Самое важное слово - Семья

Я ненавижу писать заглавие новых частей, пока течёт мой любимый кетчу-у-уп

Слишком растянутый и бессмысленный.

Тихий перезвон струн, сопровождавшийся немногословной, но от того не менее завораживающей слух песней, смолк. Ожидаемого гула ликования и нужных чутким творческим натурам аплодисментов так не состоялось, но музыкант, словно не замечая этого, запел новую песнь уходящему за небосклон солнцу. Тишина была его благодарным слушателем, и ей единственной музыка открывала свою ранимую душу. А потому, пока день уступал место ночи, одинокая фигура тёмной как бескрайняя тьма пони самозабвенно, не бросая и тени укоризны на спешащих домой горожан, отдавалась подчас странной на выбор музыке. Баллада о минувшем текла с её уст. Неспешная, вдумчивая и невообразимо тягучая, она, теряясь в толпе, несла красоту затерянных в памяти веков. Но слушателей, кроме тишины, всё также не нашлось. Окончив песнь, она лишь вздохнула и отложила семиструнную гитару поодаль.

— Ещё не время… — звонким эхом отразился её шёпот в наступающей тьме. Прохожие, вдруг вздрогнув, перешли с шага на рысцу, ускоряя свой ежедневный танец будней. Чему виной тому был поздний вечер — то самое время, когда солнцелюбивая жизнь замирала в ожидании утра. Взгляд в небеса, и незамеченный музыкант чуть улыбнулся, заметив столь милый сердцу тёмный небосвод. – Пока ещё не время.

Над расположившимся внизу Кантерлотом небо, ещё недавно охваченное вечным огнём, сменило свой наряд. Одарив его россыпью блестящих бриллиантов, оно, по-женски придирчиво взирая на получившуюся работу, с тоской вздыхало, вспоминая о хозяйке, чьи нежные прикосновения дарили совершенство каждый день и каждую ночь. Но прошлое, как бы оно не цеплялось песнями и сказаниями, было не вернуть. Прошлое кануло в лету вместе с мастерицей, оставив небо с непонимающими её душевную красу смертными.

— Но это ненадолго, радость моя, — тихо увещевая, произнесла кобылка, юркнув промеж толпы в столичную ночь. Незримая, привидением в мире живых она скользила по затихающим улочкам солнечной столицы. Лёгкий шаг, с которым она ступала по мостовой, отдавался странным, но в, то же время, желанным предвкушением. И оно её не обмануло.

— Шайнинг, да ладно тебе, это всего лишь фильм! – шутливо проворчала кобылка нежных пастельных тонов светло-розового цвета. Рядом с ней, гневно пыхтя, высился рослый единорог “королевской” ярко-белой масти. Однако, исключительный подчас окрас не мешал его обладателю краснеть как помидор, периодами выпуская пар подобно перегревшемуся от работы чайнику.

— Кейди! Фильм о том, что гвардия не сумела справиться с какими-то драконами без помощи принцессы?! Великая армия Эквестрии, а проиграла каким-то ящерицам-переросткам! Да хотя бы взгляни на наши рога, не для украшения же они стоят!

— Но ведь это настоящая история! К тому же, они держались до конца, защищая жите… — вступилась она, но, увы, недовольству её разошедшегося не на шутку собеседника не было предела.

— Да если бы я был там, я бы! – воинственно взревел он, но спутница, не замечая жеребцовых разглагольствований, была встревожена сонным стоном, шедшим со спины незадачливого героя. Короткий взмах, и копыто, щёлкнув по белоснежной с синевой гривы макушке, заставило прервать ненужному разговор.

— Тише! – сурово, выйдя из привычного ласкового амплуа, пригрозила она, для серьёзности помахав орудием перед носом “победителя драконов”.

— Больно же! – тут же пожаловался Шайнинг, обиженно взирая на уже не столь милую спутницу.

— Когда уложим её спать, я, так и быть, поцелую твоё “бо-бо”, а пока не смей будить Твайлайт! – грозно прошипела Кейнденс, не придавая и тени смысла обещанию про поцелуй и “бо-бо”.

— Прости, — смущённо проговорил жеребец, вновь став пунцовым. Правда, уже совсем по иной причине.
“Интересно…”, — пронеслось в голове тёмной пони, подобравшейся к парочке на расстояние вытянутого копыта. Она покровительственно улыбалась, вдыхая уже подзабытый за бесконечное количество лет вечерний аромат романтики. Мягкий и томительный, он нёс с собой приятные воспоминания о мире, в котором можно было летать без крыльев и творить магию всего лишь горящим внутри огнём. Но прошлое осталось в прошлом, и будущее, обойдя вниманием бредущую домой парочку, было безраздельно поглощено лавандовым комком, удобно расположившемся на могучей братской спине. Твайлайт смотрела вот уже какой по счёту сон, и во взгляде бирюзы, освещавшей жеребёнка в сгущающейся тьме, читалось странная смесь из любопытства и недовольства.

— Так что же ты такое, Твайлайт Спаркл? – прошептала кобылица, силясь прикоснуться к той, что судьбой было предначертано стать её смертью.

— М-м-м, — промычал жеребёнок, когда разговорившийся, и оттого не следивший за дорогой брат оступился на осколках разбитой мостовой. Приоткрыв аккуратно расчерченный самой природой глазик, она, подслеповато щурясь, осмотрелась по сторонам. Тёмная кобылица отступила. – Я долго спала?

— Ох, ну сколько можно наступать на одно и то же место всякий раз, Армор! – недовольно прошипела старшая кобылка. Повернувшись назад, она, мигом сбросив раздражение, ласково погладила свою юную воспитанницу.

— Как тебе спалось? – проворковав, Кейнденс тотчас же принялась по-хозяйски разглаживать залежавшуюся фиолетовую гриву.

— Я уже не помню.

— Ну и пускай, — махнула копытом кобылка, чмокнув малютку в носик. Та, зардевшись не хуже брата, не осталась безучастной, обняв расплывшуюся в улыбке няню.

— Спасибо, что взяли меня с собой! А то мама вечно не разрешает…

— Это все Кейди говори, я тут лицо подневольное. Можно сказать – даже очень подкопытное! — со смехом выдал старший брат, после чего, получив новый подзатыльник, рассмеялся уже вместе со всеми. Шествовавшая позади кобылица, задумчиво взирая на эту обыденную, одну из многих, картину, молча покачала головой.

— Не время… — неясно кому призналась она, прикрыв глаза. Всплывшие в памяти образы, отдававшие солнечным светом, обжигали, но давали пусть и слабую, но отдушину. Семья – вот тот стержень, вокруг которого витали тёмные, омрачённые грустью мысли.

Впереди, возвышаясь над соседями, высилась яркое в огнях поместье. Обвивая резьбу колонн, гирлянды, весело щебеча в сумерках магическим перезвоном, приветствовали заблудших хозяев. Тогда как калитка, украшенная блестевшими в многообразии радостного света звёздами, раскрылась по мановению тёмно-синей ауры. За ней, сурово поджав губы, стоял единорог, чьи глаза едва не высекали искры из приближавшихся чад.

— Ладно ты, Армор, в твою безалаберность я верю на слово! Но ты-то, Кейнденс! Ты-то умнее этих двух! – возмущался отец, перекладывая насупившуюся младшую дочь к себе на спину.

— Мы всего лишь посмотрели фильм, мистер Спаркл, — оправдывалась кобылка, стыдливо притупив взор.

— Ох, там Велвет рвёт и мечет, видите ли, дочь потерялась! Ох… — не сумев удержать грозный напор, смягчился единорог. Всего один взгляд на кроткую и влюблённую по уши в малютку Твайлайт кобылку, как он не удержался и улыбнулся. – Понравился хоть фильм?

— Хороший, — толкнув в бок открывшего рот Шайнинга, ответила кобылка.

