Завершение стэйблриджских хроник
Глава 23. Dæmon ex machine I
Краулинг Шейд санкционирует последний эксперимент в истории базы Си-Хорс...
За всё время сотрудничества с сатиром Бладхаунд был свидетелем его заинтересованности, разочарования, иронии, которые обитатель Тартара, что логично, выражал чуть иначе, нежели пони. Но впервые с момента заключения контракта видел равнодушие. Силена совершенно не интересовали слова детектива. Хотя сатир смотрел в сторону Бладхаунда, это был взгляд именно «в сторону». Гигант разглядывал, скорее, плоские фиолетовые камни Тартара. Или мысленно представлял на их месте то, что, судя по остаткам засыпанных фундаментов, когда-то здесь находилось.
Когда земнопони замолчал, сатир скрестил руки на груди и будничным тоном произнёс:
— Я ценю вашу усердную работу, мистер детектив. Вы много рисковали, проникая в закрытые охраняемые помещения и извлекая информацию из обрывков бесед. Но всё же в качестве доказательств своей гипотезы вы предоставляете лишь домыслы. Я должен поверить, что монстр, угрожавший миру уничтожением, успокоился и перевоспитался, полагаясь лишь на результаты ваших наблюдений.
— Я указал на все причинно-сл’едственные связи в деле…
— Мистер детектив! – Сатир величественно поднял ладонь, призывая собеседника не повторять третий раз уже прозвучавший доклад. – Вы не в состоянии доказать безопасность пребывания Ламии в вашем мире. Пусть она называет себя Соулскар или как-то иначе. Неважно. Все ваши доказательства – ваше мнение. Что заставляет меня проделать несложную процедуру – сопоставить ваше мнение и моё. Давайте вместе их сопоставим. Скажите, мистер детектив, сколько раз вы спасали мир от чудовищ?
Земнопони с тонкими усиками округлил глаза.
— Такой работой мн’е не приходилось заниматься, – признался он.
— Хорошо. Вы вольны оглядеться по сторонам и увидеть, скольких чудовищ я пленил за последние тысячи лет. – Сатир мимолётным жестом превратил плато, на котором находился вместе с детективом, в гору, с вершины которой отлично просматривалась уставленная клетками местность. – Я бился с ними, когда ваш вид ещё не обрёл дар речи и просто щипал траву, по которой топтался. Следы сражений по сей день встречаются во внешнем мире. В вашем мире.
Земнопони молчал, пытаясь решить, выразить ли обитателю Тартара благодарность или бросить в его сторону укол: «предоставьте доказательства». В это время Силен всё-таки вышел к мысли, к которой изначально вёл.
— Ваш мир существует сейчас таким, как есть, лишь благодаря моим стараниям и тому факту, что я не верю в перевоспитание злодеев. Монстр всегда остаётся монстром, чудовищу не изменить своей сущности. Печальные ошибки научили меня этому. И я должен поинтересоваться, мистер детектив, чьё мнение кажется вам весомее. Сатира, что тысячи лет охотится на самых злобных тварей? Или пони, которому никогда не поручали работу по спасению мира от чудовищ? Кому бы вы доверили решать судьбу очередного монстра?
Бладхаунд ещё в середине монолога сатира понял, к чему тот ведёт, и успел придумать ответ. И усмехнулся про себя, увидев, как дёрнулись брови сатира – тот явно считал свою аргументацию нерушимой, как скалы Тартара.
— Возможно, стоит дов’ерить судьбу монстра самому монстру? – произнёс пони. – Если вас не убиэждают слова, давайте пров’ерим их делом.
— Вы это серьёзно? Вы хотите развязать Ламии… имеющиеся у неё на данный момент конечности? Чтобы доказать свою правоту? Потеряв в случае ошибки миллионы жизней?
— Нет. Я о другом действии, – топнул передней ногой Бладхаунд. – Вы стшитаете своей задачей затаскивать см’ертоносных монстров в Тартар. Силой. То есть мелодией. – Детектив покосился на сирингу, постоянно висящую на шее сатира. – Но тшто, если Ламия явится в Тартар сама? Добровольно. Б’ез принуждения.
— Это невозможно, – усмехнулся Силен. – Тварь вроде неё будет до последнего убегать от заслуженного возмездия.
— Но если я прив’еду Ламию в Тартар с её согласия, это измиэнит ваше мнение?
Сатир то ли для иллюстрации своих слов, то ли для того, чтобы просто произвести впечатление, провёл ладонью над своим столом. Над массивной каменной плитой стали возникать образы клыкастых, рогатых, многоглазых, не имеющих постоянной формы, огнедышащих и других примечательных существ, заключённых в клетки на фиолетовых равнинах Тартара.
— Вы можете попробовать. И если у вас это получится… Тогда, мистер детектив, и только тогда я – возможно – признаю, что тысячелетний опыт охоты на монстров не даёт полного их понимания, – заявил сатир, увеличивая скорость показа своей «коллекции». Он остановился, когда над столом воспарила гигантская змея. – Только мы оба знаем, как всё закончится. – Силен посмотрел на Бладхаунда прямо сквозь образ рептилии. – Вы утратите контроль над ситуацией, мистер детектив. И тогда вам придётся положиться на мой опыт. И на мою мелодию.
Сатир вызвал в дополнение к иллюзорной змее протянувшийся через весь стол нотный стан. В течение последних месяцев пустые линии будущей мелодии обрастали нотами. Теперь произведение было закончено, что сатир, несомненно, хотел продемонстрировать детективу. Но пони, лично привнёсший в композицию больше половины содержания, не особо впечатлился.
Личную лабораторию доктора Еудженин по её распоряжению основательно перестроили. Все диковинные деревья с разномастными фруктами бережно, вместе с кадками, переправили на материк, где возле фиктивного Центра Океанографии Эндлесс обустроил небольшой парк. Освободившуюся площадь поделили на две секции толстенным стеклом. Та часть, где заканчивался идущий от лифта пандус, получила название «зрительного зала», в котором выделялось место для Шейда, Эндлесса и того немногочисленного контингента охранников, что не нашли себе более прибыльную работу. По другую сторону прозрачного заслона осталась особо секретная каморка, где Еудженин проводила опыты с протоматерией. В последние дни перед «великим экспериментом» доктор в коляске дозволила разобрать стены вспомогательного помещения, потому что иначе обеспечить полноценный доступ к бассейну, где плавало органическое творение, было невозможно.
