Малышка

Деконструкция

Иногда она называла сукой. Ей нравилось меня так называть. Сука. Сука. Сука. Сука. Ох, и это было искренне, занятно. Представьте самого дорого пони в вашей жизни – вы влюблены, вы чувствуете поддержку, чувство защиты, знаете, что вас не подведут и готовы умереть. И вдруг эта самая пони говорит вам – СУКА. В морду, без церемоний и злобы. Сука. Спокойным уверенным тоном. Сука. Несколько дней назад я познакомилась с её семьёй. Родителями, сестрой по имени Патриция. Мы ели этот крутой салат с ананасами, да, именно с ними, и это было так потрясно. Это примерно как обеды в одинокой страсти Джудит Хёрн, если бы там все не были такими засранцами – то есть... Эм... Получается, у нас была почти полная противоположность обедам в одинокой страсти Джудит Хёрн. Она трогает меня копытом под столом, пока её мама рассказывает мне о достижениях своей дочки в юные годы. Вот она в бассейне – плохие мысли прочь, ей тут всего девять – тут она на концерте у Депеш Мод – так, а здесь ей шестнадцать... Ну. Самое то. Она молодая такая... Грустная. Может, в тот момент пели «Всё, что я хотел, всё, что я хотел...», но даже с расчётом на это грустные глаза на фоне бунтарского наряда выглядят, как мим на похоронах. А потом автоповозка заглохла. Вроде бы, почти, почти, но что-то не то. Она гладит мою ногу копытом и прерывает маму – вежливо – говорит, что нам надо выйти. Затаскивает меня в туалет, усаживает на старенькую стиральную машину с вертикальной загрузкой и просто обнимает, голова её падает мне между ног и... И тогда... Она тихонько плачет.

А потом, уже у нас дома, она назовёт меня сукой. И поцелует. И мне это так понравилось – откликаться на суку, когда она зовёт.

— У тебя жар, мамочка.

Нога всё ещё кровоточила. Солнце жарило нас, чтобы подать затем под соусом маринад. Солнце так и сказало мне.

— Хэй, Лэйт, как думаешь, понина вкусная?

— Я... Я не знаю, солнце.

— Мама, это так — у тебя жар.

— Нет, Лэйт, я думаю, что понина — это очень правильное решение, но я бы всё-таки лучше готовило мясо более лучшего качества. Ну, знаешь, например, из старой Эквестрии. Они ведь там едят чистые овощи и веганами становятся, всё такое, знаешь, посты держат.

— Нам нужно вылечить тебя!

— Это такая тупая идея! Нет, ну правда, солнце... Посты! Посты! Будто небеса действительно переживают, что вы съели на обед. Это ведь всё придумано в те времена, когда откровенно жрать нечего было. Не знаю. Такой бред.

— И не говори, Лэйт! Вот пройдёт немного времени, пять миллиардов, и тогда я слезу с диеты. Начну есть, есть, есть, есть и сожру вашу тупую никчёмную планету со всеми блядскими убийцами, наркоманами, выродками, насильниками и уёбищными личностями. Вы нихуя нормального не сделали за всё своё существованиеУВАСВСЁПОШЛОПОПИЗДЕ. Вы сгорите в моей утробе!

— Тупая дрянь. Пони придумали самую великую вещь на свете – Супер-метроид. Иди нахуй, тупое солнце.

Мою дискуссию с астрономическим объектом прервала резкая боль в ноге. Около меня сидела Малышка, рог её светился. Всё на долю секунды прояснилось.

У меня сепсис. Сказала я Малышке.

— Молодец, Лэйт! – около повозки стоял пони и радостно цокал копытами. – Так держать!

— Марк Абрахамс? Что вы здесь делаете?

— Ну, ты поставила самой себе диагноз, но всё равно сдохнешь. Это как если бы Балто доставил лекарство от дифтерии, когда все детишки Аляски нашли покой в холодных гробиках. Ты ведь осознаёшь каламбур, да? Ты подтвердила диагноз слишком поздно. Ты ОПОЗДАЛА! ЛЭЙТ ОПОЗДАЛА! – он громко засмеялся надо мной, и мне стало так обидно.

— Мама! – Малышка ещё раз надавила на мою ногу – гарпун конкретно разодрал мои кости.

Прости, солнце. Сказала я Малышке.

— Что с тобой, мамочка?

Послушай внимательно. Сказала я ей. Я заболела. Очень тяжело. То, что со мной сейчас происходит, называется инфекционный психоз. Сколько мы уже едем?

— Не знаю... Часа четыре.

Надо найти аптеку. Сказала я ей.

— Мама... У нас...

Что случилось? Спросила я.

Она огляделась и шёпотом сказала:

— Чигур.

Что? Переспросила я.

— Он идёт за нами. Самый беспощадный агент. Я не уверена... – она опять выглянула из автоповозки. — Но мне кажется, он преследовал нас. Его боятся даже сами агенты. Он неуправляем. Как и у других агентов, у него иммунитет к моей магии. И пони ещё ни разу не уходили от него, если он им не позволял.

Сзади раздался выстрел. Я выхватила револьвер из куртки и выскочила из повозки, готовая стрелять, но держать ствол в одном копыте скакать на двух здоровых и волочить за собой больное — неудачная идея. Шлёпнулась на дорогу, солнце в глаза – иди нахуй, солнце! — пушку выронила. В поле моего зрения показались копыта жеребца. Он шёл, спокойно приближаясь к револьверу. Я с трудом поползла в сторону, стараясь опередить его и схватить оружие первой, но он уже нагибался за револьвером. Я сразу сделала попытку развернуться градусов этак на сто пятьдесят три, чтобы прямёхонько к повозке, но жеребец окликнул меня.

— Леди, это не ваш револьвер?

Я оглянулась и едва могла устоять – а учитывая, что я и так валялась на дороге, эффект двойной.

— Эли Паркер?! Что вы здесь делаете?

— Эх... – его усы забавно приподнялись когда он вздохнул. — Да что ты будешь делать! Разминулись вот с Улиссом. Думал вот он услышит мой выстрел, а он только вас напугал, — он передал револьвер. — Скверно выглядите.

— Да, есть такое, — согласилась я, глянув на грязную окровавленную тряпку, которая развязалась и волочилась. — А что вы будете делать?

— Без понятия. Покличу Гранта ещё немного...

— Нет. С резервацией.

— Ха! – он оглядел пустоши, раскинувшиеся вокруг нас, лихо крутанул телекинезом свой собственный револьвер и, уложив его в кобуру, начал говорить, опустив глаза вниз. — Вы ведь осознаёте, что полиция никогда не перебьёт всех жителей резервации. И уж поверьте мне, полиция сама не лучше жителей резервации. Когда не останется преступников, произойдёт раскол — опять появится два лагеря, но с одним весомым отличием. ВСЕ будут в полицейской форме. Все будут кричать наперебой, что закон на их стороне... Хотя кого я обманываю. Никто и не вспомнит про закон, а просто попытаются навязать свой порядок – и те, у кого это получится, запишут свой порядок в книжечку, назовут законом — и пошло-поехало по новой. Полиция и преступники, а между ними — обычные граждане, которым попросту не куда деваться. Им либо в один из лагерей, либо смерть.

— А если открыть резервацию? Пропустить этап с бессмысленной бойней и навязать им свой порядок. Ведь старая Эквестрия как ни крути права.

Он рассмеялся.

— Ну, это нам кажется, что она права. А бойня... Бойня будет в любом варианте развития событий. Твайлайт поступила мудро, но при этом создала бесконечно бурлящий котёл ненависти, и всё из-за чего — из-за гуманистических позывов. И ведь правильно. Уничтожь она всё разом каким-нибудь заклинанием, допустим, с целью спасти всех невинных пони старой Эквестрии, то осталась бы старая Эквестрия самой собой или превратилась бы в нечто, что ещё хуже резервации? Да. Вопрос именно в этом.

— Но тогда как уничтожить гуманистическими методами зло во всём мире?

Он помолчал немного.

— Кажется, я вижу Гранта. Извините, леди, но мне пора в путь. А отвечая на ваш вопрос, скажу так. Уничтожение никогда не увяжется с гуманистическими методами. Поэтому, дабы проявить радикальный гуманизм, нужно просто сдаться резервации и позволить им учинить любые злодеяния с невинными жителями старой Эквестрии. Нужна ли такая гуманность? Думаю, нет.

Он помог мне подняться и усадил в повозку.

Ладно, Малышка, поехали. Сказала я ей. И, кстати, будь готова к тому, что у меня возникнут галлюцинации. При инфекционных психозах это основной симптом.

