На негнущихся ногах
Эпизод второй, холодный
— Да, гости мои?
Полуседой зебр, какое-то время после стука не отвечая, вероятно, одеваясь, вышел из сторожки и поспешил снова закрыть дверь.
— Почтенный Данасу…
— Дануса, кхм. Маим Дануса.
— Да, прошу простить. Маим Дануса, не будет ли вам трудно указать нам, где в окрестностях можно найти место для ночлега? Види…
— А что же я вам предлагал? В храме достаточно места, там есть скамьи, и еще матрасы в кладовой! – сторож был неподдельно удивлен и активно жестикулировал, — Не роскошь храма Хуиципокль, конечно, но на одну ночь пойдет, да и вам, воины, не привыкать. А прекрасной кобылице могу предложить свою скромную обитель. Поймите, я просто не могу взять грех на душу и оставить своих редких гостей на улице в мороз и метелицу!
— И вы уверены, что там уместятся 18 довольно крупных жеребцов в утепленных доспехах?
— Несомненно! Не подумайте, что я голословен – мне приходилось приютить здесь табун из 20 путешествующих зебр, и они с удовольствием разместились – в тесноте, да не в обиде, — двое здоровых стражей переглянулись, заулыбавшись, когда их приравняли по габаритам к каким-то путешествующим зебрам, — Да что я рассказываю – зайдите все разом да убедитесь!
— Ну, видите ли, мы не можем сделать этого как минимум по причине, что стра…
— Ах, коне-ечно, приношу извинения за мой старческий ум, вы ведь должны видеть и охранять всю местность вокруг. А вы хотите дежурить посменно, насколько я понимаю?
— Э-э… разумеется, почтенный.
— Ну, тогда вам будет еще просторнее, если внутри храмины будет находиться одновременно лишь, скажем, половина из вас.
— Видите ли, Маим Дануса, — один из кристальных жеребцов перехватывает у майора роль говорящего, — мы, бесспорно, не хотели бы по возможности смущать вас своим присутствием, — он сделал примирительный знак копытом открывшему было рот сторожу, — даже принимая во внимание вашу безграничную гостеприимность, что, как известно у нас, в кристальных землях, отличает народ зебр. Дело также состоит в… вопросе мировоззренческого характера.
Притихнувший и внимательно слушающий зебр вопросительно нахмурил брови, склонив голову.
— Видите ли, мы сторонники иных убеждений, нежели вы. И присутствие в обители ваших покровителей несколько смущает нас, понимаете… — солдату приходилось делать усилие, чтобы не отводить взгляда от глаз меняющегося в морде смотрителя, — …мы считаем неправильным нахождение в доме тех, пред кем мы не преклоняем колени, ибо, как известно, лишь достойный приема может входить в святая святых… Вы меня понимаете.
— Непреложно, — медленно проговорил полосатый, — непреложно понимаю. Вы… конечно, должны быть верны… вашим убеждениям. Я, конечно, могу это учесть и, однако же, позаботиться о том, чтобы дать вам кров этой холодной ночью. К востоку отсюда, — он указывает копытом в сторону леса по один из боков от железной дороги, говоря уже более уверенно, — через километр, есть зимовье. Там вообще всего две кровати, но на полу с десяток или чутка больше уместятся. А если уже от него пойти на север, — он мотнул головой в сторону, откуда они ехали, — то метров эдак через четыреста еще одно стоит, вот все и устроитесь.
— Серьезно? В таком случае покорнейше благодарим вас, смотритель, — говорящий поклонился зебру, и остальные последовали его примеру, — мы не забудем того, как вы спасли нас в эту вьюгу.
— Это мой долг как жителя севера, — невозмутимо ответил тот, — помочь непривыкшим к здешним условиям путникам.
— Но мы просим вас о еще одной услуге. Как нам наверняка не сбиться с пути? Километр по прямой в лесу – дело не такое простое.
— Я использовал в свое время несколько ориентиров, пока не выучил все лучше, чем свои копыта. Запомнишь?
— Вдевятером запомним, ребята? Чтоб наверняка.
Ему отвечает короткий хор согласий.
— Давайте каждый зарубит на носу по одному пункту. Вот начиная с тебя, и в таком порядке, ага, потом так и пойдем. Мы вас слушаем, почтенный.
