Ксенофилия: Продолжение Истории

Где попытки всё осмыслить потеряли всякий смысл

«When logic and proportion have fallen sloppy dead»
 — Jefferson Airplane — White Rabbit

---

Две вещи поразили Леро, когда ему удалось-таки продрать глаза. Во-первых, он не имел ни малейшего представления о том, где находится. Во-вторых, и это даже немного важнее, у него было сильное ощущение, будто кто-то вскрыл ему черепушку, набил её мороженым и тщательно перемешал. Он проморгался — видимость улучшилась, но учитывая, что тараканы в его голове уже закончили смену и расползлись кто куда, толку от этого было мало.

— Народ, завязывайте уже, — пробормотал он, пытаясь заслонить рукой глаза от слепящего света.

Когда в прошлый раз он очнулся такой же потерянный, лежащий на траве, он обнаружил, что оказался на опушке Вечнодикого леса. Это случилось много месяцев назад. Тогда он испытал страх и смятение, на этот раз была лишь лёгкая неуверенность и головная боль на десять балов по десятибалльной шкале. Но по какой-то причине, которую мозг тщательно от него скрывал, страха не было вовсе, будто он был уверен, что всё в порядке и скоро он вновь увидится со своим табуном. Если често, он бы руку дал на отсечение, только бы это оказалось правдой.

Попытка подняться и осмотреться в поисках каких-нибудь зацепок оказалась большой ошибкой, поэтому от неё пришлось отказаться.

— Так, я хрен его знает где, голова раскалывается и желудок выворачивает, твою ж... Уффф.

Сделав несколько глубоких вдохов, сосчитав до двадцати и помолившись каждому богу, богине, сверхъестественной сущности и корпоративному маскоту, чтобы мысль о том, что в Эквестрии случился технологический прорыв, приведший к изобретению "Антипохмелина", парацетамола или хоть чего-нибудь похожего, оказалась правдой, Леро снова попытался приподняться. Приступа рвоты на этот раз не последовало, и ему удалось встать.

Он был в куполообразной пещере, достаточно просторной, чтобы в ней могло уместиться четырёхэтажное здание. Несмотря на отсутствие видимого источника света или отверстия в потолке пещеры, в ней было очень светло. Леро стоял недалеко от стены, на травянистом берегу чего-то вроде реки. Головная боль отступала, любезно позволяя ему увидеть травянистый берег острова на другой стороне. Не считая одного-единственного дерева, остров был совершенно пуст. Крона дерева почти касалась свода пещеры, но всё же в ширину была гораздо больше, чем в высоту. И хотя он точно не знал почему, его всё же тянуло к этому дереву.

Сделав несколько робких шагов, Леро обнаружил, что трава под его ногами куда мягче, чем траве положено быть. Он немного потоптался на месте; ощущение было такое, будто он идёт босиком по полу облачного дома Рэйнбоу. Трава была упругая, идеальной температуры: слегка прохладная, но не настолько прохладная, чтобы отморозить пятки. Пошевелив пальцами ног, он почувствовал, как травинки щекочут их.

И вот тут он, наконец, осознал, что стоит на траве босиком.

— Ах ты ж! — Леро обернулся столь быстро, насколько ему хватило смелости, оглядываясь в поисках своей обуви. — Рэрити ж на них целую вечность угрохала.

И это действительно было так. Человеческая обувь не пользовалась большим спросом в мире, где подавляющее число разумных обитателей — копытные.

В поисках ботинок он наугад побрёл вдоль берега, высматривая их и в траве, и в прозрачной как хрусталь воде реки, тёкшей, как он подметил, ему навстречу. Вскоре он наткнулся на пятно примятой травы, формой отдалённо напоминающей человека, а именно — Леро.

— Вернулись к тому, с чего начали, Леро, — отметил он, задумавшись, что же делать дальше. Его по-прежнему тянуло к дереву. Взглянув на остров, он увидел, что река остановилась. Сделав несколько шагов к ней он с удивлением заметил, что река опять потекла, но теперь уже в обратную сторону. — Да ну? Матушка Природа решила меня потроллить?

Желание добраться до дерева стало совершенно нестерпимым, но сделать этого не замочив ног было невозможно. Реку, или ров, или что бы это ни было, невозможно было перепрыгнуть, и доплыть до острова было не на чем. Леро оставалось только добираться вплавь.

Остановившись у самой кромки, он осторожно ступил одной ногой в воду, точнее — должен был бы, если бы нога не упёрлась в поверхность реки. Отдёрнув ногу назад, он попробовал ещё раз, и снова нога отказалась пройти сквозь водную гладь. Притопнув, он заметил, что вода слегка поддавалась, от нажима по поверхности расходились круги, но в целом поверхность была твёрдой.

Леро посмотрел на ногу, затем на остров и снова на ногу, а потом решился сделать следующий шаг. Когда вторая его нога уже почти коснулась водной поверхности, со стороны острова донёсся женский голос, будто мать подбодряла ребёнка:

— Не бойся, у тебя всё получится.

Кинув быстрый взгляд на дерево, он убедился, что кроме него на острове по-прежнему никого нет. Та самая часть его мозга, что всё это время твердила, что «он в безопасности, и всё будет в порядке», теперь добавила в свой репертуар безумных советов, что «ему следует отбросить все свои страхи». Что Леро и проделал, встав теперь обеими ногами на водную гладь.

И действительно получилось: он и правда стоял на поверхности реки. Это, пожалуй, была одна из самых странных ситуаций, в которых ему довелось оказаться, учитывая то, что он уже некоторое время жил в волшебном мире, населённом разумными пони. Стоять на воде было чем-то за гранью реальности. Он будто стоял на самом мягком, самом мелком песке, какой только можно вообразить. Под его весом ноги слегка утопали в поверхности, но, даже слегка поддаваясь, она превосходно держала его. Рэйнбоу однажды пыталась описать, каково ходить по облакам тем, для кого это часть врождённой магии. Леро решил, что это должно быть чем-то вроде того, что он испытывал сейчас, и это было просто восхитительно.

Критически настроенная часть его мозга, не упустила возможность отметить, что «отбросить все страхи» это, конечно, хорошо, но вот удачу, пожалуй, испытывать не стоит. Поэтому «стояние на воде» довольно быстро перешло в «очень быструю ходьбу по воде».

