The Conversion Bureau: Ушедшие в пони

День девятый: Мечты и реальности

Внимание, гражданин! Мы можем смело заключить, что вы попросту не намерены делиться данным файлом с другими пользователями. Уже очевидно, что ни угрозы, ни вежливые просьбы на вас не действуют. Вы были поставлены в известность об ожидающем вас отключении от Гипернета, но похоже, даже это вам безразлично. Вам известно, что Ваш профиль и личный идентификатор были установлены нами и записаны. Тогда... мне остаётся только одно. Я лично прошу, умоляю вас, помогите нам распространить эту передачу!!! Прошу вас! Моё имя Джейн Смитдоу, мне грозит увольнение, если вы мне не поможете. Мне нужно кормить 2.3 детей. Пожалуйста, помогите, совершив требуемые действия. Ради меня, аналогичной вам человеко-единицы, также ради человеко-единиц моих генетических детей. Я являюсь подлинной человеко-единицей, критически нуждающейся в вашей помощи. Я рассчитываю на естественное эмпатическое сочувствие вас к аналогичной человеко-единице. Перекрёстная проверка показывает, что у вас осталось 3.13 часа, чтобы избежать бана.

УШЕДШИЕ В ПОНИ
День девятый: Мечты и реальности
Ведущая: Саншайн Лафтер

— Саншайн? Саншайн? Эй? Всё нормально?

А? Да, извини, Роуз. (Зевает). Я что-то задумалась вдруг. Прости.

— Ты сейчас казалась такой счастливой.

Я и правда была счастливой. О-о, да! Хи-хи! Когда ты проделывала тот трюк, с языком, в самом конце, то ей-богу… я будто вновь увидела Звёздный Собор. Этот цветок... а тут ещё ты — о боже... ну конечно, особенно ты. Клянусь святой Селестией, Роуз, это было так... что у меня даже слов нет.

— Звёздный... собор?

Э-м-м… Да, это из моего сна. Конверсионного сна.

— Знаешь... мне мне было бы очень интересно узнать... что именно ты там увидела. В своём Сне, я имею в виду. Если только это не слишком личное. Давай так: я тебе перескажу мой сон, а ты мне за это перескажешь твой. Хотя, я тебе в любом случае мой расскажу. Э-м... Если тебе, конечно, интересно.

Хи-хи! Конечно, интересно. Я с удовольствием послушаю про твой Сон. Просто... мы же были так заняты, столько надо было сделать, столько обдумать... а я что, разве тебе не рассказывала про мою Конверсию?

— Не-а. Мы про неё так и не поговорили. Я всё хотела, но... как-то пока не получалось. То есть, до сегодняшнего момента не получалось. Слушай, а я, вообще-то, хотела кое-что у тебя спросить, насчёт твоей Конверсии.

Что?

— В общем... когда ты уже сидела на столе, с чашкой в руках, ты тогда наклонила голову и что-то прошептала. Как будто молилась, или... пела? Помнишь?

Ах, это… В общем... да, я молилась. Думала, что нипони не заметил. Как бы это сказать... В общем, да, я молилась Селестии и Луне. Подумала, что это не помешает. В снадобье, там же, в этой сыворотке, растворена магия, так ведь? То есть, оно из человеческих наноботов, но эти машинки, они же работают на эквестрийской магии? В общем, оно по сути волшебное.
Ну, вот я подумала... может быть, эта магия... магический компонент... имеет связь с принцессами. Какую-то. Они ведь создали Эквестрию по сути, отделили день от ночи, и всякое такое, что обычно делают боги — значит, они и есть кто-то вроде богинь. Поэтому я решила помолиться им, прежде чем выпить.

— О чём ты молилась?

Э... В общем, я попросила их принять меня. Что-то вроде 'Пожалуйста, примите меня, я буду хорошей, преданной вам кобылкой, я лишь хочу быть доброй пони и делать других пони счастливыми.' Как-то так. Да, наверное, это было реально тупо. Не скажу, чтобы меня вообще кто-то учил, как правильно молиться. Моя семья новоатеисты, а до них ещё было много поколений просто атеистов. Корица, да если б мой папаня увидел что я тут... молюсь... ох, тут было бы...
Опять же, повторю: я снимаю это холошоу, в том числе, для того, чтобы мои родители хорошо начали в Эквестрии, с кучей денег и всем таким. Когда они будут конвертироватся, у них тоже будут Сны и... это изменит их. Видимо, мне ещё предстоит оч-чень сложный разговор с моим отцом, о том, кто такие Селестия и Луна и что всё это значило. Я, честно, вообще не представляю, как он отреагирует. Это, наверное, будет очень непросто.

— Саншайн, так что было в твоём Сне?

Ну... когда я выпила ту штуку — кстати, этот якобы “виноградный” вкус это было просто...

— Я помню, гадость.

Хи! Вот уж, поистине гадость. Железный Виноград! Знаешь, а прекрасное название для рок-группы!