— Первый, метров через пятьдесят – корявый, неровный, будто опухоль, пень – он там один такой. Второй, еще через сотню – опушка с пятью пнями, — он говорил медленно и ровно, иногда делая короткие паузы, припоминая — Через две сотни от нее резко возникает прогалина, ее не заметить издалека, но она разрезает лес полосой не меньше полукилометра. Еще через две – повалившееся дерево без мелких веток, при верном курсе вы должны пройти под ним. Потом будет большая поляна, ее надо пересечь по направлению к валуну. Дальше от валуна – много поваленных деревьев, вам надо пройти… в проход после третьего слева ствола. А там уж зимовье увидите.
— Пень, опушка с пнями, прогалина…
— Сваленное дерево без веток, — подсказал один гвардеец под кивки остальных.
— Да, потом поляна и валун, поваленные деревья, после третьего слева.
— Все верно.
— А кудой нам, говорите, с самого начали?
— Вон, видишь то дерево? И вон то. Вот это, считай, концы стрелки.
— Поняли. Премного благодарны, смотритель! – солдат козырнул ему.
— Не стоит. Что ж, а сейчас мне пора на вечернюю молитву. Если что-нибудь понадобится…
— О, что вы! – радостно запротестовала пританцовывающая на месте, чтобы согреться, Кэйденс, когда половина стражей уже развернулись и зашагали прочь, скрипя копытами по белому покрывалу, — Не смеем просить о большем.
Зебр только хмыкнул и, окинув на прощание аликорна взглядом, потопал в направлении храма. Та посмотрела на стражей.
— Пятеро самых стойких к холоду останутся в поезде, — пробасил крупный жеребец, — нарубят дров на растопку прямо сейчас, там немного надо.
— Берегите себя, — серьезно сказала ему Кэйденс и последовала за ожидающими ее у деревьев тринадцатью стражами.
— Он вам не показался подозрительным?
— Нет, блин!
— Он охрененно подозрительный!
— И подозревает нас в жутких деяниях.
— Не, вы видели, он аки утопленник стал, как мы сказали, что не того…
— Ага, иных мировоззрений.
— Ща медведи побегут!
— Хе-хе-хе-х…
— Да нормально, как по мне, все. Глубоко поразился просто жеребец.
— Скажешь тоже…
— Таки да, не видел иноверцев еще!
— Я согласен. Был уверен, что мы одной крови, но, покоробившись немного, сообразил и отправил нас к ближайшей ночлежке.
— Нормально.
— Ну да!
— Ох уж эта их религия…
— Чего?
— Как-как?
— Чо сказал?
— Религия, говорю. Слыхал я о такой штуке у зебр. Вся эта вера в Дискорд знает кого, в общем, повелители ихние или типа того.
— М-да.
— Ну дела. И морды же у них…
— Тотемы эти, ага.
— Тяжелый случай.
Едва группа входит в лес и кто-то сообщает, что сторож закрыл изнутри дверь храма, начинается бурное обсуждение произошедшего разговора. В отличие от, вероятно, регулярно подметаемой зебром террасы полустанка, снег здесь сугробами покрывает землю, местами сгущаясь, и пони косолапо пробирались, увязая в нем иногда по бедра. Наверняка не один уже начал мерзнуть за этот вечер, но всяких стражей, кристальных или кантерлотских, отучали жаловаться на самочувствие.
— Ребят, глядите, вон и пень.
— Опа-на!
— Да ладно?
— Реально здоровый.
— Ща оттуда как выскочит… Эй, отвали!
— Это мы метров пятьдесят прошли, мгм…
— По этому снегу как по вареной сгущенке.
— Хь!
— Эй, пожрать кто-нибудь взял?
— Я взял.
— Ну да.
— Я.
— Вот славно! А то я как всегда.
— А кто сказал, что ты жрать будешь?
— А-ха-ха-х!
— Хэ-эй!
Вскоре они миновали и опушку, затем еще два ориентира. Шли медленно. Кэйденс периодически отогревала ноги несложным заклинанием, от предложения помочь которым с ее стороны неохотно отнекивались все бронированные жеребцы. В конце-концов, видя, что ноги у солдат почти перестали сгибаться, принцесса, никого не спрашивая, применила согревающую магию на всех разом – те, почувствовав через полминуты медленное действие, не смогли не отблагодарить ее горячо, отреагировав на улучшение комфорта довольными постанываниями и фырканьем.