— Ладно, тогда хоть не так обидно… Пойдёмте, попробуем успокоить вашу мать.

Взгляд вышедшей из тени кобылицы впервые за столь долгое время нёс в себе необычайные нотки удивления и шока, охватившие погружённый в раздумья разум. Розовые, с тёмным отливом, крылья, высвободившиеся из-под плена небрежно наброшенной жеребцовой куртки, топорщились вверх, впуская столь желанную прохладу ночи.

— Одна из нас? – изумлённо прошептала кобылица, поравнявшись с Кейнденс в едином шаге. Сомнения отпали, отразившись во взгляде, таившем, как и пристало аликорнам, тайну бессмертия. Остолбенев, она беспомощно взирала на уходящих вовнутрь пони. Вся королевская стать, поразившая бы взгляд неосторожного зрителя, спала окончательно, не оставив и следа. Не страх, но изумление читалось в напрягшемся силуэте.

— Что же ты готовила все эти годы, Селестия? – раздражённо прорычала кобылица. Ответ был ясен, как и ненавистный взору день. Ощерившиеся во тьме клыки сомкнулись в жутком оскале. – Что же, заменить ты меня-то заменила, вот только от этого я никуда не исчезла…

С этими словами, вооружившись ненавистью и гневом, она тенью проскользнула в дом. Наполняя его незаметным глазу дымом, кобылица едва заметно затягивала сеть, в которой беспомощно барахтались ничего не подозревавшие жертвы. Обычный вечер самой обычной семьи становился её подвластным орудием, с которым начинающийся спектакль становился первым в череде многих.

— Кейденс! – гневно вознеслось к потолку начало первого акта. Стоявшие друг против друга пони взирали друг на друга иными взглядами. Миаморе, плаксиво дрожа, со страхом поглядывала из-под закрывавшей личико чёлки на разбушевавшуюся хозяйку поместья, чьи надутые от ярости щеки опасно подрагивали в такт оппонентке.

— Но ведь я предупредила вас! – осторожно воскликнула молодая кобылка, съёжившаяся под заполненным яростью взором.

— Мне помнится, ты говорила, что вы идёте в Лунный Сад! Как я должна была себя чувствовать, когда принцесса Селестия пишет мне, что сегодня она тебе разрешает переночевать у нас, а во дворце вас и не было вовсе!

— Велвет, успокойся, всё нормально… — ласково вступился единорог, но сверкнувшие всё в той же ярости глаза остудили миротворческий пыл.

— Я доверяю не книжку или вазу, Найт Лайт, я доверяю нашу дочь, и я вправе требовать полной ответственности за каждый поступок. Даже от принцессы Селестии, которая, кстати, никогда нареканий не вызывала!

— Мама, хватит! – воскликнула зажавшая уши Твайлайт, её измученное лицо вот уже трижды без слов прокляло просьбу о кино.

— Миссис Спаркл, вот уж от кого-кого, а от вас я такого не ожидала, — грустно произнесла кобылка. На какой-то момент сгущавшейся вокруг туче стало не по себе. Видеть искривившееся в незаслуженной обиде лицо одной из немногих из своего рода отчего-то казалось ненормальным и даже, в какой-то степени, аморальным. Но тьма лишь усилила хватку, сжимая с подёрнутых гнилью фруктов невысказанных упрёков таившуюся внутри грязь.

— Дорогая ты моя, — неожиданно ласково произнесла Велвет, но хватка тени, достигнув пика, уколола в нужное место, — я не собираюсь спокойно взирать на то, что моя дочь гуляет поздно ночью. Ты и Шайнинг – взрослые пони, я это понимаю, но для свиданий Твайлайт слишком уж молода. Даже для чужих.

Вспыхнувшие во тьме щёчки отразили всю бурю эмоций их владельцев, и, казалось бы, буря минует – всё сойдёт за подростковую бесшабашность и угольки юной пылкой любви, но лёгкое прикосновение темноты…

— Мам! Мы в кино были! – воскликнул Армор, после чего, испуганно ёкнув, отступил на шаг назад.

— Так, значит… — недобро протянула Велвет.

— Это не то, что вы подумали! – вступилась Кейденс, припоминая название любого детского фильма, который бы, вдруг, стали крутить поздно вечером.

— Кейденс, я же запретила водить Твайлайт в кино, так как она ещё слишком мала, — устало проговорила она, потирая правый висок копытом.

— Но ведь это историческое кино! Можно сказа… — влез юный комок лавандового пуха, испуганно сжавшийся у отца в ногах. Сам глава семейства, как и старший сын, были солидарны с жеребёнком, потратив всю свою мужественность на то, чтобы стать такими же маленькими, как она.

— Мне плевать! – яростно воскликнула Велвет. Тьма, подыгрывая на нужных струнах, извлекала новую, но далеко не самую красивую мелодию. Ребёнок, испуганно дернувшись, заплакал.

— Да разве так можно?! – с гневом выкрикнула Кейденс, с жаром встряхнув трёхцветной гривой. Короткий миг, и плачущий жеребёнок оказался в её копытах. – Тшшш, Твайли, всё хорошо.

— Так… — развернувшись, Велвет направилась к лестнице. – Сегодня вы можете переночевать у нас, Ваше Высочество, а завтра я попрошу лично у принцессы Селестии о замене. Вам, — последнее, прозвучавшее как оскорбление, — по статусу не положено заниматься воспитанием жеребят.

Прозвучавший как гром хлопок двери завершил первый акт, отгоняя тёмную палитру в угол. Кобылица без особого удовлетворения наблюдала за своей работой, высматривая всё новые и новые хитросплетения случившейся её стараниями истории.

— Кейденс, прости меня! Я не хотела-а-а… — с рёвом выдала малютка, прижавшись из всех своих детских сил.

— Ничего, моя хорошая, это просто недопонимание. Помнишь, я тебе рассказывала историю про двух братьев и ведро зёрен? – тихо успокаивала няня, обняв жеребёнка крыльями так, словно желала защитить.

— Кейди, я пойду и поговорю с Велвет. Никуда ты не уйдёшь, не будь я здесь отцом, — угрюмо произнёс Найт Лайт, подойдя к сидящим на полу кобылкам. Потрепав их по гривам, он столкнулся с испуганным взглядом.

— Не надо, мистер Спаркл, я не хочу быть причиной скандалов!

— Кейденс, ты часть нашей семьи. Даже я так не могу позаботиться о Твайлайт, как это умеешь ты, — бросив взгляд на старшего, он, лукаво улыбнувшись, дополнил, — да и с Армором вы не разлей вода, разве нет?

— Ну да, просто… — улыбнувшись, ответила кобылка, чьё настроение, передавшись ребёнку, заставило ту незаметно выскользнуть из объятий и показать “чмок” двумя копытами брату. От детской прямолинейности смутились все, даже витавшая вокруг тьма.

— Л-ладно, не поминайте лихом, если что, — скороговоркой проговорил отец семейства, поспешно направившись вслед за женой.

— М-может у-уложим Твайлайт спать? – переняв отцовское смущение, пробормотал Шайнинг. Посмотрев на Кейнденс, он увидел необыкновенную, но в тоже время греющую душу искорку в глазах.

— Конечно, тебе и правда спатеньки пора, малышка, — перенеся жеребёнка к себе на спину, она с всё той же улыбкой повернулась к сидевшему безучастно жеребцу, — да и про поцелуй в “бо-бо” я нисколько не забыла…

Кобылица, собрав всю темень, сгустилась в величественную фигуру. Нервно потряхивая широкими крыльями, она, с непонятным для себя наслаждением, наблюдала за мелькавшими в её темнейших тенетах нитях совершенно иной палитры. Любовь обходила её сердце, но жажда этого краткого, пусть и неповторимого счастья, так и не иссушалась. Глубокий вдох, и благоухание нитей, зазвеневших во тьме чистой и незамутнённой песней, раздались в душе мятежного аликорна той самой чарующей музыкой, лившейся в пустоту вечерней площади. Но кобылица лишь покачала головой. Она почла бы за счастье – забыть о мести и ненависти, предавшись этому манящему пути, но прошлое, на чьих костях она стояла… Оно было иного мнения.