— Ты тоже этим занималась?

Придумывала идиотские названия рок-групп? Все же любят это делать?

— Хи-хи-хи!

Хи-хи! Да, круто. В общем, я выпила и чувствую, падаю. И не могу остановиться. Ядрёная штука.
Можешь мне не рассказывать. Мне говорили, я чуть не разбила голову, когда началось. Отрубилась просто как лампочка!
По-моему, я даже не почувствовала, как ударилась о стол. Следующее, что помню, двигаюсь, так быстро, как будто еду на маглеве или чём-то вроде. Только без маглева, и вокруг много таких цветных штук, тоже таких быстрых. Потом я смогла разглядеть их, бесконечную массу... как бы пони. Не совсем. Как бы... идеи пони. Не как “Эй, это же там Сноуфлауэр или Мидоудаун”, не так. А скорее как... Как бегущие мысли о множестве разных пони.

— Бегущие… мысли?

Да, знаю, странно звучит, но как тут ещё описать? Я просто знала, это тоже пони, такие как мы, только... там оказались все пони, которые были, есть и будут, они бежали, и появилась среди них и бежала вместе с ними.

— Ты уже была пони?

Э... Не знаю, не обратила внимания. Такое вокруг творилось! Но это ощущалось не как во сне. Знаешь, во сне ты всегда веришь в происходящее, каким бы странным оно ни казалось? Так вот, тот раз было совсем не так. Оно ощущалось, как будто на самом деле. Я будто правда перенеслась куда-то... куда, я не могу даже представить. Помнила при этом, кто я, понимала, что происходит, но я будто правда перенеслась со стола куда-то... ещё.
В общем, мы бежали и я вдруг почувствовала. Что... эти бегущие мысли-пони... что они меня знают. И они всегда меня знали, принимали и любили, я всегда была частью их. Я ощутила их, как ощущают семью, Роуз, будто я наконец попала домой, в дом, где я никогда... и... я...

— Давай дальше.

Мы бежали, не помню куда, через что, вдруг раз — и край обрыва. Как будто. И пони побежали дальше, а я не могла, они побежали дальше, куда-то... в непонятное... не знаю что. Но я не упала. Меня вынесло в такое большое пространство. Половина его была солнечная, с дневным светом и облаками, а половина — ночная, со звёздами и огромной сияющей луной. И между ними не было границы, они перетекали одно в другое. Так красиво, Роуз, я никогда не видела ничего прекрасней.
Не знаю, как это возможно, но одновременно это было и зданием. То место. Я про себя назвала его Звёздным Собором. Это оттуда, из сна. Там были не только звёзды, но ещё и солнечный день... но меня больше влекли звёзды, потому что — как в космосе. Я говорила, что всегда мечтала, чтобы люди снова летали в космос? Мы в своё время просто его забросили. Вечно об этом жалела.
В общем, я обалдела — но при этом не почувствовала страха, а только счастье и сильное чувство покоя, и вдруг я ощутила присутствие двух... сущностей. Это иначе не назвать. Это были Селестия и Луна, я сразу поняла. Они там были, Роуз, клянусь, правда были, настоящие и.... Не знаю. Не понимаю, что я несу, наверно, это звучит так безумно...

— Нет, Саншайн.... пожалуйста, то, что ты рассказываешь прекрасно, мне правда очень хочется услышать, что было дальше. Это просто невероятно. Расскажи, что было дальше... пожалуйста?

Хорошо... Конечно. Извини. Я просто... расчувствовалась, веришь?

— Могу представить.

Это было... наверное, самое сильное переживание за мою жизнь — и это при том, что недавно я впервые летала на собственных крыльях! Тоже незабываемо, но по сравнению с этим... Не хочу говорить “сном”... глупо, да?

— Нет, вовсе не глупо. Так что потом, когда появились принцессы?

В общем, они оказались там. Я боялась глядеть на них... нет, это был не страх... а скорее... благоговение! Вот, вспомнила это слово. Я ощутила его, что-то вроде “ого, это кто-то настолько сильнее меня!”, только это совсем не страшно. Наоборот, они восхитительные. И... как-то сама вдруг поняла: с ними надо быть очень вежливой.
Тут, взглянув вниз, я обнаружила, что стала прозрачной. И что теперь у меня копыта. Это был первый раз... во время этого... Когда я увидела свои копыта. Передние. Сквозь правое было видно звёзды, а сквозь левое — дневной свет. Изогнувшись, я увидела остальное своё тело, оно было такое же как сейчас, только... как будто из голубого стекла. И я смогла просунуть одно копыто сквозь другое и сквозь себя тоже. И всё это было реально, Роуз. Абсолютно реально.
Тут я услышала Селестию. Она заговорила со мной. Не словами, не по-английски, или эквестрийски, а прямо в голове... внутри головы... не знаю, как объяснить. Она говорила, это был тот самый голос, который все слышали на холо... только, как бы, более настоящий. Она приветствовала меня. Сказала, что наконец я дома. И я правда почувствовала, что да, теперь я дома. Меня здесь ждут. Но главное... меня здесь любят. Просто любят, неважно что и как... Просто любят.
Я снова набралась смелости глянуть вперед и заметила Луну, потому что я больше смотрела на звёзды. Она мне улыбнулась, и я ощутила — она рада, что мне нравятся звёзды — без слов, это знание тоже возникло внутри. Ей было лестно, что мне понравились звёзды. Но не то чтобы Селестии это не нравилось. Она была тоже рада.
А затем... я снова двигаться... и как-то так, быстро. Очень, очень быстро, я как будто падала, но только было не страшно. Падаю, падаю, потом БАХ! И опять чувствую вес своего тела и что-то чешется за ухом. Помню, я тогда шевельнула ушами и ты попросила меня открыть глаза. И... эм...