Додж Сити. То есть, то, что от него осталось. Руины руинами, но вы ведь знаете пони. Если это — их малая родина, то они ни за что не покинут этот клочок земли, каким бы гадостным он ни стал. Тут есть даже старожилы, которые не стали покидать городок, когда резервация образовалась. По сути, абсолютно законопослушное население добровольно осталось в тюрьме. 

Как же мне хреново. Я сейчас сдохну.

Зато те пара домиков, что тут остались, населяют отличные пони. Хоть и ворчливые. Заправки тут не сыскать, но аптека то должна быть. Ну, хоть знахарка какая-нибудь. Один из стариков подозрительно глянул на нас, когда мы заезжали. Явно намекнул, чтобы мы отсюда убрались как можно быстрей. Но, если честно, то я думаю, что старикам тут не место.

Неоновый знак с надписью «Медицина» явно плевал на нормы и этикет и вообще на чужое мнение – парень горел зелёным цветом даже при палящем солнце, которое удобно уселось в зените и до самой ночи вряд ли оттуда слезет.

— Мамочка, будь осторожней, — попросила она, когда я вышла из повозки. Видеть её напуганной непривычно. Сразу появляется чувство ответственности за неё. Процесс воспитания мной явно просран. Чтобы уж по полной сломать детскую психику и вырастить юного маргинала, мне осталось только напиться у неё на глазах.

Ладно, Малышка. Сказала Малышке я. Что мне стоит знать о Чигуре?

Револьвер был у меня под курткой всё ещё. Но я ведь не могла стрелять. Просто не могла позволить себе убить кого-нибудь, когда мы так близко к меридиану.

— От него ещё никто не уходил... Только если он сам не решал отпустить кого-нибудь.

Со мной это вряд ли произойдёт.

Что нужно для того, чтобы он нас отпустил. Спросила я.

— Когда он тебя впервые увидит, если ты не будешь угрожать ему, он спросит тебя что ты выбираешь. Луна или солнце. Ответишь ты или нет — он подкинет бит. И если он будет согласен с битом, то тогда он отпустит тебя.

Эм...

— То есть, он может безжалостно убить нас вне зависимости от мнения монетки.

На демократию похоже.

Не переживай, Малышка. Сказала я улыбнувшись. Я мигом туда и обратно.

Вылезла из повозки и упала на землю. Да ебись ты в рот, блять. Как же эта нога болит. Мне не хотелось брать с собой туда Малышку, но другого выхода не было. Вариант "быстро туда и обратно" не пошёл с первого раза. Я и ходить-то с трудом могла. С опорой дочери таки доковыляла до аптеки. Захожу. Музыка ветра брякнула на весь магазин, но продавца не было, а затем послышался звук слива бачка. Хватаю перекись, антибиотики коллоидные растворы и валю отсюда. К сожалению, на самом видном месте валялись контрацептивы, препараты для похуданаебания и эти модные коробочки с аспирином и витамином C, вдобавок с лимонным вкусом. О, солевые лампы. Солевые лампы мне нравятся. Но найти нужные вещи так и не удалось. Чего я вообще ожидала? Выторговать медикаменты за пушку – вот точно. Как же мне плохо. Мы спрятались за стойкой с энтеролом от продавца, когда я вспомнила, что воровать не собиралась. Только хотела уже вылезти, как вдруг музыка ветров раздалась вновь. Я смутилась, а Малышка задрожала и всем своим видом показывала, что надо сидеть на месте и молчать. Мне ничего не было видно, но после медленных цоканий раздался голос.

— Здравствуйте! — голос был весёлым и слегка подрагивающим. – Знаете, к нам тут частенько заглядывают путники. Но сегодня чего-то пустовато.

— Ваша повозка у аптеки, вся измазана в дерьме? – голос был медленным, как бы то ни звучало. Меня слегка шатнуло, и я всё думала — это опять карусели бессознательного или всё взаправду.

— Что?

— Вы не услышали или вам просто нужно время на обдумывание вопроса?

— Что простите?

Несколько секунд было молчание, затем весёлый голос начал было говорить.

— Нет, не моя пово...

— То есть, просто время подумать?

— Что, простите?

— Ты издеваешься?

Опять повисло молчание.

— Ты меня не слышишь, что ли? 

— С-слышу.

— Так ответь на вопрос.

— На какой?

— Ты издеваешься?

— Нет, сэр.

— Тогда почему бы просто не подумать вместо того, чтобы притворяться, что ты не услышал?

— Не знаю это как-то само на автомате вышло, бывает так.

— У меня нет. Если мне нужно подумать я думаю.

Молчание.

— Сэр, вы будете что-нибудь покупать?

— Подожди, я думаю.

Опять.

— Если это не твоя повозка и клиентов здесь нет – тогда чья это повозка?

— Я не знаю.

Вдруг послышались неторопливые шаги в нашу сторону. Цок. Цок. Медленно и неторопливо. Не будь у меня жара из-за которого в своей куртке я и так была как употевший мамонт в котле зебринской шаманки, тогда, наверное, с меня покатились бы первые капельки пота от волнения. Стараясь не шуршать и не издавать не каких звуков достаю револьвер из кармана. Стрельну – обратной дороги не будет. Останусь в резервации навсегда. Цок. Цок. Между нами было не большое расстояние. Может быть и не промажу. Он единорог? Цок. Цок. Может он уже увидел нас в какое-нибудь зеркало. Огляделась. Краем глаза зацепилась за отражение в витрине с мочегонными лекарствами. Тёмная куртка, тёмная нелепая грива, тёмная шерсть. Фигура быстро ушла из поля зрения и в отражение показалась дверь выхода. Цок. Цок. Зажмурила глаза. Может удастся только ранить. И валить. Или...

— Эй! – владелец весёлого голоса окрикнул. Голос кстати больше не был весёлым.

Замолчали.

— К тебе обращаюсь.

Цок. Цок. Цок. Цок. Цок. Цок. Цок. Цок.

— Покупай что-нибудь или оставь меня в покое.

— Ни то, ни другое я делать не буду.

— Тогда...

— Знаешь, я бы оставил тебя в покое. Возможно. Не обещаю, но вполне возможно. Но сейчас, знаешь, ты ведь поставил абсолютно всё на кон, когда окликнул меня. Теперь у меня не остаётся выбора – выбор теперь за тобой. У меня есть бит. Сыграем с тобой в Луну и Солнце. Выбирай. Луна или Солнце.

— Ты идиот, что ли? Оставь меня в покое!

— У тебя есть возможность выиграть свою жизнь, но ты можешь её и проиграть. Я убью тебя, если ты...

Резкий звук прервал беседу. Дробь пролетела у Малышки и над головой, и по бокам. Стойка нас защитила. Склянки разбились, и фармацевтическая радуга дженериков смешалась в одну странную мерзкую растёкшуюся на полу жижу. Полки между нами и кассой повалились, будто их толкнули. Малышка закричала. Выхватив револьвер, я наобум стрельнула. В нас ещё раз прилетела дробь. Раздробленное стекло, только что успокоившееся – стекло что растрескалось на тысячи кусочков — так вот, эти самые кусочки – каждый из них – треснули ещё раз на тысячу кусочков.

Тишина.

— Кто вы, блять, такие?! Я шлёпнул вашего дружка и вас шлёпну! Как вы меня все заебали! Вы! Полиция! Живу, дрожа в страхе! Пошли вы все в пизду! Жить хотите — тогда выходите с поднятыми ногами.

Как мы с поднятыми ногами-то выйдем? Бедолага совсем от адреналина ебанулся. Нет, зрелище то было бы фееричным. С поднятыми передними ногами и одной разодранной задней – фантастично – если говорить фразами Девятого.

— Стой, это ведь не Чугур, — сказала Малышка.

Она спокойно вышла и вздохнула. Я бросилась за ней. Распластавшееся тело жеребца с чёрной шёрсткой, выпачканное в белом порошке, свалилось со стойки и неуклюже загнулось в неестественной позе, мёртвой позе – на груди отчётливо виднелись последствия выстрела в упор.

— Мы не с ним. Мы купим лекарства и уйдём, — сказала Малышка.

— Точно? – перепуганный аптекарь держал телекинезом двустволку. Не перезаряженную. – Вы похожи на него, юная леди. Ну, знаете. Манерой поведения.

Малышка поперхнулась.

Наступило молчание.

— Точно. Мы не с ним, — выпалила я.

Затем перечислила список препаратов и спросила, возьмёт ли он револьвер в качестве оплаты.

— Зачем вам столько барахла и кто вам кровь перельёт?

— Ну, я смогу провести гемотрансфузию...

— Небес ради, справочников начитаетесь, потом считаете себя специалистами, — он пошарился под прилавком и достал оттуда всего лишь одну склянку. – Выпьете и всё пройдёт. Всё-таки в век магии живём.

— Побочные эффекты?

