Дар Доброночной Луны

Дар Доброночной Луны

"Ah La Luna La Luna

The night that we fell under the spell of the moon..."

Несмотря на охватившую Кантерлот предпраздничную суету и открытый нараспашку полный сладостей буфет, маленькая Октавия скучала. Целое утро она слонялась сама по себе и от нечего делать трогала всё подряд. Если честно, пони даже хотелось, чтобы пришли родители или нянечка Кайнднесс и пожурили за беспорядок, несъеденный завтрак или ещё что-нибудь, зато потом почитали бы книжку о прекрасной и отважной леди-принцессе Силки Глосс и её Сумеречном королевстве – как раз новую часть купили...

Но родители точно не появятся: живут они на своих работах. Мама – хозяйка кафе, отец – секретарь в важной государственной конторе. И с Октавией остаётся лишь верная Кайднесс... которой нет уже третий день! Просто возмутительно! Да если бы ей не платили вдвое больше положенного, что их семья приземлённых пегасов делала бы? Иногда Октавия задумывалась, как так можно – родиться крылатым, свободным как ветер, и суетливо бегать по земле; жить в роскошном Кантерлоте, но ютиться в крохотном домишке на отшибе, быть почти что нищим, однако совершенно счастливым. Именно из-за этого ореола загадочности Кайнднесс, гостья из другого мира, расположенного за украшенными лепниной стенами богатого особняка, понравилась ей. Ну, и голос ещё приятный, бархатистый, приятнее, чем высокий и нервный мамин. Во всём остальном простенькая неухоженная дурнушка ничем не занимала юное воображение — так, прислуга, вроде приходящих на дом учителей.

И сегодня её не было. Именно поэтому маленькая аристократка начала день не с умывания с мылом или завтрака, а с игр. Спустя десять минут строительства из конструктора и катания кукол в деревянном паровозике Октавия усвоила важный урок: когда никто не говорит тебе «заняться делом», даже игры теряют свою прелесть. С разочарованным вздохом отпихнув от себя улыбающегося плюшевого мишку, пони прогарцевала к этажерке, хранящей подарочное издание сказок о Силки Глосс. На украшенных полумесяцами и звёздами из фольги обложках стояла, устремив вдаль суровый взгляд, восхитительная кобылица, за её спиной теснились два принца – вечные соперники за сердце непоколебимой леди. Октавия без интереса пролистала богатую красочными иллюстрациями первую часть. Не найдя ничего достойного своего внимания, пони не очень-то аккуратно пихнула её обратно и сердито притопнула копытцем. Наконец все ушли, оставили её полноправной хозяйкой, и вот – нечем заняться! Несправедливость!

Мир взрослых вещей оказался гораздо скучнее, чем в представлении Октавии. Забавы, которые она планировала проделать, когда все уйдут, уже не вызывали интереса и проделывать их было лень. Почти все книги в доме стояли на полках в закрытом папином кабинете, а немногие мамины витиевато и пространно рассказывали о банальных пошлостях... Лишь коробка с ёлочными игрушками заняла кобылку больше, чем на две минуты, но и то скоро надоела – всё равно они с Кайнднесс скоро будут наряжать ёлку. Отчаяние и голод медленно, но верно овладевали пони. Салат, приготовленный на завтрак, успел раскиснуть в невкусную жижицу; сладости из буфета, обычно охраняемого няней, приелись до тошноты после пятой конфеты подряд. Её меланхолия дошла до такой невообразимой степени, что Октавия впервые в жизни сама взяла задания мадам Аурум, дородной единорожицы, навязанной серой кобылке для «развития литературных талантов». Мама пребывала в непоколебимой уверенности, что дочь-писательница поможет ей войти в новое модное веяние столицы и стать своей в среде невероятно популярных многочисленных прозаиков и поэтов... Три минуты кобылка разбирала чрезмерно украшенные завитушками буквы учительницы. Ещё три ушли на попытку понять тему сочинения: «Что такое Мечта для тебя? Какая у тебя Мечта?». Октавия никогда не задумывалась над такими вопросами — ей всегда всего хватало. Посмотрев задание, она поняла, что не настолько её скука одолела, и продолжила скитания по дому.

Не без труда пони отыскала пачку сухариков – хоть какая-то вкусная еда. Чем побороть хандру? Залезть, что ли, на подоконник и начать равнодушно разглядывать занесённую снегом улицу... Хорошая идея! Плотную штору, не пускавшую солнышко, отпихнули в угол, — к счастью, подоконник был достаточно просторным, а Октавия достаточно маленькой, чтобы удобно устроиться. Не самый интересный вид – ряд домов, маленькое ателье на углу. Далеко слева — еле заметный далёкий перекрёсток, где их тихая улочка с особняками вливается в центр, смешиваясь с другими улицами и перекрёстками. Там начинаются беспокойство и жизнь большого города, «клоака», как выражается мама. Если же смотреть вправо, мощёная дорожка уводит в неизвестность: как рассказывала Кайнднесс, к высоким пушистым соснам, к водопадам, потаённой тропкой, уже свободной от плитки, ведёт в горы...

Октавия недовольно наморщила носик — ей всё время вспоминалась весёлая и умная нянечка, такая молодая, но образованная! Кто, как не Кайнднесс, научила её складывать фигурки из бумаги? Кто, как не она, помогает ей писать сочинения с непонятными темами для Аурум, за которые та всегда хвалит Октавию и пророчит ей великое будущее? Вечером, после дневного сна и чая с абрикосовым вареньем, которое так хорошо делала мама крылатой кобылки, няня обычно садилась в любимое кресло своей подопечной – никому больше не позволялось там сидеть! – и вдохновенно рассказывала про полный приключений большой мир, про парящие в небе города, про леса, куда до сих пор не ступала нога пони... Сначала Октавия не обращала внимание на полный красок монолог, пытаясь развлечься надоевшими игрушками, но уже через минуту-другую она удобно устраивалась под тёплыми пёрышками и слушала-слушала-слушала... Дальние королевства, тайны, великие победы и не менее великие поражения смешивались в юной головке в пёструю, утягивающую в сон путаницу, и тогда няня переводила разговор в сторону анекдотов, весёлых житейских историй, смешных поучительных рассказиков и прочих вещей, над которыми они долго вместе хохотали... Рассказывала об искусстве: о великих книгах, картинах, музыке... Говорила о сестре, Крещендо, выпускавшей журнал, называвшийся – вот совпадение! — «Октава». Крещендо — старшая из детей, ещё заставшая дни благополучия семьи, получившая превосходное музыкальное образование, всегда блиставшая на сцене, — давно оставила бедную семью, но, как ни странно, Кайнднесс всегда говорила о родственнице с теплотой, однажды принесла выпуск журнала. Его Октавия запомнила навсегда. «Она», — благоговейно прошептала старшая кобылка, смотря полными тоски глазами на кобылицу с обложки: точь-в-точь Кайнднесс, только земная пони. В копыте смычок, другое придерживает тяжёлый инструмент, взглядом можно резать алмазы. Странный трепет и непонятное восхищение напополам с уважением поселились в душе Октавии: вся музыка, все волшебные звуки и ноты собрались в портрет затянутой в чёрное платье Крещендо, сверлившей зрителя тяжёлым взором. Нечто серьёзное, не терпящее шуток, красивое строгое красотой, но, если присмотреться получше, наверняка такое же доброе, как и Кайнднесс – вот что такое настоящее искусство! Ну почему её, Октавию, названную в честь музыки, учат какой-то скучной литературе, каким-то слезливым стихам!.. Верная Кайнднесс всецело поддерживала воспитанницу. Вообще, по её словам дальнейшая жизнь юной аристократки представлялась безотрадной и прямой, как узкий проулок между двумя старыми домами. Но няня упоминала об этом лишь вскользь.

Они так здорово проводили время, словно пегасочка была не воспитательницей и гувернанткой, а подружкой. Никакой твёрдости характера или угрюмости, как у приходящих с книгами наставников, в ней не имелось, и Октавия со стыдом призналась, что частенько этим безнаказанно пользовалась. Кайнднесс, по натуре эмоциональная, даже не кричала, только иногда сердито переминалась с ноги на ногу, сводила густые брови и пыталась говорить строго, от чего её воспитанницу разбирал смех. Ну не шёл пегаске образ суровой учительницы, а с этими мохнатыми бровями вообще получалась умора!

Кобылка попыталась вспомнить: часто ли няня не приходила? Она появлялась задолго до пробуждения своей любимицы и уходила поздно ночью, выходных не брала.Один раз, когда Кайнднесс не на шутку заболела, они с мамой ходили её проведать. В каком-нибудь Понивилле или Сенограде такой крошечный домик считался бы нормой, но по кантерлотским размерам... С философским видом твердившая полусонной от жара пони совершенную ерунду про лечение полыньёй с маслом – новый модный народный рецепт от любой болезни! – мама всю дорогу обратно жаловалась на «антисанитарию» и «грязь», а дома по сто раз накидывалась на дочь с градусником и леденцами от кашля, хотя Октавия совсем не кашляла. Хорошо хоть той самой полыньёй с маслом не кормила...

Что, если Кайнднесс, непоседа и вечная оптимистка, опять захворала? Лишь сейчас Октавия догадалась, как дорога ей крылатая гостья – единственный лучик света и неиссякаемой бодрости среди унылых стен, преподавателей, занятий по литературе и знаний из учебников. Заряда радости, приносимого пегасочкой,теперь не было, осталось то, что есть – буфет, бывший недосягаемым чудом именно из-за её запрета; одинаковые куклы и конструкторы, известные до последней складочки на платье, до последнего кубика; громоздкие и сложные темы для сочинений, задаваемые мадам Аурум для «развития требуемых для писательства навыков и ощущений».

Нужно навестить дорогую Кайнднесс!

Решение созрело само собой. Конечно, выходить на улицу одной строжайше запрещалось, но Октавия всегда получала то, чего хотела – и она хочет навестить няню, сейчас же! И потом, почему нельзя? Дорогая знакомая, надо просто одеться потеплее и взять с собой гостинец: если Кайнднесс болеет, то ей будет приятна забота любимицы. Любимицы! Всё окончательно встало на свои места. В любую непогоду, в любом состоянии – она искусно притворялась здоровой, — пегаска приходила к ней, и в рубиновых глазах сияла искренняя радость от встречи. Кайнднесс могла улыбаться тысячей правдивых улыбок: лукавой, горделивой, бодрой улыбкой неисправимого весельчака, понимающей доброй ухмылкой старшей пони, и все эти чудесные эмоции, вся любовь направлялась лишь её маленькой подопечной, её единственной компании.

Спрыгнув с подоконника, кобылка бросилась наверх, к себе, но тут же остановилась, подумала и вернулась обратно – где-то в буфете ещё лежал дорогой цветочный мармелад.