— Саншайн, всё в порядке?

А... Да, в порядке. Просто это... оххх... это было правда нечто... скажу. Я сейчас будто снова всё пережила, пока рассказывала. Совсем, наверно, сопли распустила. Дай мне секунду, ладно?

— Иди сюда, дай обниму, вот так. Ага, вот так. Ты моё Солнышко!

Хи-хи! О-о... хорошо-то как. Люблю когда ты чешешь мне ушки и холку. Это так же называется? Холка?
Холка и чёлка, правильно?

— Да, Саншайн, именно так. А твои ушки я просто... М-м-н-н-н...

О, боже. Ах... да, так мне гораздо лучше. Ты такая тёплая, знаешь? И ещё мне нравится твой запах. Тоже такой тёплый... Спасибо, Роуз. С тобой так здорово... обниматься.

— С тобой тоже, потому я испугалась, когда ты вдруг замолчала и уставилась в никуда. Расскажи, ты чего вдруг?

Ах, это... Да вспомнила... помнишь, ты тогда первый раз вырастила цветок, а я глядела с остальными? Я тогда встретила того жеребца. С крутым именем... Вельвет... что-то там. Вельвет Найтшейд или как-то ещё. В общем, мы с ним стали обсуждать состязание. Сначала мы просто спорили, я болела за тебя, а он за свою... жену, видимо, потом мы увлеклись. Он вёл себя агрессивно, но меня рассердило не это.

— Спасибо, что болела за меня! И что тебя рассердило?

Роуз, тот пони оказался... ну, знаешь, из этих самых. Был весь набит тем гнилым пропагандистским дерьмом, что Мать-Природа, типа, создала нас гетеросексуалами, гнал этот свой бред, а затем он просто…

— Тссс.... Я поняла, Саншайн. Тебя расстроило, что он осуждал... нас с тобой?

Он считал, что его жена выиграет, потому что выращивание — что-то, в чём только натуралы могут достичь высот, это меня взбесило. Я наорала на него... но не из-за его слов. Его слова были просто от глупости и невежества. Дурак он обычный.

— Тогда что же тебя взбесило?

То, что он вообще мог мне такое сказать. Ну... Вот помнишь, как мы вдруг разучились матюгаться? Нет, я, могла бы, наверно, если бы постаралась — ну, это всего лишь слова. Но почему-то вот не хочу. Нету желания. Я легко могу произносить и даже по-настоящему... грубые слова. Даже, наверно, на других языках. Мердэ! Шайзе! Видишь? Никаких проблем. Только, слово “какашка”... на французском или немецком, оно не вызывает во мне абсолютно никаких эмоций. В смысле, я понимаю, что слова значат, но в них нет тех эмоций. Я могла бы легко произнести их, но... вместо этого ругаюсь маффинами, корицей или какую-нибудь чепухой, потому что... я не знаю... так веселее! Да, просто так веселее! Могу сказать “шайзе”... и что? Как будто я всю свою злость... и гнев... автоматически перевожу в шутку, вместо того, чтобы в лоб копытом. Понимаешь, о чём я?

— Кажется, понимаю. Так что с тем жеребцом? Вельвет как-его-там?

М-м-м... один момент. М-м-м-н-н... м-муа....

— Ты чего?

Возникла срочная необходимость тебя поцеловать. И представился слишком удобный случай.

— Соглашусь. М-н-н-н.

М-н-н-н. Хи-хи. М-н-н. Ну вот... в общем, сам факт того, что он мог произносить эти глупые злые вещи меня потряс. Шокировал. Ведь мы больше не материмся. Мы почти порвали со злобой и ненавистью — ты ведь согласна? Вот в тебе есть то, что можно назвать ненавистью?

— Есть вещи, которые я... правда не люблю... но... нет. Когда я была человеком, да, были вещи, которые я ненавидела. По-настоящему, глубоко ненавидела. Настоящей чёрной ненавистью. Но... теперь — нет, Мне жаль, что оно есть, это плохо, что оно есть, но... Я не ощущала ненависти с самой Конверсии. И похоже, я больше и не смогу. Никто из наших не сможет. Это ушло навсегда.