— Конечно. Хромой останетесь. Но всё лучше, чем умереть в этой дыре. Револьвер оставьте себе, у меня уже есть всё, что мне нужно.

Положила лекарство в правый карман, револьвер положила в левый. Аптекарь взял баночку с красными таблетками. Заглотнув их чуть больше, чем требуется, он сразу опустился в мир галлюцинаций. Забавно, что в месте, где наркотики запрещены, у него был целый магазин по их продаже, и до нашего появления он не разу не переступил закон резервации. Ну или, по крайней мере, не попадался.

Малышка меня смогла выволочь из аптеки. Уже сидя в автоповозке, мы смогли мордозреть наряд полиции, врывающийся в разрушенную аптеку в разрушенном городе. К нашей повозке, измазанной дерьмом, они даже подходить не стали, так что вымазались мы очень кстати. Спустя несколько минут послышался выстрел. После чего они вышли и разъехались, так и не вынеся тела и не осведомив немногочисленных местных жителей. 

— Мне казалось, у нас целый день на это уйдёт, — вдруг сказала Малышка. – Почему-то думалось, что тебя долго будут мучать галлюцинации, а он будет за нами гнаться, и в конце ты от него оторвёшься, с трудом вылечишь себя, и во всём этом будет какая-то мораль или философский подтекст.

Да, всё неожиданно быстро разрулилось. Согласилась я с Малышкой. С другой стороны – нам легче. Сейчас приму лекарство и рванём к Меридиану.

Откинув крышку и взглянув на приободряющую этикетку с невинной зеброй, которая стоит около котла и варит подозрительную жижу, похожую на хаггис, если бы он был жидким, я выпила снадобье. Стоит признать, боль моментально ушла. Как бы эта дрянь нервы не задела, теперь, когда меня не мучили сигналы о неисправности организма, я смогла спокойно подумать и испугалась, как бы это средство не оказалось псевдомагическим дерьмом, которое...

Вот сука!

Улыбнулась она и оттолкнула подушку от себя.

Мисс Лэйт. Вы себе стали много позволять с тех пор как я познакомила вас со своими родителями.

Как пони образованная, я прекрасно осознаю, что означал данный социальный жест. Говорила я ей, стараясь сохранять невозмутимый вид, всё-таки это сложно было – её задние ноги были между моих, а копыто её проявляло поразительную ловкость. Я, компенсируя недостаток общения с живыми пони знаниями из справочной литературы, добилась не плохих успехов в изучении современных методов... Ох... Ухаживания.

Продолжайте, профессор. Сказала она. Что такое? Она ускорила движение. Слова излишни?

Думаю, да. Сказала я. Посмотри, что там сказано о побочных эффектах?

Яркое солнце на секунду закралось в комнату из воспоминаний. Моргнула один раз – очутилась в реальном мире. Дерьмовом реальном мире.

— Тут сказано, что средство активирует мозговую деятельность...

Ну, это уже не плохо. Сказала я.

— ...Что приводит к такому явлению, как флэшбеки. Вы будете вспоминать самые тревожные моменты вашего прошлого. Также возможны диарея и тошнота.

Блядский пиздец!

В библиотеке раздался оглушительный матюк. Библиотекарь куда-то удалилась, поэтому в зале чтения сидела лишь я одна. Как появилась ещё одна пони. Она запнулась о бордюр на входе и её это сильно раздосадовало. Так сильно, что пара чрезвычайно древних книг рассыпались в пыль. Конечно, ни один вменяемый пони, даже самый отчаянный законченный персонаж из старых фильмов про жеребцов в одинаковых чёрных костюмах не будет так глупо материться. Но это была молодая кобылка, которой ну очень хотелось казаться взрослей. Панковский наряд, ясен дуб, выделялся на фоне библиотечного... Библиотечного всего. Деловито пройдясь около шкафа с книгами, будто это её дом, она растерянно огляделась. Библиотекарь имела тупую привычку трещать по телефону весь день, поэтому дождаться, пока она выйдет — занятие не из лёгких, та ещё проблемка, надо бы сказать, кстати. Но кобыла, что так нелепо и смачно выругалась, поступила умнее – и её вполне устроило неверное решение – она приняла меня за библиотекаря, хоть мы с ней и были, судя по всему, ровесницами.

— Здравствуйте. Мне тут надо одну... Ну, вы знаете.

— Что вам нужно?

— Да так, одну книжку ищу. Биографию Патти Смит.

— Пф-ф. Тут её нет.

— Как это нет?! У вас нет биографии той, кто положила начало панк-року?

— Конечно, нет, хоть оглянись. Ты эту библиотеку видела? Здесь до сих пор считают «Ловца во ржи» книгой, которую нельзя выставлять на полки.

— Да ладно! Вы читали «Ловца во ржи».

— Да, — без энтузиазма признала я.

— Ты охрененно крутая.

— А про Патти Смит вообще есть биогра...

— Я слышала там даже была сцена с... – она огляделась по сторонам. У меня закладывались серьёзные сомнения на счёт уровня её бунтарства. – Проституткой, — шёпотом произнесла она.

— Эм. Да, она там есть.

— Обалдеть, — она села и опёрлась мордочкой об копыта. – И Холден с ней спит? — опять шёпотом.

— Нет.

— А он там хоть с кем-нибудь спит?

— Нет. Если тебя так волнует тема...

— Мне он охрененно нравится. Настоящий бунтарь.

— Ты ведь даже не читала...

— Я такая же. Ну, то есть, хотела бы быть такой же, — увидев мой взгляд. Охуевший. Честно признаться, она быстро бросила. – Ну, тебе-то, конечно, далеко до бунтарства, вот ты и куксишься.

— Что? Далеко до бунтарства? Кого – Холдена? Он ничего такого не сделал, у него битов было как грязи, и шлялся он по Мэйнхеттену, где баров, как блох на бездомном грифоне, что подыхает от гепатита. В нашем захолустье он бы и получаса не провёл, как домой бы уехал.

Похоже, она восприняла это серьёзно.

— Да ты просто завидуешь его бунтарскому духу!

— Да срать мне на Холдена.

— Нет, ты завидуешь, ты бы ничего не смогла сделать из того, что сделал он!

— Нажраться с кучей битов? Вот это подвиг.

— А как ты купишь алкоголь, а? Разве сможешь? У тебя-то нет потрясной седины...

— Есть у меня седина! – у меня она действительно есть. Небольшой, едва заметный клочок на гриве. — А ещё есть бутылка водки в сумке.

Вот тут моя бунтарка и обомлела.

— Да ладно.

Она меня конкретно так раззадорила, и я бахнула стеклянную бутылку с этанолом прямо на стол в библиотеке.

— Обалдеть. Как?..

— Что там ещё у этого Холдена?

— Но как ты? – всё удивлялась она.

— Шлюху вызвать? Да легко!

Мы собрались и прошли вдоль улицы. Бунтарка всё не унималась и пыталась разведать, где бы и ей достать пойло. Раскрывать все карты разом пока не хотелось, и я отмалчивалась. Шёл дождь, и мы промокли, но её вызов меня раскипятил. Было со мной такое в первый раз. Обычно пони со мной контактировать не очень желают, как и я с ними, но в этот раз... На самом деле мне нравился «Ловец во ржи», так что даже не знаю, как я увязалась в эту авантюру. Мне тогда лет пятнадцать было. Да-да, Коулфилд, кобылка тебя сделала по полной. С другой стороны, он-то пил виски в элитных заведениях, а я палёную водку купила в относительно легальном магазине. В него же зашла опять. Взяла бесплатную газету и потопала к телефонному автомату. Выбирали, кому будем звонить. Решили, что будет звонить кобыле, мотивировали это тем, что и Коулфилд именно кобылу вызвал, на самом деле мне совсем не хотелось даже звонить жеребцу, хотя отыскать шлюху-жеребца куда легче. Потом стали выбирать, кому именно. Крим Пай в объявлении уверяла, что её пироженки дадут фору даже Вили Вонке. Потом был просто разнообразный именной бред с одним лишь телефоном. Маргаритка ждёт в гости. Бла-бла-бла-бла... Зрелая кобыла ждёт в гости состоятельных... Так, это не про нас.

— Вот! – обрадовалась я. – Нежное удовольствие для чувственных пони от очаровательной кобылки. Самое то. Звоним.

Недолго телефон погудел. Как вдруг со скрежетом кто-то взял трубку. Панк кобылке тоже хотелось услышать разговор, поэтому она вплотную прижалась к моей мордочке. Дыхание в трубке слышно было отчётливо, но никто не отвечал, тогда вступила я.

— Алло.

— Да, — сухо ответили мне сразу же.

— По объявлению, — вышло так будто я коврик покупаю, но делать кокетливый тон не хотелось.