Октавия переоценила свои силы. Стоило выбежать в «клоаку», в шумную нетерпеливую жизнь, как домашняя пони тут же растерялась. Она почти не выходила в «рассадник бескультурья и болезней», как называла мама улицу, и одно отвлекало её от другого, другое – от ещё чего-нибудь... Взгляд широко раскрытых детских глаз метался по сторонам, пытаясь сориентироваться в огромном пространстве. Везде незнакомые напыщенные лица, цокот подков, разговоры и крики! Перед Вечером Согревающего Очага хитрые владельцы магазинов объявляли «скидки», «праздничную распродажу» и Селестия знает что ещё, для чего к ним со всей страны ехали целые поезда наивных простачков, верящих, что именно сейчас, именно для них именно то, что нужно, стоит сущие копеечки! Конечно, это были не размышления Октавии, так сказал однажды папа маме, когда оба чудом пересеклись дома.

Из ступора путешественница вышла неприятным образом: застыв посередине дороги, она чуть не угодила под запряжённую крепким деревенским конём повозку. Когда жеребец заметил-таки крошечную фигурку, то едва успел крикнуть «Берегись!» — к счастью, кто-то из проходивших мимо единорогов выхватил её практически из-под ног быстрого извозчика. Отдышавшись, Октавия с благодарностью посмотрела на спасительницу: удивительно, но та оказалась пони не старше её самой! Единорожка, если судить по безразмерным сумкам с книгами, училась в академии для одарённых волшебников, — понятно, почему у неё такие способности. Кобылка почувствовала укол зависти: волшебница умела мастерски колдовать и ориентироваться в большом городе, с лёгкостью носила тяжёлые тома, да и книги наверняка умные, какие читают только когда искренне любят своё дело. Неужели можно жить так интересно? Или надо родиться именно магом?

 — Спасибо, — решив отложить размышления на потом, сказала пони. – Я Октавия, ты меня спасла, давай дружить? – вышло немного нескладно, но Кайнднесс говорила, что лучшие друзья появляются в самый неожиданный момент! Чем не случай?

Молодая волшебница нервно дёрнулась и покосилась куда-то в сторону, избегая смотреть собеседнице в глаза. Несмотря на мороз, по лавандовой шёрстке пробежали капельки пота.

 — Эхехе... – протянула единорожка, глупо хихикая. – Да... Не за что... Мне... Мне...

Серая кобылка приподняла бровь, как делал, бывая недовольным, её отец.

 — Что? У тебя всё в порядке?

 — Да... Это... Мне пора, пока! – прежде чем Октавия успела что-то понять из бормотания «подружки», она небольшим фиолетовым ураганом унеслась в сторону замка, развивая невозможную для такой маленькой и нагруженной пони скорость. Если бы недоумевающая кобылка не отвернулась, пожав плечами, то увидела бы, как исчезает в лиловой магической вспышке торопливая знакомая. Но надо продолжать путь. Через небольшое время пони совсем освоилась – она помнила, куда идти: сначала в липовую аллею, потом в упор до бутика, затем сразу же направо вдоль кованой решётки до поворота к водопадам, там подъём на холм; спуститься вниз, дойти до магазина парфюмерии, затем до развилки с деревьями. Влево – улица Кленовая.

В аллее и дальше за ней оказалось тихо, красиво, и ни души, будто из суматошной столицы кобылка попала в уединённый уголок на краю света или в сказку. Везде мирно, свежо, лежит сверкающий на солнце снег – иди себе неторопливо и думай. Неужто мир настолько велик, что в нём есть место для такого количества всяких вещей? Конечно, мир состоит из стран, это всем известно, степенно думала Октавия, а страны из городов, но теперь видно, что города – не просто картинки с открыток или фотографий, а сложные лабиринты аллей, бутиков, водопадов и холмов. И ведь аллеи-бутики-водопады тоже можно разложить на составляющие! В бутиках – ткани, платья, ленточки; в аллеях – деревья, фонари, скамейки, птички; в водопаде... Что ж, в водопаде вода... Здесь начинается кованый забор, поворачиваем... Деревья и скамейки раскладываются на доски, фонари – на металл, водопад разложить не получится, вода ведь обратно вся стечётся... На что раскладывается птичка? Она, если верить биологии, раскладывается на птенцов.

Полностью погрузившись в раздумья о раскладывании вещей на вещи, кобылка сама не заметила, как прошагала поворот к не раскладываемым водопадам. Ничего, вернёмся немножко назад... Мысль о скорой встрече не просто с хорошей и интересной пони, а с подругой, заставила Октавию отложить на время философию и ускорить шаг, из-за чего она едва не поскользнулась на обледенелой земле. Здесь уже не мостили улицы.

Вот и цель! Успела добраться в два раза быстрее, чем с мамой! Одноэтажная сельская построечка ничуть не изменилась с того визита... что за большая телега у самого порога? Ещё и накрыта сверху, словно там, как в книжках, что-то таинственное и жуткое, что не надо видеть... Путешественница осторожно подошла и попробовала принюхаться, но ничего не уловила. Приподнять полог, подсмотреть одним глазком? Все нормы приличия такое запрещают... Стараясь не представлять лица узнавших об этом родителей и учителей, пони прыгнула на крыльцо и без промедления сунула мордочку под брезент. Тёмная пыльная ткань неудачно упала прямо на нос, не только скрыв содержимое телеги, но и заставив пони чихнуть. Всё же вероятнее, что Кайнднесс узнала о присутствии воспитанницы, увидев её из окна, а не по деликатному аристократичному «пчхи!».

 — Октавия! – нежный юный голос нянечки вмиг выдернул кобылку из-под брезента. Красная от стыда, она пыталась что-то лепетать в оправдание, но, к изумлению, всегда честная пегаска не пожурила её за такую нескромность, а заключила в крепкие объятья, уткнувшись в чёрную, в белую крапинку от налетевших снежинок, гриву.

 — Привет, — пискнула Октавия, стиснутая сильными копытами и крыльями. – Я так рада тебя видеть! Почему ты не пришла сегодня? Мне было так скучно без тебя! Я поняла, что ты – моя лучшая подружка! Извини, что всегда ела твои конфеты!

Кайнднесс отстранилась. Она оказалась какой-то... безрадостной? Задавленное сердечными обнимашками волнение поднялось с новой силой. Где привычная неиссякаемая радость в глазах, в улыбке, в любом движении? Почему согнулась по-пегасски прямая спина?

 — Вижу, сама расчесала гриву, — довольно заметила Кайнднесс несколько кислым, чужим для неё голосом. – Молодец, совсем как взрослая! Давно пора было учиться. Сама дошла? Для кобылки, редко выходящей на «опасную улицу», как говорит твоя мать, ты замечательно ориентируешься! Даже я тут путаюсь до сих пор...

На сей раз Октавия зарумянилась от смущения. Всегда приятно, когда хвалят, но, как ни хвали, правду придётся сказать!

 — Спасибо! – слишком восторженно для «совсем как взрослой», но иногда можно дать волю чувствам. — Ты не болеешь?

 — Нет, вовсе нет.

 — Тогда...

 — Давай зайдём в дом, — жестом остановила её Кайнднесс. – Тебе-то хорошо в шерстяном седле, а я так на морозе стою.

 — Ой, извини, некрасиво получилось.

 — Ещё как, — хихикнула пегаска, покосившись на телегу, но Октавия уже стояла в коридоре и намёка не видела. Искорка тревоги разгорелась в настоящий пожар! Кобылка помнила: в прошлый раз всюду висело множество вышивок, панно и картин, которые сняли, оставив голые стены с ошмётками розовых обоев. Тонкий протёртый ковёр, давно потерявший цвет, скатали в рулон, связали и поставили в угол. Комнаты заперли, и становиться совсем бестактной пони не собиралась. Как раз вошла Кайнднесс. Теперь ей вопросов точно не избежать!

 — Что это? – прямо спросила Октавия и провела передней ногой в воздухе, подчёркивая запустение. – Почему такой беспорядок?

Кайнднесс могла улыбаться тысячей правдивых улыбок: лукавой, горделивой, бодрой улыбкой неисправимого весельчака, понимающей доброй ухмылкой старшей пони... но сейчас крылатая кобылка улыбнулась по-другому – горькой тихой улыбкой смирившегося с поражением. С таким Октавия сталкивалась впервые, но растерялась она оттого, что эта странная печаль, выраженная через радость – ведь улыбки всегда часть радости, верно? – отразилась на лице всегда обманчиво-беспечной Кайнднесс.

 — Мы уезжаем навсегда, — сказала она спокойным голосом, будто ничего не произошло. – Пошли на кухню, если хочешь, я всё тебе расскажу.

Гостья кивнула, с трудом осмысливая три непонятных слова. Она знала, что значат эти слова по отдельности, но они просто не могли собраться в одну фразу! Словно неведомая сила, не желавшая осознания непоправимой беды, распихивала «мы», «уезжаем» и «навсегда» в три оставшихся свободных угла. Чисто на автомате Октавия прошла за няней, села за незастеленный стол и очнулась: Кайнднесс не сказала ей мыть копыта, как обычно! Но пегаска была угнетена чем-то своим. Рассеянно наводя чай, она перелила воду через край стакана, отчего жидкость потекла на столешницу. Пони не обратила на это ни малейшего внимания — поставила чайник обратно, всыпала в стакан пять ложек сахара, оставила чай, села напротив упулившейся невидящим взглядом в стол Октавии.

 — Мы уезжаем, — повторила она. – Крещендо написала, что хочет забрать нас к себе в Ванхувер, это почти на самом севере, но зато там хорошо работать и учиться. Теперь она сможет нас обеспечить всем, чего мы захотим. Мама согласилась, сестрёнки её поддерживают. Да и я, если честно, тоже. Там хорошие возможности, много платят...

Октавия вышла из оцепенения.

 — Ты уезжаешь? Когда, во сколько? Когда будешь приезжать?

Пегаска тяжело вздохнула и перевела взгляд на окно.

 — Сегодня, — с неохотой призналась она. – Сейчас придёт мама, посадим сестрёнок и поедем на вокзал.

Повисла гнетущая, почти что осязаемая тишина. Мерно тикали ещё не снятые часы, неумолимо отсчитывали время до расставания, рассекали вязкое молчание узкими стрелками. Ничего нельзя было сделать. Кайнднесс сидела, уткнувшись лицом в сложенные передние ноги. Хотелось заплакать, но каждая сдерживалась, боясь, что от её слёз заплачет другая. Первой шевельнулась Октавия – громко шмыгнув, она достала цветочный мармелад в измявшейся коробке.

 — Это тебе... – собеседница не шелохнулась. Сладость легла между подругами, и от взгляда на беззаботно-яркую упаковку с весёлыми рожицами сердце раздиралось ещё сильнее. – Взяла... из буфета...

