Офицер в стране чудес

Акт II (Часть вторая)

ПОСТРАДАВШИЙ

– РАПС, РАПС, РАПС!

Из-за шумевшей в ушах крови все звуки доносились словно сквозь толщу воды – искажённые, растянутые и неестественно резонирующие. Радостные вопли двинутого на голову студента от этого резали слух не меньше – для меня они звучали как надсадное захлёбывающееся кваканье, в котором с трудом угадывалась человеческая речь. При каждом новом выкрике я невольно вздрагивал, чувствуя, как встают дыбом волосы по всему телу и вслед за тем в голове проносилась мысль о том, что в другой ситуации поехавший давно бы уже выхватил от меня леща. Будь я в чуть лучшем состоянии, я бы непременно попытался остановить этот балаган… хоть как-нибудь.

Однако на счастье поехавшего я сейчас пребывал в состоянии, которое на армейском жаргоне было известно, как «крайняя задроченность».

Последние два часа прошли под лозунгом «нет слишком странных методов, чтобы разобраться в странной ситуации». Своё отношение к порталам и возможности путешествия в параллельные миры, старлей обозначил кратким «ща разберёмся» и следующий час после этого я занимался тем, что под его чутким руководством прыгал в землянку и обратно из неё как полоумный. Никаких продуктивных результатов, не считая моей вспотевшей жопы, это, как ни странно, не принесло. Поэтому на совете старших, который состоял из одного только старшего лейтенанта, было решено изменить стратегию действий после чего в землянку вместе со мной начали сигать и остальные. Видимо предположив, что последовательность заполнения землянки может на что-то влиять, старлей сначала загнал всех в землянку в том же порядке, в каком мы упали в неё в первый раз, потом попробовал в обратном, а когда не сработало и это Креченов начал перебирать все возможные комбинации. Правда развлекаться экспериментами получилось недолго, от резвых прыжков у Третьей открылась подсохшая во время затишья рана, из-за чего она быстро потеряла способность самостоятельно передвигаться. Глядя на припухшие, сочившиеся кровью края длинного глубокого разреза, по диагонали перечеркнувшего всё бедро лошади, даже я согласился с тем, что её лучше оставить в покое, иначе нам потом точно пришлось бы копать для неё умиральную ямку. Вернее сказать, мне бы пришлось, а поскольку у меня была аллергия на лопаты, Третью единогласным решением было принято оставить лечиться у входа. Старлей ей даже от щедрот душевных упаковку бинта из аптечки выдал, чтобы она себя перемотала. И именно в этот момент у поехавшего начался припадок.

Освободив Третью от необходимости нырять в землянку, офицер заодно освободил от участия в этом весёлом занятии и Конерамова, поскольку отвязывать его от лошади старлей наотрез отказался. Поехавший, недолго думая, принял это за знак того, что Креченов проиграл в борьбе с землянкой и тут же принялся выражать свою бурную радость в танце. Танец был крайне незамысловатым, парень попросту скакал на месте, неистово размахивая руками по все стороны и вопя при этом что-то вроде «рапс, рапс, рапс!» Когда же старлей поинтересовался у него какого, собственно, хрена он вытворяет, Конерамов начал нести откровенную ахинею: что-то про торжество здравого смысла, величайшую победу интеллекта и становление живым божеством. Креченов, как ни странно, не предпринял никакой попытки его утихомирить. Лишь покрутил пальцем у виска и затем наш импровизированный спортивный марафон продолжился.

– РАПС! РАПС! РАПСРАПС!

Пот катился с меня ручьями, горло слипалось от сухости, ноги, уставшие от бесчисленных прыжков, предательски подгибались, а этот «апологет» знай себе прыгал горным козлом да вопил во всю глотку. Поначалу меня это раздражало. Адски. Во время совместных нырков в землянку студент не проявлял особой прыти: он хныкал и скулил, жаловался на усталость, болячки, слабое телосложение и вообще грозился отдать Богу душу из-за жестокого обращения. Всё это было чистой воды пиздежом, судя по тем фортелям, что он начал выписывать, получив «вольную». Откуда только силы взялись… даже физически подготовленный и полностью отдохнувший человек быстро устал бы дрыгаться в таком диком темпе, а этот тип знай себе скачет. Конерамов словно глумился над нами всеми и в особенности надо мной.