— Ну.

— Вы работаете сегодня?

— Да.

— Мы бы хотели встретиться с вами, если есть такая возможность.

— Мы? – переспросила она. – Так дороже будет и не больше двух, — голос был не такой уж нежный, чувственный и очаровательный.

— Эм... Ладно.

— Сразу предупреждаю без резинки не работаю...

— Вообще-то, нас тут две кобылки, — на конце провода эта фраза вызвала недолгое замешательство.

— За секс-игры и бондаж доплата, копро и золотой дождь — тоже отдельная стоимость. Страпон есть свой, два фаллоимитатора. Какие-нибудь пожелания? Давайте заранее обговорим, чтобы вы зря не ехали в случае отказа.

— Например?

— Да хотите, к примеру, если есть желание, могу посмотреть, как вы занимаетесь сексом, могу на это поклопать или фотки сделать. Могу притвориться вашей мамой. Могу жеребцом одеться. Кстати, есть костюм Селестии.

— Правда?

— Да, там рог съёмный, туда можно поставить один из фалосов.

Она назвала адрес и цену. Через час с лишним проститутка ждала нас к себе, я попросила её быть слегка взмокшей к нашему приезду. Разумеется, никуда мы не поехали. Панк-кобылка была в восторге от этой глупой проделки, но дальше ни одна из нас не желала продолжать эту шалость. Но она сразу же придумала другую и предложила выпить моей водки. Я её потихоньку в чай добавляла и сейчас устроила такое чаепитие с этой взбаламученной кобылкой в дешёвой пекарне. Сквозь большие стеклянные окна мы глядели на унылую серую погоду и таких же проходящих мимо пони. Для крутой бунтарки она восприняла эти маленькие шалости с каким-то чрезмерным восторгом. Без конца говорила про костюм Селестии и наконец когда она спросила меня:

— Слушай, мне всё интересно, — она наклонилась поближе. – Что такое страпон?

Тогда мне стало видно, насколько моя бунтарка бунтующая.

Проводив её дома засветло, чтобы бедолагу не наругали родители, я обещала обязательно как-нибудь показать ей, что такое страпон.

— Подожди, — окликнула она, когда я уже уходила. — Ты часто в библиотеке бываешь?

— Каждый день там торчу.

— Клёво! – она отвернулась, но я уже не стала отводить от неё взгляд. — Подожди, — вдруг обернулась она. — Как тебя зовут?

— Лэйт.

Она улыбнулась.

— Вэйт.

— Да я и жду.

— Нет. Это моё имя. Вэйт. 

Подожди.

Меня вырвало. Еле дверцу повозки успела открыть. Уже начало смеркаться. Малышка всё это время была рядом. Отлично. Лекарство меня и прикончит. Магия, блять. Лихорадка схватила и не выпускала. Стало совсем хреново. Пони после налёта полиции не решались из домов даже вылезать. Все были уверены, что имел место полицейский беспредел, которого, надо признать, в резервации вообще нет. Болело всё. Казалось, что до этого мне было даже лучше. В следующий раз, когда мне предложат магическую медицину, я, блять... Сука... Даже, блять, метафора не лезет в голову. Блять. Пфе-е... Блевать-то, собственно, было почти нечем. Живот у меня недовольно поуркивал в течение дня, расстроенный тем, что теперь я даже алкоголь в чрево не заливаю. Надо сходить до аптеки. Все эти мысли о собственном голоде навели меня на другую – Малышка тоже ведь голодна. Надо поискать ей съестного в аптеке.

— Да ладно тебе, щас мама, поди, нам притащит печенье, — Вэйт аккуратненько снимала плакат в своей комнате. Её бежевенькие обои с маленькими розочками были усеяны всякой панковской шушерой ещё месяц назад, но теперь она решила всё снять. В углу валялось банджо. Что, блять, вообще никак не связано ни с её увлечениями, ни с родительскими предпочтениями. Кстати, о них.

Каждый раз, когда её мама стучалась в комнату и приносила нам печеньки это просто... Ну, не знаю. Мило. Она постучалась опять.

— Дорогушенька?

— Чего, мам?! – крикнула она.

— Мы с папой уезжаем проведать Патрицию, — сестра Вэйт – Патриция – училась в Мэйнхеттене.

Короче, мы остались с ней вдвоём – на эту возможность Вэйт намекала целый день – и теперь дом был в нашем распоряжении, и владелица жилища достала из-под кровати бутылку водки. Покупать спиртное — это пока что единственное, чему за год я смогла научить её. Но не всё потеряно, у меня были большие планы на кобылу, беззаботно улёгшуюся в моих объятиях на широкой кровати под потолком, увешанным звёздами – они, картонные, свисали на ниточках – не сияющими в ночи, к сожалению. С тех пор, как она сняла со стен все дурацкие и неуместные плакаты с её панковскими группами, комната обрела более солидный вид. 

И да, мы просто лежали. Вот и всё. Мои большие планы действовали ужасно медленно, к слову.

Она говорила на перебой о всякой ерунде. Наподобие того, как её раздражает отношение её родителей к ней и то, что никто не воспринимает её всерьёз, как ей хочется всё всем доказать... Откровенно даже я не воспринимала лепет этого подростка всерьёз. Но духу не хватало рассказать ей о том, что у неё счастливое детство и потрясающие родители, чья опека — лишь проявление бесконечной любви. Моя мать действительно меня не воспринимала, по большей части, потому что не слушала.

— Ты идёшь на бал в конце года?

— Нет.

— Почему?

— Почему изгой не пойдёт на балл? Не задавай глупые вопросы.

— Эй. Я разговаривала о тебе с другими...

— Да ты что.

— Не кипятись. Никто о тебе плохого не думает. Ну да... Ты немного скрытная. Чересчур. Но это не повод считать себя изгоем, тем более, что тебя никто таковой не считает и если бы ты пришла...

— Пойду, налью себе.

Маленькая стопочка наполнилась наполовину. Стакан рядом перестал быть пустым – содержимое зашипело и запузырилось.

— А я пойду на бал.

— Хм, — я выдохнула. — Повеселись там.

Опустошила стопку, еле удерживая её копытцами. Запиваю.

— Буду танцевать с тем жеребцом из параллели. Кустоном.

Я поперхнулась.

— Плохо идёт? – осведомилась она.

— Да нет. Нормально, — я откашлялась и села на край кровати.

— У него есть друзья и, если бы ты пришла, то вполне...

— И ты правда пойдёшь?

— В смысле?

— На бал. Ты же ещё недавно говорила, как тебя раздражают все, кроме меня.

— Ну да. Просто с тех пор как ты уговорила меня снять мой «псевдо-панковский» прикид и рассказала, как вести себя в обществе... В общем, знаешь... Оказалось, что другие-то пони — не такой отстой.

— Нет, они отстой! Вообще отстой!

— Да нет же, — мягко возразила она. – Ты так много знаешь об общении с пони, но сама с ними не общаешься. Может, тебе порой вылезать из библиотеки...

— Кустон!? – завопила я на всю комнату. – Ты сейчас серьёзно. Кустон.

Она помолчала.

— Это, блять, ведь самое ебанское имя. Ты видела, какой он тупой? Он ведь недавно заявил, что для спасения Эквестрии во время всемирного бедствия от голода можно просто будет разводить собственное дерьмо в моче и жрать его. Мол, тогда дерьмо разбухнет, его станет больше, и оно продезинфицируется. Я бы вообще к нему не подходила на твоём месте, его долбоебизм, похоже, передаётся воздушно-капельным путём. Уж молчу, что можно подхватить от него, если ты разрешишь ему сунуть в себя член. А ещё он трахнул Салли Симпл, и она чуть не забеременела. Ты представляешь, они переспали и просто разошлись.

— Я знаю, — спокойно ответила она. – Вообще-то, поэтому я и хотела бы пойти с ним, — она виновато уставилась в сторону, а затем весело сказала. – Эй! Да ладно тебе. Это же просто секс, в конце концов. Не собираюсь я с ним жить или вроде того.

— Но... Ты, — уровень громкости понизила до шёпота, — девственница.

— Да, и меня это беспокоит! Тебе самой это не надоело? – на этот вопрос я промолчала. – Все нас считали какими-то лохушками а теперь у нас есть реальный шанс показать, какие мы на самом деле. Представь, как поднимется наш авторитет, когда все узнают насколько мы развязные. Это будет настоящий бунт.