И вновь пауза. Что делать? Обняться, заплакать, найти в себе силы утешиться и расстаться с улыбкой? Когда Октавия решилась обнять нянечку, та неожиданно заговорила.

 — Знаешь... – на мгновение Кайнднесс прервалась, но, совладав с собой, продолжила. – Ты очень хорошая кобылка для пони твоего возраста и, скажем так, круга... В тебе правда есть задатки друга, хорошей, увлечённой делом пони... Ты можешь думать, сама разбираться в том, что происходит вокруг тебя и с тобой. В тебе есть ум и любопытство. Не думай, — пресекла она собиравшуюся её перебить Октавию. – Что я просто хвалю тебя, чтобы тебе было легче... Я видела много жеребят. Я живу в Кантерлоте очень давно, я много раз сидела с другими детьми, но в них никогда не было того, что есть в тебе. Я не педагог, не учитель, не знаю психологии и сначала справлялась своими силами – читала книжки, шла методом, скажем так, проб и ошибок, иногда болезненных... И, знаешь, я во всём всегда разбиралась сама, без оглядки на стереотипы, ориентиры, какие-то шаблоны поведения... Все жеребята были разные, но в тебе есть задатки личности. Я старалась как могла взрастить их, рассказывала тебе истории, учила чему-то... Пусть мелочи, пусть ничего такого, чему учат настоящие учителя, но мне хотелось... понимаешь, как бы разбудить тебя... Весь твой кругозор, он до сих пор ограничен играми, конфетами в буфете и книжками про принцессу Силки, и... – её голос дрогнул, она тихонько всхлипнула. – На них нельзя построить пони с душой и идеями. Нужна любовь. Нужна дружба. Признаться, я даже не знала, что ты действительно считаешь меня другом. Мне казалось: я уйду, уеду, и ты даже не вспомнишь, что я была. С маленькими пони твоего круга всегда так.

Кайнднесс отняла лицо от копыт и посмотрела своими заплаканными, покрасневшими глазами в широко распахнутые, с дрожащими на ресницах слезинками, глаза Октавии.

 — И я постаралась стать тебе другом. Настоящим. Взрастить в тебе интерес к миру, ко всему миру, а не к циклу кафе-бутик-салон красоты, как у твоей мамы или другой какой-нибудь дамы из высшего общества. Я старалась дать тебе всё, и... – она хихикнула странным, надломленным смехом. – Забыла самое главное.

Прежде чем пони смогла что-то вымолвить, пегаска вскочила и исчезла в коридоре. Раздался скрип, глухой стук упавшего предмета, громкое шуршание, и измазанная пылью Кайнднесс вернулась с книгой в крыле.

 — Я забыла дать тебе опыт. Знания о жизни, — объяснила она и тяжело плюхнулась за стол. – Я вообще забыла про книги. У нас их когда-то было так много, что и не перечесть. Целая библиотека! Потом большинство продали, а это... – она отодвинула мармелад и положила книгу, крылом смахнула пыль. Тень мягкой кроткой улыбки, ещё одной новой за вечер, скользнула по губам, словно пони встретила старого друга. – Это осталось.

Октавия вытянула шею, стараясь разглядеть обложку. Кайнднесс вдруг стала необыкновенно серьёзной, серьёзней, чем когда-либо; кобылка почувствовала — наступает очень важный момент, — и робко заглянула в глаза няне.

 — Я хочу подарить тебе книгу, — сказала она и придвинула предмет поближе. – Не бойся, тебе понравится. Как раз то, что ты любишь. Про принцессу.

Октавия оживилась — разговор перешёл в более понятное и безопасное русло, без откровений, слёз и драм. Но напряжённая Кайнднесс оставалась суровой.

 — Да, про настоящую принцессу. У неё было всё, и она всё потеряла. По своей вине. Это что-то вроде её биографии, записанной разными авторами очень давно, когда принцесса Селестия только-только начинала править.

Октавия посмотрела на чёрную обложку, украшенную, как серия про Силки Глосс, полумесяцами и шестиконечными искрами из фольги.

 — Это настоящее серебро, — ответила Кайнднесс на радостное замечание воспитанницы. – Прочти её, думай над ней, но никому не показывай. Потом поймёшь, почему. Береги книгу, она одна такая во всём мире. И она – твоя.

 — Спасибо, — прошептала серая кобылка, не зная, как реагировать и что говорить. Внезапный отъезд любимой няни, внезапное признание, внезапный подарок... Всё смешалось, всё перепуталось, и Октавия лишь прижала чёрную книжку к груди и заплакала. Теперь вместе с ней плакала и Кайднесс.

 — Знаешь, — всхлипнула младшая из пони, когда они немного успокоились. – Если бы я была хоть чуточку старше, то обязательно бы поехала с тобой...

 — Мы бы не дали сделать тебе такую ошибку, — раздалось откуда-то сбоку, и в проёме двери появилась немолодая земная пони с морщинистым лицом идобрыми глубокими глазами. – Вовсе не нужно жертвовать всей жизнью ради нас – кто мы для тебя были и будем всего через месяц? Идём, пора ехать.

Кайнднесс кивнула и поднялась с табурета.

 — Будем покорять север, — попыталась пошутить она. Пожилая кобыла обвела кухоньку взглядом и покачала головой.

 — Да уж, тяжело срываться с насиженного места в неизвестность... Впрочем, ладно. Девочки нас заждались, а поезд ждать не станет.

 — Я отдала ей нашу семейную книгу, хорошо? Октавии нужнее.

 — Уже подарила и спрашиваешь? Хитро, – усмехнулась старушка. Лишь на секунду радость пробежала по встревоженному лицу, вновь уступив место обеспокоенности. – Но ты решила правильно. Прощай, Октавия.

 — Я вас провожу! – вскричала пони и бросилась на шею матери Кайнднесс, обнимая её изо всех сил. – Ну пожалуйста!

 — Не стоит. Долгие проводы – лишние слёзы. Да далеко, долго, плюс метель собирается. Поспеши лучше домой, пока совсем не замёрзла и не подхватила какой-нибудь насморк... – обнимавшая кобылку нога исчезла, и седая пони вышла, не оглядываясь. Стараясь никак не касаться своей бывшей подопечной, рыдающая пегасочка направилась вслед за матерью. Несколько минут Октавия неподвижно, не дыша, стояла в центре опустевшей комнаты с позабытыми часами, и даже громкий шум отъезжающей телеги и крики совсем ещё маленьких «сестрёнок», на деле племянниц Кайнднесс, не касались бархатных ушек. Лишь когда грохот и гомон полностью исчезли, опомнившаяся кобылка молнией метнулась к окну, надеясь увидеть хоть что-то, хоть кого-то... но дорога на вокзал была совсем в другой стороне.

Октавия не успела домой до начала метели. Она долго плутала по изменившимся до неузнаваемости тёмным незнакомым улицам, мёрзла, падала в глубокие сугробы, и, если бы не стоявший на углу какого-то дома стражник, сколько бы ещё продолжалась её одиссея. Родителей дома, как всегда, не было, – вот и хорошо, никто не отругает. Пони с трудом выпроводила мнительного гвардейца, убедив его, что сообщать об инциденте маме с папой вовсе не нужно; закрыла дверь и поздравила себя с первым удачным походом по белу свету. Сейчас нужно полностью «замести следы» своеволия: искупаться, спрятать книжку и убрать бардак. С первым делом кобылка более-менее справилась, но на кафельном полу образовался целый океан расплёсканной воды. Начнём уборку — дорогих кукол, кубики и прочие игры Октавия неаккуратно запихала в ящик; собрала фантики. Вроде всё. Можно ложиться спать, ну а утром всё пойдёт как обычно, по-старому. Правда, без Кайнднесс... Новую няню она, Октавия, не потерпит, поняла пони. Ну и к лучшему — правильно говорила её взрослая подруга: надо входить в жизнь, надо учиться жить самой. С чего начать?

Взгляд путешественницы остановился на видневшемся из-под подушки чёрном уголке. Стоит прятать получше или подальше, иначе есть риск попасться! Но это потом, когда в дверном замке начнёт поворачиваться ключ, а сейчас кобылка, укутавшись в одеяло, внимательно изучала подарок. Книга о прекрасной принцессе и задумывалась такой мрачной? Все сказки, прочитанные Октавией, имели радужные блестящие обложки, гладкие на ощупь, но у книги Кайнднесс обложка была угольно-чёрной, истёртой и неприятно-шершавой. Даже звёздочки и месяцы из серебра чуточку пугали острыми краями. Видимо, издание действительно очень старое. Затаив дыхание, пони открыла первую страницу. На пожелтевшей плотное бумаге — ничего, что полагается печатать на первой странице приличной книги. Только чьим-то размашистым почерком начертаны чёрные, будто написанные смолой, слова:

«Дорогим К. и Н. на память и в назидание. Она ни в чём не была виновата!»

Ничего не поняв, кобылка листнула дальше, где поджидала новая загадка – иллюстрация, стилизованная под старые рисунки, как в учебниках истории древней Эквестрии... точнее, вовсе не стилизованная. Тонконогая аликорн стояла в центре картинки на белом шаре, печально склонив голову. Белый контур отделял чёрную кобылицу от чёрного же фона — ночного неба, если судить по светлым точкам вокруг лошади. Видимо, она и есть главная героиня, а шар – луна? Похоже на то, идём дальше. Вот и начало. Вся страница усеяна мелким округлым почерком, совсем не таким, как в подписи, отчего кажется, будто буквы слипаются, наваливаются друг на друга. Ни красной строки, ни заглавия, ни разделения на абзацы... Текст стеной, даже расстояния между строками почти что нет. Октавия вздохнула и начала разбираться – занятия с мадам Аурум принесли свою пользу: по сравнению с завитыми каракулями сей дородной наставницы, эти буквы читались почти что легко. Итак...

«Но сильнее яда уныния поразил Её яд зависти, точно метко пущенная крылатая стрела пронзила Ей сердце. Так сидела совоокая Богиня, упершись копытами, не видя мира, и день, и ночь стали Ей равны. Словно печальная ива на брегу текущей мимо реки, стояла Она, одинокая и хладнодушная, у окна своих покоев, и ненавистно было Ей светлое солнце в небесах, и ненавистна радость смертных пони. Так терзалась Она, позабытая, в тёмнокаменной своей башне, и доводы ума тонули в Её отчуждении и обиде. Трепетали Её лёгкопёрые крыла, просясь в полёт, но упрямо сидела в углу своих покоев Богиня, не желая более выходить в чуждый мир, и скучно было Ей».