Достигнув берега, он был готов поклясться, что слышит тихий смех, доносящийся отовсюду. Оглянувшись на реку, он увидел на воде множество кругов, расходящихся после его спешного и, наверное, в чём-то постыдного рывка через препятствие. Приятно было осознавать, что хоть кто-то находит это забавным.

Направившись к дереву, он внезапно почувствовал до боли знакомый запах: это было что-то из его прошлого, хотя он и не мог припомнить что именно. В памяти всплыл образ пожилой женщины подле дерева, очень похожего на это. С лёгким покалыванием в глубине его мозга воспоминание прояснилось: это была старушка, которая жила по соседству с семьёй Леро, когда он был младше. С наступлением Рождества она собирала листья и ветви с того дерева, мастерила из них венки и дарила соседям, чтоб те могли повесить их на дверь. Они с Леро ходили от дома к дому, помогая развешивать их тем, кому некогда было этим заниматься.

— Приятное воспоминание, — раздался всё тот же бесплотный голос. — Очень многое говорит о тебе, как о личности.

Леро крутанулся на месте, но вокруг по-прежнему не было ни души. Он обошёл вокруг дерева, заглянул в его ветви, но лишь ещё раз убедился, что на острове он совсем один.

— Я рада, что ты решил навестить меня, — голос просто втекал в его голову из ниоткуда и в то же время — отовсюду. — Давненько я хотела поболтать с тобой — и вот, наконец, ты здесь.

И, как это бывает, когда ты ищешь что-то повсюду, а потом находишь прямо у себя под носом, он увидел её. Из-за дерева вышла высокая белоснежная единорожка. Здравый смысл подсказывал Леро, что она просто не смогла бы спрятаться за деревом, и оттого казалось, будто она вышла прямо из него.

Когда она показалась полностью, и он увидел сложенные по бокам крылья, стало вполне очевидно, что она — аликорн, как принцесса Селестия и принцесса Луна. Однако, в отличие от принцесс, она была лишена той ауры царственности. Вместо этого она просто источала… уют и богатый жизненный опыт, свойственные тем, кто очень стар и очень мудр. Она не носила регалий, да и зачем? Само её естество было настолько исполнено могуществом, что атрибутика ей была совершенно ни к чему.

Её грива и хвост были будто сотканы из языков пламени, однако не излучали ни света, ни тепла, лишь полыхали, как костёр на ветру. Её глаза светились добротой с лёгкой искоркой озорства, но в глубине их проглядывалась… измождённость?

— Проходи, присаживайся. В последнее время не часто ко мне заглядывают гости. — Она протянула копыто, указывая на что-то за спиной у Леро. Обернувшись, чтобы посмотреть, куда она показывает, он увидел массивный стол красного дерева, подле которого стояли округлые стулья, обитые чем-то похожим на кремового цвета кожу.

— Обычно приходят принцессы, иногда залётные шаманы и оракулы, так, по мелочи. Стар Свирл, старый ворчун, частенько заглядывал, — она прикрыла усмешку копытом, а затем взмахнула им. — Кстати, не верь и половине того, что ты о нём читал.

Она подошла ближе к столу.

— Ну и Пинки иногда заглядывает. И, представь себе, даже этот придурок, Дискорд, порой наведывается, — сказала она, заметно вздрогнув. — Бррр, нет, лучше этого не представлять. С ним так тяжело вести себя прилично.

И без того тяжёлую голову Леро переполнял поток впечатлений, поэтому приглашение присесть он счёл более чем уместным. Он сел за стол, с удивлением отметив, что стулья будто сделаны специально под человека. Аликорница подошла к стулу, стоящему напротив, и запрыгнула на него совершенно неестественным для существа её размеров образом. И несмотря на то, что она сидела на точно таком же стуле, что и он, глаза их всё равно оказались на одном уровне. Вообще, всё, что творилось вокруг, всё больше походило на какой-то странный сон.

— Ты уж прости, я так давно не общалась с людьми, что маленько подрастеряла сноровку. Я пытаюсь выудить из твоей головы всё, что получится, но дело в том, что сейчас она работает не на всю катушку. Да и помех очень много.

— Ну и где же это мы?

Леро огляделся. Пользуясь случаем, дерево шелестнуло листьями, будто от дуновения ветерка. Вот только откуда это ветерку взяться в наглухо запечатанной пещере?

— В смысле, здесь или в реальном мире? — безмятежно улыбнулась аликорница, не проронив более ни слова.

— В реальном... что? — похоже, тараканы возвращались на работу.

— Там, в реальном мире, ну, настолько «реальном», насколько любой из этих миров можно назвать, ты, дорогуша, ужрался в хлам, — аликорница вновь улыбнулась всё той же безмятежной улыбкой.

Разум Леро решительно не собирался играть в эти игры.

— О, да. — Улыбка её расплылась ещё шире. — Здоровяк Макинтош донёс тебя до дома, а Рэйнбоу Дэш — уложила в постель. — Продолжая улыбаться, аликорница склонила голову набок. Что-то было не так с её зубами, кажется, ещё секунду назад они не были такими острыми. — Она никогда в этом не сознается, но у неё очень доброе сердце. Не удивительно, что она в числе моих любимчиков.

Серое вещество его мозга по-прежнему напоминало бетон.

— Тебе нужно проспаться, а значит, у нас есть время поговорить о том, что тебя беспокоит. — Она наклонилась к нему и протянула стакан воды. — Держи, вдруг поможет.

Протянув руку за стаканом, Леро никак не мог отделаться от ощущения, что она держит его как-то странно. Он не стоял на её копыте, как обычно делали остальные пони, она держала его так, будто у неё были пальцы. Но это определённо было копыто, никаких пальцев.

Он посмотрел на пальцы, в которых держал стакан, затем на сам стакан.

— Правда, что ли?

— Ну, не совсем. Но кто тебя знает, попробуй, и посмотрим что из этого выйдет.

Леро осушил стакан залпом. Вроде бы вода, по вкусу — точно вода. Волна прохлады прокатилась по его горлу, но головная боль лишь посмеялась над ним.

— Полегчало?

— Да не сказать чтобы.