Она потянулась ко мне, но не успела поймать меня, ускользающую за очередной стопкой, которую я моментально приговорила – наверное, именно так раньше отправляли невиновных на казнь из-за плохого настроения – и мне стало так... Я пошла к выходу, но не то, чтобы собралась домой. Куда угодно, только не домой. Этот день я собиралась провести здесь, так что в слезах убегать мне не хотелось. Я взяла пачку сигарет её отца, а зажигалку всегда с собой носила – просто так – вышла на улицу. Там был дождь, точно так же, как и год назад. Дрожащие копыта с трудом открыли пачку – мне кажется, её отец знал, что мы воруем у него сигареты, и поэтому специально покупал хорошие, лёгкие и оставлял их в заметном месте. Здесь он был прав — мы бы всё равно купили сигареты, просто вместо нормальных какую-нибудь дрянь, такого же качества, как и выпивка. Да, именно об этом я думала, когда дрожащими копытами пыталась прикурить. Только не о Кустоне и не о том, как он кончает на Вэйт, и только не о том, как она стонет и елозит где-нибудь в кустах около танцевального зала на сырой грязной земле. Да блять! Как же, блять, поджечь сигарету, если я земнопони!

— Давай помогу, — она поёжилась от холода и поморщила носик. Так невинно.

— Не надо.

— Ну ладно, — она села рядом. – Что-то не так, да?

— Да ты у нас сама мисс догадливость, — бросила эту затею с сигаретами, тем более, что курить не умела. — Тебя, наверное, на «Сто к одному» зовут каждый день. Знаешь, если бы ты была кроликом, тебя звали Черничка — это я тебе точно говорю. Если так дело и дальше пойдёт, может, и теорему Ферма докажешь, — тогда она ещё не была доказана.

— Я... Отлично. Спасибо. Правда, Лэйт. Теперь когда ты напомнила, какая ты замечательная и умная пони расскажи мне, твоей скромной тупице, чем ты так недовольна.

— Тем, что твоя Вирджиния скоро превратится в Calida Fornax, и ты этому только рада.

— С тобой очень сложно, — она сказала это глубоко, разочарованно, и я вдруг подумала, что перегнула. – Если выражаешь суть своей претензии, то пускай она хотя бы будет на языке, который известен мне.

Я помолчала. Ёбаный звук дождя, блять, и холодно ещё. Зябко так. И чем она ближе, тем более одиноко я чувствовала себя. Ещё несколько минут назад всё было чудесно в её объятиях.

— Даже Коулфилд считал, что секс без любви — это полная ебатня и шляпа.

Она усмехнулась. Фраза произвела совсем не тот эффект, на который я надеялась.

— Опять книги. Ты только по ним и узнаёшь жизнь. Оглянись! Да если бы тут была любовь, я бы к ней кинулась. Если бы хоть одно живое существо в этом мире подошло ко мне, поцеловало и пообещало никогда не бросать и вечно любить меня. Эх... Я бы была верна и преданна до конца жизни, не задумываясь ни о горестях, ни о бедах, что выпадут на нашу долю, на нашу судьбу, — она вышла под дождь. – Где, Лэйт? Покажи мне, прошу! Нету любви в этом мире, нет её и никогда не было! И ты ещё имеешь наглость вспоминать Холдена Колфилда, когда сама объясняла мне, что Джэйн Галаххер – это мечта. Невозможная девчонка и единственная, которую он мог полюбить, но её не существует. Мечта. Настоящая любовь, которой у Холдена в жизни не будет, и именно поэтому он одинок. Он звонит ей и никак не дозвонится. Потому что она мечта, а мечте дозвониться нельзя.

Ну да. В тот день я совершила глупость. Грива её измокла и слипающиеся пряди прикрывали глаза. Она слегка дрогнула, когда я подошла.

— Ты плачешь? – только и успела спросить она.

Я поцеловала, точнее чмокнула её в губы – только это и успела – как она, опешившая, отодвинулась от меня и, боязливо обойдя, ринулась к дому под крыльцо. Остановилась у двери, обезумевшие её глаза смотрели на меня, и о да. Сколько бы вы раз ни читали это в книгах — это правда. Вкус губ остаётся. Это правда. Сердце у меня у самой бешено колотилось, ясное дело. Ну, и она жаждала объяснений, а я жаждала развязки этого всего.

— Так ты... Ты лесбиянка.

— Да.

— Ох. Блин. Ведь я...

Да пару раз она просила потрогать её круп, мол... Ладно, долгая история и, в общем, там не только круп.

— Пожалуйста, Вэйт, подожди.

Там было ещё пару междометий, пару её ахов, вздохов и прочего дерьма — в общем, не того, что мне бы хотелось услышать после того, как я выразила свои чувства пони, в которую влюблена. Она не выгнала меня. Нет. В конце концов, у неё были чувства ко мне хоть какие-то. Да и она знала, как мне не хочется идти домой. Мы были уже у неё в комнате обе промокшие. Она извинилась за свои слова и сказала, что ей нужно серьёзно подумать. И это было глупо, будто бы я ей предложение сделала. И в конце она мне выдала.

— Дело в том, что... Я не такая. Ну, ты знаешь, о чём я.

Это разбило мне сердце окончательно. Она предложила мне остаться только с условием, что я буду спать в гостиной на диване. И любая бы на моём месте ушла бы, но идти домой к моей больной матери, которая бы устроила мне разнос на тему «Я же говорила, что ты будешь жалкой и одинокой» мне совсем не хотелось. Мы сидели в разных комнатах. Бутылку поставили на пороге. Такой вот бы уговор. Разумеется, сидеть в полном молчании невозможно – у неё у первой лопнуло терпение. Пару вопросов ни о чём. Попытка притвориться, что наш крохотный мирок не перевернулся в одно мгновение. Я... Мне было неизвестно, каково это, когда твоя лучшая подруга оказывается лесбиянкой и признаётся в любви к тебе. Для меня подобное было бы в порядке вещей, да и сейчас я лишь с трудом осознаю, что это такое. Но, видимо, для неё мысль о том, что подруга... Ну, вы ведь знаете пони. Они сразу всё переводят на секс, и, уверена, она сейчас думала о том, что каждую минуту нашего общения я вожделела её. Мне бы такое только польстило, а её пугало – шокировало. Бредятина. Да, не буду врать, я, всё-таки, тоже живое существо и была куча моментов, когда я оставалась наедине и представляла, что нахожусь не одна, а рядом с ней, а у меня под копытом душ, и... Но ей и в голову не пришло, что каждую секунду, не минуту, а именно секунду я пылала любовью к ней и думала как же это будет прекрасно — узнать о взаимных чувствах от неё.

— Так ты и вправду хочешь пойти на бал с этим клоуном?

— Да успокойся ты, — буркнула она из-за стены. – Он даже и не знает об этом.

Мне на душе и вправду сразу стало спокойней.

Я потянулась за бутылкой и нащупала её копыто. Ну, блять, это уже что-то запредельно тупое из романтических комедий, что были популярны лет десять назад. За такой позорный ход Вуди Аллен бы покраснел.

— Бери, наливай.

— Да я подожду, — сказала я.

— У меня там просто копыто лежало.

— Зачем ты его туда положила?

— Думаю, это мне сейчас нужно быть подозрительной.

Отлично. Вот так сразу и бывает. Чуть что — сразу теряешь право на жизнь и свободу выбора. Пара слов способна сделать из пони нечто меньшее, чем мы являемся на самом деле. В этом не было никакой логики и уж тем более справедливости. Фраза «мне нравятся пони того же пола, что и я» сразу убивает всё, что в тебе было от мира сего. И никто и задумываться не станет, что буквально несколько мгновений назад все разговаривали с тобой точно так же, как и с остальными. Она стала бояться меня. Как боятся заразного зверя. Будто любимый питомец заболел чумой. И убить не можешь, но и обнять, как в старые добрые боишься. Чумной пёс. Чумная сука. Вот кто я.

— И долго бы ты скрывала это? – спросила она.

— Я не скрывала это. Просто ухаживала за тобой.

Она усмехнулась.

Ну, может, стоило заранее расставить акценты. Мои робкие попытки намекнуть о романтических намерениях, похоже, были чересчур тихими.

— Что мне было делать? Подойти и спросить «Слушай, Вэйт – просто хочу удостовериться – тебе ведь очевидно, что у меня к тебе тут шуры-муры, а не просто дружелюбные позывы?»

Она опять усмехнулась.

— Ну, это бы всё облегчило.

— Нет. Было бы как сейчас, только хуже.

— И что бы было?

— Ты бы меня выгнала, а мне пришлось бы сплести шалаш у твоей двери, чтобы взывать к тебе, слагать песни о верной и отвергнутой любви.

Она не усмехнулась.

— Я ведь люблю тебя, — вдруг сказала она, и я притихла. Сердце забилось сильней – это вполне нормальная реакция на подобные заявления, да плюс сосуды расширены. – И много раз тебе об этом говорила, — ах. Так ты про это.

— Как подругу? — уточнила я.