Октавия остановилась. Мало того, что половина слов оказалась непонятна, история разительно отличалась от привычных сказок с плавным началом, в котором прекрасная принцесса гуляла по саду или кружилась на балу, – здесь юную читательницу сходу бросили в повествование, в море вопросов. Что за Богиня, почему она терзается? Или в старой книге просто не хватает страниц? Но «стык» между листами был гладким и ровным. Всё так и задумано! Возможно, если бы Октавия читала больше разных книжек, она бы знала о подобном приёме в литературе... но пони лишь продолжила, недоумевая,чтение.

«И думала Она, горделивая: наше счастие разное, я чужая средь них. Если так, останусь одна. С той поры закрыла Богиня свою башню нерушимым замком, и тёмные лозы ядовитых трав увили её. Чёрными грозовыми северными тучами закрыла Она свою башню, страшную Мантикору посадила у ступеней. Думала Она: кому Мы нужны, тот найдёт Нас. И зажгла Она в темноте своей кельи свою магию, и свет сребристый её утешал Богиню. Думала Она: словно ночь прекрасны Мои покои. Здесь свет Моей луны, здесь тьма Моей ночи, что любима лишь Мной одной. Нет смертного или вечного в мире, что понял бы Меня и Мою ночь. Если так, останусь одна. Лишь верная Тень лежала за Её спиной: ничего не было кроме них двоих. Говорила Богиня, и Тень говорила в ответ».

Три разных образа собрались в один. Некая Богиня – она и есть принцесса и нарисованный аликорн, — сидит в башне, как и полагается настоящей принцессе. Её никто не понимает, она любит ночь. Принцесса сидит в темноте с сребристым светом, у неё появляется тень. Богиня говорит и воображает ответы тени. Принцесса на что-то обижена, поэтому сидит в своей башне и сходит потихоньку с ума, иначе с чего бы ей говорить в пустой комнате? Вроде разобрались, читаем дальше... ан нет, не читаем – более-менее знакомые слова из более-менее знакомых букв внезапно сменились неизвестными иероглифами. Октавия вспомнила уроки с мадам: очень давно такие значки были письменностью и использовались лишь в среде аристократов, вроде правителей и летописцев. Почти сразу после коронации Селестии эту письменность сменил язык простых пони, используемый до сих пор почти без изменений. Однако как читать дальше? Попросить бы помощи у Аурум, но Кайнднесс просила никому не говорить о книге... Как вообще расшифровываются старинные тексты? Наверняка такому долго учатся в специальных школах, но что делать любителям? Кобылка решила лечь спать, а завтра как-нибудь ненавязчиво разузнать у учительницы все тонкости древних языков. Она слезла с кровати и достала из шкафа ящик с игрушками. Нужная кукла лежала на самом дне, но Октавия всё же достала её –плюшевая Силки Глосс ростом в свою хозяйку «нарядилась» в пышное длинное платье. То, что надо! И читательница бесцеремонно сунула подарок ей под юбку, расправила ткань, положила куклу ничком на задвинутую обратно коробку. Вот так таинственную сказку никто не отыщет! Вдохновлённая мечтами о грядущем расследовании книги Кайнднесс, пони поудобнее устроилась в постельке, не догадываясь о том, куда оно её приведёт.

Октавия кое-как успела закончить сочинение – и, несмотря на все её труды, оно разочаровало мадам, настолько, что она, всегда отстранённая, ярилась и возмущалась несколько минут. Сжавшись в комочек, кобылка смиренно выслушивала заслуженные укоры: как она могла врать своей любимейшей учительнице, неужели ей не было стыдно, и так далее. Когда запас гнева иссяк, Аурум поняла, что ничего не добьётся криком, и решила сменить тактику: елейным голосом она расписывала преимущества литератора над обывателем, как может писатель превратить слова в чудную картину, и...

 — Мадам Аурум, нагнитесь-ка ко мне, — заговорщицким шёпотком молвила Октавия и намекающе подёргала бровями. Глаза наставницы гневно расширились – что за панибратское обращение! Как её посмели перебить! – но просьбу выполнила. Кобылка оглянулась по сторонам, чтобы их тайную беседу никто не подслушал — строго говоря, никого, кроме них, в особняке и не было, но нужно показать важность беседы, пусть и такими топорными способами, — и прижалась к уху мадам, понизив голос едва ли не до жеребцового баса:

 — Мадам Аурум, я... я хочу быть музыкантом. Не писателем. Это всё нужно маме, а не мне. Я хочу играть на инструментах.

 — Хорошее стремление. Музыка и литература всегда были сёстрами. По многим литературным произведениям писали вальсы и оперы.

Октавия поняла, что у неё не получается направить внимание мадам в нужную сторону.

 — У вас есть знакомые учителя музыки? Скажите моей маме, если я скажу, она не поймёт... она меня никогда не слушает. Просто мне правда так хочется стать музыкантом! Представляете, как здорово будет?

 — Вот видишь! Отличная тема для того, чтобы раскрыть её в домашнем сочинении! «Моя мечта – стать композитором». Почему нельзя написать сразу? Переделаешь сегодняшнее задание на следующий урок... будем всему учиться заново.

Что ж, переманить врага на свою сторону не вышло, но Октавия не особо-то верила в этот расклад — важнее узнать о значках. Утром у пони не было времени подумать над стратегией, и кобылка рискнула идти напролом.

 — Хорошо, мадам... а что делать композитору, если он хочет написать музыку ну по очень-очень старой книге?

Мадам прищурилась, и сердце в Октавии замерло, но Аурум просто нагоняла на себя важный вид.

 — Он берёт книгу, читает несколько раз, и каждый раз думает о своих чувствах, затем...

 — Да я не про то! Что, если это книга, написанная значками? Ну, старым языком?

 — Берёт переведённый вариант или идёт в библиотеку за словарём, — ответила мадам, не догадавшись задать логичный вопрос: почему композитор захочет написать музыку по книге, которая ему непонятна? Только сейчас Октавия увидела всё скудоумие и зазнайство своей учительницы и неприятно удивилась им. – И не значками, а иероглифами. Учись говорить правильно.

Библиотека поразила пони – сначала тишиной, наступившей, как только за ней закрылись тяжёлые резные двери, затем и размерами. Огромные протяжённые залы, и от пола до потолка лишь книги, книги, книги! Шикарные люстры с тысячей свечей – их огонь, отражающийся от вымытых до зеркального блеска полов, ослеплял. Наспех вытерев ноги о коврик, Октавия записалась у библиотекаря и побрела разглядывать корешки книг. Шкафы уходили вглубь просторного зала, иногда кобылка останавливалась и брала с полки какое-нибудь издание – они становились всё старше.Не переставая медленно идти, она высматривала нечто похожее на тайную полку с ветхими фолиантами; искательнице казалось, что словарями старых языков могут быть только старые книжищи. Сегодня фортуна шла за ней по пятам, и вскоре пони увидела нужный том – он стоял невысоко, полустёртое название на корешке вполне разглядывалось, но достать книгу самостоятельно не вышло бы. Придётся звать на подмогу... Кобылка растерянно оглянулась – в зале была лишь она и кто-то за дальним угловым столом, заваленном свитками и учебниками. Октавия подумала, оставила указатель в виде бутылки с соком и храбро направилась за помощью.

 — Извините, что отвлекаю, — вежливо сказала пони, подойдя вплотную к свалке. – Но помогите, пожалуйста, книжку достать.

Из-за нагромождения показалась недовольная единорожка. Кобылка узнала свою недавнюю спасительницу, и вчера вдруг показалось ей невероятно далёким. Сколько же всего произошло и происходит в течении каких-то двух дней! Вся мирная беззаботная жизнь цветочка-мимозы превратилась в увлекательную, но сложную авантюру – будто перекати-поле по кочкам и выбоинам скачет...

– Ты всегда витаешь в облаках, или только рядом со мной? — сердито спросила волшебница, выходя к размышляющей Октавии.

 — А? Извини, задумалась. В последнее время много пищи для размышлений просто, — отозвалась пони и сделала шажок в сторону бутылочки. Недовольная чтица – ну вот, отвлекли от важной работы из-за какой-то ерунды, — намёк поняла и всё-таки пошла рядом.

 — Ага, — неопределённо хмыкнула она. Пауза затянулась до неприличия, и искательница решила завязать знакомство – стало понятно, что единорожка на контакт не пойдёт.

 — Как тебя зовут? Ты вчера так быстро убежала...

 — Твайлайт Спаркл.

 — Приятно познакомиться. А я – Октавия Мелоди. Знаешь, что смешно?

 — Нет, не знаю, — флегматично ответила собеседница, словно нарочно стараясь быть отстранённой. Октавию это задело.

 — У меня целиком музыкальное имя, а меня учат литературе и словесности. А я не хочу им учиться.

Твайлайт застыла.

 — Ты не хочешь учиться?!

 — Нет, почему же, хочу... Просто музыке. Хочу стать композитором. Играть на чём-нибудь... Вроде большой такой скрипки, называется красиво...

 — Виолончель?

 — Ага, точно. Я видела на картинке в журнале. Хороший инструмент. А я занимаюсь с мадам Аурум.

 — Литературой? — уточнила Твайлайт, и пони не смогла понять: то ли её на самом деле слушают и задают вопросы, то ли слушают невнимательно и поддерживают разговор из вежливости.

 — Да. Но всем всё равно, что я хочу играть на виолончели. Маме нужна писательница, папе на всё всё равно, а единственная чуткая пони уехала навсегда. Её сестра, кстати, играет на красивой большой контрабасе, — ловко ввернула Октавия сложное словечко в разговор, надеясь на восхищение, но новая знакомая лишь поправила её. Кобылка подумала: даже правильно, если они не подружатся — зачем такой апатичный друг?

 — Тогда учись сама. Много читай, — посоветовала Твайлайт, и исследовательница поразилась: красивая, умная, уверенная речь единорожки не шла ни в какое сравнение с вчерашним неразборчивым бормотанием.Октавии стало обидно оттого, как её собеседница умеет хорошо говорить.

 — Вот эта книга, — махнула она в направлении нужного талмуда, когда читательницы дошли. – Видишь, написано золотистыми буквами: «Иероглифы аристократов и современный язык, II».

 — Иероглифы... – Твайлайт прищурилась, силясь разглядеть нужный корешок, два раза напряжённо моргнула, — и внезапно преобразилась. Радость озарила лицо холодной волшебницы, её глаза засветились влюблённостью, и фиолетовое магическое облачко аккуратно вытянуло словарь с полки, вмиг доставив его девочкам. Она трепетно провела копытцем по грязно-коричневой кожаной обложке и запищала от неподдельного восторга. – Это же та самая книга!

Искательница в лёгком ступоре смотрела, как серьёзная кобылка, степенно шедшая рядом с ней, несётся обратно гигантскими скачками, бережно удерживая том магией. Опомнившись, Октавия поспешила следом, еле нагоняя счастливицу.

 — Она тебе тоже нужна? – догадалась пони. – Да?