— Когда-нибудь… — пообещала кобылица.

— А может быть, уже сейчас? – спросил неведомый голос. Остановив ход мыслей, кобылица вновь распушила тьму, вырвавшуюся наружу голодной сворой. И в тот момент, когда ответа не оказалось, черное облако завизжало. Вой, непреодолимый и гнетущий, окружал тёмного аликорна, но ни единая чёрточка царственного лика не дрогнула перед залившим дом солнечным светом.

— Здравствуй, сестра, — похоронным тоном поприветствовала кобылица снизошедшую в лучах света белую тень. Миг, и вспышка окончательно прогнала тьму к её владычице, озарив стены ярким отблеском солнца, игравшей на лице необычайно хмурой, но от того не менее прекрасной хозяйки дня.

— Я с радостью назовусь ею, если ты отринешь тьму. А пока же я буду звать тебя Найтмер Мун, демоном ночи, — сурово проговорила белоснежная кобылица. Заявление вызвало смех.

— Так вот чего стоит любовь Селестии по отношению к сестре? Пока я была слепа и угодна тебе, можно не волноваться, но если… — прошипела, блеснувшая хищной бирюзой, тьма.

— Я готова даже уступить тебе трон, лишь бы ты вернулась, — спокойно ответила Селестия.

— То есть, я уже сестра, а не демон? Тия, соберись! Неужто за тысячу лет ты разучилась разговаривать? Или же я была первой из череды твоих “недопонятых” врагов, отчего осталась ты наедине с бесхребетными холуями?

— Нет, я просто знаю, что до моей сестры слова дойдут и осядут.

— Ложь! – прорычала взъярённая в ненависти кобылица, придвигаясь осторожными и выверенными шагами к белоснежному пятну. В её голове, словно образы из чужой жизни, мелькали обиды и недопонимания, но их она давила с той методичностью, с которой обрывают то, что заставляло взрослых отринуть детство. Месть – блюдо серьёзных пони.

— Иногда я задаю себе вопрос… — как ни в чём не бывало призналась Селестия; остановившийся шаг и затаившаяся тьма внимали её словам, — “если бы у меня был выбор между Луной и Эквестрией, кем бы я пожертвовала тогда?”. Знаешь, Найтмер Мун, если бы в ту ночь я не почувствовала смрад тьмы, который некогда охватывал самых лучших из нас, я бы отступила. Луна для меня важнее всего, что я могу представить в этом мире, но только она сама, а не жалкий гротеск, вещающий её устами. Тебе кажется, будто это ты – моя сестра, но именно здесь я чувствую ложь. Да воцарится тьма! Пускай! Но лишь по желанию моей сестры, Луны, а не твоему, творение Тартара.

Громко звякнув ударом копыта, Селестия подвела итог. Высокомерно взглянув на сестру, Найтмер Мун презрительно ухмыльнулась, гадая о той степени безрассудства и цинизма, прозвучавшей в коротком звоне золота. Но презрение спало, и, устало прикрыв глаза, демон ночи покачала головой.

— Ты не желаешь понимать того, кто с тобой не согласен, Тия. Тебе проще махнуть копытом и оградить твоё “чадо” от лишних мнений, лишь бы твой карамельный мирок не рухнул в одночасье. – Отыгравшаяся в отзвуке боль смотрелась противоестественно в линии кошачьих глаз. – Тот монстр, кем я сейчас являюсь, твоя работа, и ничья больше. Да, я повзрослела. Да, я больше не твоя “крошка Лу”, но разве это повод от меня отрекаться? И что я должна сделать, чтобы ты меня не отвергала? Надеть ошейник и прикинуться ветошью в твоём кабинете?! – Разыгравшаяся не на шутку ярость всколыхнула власть света, прогнав ту первозданной тьмой. – Ты меня предала гораздо раньше, и тебе это прекрасно известно! Каким же чудовищем ты нарекла меня, к радости своей жажды власти! – Тьма, шипя и предвкушая, налетала на радостные лучи, давя их своей мрачной массой, но владычица солнца, так и не проронившая ни слова, неожиданно кивнула головой.

— Ты права, я признаюсь в собственной вине. Я не просто виновата, я совершила то, что не могу себе простить долгие годы. Я забыла о том, что ты взрослая и самостоятельная кобылка. Я, именно я, решила оградить тебя от того, что выворачивало мою душу каждый день, делая выбор не между добром и злом, а только между разными степенями последнего. Я хотела, чтобы мой лунный цветок рос вдали от грязи, радуя мой уставший взор своими шутками и романтическими небылицами. – Сверкнувшая в отблеске света слеза – единственная эмоция белой владычицы – упала на пол перед наступавшей тьмой. Та, в своей прожорливой сути, накинулась на неведомое лакомство с удвоенным рвением, и уже спустя мгновение прошла дальше, не оставив и памяти о краткой слабости. – Ты – это единственное, что у меня оставалось навсегда и навечно, разве могла я пожертвовать твоей душой ради удобства власти?

— Посмотри на меня, Селестия, — едко прошептав, Мун раскрыла крылья, заставив свою половину комнаты потонуть в звёздной мгле, — радуется ли твой взор? Смотри хорошенько, ведь свою работу, как ты любила высказываться, “надо любить”.

— Я вижу, — тут, скрипнув дверью, в зал вошёл до невозможности хмурый Найт Лайт. Летящая за ним подушка и одеяло легли на одинокий диван, лишь в нескольких дюймах пролетев мимо двух величественных призраков тьмы и света. Бросив угрюмый взгляд назад, он, ровно также, как и его ночная гостья, устало покачал головой. Спустя какое-то мгновение отец семейства Спарклов уснул, стянув подушку из-под головы, чтобы затем крепко обнять её. Голос Селестии, приглушённый из уважения к чужому отдыху, прозвучал неодобрительно. – Да, я достойна твоей мести, не спорю, но причём тут Твайлайт и её семья? За что ты хочешь отомстить им?

— Звёзды! Натаскать моего убийцу, а затем с невинным видом заявить мне, родной сестре, что я не имею права взглянуть в глаза смерти! Или, может, у тебя новая сестра? Розовая и куда более послушная? – Улыбка на лице Селестии порядком обескуражила тёмную пони.

— Слава Гармонии, ещё ничего не потеряно… — неожиданно проговорила белоснежный аликорн. Глаза, ещё недавно излучавшие боль, скользнули по витавшей вокруг демона тьме с абсолютным безразличием, но при виде хищного аликорна, наоборот, наливались счастливым предвкушением. – Ну что же, ты считаешь меня злодейкой, так тому и быть. Но, думаю, тебе наверняка ещё пока не удалось, как следует, взглянуть в глаза маленького наёмного убивца, которого я приготовила для тебя. — Усмехнувшись собственным мыслям, Селестия отошла в угол, приглашающим жестом, указывая в сторону детской. – Прошу, Страшная и Жуткая Твайлайт Стар Спаркл ждёт тебя.

— Как же ты любишь театральщину… — с презрением выплюнула тёмная кобылица, царственно прошагав мимо сестры. Та, не скрывая облегчения, осталась в углу.

— Конечно, Лу, — с этими словами белый силуэт исчез в короткой вспышке, заставившей уснувшего на диване единорога отрывисто всхрапнуть.

Разветвлённые коридоры поместья Спарклов встретили гостью радушно. Умиротворяющий свет ламп, лившимся с потолка неярким ореолом, не давил, как этого ожидал демон ночи, а скорее подбадривал. От света было глупо отказываться, и она это понимала, но научиться терпеть его всеобъемлющую наглость и самовосхваление аликорн так и не сумела. И именно тогда тьма пришла в её жизнь, чтобы оспорить власть и создать истинную гармонию двух стихий. Увы, свет взял вверх, и принцессе без королевства приходилось смиренно вышагивать в этом сумеречном мире Спарклов в предчувствии приближающегося конца.

