчувствие.
И в канун Дня Согревающего Очага мои самые худшие опасения подтвердились.
Сказал себе я: брось писать,-
Да вот копыта просятся,
Ох, мама моя родная, поняши милые!
Лежу в палате — косятся,
Не сплю: боюсь — набросятся,
Ведь рядом — психи тихие, неизлечимые…
Бывают психи разные,
Не буйные, но грязные…
Их лечат, морят голодом,
Их санитары бьют…
И вот что удивительно:
Все ходят без смирительных!
И то, что мне приносится, все пони эти жрут.
Вот это мука,- плюй на них! -
Они же ведь, пони, буйные:
Все норовят меня обнять,- серьезно, нету сил!
Вчера, в палате номер семь,
Один свихнулся насовсем,
Кричал «Отдайте кексики!»
И санитаров бил…
-Кросс, сделайте тише, пожалуйста, — попросил Брэйнс, — вы распугиваете наших будущих пациентов.
Пегасочка тяжело вздохнула и покрутила громкость в радиоприемнике. Она скучала на своей вахте. Ночное дежурство в праздничный день – что может быть хуже?
Но только не в клинике. Да, почти все пони, у которых еще осталась хотя бы парочка целых копыт, разбежались по домам. Сестры Тендерхарт и Свитхарт ушли. Какое счастье, что у них еще остались любящие семьи, с которыми они могут провести праздник.
В отличие от всего остального медперсонала. Брэйнс, Кросс, Редхарт, Стэйбл, Хорс – они решили отпраздновать День Согревающего Очага в обществе самых лучших пони на свете. То есть, самих себя, разумеется. А еще к ним присоединилась парочка, которая точно никуда не денется.
Профессор Фырцше сидел на полу и задумчиво гладил свои пышные усы. Не то, чтобы общество кобылки, которая считает себя собакой его смущало…
Брэйнс, который очень хорошо знал своего друга, давно подметил его осторожное отношение к противоположному полу. Лауреат множества премий, один из умнейших единорогов современности боится кобылок. Ну что же. Видимо, на то есть какая-то причина. Если не учитывать, что Фырцше просто был не от мира сего.
-Как удивительно, — наконец подал он голос: — я пережил немало таких праздников, но такого со мной не было еще с… ну, наверное, детства. Точно, я совсем маленьким был. Мама печет пироги с черникой, папа аккомпанирует ей на пианино. Это был самый худший дуэт, который я когда-либо слышал в своей жизни.
-Не хочешь об этом поговорить? – как бы невзначай спросил доктор. Фырцше усмехнулся:
-Даже не пытайся. Последнего, кто пытался копаться в мозгах, я убедил в собственной ничтожности и нашел ему хорошее местечко для реабилитации. В твоей лечебнице, кстати.
-Не помню такого. У нас в то время много кто лежал. Не то, что сейчас.
-Да, теряешь сноровку.
-Ну, кто мог, те разбежались по всему городу, — развел копытами Брэйнс, — я уже слишком стар, да и многим не понравится, если я распихаю половину Понивилля по палатам.
Разговор был прерван самым ненавязчивым образом. Это пришла сестра Редхарт в теплой курточке с пушистым капюшоном. Она налегке ступала копытцами по зеркально чистому полу клиники, пока её коллеги с трудом затаскивали через парадный вход здоровенную ель. Её водрузили на кровать с колесиками и таким образом протащили всю дорогу от Вечнодикого леса.
-Мнда, а жеребцы у нас слабоваты, — заметила Кросс, глядя на взмыленных Хорса и Стэйбла. Оба тяжело дышали и утирали копытами пот.
-Для этого есть грузчики, — огрызнулся Хорс. Он помог Стэйблу дотащить ель до заветного угла, где находилось предназначенное ей место. Редхарт вытаскивала старые картонные коробки, доверху набитые елочными шариками и разноцветными гирляндами. Синюю гирлянду она повесила на себя, розовую – на Хорса.
-Хорошо, что у наших жеребцов есть рога. Ель высокая.
-Рога маловаты. До ёлки не дотянут, — со смешком заметила Кросс.
Стэйбл посмотрел на Хорса. Хорс посмотрел на него. И они оба окинули взглядом ель.
-Наперегонки?
Доктор Хорс пригладил копытом свои рыжие кудри и деловито кивнул.
-Я чего-то не понимаю, да? Как можно расстраиваться из-за такой мелочи? – Редхарт на пару с Кросс осмотрели украшенную елочку. Хорс в это же время корчил кислую мину, выкладывая на общий стол всякую вкуснятину. Довольно разнообразную, кстати. Не из того, что можно кинуть в печку и разогреть за пять минут. Стэйбл подумал, что обычно такие яства готовят… ну, скажем, особенные пони. А что касается самого Хорса, то он втайне об этом мечтал.