Вот именно! Никакой ненависти, никакого пламенного гнева. У меня не получилось даже как следует накричать на Вельвета. Скорей, я пожалела этого тупого фанатика. Я почти захотела помочь ему, как больному, которому нужно лечение. Не странно, а? Меня это, Я скажу, нехило пугает.
Я накричала, потому что меня шокировало, что после Конверсии пони сохраняют... идиотские человеческие предрассудки типа этого. Меня шокировало, потому что я считала, что с потерей злобы, ненависти и ругательств, всего этого... Это будет...

— То есть, ты считала, что Конверсия лечит от фанатизма, предрассудков и тому подобного. Теперь поняла. И оказалось, что нет. Не лечит. Знаешь, может быть, это не так уж и плохо.

Чего-о-о? Да как... что, нет, ЧТО, В ЭТОМ может быть... хорошего?! Какого сена?

— Саншайн, подумай. Если Конверсия подменит и всё, во что ты веришь, и всё что ты думаешь, тогда ты не будешь больше... собой — разве не так? У нас ведь в этой жизни нет ничего своего, кроме мыслей... если подумать. Конверсия даёт нам только... иную прошивку. Может быть, другую операционную систему. И, конечно, новое железо — тело, не похожее на человеческое. Вполне понятно и ожидаемо.
Но Конверсия не уничтожает нашу суть, она не подменяет нас, мы остаёмся собой. 'Глупость не лечится', так говорят? Нет, ну, в принципе, можно, если дать образование и всё такое... если предположить, что всепони готовы учиться... но... если Конверсия перепишет мысли, поменяет всё, во что ты веришь, что ты знаешь, то это всё равно как бы если тебя стёрли и записали другую... программу... как это ни назови. Понятно? Тот факт, что пони вроде Вельвета всё ещё остаются уродами — означает, что они ещё остаются собой.

Всё так... Но, Роуз, я в смешанных чувствах по этому поводу, если честно. Ладно... прекрасно, мы доказали, что мы — всё ещё мы... ну, более или менее, и, видимо, это хорошо... но...

— Ты мечтала о мире, где всё это дерьмо останется в прошлом.

Д-да. Да, на это я надеялась. Больше никаких предрассудков, расизма, сексизма, политики, религии — всего этого дерьма, которым всё испоганено. Да, я на это рассчитывала, и... зря, как оказалось. Замечательно, мы больше не ненавидим. Чудесно, пони не убивают друг друга, не пытают, не насилуют, не калечат, как люди. Но... всё ещё могут считать, что пара кобылок — это неправильно, или... что, например, синий пони хуже белого пони.

— А-а-а.... ТАК ВОТ В ЧЁМ ДЕЛО?

Да. НУ ДА, в этом всё дело! Роуз, да маффин, я боролась с этим дерьмом всю свою жизнь. Помнишь, когда я была человеком, я вся съёжилась, когда ты захотела пожевать мои натуральные чёрные волосы? Не поверишь, сколько раз за мою жизнь какая-нибудь беложопая подходила и начинала... трогать... мои волосы. Как будто я неодушевлённый предмет. Даже когда я специально просила их этого не делать. Будто я вещь. Никто. Мне пришлось... когда я захотела погладить тебя, постоянно себе напоминать, что тут совсем другое дело, ты пони, а это не то же самое.
Я страдала из-за моей расы всю жизнь. И мне так хотелось верить, что... понификация всё изменит. Роуз, мы же теперь всех цветов маффиновой радуги! Красные, розовые, синие, зелёные, жёлтые, пурпурные... Таких цветов, для которых я и названий-то не знаю. Терракотовый. Аквамарин! Голденрод! Погоди. Это имя... или цвет? Может, и то, и другое, не знаю, но главное что, МАФФИН, я просто хотела...

— Саншайн! Тссс!!! Успокойся, любимая... Я понимаю. Правда. Я была азиаткой, помнишь? И я этого дерьма хлебнула тоже. Не так, как ты, но... Надо же... Они и впрямь так делали? Как будто ты какая-то вещь?

Да. Это было. Так что, ты понимаешь, почему я на самом деле... В смысле, 'мир для натуралов' — это, конечно, тоже. Ну вот на самом деле... вот зачем продолжать так делать? Если ко мне вдруг подойдёт единорог и начнёт щупать мои перья, будто меня тут нет, просто он, видите ли, никогда не видел пегаску? Мы, новопони, опять будем прибивать вывески над водопоем 'только для единорогов'? Пока до этого не дошло, но...

— Нет. И не думаю, что дойдёт. Могу объяснить, почему.

Ну давай, расскажи, почему? Что нам помешает?

— Одно дело — наговорить гадостей, как тот единорожец. Но вещи, о которых ТЫ говоришь, это другое. Одно дело слова, сотрясение воздуха. Но реальные действия... тут нужны более весомые поводы. Настоящий гнев и страх, сильная ненависть. Так, как это было у людей. Но... как ты заметила...