Яркая луна освещала лес из не слишком высоких деревьев, и никто не зажигал рог, потому как это создало бы яркий свет вокруг себя и сгустило бы тьму за пределами его распространения. Четырнадцать пони достигли поляны.
— Та-ак. Не нравится мне это.
— А тебя никто и не спрашивает.
— Красиво-то как!
С края этого островка в море белых деревьев им открылся завораживающий, несколько пугающий своей бескрайностью над таким же бесконечным мертвым лесом, но оттого не менее желанный для глаз вид на ночное небо, по которому миллионами перышек носились снежные хлопья, бессильно стараясь залепить черное пространство своей массой, чтобы лишить группу самого надежного источника света, пусть бледного и холодного, но оттого не менее необходимого.
— Вон камень.
— Стремно как-то по такому открытому месту идти, мы ж как на копыте.
— Вот тут-то вы и поймете, что заманил он нас!
— Я те как дам «заманил»!
— Вот тут-то вы мои слова припомните!
Наконец, майор не выдержал.
— Молчать! – рявкнул он, — Слушать всем сюда: разделимся. Вы шестеро – идете по краю поляны, в деревьях, глядите во все стороны, вы – так же с другой стороны. Я пойду по центру, потому что только так можно сохранить прямоту пути.
— Майор, не надо!
— Давайте я!
— Ты ж у нас один!
— Или я!
— Я тоже!
— Давайте с вами хоть один!
— Я все сказал. Вы прикрываете. Единороги – будьте готовы дать залп, только в лес-то, говорю, тоже смотрите – о себе, главное, позаботьтесь.
— Есть! – ответил нестройный хор жеребецких глоток, часть из которых все же сомневалась в решении майора. Затем группа, как и сказано, разделилась, огибая поляну с двух сторон группами из шести и семи пони.
— Йоу, глядите, следы!
Один из жеребцов умудрился заметить цепочку наполовину заметенных следов на бесконечном белом покрывале, уходящих между кустами в сторону от поляны.
— Ну и чо теперь? Развернемся и побежим плакаться сторожу, что тут кроме нас кто-то есть?
— Может, это он и оставил.
— Да какое нам дело? Думали, мы тут первопроходцы?
— Да ниче я не думал!
— А следы-то странные какие-то, будто и не от пони.
— Да ладно? В Эквестрии, знаешь ли, животные еще водятся.
— Это медведи!
Кэйденс медленно, чтоб воздух перед легкими успел согреться, вздохнула. Она шла с одной из половин, беспокойно поглядывая то на Ховарда, рассекающего, словно ледокол, поляну, то сквозь деревья и наряженные в белые шапки кусты, высматривая опасность. Холодный ветер трепал ее трехцветную гриву, уже давно уничтожив изящную укладку, а уколы снежинок не чувствовались на затвердевшей шерсти.
— Главное, чтобы Шайнинг не узнал, во что мы вляпались, — кряхтела она, слабо улыбнувшись и собираясь вновь применить согревающее заклинание, — будет ведь выискивать и пытаться оторвать головы всем, кто имеет отношение к этой поездке.
— Ну, поскольку Ваше Высочество также имеет, вашу голову он получит только через наши трупы, — хрипло посмеялся один солдат.
— Если наши обледенелые трупы еще будут способны за нее постоять, — попытался пошутить другой.
Один из стражей остановился, и остальные последовали его примеру. Трое продолжили смотреть вокруг и на миновавшего середину поляны Ховарда. Первый же подошел вплотную к шутнику и навис над ним, приблизив свою морду к его. Тот смотрел на него вопросительно, будучи все же вынужденным слегка присесть.
— Теперь отрекись от своих последних слов, — сказал высокий гвардеец потрескавшимися губами, но голосом, из которого почти исчезла всякая хрипота.
— Я… — он кашлянул несколько раз и медленно продолжил, — отрекаюсь от своих последних слов.
— Отлично. И помни, солдат: о смерти шутят все, кроме тех, кто под ее возможностью поставил подпись. То есть воинов Гвардии.
— Да, сэр.
И стражи, не говоря ни слова, продолжили обход поляны. Кэйденс проглотила холодный ком в горле и присоединилась, идя в центре шестерки, коря себя за совершенно ненужные слова о муже. А в памяти все стояли те странные следы.
Поляну пересекли без происшествий.
— Темно-то как, хоть глаз выколи.