Только на предпоследнем этапе Шейд и Эндлесс смогли увидеть, на что ушли остатки финансов «Си-Хорс», и что служило поводом частых трёхсторонних обсуждений Еудженин, Скриптеда Свитча и его ментальной компаньонки. Единорожка с гривой розовых расцветок путём понятных только ей процессов сумела превратить аморфную массу добытого из подземного бассейна кристаллизита в тело, имевшее скелет, нервную систему, ткани, органы и кожный покров. С волосяным покровом у полностью искусственного организма не сложилось – протоматерия закончилась раньше, чем дело дошло до шерсти, гривы и хвоста. Впрочем, Ламию устраивал и такой неполноценный результат. Шейда он тоже устраивал, поскольку Еудженин записала чуть ли не два тома умозаключений, которые – теоретически, если бы в Эквестрии нашёлся ещё один безумец – позволили бы повторить эксперимент. Чтение этих талмудов в присутствии автора должно было оставить довольной принцессу Селестию, на что Краулинг Шейд искренне надеялся.
По ту сторону стекла Еудженин и Скриптед Свитч обсуждали последние детали процедуры, начавшейся с того, что светло-каштановый единорог забрался на один из доставленных с медицинского этажа операционных столов. Второй предназначался для безжизненного тела, в настоящее время плавающего в изолированной ёмкости с обеззараживающим раствором. Медсестре Кейртач предстояло помочь Еудженин с извлечением неоживлённого пациента из консервационной жидкости, что не вызывало у первой ни малейшей радости. Хотя Кейртач могла бы помочь коллеге в определённых процедурах, после переноса безволосого тела на стол и подключения к нему приборов её выпроводили за дверь. Объяснения медсестры Шейд не вполне расслышал из-за свиста герметизирующейся двери, но в общих чертах уловил, что Еудженин своей ручной овечке доверяет больше, чем другому медику.
Свист воздуха стих, и две половины лаборатории фактически оказались разделёнными. Таково было чёткое условие Скриптеда Свитча – он ни на секунду не верил личности, сидящей внутри его сознания, и пытался всеми силами уменьшить угрозу для окружающих. Еудженин, напротив, нашла с Ламией общий язык и установила доверительные отношения. Но к изоляции помещения отнеслась благосклонно. Это почти избавляло её от занудства Шейда и прочих раздражающих личностей. Почти, потому что у бэт-пони оставалась возможность задействовать крепившийся к воротнику и предплечью коммуникатор. Что он и сделал.
— Доктор, мистер Свитч, у вас всё готово?
Еудженин аж передёрнуло. Она притянула имевшийся в её половине лаборатории коммуникатор, который принципиально отказывалась носить постоянно, и рыкнула:
— Шейд, ты какого ответа на свой тупой вопрос ожидаешь?! «Нет, расходитесь»? У меня всё идёт по плану. Да, Белла?
Белый, ходячий и нарушающий нормы гигиеничности комок шерсти, который сидел возле коляски Еудженин, многозначительно подвигал ушами.
— Хорошо. Я больше не буду отвлекать, – в очередной раз проявил вежливость Шейд.
В ответ ему прилетел такой взгляд, что, по идее, стеклянная перегородка должна была рассыпаться в мелкую крошку, а на стуле вместо бывшего советника по науке – образоваться кучка пепла. Бэт-пони из соображений собственной безопасности отложил коммуникатор на пустующий стул по соседству. Правда, его тотчас же пришлось надеть обратно, так как своё место в зрительном зале заняла последняя пони из числа желавших посмотреть на уникальный эксперимент.
Вообще-то в лаборатории Еудженин собрались все сотрудники, оставшиеся на «Си-Хорс». Даже уборщик-южанин где-то услышал о грядущем событии. И его пришлось пустить, чтобы не оставлять одного без присмотра в коридорах. В комплексе нашлись только два существа, которых достижения Еудженин интересовали, как гостей Лас-Пегасуса – здоровый сон: Гальвар дежурил в реакторном помещении, а его найдёныш Фардеай отдыхал после ночной вахты. И Шейд втайне радовался, что кто-то из пары грифонов занял пост у энергетической установки, ведь бывший советник до сих пор опасался, что придётся высвобождать разрушительную мощь последней. На случай, если в эксперименте Еудженин что-то пойдёт не так, бэт-пони заготовил кодовое слово, означавшее для Гальвара «перевести реактор в режим деструктивного мультиплицирования энергии». Это была крайняя мера. Которая стала бы последней для «Си-Хорс» и всех немногочисленных сотрудников комплекса.
— Я не сильно опоздала? – спросила Экзилис, принявшая вид зеленовато-белой пегаски с ярко-оранжевой гривой. Большинство присутствующих, включая Эндлесса, бросавшего полные подозрений взгляды, прекрасно знали, что под этой внешностью прячется королева чейнджлингов. Но Экзилис прибегала к фальшивому облику, чтобы не испугать несведущих и не раздражать тех, кто к насекомокрылой расе относился с предубеждением.
— Нет, Экзи, – пробурчал Шейд. – Я только что заслушал доклад доктора Еудженин о полной готовности к операции.
По интонациям его голоса не сложившаяся королева поняла, насколько ёмким и информативным был этот доклад, так что произнесённая шёпотом следующая фраза её не удивила:
— Жду не дождусь момента, когда Еудженин начнёт трепать нервы Селестии.
— Ты уверен, что это разумно? – прошептала в ответ Экзилис. – Торговаться с принцессой, отдавать ей работников твоего комплекса как собственность?
— А у меня разве есть выбор? – оскалил клыки Шейд. Болтовня не мешала ему внимательно следить, как за стеклянной преградой доктор в коляске укладывает голову Скриптеда Свитча под необходимым углом.
— Сбеги от этой солнечной лошадки, – придвинувшись, посоветовала Экзилис. – У тебя наверняка ещё пара домиков в отдалённых местах построена. Меня же ты спрятал. Что, сам не скроешься?
— И что, тебе сильно понравилось скрываться от всего мира? – задал встречный вопрос бэт-пони. – Я всё-таки хочу ходить куда-то. Общаться с кем-то. Это в миллион раз легче, когда у тебя нет могущественного, потенциально бессмертного врага.