– РАПС! РРРАПС!!!

Я мог поклясться, он испытывал удовольствие от этого. Нездоровое удовлетворение, доступное лишь людям с воспалённым разумом, стимулировало парня продолжать свои кривляния, не обращая внимания на усталость. Извращённое чувство справедливости требовало не менее извращённой формы мести и этой местью для Конерамова стал его безумный танец, который он гордо нарёк «рапсоидой». Внезапно ко мне пришло понимание того, почему старлей не прописал студенту целительных пиздюлей. Он просто раньше меня понял, что Конерамов «сломался». Отрезвляющий эффект доброй оплеухи мог сработать на здоровом человеке, но никак не на сумасшедшем, пытаться остановить припадок психа с помощью грубой силы – это всё равно что пытаться потушить костёр бензином.

В тот момент, когда я осознал это, моё раздражение сменилось страхом. Будто мало было мне инопланетной кобылы с маниакальными наклонностями, теперь ещё и за этим гавриком приглядывать надо будет… Причём, пожалуй, даже пристальнее чем за лошадью. Третья может и была отмороженной психопаткой, но, судя по тому, как она себя повела при появлении Креченова, дурой она точно не являлась. Третья умела оценивать опасность, у неё работал инстинкт самосохранения, а значит её действия можно было контролировать. Конерамов же выглядел как тот тип психов, у которых полностью потеряна связь с реальностью.  От таких можно ожидать чего угодно, потому что они сами не знают, что им придёт в голову в следующую секунду. Что вот мешает Конерамову ночью перегрызть ремень, стянуть автомат и расстрелять всех нахуй?

Да ничего.

Что характерно, я не мог винить Конерамова за его срыв. Отбитым он явно был от рождения, так что нетрудно было предположить, как складывалась его судьба в школе и дальше в институте. Отсутствие друзей, насмешки и издевательства со стороны сверстников, гиперопека со стороны семьи, попытки самореализоваться через учёбу вытекающие в ещё большее отчуждение от социума и, как следствие, ещё большую нестабильность психики. Классический для телевидения сюжет, никогда не заканчивающийся на позитивной ноте. В принципе, на месте Конерамова и у вполне здорового человека вроде меня могли бы сдать нервы. В конце-концов, если всё, что говорила Третья было правдой…

Я предпочитал не думать об этом.

– Рапс… рапс… рр… о-оой!

Помощь пришла откуда не ждали. Если мы со старлеем были заняты экспериментами с землянкой и кривляния Конерамова нам особо не мешали, то Третьей его прыжки не давали нормально отдохнуть. Лошадь не стала разбираться в особенностях мироощущения парня и, подловив момент, провела подсечку одним точным ударом по ноге повалив Конерамова на землю. Как и предполагалось, никакого особого воздействия это не возымело, побарахтавшись некоторое время в траве, студент поднялся обратно и продолжил «рапсоиду», чтобы через несколько минут вновь растянуться на земле.

Попытки Третьей остановить Конерамова были абсолютно бессмысленны, но каждый раз, когда я слышал очередной грузный шлепок упавшего тела, я невольно благодарил её за старания. Эта благодарность была крайне абстрактна, потому что из-за усталости я уже с трудом соображал, что к чему. Одно я знал точно – у Креченова не было никакого внятного плана действий, хоть он и старательно делал вид будто это не так, а в землянку он меня заставлял сигать лишь затем, чтобы я заебался до такой степени, когда на задавание лишних вопросов не остаётся сил.

Меня «задрачивали»…

Причём очень даже успешно.

Мне многое не нравилось в армии, в её традициях и укладе, в армейском образе жизни, но ни к чему другому я не испытывал неприязни большей чем к «задрочке». Эта традиция мне казалась воплощением армейской тупости, потому что только контуженный на голову солдафон мог прийти к выводу, будто проблема может решиться сама по себе, если всех заставить про неё забыть. Даже такой раздолбай как я знал, что это так не работает. Впрочем, это своё мнение я всегда держал при себе, потому что довольно быстро усвоил, что армия – она не про логику, а про красить траву в зелёный. Пытаться говорить о чём-то подобном с Креченовым, например, было идиотизмом в квадрате, особенно сейчас. Ну сказал бы я ему, что сигать раз за разом в землянку, в надежде на результат отличный от стандартного – это чистой воды безумие, и что дальше? Воображение быстро нарисовало картину, как лицо офицера наливается кровью, широко раздувая ноздри он надвигается на меня и спрашивает:

— Дохуя умный, сержант? Ну и что же мы тогда должны делать, чтобы всё было ПРАВИЛЬНО?