— Это жеребцы. Их сеном не корми, дай только рогами померяться, — Кросс выкладывала из корзинки свою привычную пищу. В основном, быстро сварганенные бутерброды. С сыром, с цветами, с джемом, с пустотой (просто два тоста, которые она не успела соединить вкуснятиной) и чем-нибудь еще.
И как-то странно получилось, что нормальная еда была только у Хорса и Редхарт. Старшая медсестра очень хорошо готовила. И в свой свободной вечер, один из тех немногих, которые ей выдаются в свободное от ночного дежурства время, она не поленилась наготовить к празднику. Стэйбл даже представить не мог, какому счастливцу достанется такая красавица. А вот главврач не мог похвастаться своей готовкой. Он просто и без лишних слов поставил на стол бутылку с пуншем.
-Стэйбл, ты же алкоголь не пьешь? Нет? Отлично. Нам нужен как минимум один трезвый врач.
Скрю застыла возле елки. Красный шарик над мордочкой смотрел на неё округлыми отражениями её глаз.
-Здорово, правда? – к отражению глаз голубой кобылки прибавилась округлая мордочка Стэйбла, — я на три шара опередил доктора Хорса, чтобы его повесить.
Позади него раздался недовольный всхрап.
-Давайте все за общий стол, а? И Скрю уберите, — скомандовала Редхарт, — мне очень хорошо знаком такой взгляд.
Если учитывать, что елку, помимо огромного ведра с водой, удерживали две веревки на шурупах… может, даже, елочные шарики её интересовали не больше, чем копыта доктора Кросс.
-Пойдем, поедим. Не смотри на них, — позвал её Стэйбл. Смешно, конечно, но он что-то похожее видел в комиксах. Там у главного героя была неудержимая слабость перед конфетами, чем пользовались некоторые суперзлодеи. В книжке это могло привести к крушению Эквестрии, здесь – к крушению елки. Достойная замена.
До полуночи оставалось не больше часа. И это время медпони убивали за поглощением еды. Доктор Брэйнс рассказывал интересные истории из практики, Редхарт его перебивала. Скрю и Стэйбл кушали молча. Хорс тоже предпочитал молчать. А вот доктор Кросс и профессор нашли тему для разговора. Хотя всё началось издалека.
-Хм, — Фырцше, надкусив бутерброд ленивой пегасочки, не почувствовал чего-нибудь внутри.
-Как вам бутерброд, профессор? – участливо спросила Кросс.
-Бутерброды eq vacuum чрезвычайно вкусны, — вежливо ответил он, — боюсь себе представить, что будет, если в них что-нибудь добавить.
-Взрыв будет, — вырвалось у пегаски.
-Ну, не думаю. Даже бутерброды с порохом и маслом не так огнеопасны, как вы думаете.
Кросс выпучила глаза.
-…На вкус как яичница. И довольно питательно, только постарайтесь есть это в крайнем случае.
-Да вы с ума сошли, — буркнул Брэйнс. Редхарт его поддержала, благо алкоголь потихонечку разогревал сердца и души одиноких врачей. Фырцше тоже получил бокал хорошего, выдержанного в бочке пунша – от большего он отказался. Скрю алкоголь противопоказан. Точнее, никто не знал, что с ней станет, если её хорошенько напоить. А рисковать никто не собирался.
-Кстати, а что у нас с музыкой? Граммофон есть, а музыка из него не вылетает, ну как же так! – воскликнула Редхарт. Сразу видно, что кобылкам много пить нельзя. Такая пони, как Редхарт быстро становится… Редхарт. В квадрате.
-Сейчас вылетит, — Кросс ей подмигнула и отошла от стола. Подойдя к граммофону на столике, она начала быстро перебирать виниловые пластинки.
-Так-с. Что тут у вас есть… а есть у вас балет «Лошадиное озеро»…
-Сразу нет! — возопил Фырцше. Профессор резво отскочил назад, чуть не опрокинув стол передними копытами. Все остальные пони ошарашенно на него посмотрели. Брэйнс вздохнул:
-У него очень натянутые отношения с композитором, — пояснил он.
-Бездарность, — буркнул единорог.
-Ну… ладно, — пегасочка отвлеклась всего на минутку, и предложила следующую.
-О, доктор Брэйнс, — Редхарт аж заулыбалась, показав копытом на пластинку, которую держала перед ними Кросс, — помните эту пластинку?
Главный врач нахмурил лоб, пытаясь вспомнить.
-Видимо, нет.
-Я вам её в прошлом году ставила…
-Да?.. А! – тут Брэйнс подпихнул профессора в бок, — это надо слышать. Такой безвкусицы я не слышал со времен выпускного бала.
-А что там? – заинтересовался единорог.