— В прежние времена тебя бы это не остановило…
Шейд успел мысленно согласиться с Экзилис, но не успел открыть рот, чтобы сделать ответное замечание. В этот момент внутри изолированной части помещения начала твориться магия – тщательно продуманное и многократно переделанное новое заклинание, аналогов которого не произносил ни один чародей.
«В идеальном мире кое-кто после такого проснулся бы аликорном», – подумал отставной советник по науке, наблюдая, как зелёно-жёлтые нити магии, протянувшиеся с кончика рога Еудженин, сплетаются в эфирную трубку, мостом соединяющую виски Скриптеда Свитча и нового, ещё не ожившего существа. Переходной туннель становился всё ярче, а его дрожь, подобная волнению морской глади, становилась всё незаметнее, пока совсем не прекратилась.
В этот момент светло-каштановый единорог на операционном столе мучительно скривился – часть его сознания буквально вырвалась наружу. Ограниченный стенками «тоннельного моста» поток ментальной энергии, больше похожий на косяк лишённой плавников рыбы, устремился в свою новую обитель. Цельная личность – мыслящая, чувствующая, сознающая себя – за короткий миг пролетела через пустоту пространства и влилась в созданное из кристаллизита тело, завершив тем самым наглядную часть эксперимента.
Пока Скриптед Свитч тряс головой, пытаясь понять, вернулись ли в его сознание одиночество и покой, Еудженин бросилась ко второму столу, рядом с которым стоял медицинский столик с реанимационным набором. У доктора в распоряжении были считанные секунды, чтобы запустить естественные процессы внутри нового организма, чтобы вселить частицу жизни в существо, абсорбировавшее ментальную энергию.
И, как было видно Шейду и прочим зрителям, всё шло не так, как запланировано. Первую же процедуру – введение в кровь нейростимуляторов – Еудженин повторила дважды, не получив ожидаемых результатов. После чего крикнула что-то Свитчу, который незамедлительно взял на себя роль посильного помощника. Стараниями двух единорогов при молчаливой поддержке маленькой овечки реанимационные процедуры протекали быстрее, но выражение досады с мордочки Еудженин не сходило. Особенно чётко это проявилось, когда она, манипулируя шоковыми пластинами, едва не ударила разрядом замешкавшегося ассистента.
Зрители по ту сторону стекла невольно приблизились, ожидая развязки, которая могла быть как радостной, так и трагичной. В задних рядах раздались недовольные, хотя и очень тихие, голоса тех пони, что трудились над конструированием операционной камеры и не хотели признавать свой труд пустой тратой времени. Краулинг Шейд, глядя на старания единорогов, прищурился так сильно, что ещё немного, и был бы вынужден полностью перейти на эхолокацию.
— Ламия часто говорила, что её жизнь бережёт заклинание Старсвирла. Что древняя мощная магия не позволит ей умереть, – произнёс бэт-пони. – Неужели она заблуждалась?
— Нет… – вполголоса произнесла Экзилис, расфокусированным взглядом смотревшая на лежащее на операционном столе существо. – Она жива. Я… я сейчас ощущаю её присутствие. Она как-то… Есть какая-то связь между моим народом и…
Уши с кисточками уловили негромкий скрежет, с которым сдвинулся стул Эндлесса. Золотистый земнопони с белой гривой расслышал замечание королевы чейнджлингов и теперь сверлил её взглядом. И Краулинг Шейд, прекрасно понимая мысли друга, помня неоднократные его предостережения, тоже напрягся. Стекло оказалось недостаточно непроницаемым, а идея свести в одной комнате самое опасное существо в Эквестрии и представительницу некогда созданного этим существом народа перестала казаться разумной.
Пока совладельцев «Си-Хорс» глодали сомнения, лежащее на операционном столе тело начала бить дрожь. Лёгкие спазмы быстро сменились жестокими судорогами, напоминающими агонию, что заставило Еудженин и Свитча отпрянуть. Все присутствующие могли только со смешанными чувствами наблюдать, как безжизненная фигура окутывается тонким чёрным дымом. Через несколько секунд дымка рассеялась, и на столе осталась неподвижно лежащая кобылка с необычным чёрно-зелёным цветом кожи, на которой тут же начала отрастать такая же шерсть. Новая материя, создающая для существа пышные оливкового цвета гриву и хвост, взялась из ниоткуда, что – впервые на памяти Шейда – вызвало у Еудженин растерянность.
Ещё через пару секунд ни у кого из зрителей не осталось сомнений в абсолютной успешности эксперимента. На пол запечатанной камеры ступила кобылка. Уверенно переставляющая копыта. Дышащая. Моргающая. Судя по движению губ, разговаривающая. Определённо осознающая себя живым и разумным существом. Существом, которое внушало Шейду определённое беспокойство, поскольку намерения, возможности и дальнейшие действия этого создания оставались неизвестны и непредсказуемы.
Бэт-пони поправил микрофон коммуникатора, настроенного на частоту Гальвара, сидевшего за пультом в реакторной комнате. Он не планировал пользоваться переговорным устройством без крайней необходимости. И надеялся, что такая необходимость не возникнет, тем более что предвещающих сигналов не было.
Еудженин коротко переговорила с новым существом, после чего вышла на громкую связь и объявила:
— Эксперимент завершился удачно. Цель эксперимента достигнута. Пони по имени Соулскар чувствует себя удовлетворительно.
— И это ваш восторг, доктор? – сыронизировал Шейд. – После такого триумфа?
Последовало очередное замечание, породившее волну «зачем-я-вообще-с-ней-разговариваю» мыслей в голове бэт-пони.
— Ну извините, Шейд, что я не бегаю по лаборатории и не кричу «Оно живое!», – нахмурилась Еудженин. – Если бы я знала, что вы именно этого ждёте, возможно, я включила бы это в ритуал.
Прозвучал голос созданной из кристаллизита подопытной, которая воспользовалась тем, что учёная единорожка не сразу сообразила отключить коммуникатор:
— Я жива, доктор, но с определёнными оговорками. В созданном вами теле было сорок восемь несовместимых с жизнью дефектов. Если бы не заклинание Старсвирла, я бы не смогла существовать.