 — У меня как раз задание по древнекантерлотскому языку! –пропела Твайлайт и прижалась пушистой щёчкой к книге. – Кто вообще поставил его в ту секцию? Спасибо-спасибо-спасибо! Это лучший словарь!

 — Но мне он тоже понадобится, — осторожно попробовала вернуть её с небес на землю кобылка, почему-то стесняясь.

 — Тебе? – единорожка замедлила ход и глянула на собеседницу чуть ли не с презрением. – Зачем?

 — Ну... – придётся признаться, поняла искательница и испытывающим взглядом осмотрела нахмурившуюся Твайлайт – довериться ей? Вроде неболтливая... – Если скажу, пообещаешь держать в секрете?

 — Возможно, — уклончиво ответила пони и залезла обратно в свой уголок. Октавия придвинула стул и села рядом, заметив, как она скривила губки от такого вторжения.

 — Понимаешь, у меня есть книга...

 — Книга? – оживилась волшебница. Вот оно, её слабое место!

 — Ага, очень старая. Она написана знач... иероглифами, старыми буквами. И я хочу её перевести.

 — У тебя есть книга доэквестрийских времён? – почему эта зазнайка переспрашивает с удивлением и неверием; почему видит перед собой неразумного жеребёнка? Кобылке стало обидно. – Откуда? Как называется?

Октавия отпраздновала маленькую победу: отныне Твайлайт попала под её власть. Любовь к книгам — невероятно удобный рычажок, нажатием на который можно повернуть дело в удобную сторону. Исследовательница почувствовала себя искусным манипулятором, запросто обводящим вокруг копытца даже таких гордячек как вот эта Твайлайт Спаркл, и не смогла сдержать усмешки.

 — Она такая старая, что на ней даже нет автора, названия, года выпуска и аннотации, — смотрите, смотрите, как эта коварная кобылка вывернула своё незнание в интригу, захватывая внимание ловящей каждое её слово единорожки! Октавия была на высоте, и, чтобы избежать неудобных вопросов или разоблачения, как могла скрыла довольство. Волшебница разволновалась не на шутку.

 — Покажи! – выдохнула она. Её собеседница, упиваясь своей властью, с наигранной леностью вытащила подарок Кайнднесс и небрежно пододвинула его в сторону Твайлайт. Никакими витиеватыми описаниями невозможно передать реакцию любительницы чтения: ласково подхватив издание, она копытцем перелистнула страницы и начала внимательно вглядываться в мелькающие значки. Началось едва ли не театральное представление: единорожка задумчиво угукнула, потёрла подбородок, положила книгу и с трепетом открыла первую страницу. Отошедшая на второй план кобылка заворожённо наблюдала за ней – на сцену вышла знающая, что делать, Твайлайт. Она уже перешла к зашифрованным листам, точно что-то понимая в загадочных каракулях.

 — Откуда у тебя эта книга?

 — Мне её подарили, — нехотя призналась искательница и пододвинулась ближе. Увлечённая единорожка никак не отреагировала. – Знаешь, о чём я подумала?

 — О чём?

Октавия несколько минут собирала целую речь, пыталась, как могла,сделать её грамотной и плавной, — не хотелось выглядеть косноязычной перед умницей Твайлайт. Она терпеливо ждала.

 — Это похоже на сказку или легенду, — начала кобылка своё восхождение на гору красноречия. – Это книга про принцессу, значит, это – сказка...

 — Необязательно, — встряла Твайлайт. – Сейчас много пишут о принцессе Селестии и её правлении, например.

 — Да, наверное... Но здесь всё похоже на сказку. А зачем, как думаешь, автору зашифровывать просто сказку? Ведь язык древней аристократии знали не все, значит, где-нибудь не в Кантерлоте его не знали. Автору пришлось писать так, чтобы его не поняли... зачем?

Впервые за разговор единорожка с уважением посмотрела на собеседницу.

 — Значит, это легенда. В них иногда встречаются странные мотивы. Были легенды для определённых кругов, вроде мифов других народов... про Богов, сотворивших мир и всё такое прочее... Во времена «до принцесс». Автор писал легенду для своего круга, или даже общества, и зашифровал её, потому что круг нужно было держать в тайне. Секретный орден? Книгу писали, а не печатали: буквы неровные, пробелы между словами и строками разные...

Почти одновременно две кобылки воскликнули:

 — Давай попробуем перевести?

 — А как же твоё задание? – задала Октавия встречный вопрос. Твайлайт с лёгким сомнением глянула на свои свитки и учебники.

 — Ну... я думаю, оно... – кобылка запнулась, словно ответ давался ей с величайшим трудом. – Ну... мне задали перевести текст... а у нас сейчас будет что-то... вроде практики?

Вот как некоторые переживают за свою работу, с лёгким укором подумала искательница.

 — Будет, — успокоила она Твайлайт и храбро распахнула словарь на середине. Взлетевшая облачком пыль заставила подружек чихнуть и отчего-то рассмеяться. Не теряя ни минуты, пони занялись делом – единорожкины труды тоже помогли. Часа два, не меньше, постигали они хитрости древнего языка. Иногда слово, часто используемое, целиком встречалось в словаре, иногда приходилось разбирать их по буквам. Чем дальше продвигалась работа, тем суровей становилась Твайлайт и неспокойней становилось Октавии. На каждое слово уходило по три-четыре минуты, и кобылка не могла «собрать» текст: когда одно слово становилось ясным, уже забывались остальные. Пони всё чаще поглядывала на глубоко задумавшуюся Твайлайт – та читала и писала раза в три быстрее, но взгляд у неё был отвлечённый, рассеянный. Напрягшаяся единорожка словно решала сложнейшую задачу, но видно было, что перевод давался ей легко, практически без усилий. У неё-то явно получалось понимать написанное, и, видимо, ей не нравилось зашифрованное чёрными, как ночь, иероглифами на пожелтелых листах. Под конец искательнице стало почти что страшно. Она боялась и глянуть на торопливо записанный перевод или загадочную легенду.

Мрачнее тучи, Твайлайт резко встала и с грохотом отодвинула стул.

 — Вот, — грубо сунула она свою расшифровку напарнице. – Не знаю, кто тебе такое подарил, но... Вот.

 — Спасибо, — пролепетала Октавия и осторожно посмотрела в книгу. Значки резко кончались на половине строки, и с нового абзаца начиналась обычная речь, — почему-то это едва не довело кобылку до нервной дрожи. – Только... никому не говори, ладно? Пожалуйста.

 — Ладно, — смягчилась единорожка. Тем не менее, обе пони избегали смотреть друг другу в глаза. – Ты уже уходишь?

 — Ага... А ты остаёшься? — вместо ответа единорожка указала носиком на ворох учебников. – А, точно... Пока?

 — Пока, приходи! – весело закивала волшебница. После дня в библиотеке у неё хватает сил радоваться, вяло удивилась уже не державшаяся на ногах Октавия. Она свалила перевод и книжку в сумку и побрела к выходу — на улице уже сгущался ранний зимний вечер. Бездумно добрела домой, где, как всегда, было пусто и одиноко; стянула пропотевшую одежду и, не вымыв копыт, уселась за письменный стол. Достала перевод – таинственная легенда полностью завладела её вниманием и мыслями.

«Так скучала Она, одна и не одна. Так поверяла Она сокровенные тайны сердца Своего себе и чужой. Лишь изредка вспоминала Она про свой вечный долг, долг Богини, и с неохотой прерывала Она горькие свои слёзы, чтоб с ненавистью воссияло холодное Её светило. И думала Она: если Мы не нужны, то к чему им Наш свет? Пусть живут под солнцем, если им страшна Наша тьма» — кажется, Твайлайт не стала менять стиль и расставлять необходимые в современной грамматике знаки препинания.

«Но не ведают они истинной Тьмы, говорила Тень, что сама была чернее ночи, страшнее зверя. Знают они истинную Любовь и истинный Свет, но страшатся Тьмы. Кто взглянёт без боязни в светлую ночь? Страшатся они того, чего не знают, ведь истинная Тьма царит там, куда страшатся они взглянуть своим умом и сердцем. То не лес, не ущелье скалистое, то их Тень. Ты, Богиня, не боишься меня.

Ведь я – Тень, ответствовала Она, и вновь уходила от окна во мрак своего узилища.

Так проходили неисчислимые лета, и день сменялся равнодушной, краткой ночью. И заметила старшая Богиня-Сестра: больше не горят звёзды словно искры пламенные, больше не блистает луна своим сребром. Словно серый дым развеивалась ночь. И пошла старшая Богиня-Сестра к неприступной башне в колючих лозах. Сняла старшая Сестра-Богиня свои златые регалии, на равных пошла Она к милой своей Сестре. Ясно улыбнулась Она одинокой Сестре, и словно солнце озарило чёрный печальный дом. Кинжалами ощерилась Тень, завывала Она, утопая в тёмном углу, и спряталась, словно дикая, Она, в Её угол. Зло, без любви смотрела Она на свою Сестру, видя в Ней лишь свою беду, свою погибель. На что Ты пришла? Но ясно улыбалась старшая Сестра-Богиня. Распахнула она жемчужные свои крыла, теплом одарила Её, смехом наполнила тёмную Её обитель. Не прячься от Мира, Сестра, идём со мной, мы все любим Тебя. Так говорила старшая Сестра-Богиня, но молчала Она, равнодушная. Безмолвно, с укором смотрела Она на светлую богиню. За что Ты лжёшь Мне? В Мире Твой свет, в Мире Твоё солнце и любовь, но я – Тень, Тьма. Ты не любишь Меня, ты не можешь любить Меня. Разве бывает темно и светло в одном доме? Уходи, одна Ты нужна. И пришлось старшей Сестре-Богине уйти, но боязно было Ей.

Так осталась Она вновь одна, но с Тенью своей. Потревожился Их покой. Мыслили Они: разве могут быть свет и тьма вместе? Говорила Тень: Ты – Богиня, Она – Богиня. Два начала, вы разны, словно вода в ручье и камень на берегу. Вы воплощаете свет и тьму, жизнь и смерть. Никогда не ужиться вам в одном мире. Вода по песчинке размывает камень, камень падением тревожит воду. Так будет: или море вырвется из ручья, или голая каменная пустыня оборвёт ручей. То закон мироздания. Нету силы, что сведёт камень и воду, вечную тьму и вечный свет. Ты, Богиня, вечная Тьма, вечная ночь, но вечный Свет рассеет Тьму, загонит её в угол. Так и Ты, Богиня: когда Сестра близко, блекнешь Ты. Кто выберет Тьму в замену Света?

Но может ли Тьма затмить Свет, вопрошала Богиня и сердце Её страдало.

Ты, Богиня, ещё не Тьма. Ты словно юная кобылка. Ты словно тень, что отбрасывает Твоя Сестра на Её же солнце. Ты словно сумрак, что наступает сразу после ухода Света и солнца, но исчезает в истинной Тьме. Но когда наступит вечная Тьма? Стань вечной Тьмой, и сможешь затмить любой Свет. Кто выберет сумрак в замену истинной Ночи?»