— Ну, попробовать-то стоило. — Она пожала плечами. Пони, да пусть даже аликорны, не могут так. — Времени у нас не так уж много, так что придётся как-то выкручиваться.

— Так что же это всё? — Он обвёл пространство пустым стаканом. — Где мы?

— Там, где мы можем поговорить.

— То есть это всё не реально? Мы что, внутри моей головы?

— С одной стороны — да. — Её грива, колышущаяся слева, внезапно решила поменять направление и перетекла направо. — А с другой — нет. Но если тебе так удобнее, можно считать и так.

Леро окинул взглядом пещеру: стены, свод. Мастеровой внутри него стал прикидывать размеры, пытаясь оценить объём. Однако алкоголь в его крови велел заткнуться и остановиться на том, что она просто большая.

— Как-то не думал, что здесь будет так... просторно.

— Да, внутри она больше, чем снаружи.

Леро не стал даже пытаться понять её ответ.

— Эй, ты какой-то рассеянный. Я тут из сил выбиваюсь, у тебя ж в голове мешанина самая настоящая. — Она отвернулась и пробормотала: — Стараешься, стараешься, создаёшь новую реальность, а он всё придирается и придирается. Кстати, может быть, это поможет. — Она снова наклонилась к нему и протянула чашку с чем-то, что пахло как чёрный кофе.

— Уверена?

Он взял чашку из её копыт, ещё раз отметив, как она её держит. Часть её копыта как будто и в самом деле обхватывала ручку чашки. Но копыто на такое неспособно, что, кстати, постоянно заставляло его задумываться, зачем вообще у эквестрийских чашек ручки.

— Кажется, я начинаю улавливать твои мысли, так что будем надеяться, что поможет.

Леро пригубил напиток. Даже если это было не совсем кофе, это было чертовски вкусно. Понийский кофе хорош, но всё равно несравним с человеческим. В памяти всплыли воспоминания о ранних завтраках с его семьёй.

Он поднял глаза на безмятежно улыбающуюся аликорницу:

— Две ложки сахара. Как ты догадалась?

Она лишь продолжала улыбаться.

Дождавшись пока он отопьёт ещё немного, она начала объяснять:

— Всё это, — она повела головой, обводя рогом комнату, — построено под тебя, основано на том, что ты способен воспринять. Нужно выполнить множество условий, множество обстоятельств должны сойтись, чтобы мы с тобой могли общаться. Очень помогает то, что тебя что-то беспокоит: я могу воспользоваться этим, чтобы проникнуть через твои фильтры восприятия. Я надеялась, что удастся поговорить в более стабильной обстановке, — она вновь пожала плечами, — но приходится работать с тем, что есть.

Купол пещеры будто сжался слегка, но в то же время объём её не уменьшился, если даже не увеличился. Каменные стены вокруг них медленно превращались в бесконечные ряды полок, местами перемежаемые шкафчиками и трюмо. Полки наполнялись книгами, безделушками, опять книгами, старыми детскими игрушками, инструментами и разной мелочёвкой. Старые бобины и видеокассеты вперемешку с DVD и ещё какими-то техническими новинками, которые Леро с трудом мог опознать. Стеллажи росли ввысь к самому своду, заужаясь к верху и смыкаясь наподобие долек апельсина. Содержимое верхних полок откровенно слало ко всем чертям закон всемирного тяготения, отказываясь вываливаться на пол.

— Здесь каждое прочитанное тобой произведение, каждый просмотренный фильм и шоу, каждый разговор, который у тебя был. Сейчас здесь, конечно, небольшой бардачок. Наверное, уборщица взяла отгул.

— Только посмотри на все эти книги, — не скрывая изумления, Леро повернулся на стуле, пытаясь охватить все их взглядом. — Если б Твайлайт их только увидела, она бы просто...

— Описалась? — предположила аликорница.

Леро невольно хрюкнул.

— Нет, то есть да, но нет, я не это имел в виду. Я хотел сказать — потеряла бы голову.

В голове опять стало покалывать, и всплыли мысли о лучниках в войлочных шапках, скачущих верхом через долину. И лишь они стали ускользать, над его ухом просвистела книга, тут же пойманная копытом аликорна, как бейсбольный мяч перчаткой кэтчера. Магией она положила книгу на стол, и стоило ей раскрыть её, как зазвучал оркестр и мимо них, окутывая комнату, поплыла музыка: виолы и гобои в идеальной гармонии.

— Россини, — отметила она с улыбкой. — Мило.

Леро хотел было что-то сказать, как вдруг почувствовал ещё один укол, и перед его глазами всплыла другая картина: огромная туча винтокрылых машин, движущихся в формации — на фоне ржавого неба были видны лишь их тёмные силуэты. Ещё одна книга пролетела мимо его уха и так же, как и предыдущая, завершила свой полёт в протянутом копыте аликорна. Однако эта книга захватила с собой собственную перчатку кэтчера.

Положив вновь прибывшую книгу поверх предыдущей, а перчатку рядом с ней на стол, она осторожно открыла кожаный переплёт. И вновь зазвучал оркестр, наполняя пространство музыкой. На этот раз было меньше струнно-духовых и больше медно-духовых. Страницы трепетали с каждым вырывающимся наружу залпом гимна.

— Вагнер, — сказал Леро, удивившись той энергичности, с которой книга подпрыгивала на столе.

— Точно. — Она пыталась закрыть книгу. — Вот это мужик, да?

Музыка угасла, энергичность книги не смогла превзойти магию аликорна.

— Здесь всё созданное человечеством, что оказало влияние на тебя, как на личность: всё хорошее и всё плохое.

Аликорница развеяла магию и откинулась на стуле. Воспользовавшись возможностью, книга подпрыгнула на столе, открывшись, чтобы высвободить заключённую внутри музыку, под которую, как Леро показалось, на этот раз пела какая-то очень толстая тётка. Когда его собеседница в очередной раз захлопнула книгу магией, в воздухе разнёсся резкий запах жжёной резины и жареного мяса.

Леро помахал рукой перед лицом, пытаясь отогнать неприятный запах, и вскоре воздух вновь наполняли лишь запах травы и аромат кофе. Пренебрежительным взмахом копыта аликорница отправила книги и перчатку обратно на полки. Леро проводил их взглядом; когда он обернулся, аликорница с довольным видом уже пила что-то из своей чашки.