-Не то чтобы я хотел сейчас такое ставить, но… Редхарт, лучше напойте, — попросил он
-Ладно, — Редхарт надула щеки и начала издавать странные гудящие звуки, очень точно подходящие под жанр столь любимой многими пони «клубной музыки». И тут даже профессор-меланхолик не удержался. Действительно, белоснежная медпони очень грамотно изобразила главную проблему современной музыки по версии старых пердунов. По крайней мере, Брэйнс и Фырцше слышали в этих постоянных «ВУУБ-ВУУБ-ДЫЩ» отражение таких сложных, в чем-то печальных и понятных только старым пони проблем, как расстройство желудка или неконтролируемая отрыжка. И сам факт осознания того, что их суровая повседневность легла в основу новой музыкальной теории пугала их до дрожи в копытах.
Только за компанию со стариками испугался сам Стэйбл. По другой причине. Он начинал задумываться о том, что как-то упустил свою молодость. Точнее, он и сейчас очень даже молод, и вся жизнь впереди, но…
Он не находил никакого счастья в том, за чем его сверстники и друзья проводили жизнь. Он не ходил в клубы, не веселился, не общался с кобылками… ну ладно, с кобылками общался. Но только общался, исключительно по делу. Никогда не делал первый шаг, никогда не приглашал никого на свидание. Даже общая фотография с сокурсниками показывала его где-то на заднем фоне, с деревьями и фасадом Мэйнхэттенского медицинского университета – серьезного единорога, стертого на фоне двух десятков счастливых пони. Таким он может остаться на встрече выпускников, и единственными, кто о нем там вспомнит, будет пара упертых лаборантов, в чьей компании Стэйбл частенько ошивался.
Стэйбл даже вспомнил, что отец в честь окончания интернатуры (и начала новой жизни в Понивилле, разумеется) подарил ему бутыль отличного яблочного кальвадоса. А он, к стыду своему, всё время пытался её кому-нибудь подарить, или распить с кем-нибудь, но всякий раз забывал про неё И очень надеялся, что момент, когда он начнет глушить такой дорогой напиток в одиночку никогда не настанет. Вот и сейчас он, как назло, забыл. А предложить больше не решался – одной бутылки пунша врачам хватало.
Может быть, он её никогда не откроет.
Кросс наконец нашла хорошую пластинку. Относительно хорошую. Против неё никто не протестовал. Это всего лишь пони-полька
-Сегодня в нашей психушке танцы! — Кросс быстро нашла партнера. Она подбежала к общему столу и потащила за собой испуганного доктора Хорса. Стэйбл посмотрел на Скрю. Та молча кушала яблочный паштет, сидя рядом с доктором Брэйнсом.
Танцы...
А почему бы и нет? Вряд ли она умеет танцевать. А учиться никогда не поздно.
-Стэйбл, ты же не пил… — медленно произнес доктор Брэйнс, и когда Стэйбл предложил свое копыто Скрю, его мордочка медленно вытягивалась в неподдельном удивлении. А кобылка непонимающе на него уставилась, но пошла за ним.
-Да он просто опьянен, — с ухмылочкой заметил профессор. Главного врача клиники подпихнули копытом. Обернувшись, он увидел Редхарт с решительным выражением лица.
-Нет. Я наелся, — лениво произнес он, — возьмите Фырцше.
-Эй, а почему я сразу? – запротестовал профессор.
-Так-так, прекратите, а? Давайте вы еще подеретесь за то, чтобы не танцевать со мной, — Редхарт решительно потащила обоих врачей, сделав таким образом что-то вроде пони-хоровода.
Тем временем Стэйбл объяснял Скрю, как правильно танцевать. Как правильно ставить ногу… и как не наступить копытом на чужое копыто, и не споткнуться. Дельные советы от того, кто сам танцует с кобылкой второй раз в жизни
Танец двух неопытных пони не обошелся без внимания. Стоит заметить, что сам Стэйбл был смущен, глядя в эти милые выпученные глазенки с отблеском фиолетового огонька. Скрю с поистине собачьей грацией повторяла все его движения, не забывая при этом вилять хвостиком. Тем более, что хоровод из двух недовольных старых пони и медсестры (который стал только шире благодаря присоединившимся Кросс и Хорсу) вывел их в центр всеобщей врачебной вакханалии.
Безумные, безумные танцы. Копыто вперед, копыто назад. Хвостиком трясем, глазками хлопаем, и на исходную! И обязательно нужно стукнуть каждого пони в круге по его вытянутому копыту, что Стэйбл на пару со своей пациенткой и проделали.
И когда самые нормальные пони Понивилля хорошенько подурачились, пришло время, чтобы отправить Скрю в кроватку. Ей нужен покой. Да и вообще, Брэйнс полагал, что зря они её сюда позвали. Но Редхарт взяла своё – «Она совсем одна, ей нужно повеселиться». Хотя бы в День Согревающего Очага.