— Я и не утверждала, что работаю по совершенной технологии, – буркнула Еудженин перед тем, как сняла и отключила устройство связи. Уровень цинизма в её голосе давал понять, что негативный результат эксперимента единорожка приняла бы с ещё большей радостью – как-никак готовый объект для препарирования.
И в этот момент по ту сторону стекла произошло нечто неожиданное и непонятное. Внутри запечатанной камеры открылся проход – настоящая дыра в пространстве со скруглёнными краями. Из неё вышел бурый земнопони с длинными тонкими усиками, заставивший Шейда исступлённо моргать. Поскольку часть грима Бладхаунд снять не успел, он всё ещё походил на пони-уборщика, пропажу которого отметил крутивший головой Эндлесс, но частично вернулся в образ детектива. И Краулинг Шейд не мог моргнуть достаточное количество раз, чтобы принять факт: все последние месяцы он в упор не замечал в маявшемся со шваброй южанине черты следопыта, ранее переходившего советнику по науке дорогу.
Впрочем, Шейд вынужденно отложил посыпание головы пеплом на неопределённый срок, возможность наступления которого он навскидку оценил как «маловероятную», потому что собственными глазами видел Соулскар-Ламию в нескольких шагах от портала, пригодного для её бегства. В данный момент Шейд не слышал, о чём переговариваются собравшиеся по ту сторону стекла существа, но понял, что сбываются самые худшие опасения Эндлесса. А значит, крайняя мера оказалась первой на очереди к исполнению.
— Гальвар, – почти прошептал бэт-пони, – у нас чрезвычайная ситуация. Выпускай своего «демона».
Сидевшая рядом пегаска навострила уши, а Эндлесс, практически ждавший такого распоряжения, моментально вскочил с места.
— Так, на выход, быстро! Немедленная эвакуация всего персонала! – объявил он всему персоналу, который удачно расселся на стульях за его спиной. Золотистый земнопони искренне переживал, что сотрудники не успеют вовремя добраться до водоходных сфер. Даже при таком исполнителе как Гальвар, который секунд сорок ждал, прежде чем лениво поинтересоваться:
— Чего вы там устроили, чудилы?
Шейд напряжённо наблюдал за беззвучным спором, который вели в лаборатории Еудженин, Соулскар и Бладхаунд. Бэт-пони понимал, что в любую секунду освободившаяся от оков чужого сознания особа может покинуть «Си-Хорс». И никакие перегрузки реактора, которые создавались отнюдь не за секунду, ей не помешают. А значит, план на крайний случай из-за медлительности некоторых исполнителей терял всякий смысл.
— Запускай ДМН! – рявкнул Шейд. Потом, после секундной паузы, внезапно добавил слова, которые грифон никогда бы не услышал при других обстоятельствах: – Гальвар, ты молодец!
— Опа! – донеслось с другого конца линии связи. – Как у вас всё плохо, оказывается… Ладно, кодовую фразу принял. Диверсию организую…
Справа от бэт-пони сверкнула вспышка зелёного пламени. А потом в коммуникатор, который на своём стуле оставил кто-то из спешно эвакуируемых, голосом Шейда произнесли:
— Гальвар, стой! Я отменяю распоряжение.
Бывший советник по науке повернул голову, чтобы нос к носу столкнуться с собственной копией, невозмутимо сверкающей парой белых клыков, после чего настоящий Шейд едва не кувыркнулся со стула.
— Эндлесс был прав. Ты заодно с Ламией! Ты ей бежать помогаешь! Как я мог тебе поверить…
Экзилис, принявшая образ бэт-пони, спокойно приняла обвинения. После чего вернула себе истинный облик.
— Нет, Шейд, – произнесла королева чейнджлингов. – Я чувствую Ламию. Вернее, Соулскар. Я чувствую её эмоции. Как ничьи другие. С полной ясностью. И она не намерена бежать. Она не намерена вредить. Не хочет причинять зла. Она готова принять и понести наказание за все свои преступления. За всё зло, которое совершила. То, что происходит в той комнате, это не побег. Это воздаяние. – Экзилис старалась не отводить глаз от бэт-пони, но только на последней фразе их взгляды встретились. – Прошу, поверь мне.
Шейд медленно поднёс копыто к коробочке коммуникатора. Хотя в его карьере советника по науке биограф насчитал бы сотни важных решений, определявших судьбы отдельных пони-учёных, направлений науки или даже государства – сейчас бэт-пони решал самую сложную моральную задачу. Он мог уничтожить всё, что он создал совместно с Дресседж Кьюр, весь лабораторный комплекс «Си-Хорс». Вместе с потенциальной угрозой для Эквестрии. Шейд знал, что способен на это – один раз, в загадочном сне, он уже через это проходил. И даже на мгновение подумал, что его распоряжение и последующий взрыв реактора приведут к ещё одному пробуждению…
Но это была близкая к помешательству глупость. Уничтожение «Си-Хорс» привело бы к последствиям, по сравнению с которыми бегство одной кобылки ничего не значило. Расчёты, любезно предоставленные творцом энергетического безумия Гальваром, показывали, что взрыв реактора затронет не только комплекс. Приливные волны от сотрясения гипотетически накрывали крупные прибрежные города Эквестрии, а также часть земель Грифоньей Республики. Из-за сотрясения в зоне, граничащей с областью повышенной вулканической активности, могло крепко достаться и драконам. Поэтому Шейду очень хотелось верить, что Экзилис говорит правду, а Ламию-Соулскар по ту сторону портала ждёт вовсе не тёплый приём.
Два варианта. И выбор упирался лишь в доверие. Мог ли Шейд верить на слово королеве чейнджлингов? Или должен был отвергнуть слова представительницы народа, некогда сотворённого Ламией, как явную ложь?
Если бы Экзилис предстала перед бэт-пони в образе пегаски Гудчиэр, Дресседж Кьюр или копии Шейда – бэт-пони отверг бы её аргументы. Но королева чейнджлингов отбросила маскировку, показала хитин и зелёную радужку глаз. Она была честна, максимально честна, и советник по науке сделал то, чего почти никогда не совершал на государственном посту. Он доверился не логике, а внутреннему чутью.
— Гальвар, распоряжение отменяется, – сообщил в коммуникатор Краулинг Шейд. – Сиди спокойно и ничего не делай. Ты понял?