— …тогда принцесса Селестия просто-напросто рассмеялась, и воинственные драконы, поначалу смутившись, засмеялись вместе с ней, уж больно весело она смеялась. Два брата, вечно дравшиеся друг с другом, обнялись и с тех пор больше никогда не ссорились. Именно так принцесса остановила вражду двух драконьих кланов, научив их магии дружбы. Конец, – подытожил убаюкивающий голос Кейденс. Вошедшему в детскую аликорну вновь предстала самая обыденная, но, по-своему, чарующая взор картина. Малютка-единорог в объятьях няни сонливо сопел той в шёрстку, слушая невероятные истории о наставнице, самой доброй и могущественной пони Эквестрии. Сидевший поодаль Шайнинг Армор, клевавший носом не хуже сестры, грозил же вот-вот упасть со стула и отправиться в страну снов довольно странным и заковыристым путём. Встав у кровати, Найтмер Мун приготовилась смотреть на театр имени её сестры.

— А в каком году… — широко зевнув, любопытная малышка попыталась озвучить вопрос, который тонул в накатывающей дрёме вместе с жаждой знаний. Вместо того, чтобы закончить, жеребёнок лишь крепче прижался к тёплой грудке аликорна, буквально зарывшись в розовый подшёрсток.

— Спи, — ласково проговорила Кейнденс. И не подумав сопротивляться, Твайлайт тут же уснула.

— Ты очень хорошо рассказываешь сказки, даже я чуть не уснул, — прикрыв зевок, произнёс Армор. Встав со своего поста, он оказался у кровати рядом с высившейся тёмной кобылицей, но, в отличие от неё, смотрел с любовью и участием.

— Ты это говоришь всякий раз, когда я укладываю Твай, пора бы уже придумать другой комплимент, — беззлобно поддела кобылка, усмехнувшись при виде обескураженного заявлением единорога. — Но… — помахав копытом, продолжила она, — я вполне удовлетворена и этим.

— Кейди, лучше тебя никто не присмотрит за Твайлайт, и ты это знаешь сама! – чуть было не воскликнул, если бы не грозный взгляд светло-сиреневых глаз, Армор.

— Разбудишь, и я тебе сделаю ещё пару бо-бо, — ровным и не лишённым тётушкиных грозных ноток, предупредила она. Найтмер Мун с сочувствием взглянула на несчастного, не осознававшего, в чьи объятья он так стремится угодить.

— Кмх, прости, — пробормотал жеребец. – Ладно, я пойду к себе, а ты… — вздохнув, Шайнинг с откровенной любовью взглянул на лежавшую на кровати кобылку, — ничего не бойся. Ни я, ни отец не позволим вас с Твайлайт разлучить. В крайнем случае, будем с ним на вокзале горланить про жестокую судьбу и деспотичных матушек. Фенси в своё время это удалось.

— Конечно, Шайни, я тебе верю, — таинственная улыбка и последовавший за ней подзывающий жест подманили ничего не понимающего жеребца поближе. Чуть склонившись, он с удивлением почувствовал кроткий и невинный поцелуй в некогда многострадальную макушку. Отойдя на шаг, он не мог не выговорить и слова. Шок и блаженство переполняли его и закрывали уста. – Я же обещала поцелуй.

— Да я, и вообще… — мямля, отступал Армор, лишь чудом огибая крупом мебель. Смех Кейнденс окончательно смутил единорога, под конец выскочившего из комнаты с писком “Спокойной ночи”. Оставшись наедине, оба аликорна неотрывно смотрели на дверь, после чего самая молодая из них прервала тишину.

— Я тоже люблю тебя, Шайнинг Армор…

Дом, наконец, заснул, подарив его гостье блаженную ночную тишину. Найтмер Мун, в задумчивости, сидела на краю кровати со спящими в объятьях кобылками, ожидая прихода сестры. Но та, вновь демонстрируя свой трудный характер, так и не соизволила явиться.

— И что же ты хотела мне показать? – безразлично спросила саму себя тёмная кобылица. И в тот момент, когда злость вновь возобладала в душе, демон почувствовал самое необыкновенное ощущение за всё своё тысячелетнее изгнание. До темнейшего крыла, вольготно разлёгшегося поверх постели, дотронулось нечто. Этим нечто, при быстром взгляде, оказалось крохотное лавандовое копыто. В мире иллюзий и обмана такое прикосновение было немыслимым, нарушавшим всякие законы, но оно случилось. Поддавшись любопытству, аликорн протянула крыло к спящей малютке и легонько пощекотал той бочок. Малышка, сквозь сон, чуть хихикнула, прижавшись к няни ещё сильнее. Но дальнейшие исследования в области невозможного прервались самым решительным образом: розовое крыло, проигнорировав всякое вмешательство, легло поверх жеребёнка, скрывая того от сидевшей на краю тьмы.

— А ты не так и плоха, Кейнденс, мы могли бы даже подружиться… — признался аликорн.

— Так почему бы тебе не сказать это ей самой? – прозвучал всё тот же солнечный бархат.

— Может потому, что с восходом дня я обязана вернуться ещё на десять лет в тюрьму своей дражайшей сестры? – не удостоив вошедшую и взглядом, буркнул тёмный аликорн. Белый силуэт прошёл спокойно и без лишней суеты, без боязни открывая тьме покатую спину.

— Необязательно дожидаться дня, чтобы вдоволь поговорить ночью, — ласково произнесла Селестия, поглаживая двух воспитанниц по гривам. Зависть захлестнула с головой, и ответ, сочившийся всё тем же ядом, был её продолжением.

— Когда-то я тоже хотела говорить с тобой. Когда-то я считала тебя своей семьёй, которая не предаст и не разлюбит. Но ни ночь, ни день посвящать мне ты не желала. И в тот момент, когда я решилась отказаться от этого и потребовать свою собственную долю от наших общих свершений, ты нанесла удар.

— Это легко исправить. Всю эту ночь я посвящаю тебе одной, а чтобы ты не чувствовала себя обманутой, я предлагаю воспользоваться твоим самым чудесным даром, который всё время старается извратить твоя вездесущая тьма.

— Ха! Одна ночь не исправить боли тысячелетия, тут даже нечего и думать! – с недовольством воскликнула Найтмер Мун.

— А ты дай мне шанс, — с былым, как в невероятно давние времена, озорством поддела её сестра. Улыбка, столь заразительная, нашла отзвук в одинокой душе.

— И что же я должна сделать? Расцеловать всех в округе и заявить “Я плохая сестрёнка, я не умею слушаться приказов Селестии!”? А после побежать с воем на свой холодный камень? Ты путаешь наши разногласия с ссорой, но если когда-то я была готова простить и забыть, то теперь…

— Сны, глупенькая, — со смехом прервал белый аликорн.

— Я сама здесь не более чем сон, белозадая ты идиотка! – с шипением выдала кобылица, привстав с кровати.

— Так, я чему тебя учила? Это что за тон?! – звонким металлом спросила Селестия.

— Ты вновь путаешь разногласия с ссорой, Тия, — медленно расставляя слова, Найтмер Мун потеряла все те черты, роднившие её с той, что так участливо смотрела на небо и гадала о смысле звёздного покрова. К белому аликорну придвигался тот самый демон из древних сказаний, чей хищный лик желал лишь одного – крови. – Ты, как всегда, считаешь, что я упаду ниц и посетую о такой несусветной глупости, как свобода. Но ты пожалеешь об этом. Правда, будет уже слишком поздно…

Эти слова, окончившиеся рыком, сорвали тьму с места. Преодолев ничтожное расстояние, демон раскрыл хищную пасть с сочившимися чёрным ядом клыками. Всего миг, но жертва даже и не посмела шелохнуться. И в тот момент, когда до мести оставалось лишь одно действие, Найтмер Мун остановилась. Что-то внутри не позволяло уничтожить родную кровь. И это её сгубило.