Я не знал, что надо делать чтобы было ПРАВИЛЬНО. Просто не знал.

Поэтому я послушно прыгал в землянку под командованием старлея, выползал наружу и снова прыгал внутрь.

Потому что если бы я попытался сказать, что это бессмысленно и не предложил при этом внятный альтернативный план действий, то старлей всыпал бы мне пиздюлей.

И был бы прав.

Наверное…

– РАПС!

К тому моменту, когда старлей устал сам и им был объявлен перекур, дикие вопли Конерамова меня уже не раздражали. Они были настоящей пыткой для слуха, и заставляли меня непроизвольно вздрагивать при каждом новом выкрике, но вместо раздражения я чувствовал непонимание. Кривляния студента, его радость и ликование, были абсолютно неуместны. Чему он радуется? Тому что мы со старлеем оказались в жопе? Ну так он сам оказался ровно в той же самой жопе, и судьба его ждёт ничуть не лучше нашей. Так в чём смысл?

Бред.

Бред полный всё это… включая наши прыжки в землянку. Уже с самого начала было понятно, что мы вляпались по полной и чудесного спасения не случится. Эта мысль, по идее, должна была меня пугать, но мне было похуй. Я был слишком измотан чтобы искать оправдания, единственное, что меня сейчас интересовало – это отдых. Я сидел на траве, отупевшим взглядом уставившись себе под ноги, и мне настолько было похуй на всё, что, наверное, даже выстрел из танка над ухом не привёл бы меня в чувство.

По крайней мере такое создавалось ощущение.

— Возможно это даже к лучшему, – пронеслась в голове шальная мысль. – Кто знает, как бы я себя повёл, если бы старлей не загонял меня для полусмерти? Может тоже скакал бы сейчас вместе с этим Конерамовым?

Стоп, я что, пытаюсь оправдать «задрочку»?

Невольно нахмурившись в приступе отвращения, я поспешно выкинул эту дурацкую идею из головы.

Всё бы со мной было нормально. Справился бы не хуже и без этой сраной муштры.

Нахуй «задрочку».

Нахуй армию.

Вообще всё нахуй!

– Рапсрапс… – словно бы согласился со мной уже изрядно запыхавшийся Конерамов и в очередной раз поваленный наземь ударом Третьей.

Бля, ну и дурдом…

– Эй, боец, не спать!

Я едва расслышал голос Креченова, который звучал так, словно бы он пытался докричаться до меня с расстояния в несколько километров. Сработал условный рефлекс и, несмотря на всю свою усталость, я встрепенулся.

Если это так можно было назвать.

– Не спать, Васюта, не спать! Команды «отбой» не было!

– Так я не сплю, тащ старший лейтент! – прохрипел я в ответ с трудом продирая пересохшее горло. – Я это… я думаю.

Офицер, вольготно развалившийся на моём вещмешке, пристально посмотрел на меня с какой-то совершенно ненормальной улыбкой на лице.

– И о чём же это ты там думаешь?

– Да вот деда вспомнил, – наугад ляпнул я в ответ.

– Почему деда?

– А он умер смешно.

Перестав улыбаться, старлей задумчиво пошевелил челюстью, словно пережёвывая невидимую жвачку.

– Это как же?

Я вздохнул, жалея о том, что вообще открыл рот. Но теперь уже ничего другого кроме как продолжать рассказ не оставалось.

– Деда под старость лет инсульт ёбнул – началось всё с этого. Вроде бы повезло, обошлось без паралича, да только дед после объятий кондратия в себя ушёл по полной. Как его с больнички привезли, так он в кресло своё любимое сел и больше с него почти не вставал. И спал в кресле, и ел в нём же. Разве что до толкана иногда поднимался доковылять – за это время бабка успевала поменять ему подушку и постелить новую накидку. Разговаривать он ни с кем не разговаривал, только сидел газету одну и ту же каждый день перечитывал, да телевизор смотрел. Днём по ящику аниме крутили – он в него больше всего любил залипать.