Октавия почувствовала, что засыпает, и резко встряхнула головой. Монотонный текст с множеством повторений действовал успокаивающе, вгонял в дрёму. Несколько минут кобылка пыталась рассеять подступивший сон игрой с паровозиком, но как тут играть! Бросив его, пони вернулась обратно и медленно, вдумчиво, осиливая каждое слово, перечитала прочитанное. Нужно попытаться понять. Тень – не плод воображения, а настоящая сущность, вроде привидения или какого-нибудь домового: это понятно из её слов и стремления к темноте. Неизвестная Богиня полностью ей доверяет и плачется. Она думает, что никому не нужна, поэтому выполняет свою работу плохо. Её сестра замечает это – а отсутствия сестры она не замечает?! — и идёт поговорить по душам, но принцесса, напичканная увещеваниями злой Тени, не верит ей, выгоняет прочь. Но теперь Богиня и Тень думают, что же им делать дальше: ведь всю жизнь – а, так ведь они ещё и бессмертные! – в башне не просидишь. Тень говорит, что младшая и старшая никогда не подружатся и не помирятся, ведь они такие разные, как красная и синяя половинка магнита. Тень объясняет, что старшая сестра, «вечный Свет», полностью затмевает маленькую сестрёнку, которая «вечная Тьма», но ещё маленькая – так, сумрак. Надо раскрыть себя, полностью явить всю силу Тьмы, и тогда темнота поглотит свет.

Октавия поняла всё это, но не смогла понять одного – как можно быть такой наивной и верить какой-то Тени? Выгнать собственную сестру? «Затмить» её? Речь ведь идёт не о каких-то поняшках – о Богинях, о принцессах День и Ночь. «Какие-то поняшки» могут так, посоперничать, но что будут делать Богини? А ведь одна из них ещё упрямится, ничего не видит и не слышит, кроме этой Тени... Скорее, скорее продолжим читать!

«Так Она решила и стала Тьмой. Если есть Свет, судила Она, должно быть и Тьме. На разные стороны земли и неба разойдёмся Мы с Сестрой, встанем спинами одна против другой. Пусть Её любят здесь. В северные, чёрные горы уйдём Мы, где снега белее лунного сияния. Так подумала Она и увела Тень с собою на север, в край жёсткошкурых волков и вечного холода. Так царили Они меж белой земли и чёрного неба, и рёв диких неласковых зверей был приятен как пение. Так правила старшая Богиня-Сестра югом и солнцем, младшая Богиня-Сестра севером и ночью, но даже на севере не было ей покоя. Видела Она, как пламенеет от солнца край небес, но и край неба повергал Её в печаль. Видела Она, словно насмешку от старшей Богини-Сестры в небесах дивное сияние цветов Её лазурных волос, и вечное присутствие Её рядом повергало Её в уныние. И на север добиралось солнце, и жёстких его каменных вершин касались тёплые лучи, и на севере яснели небеса, и снег обращался в холодную воду. И долго думала Она, смотря на расцвет своего сурового края: быть может, там, в стране вечного тепла, тоскуют обо мне? С лёгкими сумерками заносила Она добрые сны, словно вести в родную страну, но не получала ответа. Ночным ветром, ароматом цветов входила Она в дома и дворцы, но ни в одном не звучало Её имя. Навевала Она тоску по себе добрым сном, улыбалась из тени, кралась с лунным лучом вослед идущему сквозь ночь, но не взносили Ей похвал как некогда и плотно закрывали двери своих жилищ.

Так решила Она: пусть на севере, но и туда тянется солнце и свет. Нет согласия и здесь между Нами, Сёстрами: не желает Моя Сестра оставить мне половину мира. Гневом запылали Её глаза, взяла она под своё крыло громы и молнии, грозы и ветра, холод и вьюгу, мрак и погибель. Так решила Она: коль не делится мир по справедливости, заберу его весь себе. Довольно свет царил над ним, пусть тёмная луна воцарится в небесах. Страшным, чёрно-красным светом налилась луна, взошла в небеса, словно новое жестокое светило, нависла над миром. Ураганом влетела Она на родину, словно ржавые железные копья и стрелы обрушила Она на неё своих детей: обиду и одиночество, ужас и тяжёлый ночной кошмар, и не было пощады никому. Исчезло солнце, но сказала Она: Я честна. Уходи на юг, старшая Сестра, там не коснётся Тебя Моя Тьма. Но возразила Тень: ежели Идеальный Свет достигал Нашей Обители, будешь ли Ты идеальна, если не покроешь собой всю землю? Долго просила старшая Сестра-Богиня опустить с небес луну, вернуть ей ласковый добрый свет, насылающий добрые сны, но лишь жестоко усмехалась Она и посылала бурю за бурей вослед своей Сестре.

Но вновь явилась Сестра, и яркая радуга Гармонии сиянием своим затмила весь мир. Не было Тьмы или Света, могущих сдержать верную, Истинную Гармонию, Гармонию сердца, ума, духа и магии. И повелела Гармония: мир солнечных небес – старшей Сестре-Богине, вечную небесную ночь – младшей Сестре-Богине. Так длится с начала наших времён и новой эры, так длится и по сей день и длиться будет вечно. Так разделила Высшая Сила, что выше Света и Тьмы, день и ночь, свет и тьму, ум и безумие, любовь и ненависть».

Всё. Конец. Октавия задумчиво переворачивала ветхие страницы и тетрадные листы с переводом, несколько раз листала на изображение поникшей, напряжённой кобылицы, с тревогой и неверием разглядывающей лунную пыль под своими копытами. Теперь у картинки появился пугающий смысл – и Октавия пугалась, спешно уходила вперёд. Несколько минут всматривалась в иероглифы, замечая различия – иногда буквы в следующем абзаце становились чётче, ровнее, словно их писал уже другой пони. «Записанная разными авторами»? Неважно – Твайлайт всё равно перевела не заботясь о стиле и художественности.

Кобылка встала из-за стола и бухнулась на неразобранную кровать. Молодому неподготовленному уму сложно было не нестись вскачь, но пони как могла удерживала его. Обдумать, осознать всё спокойно. Не делать слишком резких и необдуманных предположений, если уж сделала – не настаивать на них. Неспеша осваивать каждое предложение. Начать с самого начала. Есть – были? – две сестры, богини, правящие днём и ночью – наверное, как Селестия. Младшая, сомневаясь в том, что они смогут вместе жить в мире, ушла на север... почти как Кайнднесс. Тень хотела, чтобы покорная младшая сестра стала Истинной Тьмой, в противовес Истинному Свету старшей, а младшая ушла на север, где почти вечная полярная ночь... Но свет солнца доходил даже туда, и принцесса возмутилась – наверняка не без подсказки. Собрав всё плохое, они полетели на родину, уверенные, что родственница нарочно заходит своим светом на их земли. И ведь добродушная младшая сначала хотела прогнать старшую на противоположный край Земли, чтобы она осталась там с своим солнцем, но кровожадная Тень возразила, что ночь должна быть абсолютной, без единого проблеска... Даже белую ясную луну они сделали кровавой!

На что же намекала Тень, к чему подталкивала свою хозяйку? Она намекала: когда старшая сестра рядом, никто и не заметит младшую... но ведь старшая всегда рядом, её свет обнимает весь мир. Тень сказала, что может существовать или Свет, или Тьма, третьего не дано – и принцесса ушла как можно дальше от солнца, в край почти вечной темноты. И, если в книге ничего не забыли дописать, то принцесса теперь уже сама решила, что старшая освещает её территорию нарочно и полетела воевать с родной сестрой... Младшая богиня хотела пощадить её, но Тень опять всё испортила. В конце-концов старшая явилась с некоей радугой Гармонии, которая оставила этот мир ей, а младшей... вечную небесную ночь? Как это понимать? Октавия напрягла память, выуживая зацепившиеся за неё знания. Вечная небесная ночь... отсутствие солнца, и, как следствие, — холод, кромешная тьма, пустота. Кобылка перебирала одну науку за другой, но подошла лишь одна. Астрономия. Космос.

Итак, младшую сестру выслали в космос... Как же принцесса будет существовать в вакууме? Иллюстрация отвечала на этот вопрос – её выслали на Луну. Но кто тогда устраивает ночь на Земле? Ведь при вечном дне тоже невозможно жить. Кобылка попыталась найти ответ, искала намёки в тексте, но ничего не нашла. Тогда она отвлеклась на другую загадку: кто такая Тень? Сначала принцесса просто печалилась, но потом заперлась в башню и зажгла магию – словно провела некий ритуал. Появилась сущность, с которой они говорили, и которая говорила то, что хотела услышать принцесса. «Чернее ночи, страшнее зверя»... Октавия посмотрела на свою тень: почти точная копия её. Неужели принцесса сама была такой? И потом, не ходила же она всё время с огоньком на роге, а Тень-то всё время присутствовала рядом, всё время что-то советовала! После их ухода на север она сделалась словно бы самостоятельной личностью... Что, если и не было никакой Тени? Ведь есть же такое в психологии такое понятие, как раздвоение личности. Может, принцесса просто перекладывала ответственность на выдуманного персонажа? Нет, не перекладывала! Она была им! Или, по крайней мере, Тень являлась неотъемлемой частью её. Добрая, нерешительная, справедливая принцесса и словно объединившиеся в призрачный силуэт зависть, обида, злоба... Что, если они копились годами? И Богиня спорила, терзалась, рассуждала сама с собой, с своей ненавистью и слепым, безрассудным гневом, пыталась убедить саму себя не трогать сестру и её счастливых пони... Но обида копилась, собиралась в Тень, которая, как и положено тени, всегда была рядом, — разве прикажешь сердцу не обижаться? Как ни скрывайся за напускным весельем, горечь осядет на душу. Какими же должны быть огорчение и обида, пусть и по надуманному поводу, чтобы стать отдельной гранью личности? Тень желала вечной тьмы, вечно править в одиночестве, но чего хотела принцесса?

Внимания. Любви. Гармонии в мире. Все кусочки загадки собрались воедино: и тайные посещения родины младшей богиней, и её добровольный уход в надежде защитить и помочь... И её доверие Тени – знала ли принцесса о том, с кем имеет дело? Наверняка сущность медленно, но верно соединялась с ней: сеяла ядовитые семена отвергнутых стойкой принцессой эмоций, и добилась своего. Принцесса сдалась, ушла в Башню – и дело оставалось за малым: убедить её расправиться с сестрой. Но даже так принцесса до последнего не хотела признавать Тень. Или же принцесса сама согласилась быть Тьмой, в противовес Свету? В любом случае, она сомневалась до последнего... Гармония в мире... Его не удалось поделить на две части для каждой из сестёр, и Тень предложила свой вариант: закончился век солнца – пусть начнётся век луны!