— Я знала, что ещё ничего не потеряно…

Ослепительный свет озарил их обеих, схватив вновь завизжавшую в ужасе тьму в невидимые тиски. Полночный рассвет обдал крохотную детскую воистину звёздным жаром, выжигая из темнейших зёрен их противоестественную этому миру жизнь. В ответ на столь жуткое и невообразимое вероломство, мрак разверзнулся холодом космоса, схлестнувшись со светом в схватке, столь знакомой им обоим. Напряжённо вглядываясь друг в друга, сверкавшие глаза сестер стали единственными посторонними в бушующем шторме света и тьмы. Их волны, сцепившись, налетали и сталкивались, пока сияние, сверкнув протуберанцем в пустоте, не прорвало границу мрака. Свет, с похожей сестринской жадностью навалился на жертву, вбирая в себя всё без остатка. Мрак, сдавленно прошипев, сдался и пал, разгрызаемый заживо всепоглощающим белым собратом. Демон ночи прикрыл глаза, готовясь разделить судьбу со своей спутницей. Нараставший шум магических порывов лишь укреплял её в мысли, что битва вновь оказалась безнадёжно проигранной, но, сомнение, остановившее её в роковой момент, отнюдь не стало фатальным. Зачирикавший вместо спавшего воя магии скворец заставил оппонентку широко раскрыть глаза, отчего она не сумела сдержать вздоха. Вздоха облегчения.

— Ты действительно думала, что я причиню тебе вред? – прошептала подошедшая Селестия. Лужайка, на которой они стояли, была заполнена вечерним отблеском заходящего солнца, но даже его хватало, чтобы отразить погрустневшие вместе с хозяйкой черты лица.

— От тебя, после свершившегося, я могу ожидать чего угодно, и смерть далеко не самое худшее… — вдруг смолкнув, Найтмер Мун прислушалась к своим словам. Некогда обладавшая величественностью, её речь ныне сменилась тёплым кобыличьим говорком. Тут же посмотрев вниз, Луна увидела вполне ожидаемую тёмно-синюю шёрстку.

— Даже что-то вроде этого, — проворчала она под конец.

— Не совсем, сны не отражают чьи-либо пожелания, и тебе это прекрасно известно.

— То есть, ты хочешь сказать, что я вновь всеми презираемая принцесса без трона, имени и семьи? В… где-то.

Где-то, будучи не просто поляной, походило на далёкий из их прошлого Великий Лес. Светлый и радостный, он был тем из немногих светочей, что смягчали потвердевшее во тьме сердце. Впрочем, не очередная тюрьма, и то юную принцессу радовало.

— Ты моя сестра, — с неловкой запинкой ответила солнцеликая владычица, — и это главное. Я… — вздох, — думала, признаю, что ты была полностью одержима демоном, и все эти… слова идут не от тебя, а от него, но теперь я понимаю, что ты была во многом права. Просто…

— Неужели я слышу извинения из уст той самой Селестии? – недоверчиво спросила Луна. Вдохнув грудью, она была готова высказать ещё очень и очень многое, но, вот что странно, этого почему-то не хотелось. Лишь желание обнять сестру, расцеловать и простить, а затем вновь, как когда-то, пойти поиграть ей на ночь перед сном на гитаре, дабы сон трудолюбивого солнечного жителя был спокойным и сладким.

— Ты это тоже почувствовала? – участливо задала вопрос Селестия, подойдя к Луне на короткий шажок. Мотнув головой, ночная принцесса рассвирепела на саму себя, взывая к той ненависти, питавшей её все эти долгие годы. Наваждение! Ложь! Обман! С такими призывами кидалась она на саму себя, выискивая корень зла — вечного подчинения, подкинутого, по-своему, доброй сестрой. Но с каждым мгновением, с каждой секундой, осознание приходило остро и прямолинейно, без утайки подкидывая всего одно очень нужное слово – семья.

— Ненависти нет… — ошарашено произнесла тёмно-синий аликорн, подняв изумлённый взгляд на уже родную и любимую старшую сестру. Жгучая злоба на яркие в сумеречной полутьме вечера розовые озёра бездонной сестринской души спадала как по волшебству. Любовь вновь показала свою невидимую никем магию. – Я очень хочу настучать по твоей пустой и дурной голове, но желания причинить тебе истинную боль… Её нет.

— Тьма отступила от тебя, лунный мой ты цветок, но лишь на время. Когда заклинание рассеется, ты не сумеешь совладать с болью, и мы вновь будем лишь врагами, — прошептала Селестия, скромно приобняв сестру крылом. Стыдливый и испуганный жест не оставил вниманием Луну, и та, чуть смутившись от нереальности происходящего, в ответ лишь прижала свою непутёвую Тию покрепче.

— Я знаю, теперь я знаю, — призналась она.

— Лу, поверь, я ненавидела себя в разы хуже тебя все эти годы. Я так по тебе скучала, что… — не сдержавшись, непоколебимая хозяйка дня в отчаянии отвернулась. Рыдать и плакать заставить Селестию было трудно, и Луна, не испытывая судьбу, только ещё крепче прижала к себе это могущественное, но слишком хрупкое создание. Лишь сейчас она со всей полнотой поняла, что такое быть старшей. И так, тихо скрепившие друг друга в объятьях посреди заросшего кустами пустыря аликорны наслаждались тем, что они лелеяли в памяти долгие и долгие годы – семьёй.

— Эй, так нечестно! – воскликнул тонкий голосок. Последовавший за ним хохот заставил Луну резко отдёрнуться от Селестии и по-птичьи завертеть головой по сторонам.

— Лу, я знаю, ты бы хотела провести эту ночь только со мной, но… — искренне улыбнувшись от счастья, белоснежный аликорн смахнула крылом едва заметные слезинки с лица, — но, думаю, тебе будет интересно посмотреть на маленького убивца и свою племянницу.

— Ты стала матерью?! – воскликнула от неожиданности заявления Луна.

— Не совсем, я и для неё любимая тётушка, – не удержавшись, Селестия чмокнула тёмно-синий лобик, — Поясню тебе самое важное, то, что ты должна запомнить: я никогда бы не причинила тебе вреда, и всё, о чём я могу мечтать, это твоё возвращение ко мне. Они обе — тот ключ, который вернёт тебя домой. Пускай при этом познакомиться по-настоящему, вне зыбкости снов, вы сможете лишь через десяток лет.

— То есть, звёздное панно врало? – с лёгким недоверием спросила Луна. Будь здесь тьма, и лёгкое недоверие переросло бы в подозрение, но сохранявшаяся гармония двух стихий – вечер, лишь отринул бесполезную вражду прочь.

— Оно сказало тебе лишь часть правды. Смерть идёт не за тобой, а за тьмой, которой я по глупости позволила нас разлучить. – Нравоучительный, в чём-то даже покровительственный тон неожиданно сменился задорной улыбкой, осветившей пустырь как крохотное солнце. — Ну что же, поговорить можно и позже, ведь нас ждут, — несвойственно статусу весело и отрывисто провозгласила Селестия, чуть подпрыгивая от радости и нетерпения. Та энергия, что скрывалась за холодом разговоров с демоном ночи, налетела на ночную принцессу неожиданно, но отнюдь не нежеланно.

— Скачешь так, будто я опять тебе эссенцию корней тланника долила в чай, элемент смеха, — пошутила Луна. На что рассмеявшаяся вместе с ней сестра взмыла вверх на своих могучих крыльях, и там, отдавшись блаженству, медленно спланировала вниз.