Нет ненависти. И злобы тоже, по крайней мере, такой, как раньше. Я даже не очень зла на Вельвета. Просто слегка шокирована. И... и беспокоюсь, конечно. Но... если без мотивации...

— Если у них нет реальной веры во все эти слова... долго ли это продлится? Люди были расистами и гомофобами потому что испытывали злобу и ненависть. А если их не испытывать, то ничего не будет. Если только тебе случайно попадётся особо тупой жеребец, который наговорит тебе гадостей. Думаю, пони биологически не способны на большее. И тебе ведь сначала пришлось его довести, да?

Да. Да! Так оно и было. Всё хорошо начиналось. Он знал про нас, ты ведь рассказывала про меня в группе, и ничего не имел против. Только когда мы столкнулись... нос к носу... тогда из него это вылезло.
М-м-м... Ладно. Ты заставила меня взглянуть на вещи с другой стороны. Это просто... остаточные явления... которых надолго не хватит. Поживут в эквестрийском обществе, получат саму возможность обращаться друг с другом нормально... и, может быть, то, что не получилось у людей, получится у нас. Может быть, мы наконец избавимся от этого дерьма навсегда.

— Может быть, даже к лучшему, что нам ещё предстоит работа над собой. Это одна из причин, почему я так боялась Конверсии. Я не знала тогда, буду ли я всё ещё я.

Эмм, да, кстати, Роуз... Лаванда, помню, сказала, что ты изменилась больше, чем понибудь. Поэтому она накричала на тебя... её напугало то, как сильно ты изменилась, да? И... как в этом плане...

— Когда я была человеком, Саншайн, я была очень плохим человеком. Я делала много плохих вещей со многими людьми, и не все они это заслуживали. По правде... никто не заслуживал... того, что делала я. Тогда я считала, что всё справедливо. Жизнь была жестока ко мне, я была жестока в ответ. Но... это была не совсем я. Не та, кем я оставалась глубоко внутри... не та, кем я была, прежде чем моя худшая часть победила. Когда-то я была милым ребёнком, Саншайн. До того как... спятила мама, до того, как убили отца... и много чего ещё потом было... я была... той, кем являюсь сейчас.
Понификация вернула прежнюю меня, Саншайн. Когда я стала пони, у меня ожила душа. Именно это так напугало Лаванду. Я утратила всё... дурное. У меня тоже был Сон. Совсем не такой, как у тебя. Однажды я расскажу. В нём я умоляла, ползала на брюхе и умоляла Селестию и Луну очистить меня. Смыть с меня всё это... зло.
И когда я проснулась... оно исчезло. Просто... исчезло. Я плакала... Саншайн, я тогда рыдала и рыдала, я была так благодарна им. И поэтому я знаю, что предрассудки, нетерпимость, эта вся дрянь — это лишь тени, эхо человечности, они со временем угаснут. Если уж это смогло произойти со... мной... вот так... тогда это лишь только вопрос времени для Вельвета и других ему подобных. Понимаешь?

Эм... да. Так как насчёт ужина? Мы были... так, эм-м... заняты... всё утро, и весь день... и весь вечер...

— Да, я тоже така-а-ая голодная!

Спасибо, Роуз. И… расскажи мне всё-таки свою историю, в деталях, если сможешь конечно.
Как-нибудь... но... давай не сейчас, ладно? Мне... очень стыдно... за мою... человеческую жизнь.
Понимаю. У меня тоже это чувство. Но просто знай — я люблю тебя, что бы ни случилось.

— Я люблю тебя, Саншайн. Так что давай, хватай кордер и пошли набьём брюхо!

Ага!

— О, Саншайн, я еще кое-что важное должна тебе сказать... но мы можем это и потом обсудить...

ЩЁЛК

Нет. Позже.

Ей так хотелось прямо сейчас узнать, что же Роуз хотела сказать Саншайн... Вот надо же было ему вот настолько не вовремя влезть? Как же он раздражал иногда. На короткий момент она уже который раз позволила себе помечтать про несчастный случай с его дирижаблем и наследство. Пользователь “Демон” просил доступ. Вежливо просил. Так вежливо, что аж блевать хотелось.

Она вытянулась на сверхпроводящей левитронной кровати — самой дорогой из существующих — и обнаружила что не дотянется рукой до мраморной колонки сбоку, где стоял стакан "Кровавой Мэри". Папочка, конечно, не станет возникать вслух насчет того, что она выпила, Папочка вообще больше не станет... особо возникать. Ему не нравится, когда она становится недоступной. Но у исполнения любых её хотелок была и своя цена. И прямо сейчас эта цена представлялась ей особенно непомерной. Мечта — нанять киллера — снова мелькнула в голове.

“Демон” продолжал деликатно стучаться. Как же это типично для папеньки: маленький чертёнок в деловом костюме, третий сверху аватар в стандартном наборе. Какое же убогое воображение. Она прямо представляла, как он гордится своим остроумием. Наверно, даже посмеялся своей “остроумной” шутке — пока никто не видел.