Старлей понимающе хмыкнул.

– Ну вот так дед год где-то сидел, – продолжил я. – Исхудал сильно, бороду до пояса отпустил. Бабка его изо всех сил старалась расшевелить: пекла ему его любимые блины, показывала фотографии в альбоме, даже красные занавески повесила в комнате где он сидел, они типа должны были деду напоминать о каком-то важном для него моменте жизни. Но ему всё было похуй. До тех пор, пока в один день по телевизору не перестали показывать его любимые японские порномультики. Дед тогда поднялся с кресла, сдёрнул с окна красные занавески, замотался в них как в кимоно и громогласно изрёк: «Я ПРИНЯЛ СВОЮ ФИНАЛЬНУЮ ФОРМУ, ТЕПЕРЬ ВАМ МЕНЯ НЕ ОСТАНОВИТЬ!» После чего поджёг себе бороду. Уже через секунду дед весь был охвачен огнём, но он, не издав ни звука, спокойно вышел на балкон и сиганул с него вниз, раньше, чем кто-либо успел прийти в себя.

Креченов, стянув с себя кепку, почесал покрытую щетиной макушку.

– Ну сиганул дед. И?

– И сгорел.

Я невесело усмехнулся, вспомнив конец другого анекдота. Старлей, однако, отсылку не уловил.

– Так, а что смешного-то? – спросил он, водружая кепку обратно на голову.

Я еле удержался от желания закрыть ладонью лицо. Не ну я сам молодец конечно, взялся рассказывать Креченову байку, и не вставил в неё слово «лопата» чтобы офицеру было понятно где смеяться.

Шутник, блять.

– А смех в том, – я на секунду замялся, придумывая, чем закончить рассказ, — что дед после падения был ещё жив. Вскрытие показало. В итоге так и не выяснили из-за чего он скончался, от того что разбился или от того что сгорел.

– Охуительная история, – подытожил старлей, устраиваясь на мешке поудобнее, – Ну и к чему ты её вспомнил?

– Да вот сижу и гадаю, получится ли побить рекорд деда…

Рожа старлея опасно нахмурилась, и я с запозданием сообразил, что опять ляпнул лишнего. Молодецки крякнув, Креченов поднялся на ноги. Я на автомате вскочил вслед за ним.

– Так, Васюта, я смотрю ты отдохнул?! – с нажимом произнёс офицер, скорее утверждая, чем спрашивая.

– Никак нет, товарищ старший лейтенант! Я все ноги отбил в эту землянку прыгать, никаких сил не осталось! Тем более что мы хавали последний раз в части ещё, а это когда было… Будто полгода прошло.

Креченов смерил мою распухшую физиономию пристальным оценивающим взглядом. Судя по тому, что офицер всё же решил сменить гнев на милость, выглядел я реально хреново.

– Эй! – развернувшись, старлей окликнул студента и Третью. – Жрать хотите?

– А чего подавать будете? – оживился Конерамов тут же прекратив скакать. – Я б от котлеток не отказался. По-киевски.

– Ага, из говна спецом тебе сварганим! – осклабился старлей, засунув руки в карманы штанов. – Будешь жрать что дадут. Третья, ты чего молчишь?

– А чего я? – прошипела лошадь, боковым зрением следя за Конерамовым, в ожидании, что тот может продолжить исполнение «рапсоиды».

– Жрать. Будешь? – Креченов по слогам повторил свой вопрос, так он обычно объяснял нюансы положений устава для особо тупых срочников. – Мы с собой лошадиную жрачку, конечно, не носим, но у Васюты в пайке должно быть овощное рагу – как раз для тебя сгодится.

Третья перевела взгляд на офицера.

– Я. Не ем. Овощное. Рагу. – произнесла она, полностью скопировав голос старшего лейтенанта вместе со всеми интонациями.

Тот в ответ лишь хохотнул.

– Ну и хер с тобой! Травки пощиплешь значит.