— Моя мама говорит, что они с папой самые лучшие друзья, — она сделала паузу. – Но они при этом всё равно трахаются.

Тут усмехнулась уже я.

Она вышла ко мне. Солнце прокрадывалось через тучи. Искажалось каплями воды и лишь немного света достигало окна комнаты. Стоя в его лучах, тёмный силуэт казался загадочным и мистически незнакомым. Но она приблизилась, наклонилась около моего опьяневшего тела и спросила:

— Ты поцеловала меня, услышав мою речь, о верности и о просьбе всегда быть рядом, ты правда на это согласна?

Я кивнула. Бессильно и отчаянно. Так кивают, когда других ответов просто нет. Когда выбирать не из чего, и вся горечь, навалившаяся из-за секретов и необходимости делать выбор, уходит, когда ты выбираешь там, где выбора и не было.

Она прикрыла глаза. Постояла в нерешительности несколько секунд около меня и затем взяла бутылку водки, пошла за рюмками. Налила две до самого края и сказала пить. Она впервые пила так много – ей было очень тяжело. Но она не останавливалась. Четыре рюмки подряд и я с трудом осилила. Водка почти закончилась.

Вэйт шепнула, чтобы я пришла в её комнату. После она встала и пошла к себе. Посидела около минуты. Водка уже вторглась в кровь и, буду надеяться, ацетальдегиддегирогеназа справится. Рыгнула — тихо. Начало тошнить. Также было стойкое желание узнать причину её поступка.

Она задёрнула шторы и попросила закрыть дверь, когда я зашла. Я закрыла. Она попросила закрыть на замок. Я закрыла. Серый полумрак. Слегка напряжённая, и в то же время Вэйт будто хотела заплакать; от этого уловить её настроение было бы сложно, даже не будь я пьяна. Её, кстати говоря, тоже начало штормить.

— Ложись, — сказала она.

Проявлять остроумие в данной ситуации казалось неуместным. Я была в очень шатком положении, так что просто сделала, как она просила. Знаете то чувство, когда ваше подсознание или, может, сознание предлагает какой-то вариант развития событий, но вы сразу отвергаете эту линию событий по различным причинам – слишком маловероятно – и в конце концов чаще всего именно этот вариант, почему-то именно этот вариант, и происходит. И более того, позже, оглядываясь в прошлое и рассматривая эту уже произошедшую линию жизни в ретроспективе – именно она и оказывается самой очевидной возможной линией жизни. И промелькнувшая мысль про занятие любовью была у меня той самой возможной линией развития событий.

Вэйт залезла на кровать, потом на меня и поцеловала. Без языка. Просто надолго прижала свои губы к моим. Было это неудобно и странно, поэтому я попыталась исправить положение. Обхватила её верхнюю губу, облизнула, но Вэйт не открывала рот, поэтому и совать язык дальше я не решилась. Фантастика. Да. Вдруг отстранилась и спустилась по моему телу вниз. Тогда-то меня и включило.

— Подожди, Вэйт, — она приподняла голову. Было такое чувство будто она держала фальшфейер над океаном мазута. – Я не могу так.

Прозвучало жалобно в купе с моим частым от возбуждения дыханием.

— Добавить музыки? – коротко спросила она и, даже не дожидаясь ответа, телекинезом щёлкнула кнопку магнитофона – они тогда такие здоровые были.

Но всё равно — любя и сомневаясь, мы проводим ночи вместе
И заставляем наш порочный круг
Вертеться и пылать.
Я не смогу жить без тебя.
Прости мне страсть, испепеляющую меня.
Я верю, то, что я испытываю сейчас — это и есть любовь.

После она опять начала опускаться, и тогда я чуть не завопила. Ситуация просто дурацкая, блять. И мне теперь предстоит долго объясняться. 

— Не так быстро? Я неправильно что-то делаю, попробовать копытом?

— Нет. То есть, не так. Дело не в этом...

Так возьми же меня, возьми же, возьми!
Потому что ночь принадлежит влюбленным...
Потому что ночь принадлежит влюбленным,
Если мы верим, мы должны довериться ночи,
Потому что ночь принадлежит влюбленным...

— Так ты любишь меня или нет?! – вскипела она.

— Да!

Я сжала ноги. Она чуть ли не насильно их раздвигала, не обращая внимания на мои брыки и лягания. Мы изрядно вспотели и помяли простыни. Моё сопротивление было скорее пассивным – половина меня всё-таки хотела того же, чего и Вэйт. Но вторая половина меня – слабая и совершенно больная – держалась, как могла и, похоже, уже готова была одержать очередную победу над здравым разумом.

— Я не хотела, чтобы это было так!

Кнопка магнитофона щёлкнула под давлением телекинеза – дальше молчание. Она положила голову мне на живот, и глаза её, преисполненные тоски, уставились на меня.

— Я не готова сейчас, — объяснилась я. – Нельзя ведь так.

Пуританским воспитанием это сложно назвать. Просто кобылки все мечтатели по природе своей. И у меня мечты были слегка странными. Мне бы пошло приталенное свадебное платье.

— Я тоже представляла это по-другому, — сказала она. – Совсем не с тобой. Совсем не так. Но... 

Она поднялась по моему телу вверх, медленно и неторопливо. Я ждала. Она опаздывала. Устроившись рядом и уткнувшись мордочкой в мою, Вэйт произнесла:

– Мы получили нечто большее, о чём могли мечтать. Но сейчас нам нужно выбрать, чего мы хотим. Мы можем сломать самих себя и обрести любовь. С другой стороны, можем оставить себе свои мечты и этим самым признать, что никогда на самом деле обрести их не желали. Мне противно думать о том, что я занимаюсь с тобой сексом, прости, но это так — мне тошно даже прикасаться к тебе теперь. Тем не менее, я хочу любить тебя и быть любимой тобой, для этого... Нужно просто упасть в воду. Сразу с головой. Ринуться в неё раз и навсегда. И обратного пути не будет, что бы мы ни предприняли. Мне не легче, а подчас и сложнее, чем тебе сейчас. Мне нужно сломать свою природу, тебе — предубеждения, — она помолчала, опустив глаза, спросила. – Так что ты выбираешь?

Тебя. Сказала я.

Теперь. Сказала она. Я готова на всё, только ради твоей любви.

Поцелуй. Она соскальзывает вниз, и я жмурю глаза.

Всё равно всё было плохо. Я дрожала и лёгонько продолжала лягаться. Порой сжимала её голову ногами. Её природа. Мои моральные устои. Всё это стенало и взвизгивало. Огонь сметал на своём пути всё, что не нырнуло в океан. И была в этом некая справедливость – не знаю уж, почему мне так казалось. Это была победа любви в довольно-таки грязном её проявлении. Вэйт была вся сухая. Лежала спокойно, лишь слегка подогнула ноги. Она не жмурилась, в отличие от меня, холодно наблюдая за тем, что я с ней делаю. Копыта не помогли тоже. Я была так неловка, что боялась ей сделать неприятно. Хотя, я думаю, ей в любом случае не было приятно. До завершения не дошла ни одна из нас. Мы просто легли, прислонившись спинами, и молчали. Она была совершенно спокойна, а меня бросало то в жар, то в холод, как при лихорадке. Я тяжело дышала, не зная, куда деться, и казалось, что всё стало другим. Или я стала другой. Или что-то внутри меня. Или, мне кажется, стало обидно от того, что ничего не изменилось, хотя, вроде, должно. 

Вэйт повернулась и обняла меня.

Сходи в душ. Прошептала она на ухо.

Я так сильно пахну? Спросила я.

Нет. Усмехнулась она. Ты сильно напряжена. Тебе бы расслабиться – до конца.

Встала с кровати. Вэйт расслабленно легла и мечтательно уставилась вверх.

В душе всё произошло чрезвычайно быстро. Мысли о том, что только что было между мной и Вэйт, да и вода, сделали своё дело как надо. Вся мокрая – от воды – я всё-таки помылась после, пошла в комнату, где меня ждала она. Укутавшись в мятых простынях, она казалась свежей и отдохнувшей, она улыбнулась, когда я зашла, и в её взгляде появилось то, чего не было раньше. Нежность, с которой она глядела, заставляла чувствовать себя так странно – с сырой шёрсткой и взъерошенной гривой я стояла перед ней и вызывала в ней восхищение, что было отчётливо видно.

Иди ко мне. Сказала она.

После этого дня она повзрослела, до сих пор оставаясь самой старшей из нас двоих.

Становилось значительно легче. Я, конечно, теперь хромаю, но хотя бы лихорадка уходит. В аптеке, кажется, был холодильник с биомороженым, что, может, не самый лучший обед, но зато хоть вкусный. Уже завтра у Малышки закончатся проблемы, главное дотерпеть до Меридиана. Я споткнулась около лестницы в аптеку. Услышала Малышку, которая побежала ко мне на встречу. Вэйт была чем-то недовольна.