Девушка всё-таки перевернулась на кровати, дотянувшись, наконец, до мраморной колонны. Кровать, парящая в метре над зеркальным основанием, начала компенсировать изменившееся положение тела. Девушка нетерпеливо запустила пальцы в свои короткие тёмные волосы, дожидаясь, пока кровать погасит колебания и успокоится. Придётся сказать, чтобы кто-нибудь из прислуги заново откалибровал. Что за отстой.

Наконец, кровать успокоилась. Вытянув левую руку, девушка набрала короткий код, постукав кончиками пальцев по твёрдому мрамору. Перматехам в кончиках её пальцев требовалась твёрдая поверхность для чёткой работы. Папенька был пока не готов позволить ей ставить “жёсткие” импланты, только мягкие, подкожные, которые снаружи не видно. Она работает над этим. И скоро она добьётся своего. Всё-таки она получит свои “Ночные странники”. Теперь уже совсем скоро.

Код открывал семейный порт, и одновременно включал её тайно установленный личный файрвол. “Демон” поклонился и пропал из бокового поля зрения. Теперь Папочка присутствовал прямо в её голове, ворча что, он конечно, понимает: ей требуется уединение, но семейный порт должен быть всегда открыт на случай непредвиденного или важного... бла-бла-бла...

Пока “Демон” бухтел, она отправила статус “Как же задолбал...” своим “Особенным 234”, избранным подписчикам, аккуратно прицепив к нему эмодзи “папенька, извергающий блевотину”. Самый любимый её эмодзи. Был когда-то любимым, пока не приелся от слишком частого употребления. Пора было с этим завязывать, это становилось банальным. Быть банальной она себе не позволяла.

В центральном поле зрения возникло сообщение, Папенька, наконец-то, произнёс что-то осмысленное или требующее реакции. Она быстро прочла смысловую выжимку: от неё ожидается действие. Какое действие? Вот как это понимать? Она потратила часы на установку апдейта, который должен был это исправить, но яйцеголовые так и не пропатчили. Опять, небось, дрочили, вместо того чтобы работать. Как обычно.

Это была проблема. Она не слушала папочку, а смысловая выжимка, сформированная АнтиОтстоем, оказалась непонятной. Придётся говорить в реале. Ну, это ебать же в рот!

— Я прослушала, попка, сейчас спущусь!

Она убедилась, что присовокупила к сообщению эмодзи “Милый № 6”, его любимый, это слегка смягчит гнев трахающего собственную дочь куска дерьма, пока она спускается. Порой она жалела, что соблазнила его. Мужики, они как приставучие собаки. Она ненавидела собак.
Соскользнув с розовой РеплиШелковой простыни (Розовый — это новый пурпур) она развлекаясь, наклонила летучую кровать почти вертикально, чтобы, когда та скомпенсирует, остаться стоять, окончательно выпрямившись благодаря мягкому толчку по заду. Оправила люминесцентный пеньюар так, чтобы световые линии бежали по её груди, как ручейки. Это поможет держать Папочку на коротком поводке. Теперь она была во всеоружии.

Встав перед золочёной бронированной дверью, она дотянулась мыслью до интерфейса безопасности и исполнила короткий танец пароля. Параметры моторики были приняты, и дверь отворилась. Её часть особняка заодно служила укреплённым убежищем, что, как она давно поняла, было дополнительным преимуществом, так как это был лишний повод для уединения. Здорово быть умной.
Слегка облокотившись на золотые перила, покачивая бедрами, она спустилась вдоль правой стороны плавно изгибающейся лестницы, мимо холоокон, изображавших вид с тропических островов — из времён, когда океаны были голубыми и было видно солнце. С папочкой, наверно, недавно случился приступ ностальгии, или ему просто лень было поменять. Она не связывалась с настройками окружения, это то, что папочка любил контролировать, слава богу, что ей было плевать. Пальмы это банально, но не банальнее, чем вся остальная жизнь.

Она просто хотела, чтобы всё поскорей закончилось, чтобы досмотреть “Ушедших в пони”. Это был её “особенный” сериал, её личное времяпровождение, только для себя. Неважно, что Папочка не одобрял. Вообще-то именно поэтому ей захотелось посмотреть его весь — сначала потому, что около сотни её особо приближённых подписчиков фанатели от этого сериала, а уже потом — потому что папочку это выбешивало. Чего она не ожидала, это того, что она начнет смотреть ради себя. С самого первого эпизода сериал... чем-то её зацепил, задел в ней что-то глубоко личное. Она в очередной раз уже вот почти поняла — что, и конечно, в этот момент сунулся Папочка.

Он ждал её у подножия лестницы, демонстрируя нетерпение. Она привычно исполнила Процедуру, повиснув у него на шее и окунув язык в его солоноватый на вкус рот. Развернув в правом глазу окошко, дающее вид со стороны, из камеры в светильнике, немного точнее выверила положение таза. Отрешенно наблюдая свой собственный спектакль, она оценила эротичность как “среднюю” и “вялую”, но на данный момент больше и не требовалось.