— А, – сквозь шипение статики донёсся ответ грифона, – это не проблема. Я, в принципе, и так ничего не де…
Краулинг Шейд решительным поворотом копыта отключил связь.
— Надеюсь, мне не придётся раскаиваться в гибели миллионов, – вздохнул он. И только после этого сообразил, что находится в полулежачем положении, подогнув ноги не самым удобным образом.
Пока бывший советник по науке поднимался и отряхивался, Экзилис пошла навстречу мысленному зову, который донёсся из-за стекла. Находящиеся там пони тоже не оставили без внимания массовое бегство зрителей и зелёные вспышки. Королеву чейнджлингов ждала кобылка с чёрно-зелёной шерстью, которая, пока на неё не смотрели, успела обзавестись притороченной к спине странной бочкообразной конструкцией с инициалами Еудженин на корпусе.
Экзилис и Соулскар стояли напротив друг друга, разделённые звуконепроницаемым стеклом, примерно минуту. После чего пони из кристаллизита отвернулась и шагнула в портал, куда её вежливо пропустил Бладхаунд. Королева чейнджлингов в замешательстве повернулась к Шейду.
— Она просила прощения… – поведала Экзилис. – Установила со мной мысленный контракт. И попросила прощения за все горести, что причинила моему народу… Я пыталась объяснить… Что не являюсь частью роя. На что она ответила, что, скорее всего, другой возможности сделать это у неё не будет…
— Хм-м-м… – протянул всё ещё ошеломлённый стремительностью происшедшего Шейд, краем глаза отмечая, как Еудженин и Скриптед Свитч выполняют необходимые процедуры для разблокирования дверей лаборатории. – Что ж, если будет возможность, передадим эти извинения Кризалис.
Бэт-пони снова потянулся к коммуникатору, чтобы уведомить заведовавшего эвакуацией Эндлесса о благополучном разрешении критической ситуации. Но тут же стал обдумывать, так ли необходимо остановить и обратить отбытие немногочисленных сотрудников, учитывая, что даже текущий месяц их работы оплачивать было нечем.
Детектив Бладхаунд успешно использовал то обстоятельство, что внимание всех присутствующих было приковано к происходящему по ту сторону стеклянной стены. Никто не заметил, как пони в костюме уборщика вытаскивает кулон. А свист, как обычно, не мог быть услышан никем, кроме сатира Силена, который в «торжественный день поимки Ламии» переставил любимый каменный трон поближе к пустующей на данный момент клетке.
Путь в Тартар открылся незаметной прорехой в стене за углом. И, ступив копытами на каменистую фиолетовую равнину, земнопони первым делом принялся избавляться от опостылевших за долгие месяцы накладок, менявших форму скул и пышность гривы. Больше личность Лаахд-ат-Хабдана пони-детективу не требовалась. Попасть в закрытую часть лаборатории, где существо по имени Ламия обрело собственное тело, он мог и от своего имени-псевдонима.
— Через несколько минут вы ув’идите, насколько приэдвзято было ваше суждение, мистер сатир, – не удержался от замечания Бладхаунд.
— Через несколько минут вы попросите меня использовать магию сиринги, мистер детектив, – невозмутимо ответил Силен, в голове которого давно выстроилась партитура Ламии.
Союзники по контракту опять разошлись по разным мирам, оставшись каждый при своём мнении.
Бладхаунд, потратив пару секунд на то, чтобы привыкнуть к яркому освещению лаборатории, учтивым поклоном поприветствовал Еудженин, Свитча и чёрную пони с зеленоватым отливом шерсти, которую не так давно видел на операционном столе.
— Мисс Соулскар. Меня зовут Бладхаунд. Я частный детектив. Я здесь по поручению, так сказать, администрации Тартара. – Последовал указующий жест в сторону портала, который магия Силена поддерживала в открытом состоянии. – Я уполномочен проводить вас к месту отбытия наказания, которое вам полагается за все преступления, совершённые под именем Ламии. Могу напомнить вам, о каких преступлениях идёт речь, если необходимо.
К удовольствию и удивлению Бладхаунда после его слов произошли три единовременных события. Во-первых, Скриптед Свитч, демонстрируя свою многолетнюю усталость от всего, связанного с Ламией, пролепетал что-то вроде «где же вы раньше-то были» и самоустранился от последующего разговора. Во-вторых, пони Соулскар покорно опустила голову, словно признавая, что Тартар является единственным местом, куда ей следует попасть, и что рассказывать ей о её кошмарных деяниях нет никакой необходимости. В-третьих, – в этом и была неожиданность, – вместо чёрно-зелёной кобылки возражения нашлись у Еудженин.
— Что эта «администрация Тартара» себе позволяет? – сделала пару шагов вперёд единорожка. – Кто дал ей право отбирать у меня результаты экспериментов?
— Прошу вас, не надо, – тут же подала голос Соулскар. – Это справедливое предложение. Я должна нести ответ за тех, кого погубила, и за то, что разрушила.
То ли Еудженин к словам подопытной особи прислушалась, то ли сообразила, что вышла из роли хладнокровной и сдержанной учёной, но тут же сменила выражение мордочки с возмущённого на повседневно-равнодушное.
— Да дело твоё! – фыркнула она, откатываясь назад. – Я тебе жизнь подарила, а ты сама ей распоряжайся. Хотя… Тартар, значит, да?.. – Еудженин, используя преимущества конструкции с колёсами, сделала резкий разворот и направилась в часть комнаты, находящуюся за опустевшим аквариумом с консервирующей жидкостью. Там, среди сваленного в груду личного имущества, она принялась спешно что-то искать.
Детектив проводил её взглядом, потом повернул голову в сторону мигнувшей за стеклом яркой вспышки. Там, как оказалось, стало гораздо меньше зрителей. А конкретно остались только два идентичных бэт-пони, один из которых вскоре окутался очередными всполохами зелёного пламени и стал высокой чёрной особой, украшенной бледно-зелёной гривой и отверстиями в ногах.
— Дела, – усмехнулся Бладхаунд. О присутствии на «Си-Хорс» королевы чейнджлингов он не догадывался, хотя в бытность уборщиком успел отметить некоторые странности в поведении гостившей в комплексе пегаски.