— То есть, здесь всё. И плохое тоже? — спросил Леро. Аликорница оторвала взгляд от чашки и посмотрела на него. — Сказать по правде, есть много такого в том мире, откуда я пришёл, чего я не хотел бы даже вспоминать.

Она оторвалась от чашки:

— А я, например, рада, что ты принёс это с собой. — Она сделала ещё глоток, — ах, Эрл Грэй. Напиток богов, — и поставила чашку на стол. — Но да, ты прав. Боюсь, нет дыма без огня. Но не стоит переживать из-за того, что всё это оказалось здесь. Теперь, когда ты здесь побывал, тебе будет проще найти то, что тебе понадобится. — Она огляделась и добавила: — Как только ты тут маленько приберёшься.

— Так кто же ты? — Леро закрыл глаза и ущипнул себя за кончик носа, надеясь, что это поможет — не помогло. — Ты настоящая или просто плод моего воображения?

— Ага. — Её собеседник закатил глаза, и она продолжила: — Я и настоящая, и нет, в зависимости от того, как ты на это смотришь. Я существо из мифов и легенд. Я была здесь, когда всё началось, и я буду здесь, когда всё закончится, — пока она говорила, вокруг неё из ниоткуда материализовалась чёрная накидка. Незримые руки накинули капюшон на её голову, скрыв лицо, которое тем временем стремительно ужималось; глаза ввалились в череп, и оно окончательно скрылось из вида. Её тело сжалось, и теперь напротив Леро сидела закутанная в накидку человеческая фигура с лицом, сокрытым под капюшоном.

— Я — начало и конец пути, змея, кусающая свой хвост, — её голос из под капюшона звучал очень мягко, всё тот же нежный женский голос, как и прежде, но теперь Леро казалось, что он громче, чем что либо что ему доводилось слышать. Оглушающий в своей мягкости.

— Многие, почувствовав моё присутствие, приходят в ужас. Они видят во мне хищника, преследующего их всю жизнь, а не вечного спутника, сопровождающего на каждом шагу их жизненного пути, — белые костяные пальцы показались из рукавов и двинулись к капюшону, на ходу обрастая плотью и кожей. К тому времени как они коснулись чёрной ткани, они уже были белыми и нежными пальцами, принадлежащими, без сомнения, женщине. — Они не видят, что начало и конец — всего лишь разные страницы одной книги. В смятении своём, они позволяют эмоциям взять верх.

Капюшон спал, и пальцы вернулись в рукава. Теперь напротив него сидела молодая женщина с черными как смоль волосами и самой бледной кожей, какую ему только доводилось видеть. Чёрная помада и тени, маленький чёрный символ рядом с уголком глаза, резко выделялись на фоне белоснежной кожи. Её неестественно чёрные глаза создавали впечатление, будто она сошла со старой чёрно-белой фотографии. На вид она была едва ли старше выпускницы колледжа, но было что-то в её облике, что делало её такой… старой.

На всякий случай Леро решил пока держать язык за зубами.

— Видок не очень, да? — спросила она, осматривая себя. — Да, наверное, я немного перестаралась. Подожди. Сейчас поправим.

Леро не заметил, как это случилось, но она изменилась. Не то чтобы её лицо резко сменилось с одного на другое, скорее неожиданно изменился весь её облик, но в то же время казалось, что она всегда так и выглядела. Словно она плавно изменялась во времени в обоих направлениях сразу, медленно переписывая историю, чтобы слиться с текущим моментом. Разум Леро вновь взбунтовался, и он решил, что лучше просто смириться и принять всё как есть.

Длинные прямые чёрные волосы стали плавнее, в то же время изменив цвет на рыжий, гораздо ярче, чем у Леро. Чёлка укоротилась, остановившись чуть выше бровей. Её губы и кожа приняли естественный оттенок, а длинная чёрная накидка ужалась в облегающую чёрную футболку с рукавом чуть выше локтя. Наклонившись, он увидел, что нижняя часть накидки превратилась в тёмно-синие джинсы, из которых торчали босые ноги.

— Лучше? — спросила она, взглянув на него.

— Да, спасибо, — вечер становился всё странливее и чудесатее. — Так как же мне тебя называть?

— Ах да, имена. Есть у меня парочка. На самом деле, конечно, гораздо больше, чем парочка.

Судя по тому, как она раскачивалась из стороны в сторону, сейчас она болтала ногами под столом. Несмотря на то, что на вид ей было слегка за тридцать, она производила сильное впечатление очень молодой и очень энергичной особы.

— Многие зовут меня «Хранитель», ну, типа как хранитель историй. Меня вполне устраивает такой вариант.

Словно для того чтобы проиллюстрировать её слова, несколько книг сорвались с полок и, сделав над ними круг, вернулись на свои места. Леро был готов поклясться, что слышал как одна из них курлыкнула голубем, прежде чем угнездиться на полке.

— В давние времена одно из племён пони называло меня «Первая», уж не знаю почему. Но они были весьма настойчивые ребята, можно даже сказать, непреклонные, так что у них, наверное, были на то причины, — она с неподобающим даме шумом сделала ещё один глоток чая. — Иные звали меня «Мать Эквестрии», хотя я была не одна, мне помогали, я просто заварила всю эту кашу.

Кофе творил чудеса. Леро открыл было рот, чтобы задать вопрос, но она так увлеклась рассказом, что он просто откинулся на спинку стула и продолжил слушать.

— Есть древняя понячья легенда, о том, что на заре времён я бежала из великого пламени и путешествовала по небесам, прежде чем стать предпоследней из двадцати Великих Солнечных Вспышек, — она тоже откинулась на спинку стула, положив одну руку на грудь и воздев другую к потолку, будто читала эпичный монолог со сцены. — Что из пламени моего родилась Селестия и её солнце, а из искр появилась Луна и её луна и звёзды, а тело моё стало землёй под их копытами.

Она опустила руки на стол, обвив пальцами чашку, и наклонилась к нему, будто собиралась открыть страшную тайну.

— По мне, так слишком уж грандиозно, — прошептала она.

Леро, сделал глоток из своей чашки, кофе был просто восхитительный.

— Так это ты?

— Что я?

— Сотворила мир.

— Возможно.