Сенсор, спрятанный в папочкиных трусах — прямо под резинкой, “легко подкинуть, невозможно найти”, как утверждала реклама — показал, что его пенис увеличился примерно на полдюйма. Идеально, именно столько, сколько нужно. Чуть перестараться — и она не сможет досмотреть остаток сериала: старый козёл залезет на неё, и это будет худший способ потратить десять минут, какой только можно вообразить. Если бы только эти десять минут... Папенька после этого любил поговорить, и даже с АнтиОтстоем и прямым подключением к Гипернету в голове, её всё равно ждали полчаса его потных подмышек и фальшивой заботы. Фу!

— Мне так жаль, папочка. Я приводила себя в порядок и... немножко увлеклась. Зачем я тебе понадобилась?

Она аккуратно отстранилась, расчетливо сочетая эротическую пластику движений и эмоциональную холодность, так, чтобы слегка возбуждать Папочку, но чтобы это не выглядело, будто она отвечает на его чувства — чего, технически, быть и не могло. Только не ему. Ему — только то, что требовалось.
Роман Бертарелли напустил на себя грозный вид и засопел: если мужчина физически может надуться ещё сильнее, то она не представляла как.

— Я пытался тебе сообщить, что меня не будет сегодня к ужину, потому что сегодня я открываю новый завод в Коката. Я вернусь только завтра. Ты помнишь, что я тебе говорил насчёт семейного доступа? Я хочу, чтобы впредь он всегда был открыт. Я не стану это повторять, Венеция.

Она проворковала извинение, положив руки ему на грудь именно так, как надо и стараясь выглядеть уязвлённой и расстроенной, затем, изогнувшись, чтобы слегка оттопырить ягодицы, нежно его поцеловала. Датчик на её губе считал, что она отработала программу 'любящая дочь' почти идеально, картинка в углу глаза показывала, что, возможно, стоило чуть сильнее прогнуть спину для стопроцентного эффекта, но она решила, что и так справилась на отлично — маленький шпион в трусах Папочки докладывал, что она заработала ещё полдюйма его расположения. Из всех игр, эта была самая простая.

Помахав ему на прощание рукой и пожелав успеха, она наконец освободилась и обнаружила, что почти бежит вверх по лестнице. Это потрясло её. Та дурацкая холопрограмма так на неё подействовала? Простым людям — если их можно так назвать, учитывая, что они теперь пони — с их иллюзией настоящей любви, с их наивной детской верностью, с их сочувствием к другим — ничем новым, оригинальным было её не удивить.

Но не в этом ли, как раз, было дело? Они казались... такими искренними. Это совсем не выглядело, как актерская игра. Если бы она не знала наверняка, можно было бы впрямь поверить, что опонячивание и правда позволяет начать с чистого листа. Её очаровывали Роуз, Ньюмун и Лаванда. Такие близкие по духу — холодные, коварные и безжалостные.. пока они не перестали быть такими. Как это возможно? Сменить биологический вид — и всё, этого достаточно?

Да бред же. Аугментация, и только она может помочь. Уж она знает, как никто. Конечно, почему бы иногда не помечтать — главное не позволять мечтам управлять собой. Когда она поставит себе “Ночные странники”, скорее всего, в стокгольмской клинике, это откроет для неё целый новый мир. Потом будут ещё, ещё аугментации — возможно, и вообще до полного избавления от остатков грязного, слабого, жалкого тела. Может, когда она станет чуть постарше, то сможет вообще загрузиться и забыть всё это.

В её мир вторглось нечто новое. Что-то кроме игр с отцом, секса с молодым чистильщиком бассейна и вечного чувства пустоты внутри.

Когда Саншайн садилась рядом с Роуз, опускалась рядом на колени в грязном туалете в своём невероятно уродливом комбинезоне, просто чтобы утешить Роуз... как это было необычно! Казалось, будто ей в самом деле не наплевать. Актерская игра Саншайн была невероятной. Неподражаемой. Венеция никогда в жизни не видела ничего подобного. Что-то щемило внутри, как бывает от голода, или когда потеряешь какую-то вещь, хотелось чего-то, она сама не знала, чего.

Её сенсоры, проанализировав образ Саншайн на холоэкране, выдали: искренность. Впервые выдали подобный результат с момента их установки. Искренность. Это невозможно. Должно быть, сбой... конечно же, сбой. Она наорала на техника. Он взорвался в ответ. Это впечатляло — техник рисковал своей карьерой, вы представляете, идиот! Но он смог её убедить. Если бы это был сбой в сенсорах, значит, и во всём тестовом оборудовании тоже. Искренность... Невозможно.