Доктор нас уже давно позвала.

Я зачиталась. Сказала я.

Что это? «Биржа для чайников». Ты собралась играть на бирже?

Нет, это так... Для кругозора.

Я уж думала, ты решила начать работать. А не лучше ли всё-таки попробовать самой поиграть на бирже? Хотя бы ради опыта.

Зачем мне опыт, если у меня есть знания?

Потому что опыт куда лучше, чем знания.

Ты так и не почитала Метафизику?! Я же... Я ведь подарила её тебе.

У меня не было времени.

Не было времени. Да ладно! И почему же?

Потому что я работаю, в отличие от тебя.

Мне хотелось возразить, но уж очень она властно развернулась и целеустремлённо пошла в кабинет к врачу. Все эти радостные морды жеребят и маленьких кобылок на плакатах, наверное, нагоняют жуткую тоску на пары, которые не могут зачать дитя. Это всё равно, что развесить плакаты с едой в кабинете диетолога... Они так делают. Точно.

Доктор была как не доктор, будто бы атташе Эквестрийского посольства накинула сверху белый халат. Накрашенная и с завивкой. Небес ради. Настоящий медик должен сидеть с закрывающимися глазами и пятнами от кофе на сером дырявом халате. И не надо мне тут про концентрацию внимания заливать. Я лучше к такому специалисту пойду, чем к Марго Робби в косплее медсестры.

— Ну, пожалуй, сразу перейдём к делу: вижу, как вам не терпится.

— Да, конечно, — поддержала Вэйт. Я решила молчать до тех пор пока не произойдёт что-то, что мне радикально не понравится.

— У меня, к сожалению, не самые благоприятные для вас новости, — тут она всплеснула передними ногами. – Но ничего такого, чего нельзя было бы решить.

— Что-то не так? – Пфф... Вэйт, конечно, что-то не так! Она ведь... Она об этом и говорит. Ой.

— Да. После осмотра и анализов я пришла к выводу, что вы, мисс Вэйт, не подходите на роль роженицы. У вас замечательные гены, но слабое сердце и очень узкий таз. Патологически узкий.

— Вы, наверное, хотели сказать "анатомически узкий таз", — это дерьмо невозможно стерпеть.

— Я рада, что вы подкованы в данном вопросе, — она с трудом выдавила из себя улыбку.

— Лэйт, наверное, врачу лучше известно...

— Я знаю, что вы обе подумали. Ваши мысли идут в ключе о том, что вот опять пациентка начиталась всего подряд, занялась самолечением и считает себя умнее врача, но дело немного не в этом. Я не хамлю специалистам, но когда я вижу, что врач акушер и теперь представляющаяся как, внимание, эксперт по искусственному оплодотворению на самом деле закончила стоматологический факультет, то у меня появляются сомнения, а после подобных ошибок ещё и вопросы.

— Как ты узнала... – спросила шёпотом Вэйт.

— Прочитала, — съязвила я и после обратилась к зуботехнику. — Вы вообще в курсе, что ниже челюсти что-то есть?

— Лэйт! – Вэйт кричит так тогда, когда я делаю в обществе что-то оскорбительное.

— Ничего страшного, — успокоила её врачиха. – Раньше был недостаток кадров на узкие специальности, а стоматологов переизбыток, оттого появилась возможность быстро переквалифицироваться. Я знаю, что вы сейчас очень взволнованы, и я признаю свою неточность. Однако уверяю вас, что я сделаю всё возможное, чтобы помочь вам.

— Действительно, — согласилась я. – Стоматолог, ну и ладно. Как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят.

Вэйт закатила глаза.

— Так во-о-от, — начала врач. – В свете недавно полученных результатов я предлагаю, чтобы вы, — она указала на меня передней ногой, правой. – Стали биологической матерью.

— Я?

Да, на мне тоже провели пару тестов. На самом деле я просто поддержала Вэйт, которой это не очень нравилось. Ну, не любит она медицинские процедуры – да и кто их любит, будучи в роли пациента? Как выяснилось, у меня охрененно широкий таз и дитятки оттуда как пробки из шампанского будут вылетать. Кроме смеха — помимо этого у меня ещё и здоровье бизона, несмотря на злоупотребление алкоголем с тринадцати лет. А худощавость у меня не из-за генов, а по причине собственного нарушения всех предписаний пресловутых диетологов.

Короче, в какой-то момент мне просто сказали: "Лей сперму себе в пизду". Да, звучало это по-другому, но мне всё равно не понравилось.

— Предлагаю провести процедуру искусственной инсеминации вам.

— Эм. Нет.

— Почему?

— Эх. Я при мыслях о конском семени поёживаюсь, а тут ещё залить его в себя. Бр-р...

После непродолжительного спора врач намекнула, что нам лучше определится, чего мы хотим, и приходить после. Когда Вэйт вышла врач показала мне фото своей семьи. С картинки на меня глянуло счастливое семейство. Весёлые дети, которым взъерошивают гриву их родители.

— Дети – это ответственность. Умение делать выбор, порой не в свою пользу и даже не в пользу вашего чада, но зато на его благо.

Я хмыкнула.

— А бесплодным парам вы тоже эту фотку показываете? – врачиха замялась. — Это, блять, жестоко.

Мы стояли на улице. Около дома её родителей присели на крыльце, собирался дождь. Столько лет прошло, но у меня мало что изменилось в жизни. Изо дня в день один и тот же маршрут. Полулегальный магазин, потом библиотека, после сижу на крыльце. Жду Вэйт. После — дом её родителей. Судя по нашему разговору, многое должно поменяться.

— Ты бросаешь сразу пить. Как только в нашей жизни появится дитя. Если решимся, то бросаешь с сегодняшнего дня. Запомни: как только у тебя появляется дитя – ты не пьёшь.

Она уже сделала выбор за меня.

И реальность не заставила себя ждать.

К слову говоря, у жизни странное чувство иронии. ЭКО, которое могло бы решить все наши проблемы, появилось в массах через несколько месяцев после зачатия.

К тому времени, как научишься следовать за собственными мыслями, они могут увлечь в самые странные места. Малышка тянула меня за собой обратно к автоповозке. Я была слишком слаба, чтобы с ней спорить, хоть самочувствие моё и улучшилось. Вдруг в аптеке что-то лязгнуло.

Когда полицейские зашли в аптеку, раздался лишь один выстрел. Вопрос. В кого именно они стреляли?

Малышка испуганно задрожала. Револьвер наизготовку и прошу Малышку открыть дверь. Музыка ветра. Кто-нибудь когда-нибудь задумывался, какой стиль? Или у каждой побрякушки он разный? Наверное. Хотя, я думаю, всё же нечто близкое к джазу. Это в стиле природы. Хах.

Около Чигура валялись четыре склянки зебринского зелья. Всё ясно. Спрятала револьвер. Успокоила Малышку и попросила довериться – пойти в автоповозку. Медленно проковыляла стараясь не встать в осколки.

— Я умру, – сказал Чигур.

— Это вопрос?

— Отражение глаз – сразу видно, что ты разбираешься в этом. Ты моментально успокоилась. Обладание такой уверенностью признак самодовольства или психической неуравновешенности. В тебе нет и капли самодовольства. Было раньше. Но теперь испарилось.

Не стала отвечать. Направилась нагребать мороженное.

— Значит, ошиблась. Психическая неуравновешенность не означает ошибку, скорее наоборот, это... – он закашлялся, я обернулась на всякий случай. Изо рта текла кровь. Не пытайтесь отрастить себе внутренние органы при помощи передозировки палёным зебринским зельем. — Означает маниакальную дотошность. Просто порой дотошность применяется не к тому, что находится в нашем мире, а к тому, что обитает в мире фантазий сумасшедшего. Отсюда и появляются «ошибки», но нет... В своём мире сумасшедшие не ошибаются.

Ну всё это нахуй. Спешно пошла в сторону выхода.

— Я знаю, как ты хочешь провести её через меридиан! – выкрикнул он, давясь собственной кровью. – Тебе придётся сделать сложный выбор. Выбор, который ты в прошлом сделала неправильный или не смогла его сделать вообще, — с трудом он достал бит. – Луна или Солнце.

— Луна.

Он подкинул. Бит закружился в воздухе, оборачиваясь вокруг своей оси. Бит поднимался всё выше и выше, к яркой жгучей звезде и тёмному небу, усеянному холодными далёкими отблесками. Она зависла. Как и время в этом тайнике медикаментов. Шплам. Бит рухнул вниз, и брызги крови сплеснули.

— Что там? – спросил Чигур.