Развернувшись на пятках словно по команде «кругом», Креченов окинул окрестности задумчивым взором. Картина на поляне вырисовывалась такая, что хоть сюрреалистичную картину пиши.

Рядом со входом в землянку, упёршись руками в колени и по-дурацки отклячив зад, стоял Конерамов, переводя дух в позе, которую в армии лучше никогда добровольно не принимать. Майка и шорты парня были перепачканы землёй пополам с пятнами от травы, придавая одежде своеобразную маскировочную окраску

Сидевшая неподалёку Третья подозрительно зыркала во все стороны, пытаясь разгрызть упаковку стерильного бинта, выданного ей старлеем. Чтобы обработать рану на ноге она ещё час назад «убрала» броню и теперь шугалась каждого резкого движения, чувствуя себя незащищённой. То, что весь прошедший час, Конерамов мешал ей перевязаться тоже не лучшим образом сказалось на душевном равновесии странной говорящей лошади.

Напротив этой сладкой парочки, пошатываясь на подгибающихся от усталости ногах, стоял я. Полностью экипированный по последнему слову армейской моды, словно на параде, только весь мокрый от пота и с распухшим еблом. Настоящий солдат, десять из десяти по шкале Джона Рембо!

А в середине поляны стоял старший лейтенант.

Креченов начал вести себя странно с самого того момента как Третья рассказала про порталы между мирами. Офицер вроде бы не поверил ни единому её слову, но всё равно, вопреки всякой логике, заставил всех прыгать в землянку. Причём с каждым новым неудачным заходом он становился лишь веселее, словно бы ситуация, в которой мы оказались была каким-то розыгрышем, им самим и подстроенным. Кончилось всё тем, что Креченов отдав приказ на привал, принялся откровенно косить под дембеля – лихо задвинув кепку на затылок, он развалился на моём вещмешке, блаженно жмурясь как кот в лучах заходящего уже второй раз за сегодня солнца.

Это было определённо не к добру.

– Что делать-то будем, тащ старший лейтенант? – замявшись, спросил я, обнаружив вдруг, что Креченов бурит меня подозрительно недобрым взглядом.

– Что, что... снимать штаны и бегать! – передразнил меня офицер. – Ты, сержант, вроде жрать хотел, нет?

– Так точно!

– Ну так пиздуй тогда набирать дров на костёр. Я пока огонь разведу. Будем стоянку на ночь организовывать...

Где-то в недрах моей головы невидимая рука дёрнула ручку стоп-крана, включив режим экстренного торможения.

Мы остаёмся...

Мы остаёмся здесь, никакого возвращения в часть не будет. Ни сегодня... и скорее всего не завтра. Возможно мы даже вообще никогда не вернёмся. Я знал это с самого начала, ещё когда не удалась первая попытка «вернуться назад», но до последнего отказывался об этом думать, рассматривая свою догадку лишь как разумное предположение наихудшего из возможных вариантов. Что ж.. теперь никакие отговорки уже не помогут. Догадка стала объективной реальностью, изменить которую было невозможно.

– Васюта!

Чья-то рука грубо тряхнула меня за плечо. С трудом сфокусировав зрение я увидел перед собой нависшую ряху Креченова.

– Васюта, ты слышишь меня?!

– Так... так точно! Есть! – я, как ни в чём не бывало, поспешно кивнул головой, выполняя воинское приветствие. – Разрешите приступить к выполнению приказа?

Креченов смерил меня пристальным взглядом, словно ожидая, что я грохнусь в обморок.

Я не грохнулся.

Хотя очень хотелось.

– Разрешаю, – сказал наконец офицер, удовлетворившись осмотром. – Приступай.

Развернувшись, Креченов направился ко входу в землянку, попутно подбирая с земли какие-то веточки и стебли сухостоя. Я, потупив пару секунд, вздохнул и побрёл в сторону леса.

– Сержант!

Я обернулся, замерев на полушаге. Старлей, стоял у вещмешка спиной ко мне и рассеянно щёлкал своей модной зиппо, в тщетных попытках извлечь из неё огонь.

– Ты смотри в лес далеко не уходи, блять. Чтобы тебя волки не утащили... или чужие какие, нахуй!