-Я её отведу, — вызвался Стэйбл. Он и сам уже начинал зевать. Праздник вгонял его в тоску. Да и пони как-то разбрелись по углам. Брэйнс и Фырцше говорили о своем, Редхарт подкармливала Хорса с упорством бабушки, которой привезли «чрезмерно исхудавшее чадо».
-Давай лучше я, — предложила Кросс. Пегасочка с неподдельным интересом смотрела на его подопечную, как на подопытный материал. Скрю ей отвечала тем же. Хотя Кросс ей была не очень-то интересна. Лучше следить за тем, как Редхарт насильно пихает бутерброд упирающемуся Хорсу.
-Стэйбл, спаси меня! – услышал он отчаянную мольбу коллеги. Промолчал. Надо бы вмешаться, пока медпони его не угробит на радостях.
-Пообещай мне, что не сделаешь какой-нибудь глупости, — попросил он. Кросс кивнула и повела кобылку за собой. На его удивление, Скрю не стала сопротивляться, и покорно пошла за ней, опустив голову.
Стэйбл помог другу отвязаться от назойливой медпони. Всей дружной компанией они слушали профессора Фырцше.
На этот раз он выбрал в качестве темы обсуждения… музыку.
-С музыкой всегда сложно, — говорил он, обмакивая бутерброд eq vacuum в томатный соус, — всё самое знаменитое и старое, как мир, я уже переслушал. А нового еще не придумали.
Редхарт, как и Стэйбл, слушали его молча. И если молодой единорог был как-то заинтересован в том, что он говорит, то Редхарт… о, конечно, буравить взглядом испуганного врача с веснушками гораздо интереснее.
-Да-да, конечно, — Брэйнс со скучающим видом привалился копытом к столу, — продолжай, любезнейший, здесь же так много пони, которым не наплевать на твои слова.
Фырцше пропустил эти слова мимо ушей.
-Но самая лучшая музыка – это та, которую я никогда не услышу, — заметил он, — и это я не про то, что сыграют на моих похоронах. Есть на свете огромное количество симфоний, этюдов… ну, и просто диванных зарисовок, которые играют от силы раз. Или два. В кругу друзей, дома, или еще где-нибудь. Ну, музыка от души, причем от души того, кто умеет играть. Это важно, — добавил он, приподняв переднее копыто.
-У меня даже одна такая зарисовка осталась. Не знаю, если найду… — С помощью левитирующего заклинания профессор подтащил к себе кожаную сумку. «Подтащил» — ключевое слово. Он не мог её поднять, подорванное здоровье не позволяет.
Среди кучи всякого мусора (Брэйнс только поморщился, глядя на то, как содержимое сумки вытряхивалось на чистый пол) Фырцше нашел то, что искал.
-Один мой хороший знакомый записал это в Кантерлотском королевском театре. Когда спектакль закончился, и все ушли, какой-то пони попросил у носильщиков не убирать фортепиано. Он хотел поиграть на нем. И что меня удивило больше всего – ему разрешили.
На этом мне стоит сделать небольшое отступление.
Когда профессор поставил пластинку на граммофон, и заиграла музыка…
Это была она. Вне сомнения, это была ТА САМАЯ МЕЛОДИЯ, которую я раньше слышал в шкатулке Скрю. Что это может значить? Еще один привет из темного прошлого моей пациентки? Сам профессор сказал, что мелодия редкая, в своем роде уникальная… и какой-то пони взял и сыграл её на фортепиано.
Что-то мне подсказывало — этот неизвестный игрок связан со Скрю.
В любом случае, мне есть от чего оттолкнуться. От этой шкатулки. Наверняка у неё есть создатель. И если учитывать уникальность этой мелодии, думаю, найти его будет несложно… если только шкатулка может ответить на мои вопросы.
Да, я дурак, и не додумался до этого сразу. Будет интересно узнать, есть ли у неё семья, родные и близкие… и знают ли они, где Скрю сейчас, и что с ней? Если только они не оставили её в лесу специально. Я и этот вариант развития событий не учел.
С другой стороны – если она узнает, что её мамой и папой были именно пони (даже если бросили её, или забыли, или у них была какая-то причина сделать это), терапия Скрю может пройти успешно. А я… а я молодец. Буду. Но не сейчас.
Не сейчас? Потому что я не просто дурак – я идиот. Полный идиот с отсутствием какого-либо намека на мозг. Может, я бы никогда не услышал эту песню, если бы не позволил Кросс повести Скрю за собой… за что и поплатилась. И я знал, что произойдет. Знал ведь!
И это случилось. Просто я услышал звон разбитого стекла на третьем этаже. И все сомнения отпали сами собой.