— Ты в курсе, что темноты не существует? Это просто отсутствие света.
— Ну офигеть теперь.
— Так и с холодом – просто отсутствие тепла.
— Ты просто в прорубь никогда не падал.
— Хэ-э-эй, вон хата!
Пусть и произнесенное охрипшим голосом, но радостное сообщение первого заметившего зимовье солдата повлекло за собой неизбежный одобрительный гул сиплых голосов. Обещанное смотрителем пристанище оказалось достаточно просторной (побольше, чем средние дома Понивилля) бревенчатой хижиной на сваях, с бревенчатыми же ступенями и выглядывающей из крыши печной трубой. В мрачном свете луны стоящий на более-менее свободном от деревьев участке дом казался таинственным и то ли приглашающим, то ли умоляющим не входить в него, но о втором никто не помышлял. Тяжелая дверь открылась с негромким, низким скрипом, говорящим о надежности конструкции. На дощатом полу под окном одной стены лежало нарисованное луной квадратное пятно синеватого цвета, сродни обмороженной, не видной под шерстью коже, и это было единственным освещенным участком интерьера. Единороги зажгли рога, сменив тьму помещения на полумрак, осматриваясь, и последний, тринадцатый страж закрыл за собой дверь. Кто-то нашел и зажег лампу. Нашлись и две других. Меблировка первой комнаты зимовья состояла из деревянной кушетки на двоих с накинутой на сиденье и спинку тонкой подстилкой-матрацом, двух низких односпальных кроватей по углам, небольшого грубого стола с парой стульев, настенного шкафчика и нескольких отдельных небольших полок. У дальней стены стояла немаленькая переносная железная печь с брезентовым мешком сухих дров неподалеку. В этой же стене была дверь во вторую и последнюю комнату, похоже, бывшую кухней – три стоящие в ряд, чем-то заляпанные тумбы с дверцами, рядом шкаф с нехитрой посудой в виде четырех тарелок, нескольких мисок и каких-то грязных банок. Напротив него стоял платяной шкаф с нашедшимися внутри еще одним матрацом и спальными мешками в количестве четырех штук. Лампа в этой комнате была без фитиля. Все поверхности в зимовье были покрыты пылью, да и в остальном оно выглядело покинутым, используясь, вероятно, редко и посезонно.
Стражи, кроме троих, наименее продрогших, что сразу же присели на дежурство у окон, аккуратно выглядывая, растопили печь и сгрудились вокруг нее, довольно разминая оттаивающие мышцы, пропустив первой Кэйденс.
— У-у-у-у, хорошо-то как.
— Так, ну не знаю даже, стоит ли тащиться до второй хижины, — это Руне говорит, — а еще более сомневаюсь, что кто-то захочет.
— Я точно не пойду.
— Вот-вот.
— В-в-выпори меня к-командор, как же я з… замерз!
— Все равно часть из нас будут дежурить, спальных мест здесь в сумме восемь, да и на полу – без проблем.
— В принципе, можно бы отогреться и добрести до второй…
— Да на кой оно надо?
— Да, еще искать поутру друг друга.
— Да и ориентиров он к ней не дал, хрен сейчас доберешься по метели в темноту.
— Решено, — майор прервал обсуждение, — все остаемся здесь.
Пони продолжали греться, спать почти никто пока не хотел, лишь двое уставших гвардейцев, кристальный и простой, улеглись на койки, положив подбородки на вытянутые передние ноги, и медленно сопели, иногда приоткрывая глаза и убеждаясь, все ли в порядке. Через полчаса пятеро вместе с майором выходят стеречь зимовье снаружи. Остальные разбрелись по хижине, кто-то лег, кто-то сел, просто втыкая и о чем-то думая, кто-то по привычке стал стоять у стены.
От нечего делать согревшаяся Кэйденс расхаживает по просторной избе, рассматривая скромную и, похоже, самодельную мебель. На одной из полок настенного шкафчика со всяческой, вероятно, архиполезной мелочью обнаружилась стопка книг. Принцесса взяла одну.
— Жуть какая! Что значит «охота»?! – она в панике просматривала содержание, — Но пони не едят… кошмар… не едят животных! Что за…
Один из стоящих у двери блестящих стражей откашлялся.
— Позвольте сообщить, Ваше Высочество…
— Что, в защиту этих монстров?! Нам нужно покинуть это место… — она едва не плачет.