Неужели с принцессой действительно поступили так жестоко? Вечность в темноте, совершенно одна... Октавия не смогла этого представить. Она напрягала воображение, силясь представить бездну мрака, холод, одиночество... И где-то там, в то же время твоя сестра купается в любви и свете, вдыхает аромат цветов. Разве это справедливо? Истинная Гармония поступила нечестно! По сравнению с её логикой логика Тени была едва ли не логичнее...

Громкий резкий звук заполнил пустые комнаты особняка, и Октавия вынырнула из дрёмы. Она сонно скатилась с кровати и побежала было открывать, как вспомнила про книгу и перевод – пусть никто и не подумает зайти к ней в комнату, но спокойней и лучше спрятать их под кровать.

Утро началось поздно – пони полночи думала, вертелась с боку на бок, поминутно придвигалась к слабо горевшему ночнику и разглядывала полудетский почерк Твайлайт, анализируя каждое словечко. Легенда покорила кобылку: она никогда не думала столь свободно и широко... будем честны, задумывалась ли она вообще хоть над чем-нибудь? История Лунной Пони (как прозвала её Октавия про себя) захватила неиспользовавшиеся ранее воображение и ум, заставила их работать на полную мощность без остановки... И Октавии это нравилось! Размышления оказались интересным занятием, похожим на прогулку: ты идёшь по дорожке интересных мыслей и приходишь к результату, и если потом выбрать другое направление, то можно наткнуться и вовсе на что-нибудь неожиданное... Как когда к Кайнднесс идёшь в гости, а через час остаёшься одна на всём белом свете, и потом попадаешь в метель.

Жаль, не с кем поделиться своими соображениями, вздохнула серая кобылка. Разве знала она, что именно к ней, сейчас идёт королевский стражник? Разве знала, что через секунду после её вздоха сильное копыто без устали заколотит в дверь, не обратив внимания на какой-то там пижонский звонок?

И вот Октавия приживается ушком к сотрясающейся двери и испуганно интересуется, кто пришёл. Вот, дрожа от страха, — что же она сделала, когда? – впускает жеребца в латах... Пусть он добро улыбается во все тридцать два и сюсюкает с ней как с жеребёнком – такие потом и сажают в кутузку! Вот почему пони обмирает, когда ей протягивают письмо. Повестка в суд! Но дочь секретаря знает, на каких посланиях какие печати должны стоять – почему повестка такая длинная и свёрнута в свиток, почему на ней красная шёлковая лента и... Печать Короны? Кобылка не верит глазам.

 — Не угодно ли будет леди прочесть письмишко? – скалит зубы согнувшийся в три погибели, на уровень крошки, стражник. – Дельце срочненькое.

«Дорогая Октавия!

Прости, что пишу так внезапно – возможно, я отвлеку тебя от неких срочных дел, но наше дело не терпит отлагательств. Прошу тебя одеться потеплее, взять свою книгу и пойти с моим посыльным. Ничего не бойся! Ты ничего не натворила! Если родители дома, обязательно скажи им, что я тебя зову просто поговорить. Это не займёт много времени.

Принцесса Эквестрии, Селестия»

Пони казалось, что разговор будет проходить в тронном зале, но стражник провёл её в незаметную нишу, которую сама Октавия ни за что бы не заметила, и из которой они вышли в кабинет повелительницы. Обстановка там располагала к беседе: стол, небольшие кресла, высокие книжные шкафы, портреты, маленький камин в углу... Интерьер оказался во многом похож на кабинет отца кобылки, только без камина, и портретов здесь было больше. На одном из них она увидела знакомую уже Твайлайт.

 — Думаю, вы знакомы? – мягко спросил ласковый голос, и пони повернулась к говорившей с ней принцессе Селестии. Аликорн восседала за столом, матерински улыбаясь; рядом с ней исходили паром две чашечки ароматного чая, стояла вазочка с печеньем. – Присаживайся. Можете идти, — сказала монархиня стражнику, и тот, низко поклонившись, ушёл. Кобылка осталась наедине с Селестией. Поборов слабость в ногах, гостья села в кресло напротив повелительницы.

 — Вы вызвали меня из-за книги, да? Твайлайт вам всё рассказала?

 — У нас с ней нет друг от друга никаких секретов, но, уверяю, она не хотела тебя выдавать. Зашла речь о её задании, и она нечаянно похвасталась... Но я позвала тебя для другого разговора. Угощайся.

Октавия с сомнением глянула на печенье и нерешительно взяла одно, но не съела. Она глянула на улыбающуюся Селестию.

 — Если я скажу вам правду, вы никого не накажете? – спросила кобылка и сама испугалась своей дерзости: болтает с богиней как с подружкой! Однако она лишь засмеялась.

 — За что? Давай просто поговорим. Можно взять книгу?

Пони достала из верной сумочки названный предмет.Подхватив его магией, принцесса начала осторожно листать; добрая улыбка сменилась другой – такую Октавия уже видела у Кайнднесс, когда та принесла подарок. Несколько минут аликорн всматривалась в чёрные знаки, остановилась на иллюстрации с Лунной Пони и положила сказку на середину стола.

 — Как ты думаешь, о чём здесь рассказывается?

 — Мне кажется, это легенда. Может быть, какого-нибудь тайного общества или ордена, раз она потом зашифрована. Может быть, это что-то вроде сильно приукрашенной летописи, политических событий... — высказала кобылка свои догадки. Селестия слушала её и таинственно улыбалась, покачивая головой.

 — Вижу, ты заинтересовалась, — одобрила она. – Не думала, что маленькая пони отправилась бы в библиотеку переводить древние иероглифы просто так.

 — Честно говоря, я начала всё это больше из-за няни, чем «просто так», — призналась Октавия. – Эту книгу мне подарила няня Кайнднесс. Она переходила у них из поколения в поколение. Кайнднесс сказала, что мне книга нужнее. Она тогда много чего говорила... Про то, как я хорошо умею думать, что она хотела сделать из меня личность с умом... Я не хвастаюсь, просто говорю, — поспешила уточнить она. Селестия кивнула.

 — Кайнднесс Твинклкайнд... Вся их семья, их предки — просветители Эквестрии. Потомственные писатели, библиотекари и чтецы, они исчезли из моего поля зрения сразу после Лунного Инцидента, сейчас наверняка пребывают в безвестности... Но они бы не отдали такую книгу абы кому. Тебе повезло с няней.

Октавия не внимала рассуждениям принцессы, её слух накрепко ухватился за «Лунный инцидент». Не веря собственным ушам, она переспросила Селестию... грустный кивок подтвердил все догадки.

 — То есть... Высылка на луну? Две сестры, крутящие светила, сосланная младшая сестра, этот рисунок на луне, картинка в книжке, её биография, записанная разными авторами... – с каждым встававшим на место кусочком мозаики, с каждой догадкой печальная улыбка белоснежного аликорна всё росла, а глаза её наполнялись слезами. Она не переставая кивала, соглашаясь с кобылкой. – Всё правда?

 — Ты совершенно правильно догадалась, что здесь многое приукрашено. Окончательное превращение в Тень произошло прямо на моих глазах, и длилась наша... наша схватка всего несколько минут. Её предложение уйти мне на юг случилось незадолго перед этим. Она предлагала поделить мир на две части и править...

 — Она просто хотела гармонии, — сорвалось у Октавии с языка. Множество мыслей-дорожек сошлись в один простой вывод, ровную дорогу. – Она думала, что Идеальную Тьму будет видно даже при Идеальном Свете, но тьму можно увидеть, только полностью затмив свет. Тень привела её к неправильной гармонии: после вечного, как ей казалось, света – вечная ночь...

 — Верно, всё верно, — шепнула Селестия и утёрла крылом побежавшие по щекам слёзы. – Эта книга... Орден Доброночной Луны немало помогал мне сразу после изгнания Луны разбираться с последствиями её гнева и выброса тёмной магии, восстанавливал волшебство... Они вознамерились сохранить её историю, чтобы никто не мог исказить правду, писали многотомные труды, восстанавливали все события тех лет... Почему они прекратили? Эта книга – всё, что осталось от их стараний. В один момент просто перестали писать и почти все разъехались по стране... На прощание Даск Твинклкайнд отдал мне кое-что и уехал в неизвестное никому поселение Ванхувер, увозя с собой полусказочную повесть о Луне. Я и не надеялась увидеть книгу снова. Даск сказал отдать «кое-что» тому, кому её доверят. То есть, тебе.

Повелительница поднялась с кресла и выдвинула ящик стола. Золотистое облачко подняло всё его содержимое в воздух, и через секунду с двойного дна поднялась истрёпанная жёлтая страница в тёмной рамке, под стеклом. Но теперь лист полнился словно процарапанными углём цифрами, нижнюю его половину занимал странный рисунок: тонконогий аликорн стоял на дуге, низко нагнув шею, опустив расправленные крылья, а с неё, Луны, будто стекала потоками чёрная жидкость. Теперь силуэт принцессы был белым, сама она улыбалась, закрыв глаза.

 — Цифры – координаты одного места у водопадов, но, думаю, туда нужно идти тебе. Я ни разу там не была, но пегасы-разведчики сказали, что это просто тихая полянка. Даск предположил, что нужная пони в нужном месте может как-то помочь Луне, и изображение намекает... Но это всё догадки. Даже если ничего не получится... спасибо.

 — За что? – спросила Октавия, хотя догадывалась, что Селестия имеет в виду.

 — Ты прочла книгу до конца. Ты думала над ней. Ты искала ответ. Разве этого мало? – вновь улыбнулась принцесса. – Нельзя было поступить лучше: отдать легенду жеребёнку, который не будет сомневаться в её правдивости, не начнёт отделять правду от вымысла... Отправляйся туда. Тебе нужно сопровождение? Начинает темнеть, — с этими словами она глянула в окно, и солнце, скрытое за лёгкими тучами, тотчас поползло к горизонту. – Мы так с тобой заболтались, что даже прозевали наступление вечера... Возьми карту, в овал обведён нужный квартал, водопады будут прямо за ним.

Кобылка взяла протянутый принцессой сложенный вчетверо цветной лист – искомое место оказалось Холмом Утешения, почти на самом выходе из города. Тут Октавия вспомнила о своей мечте – разве не лучший момент для её исполнения? Это был последний шанс, и пони, заикаясь и краснея, робко спросила у Селестии: есть ли у неё знакомые учителя музыки? Как спросить по-другому и вежливо она просто не знала.