Схожую реакцию на метаморфозы Экзилис проявила и Соулскар. Она повернулась и сделала шаг к толстому стеклу, когда рядом опять возникла Еудженин.
— Если вы оба собираетесь в Тартар, – произнесла она, скособочившись и пытаясь удержать одной ногой бочкообразный сосуд из похожего на стекло материала, – то захватите с собой мою камеру-скворечницу.
— С какой целью? – незамедлительно поинтересовался Бладхаунд. Он не был уверен, как отнесётся Силен к проносу сквозь портал лишнего багажа.
— Эту камеру я соорудила для поиска частиц Дивота-Хипписа. Свободных неугасимых частиц поля. Нуль-магии, – охотно пояснила Еудженин. – Если хоть одна из снующих по просторам Тартара невидимых частиц залетит в «скворечницу», – доктор склонила голову, чтобы посмотреть на небольшое круглое отверстие в бочкообразной камере, – то прибор отправит звуковой сигнал рассчитанной частоты, который пройдёт через барьер между мирами и сообщит мне, что теория нуль-магии полностью верна.
— Ага, – сделал вид, что понял всё сказанное, пони-детектив. Соулскар не тратила время на ненужные раздумья. Приняв у Еудженин прибор, она принялась крепить его идущими в комплекте ремнями к спине.
— Я помогу вам, доктор, – произнесла кобылка. – За всё то добро, что вы мне сделали. Я просто обязана поспособствовать вам в научном исследовании.
— Ой, не перетрудись, – с привычной язвительностью ответила Еудженин. – Я всего-то подарила тебе критическое мышление. И новое тело. Право, такая мелочь.
Почти слёзные прощания на этом не закончились. Соулскар, снова взглянув на комнату по ту сторону стекла, вспомнила об одном крайне важном деле и подошла вплотную к прозрачной преграде. Она мысленно обратилась к королеве чейнджлингов, что находилась рядом. Создатель обратился к созданию. Чтобы покаяться в своих ошибках, которые уже не мог исправить. Но которые, под занавес существования, смог осознать.
Бладхаунд не стал прерывать или торопить это общение. Он не видел проблемы в том, чтобы Соулскар побыла ещё несколько минут в этом мире. Ведь всё её действия, важные для понимания характера, останутся в памяти пони, откуда их сможет извлечь один фанатичный сторонник правосудия, ждущий в Тартаре.
Когда детектив прошёл через портал вслед за кобылкой, то чувствовал себя вдвойне, а то и втройне счастливым. Ведь он разом избавлялся от необходимости использовать грим и придерживаться образа с довольно посредственной легендой. При этом он успешно выполнил свою, прописанную в контракте, часть работы, добыв для безжизненных полей Тартара новую узницу. Кроме того, пони-детектива переполняла уверенность, что сатир Силен, поговорив с Соулскар в её нынешнем состоянии, признает рациональность рассуждений Бладхаунда. А победить в споре с тысячелетним созданием – это ли не достижение?
Силен, впрочем, оттягивал момент триумфа детектива. Так, он немедленно закрыл портал в «Си-Хорс» – прежде чем Соулскар смогла рассмотреть восседавшего на троне сатира, восхититься им или представить, какой вышла бы их дуэль, будь она по-прежнему гигантской рептилией. Вместо этого естественная магия Тартара моментально погрузила кобылку в зачарованный сон, оставив детектива, находящегося под защитой кулона, раздосадованно двигать бровями.
— Даже не сн’изошли до простой беседы? – скорее отметил, нежели спросил, Бладхаунд.
— Я и так узнаю всё, что мне нужно, – тоном, не предполагающим дальнейшую дискуссию, ответил Силен. Правда, наглядно показал, что и не планирует узнавать, так как одной рукой провёл по воздуху, убирая магические прутья пустующей клетки.
Второй рукой сатир явно намеревался перенести бессознательную Соулскар внутрь узилища. Но замер, заметив камеру-скворечницу, вместе с которой тёмношёрстная кобылка улеглась спать.
— Это ниэбольшой научный эксперимент, – пояснил Бладхаунд.
Мог бы и не трудиться – Силен уже держал ладонь с выпрямленными пальцами над головой Соулскар, отыскивая в её памяти события последних минут. И всю информацию по уловителю частиц нуль-магии. Попутно он расстегнул ремешки, чтобы поднять незнакомую конструкцию в воздух.
Пони-детектив как раз собирался произнести короткую речь про скромный вклад в развитие эквестрийской науки и возможность заодно сделать несколько добрых дел, но вырвавшийся из горла сатира гортанный рык заставил его покрепче сжать челюсти.
Не так давно Бладхаунд познакомился с равнодушием Силена. Теперь же ему довелось увидеть гнев. Двурогий хозяин Тартара с силой бросил научный прибор на фиолетовые камни и решительно раздавил остатки мощным ударом копыта. А потом посмотрел на детектива. От такого взгляда Бладхаунду захотелось оказаться в любом другом месте мира – лишь бы подальше от вдруг ставшего крупнее и массивнее бессмертного чародея.
— Ты! Ты с самого начала это планировал? – рявкнул сатир на прижавшего уши пони. – Хотел притащить сюда это? Морочил мне голову вторым шансом для отъявленной злодейки?
— Эм-м-м… – не сразу нашёлся земнопони. – Если вам что-то не нравится, мистер сатир, я увиэрен, спокойная б’еседа решит вопрос…
Сама попытка завязать спокойную беседу, вроде бы, отсрочила чересчур агрессивное её завершение. Потому что сатир передумал угрожающе нависать над детективом, выставил в сторону руку и снова просмотрел последние воспоминания Соулскар, в которых нашлись все необходимые ему ответы.
— Нет, – гораздо спокойнее произнёс Силен, – вы просто совершили глупость. По невежеству. Вы не подумали, что некоторым вещам не место в Тартаре.
Ничего больше не добавивший сатир оставил пони любоваться осколками камеры-скворечницы, а сам разместился на своём троне. Поблёскивающие на камнях осколки быстро перестали интересовать Бладхаунда, так как из щелей каменного кресла вдруг начали сочиться серебристые капли, двигавшиеся вопреки тем законам физики, что в Тартаре кое-как работали. Серебристые нити вместо того, чтобы падать вниз, потекли вбок и вверх, стремясь к телу Силена. Они с рвением заждавшегося хищника накинулись на выцветшую кожу сатира, скрывая его величественный облик за сплошным покровом похожего на ртуть вещества. Очевидно, Силен при этом никакой боли не испытывал, так как, закрыв глаза, спокойно ждал, пока казавшийся живым металл снизу-вверх растекался по его телу.