— И принцесс?

— Может быть, и я.

— На прямые ответы мне рассчитывать не стоит? — диалог превращался в пытку, а в глазах продолжало рябить.

— Пока не протрезвеешь — точно. — Она откинулась назад и лицо её расплылось в доброй улыбке. — Зато, когда ты протрезвеешь, мы уже не сможем поговорить. Правда, похоже на игру в двадцать два вопроса?

Улыбка становилась великоватой для человеческого лица, её уголки уже приближались к той части, где полагается быть только ушам. Зрелище становилось всё более шокирующим, и Леро предпочёл отвести взгляд и сделать вид, что изучает поверхность стола. Головная боль отступала, оставляя после себя лёгкое покалывание.

— Прости, — тихо сказала она.

Он взглянул на неё, улыбка стала меньше, ближе к естественным размерам, но не растеряла при этом своей доброты.

Где-то в глубине его мозга звякнул звоночек, сообщая о переваривании той информации, что он не смог воспринять сразу.

— Эй! Подожди, отмотаем чуть назад. Ты сказала, Пинки навещает тебя?

— Ну конечно. Она такая нежная, во всех смыслах этого слова. И к тебе она тоже относится с особой нежностью. — Теперь к её улыбке больше подходило слово «нахальная». — Заглядывает по возможности. Она из тех немногих пони, в чьём мозгу достаточно… — она задумалась, подбирая нужное слово.

— Дыр? — ляпнул Леро, прежде чем успел подумать.

— Гибкости, — хихикнув, уточнила она. — Она на удивление проницательна. Большинство неспособно так воспринимать не фильтрованную реальность, как она — они либо сходят с ума, либо просто игнорируют её. Мозг Пинки обладает достаточной... — она взмахнула рукой, ей определённо очень нравилось жестикулировать, — ...пластичностью, что позволяет ей справляться. Другие пони думают, что её проблема в том, что она не видит мир таким, каким видят его они, на самом же деле всё наоборот. Пинки видит мир таким, каким его видят все.

— А в чём же проблема? — Леро допил кофе, поймав последние капли языком. Но едва он поставил чашку, как обнаружил, что она снова наполовину полна.

— Ну, смотри, ты видишь мир таким, каким его видишь ты, Рэйнбоу видит мир таким, каким его видит Рэйнбоу, Твайлайт видит мир таким, каким его видит Твайлайт, — как бы иллюстрируя свои слова, она вышагивала пальцами по столу. — У каждого свои фильтры восприятия реальности, а это значит, что каждый видит лишь малую часть мира, лишь то, что готов воспринять. Пинки же видит мир таким, каким видите его все вы сразу, ну, или как какие-нибудь пони на её усмотрение. — Она развела руки и коснулась стола всеми пальцами одновременно. — Это не значит, что она видит его твоими глазами или типа того, скорее, она видит его через твои фильтры восприятия, слой за слоем, всю ту реальность, которую ей приходится охватывать. Подобная правда может сыграть с тобой злую шутку. Ей повезло, что она достаточно адаптивная,— она хохотнула. — Ну, или почти. У неё бывают ложные срабатывания и промахи, но это всё к лучшему.

— Тонкая грань между гением и безумцем? — задумчиво протянул Леро.

— Верно. Но я бы не стала так глубоко копать. — Она посмотрела на дымящуюся чашку, похоже, любуясь испарющимся напитком. — Мне очень нравится, когда она приходит, она воплощение радости в облике пони и лучшее воплощение для Элемента Смеха. — Она взяла в руки маленькую серебряную чайную ложку и стала бесцельно болтать ею в чашке. Леро был абсолютно уверен, что секунду назад никакой ложки не было. — Но мне всегда немного грустно от того, что я единственная, кто будет помнить все ваши визиты. Я ведь помню их все, всех моих гостей, всех до единого. Я помню их, даже после того как они уходят от нас.

Она отвернулась, пытаясь скрыть подступающие слёзы, у Леро не было и малейшего сомнения, что в этом направлении вести беседу она не планировала.

— То есть, когда я проснусь, я всё это забуду? — Леро поставил чашку и обвёл рукой пещеру.

— Подробности, да. Но те чувства, что ты заберёшь с собой, останутся с тобой. — Она сделала ещё глоток чая, кажется, теперь он источал аромат мяты. — Что-то тяготит твой разум, давай уже, выкладывай.

Леро сложил руки на груди и откинулся назад. Эта поза однозначно описана во всех учебниках, если такие учебники есть, как защитная.

— Раз уж мы у меня в голове, стало быть ты уже знаешь, что меня беспокоит.

Она поставила свою чашку и похлопала его по руке:

— Конечно знаю, но тебе станет гораздо лучше, если ты расскажешь всё сам.

Леро наклонился вперёд и уставился на стол, будто все нужные ему ответы прятались под его полированной поверхностью. Он открыл и закрыл рот несколько раз, подбирая нужные слова.

— Я не слышу музыки.

— Продолжай. — Она взяла свою чашку, и сделала глоток, теперь чай был ромашковый.

— Пони, они слышат музыку, и когда начинаются песни и танцы, они слышат её, даже если не знают, что слышат. Они знают свои слова, знают свои движения, просто знают, — он опустил руки, и стал царапать стол ногтем. — Твайлайт говорит, что дело в том, что Магия Гармонии пронизывает саму сущность Эквестрии.

Ещё глоток чая, теперь апельсиновый с лёгкими нотками корицы.

— И, я не знаю, из-за этого я чувствую себя... — он остановился и уставился на свой ноготь. Классическая уловка, однако, и она не может длиться вечно. — Из-за этого я осознал, что не важно, как сильно я буду стараться, как долго пробуду здесь, я никогда не смогу вписаться. Я никогда не стану одним из них. Рэйнбоу говорит, что это не страшно, что это ничего не меняет. Может быть, она и права. Чёрт, Эпплджек говорит, что она терпеть не может, когда её в это втягивают, что она не задумываясь поменялась бы со мной, если бы только могла. Если бы она только знала, что когда перестаёт артачиться и просто наслаждается моментом... у неё такой красивый голос.

Он взял в руки картонный кружок-подставку, которого не было на столе, когда он поставил кружку. Зажав его между большим и средним пальцем, он крутанул его указательным; в Эквестрии он был единственным, кто мог так сделать.