— Принцесса, на этих землях обитают волки. Разумная раса кочевников. Они дружелюбны и охочи на дела и обмен товаром с пони и зебрами, но, в отличие от нас и них, употребляют в пищу мелких зверушек.
— Я не желаю иметь с ними никаких дел!
— Сейчас их нет в этих местах, Принцесса. К холодам они уходят в теплые края, ближе к зебрам, оставляя свои жилища.
— Но… но это же… уф-ф.
Кэйденс, остановившись, приложила копыто к груди и, медленно выдыхая, выпрямила ногу.
— Ладно. Сейчас не время. Все же мы уедем завтра.
Из-за рева метели никто не расслышал шагов, и дверь распахивается совершенно неожиданно. Вбежавший страж начал тревожным голосом говорить еще до того, как захлопнул ее за собой.
— Ребята, майор пропал!
Кэйденс содрогнулась.
— Как пропал?!
— Чего?! А не отошел?
— Быстро, быстро, кольты! – но подгонять рванувших к двери гвардейцев не требовалось, — Вы, четверо, здесь с принцессой, полная готовность.
— Есть!
— М-минуточку… Кто-нибудь, скажите…
— Вы будете здесь, Ваше Высочество, — кристальный жеребец с крыльями сделал шаг в направлении вскочившей, напуганной кобылицы, — ребята знают, что делают.
— Но я должна…
— Нет, вы ничего не должны. А наш общий долг – ваша безопасность.
Кэйденс посмотрела на него полными отчаянной мольбы глазами.
— Как же он… В метель-то… Спасите же его скорей…
— Слушать сюда.
Семеро солдат стояли рассредоточенной кучкой у стены зимовья, не прекращая вертеть головами и сверлить глазами лес – остальные уже шныряли где-то там, ища майора. Некоторые обнажили оружие.
— Идем – вы и вы по трое, мы вдвоем, отсюда с углами по 50 градусов, далее схема «Трезубец», радиус – полкилометра. Единороги подают условные знаки, громко не кричать. Разойдись!
На этот раз никто не спрашивал и не отвечал. Группы стражей молча и стремительно разбрелись в соответствии с указаниями.
— Может, он провалился куда просто? Или, не знаю, судорога какая.
— Надеюсь. Лучше судорога, чем…
— Помалкивайте.
Кэйденс нарезала круги по комнате. Минут десять прошло с появления жуткой новости, она не находила себе места, в то время как трое ее охранников дежурили у окон, а один стоял у двери. Чтобы сделать хоть что-то, она собралась было подбросить дров к угасающим в печи углям, которые уже ничего не освещали, как и погашенные лампы.
— Не делайте этого, принцесса, — монотонно и как-то вымученно сказал страж, — мы для того и погасили свет, чтобы не привлекать внимания. Помещение пока прогрето. Мы не знаем, с чем имеем дело, и если что – авось, подумают, что здесь теперь пусто.
Кэйденс медленно повернулась к нему, глядя стеклянными глазами.
— К-кто? Подумают?
— Надеюсь, нам не придется ни с кем знакомится.
— Богини… — прошептала она, — Нет, нет, нет, все же хорошо будет, еще не произошло ничего… определенного!
Она снова набрала побольше воздуха и, сделав копытом жест от груди, медленно выдохнула.
— И не произойдет. Но ради звезд, лучше бы мы сюда не ходили…
— Лучше бы не ходили, — согласился страж. Тут в дверь постучали, от чего у Кэйденс сердце в круп ушло, и тот открыл. Вошел еще один.
— Ребята, нужен один боец!
— Что случилось?
— Мы… Лимбер исчез. Мы знаем, где он, примерно, сейчас там осматривают, но нужна подмога, Нибл сказал ходить минимум втроем.
— Святая Селестия, — прохрипел кристальный пегас, — ладно, я пойду. Вы трое, берегите принцессу!
— Есть!
Глаза розовой аликорна наполнились незаметным в темноте блеском.
— Мамочка…
— Все будет в порядке, Ваше Высочество, — сказал ей один из оставшихся солдат, не поворачиваясь от окна, когда двое покинули хижину, — верьте нам.
— Это наша профессия, — убедительно спокойным голосом добавил другой, — а вы – наша зеница ока.
— Я же не за себя… — она села и склонила голову, — за вас боюсь… глупенькие.