— Там Луна или Солнце. Чтобы ни выпало, я переверну это в ту сторону, которую мне нужно.

Он громко выбранился на меня и начал кричать, что агенты нас нагонят. Думаю, он умрёт не скоро — будет вспоминать всю свою жизнь, которая переполнена чужим выбором.

Я рухнула на сидение. Это был очень тяжёлый день. Малышка нехотя принялась за мороженое. Ей бы нормального салата. Ладно. Салат. Совсем скоро.

— У нас мало времени. Нужно добраться до меридиана.

Я отложила книгу.

— Ты действительно туда поедешь?

— Да. Это ненадолго. Только один месяц.

— Зачем?

Старая библиотека, в которой мы встретились много лет спустя. Она ласкает мои копыта и хочет попрощаться. Она едет туда одна. После родов мы редко разговаривали, и такой тревожный сигнал расстроил меня. Библиотекарши опять не было. Мы сидели одни и в пыльном тёмном здании, обсуждали нас.

— Мне просто нужно это. Ты прячешься здесь – в книгах. Мне тоже нужно где-то спрятаться.

— Ты не любишь меня?

Люблю. Сказала она.

— Просто мне нужно уехать, — говорит она. – Но перед этим осталось небольшое дело... Ты знаешь чего я хочу.

— Не надо...

— Не увиливай! Жить с тобой — как в тумане. Никаких ответов. Постоянные загадки и недомолвки! Расскажи мне правду. Сейчас. Что случилось во время родов?!!

Она опёрлась копытами о стол. По её мордочке стало ясно, что больше скрывать это нельзя.

Я попросила её успокоиться. Села с ней рядом. Взяла за плечи. После приобняла.

Когда ты потеряла сознание, врачи старались привести тебя в чувство. Но, видимо, естественные роды и без этого шли с трудом. Твои схватки были бесполезны, тогда решили делать кесарево. Мне подумалось тогда, что это и есть конец. Что наша маленькая кобылка этого не переживёт. Вся жизнь перед глазами прошла. Кассеты, что мы ей записали. Вспомнились все УЗИ. Все исследования магией. Наше дитя было слабым. Но она смогла. Она... Её крик раздался такой громкий и живой. И ох. В нём было всё. Она кричала и говорила со мной об этом мире. Все книги, что я ей успела прочесть, музыка, что она слушала у тебя в животе. Всё это она выдала миру. Воздух наполнился тихим покалыванием, и всё содрогнулось, ибо родилась самая невероятная кобылка на свете.

Вэйт утёрла мои слёзы, хотя сама не ревела.

Знаешь, есть такая теория о том, что при кесареве нужно восполнить тактильные ощущения у дитя – я прочла об этом – поэтому только что родившихся пони кладут на живот матери. Поскольку ты была не в лучшем состоянии эта честь выпала мне. Я была очень напугана. Её дрожащее тело прижалось ко мне ещё в остатках слизи. Она приподняла голову и... Посмотрела на меня. Твоими глазами. Ей было так жаль... И затем она их закрыла. Сопротивляясь. Ресницы, её маленькие реснички дрогнули, перед тем, как свет угас для неё. Акушеры не сразу во всём разобрались. А мне стало ясно. Я почувствовала. Вместо того, чтобы закричать, позвать на помощь – продолжала гладить её по сырой гриве. Напряжение обострило всё до предела — её дыхание и маленькое сердечко ощущались телом. 

Тихий ветерок просквозил сквозь мою шёрстку, становясь с каждым разом слабей, а каждый удар сердца, как раскат грома – бешеный импульс, шторм, и я на корабле наблюдаю всё со стороны. Паруса начали опускаться. Волны бьются о борт и захлёстывают меня, стараются утянуть в океан. Выдержу, подумала я. Я всё выдержу, я переживу этот шторм! Буду стойкой до конца, и океан не победит в этот раз, в этой бессмысленной, заведомо проигранной войне, мною будет одержана знаменательная победа в сражении. Вдруг паруса поникли. И молнии били всё реже и реже. Всё тише. Всё спокойней. Я бросилась с корабля в воду – в океан – навстречу шторму. Утихает. Умирает.

Уже хотела, собиралась окликнуть врачей. Она раскрыла свои глаза и посмотрела на меня ещё раз с просьбой. Не надо. Она просила. Просила... Хотела умереть у меня на копытах. Умереть в моих объятиях. Она умерла, прижавшись ко мне! Она считала, что я защитила. Защитила её.

Я вырвалась из объятий и дрожащими копытами достала бутылку из сумки. Отпила из горла и уткнулась головой в раскрытую книгу.

— Ты не сможешь найти в книгах способ спасти её, — сказала Вэйт.

— Ты винишь меня в этом! – сдавленно прокричала я.

— Нет.

— Да! Поэтому ты уезжаешь в Меридиан!

— Нет. Я приеду к тебе уже через месяц. Это я виновата, — я подняла голову. — Это был мой выбор. Не твой. Это моя вина. И я должна понести наказание.

В библиотеке воцарилась тишина.

— О, милая. Ты даже не представляешь, куда придётся уехать мне, чтобы заглушить мою вину.

— Ты сегодня грустная, мам.

Автоповозка медленно пересекала дорогу от руин Додж Дженкшена до Мередиана. Тяжёлый день подходил к концу. Нога не болела. В небе летело полчище пегасов. Они могли везти медикаменты, могли наркотики, может, группа защитников, а может, бандиты, но чаще так двигаются переселенцы на юг. Как ни странно, не имея пути на север, спускаясь всё ниже и ниже, они пытаются найти себе спокойное местечко. Может, в самом низу этого кошмара есть тихие регионы, не освоенные ужасом. Но мне было поздно. Пройдя сквозь огонь и грязь, остаётся лишь одно. Вырваться и в отчаянной попытке пробиться туда, куда Малышке нет прохода по ужасной несправедливости. Мы были двумя крайностями одного и того же. Сюда попадают те, кто совершил преступления. Я пришла добровольно. Она родилась в этом месте против своей воли.

Воспоминания. Сказала я Малышке. Голова её склонилась мне на плечо. Она тоже была поникшей. А ты почему взгрустнула?

— Мам. Я правда похожа на Чигура?

А сама ты хочешь быть таким, как он?

— Нет.

Тогда не будь. Мало ли, кто что говорит. Даже если ты на него похожа — это не так плохо. Главное — используй это ради того во что веришь. Ты во что веришь? В зло или добро?

— В добро, — сказала она.

Ну вот видишь. Главное — во что веришь.

Она помолчала, глаза её начали закрываться. Я напела ей колыбельную, как смогла.

Скажи своему сердцу, что я одна такая
Скажи своему сердцу, что это я
Я хочу, чтобы ты
Танцевала в моем сердце
Я хочу, чтобы ты
Танцевала в моем сердце
Танцевала в моем сердце
Скажи своему сердцу, что ты заставляешь меня плакать
Скажи своему сердцу, не позволяй мне умирать

Глаза её закрылись, и я почувствовала её дыхание. Почувствовала пульс её сердца. Она прижалась ко мне. Моя Малышка. Грива её трепетала в порывах ветра. Небо покрывалось красным багрянцем с одной стороны, с другой высыпали светлячки на холодной темноте. Уже виднелся Меридиан. Скоро всё уже закончится. Проваливаясь в сон, Малышка сказала:

— Приятные воспоминания. И тебе ведь есть, что вспомнить.

«И когда никто уже не мог его видеть, Муми-тролль пустился бежать. Он бежал по тающему снегу, а солнце жгло ему спину. Он бежал только потому, что был счастлив и вообще ни о чем не думал.

Он добежал до самого берега, выбежал на причал и промчался через пустую купальню, где гулял ветер.

Потом он уселся на крутую лесенку купальни, к которой подкатывали волны весеннего моря.

Сюда уже едва доносились звуки шарманки, игравшей далеко-далеко в долине.

Муми-тролль закрыл глаза и попытался вспомнить, как это было, когда море, покрытое льдом, сливалось с темным небом».

Конец. Сказала я и поцеловала её живот.

Ей понравилось. Сказала Вэйт. Ха-ха. Она пинается и просит продолжения.

Нет уж, моя юная леди. Сказала я. Истории тем и прекрасны, что имеют свойство заканчиваться, но при этом каждый конец указывает нам на бесконечность. Ведь на самом деле ничто не имеет конца. Это лишь выдумка пони. Некая точка путешествия, до которой необходимо добраться. Пути назад уже нет. Мы оглядываемся и слёзы капают из глаз. Да. Потому что уже не вернуть того что было. Остаётся идти лишь вперёд и вспоминать как это было прекрасно.

Я люблю тебя, моя малышка. Сказала я и опять поцеловала живот. Люблю тебя, моя Малышка.