— Дело в том, что нравится ей это или нет, у неё есть выбор. А у меня нет, меня не позовут играть. — Леро понимал, что сейчас он говорит как капризный ребёнок, но, начав, уже не мог остановиться. — Только не меня, не лысую обезьяну.

Он щёлкнул подставку, запустив её волчком по столу. Так они просидели некоторое время; тишину нарушало лишь сёрбанье чая и стук ногтя по столу, наконец, Леро снова заговорил.

— Твайлайт хочет, чтобы я поехал с ней в Кантерлот через пару недель, кажется, в университете хотят послушать её доклад об исследовании Магии Дружбы, это здорово, конечно. Но дело в том, что пока мы будем там, она хочет представить меня своим родителям, и я очень переживаю по этому поводу. Ты только посмотри на меня. Разве любящие родители ждут, что их маленькая дочурка приведёт домой такого, как я? — Он отвернулся, стыдясь своих слов. — Единственный плюс того, что Рэйнбоу не общается со своими родителями. По крайней мере, ей не нужно переживать из-за того, что она их разочарует.

И вновь тишина.

— Кажется, у Принцессы Луны есть кое-какие мысли относительно старых амниоморфных резонансных заклинаний, которые в последнее время изучает Твайлайт. Что-то, что может превратить меня, может быть, только частично, в пони — на некоторое время. Наверное, нам стоит попробовать. Будет проще вписаться в окружение.

Та, что совсем недавно была аликорном, поставила чашку и положила руку поверх неё.

— Сказать честно? — спросила она, и в её взгляде Леро прочёл, что то, что он услышит, его не обрадует. Леро снова уставился на стол, прежде чем поднять глаза и едва заметно кивнуть.

— Если честно, ты прав. Ты никогда не станешь одним из них, не так, как ты себе это представляешь.

Она встала и пошла прочь от стола, поманив Леро за собой. Подойдя к реке, она вышла на её поверхность. Осторожно попробовав воду и ещё раз убедившись, что она выдержит его вес, Леро направился вслед за ней на середину реки.

Глядя вниз, он видел их отражения в воде. Он выглядел так же как и всегда, может, слегка размыт по краям, но в целом — точно так же как и этим утром. С той же, что стояла рядом с ним, всё было иначе. Внешне она оставалась всё той же красивой молодой женщиной, но её отражение постоянно менялось, превращаясь то в рыжеволосую девицу, то в белоснежного аликорна, то в человеческую фигуру, закутанную в чёрную накидку, то в бушующий столб пламени. Были и другие образы, которые его мозг не мог воспринять и, наверное, никогда не сможет.

— Представь, что эта река — Эквестрия, каждый пони, рождённый здесь, каждый предмет, созданный здесь, вся магия, призванная здесь, всё в этой реке, — опустившись на корточки, она запустила руку в воду, от её запястья разошлись круги. Вынув руку, она протянула ему ладонь, на которой лежало полдюжины кубиков льда. — Это они.

Она протянула ему другую руку, на которой лежал один-единственный кубик.

— А это ты.

Она передала его Леро, тот подкинул его несколько раз на ладони, прежде чем поднести к глазам.

— Это не лёд, — сказал он, — это стекло в форме кубика льда.

— Верно, — она забрала его обратно и положила в ладонь к остальным кубикам. — Даже если Луна научит Твайлайт, как превратить тебя в пони, ты не станешь пони, ты останешься человеком в облике пони. Это круче, чем самый лучший карнавальный костюм, но это всего лишь костюм. — Она приложила свободную руку к его груди, прямо напротив сердца: — Ты родился человеком, и ты умрёшь человеком. Даже здесь. Особенно здесь. Ты не должен стремиться стать чем-то другим. — Она опустила руку. — Ты должен признать, что ты не отсюда, не из этой реки, магия не подействует на тебя так же. Она не является частью твоей души, как является частью их душ.

— Но на мне уже испытывали магию, — возразил Леро, — она действовала не так, как обычно, но всё же действовала.

— Ну конечно действовала, она будет действовать на тебя, но другим образом. Так же, как если мы бросим их в воду… — она подняла руку, чтобы показать шесть ледяных кубиков и один стеклянный, лежащие на её ладони. Сейчас уже было невозможно с первого взгляда сказать, какой из них какой. — Река уничтожит их со временем. Лёд растает, стекло источится. Разные способы, разное время, один и тот же неизбежный итог.

Она перевернула ладонь, и все семь кубиков упали в воду.

— Слышать музыку, это, как вы бы сказали… — мозг Леро вновь ощутил покалывание, и перед глазами проплыли картины орков и гоблинов, и эпических битв в подземельях столь огромных, что в них можно было бы уместить собор, — ...расовая особенность, ну или пассивный скилл.

— То есть, удачи не видать.

— Извини, дружище, ре-спекаться нельзя, — она на мгновение задумалась, легонько постукивая пальцем по подбородку. — А может быть, и можно, слегка. Никогда прежде с подобным не сталкивалась.

Она выпятила нижнюю губу и дунула на чёлку, отчего та слегка подпрыгнула.

— Ух ты, давненько так не делала. Видишь ли, магия, что заложена в основе Эквестрии, на самом деле не знает, что с тобой делать. Как я уже говорила, ты не часть этого мира. Ты как муха в варенье, или, точнее, как песчинка в устрице. Со временем что-то может измениться, чтобы адаптироваться к тебе, или изменить тебя, например, — она глубоко вздохнула. — А может быть, ничего не случится и всё останется как есть. Никто не знает наверняка, даже я.

Она хлопнула его по плечу, поднимаясь на ноги, и направилась обратно к столу. Леро последовал её примеру. Подняв кружку, он с удивлением обнаружил, что она снова полная и горячая. Кофе по-прежнему был потрясающим, правда, вкус его слегка изменился, став более похожим на земной.

Она сидела напротив него и пила чай. До Леро донёсся аромат имбиря.

— Нельзя сказать, что твоя роль в жизни Эквестрии не важна. Ты то, в чём Эквестрия сейчас отчаянно нуждается.

Леро приподнял бровь в немом вопросе.