— Лу, я счастлива, безмерно и постоянно! Ты вновь, через всего какой-то десяток лет будешь со мной! Разве могу я грустить и строить серьёзные морды?

— Ну хотя бы попытайся вести себя как принцесса, ведь, — сдвинув магией два особо запущенных куста, она вышла на уютную поляну с стоявшим на нём широким столом, где сидели до боли знакомые лица, — нам не по статусу прыгать и скакать.

— Успокойся, лучик, разве так ведут себя по отношению к семье? Привыкай, ведь скоро она станет и твоей тоже…

— Всё возможно, — неуверенно проговорила Луна, затравленно посматривая на сидевшее за пикником семейство Спарклов. Недавние жертвы, вдруг названные семьёй – странная шутка, достойная такого противоречивого носителя Гармонии, как её сестра.

— Принцесса Селестия! – воскликнул мелькнувший в каких-то пяти метрах лавандовый комочек. Та неугомонная энергия, что несла эта юная единорожка, поражала до глубины души. Чистейшая любовь и почитание вылились в буквально дочерние объятья, которыми Твайлайт Спаркл одарила любимого учителя.

— Здравствуй, звёздочка, — по-матерински проворковав, поприветствовала Селестия, всё с той же, как бывало у неё племянницы, методичностью поправляя малютке гриву. – Сегодня особенный день.

— Правда?! – с самым настоящим детским восхищением спросила кобылка, но, случайно столкнувшись взглядом с потерявшей кошачью хищность бирюзой, лишь беспомощно открыла рот.

— Я хотела познакомить тебя с моей сестрой Луной, которая приехала к нам из далёкой подлунной страны, где она самая нас… — попытался как ни в чём не бывало вступить привычная к речам аликорн, но, вот чудо, впервые за всё время внимательная до последнего слова ученица потеряла суть слов кумира, поглощая своим любопытным взглядом тёмно-синего пришельца. От столь жуткой пристальности Луне стало не по себе. Глаза смерти оказались яркими и живыми, с непонятной и чем-то притягательной ноткой той безумной любознательности, заставляющей её хозяйку едва ли не подпрыгивать, подобно наставнице, от переизбытка эмоций.

— Так вы тоже принцесса-аликорн?! – пропищало от неожиданности открытия юное создание, правда, услышав свой собственный голос, тут же замотала головой. – Вы сестра принцессы Селестии?!

— Да, дитя, я младшая сестра нашей любимой Селестии. – Осторожная и неуверенная улыбка, подаренная любознательной ученице, была вот-вот готова сорваться и потухнуть, но жеребёнок, словно почувствовав это, поступил ровно так, как если бы она была её родной племянницей.

— Это же замечательно! – с дикой неописуемой радостью ребёнок бросился обнимать малознакомую пони. От шока, Луна попятилась назад, но обвившие её копыта сказали решительное “нет” и совершили вынужденную посадку на круп. Не воспользоваться такой удачной возможностью единорожка просто не могла, тут же счастливо уткнувшись в тёмно-синюю грудку. Со стороны оставшихся вдалеке Спарклов и Селестии донесся звонкий, по-семейному беззлобный смех, на который малютка не обратила и крупицы внимания.

— Я так счастлива! Я всегда боялась, что у принцессы Селестии нет своей семьи, и ей не к кому пойти, когда ей плохо или грустно. Я так счастлива, что у неё есть сестра! – тихо признался жеребёнок.

— Дитя… Ох… — Всего ожидала Луна, но только не этого. От жаркого детского признания так и веяло проникновенной честностью и заботой, и именно здесь, не сдержав душевный порыв, Луна пустила уже свою одинокую слезинку. – Спасибо, для меня это много значит.

— Лу, неужели ты плачешь? – чуть улыбнувшись, спросила Селестия, на щёчке которой отчётливо виднелась такая же полоса.

— Отчего же мне не плакать, когда маленький жеребёнок всего за минуту решил вопрос длинной в тысячелетие? – просипела Луна. Недоумевая, упомянутый жеребёнок поднял любопытную головку, но, посмотрев по сторонам, по-взрослому кивнула.

— Простите, не буду вам мешать… — быстро пробормотал ребёнок, мигом умчавшись, не дожидаясь возражений.

— Я ведь говорила, что моя Твайлайт особенная, — с ноткой гордости произнесла Селестия. — Это может быть не так заметно со стороны, но, заглянув в её золотое сердце, начинаешь понимать, что вся картина мира, сколько бы она не казалась сера, выполнена в куда более душевных тонах, чем кажется нам, бессмертным.

— Боюсь только, её услуги по моему спасению уже не понадобятся. Хотя, я буду рада помогать тебе её учить.

— Увы, мрак вокруг тебя слишком силён, сестра, — медленно выговаривала Селестия, подходя к столу. Но выражение решимости, столь знакомое старшей, вновь отыгралось на личике принцессы ночи.

— Я устала, и я хочу домой. Мы же разрешили наши…

— С тобой, но не с ней, — мрачно произнесла Селестия, бросив полный ненависти взгляд на темневший позади них горизонт. Луна, заметив тянувшийся за ней тёмный шлейф небес, также мрачно покачала головой. – Но сегодняшняя ночь мраку не подвластна, а потому прошу к столу.

Всё ближе и ближе подходя к островку семейного тепла, Луна с удивлением для самой себя робела. Улыбки смертных и в, некоторых чертах, простодушных пони были яркими и неподдельными, но они, от всей своей излучающей чистоты, казались слишком безупречными, слишком… Слишком прекрасными, чтобы не суметь не завидовать.

— Приветствую вас всех, многоуважаемые Спарклы, — учтиво поприветствовала она эту крепкую семью, по которой, в собственной неконтролируемой злобе, нанесла тяжкий удар.

— Ваше Высочество! – Подорвавшись с места, подтянутый и собранный Шайнинг мигом выдвинул для венценосной особы добротный деревянный стул. Скромно улыбнувшись, Луна кивнула головой.

— Большое спасибо, Армор, ты воистину галантный кавалер, — похвалила она вновь покрывшегося пунцом юношу. – Повезёт же твоей даме сердца. – Эти слова, сказанные непроизвольно, вырвались при виде двух ярчайших глаз, окутывавших её своим блеском и сиянием.

— Я знала… знала, — прошептала Кейденс, с восхищением глядя на сидевшую перед ней кобылицу.

— Здравствуй, — чуть вздохнув, начала Луна,- Кейденс, я многое о тебе слышала от сестры, — Приоткрыв ротик, кобылка была готова завалить тонной вопросов свою новоявленную тётушку, но та, подняв копыто, остановила её.

— Все вопросы под сенью света и дня, моя племянница, до той же поры я оставлю свои тайны при себе, — добродушно пресекла Луна, повернувшись к севшей рядом сестре.

— Смею тебя заверить, наша племянница просто вылитая красавица.

— Ещё бы, ведь пони в первую очередь красит не тело, но душа. А душа прекрасная – есть душа вечная. Кейденс тебе обязательно понравится, Луна, — проговорила Селестия, ставя перед сестрой дышащий нежностью кусок черничного пирога. – Твой любимый.

— Веришь или нет, но такое ощущение, что я не ела его вот уже тысячу лет… — тихо произнесла ночная принцесса.

— Я знаю, сестрёнка… — с горечью прошептала Селестия с содроганием наблюдая за теми крошками, которыми довольствовалась Луна. Отщипывая по кусочку крохотной ложкой, принцесса с судорожным смакованием ела так, будто то был последний пикник в её жизни. Дёрнув головой, элемент смеха попытался было вновь вернуть себе тот ураганный задор, но сила Смеха, давнего её спутника, уже очень давно и неумолимо стал уходить, оставляя её одну с мрачными мыслями одинокого правителя. Улыбка Селестии, такая заразительная и вечная, исчезла в тот самый момент, когда второго носителя элементов не стало. Смех стал обременять, а радость на долгие годы потускнела.