Довольный своей шуткой Креченов гортанно гоготнул. Я хотел было развернуться обратно, но неожиданно для себя столкнулся взглядом с Третьей, которая в этот момент как раз извлекала бинт из разодранной обёртки.

Лошадь недоумевающе моргнула, а затем расплылась в радушной улыбке продемонстрировав ряд ровных зуб с заметно выделяющимися клыками.

Поёжившись от пробежавших по спине мурашек, я поспешно шагнул навстречу вечернему сумраку, окутывавшему стволы деревьев.

Честно говоря, я всегда немного побаивался темноты и в другой ситуации меня бы не особо обрадовала перспектива шароёбиться по ночному лесу, рискуя выколоть впотьмах глаз о случайную ветку. Однако сейчас я был только рад покинуть полянку, избавившись от компании старлея, ебанутого студента и инопланетной лошади. Мозгу требовалась передышка чтобы переварить всё случившееся.

Раздвигая густые заросли травы, доходившей мне до пояса, я неспешно шёл вперёд, постепенно удаляясь от поляны. Приказ Креченова мной был успешно позабыт, вместо него в голову настойчиво лезла всякая хуйня: я гадал, что сегодня в части будет на ужин, вспоминал калмычек, прикидывал, как после дембеля вынести с части припасённое добро, вспоминал как во время раздачи круто пялить на бидоны калмычек сквозь прорезь фартука, представлял, как набухаюсь на гражданке после того как вернусь домой, снова вспоминал калмычек...

Бля, если выберусь отсюда – обязательно наведаюсь к ним ещё разок.

От сладостных мечтаний меня отвлекло осознание того, что я ни черта перед собой не вижу. Обернувшись, я заметил позади себя тусклые отблески света, видневшиеся в просветах между стволами – не так уж далеко я и забрался, всего лишь на пару десятков метров вглубь леса. Тем не менее темнота вокруг стояла такая, словно я отмахал добрый километр. Я рассеянно помахал перед собой руками, в надежде разглядеть хотя бы их. Тщетно. Всё сливалось в одну сплошную серо-чёрную мазню.

Заебись и как я дрова буду собирать?

Я невольно усмехнулся над ироничностью своего положения. Меня занесло черт пойми куда в компании черт пойми кого и что же я делаю, чтобы исправить положение? Дровишки собираю.

Вслепую.

Ну охуеть просто!

Помянув тихим незлобивым словом Креченова и его гениальные задумки, я неспешно двинулся сквозь подлесок, обходя поляну по кругу. Возвращаться с пустыми руками было нельзя, поэтому я усердно шаркал ногами, уповая на то, что «медаль» сама найдёт своего героя. В голову опять лезла какая-то муть. Несмотря на то, что я изо всех старался не вспоминать ухмылку, с которой Третья провожала меня в лес, её хищно улыбающаяся физиономия снова и снова всплывала перед моим мысленным взором. Чёртова лошадь, определённо что-то задумывала. После того спектакля, что она разыграла перед старлеем, прикинувшись пострадавшей стороной, от неё просто нельзя было ожидать меньшего. Но что именно у неё было на уме?

Я отчётливо помнил тот момент, когда из землянки с пистолетом в руках выглянул старлей. Мой мозг отказывался работать, единственно о чём я тогда думал – это о том, что я спасён, а злоебучего инопланетянина сейчас нашпигуют свинцом. Никаких иных вариантов развития событий я попросту не видел и тем сильнее был мой шок, когда все мои ожидания не оправдались.

Третья не растерялась.

У неё не было возможности подготовиться заранее, но, несмотря на всё это, она мгновенно сориентировалась в ситуации и сходу придумала правдоподобную легенду, попутно каким-то сверхъестественным образом угадав как её правильно преподнести старлею. С определённой точки зрения меня даже восхищала эта её ловкость. Восхищала и, одновременно с этим, пугала, ведь я отчётливо осознавал, что просто так сдать Третью старлею у меня теперь не выйдет. Если я ему попытаюсь рассказать, как всё было на самом деле, он, скорее всего, лишь посмеётся надо мной, решив, что я затаил на Третью обиду и пытаюсь отыграться.

Моя нога запнулась обо что-то, нагнувшись, я нащупал перед собой поваленную ветвь толщиной с руку. Приподняв находку с одного конца, я попытался сдёрнуть её с места, но она почти не отреагировала на мои усилия. Что ж, хорошо, похоже это именно те дрова, что я искал.