— Ты «другой». Настоящий чужак, в тебе есть то, чего нет в пони — совершенно другая точка зрения. Ты как зеркало, которое может ответить. Когда они смотрят в тебя, а ты смотришь в них, они могут увидеть в себе то, чего не могли увидеть раньше — вещи, которые они, возможно, и не хотели бы видеть, — она сделала глоток. — И кто знает, что выйдет, если дать им хорошего пинка под круп.

Она задумчиво повертела кружку в руках.

— Пони считают, что их мир идеален и, на самом деле, возможно, он даже слишком идеален. Но он не всегда будет таким. Отчасти, беда в том, что в глубине души они всё ещё стадные животные, несмотря на все усилия эволюции. — Она наклонилась к нему и заговорщически зашептала: — Не исключено, что я замешана и в этом.

Сделав ещё один глоток, она откинулась с самодовольной улыбкой.

— К несчастью, у них по-прежнему стадный менталитет. Им трудно думать за другого, ставить себя на место другого. Сейчас это не такая уж и проблема, но впоследствии это может вызвать проблемы в отношениях с грифонами, драконами, перевёртышами.

— То есть, общаясь со мной, — Леро ткнул в себя пальцем, — они учатся общаться с другими расами?

— Совершенно верно, — её слова прозвучали так, что Леро на секунду показалось, что сейчас ему вручат золотую медальку. — Всё началось со Спайка, но он слишком мал и вырос среди пони, так что эффект от него минимален. Ослы во многом похожи на пони, так что разница тоже почти не ощущается, и, хотя большое количество грифонов интегрировалось в сообщество пони, их раса в целом остаётся для пони-обывателей загадкой.

Ещё глоток; кажется, женьшень.

— Но ты, мой мальчик. Ты есть и будешь настолько не похожим, что сможешь оказать значительное влияние. Многим из них не нравятся перемены, так что, возможно, потребуется некоторое время. У них полно предрассудков и сторонников старинных традиций, с которыми придётся побороться. Но, поскольку им придётся постоянно думать о том, как относиться к тебе, они должны будут задуматься и о том, как они относятся друг к другу.

Мозг Леро пытался переварить её слова. Кофеин сделал своё волшебное дело, и головная боль уже давно отступила. Внезапно его осенило.

— А разве не могут они со временем прийти к этому сами по себе? В конце концов, у них есть принцессы, которые правят ими, они смогут всё исправить, если что-то пойдёт не так.

— Верно, — она кивнула в ответ, казалось, что она только и ждала, когда он начнёт с ней спорить. — Но ты посмотри, что сталось с человечеством. Вы все принадлежите к одному виду, но всё равно не можете ужиться друг с другом дольше пяти минут. Практически все крупные конфликты спровоцированы двумя группами людей, которые, если приглядеться, имеют гораздо больше общего, чем различного. Накапливающиеся со временем ошибки и недопонимания приводят к тому, что всё скатывается в кровавую резню.

Она провела пальцем по ребру чашки, не поднимая головы, будто боялась взглянуть на него в эту секунду.

— Конечно, я могу вмешаться в ход событий, и принцессы обладают достаточной властью, чтобы повернуть ход истории, но подобные ошибки могут стоить нам слишком многого.

Она вздохнула так тяжело, будто весь мир покоился на её плечах. Но причина, конечно, была не в этом.

— Кроме того, Селестия, скорее всего, не сможет быть настолько жёсткой, насколько потребуется, особенно после того, что случилось с Луной. Это просто разобьёт её сердце. Опять. Луна смогла бы, но в конечном итоге это опять подтолкнёт её к краю пропасти, а нам ведь не хотелось повторения инцидента с Найтмэр Мун в обозримом будущем.

Некоторое время они молчали, задумчиво разглядывая свои напитки, как будто ответы на все секреты вселенной крылись в броуновском движении на их поверности. Казалось, минула вечность, прежде чем Леро заметил, что его собеседница смотрит на него.

— Рэйнбоу рассказывала тебе, что до неё Элемент Верности принадлежал Луне?

Леро покачал головой:

— Нет, она рассказывала, что Сёстры использовали Элементы, чтобы победить Дискорда, но ни слова о том у кого какие были.

Она кивнула.

— У Селестии была Магия, Доброта и Смех, и она их прекрасно воплощает, ну, когда не строит из себя важную королевну. Луну выбрали Верность, Честность и Щедрость… — Она смахнула слезинку. — Я так гордилась ею, ведь это не самые простые Элементы. Не каждый оценит Честность, особенно если это не то, что он хочет услышать. И Щедрость не всегда так проста, иногда приходится отказывать кому-то в том, чего он хочет, чтобы дать ему то, что ему действительно нужно.

И ещё несколько глотков, лавсан. Она и правда любит чай.

— Тоже и с Верностью, нужно приложить немалые усилия, чтобы сделать выбор между другом и дружбой, особенно если спасти одно означает потерять другое. Рэйнбоу не понимает, почему Элемент выбрал её, но она поймёт со временем, она уже на правильном пути. Из всех нынешних воплощений Элементов, ей одной приходится принимать самые трудные решения. Она рассказывала тебе, перед каким выбором поставил её Дискорд?

— Она сказала, что он загипнотизировал её и заставил выбирать между друзьями и всем Клаудсдейлом. Она выбрала Клаудсдейл. — На мгновение его мысли вернулись к тому моменту, когда Рэйнбоу рассказала ему эту историю. — Я думаю, она до сих пор переживает по этому поводу. Она винит себя за то, что бросила своих друзей, чтобы сбежать и спасти какую-то кучку облаков, которые и спасть-то не надо было.

Его собеседница грустно кивнула:

— Не надо было. Дискорд не только загипнотизировал её, но и поставил перед двумя безвыигрышными вариантами. Важно то, что она приняла решение и придерживалась его. Другая кобылка на её месте забилась бы в угол, свернулась калачиком и рыдала бы от страха, или попыталась бы спасти всех и не спасла бы никого. Она оправится со временем, она крепкий орешек.

Она потянулась и взяла Леро за руку.

— Однако не такой крепкий, как она сама думает. Запомни, ты нужен ей.

Слегка прихлопнув, она отпустила его руку.

— Слушай, не буду тебе врать. Жизнь прожить — не поле перейти. Плохие вещи случаются с хорошими людьми, и ты не исключение. В жизни каждого есть время для дождливых дней.