Минуты текут, как густое, застывающее железо, равно как и почти застывшая в жилах кровь, и кажутся часами. Хотя Кэйденс не могла утверждать, что сидение на иголках и вправду не затянулось на часы. Она прилегла на кушетку и стала просто слушать колотящееся сердце, пытаясь силой мысли успокоить его, но сердце не умело молчать. Аликорн могла привести себе немало аргументов в пользу того, чтобы не паниковать так, но и они не имели никакой власти. Стражи будто окаменели на своих постах, не прекращая вглядываться сквозь заиндевевшие стекла в стонущую в лишь ей самой известном чувстве метель. В доме становилось холоднее.
— О… охрана? – она и сама не поняла, почему обратилась к ним этим словом – вероятно, от подсознательного чувства самосохранения, вызывавшего, не смотря ни на что, желание быть защищенной, хоть она и вправду не считала свою безопасность дороже их.
— Да, принцесса?
— Кажется, или мы ждем уже слишком долго?
— Долго, принцесса. Но ничего не поделаешь.
— Что, если наши друзья в беде?
— Может, и в беде. Бороться с теми или иными бедами – назначение военных сил.
— Я понимаю, было бы безумием уходить отсюда…
— Верно. И мы не пойдем.
— Но что, если?..
— Нас с вами уже и так гораздо меньше, чем надо. Да, возможно, у ребят проблемы. Но если они подставили себя, чтобы сберечь вас, то и мы не собираемся подставлять их.
— Сейчас порядка часа ночи, — борясь с усталостью, бросил другой.
— Врешь, меньше.
— Скорей, скорей бы утро… Если мы не найдем утром всех наших, я отправлю сюда поисковой отряд, хоть сотню стражей!
— Конечно, направите, принцесса. И не только вы. Но это потом.
Снова воцаряется молчание. Последняя искорка затухла в печи, от чего Кэйденс стало еще больше не по себе. Пятно лунного света на полу сместилось и лежало узкой косой полоской, будто приоткрытый люк в освещенный погреб из почти полной темноты помещения, в которой едва угадывались очертания бронированных жеребцов и некоторых предметов мебели. В то же время на улице все было достаточно различимым, как около десяти часов вечера в середине лета, лишь совсем в других тонах. На мгновения вьюга немного стихает, словно переводя дыхание, и снаружи доносится скрип снега под чьими-то ногами. Будто даже сам воздух в хижине сгустился и напрягся, не говоря о пони. Стражи осторожно, но стремительно обнажили клинки.
Дверь распахивается без стука, впуская единорога, который тут же запирает дверь и зажигает одну из настенных ламп. В ее свете все увидели белую маску его перекошенной от страха морды. Никто не говорил ни слова, но и сам прибывший не сразу сумел выдавить что-то внятное, шевеля лишь челюстью и пересекая комнату, будто в первую очередь собирался что-то сделать и забыл растолковать это остальным. Но на деле все происходило достаточно быстро, и поднявшаяся Кэйденс услышала его умоляющий, убитым голосом отданный приказ.
— Уходите отсюда! Сейчас же!
Стражи как-то машинально пошли за ним, все также ничего не говоря.
— В окно! Живо!
Кэйденс бросается к солдатам и они устремляются к окну, противоположному тому, из которого падал свет.
— Нет, святая Селестия, только не сюда! – простонав это, он вдруг поднял Кэйденс одной ногой, взяв под живот, и как мог быстро поскакал к окну со стороны луны. Затем отпустил ее, распахнул окно и выпрыгнул. Аликорн, не обращая внимания на громкий предостерегающий шепот стражей сзади, немедля последовала за ним. В последний момент ее уши улавливают какой-то или скрип или скрежет из помещения хижины, и исполненное страха воображение тут же рисует несколько вариантов, кто или что могло произвести их, но она решительно откладывает внимание к предрассудкам до лучших времен. Только принявший ее в ледяные объятия снег напомнил ей, что она не оделась – лишь шерстяные носочки защищали ее копыта, будучи значительно ниже высоты большинства сугробов. Но было уже поздно. Чувствуя покалывание во всем теле из-за смены температур, она, инстинктивно пригибаясь, порысила за оглядывающимся стражем. Вскоре их нагнали остальные, и один из них, к безмерной радости принцессы, нес ее вещи, а другой прихватил лампу, закрепив ее на боку. Пони бежали цепочкой, и она не оглядывалась, доверившись жеребцам, готовым отдать за нее жизни, хоть это и было последним, что она допустила бы. Не той была принцесса, кто имел право жертвовать кем-то, потому что была их правительницей – той, кто посвятила жизнь благополучию своих подданных, и не своих тоже.