По мере того как металл скрывал сатира, на поверхности начали появляться детали, словно невидимый кузнец-скульптор прямо сейчас вылеплял из серебристого вещества сапоги, поножи, нагрудник, перчатки… «Одну перчатку», – поправил себя Бладхаунд, заметив, что серебристая жидкость остановилась, едва дойдя до левого запястья. Тем временем последние капли затвердели на кончиках витых рогов, и из металла проступила покрывшая всё лицо маска, передающая основные черты сатира. Перед глазами Силена возникла прорезь, осветившаяся изнутри ярко-жёлтым сиянием. И с трона поднялась облачённая в металл фигура, одним своим видом способная успокоить и вернуть в клетку некоторых особо буйных обитателей Тартара.
Силен подвигал руками так, словно ощущал что-то знакомое и приятное, чего на долгое время лишился. А Бладхаунд пока не мог понять, сулит то, чему он только что стал свидетелем, благо или опасность. Пока он раздумывал, фигура в причудливых латах повернулась и зашагала прочь.
— Мистер сатир, – тут же тронулся с места Бладхаунд, – я могу узнать, что вы диэлаете? Это как-то связано с Соулскар?
— Соулскар? – переспросил искажённый глухим шлемом гулкий голос. Сатир замедлил шаг и сделал небрежный жест рукой. Повернув голову, детектив смог оценить последствия этого жеста – лежавшую на камнях кобылку с оливковой гривой подняло и буквально закинуло в гостеприимно распахнутую клетку. – Мне сейчас не до неё, мистер детектив, – продолжил сатир. – У меня есть дела гораздо важнее.
— Важнее? Что может быть важнее поимки сустшества, которую мы вели посл’едние полгода?
— Спасение вашего мира, – как бы невзначай ответил Силен. – Спасение его от вас самих.
Внезапно сообразив, что даже широкий шаг не приближает его к цели достаточно быстро, сатир смял ткань пространства так, чтобы оказаться перед своим магическим столом. Для него это перемещение заняло секунду. Но перенести Бладхаунда вместе с собой Силен не соизволил, так что детективу пришлось мчаться галопом по фиолетовым холмам, ориентируясь на далёкую серую точку. С каждым шагом пони ощущал, как чувство великого триумфа выветривается, уступая место неподдельному страху: было совершенно не ясно, что взбрело в голову могущественному обитателю Тартара.
— Мистер сатир, – выдохнул Бладхаунд, перебарывая одышку. – Пожалуйста, объясните, что вы диэлаете.
В данный момент закованная в серебристый металл фигура стояла возле магического стола и разглядывала просвечивающее изображение крохотного островка – скалы, выдерживающей натиск моря со всех сторон. Пони-детектив на образ этого островка насмотрелся изрядно, изучил его как изнутри, так и снаружи. Что бы ни задумал Силен, его интерес вращался вокруг лабораторного комплекса «Си-Хорс».
— Вас не должны волновать мои действия. Они выходят за пределы заключённого контракта, который ваша сторона полностью выполнила, – произнёс приглушённый и чужеродный голос из-за металлической маски.
— Позволю себе не согласиться. Ваше пов’едение спровоцировано моими поступками. Так что я, как мин’имум, заслуживаю право узнать, где допустил ошибку. Что я сдиэлал не так?
Бронированный исполин вздохнул и опёрся металлической рукой на стол.
— Мистер детектив, – сатир снова снизошёл до уважительных обращений, – я провёл тысячи лет, защищая ваш мир от чудовищ, которые могли его уничтожить. Следы битв далёкого прошлого даже ваши современники могут увидеть. Некоторые не исчезли до сих пор и, скорее всего, не исчезнут никогда. – На пару секунд картинка, проецируемая магической столешницей, изменилась, показав странный степной пейзаж, над которым буквально парили огромные куски покрытых растительностью камней. – Чем больше я боролся, чем больше существ затаскивал в Тартар и сажал на цепь… Тем больше понимал, что громадные чудища несут в себе меньше угрозы, чем сокрытые в массе простого народа деятели. И все мои сражения, которые я не склонен считать подвигами, бесполезны, потому что ваш вид, мистер детектив, благополучно стремится уничтожить себя самостоятельно.
То ли по осмысленному желанию Силена, то ли из-за подсознательного влияния мыслей сатира, подвластный ему волшебный стол показал фрагмент. Долю секунды воспоминаний, принадлежавших Соулскар. В мелькнувшем куске памяти отобразилась Еудженин и уловитель нуль-магии, который постигла столь варварская участь.
— Тартар не всегда был таким, мистер детектив. – Не скованная металлом рука сделала широкий жест, указав на фиолетовые склоны с зелёными прожилками и розовые отблески находящейся вдалеке Стигийской расселины. – Это было красивое место. Пригодное для жизни. Его населял мой народ. Народ сатиров.
Над столом появились странные движущиеся силуэты, нечёткие и рассыпающиеся на отдельные точки. Это походило на воспоминание, настолько древнее, что даже магия зачарованных земель утратила возможность его восстановить. Но сатир пытался показать картины из своего прошлого. А возможно, пытался просто вспомнить само прошлое, превратившееся для него, последнего очевидца, в легенды и пляску теней.
— Мы обрели разум. Создали своё государство. Избрали ареопаг – собрание мудрейших, определявших законы для всего народа. Мы были такими же, как ваш народ. Мы были исследователями. Изучали свой мир, его возможности. Его границы. Открыли магические переходы в ваш край. Назвали его внешним миром и научились создавать существ, которые могли в нём жить. Нимфериад. Сами мы не сумели приспособиться к условиям вашей биосферы, но наблюдали за внешним миром. Жадно искали новых знаний, охотно брались за любые эксперименты. Мы приняли своё бессмертие за гарантию вседозволенности. Мы стали бесстрашными. И безрассудными.
Исполинская фигура склонила голову, и волшебный стол, вторя её скорби, практически угас, как и сияние, скрывающее глаза сатира.
