Воспоминанье

Воспоминанье

В аудиенц-зале, что в восточном крыле королевского дворца, хранился древний манускрипт со стихами Квейкин Лифа – то была ода заре. Изо дня в день он висел на стене, обращённый на восток, и каждое утро созерцал, как ночь сменяется днём. Плетёная вязь письмён танцевала по пергаменту, подобно бурливой реке; с трудом в них вчитывался даже тот, кто знал текст наизусть, однако в чернильных завитках и линиях словно таилось некое движение, будто каждое слово было живым – того и гляди, вот-вот, да сползёт со строки! Семь столетий свиток провёл на этой стене; не менее десятка жеребят получили метки поэтов и мастеров каллиграфии, лишь мимоходом взглянув на него.

Ходили слухи, пускай они никогда и не нашли подтверждения, что Селестия и Квейкин Лиф были больше, нежели просто знакомыми. Будто относилась она к нему далеко не как влиятельная покровительница к верному подданному. В оде воплотилось признание в любви, не произнесённое вслух, ибо поэт прекрасно знал, сколь хрупко в ранние года было правление принцессы, восседавшей на престоле не камня, но песка.

Иные заявляли, что Селестии просто нравятся его стихи. Какова бы ни была причина, когда Квейкин Лиф почил вечным сном, она приказала вставить манускрипт в золотую оправу и вывесить его в зале. А иногда по вечерам, как говорят, принцесса, прежде чем отойти ко сну, останавливалась и рассматривала стихотворение, потерянная в собственных думах.

Уже много часов назад забрезжил рассвет, когда Селестия стёрла его в порошок.

Она стремглав промчалась по пустынному коридору, взмахами крыльев и мощью колдовства превзойдя скорость звука во много раз. Тягучий воздух, слишком вязкий, чтобы убраться с её пути, сжимался и загорался: вспышка, подобно солнцу, озарила замок ослепительным сиянием. Неимоверный жар поглотил тёмные чернила – и в мгновенье ока языки пламени объяли сокровенные слова Квейкин Лифа.

Тысячной долей секунды спустя пришла ударная волна и разбила свиток, будто кувалда обрушилась на наковальню – в воздух взвились огни и тлеющие угольки того, что было пергаментом давних веков. Обрывки угасли, и осевший прах накрыл тенью всё остальное.

Селестия вырвалась из осыпающегося дворца, словно метеор в звёздном небе. Башни, что горделиво высились на протяжении столетий, низвергались в колоссальных облаках пыли, поглотившей подворотни. Город дрогнул, и просели широкие улицы – чёрные провалы разинули свои бездонные чрева. Целые кварталы скрывались под землёй прямо на глазах.

Принцесса приземлилась на каменном мосту, чьи изящные арочные своды ещё не успели рухнуть. Мутный порожистый поток, а некогда сонная река, рассекавшая город на две части, захлёстывал и топил улицы, бурлил и клокотал внизу под копытами. Прилив нахлынул на опоры, столпы затряслись – и мост осел под собственным весом.

Крохотная часть Селестии желала повалиться без сил: пускай он падает, пускай обезумевшие воды наконец поглотят её. Она позволила себе оглянуться: дворца словно бы никогда и не существовало; лишь пыль и воспоминания клубились в воздухе.

Укол боли вырвал её из краткого забытья. Принцесса посмотрела на свой бок: капли крови обагряли камень, расписанный чёрными цветами. В мире властвовал свет, но цвета покинули его, оставив лишь серебристый блеск и тени. Селестия воздела голову к источнику холодного, болезненного сияния.

Полная луна взирала на неё. Безразмерное, титаническое и чудовищное, светило ночи сокрыло полнебосвода над гибнущим градом. Там и здесь виднелись очертания отдельных горных пиков. Ни единое облако не смело затмить его, тучи поспешно устремлялись прочь к горизонту – лишь звёздное небо и ослепительное лунное око.