Следующие минут десять я занимался тем, что наощупь расчленял во тьме, найденное мной горючее для костра. Ветки потоньше просто отломал, остальное пришлось аккуратно подрубать штык-ножом. Я действовал на автопилоте, словно зомби, потому что мои мысли всё ещё были сосредоточены на Третьей. Мне нужен был план. Если всё было действительно настолько плохо, как я предполагал, то действовать нужно было уже сейчас.

Я мысленно свёл воедино имеющиеся данные.

Первым наиболее очевидным соображением, что само напрашивалось в голову, была мысль о том, что своими силами мне не справиться. Да, я мог прямо сейчас всё бросить и уйти вглубь леса, если бы захотел – для закоса под суперсолдата на вольных хлебах у меня имелось всё необходимое и даже больше того. Год назад наша часть попала в число тех, куда должны были отправить на обкатку последние новинки армейской моды, которые, внезапно, не только были отправлены, но и каким-то чудом, умудрились дойти до окопов.Именно поэтому, вместо того, чтобы сейчас щеголять в ВСРовской форме времён Первой Чеченской я был закован в двадцать третий бронежилет, а голову защищал тот самый шлем, что показывали по телевизеру. Ещё и разгрузку дали понтовую. Однако у меня все эти свистелки и перделки не вызывали особого восторга, потому что полезными они были лишь в условиях реальных боевых действий, а я не относился к числу любителей искать приключения на собственную жопу. Собирать же дрова посреди ночного леса лишние N кг мне ни разу не помогали.

Вот если бы к каске был прикручен прибор ночного видения – тогда да, другое дело. А так висит эта херня на плечах мёртвым грузом и толку от неё никакого.

Я молча перекладывал отломанные ветки, складывая их в удобную охапку. Сбегать не вариант, мне придётся вернуться на поляну с дровами для костра. Из этого вытекало второе наиболее очевидное соображение – надо держаться рядом со старлеем. В других обстоятельствах я бы сделал ставку на Третью, ведь она явно лучше понимала в какое дерьмо мы вляпались, но если и существовала когда-нибудь хотя бы мизерная возможность с ней договориться, то мы давно её успешно проебали. Поскольку от Конерамова толку не было от слова вообще, то методом исключения старлей становился лучшим кандидатом в напарники по выживанию.

Закончив собирать дрова, я подхватил охапку на руки и побрёл навстречу мерцающим проблескам огня, видневшимся между стволов деревьев. Креченов видимо уже развёл костёр. Мысль о том, что скоро я смогу отдохнуть тут же заполнила всю мою голову целиком и ноги сами по себе ускорили шаг. Эйфория продлилась недолго, буквально через пару секунд я запнулся впотьмах о невидимую корягу и чуть не рухнул на землю вместе со своей ношей. Боль в ноге весьма кстати отрезвила разум и напомнила, что расслаблять булки ещё рано. Расслаблять булки вообще было нельзя, потому что это шло наперекор третьему и самому главному соображению.

Третьей нельзя доверять.

Это было довольно странное умозаключение при ближайшем рассмотрении. В действительности мне больше всех хотелось поверить в её легенду о том, что она стала жертвой обстоятельств, хотелось поверить в то, что мои глаза обманули меня и на самом деле её не стоит опасаться. Просто чтобы иметь возможность спать спокойно. Чтобы не оглядываться на неё постоянно, ожидая удара в спину и не шарахаться от каждого шороха, показавшегося похожим на тот страшный вибрирующий свист. Поверить в это, на самом деле, было легче лёгкого, ведь, если подумать, то слова Третьей ничуть не противоречили случившемуся, даже с моей точки зрения. Да, у землянки она напала на меня всерьёз, но ведь я вылез с автоматом наизготовку! А она только-только маслину словила в ногу, я бы на её месте за это время даже от болевого шока не успел отойти.

Нет.

Тряхнув головой, я выбросил из головы мысли, оправдывающие Третью. Я не могу позволить себе подобной роскоши как вера. Потому что если вдруг она всё же окажется кровожадным монстром, то в последние секунды своей жизни я буду проклинать себя за собственную омерзительную тупость. И даже если каким-то чудом умудрюсь выжить, то доверять я уже не смогу вообще никому. Нет уж, я лучше побуду бесчувственной мразью, что, возможно, почём зря издевается над неповинной животинкой.