— Но теперь… – Вздох. – Скоро, очень скоро я буду заносить тебе его в спальню целыми ящиками, и только попробуй отвертеться хоть от одного, — напустив дежурную улыбку, произнесла старшая сестра.

— Надеюсь, — чуть слышно донёсся ответ. Гробовое молчание, грозившее наступить после этих слов, было прервано мастерски, умеючи и по-детски наивно. Так, как это умеют дети.

— Принцесса Луна, а правда, что Вы и есть та самая Ночная Пони?! – с восторгом взрезал тишину яркий и звонкий голосок жеребёнка. Тьма, тянувшая свои сети за пропавшим аватаром, отпрянула было вновь, позволив первым вечерним звёздам осветить поляну своим далёким, но всё же гармоничным светом.

— А откуда… — начала было вопрос Луна, как жеребёнок, бросив на окружающих кроткий взгляд, тут же напустил на себя вид до невозможности поучительный, отчего аликорн даже усмехнулся.

— Ночная Пони – это персонаж эквестрийского фольклора, который охраняет наши сны от Лунной Пони, демона Ночи Кошмаров. Она… — продолжала сыпать фактами единорожка под всё более и более стекленеющий взгляд кобылицы.

— А чем закончилась та история? – перебила поток цитат и ссылок на известные сказки Луна. Отчётливо слышимое ерзанье на стуле сбоку лишь усилило интерес. Замолкнув, Твайлайт прокрутила вопрос в голове, после чего, набрав побольше воздуха, понеслась по новой.

— Когда Лунная Пони напала в последний раз на народ Эквестрии, Ночная Пони храбро встала на его защиту. Тогда она увела демона прочь, чтобы он больше не строил козней, — скороговоркой пролепетал ребёнок, под конец с самым наиживейшим взглядом вперившись в обладательницу звёздной гривы. Она уже и не сомневалась в собственных умозаключениях.

— Простите её, Ваше Высочество, она у нас невероятно смышленая, но уж слишком любит поболтать… — вступилась Велвет, оттянув любопытное дитя к себе в объятья.

— Не беспокойтесь, мне было очень интересно послушать эту историю от такого милого и умелого рассказчика.

— Ох, ну что вы, — смутившись, одновременно произнесли Кейденс и Велвет. Переглянувшись, они усмехнулись и подмигнули друг другу.

А Луна? Луна просто улыбнулась. Оказаться всего лишь доброй и невинной сказкой в умах и сердцах Эквестрии уже не казалось чем-то оскорбительным. Отнюдь, ибо свой ответ она уже получила.

— Лу? – откликнуться на забытое детское прозвище было приятно и… несколько необычно.

— Спасибо, — одними губами произнесла гостья. Большего просто не было нужно. Большее отразилось во взгляде Селестии – радостном и самую чуточку удовлетворённом.

— Всё ради тебя, лунный цветок, всё…

Радостная трель раздавалась вольготно, как и пристало тем нотам, что заставляют встать и не садиться, не сбив все четыре копыта в буйстве танца. Сидевшая спиной к столу Луна с особым тщанием цепляла струны на любимой гитаре, превращая их одиночное соло в симфонию, под которую ещё недавно подавленные ссорами и обидами пони кружились по полянке, не разбирая: кто, как и куда должен наступать. Суматошно и весело прижимала к себе могучая и статная Селестия малютку Твайлайт, которая едва сдерживалась от радостного детского повизгивания. В тон им, в порывах жаркого южного танца, Велвет вела сконфузившегося под напором мужа лишь под одну известную лишь им одним музыку. Завидевший же это старший сын заливался молодецким хохотом. Правда, ровно до тех пор, пока сам не был схвачен и развёрнут по направлению к полному решимости взгляду. К танцевавшей паре мужа и жены прибавилось молодое поколение, которое ни единым движением не собиралось отдавать пальму первенства умудрённой семейной жизнью чете Спарклов. Луна ободряюще подмигнула своей бойкой племяннице, прибавив к ритму чуть жгучих, но от этого не менее притягательных ноток. Публика нашла своего музыканта, а потому одарила его вниманием и заботой, получая всё то, что тот сохранил для них в своей творческой душе. С каждым перезвоном музыка давалась всё легче и легче, а ритм, доселе смутно знакомый, преобразился и оброс новыми путями витиеватых нот, выписывая историю более яркую и насыщенную. Такую, которая достойна такого чудного слова – семья. Последний аккорд, и бойкая гитара, наконец, смолкла.

— Фух, — неожиданно легко выдохнула Луна, прислонив инструмент к столу. Счастливыми глазами она смотрела на эту разношёрстную публику, еле дышавшую, но всё ещё способную на такую важную составляющую – аплодисменты.

— Браво! – тут же воскликнула Кейденс, бережно отпустив перекошенного серией резких и незаметных поцелуев Армора, которыми одаривала его во время танца. И двусмысленности в них было даже меньше, чем во всех “бо-бо” вместе взятых.

— Вы превосходно играете, Ваше Высочество! – воскликнула Велвет, держа в копытах растёкшегося в состоянии между блаженством и инфарктом мужа.

— Луна, просто Луна, Велвет, — произнесла Селестия, машинально перекладывая уморившуюся за время трапезы и танцев Твайлайт на спину. Уже в который раз, оказавшись на чьей-то спине, ребёнок не преминул воспользоваться мягкостью двух широких крыльев и, юркнув под них, мгновенно закемарила.

— Да разве можно? – возмутилась было Велвет, чьё строгое аристократическое воспитание могло перебороть всех демонов Тартара разом, но тут же остыла и, задумавшись над произошедшим, лишь кивнула.

— Почту за честь.

Раздавшийся в ответ смех Луны показался каждому из присутствующих до невозможности странным и даже обескураживающим, но только она одна знала ту горькую правду этой щемящей внутри эмоции. Сегодня ночью заслужила называть по имени её, владычицу теней и снов, не семья Спарклов, а лишь она сама. Потерянные улыбки и слёзы счастья, вырванные тьмой с корнем, возвращались болезненно и порой даже мучительно, но то была нужная боль. Только теперь, когда месть обесценивалась у неё на глазах, дышать стало несколько проще и легче, как когда-то.

— Честь?! Что за чушь? – воскликнул в сердцах аликорн. Щемящее чувство перерастало в зуд, и тёмный отблеск в небесах, рыскавший в поисках хозяйки, говорил – “пора”. – Сегодня для меня, сколь бы не было раздоров прошлого, честь бывать среди вас не врагом, но другом.

Сверкнувшая в ночной мгле молния подводила итог, мелькавший в глазах Луны своеобразным поворотом, который привнесла в её мир такая сложная, но в тоже время крепкая семья Спарклов, частью которой выпал ей шанс стать.

— Лу… Тётушка Луна, мы бы и в мыслях такого не допустили бы, — заявила Кейденс. – Тётя Тия по вам так скучала все эти годы! Я никогда бы не подумала, что кто-то кого-то может любить так сильно, как вас любит старшая сестра.

— Если бы ты знала, дитя моё, как мне не хватало этих слов… — призналась окутываемая тенью Луна. Оставаться наедине с мраком было страшно, так же, как было страшно показать этим добродушным мордашкам цену неверного решения. “Во снах нет правды”, — вспомнила Луна, приподнимая удлинявшиеся крылья.

— И пусть же правда не отравит их сердец, — прошептала она, поддавшись зову чернеющих небес. Сопровождаемый взглядами, ночной ангел из-за всех сил замахал крыльями, требовательно несущим её к холодной пелене грозовых облаков. Преображение проходило с медленной и жестокой расстановкой, заставляя ощущать аликорна, как вслед за телом разум терял радостную искру, обрастая паутиной чего-то неведомого. Чего-то такого же родного, как семья…

Демон раскрыл глаза неохотно, с некоторой ленцой, которая подчёркивала всю суть королевы ночи. Мощь, струившуюся по её венам, не нужно было доказывать, а власть мрака притворять в жизнь. Тьма была самодостаточна, мудра и дальновидна, и лишь бремя прошлого было её якорем, стягивавшим все мысли в один тугой комок.