— Ну, и как тебе, Сестрица? — глас, зазвучавший в голове, будто окатил Селестию ледяной водой. Она низринулась с моста за мгновенье до того, как каменный настил разворотило взрывом. Чёрная бесформенная масса замерцала, раздулась и, протянув длинные отростки, бросилась вслед за аликорном, словно стрела, сотканная из самой ночи.

— Луна, прошу! — выкрикнула принцесса преследователю и заложила вираж под кольцом аркбутанов, поддерживающих тонкую башенку; одну из последних, что ещё держались. Они пронеслись рывками, как стежки иглы – башня, накренившись, медленно завалилась набок. — Это не ты!

— Это не ты! — передразнила тварь. На мгновение голос будто принадлежал Луне, её сестре, но столь же быстро он потонул в раскатах глумливого хохота. Безумного хохота.

Селестия бросила беглый взгляд через плечо. Клокочущая лавина мрака сократила расстояние либо же разрослась ещё, а то и всё сразу. На её поверхности набух тягучий нарост и, лопнув, явил бирюзовый глаз; чудовищная пасть скалилась в усмешке, обличая тысячи и тысячи зубов, столько, сколь есть звёзд в ночных небесах. Скалилась в предвечном голоде.

Принцесса ускорилась.

— Где же они, твои любимые поданные? — голос Найтмер Мун тенью пал на её мысли. — Бегут прочь, Сестрица. Вот как сильно они тебя превозносят? Видимо, нет. Ныне лишь я и звезды станем свидетелями твоей кончины.

На самом деле, спасались не все. Проносясь над землёй, Селестия видела на улицах изломанные силуэты, иссиня-чёрные в лунном свете. От мраморных плит, окроплённых кровью, несло железом и солью. Многие – очень, очень многие – никуда не бежали.

Она летела, и кошмар следовал за ней, а с вышины, над руинами города, на них глядела луна, недвижимая в небосводе. Она летела, пока крылья не обуглились до костей, лёгкие не совершили последний вздох, а в уголках глаз не замельтешили чёрные точки.

Да и какой смысл, в конце конов? Проще сбежать от ночи, чем ей – от своей сестры. Впереди вздыбилась стена сумрака; растянувшись, тьма объяла горизонт и слилась в единый купол. Селестия замедлилась, замерла и обернулась к Луне.

— Молю.

Бурлящая пелена тьмы подёрнулась, и перед глазами принцессы предстало чудище. Даже приглядись Селестия, она едва ли различила бы тень сестры в пасти кошмара, обретшего форму.

— Поздно, Сестрица, — произнесло оно. — В этом мире не место двум богиням.

— Мы не богини.

Оно ощерилось.

— Потому лишь мне суждено править. У тебя есть оружие, способное меня остановить, но тебе не хватит духу его применить. Моли, и всё закончится быстро.

А хватило бы у неё? Хватило бы духу сразить собственную сестру? Прежде ответом было «нет». Впереди возвышается эта тварь; к груди приставлено серебряное копьё, выкованное из лунного света; город лежит в руинах; несчастные пони бегут без оглядки в трепете пред ожившим ночным кошмаром – Селестия прикрыла глаза. В голове её пронеслась мысль.

Настало время узнать.

— Я люблю тебя, — прошептала Селестия.

Луна подняла голову. Их стол был сплошь завален десятками писем от Твайлайт Спаркл – в последнее время сестра ночной принцессы ушла в них с головой.

— И я тебя, сестра, — она осеклась. — Но с чего, если не секрет, такое внезапное заявление, пускай и приятное?

Селестия залилась румянцем.

— Прости, замечталась, — она смущённо прянула ушами и уставилась обратно в старинный фолиант.

— О, — мгновение тишины. — А что это такое читаешь? Ты уже пару минут страницу не переворачиваешь.

— Да ничего, просто старые стихи.

— Хм, — на лице Луны промелькнула тень сомнения, но она кивнула. — Тогда ладно.

И они продолжили читать.