— Здесь так не говорят.

— Я знаю. Правда, здорово? — на секунду показалось, что её улыбка вот-вот опять расползётся до ушей, но, к счастью, этого не случилось. — И ты уж прости, но я не могу сказать тебе, почему ты очутился в Эквестрии.

— Не можешь или не хочешь? — уточнил Леро, допивая кофе. На этот раз чашка так и осталась пустой.

— А какая разница? — улыбнулась она в ответ.

Пауза. Дно кофейной чашки было девственно чистым. Буквально.

— А и в самом деле.

— Вот и молодец, — она оглянулась. — А вот что точно тебе скажу: тебе ещё многое предстоит пережить.

Она указала на полки, вроде бы они были так близко, но в то же время так далеко. Несколько рамок с фотографиями приковали внимание Леро. Они не придвинулись ни на миллиметр ближе, но он вдруг смог разглядеть их так, будто держал в своих руках. Их было слишком много, чтобы сосчитать, но его взгляд остановился на нескольких. На одной из них они на диване с Твайлайт, кобылка плачет в его объятьях. На другой Рэйнбоу Дэш отдаёт честь Спитфайр, обе в лётных костюмах Вондерболтов. Вот они с Лирой, окружённые Метконосцами, три кобылки немного старше, чем сейчас, и уже получили свои метки. И хотя на первый взгляд это были самые обычные фотографии, Леро был готов поклясться, что видел, как картинки оживают.

— Фрагменты будущего. Полные и грусти, и радости, всего того, что делает жизнь жизнью. — Она протянула руку, и одна фотография сорвалась с места и прыгнула в её ладонь. — Ну, наиболее вероятного будущего, учитывая текущее положение дел. Оно никогда не однозначно. И тебе ещё предстоит создать его.

Она передала фотографию Леро, чтоб он мог её рассмотреть. На фотографии была огромная толпа, собравшаяся перед фермой Эпплов. Были и пони, которых он считал друзьями, и те, кого он прежде даже не видел, казалось, что там собрался почти весь город. Там была большая группа жеребцов, собравшихся у дверей кухни, был среди них и он сам. Пожалуй, это была самая большая группа эквестрийских парней, собравшихся в одном месте, какую он только видел, и, похоже, они принимали поздравления.

Множество жеребят, ни одного из которых он не знал, суетились у них под ногами, словно играющие в лесу дети. Уже повзрослевшие Метконосцы, почти достигшие зрелости, изо всех сил пытались угомонить их, но все их попытки были тщетны. Леро не смог сдержать улыбку. Его взгляд проследовал через толпу пони к другой группе.

У дороги, ведущей к дому, собралась стайка кобылок. Приглядевшись, Леро смог найти всех, кого он знал. Вот Твайлайт и Рэйнбоу, их многоцветные гривы просто не могли затеряться в толпе. Миссис Кейк и неугомонная Пинки Пай, близняшки из спа, Дитзи Ду (Леро никогда не называл её по прозвищу, хотя она сама не раз говорила, что не имеет ничего против) и Динки, и даже сама госпожа Мэр. В центре группы сидела Флаттершай, с постаревшим кроликом, дремлющим в её гриве, и большим свертком из ткани, прижатым к груди. Из свёртка виднелось личико крошечного жеребёнка, его шёрстка была ярко оранжевой, как свежая морковка, маленькое копытце выбилось из свёртка, будто приветствуя окружающих.

— Тебе ещё предстоит пережить всё это, — собеседница Леро осторожно взяла фотографию из его рук и, отбросив будто игральную карту, вернула её на прежнее место. — Такое грех пропустить, как думаешь?

Леро посмотрел на неё, готовый было согласиться, как вдруг в комнате слегка потемнело, заставив его задуматься о том, что могло вызвать эти изменения. Хотя он и не видел источников света, несколько стеллажей теперь окутывала тьма, как будто незримую лампу выключила столь же незримая рука. Пока он осматривал комнату, ещё несколько стеллажей исчезли в тени.

— Похоже, ты скоро проснёшься, — вздохнула женщина. — У нас всегда так мало времени и всегда остаётся столько недосказанного.

— Какой-нибудь последний совет на прощание? — Он взглянул на тьму, приближающуюся к ним со всех сторон. Ни стеллажей, ни их содержимого уже не было видно.

Она наклонила голову; движение, как успел подметить Леро, которое она обычно совершала, раздумывая над своими следующими словами.

— Дебютное выступление Свити Бэлль. Мне всегда нравилась песня «What a wonderful world». В ней есть какая-то меланхоличная радость, как думаешь? То, что ты не слышишь Песен Гармонии, вовсе не значит, что ты не можешь научить эквестрийских пони песням, которые знаешь.

Леро расхохотался:

— Довелось пообщаться с божеством, а она мне про Луи Армстронга втирает.

Она рассмеялась вместе с ним:

— А ты чего ждал? Ответа на главный вопрос жизни, вселенной...

— И всего остального, — подхватил он. — Нет, наверное, нет.

Тьма уже скрывала реку, вскоре наступит черёд острова. Он взглянул на свои босые ноги, пошевелил пальцами, чтобы напоследок ещё раз ощутить мягкость здешней травы.

— Спасибо. — Он поднял голову и посмотрел в её глаза. — Я может, и не вспомню этого, но ты помогла мне. Правда помогла. Дать мне выговориться было самым правильным решением.

И снова эта безмятежная улыбка.

— Всегда в радость, ни разу не в тягость.

Она наклонилась вперёд и, положив руку на его щеку, провела большим пальцем под глазом, как мать, смахивающая слезинки с глаз ребёнка.

— И ещё кое-что...

Тьма была уже всюду, и, несмотря на то, что она сидела прямо перед ним, казалось, будто она где-то очень далеко. Ощущение её ладони, всё ещё прижатой к его щеке, стало уже совершенно призрачным, она словно ускользала из реальности, и в какой-то момент он подумал, что больше никогда в жизни не ощутит прикосновения другого человека.

— Не переживай, — её голос звучал уже не из её уст, а прямо внутри его головы. — Твоя первеница. У неё будут мамины глаза.

И всё исчезло.

Оригинал опубликован 8 дек 2012