— Спасибо, Селестия, это было… познавательно, — глухо прозвучал её голос властным и не сдерживающим себя рычанием хищника в крохотной спальне небольшого поместья Кантерлота. Проведя язычком по заострённым зубам, демон с удовлетворением отметил столь приятную возможность, которой ранее ей была недоступна. С сильными приходится считаться, и ей, как бы не было жаль, это даже нравилось.

— Возможно, — высказалась старшая сестра, вставшая между ней и кроватью со спящими в объятьях детьми. Цокнув язычком, Найтмер Мун не преминула отметить этот факт.

— Как быстро мы стали врагами, сестра. Одна невинная ночь, полная старых ощущений, и утро, как похмелье, возвращающее к жизни самым действенным методом – мордой в грязь.

— Я не хочу, чтобы ты натворила того, что будет глодать тебе душу. Они не виноваты в нашей ссоре. – Ощерив клыки, демон собирался вновь вырвать гнев с корнем и кинуть его в сторону слепящего пятна, чей свет, как назойливая лампа, слепил её и подавлял своим сиянием. И это бы случилось, как случалось вновь и вновь, но королева не смогла забыть тех улыбок и смеха ночного пикника.

— Уйди с дороги, Тия, я не желаю зла моей, — подбирая слова, демон инстинктивно зажмурился и запнулся, запнулся на самом важном слове, — семье, — выдохнула наконец она.

— Как тебе угодно, сестра, — уважительно проговорило белое пятно, обойдя тьму по широкой дуге. Удаляющиеся шаги кобылица слышала отчётливо, но задуманное совершила лишь тогда, когда привычная тишина вновь окружила её своим мягким шёлком. Пройдя осторожными шажками, она с удовлетворением смотрела на улыбчивые мордашки двух кобылок, чьи прикрытые сном глаза вскоре должны были открыться навстречу новому дню. Сейчас, как бы не была глубока пропасть между ней и сестрой, она понимала важность этих детей. Ни магия, ни сила, ни даже судьба привела её сюда – Луна, именно эта одинокая, но общительная особа внутри неё, рвалась сюда. Туда, где её поймут и полюбят всем сердцем.

— Добрых снов вам, мои дорогие, — ласково проведя копытом, Найтмер Мун одним движением сорвала паутину ссор и интриг. Отчаянно звякнув, тенета лопнули, сдирая свои липкие нити отовсюду, заставив всех заёрзать и завертеться. Темнейший аликорн чувствовала, как любовь вновь вольготно заструилась по дому. – Надеюсь, что когда-нибудь мы вновь встретимся, — растягивая слова и миг расставания, произнесла Луна. Желание остаться понаблюдать, как эти два маленьких создания проснутся и вновь заставят почувствовать её живой, она подавила. За окном забрезжили первый вестник дня – рассвет, и под его лучами ночному кошмару всей Эквестрии не было места. По крайней мере, пока.

Выходя из дому и обходя готовящую особый, своего рода извинительный, завтрак Твайлайт Велвет, Найтмер Мун не сдержала улыбки и, чуть пустив в ход свою власть, подтолкнула хозяйку стыдливо приняться за любимое блюдо Кейденс. Ссора оставила серьёзный след на мудрой хозяйке поместья Спарклов – растрёпанная грива и покрасневшие глаза говорили лучше тысяч слов. Причины для склоки, казавшиеся тогда весомыми, теперь же висели тем пустяковым балластом, потянувшим ко дну не одно семейное гнёздышко. Демон улыбнулся, удовлетворённо вдыхая ароматы утренней выпечки.

Улица встретила ночное существо радушно, подарив всю палитру собственного великолепия. Пение птиц, столь невозможное под сенью седовласого ока, заставило демона забыться. Когда-то и она шагала, устававшая от ночного бдения, под благодарное пение ранних пташек, готовых во все свои крошечные лёгкие славить её нелёгкий труд. Тогда ей это казалось достаточным, чтобы и дальше позабыть о своей персоне на фоне сестры…

— Наслаждаешься? – вновь встревожил её мысли навязчивый говорок, чьи интонации она ненавидела всеми тёмными фибрами своей покорёженной в изгнании души.

— Я люблю наслаждаться тишиной, если ты этого не заметила, — не обращая внимания, отмахнулась Мун. Взгляд переместился на светлеющие небеса и, какая неожиданность, отныне они не казались предателями, охотно менявшими шкуру по велению куда более любимой всеми повелительницы света.

— Я же говорила, что между нами встанет стена. Вечно ты со мной споришь, Лу, — чуть шутливо пожурила Селестия, подходя к глубоко вдыхавшей утренние ароматы сестре. Жуткий демон ночи, нежившийся под первыми лучами восходящего солнца, был явлением противоестественным. Но он был, и это разжигало в потухших глазах повелительницы Эквестрии потерянную в веках надежду.

— Скажи, почему там… было так легко? – Незамутнённая детская невинность, прозвучавшая в вопросе, заставила Селестию улыбнуться, и с улыбкой же ответить.

— Потому что это сон, место, где нам нет нужды притворяться.

— То есть…

— Да. Глубоко в душе ты хочешь вернуть всё назад. Избавиться от ревности ко мне, едва не разлучившей Кейденс с её воспитанницей.

Найтмер Мун опустила взгляд и задумчиво всмотрелась в угольно-чёрный окрас шкурки, сделавший её великой и, увы, величественно одинокой.

— А душа не хочет припомнить о холодной тюрьме, где сон сменяется безумием каждый пару лет? – признание вырвало из белой грудки еле слышимый стон, который оставил на чёрном лике удовлетворённую полуулыбку.

— Можешь не переживать, я вспоминаю это каждую ночь, и каждую же ночь мучаюсь кошмарами. Так что это наказание для нас обеих, как и должно быть в любой нормальной семье.

Услышав это, демон весело рассмеялся, порвав в клочья мысль о том злорадном триумфе, с которым Селестия бахвалилась своей победой над сестрой. Спарклы, сами того не ведая, показали всё, что было необходимо, и этот важный урок она будет хранить всегда. Вечно.

— Что же, мы обе виноваты, тут спору нет.

— Возможно, — подвела итог Селестия.

— Мне пора, моя магия иссякает, — слова Найтмер Мун прозвучали глухо, властно, но, при всей своей кажущейся мощи, с ноткой обречённости. Неожиданно зазвучавший гитарный перебор, последовавший за прощанием, подчёркивал всё то, что уносила с собой из далёкого дома потерянный в истории аликорн. – Садись рядом, сестра, я давно, слишком давно мечтала об этом, чтобы ждать ещё десяток лет.

— И как же ты хотела совместить её с жаждой мести? – чуть грустно и натянуто пошутила белое как снег пятно незамутнённой ясности дней, расположившись рядом с веющей таинственностью тьмы ночи.

— А я и не говорила, что план обязан быть идеальным, — закончила разговор Луна, отдаваясь полузабытым мелодиям вечеров, где смыкавшая уставшие глаза Селестия отдавалась воспоминаниям ещё куда более далёким, чем те, которыми могла похвастать младшая. Всего лишь прикрыв глаза, она могла с лёгкостью припомнить тот глубокий ласковый голос, который под такие же мелодии, которые полюбила её собственная темнобокая дочь, пел свои не теряющие красоты песни. И вновь, как когда-то, Луна не размыкала уст, сохраняя частичку своей матери, звучавшую из каждой льющейся ноты. Где-то позади аликорнов раздавались первые звуки пробуждавшейся жизни, но два одиноких сердца предавались совершенно иному чувству. Такому же родному, как и то, что было способно извратить даже самых лучших из нас.