Вновь очутившись за дверью, она кивнула и слегка повела плечом, тем самым скомандовав комнатному ИИ запечатать дверь. Холоэкран она утащила на кровать — матрас ещё колыхался, когда она досматривала последние минуты. Крайне желательно было смотреть в живой трансляции. И как можно ближе к экрану, так её сенсоры сложнее всего обмануть. Она должна увидеть. И ещё раз перепроверить. Искренность.

“Ушедшие в пони” на сегодня закончились. Че-го? Это как так-то? Да ладно, что за бред. Она нашла в сети краткий пересказ сюжета. Роуз и Саншайн пошли ужинать, они решили поесть только вдвоём, и тут Роуз наконец рассказала, каким человеком она была. Казалось бы, ничего особенного — заказные убийства, обычные трущобные разборки. Но Саншайн отчего-то взбеленилась и... ушла? Какого хера? Ну и что такого, да, прихлопнула в своё время Роуз пару трущобных детишек. Можно подумать, они там всё время не плодятся как мухи. Да чёрт подери, она сама однажды познакомилась на вечеринке с компанией вполне приличных молодых людей, которые любили ходить в трущобы охотится на нищих — ради спорта. Чуть не уговорили её тогда пойти с ними.

Саншайн ушла, хлопнув дверью, и серия закончилась. Да что за пиздец-то? Теперь ей ждать неделю — НЕДЕЛЮ — прежде чем Министерство перевыложит эпизод. Это же с ума сойти. Неделя? Это была первая министерская программа — холо для народного потребления — с которой она вообще связалась. Все эти их ограничения и требования... и теперь неделю ждать повтора? Чем же нищеброды занимают остальное своё время?

Перекрёстная проверка показывала, что у неё осталось 1.31 часа, чтобы избежать бана.

И ещё это. “Ушедших” определённо оставалось больше, чем на 1.31 часа, так что надо было что-то делать с этим проклятым счётчиком. Надо послать кому-то линк. Кому? Точно не Папочке. У неё были все его пароли, технически это будет просто, но последуют разборки и придётся объясняться. Если её холодоступ на самом деле могут заблокировать на шесть часов, она пропустит целый день с Саншайн и Роуз. Внезапно она поняла... что живёт ради чертовой передачи. Какого?..

Никогда не позволяй здравому смыслу вставать на пути твоих желаний, только найди разумный способ получить желаемое. Таково правило. Так кому же? Чистильщику бассейна? Она даже не знает его имени. И хотя взломать его аккаунт будет несложно, он наверняка подумает, что это знак внимания.
Нет. Никогда не выказывай ни малейшего расположения тому, кем пользуешься для секса. Всё испортишь.
Итак, кому же? Кому? Кому? Подписчики не годятся. Это должен быть чей-то личный канал, канал одного человека, а если она выделит кого-то из своих "особенных 234", это создаст проблемы. Выбранный ею решит, что они теперь “приятели”, остальные обидятся. К тому же, она станет выглядеть уязвимой.

У неё не было никого, кому можно было это отправить. Никого. Это же естественно, разве теперь вообще можно с кем-то сближаться? Ну, разве с Папочкой, откуда-то же надо брать деньги.
Осталось 1.31 часа. Придётся с этим разобраться. Она узнает, чем всё кончилось у Саншайн и Роуз. Что за безумие. Почему её вообще колышет? Что ЕЙ до отношений парочки бывших людей? Как будто это имеет какое-то значение.

Но ей... хотелось, чтобы у них всё получилось. Хотелось, чтобы Саншайн снова была счастлива с Роуз. Хотелось узнать, правда ли Роуз...

ЧТО она — правда ли?..
Нет, ну правда, она — ЧТО?

Венис перевернулась на кровати и скомандовала комнатному ИИ прочесать Гипернет. Должны быть пиратские каналы. На то и защита, чтобы её ломали. Заодно она найдёт, кому отослать копию программы. “Распространите среди знакомых”. Предполагалось, что зритель программы хоть с кем-то, да общается. Вот уж точно, делали для масс.

Не для неё.

Вот оно. Ей нужно было узнать, было ли правдой преображение Роуз. Лаванды. И Ньюмун.
Она хотела знать, на самом ли деле может понификация... изменить чью-то личность куда сильнее, чем импланты.

Потому что, чёрт побери, неважно, какой бы огромной ни была её личная вселенная, сколько бы инфоканалов и новых чувств она к себе ни подключала — внутри неё по-прежнему оставалась пустота. Всё та же проклятая пустота.

Возможно, что “Ночные странники” помогут с этим. Зрение в инфракрасном, ультрафиолетовом и большинстве других электромагнитных диапазонов. Вторая пара глаз, позволяющая видеть часть Вселенной, обычно укрытую от людей. Вижу — значит существую, и это новое зрение заполнит какую-то часть её пустоты. Наверняка. Должно. Но придётся ещё немного потрудиться для папочки. Это уже не мягкие импланты, их не спрячешь. Он не согласен на них. Пока не согласен.

Чёрт! А что, если Саншайн не сможет... простить... Роуз? Подумать только. Для тех людей это важно.

Для пони.

Да пофигу.