Они замедлились, пробежав порядка сотни метров.
— Теперь нам туда, — по-прежнему искаженная страхом, но принадлежащая пони, знающему, что делать, морда забравшего их бойца развернулась к ним, — повернуть, там станция. Идите, я прикрою, и ради богинь, не останавливайтесь.
Кэйденс запаниковала.
— Нет! Нельзя нам разделяться еще больше!
— Пойдемте, принцесса, — другой страж ненавязчиво подползает под нее и выпрямляется, поднимая кобылицу на спине.
— Что ж вы… ребята! – произнесла лишь она горько.
Единорог, в воздухе рядом с которым уже висит в магическом захвате обоюдоострый клеймор, отстает от них, оглядываясь и всматриваясь в густоту леса и мечась из стороны в сторону, будто готовый на что угодно, лишь бы не стоять на месте. Во всяком случае, думает аликорн, это не дает замерзнуть слишком быстро. Она тяжко вздыхает, применяет согревающее заклинание на себе и всех четверых жеребцах, чтобы не оставлять того замерзать, и поворачивается в ту сторону, куда они направлялись, подпрыгивая на спине бегущего по сугробам стража. Жесткая и ледяная броня совсем не была приятна животу, вдавливаясь в него кромками, но было ясно, что комфорт сейчас есть последняя по значимости вещь.
Кто-то окликнул их, и звук едва донесся сквозь ветер, будто из-за двух плотно закрытых дверей. Стражи притормозили, один прикусил губу, понимая, что нельзя подводить приведшего их сюда единорога; Кэйденс поспешила глянуть в ту сторону, очень обрадовавшись. К ним ковылял издалека единственный гвардеец, и один из сопровождающей принцессу тройки ринулся к нему навстречу. Покряхтев, она слезла с жеребцовой спины, и двое, оставшиеся с ней, тут же возобновляют бег, увлекая ее за собой.
— Р-ребята, нас же все меньше становится, как же?
— Тут меньше, там больше. Все идут в этом направлении. В действиях стражей никогда нет неорганизованности, принцесса – все в порядке.
— Только бы вы были правы…
Вслед им доносится далекий крик встреченного стража, из-за ветра совсем неразборчивый к концу фразы.
— Не позволяйте им тушить фонари-и-и! – но трое, не уразумев ее значения, тормозить и переспрашивать не стали.
Кэйденс не могла не заметить, что солдаты замедляются, как и она сама. Как бы ни были они уверены, у всех был предел, и лютый мороз, метель и сугробы очень и очень его понижали. Через минуту один из бойцов сказал что-то другому, она не разобрала, и тот взял влево, не меняя направления, а первый – вправо.
— Не останавливайтесь… принцесса, — поспешил наказать он растерявшейся аликорну, — нужно изменить построение. Нас мало. Так безопаснее.
Тут она спорить не стала. Теперь жеребцы бежали каждый в десяти метрах по бокам от нее. Где-то далеко слева виднеется знакомая большая поляна. Страх сменился сильнейшей усталостью, только тревога за неизвестно где пропадающем, целом десятке солдат камнем лежит в душе. Только луна продолжает с неизменным бесстрастием взирать серым глазом на бегущих пони, которые не знали, от чего бегут. Взглянув грустно в этот глаз, висящий справа и позади, принцесса переводит взгляд на бежавшего по правую сторону жеребца, который вдруг резко останавливается. Рефлекторно остановилась и Кэйденс. Левый тут же окрикивает ее.
— Принцесса, какого сена вы… — но замолкает, увидев, как его товарищ грузно повалился на бок, больше не шевелясь.
— Хэй! – аликорн, позабыв обо всем, бросается в сторону павшего бойца. Нет, еще не павшего, он просто не выдержал и рухнул, ему бы отдохнуть и согреться! Она на ходу генерирует все то же заклинание, но тут что-то заставляет ее остановиться, что-то, замеченное периферией зрения, но еще не осознанное. Она смотрит на цепочку из нескольких следов, тянущуюся от недвижного тела в ее сторону.
Следы сами собой появлялись на снегу в ее направлении.