 — Если хочешь, можешь прийти на вступительные экзамены в Кантерлотскую Музыкальную Академию, — нерешительно сказала аликорн, и Октавия всё поняла. Конечно, у неё есть знакомые, есть связи, но кому нужна маленькая пони без таланта и способностей? Поздно, поздно ты взялась, Октавия! Даже с самой лучшей виолончелью и в красивейшем платье ты не сможешь извлечь из инструмента нужные звуки, а из сердец – нужные эмоции!

 — Надо будет обсудить с мамой, — вежливо ответила кобылка и спрыгнула с кресла. – До свидания, принцесса Селестия.

 — Можешь приходить ко мне в любое время, — нежно ответила Селестия. В какой-то миг они обе глянули на выходящую на смену солнцу луну... Теперь пони знала, что профиль лунной головы вовсе не «совокупность кратеров», как учил её приходящий астроном.

Чтобы найти Холм Утешения пришлось идти почти вплотную до защищающих столицу ворот. Там Октавия свернула за невысокие башенки модных магазинов и пошла по нетоптанному снегу, увязая в сугробах и постоянно оскальзываясь. Кобылке вспомнилась одна из многочисленных историй Кайнднесс: мощёная дорожка уводит в неизвестность, в горы... Но на первый раз всё меньше и скромнее – пока что маленькая возвышенность. Пони попыталась представить, как здесь приятно и прохладно летом, в свежей тени и влажной высокой траве, но тяжёлый путь требовал сосредоточиться на нём одном, и путешественница сосредоточилась. Кряхтя и крякая, кобылка кое-как вылезала из одного сугроба, чтобы сразу же угодить в другой. Хорошо ещё, что идти надо прямо, иначе было бы совсем тяжело. Но не стоит думать о том, как тяжело, надо думать о том, к чему ты стремишься – и, выбившись из сил, пони останавливалась на секунду и смотрела, как падают с гор тяжёлые серебристые воды. Золотые лучи уходящего солнца бликовали на блестящей пенистой стене, с грохотом обрушивающейся вниз и разделяющейся на ленты убегающих вдаль рек. Вот на что делятся водопады!

Любой путь когда-нибудь кончается, дошла и Октавия до своей цели, пусть и ценой промокшей одёжки, свалявшейся гривы и жуткой усталости. Кобылка долго восстанавливала дыхание, потом стянула попонку и глянула вниз: на снегу – еле различимая в надвигающейся темноте цепочка её следов, впереди – дома, звуки города, огни фонарей и окон. Придётся в одиночестве ждать неизвестно чего неизвестно где зимней ночью... Неужели всё так круто изменилось за каких-то три дня? Скажи кто-нибудь неделю назад ей, избалованной барышне, о таких приключениях – и она расхохоталась бы прямо в лицо сказавшему, несмотря на все приличия. Неделю назад... Теперь она совсем одна, без наивной детской мечты стать великим композитором, стынет на каком-то холме после дружеской беседы с повелительницей Эквестрии, узнав поразительную правду об устройстве мира и родины... Стоило ли вообще браться за расследование? Подарок Кайнднесс лежал бы где-нибудь в шкафу или в коробке с игрушками, жизнь шла бы своим чередом... Холодный ветер неприятно хлестанул по мокрой от снега и пота спине, и кобылка почувствовала себя стремительно повзрослевшей. Она попыталась отвлечься на водопады, но их в наступивших сумерках почти что не было видно, а ровный шум быстро надоел и стал раздражать. Октавия глянула на спокойно плывущую по тёмному небу луну – раньше у пони не возникало мысли посмотреть на неё. Увенчанная рогом голова безразлично взирала на мир пустым белым глазом. Лёгкий ласковый свет серебрил замерший в ожидании праздников Кантерлот, блестел на острых вершинах далёких гор, танцевал в холодном воздухе, иногда мерцая, когда на светило наползала тучка. Небо над кобылкой было чистым, глубоким и чёрным.

Луна-светило неспешно взбиралась в зенит... поторопилась бы, подумала Октавия и широко зевнула. Ей не улыбалась перспектива всю ночь торчать на продуваемом всеми ветрами холме и слушать утомительный гул водопада. Только тут пони подумала: может, здесь что-то есть? Закопанный клад, артефакт для Избранной? Руины старого чего-нибудь? Мысль мигом поставила кобылку на ноги. Что толку от того, если она будет здесь сидеть и коченеть? Сгоряча Октавия надумала рыть мёрзлую землю, но тут луна добралась до своего небесного трона, своей конечной точки, — и всё вокруг кобылки сиюминутно озарилось великолепным искрящимся сиянием. Внезапный свет налетел как небывалый бело-голубой смерч, сметая и топя в океане себя всё вокруг. Взметнулись ввысь, открывая взгляду лазурную шелковистую траву, снежинки с холма. Пони замерла, потерявшись в море блеска, и он смял её своим великолепием, подхватил и понёс в самое сердце мерцающего миллиардами звёзд шторма. Октавия испуганно затопталась на месте: неужели она заснула и упала в водопад? Почему всё такое колеблющееся, дрожащее, сверкающее, как вода? Лишь луна, выделялась в беспредельном сиянии: её поверхность дрожала и колебалась, «голова» оглядывалась в недоумении и наконец ткнулась «носом» в нижнюю половину светила. Снежинки-звёзды выстроились в ряд, и по ним невесомо пробежала тень – эфемерный силуэт, расплывающийся и нечёткий в поглощающем всё пламени. Потерянная кобылка побеждённо рухнула, прижимаясь к родной земле, уверенно стоящей в центре переливчатого хаоса. Длинные узкие травинки щекотали вздымающиеся бока, но путешественница не замечала их – её взгляд прирос к парящей в воздухе тонкой фигуре. Пони решила довериться судьбе.

Трава не колыхнулась, когда кобылица приземлилась к перепуганной насмерть пони и ласково склонилась над ней. Октавия осмелела и посмотрела прямо в «глаза» фантому: от неё веяло покоем и тишиной, не опасностью. Добрая, хрупкая, неуловимая, как сон. Кобылка перестала дышать, ей казалось, что любое неосторожное движение спугнёт дивную гостью.

 — Не бойся, славная пони, я только призрак, — зазвенело пространство вокруг них перезвоном ласкового голоса. – На краткий миг пробудила ты меня от кошмара, в котором я оказалась по собственной вине. Я благодарна, что ты не боишься меня.

 — Принцесса Луна? – спросила Октавия, превосходно зная, что именно она стоит рядом – но надо же хоть что-то сказать? Нет, неправильно! – То есть, здравствуйте! Я... приветствую вас.

 — Ты – единственная, кто пришёл сюда за многие века. Твои любовь и внимание помогли мне вновь увидеть мир, что так изменился за моё отсутствие... Я чувствую приближение свободы, но – увы! – чем она ближе, тем тягостней сидеть взаперти. Я помню тех, кто любил меня... Орден Доброночной Луны, несущий истинную Гармонию дружбы и справедливости, что не удалось мне. Я помню их тщание и усердие в работе... как они старались правдиво и беспристрастно рассказать мою печальную историю! Но что пользы от необъятных фолиантов? Одна лишь Доброночная Книга, несущая дар тому, кто умеет вслушиваться в слова и искать, заменит их. Когда я вернусь, все увидят правду, но сегодня, сейчас – спасибо, что на миг развеяла кошмар. Труд Ордена оказался не напрасен. Чем я могу отблагодарить тебя?

 — Я хочу иметь самый лучший музыкальный талант во всей Эквестрии! – не задумываясь, выпалила кобылка, и воздух задрожал-зазвенел от её крика. Изгнанница ничего не ответила: пространство вокруг них вспыхнуло сильнее и ярче, поглотив тень богини. Октавию словно обдало огнём, она, не в силах выдержать ставшим столь ослепительным свет, закрыла слезящиеся глаза и повалилась в упавший обратно снег. Музыка ночи отдавалась эхом в голове, в подвечной темноте плавали цветные мельтешащие круги. Тишина и усталость волнами накатились на неё, отчего подняться казалось невозможным делом. Стараясь не шевелиться, Октавия попробовала, пусть зимой и на улице, но всё же заснуть. Душа волновалась, измотанное тело хотело двигаться чисто по инерции, и кобылка всё же встала, еле держась на дрожащих ногах. Пару секунд она лишь стояла и вслушивалась в ночь, собирала силы для первого шага...

 — Леди! Ле-е-еди! – в тишине пригорода зов знакомого стражника показался невероятно громким. Октавия открыла глаза и первым делом бросила взгляд на небо – оно оказалось затянуто тучами, отчего ночь стала ещё темнее. – Вы здесь?

Пони попыталась крикнуть в ответ, но закашлялась. В горле пересохло, и вместо бодрого «здесь!» выходил сдавленный хрип. Стражник стоял, тяжело дыша после бега, и держал в передней ноге бросавший на землю тёплый приятный свет фонарь.

 — Вы извините, просто... не сразу догадались, что вы обратно по-тёмненькому домой пойдёте... – сбивчиво объяснял он. – Принцесса ещё попросила спросить... это... всё получилось?

 — Вы не видели сияния? – удивилась Октавия и, не вспомнив про одёжку, лихо скатилась с холма как с горки. Свет фонаря обжёг уставшие глаза, и она прищурилась. – Но, кажется, всё действительно получилось. Если принцесса сейчас не занята, пойдёмте к ней, я всё расскажу.

Кобылка замерла. Никогда ещё у неё не выходило говорить так складно и хорошо! Пони осознала себя по-настоящему серьёзной и взрослой, разве что немного приболевшей от долгих прогулок. Она чувствовала, как созревает где-то в сердце прекрасная мелодия, достойная исполнения, и Октавии захотелось сию же минуту записать рождающийся мотив... но чем и как его записать, если он не поддаётся слову или изображению? Хотя нет нужды переживать об этом – в Музыкальной Академии Кантерлота её всему научат.

 — Не было никакого сияния, — ответил стражник задумавшейся кобылке и накинул на неё предусмотрительно взятое с собой шерстяное одеяло. Колючее, но тепло, отметила пони, закутываясь получше.

 — Наверное, магия принцессы Луны... Вы не знаете о принцессе Луне? – спросила она у растерявшегося жеребца, и тот удивлённо затряс головой. – Тогда идёмте к принцессе Селестии, я всё расскажу.

И они побрели обратно, думая каждый о своём. Стражник – о том, что его, простого служаку, вряд ли допустят до тайн государственного уровня. Октавия – о чудесном повороте в своей жизни; о сказке, давшей ей новый смысл существования и желание развиваться, познавать и творить. Интересно, как там Кайнднесс на севере? Главное, чтобы не как одна персона очень много лет назад... Но сёстры, давно разлучённые, скоро встретятся и никогда больше не расстанутся. Будут нести Истинную Гармонию внимания, дружбы и любви... И счастливая, юная, полная перспектив и оптимизма Октавия не верила, знала, что им всем сегодня будут сниться похожие на дар, полные благодарности, гармонии и счастья доброночные сны.