— Мы открыли для себя свойства магии. И нуль-магию тоже, – продолжил Силен. – Ареопаг решил, что народ сатиров способен обуздать энергию мироздания. Предосторожности были забыты, сомнения отметены. Мы построили величайший храм, который венчала грандиознейшая машина – источник энергии небывалой силы. Мы оказались столь глупы, что создали её. И запустили… Последствия вы видите вокруг себя.
Повисла столь длительная пауза, что пони-детектив рискнул подать голос:
— Мне очень жаль, что так получилось с вашим народом, мистер сатир. Я, честно, не приэдставляю, каково это – потерять всех, кто был дорог.
— Я потерял не всех. – Смотровая щель на шлеме Силена вновь осветилась жёлтым огнём, а под пальцами сатира вспыхнула магическая столешница. – Ваш мир не пострадал в той катастрофе. И я дал клятву, что подобное не повторится на вашей земле. Что я остановлю любого монстра, любое порождение зла, представляющее для вас угрозу… – Над поверхностью стола снова возник окружённый водой островок. – Но ваш вид, мистер детектив, стал угрозой сам для себя. Вы оказались столь же любопытны. Столь же методичны. Вы тоже ищете запретные знания о магии. Ищете способы приручить зачарованные частицы. И это должно прекратиться.
Уголки губ Бладхаунда непроизвольно поползли вниз. Он мысленно вывел из доверенных ему событий прошлого мотивацию Силена, сложил её с данными, имеющимися на настоящий момент, и получил на выходе прогноз будущих событий. Крайне печальный и пугающий прогноз.
— Я снова и снова сочинял для вас учебники, научные труды, – продолжал сатир. – Под псевдонимом Ритаснелис. Я надеялся, что подложные теории и фальсифицированные данные собьют ваших учёных с губительного пути. Но отдельные личности слишком настойчивы в поиске истины. И мне придётся избрать иную форму воздействия.
Как оказалось, всё это время, пока сатир говорил, он контролировал своих нимфериад. И теперь лёгким движением пальцев впустил пару Алоэ-Лотус в Тартар. Вместе с добычей, которую олицетворял Фардеай, ученик Гальвара. Судя по состоянию перьев и безжизненно покачивающимся конечностям, нимфериады задали молодому грифону изрядную трёпку. Естественно, не без предварительного мысленного приказа Силена.
Сатир опять показал себя мастером по единовременному выполнению многочисленных задач. Одну руку он простёр над головой Фардеая, проникнув в его сознание, другой подкорректировал выходную точку для связывающего миры портала. И, поскольку занял своё сознание трюками по выуживанию информации, отдал следующий приказ голосом:
— Отправляйтесь в реакторную комнату «Си-Хорс». Вырубите грифона, что попытается вам помешать. И запустите режим перегрузки, сведения о котором так удачно подслушал наш детектив. Подробные инструкции сообщу позже.
— Нет, стойте! – сорвался с места Бладхаунд. Но нимфериады оказались слишком далеко от него и слишком близко к очередному порталу. Поэтому пони пришлось опять взывать к облачённому в доспех колоссу: – Не диэлайте этого! Вы планируете пр’еступление, за которое вам самому здесь клетка полагается!
Сатир неожиданно оценил иронию: из шлема донёсся сухой смешок. Но это было единственное колебание, которое Силен себе позволил.
— Я уничтожу доказательства существования нуль-магии, которые, благодаря вам, попали к доктору Еудженин. И создам прецедент в виде энергетической катастрофы, который надолго отобьёт желание у ваших учёных практиковать подобные эксперименты. Да, придётся уничтожить нескольких ваших сородичей. Ущерб для биосферы будет… в пределах допустимого…
— В пределах? – подскочил на месте Бладхаунд. – Да кто вы такой, чтобы устанавливать эти пределы? Кто дал вам право решать за весь вниэшний мир, за всю ту биосферу, которую вы усиленно опиэкаете? Вы так усердно посыпали голову пеплом из-за проступка своих сородитшей, что теперь, кроме этого пепла, ничего видеть не способны! Я! Я как эквестриец! Я как уроженец вниэшнего мира! Я как пони! Прошу вас! Останов’итесь!
Если голос детектива и долетал до выступов на шлеме, под которыми предположительно находились уши сатира, то дальше, по всей очевидности, не проходил. Силен просто игнорировал четырёхногий раздражитель, который продолжал бегать вокруг магического стола и облачённой в доспех фигуры. Сатир полностью сосредоточился на контроле за действиями своих нимфериад, отгородился от всех посторонних явлений. Но он недооценил упорство Бладхаунда.
Земнопони поднял с земли плоский кусок породы, взвесил в копыте и нацелился на запястье, которому не досталось волшебной брони. Бросок вышел на редкость удачным, так как острая грань булыжника чиркнула по коже сатира, оставив глубокий порез, а внутри серебристого шлема существо, забывшее за сотни лет, что такое боль, издало мучительный стон. Но тут же Бладхаунд смог оценить и недостатки своей идеи – массивная фигура оторвалась от стола и повернулась в его сторону.
— Ой! – вырвалось у пони, сообразившего, что не ему тягаться с существом, которое контролировало в Тартаре всё, включая пространство. Попытка побега закончилась через секунду, когда Силен пострадавшей рукой схватил детектива за хвост, а металлической перчаткой взял за горло и поднял так, чтобы тот мог увидеть через смотровую щель шлема горизонтальные полоски зрачков в очень рассерженных глазах.
— Не волнуйтесь, я не причиню вам вреда, мистер детектив, – сообщил исполин, который одним движением пальца мог свернуть пони шею. – Броня мне этого не позволит. Кроме того, я сам не хочу. Потому что понимаю ваши чувства и логику вашего поведения. Но и вы должны понять, мистер детектив, что я не могу позволить вам стать помехой.
С этими словами сатир распахнул ещё один выход во внешний мир, через который скосивший глаза Бладхаунд разглядел обои своего рабочего кабинета в Балтимэйре. Пони-детектив по воле Силена отправлялся туда, где началось его знакомство с сатиром. Туда, где у него не было возможности как-то воспрепятствовать планам могущественного существа.
— Считайте наш контракт расторгнутым, – ровным голосом проговорил Силен и лёгким движением вышвырнул земнопони в его родной мир, моментально закрыв обратную дорогу.