Мразью… Но живой.

И с кукушкой на месте.

С этими мыслями я и вышел к разведённому старлеем костерку, что только начинал разгораться в полную силу.

За время моего отсутствия на поляне, по большому счёту, ничего не изменилось. Разве что Третья теперь красовалась аккуратной повязкой на ляжке левой задней ноги. Неужто сама справилась? Или помог кто?

Сбросив дрова на землю я между делом покосился на Конерамова – тот сидел на корточках возле костра и с деловитым видом подбрасывал в него веточки. Нет, этот точно отпадает.

Я повернул голову, ища взглядом Креченова и почти сразу столкнулся с ним взглядом, слегка вздрогнув от неожиданности. Старший лейтенант с укором смотрел на меня, держа в руках банку тушёнки.

– И откуда ты это взял, сержант? – показывая мне названную банку, спросил офицер тихо.

– Обменял, тащ старший лейтенант, — ответил я, отряхивая с обмундирования лесной мусор, — У Самойленко на сухпаёк и обменял.

– Пять банок за один сухпаёк? – ещё тише спросил Креченов.

– Ну он мне ещё денег должен был, вот я и решил на них тушняка взять, — продолжил я объяснять, смотря на старшего лейтенанта, — Решил порадовать слонов мясной дембельской кашей.

– Ммм, кашей… — протянул офицер.

Я уже хотел ответить, что не дело рулю без двух дембельских каш домой уходить, однако резкая вспышка боли в голове не дала мне договорить. Удар пришёлся в правую сторону лица, старлей, то ли из жалости, то ли ради эффектности зарядил мне джебом с левой руки. Это не сделало ощущения менее болезненными, и я завалился, не сумев удержать равновесие.

– Что бы я больше не видел такой хуйни, боец! – Произнёс Креченов, потирая кулак и наклоняясь надо мной, – Встать, блядь!

Сука! Обидно, блядь.

– За что? – С обидой и непониманием протянул я, поднимаясь, – Я ж нихуя не сделал!

– Ты, блядь, продал уставное имущество! Это недопустимо в условиях ведения боевых действий. – жестко, но в то же время без намёка на какую-либо неприязнь пояснил офицер, усаживаясь у костра и доставая остальные банки с тушёнкой. Для него это всё было не более чем воспитательной работой, о чём, впрочем, не догадывались Конерамов и Третья. Первый смотрел на нас с испугом, а вторая, вот же каламбур, не скрывала своего интереса к разыгравшейся сцене.

– Так ведь вы щас сами есть будете, а то вам бы не хватило. – ответил я, потирая отбитое лицо. От осознания мотивов старлея легче мне не становилось. – Да и не на войне мы, вроде.

– Ещё скажи мне, что ты тушняк специально для незапланированных ночёвок в лесу с собой взял. От переизбытка заботливости, ага. Не крути жопой сержант, ты знаешь, что проебался и проебался заслуженно. Причём за свой косяк ты ещё легко отделался, если бы я тебя в части с такой хуйнёй накрыл, ты бы у меня отжимался до самого дембеля, пока вторую землянку бы не вырыл. На плацу, прямо в асфальте.

Вытащив остальную тушёнку, старлей поднялся, скрестил руки на груди.

– И да, пока мы не вернёмся в часть – у нас тут военное положение, понял? А теперь давай сюда свой штык-ножик.

Ну не мудак ли? С лошадью-мутантом и умственным инвалидом чуть-ли не на руках носиться готов, а мне чуть что – сразу по ебалу?

Глупый вопрос. Я прекрасно знал, что все офицеры – мудаки. Из-за этого я, в своё время, даже сержантом не хотел становиться. Но меня, разумеется, не спросили.

Ладно хоть бойцов рядом нет, а то позору не оберёшься.

Обиженно засопев я кивнул и без лишних вопросов отдал офицеру штык-нож. Креченов тут же пробил им одну из банок и поставил её прямо в огонь.

– Вот так значит… Одна банка мне, одна Васюте с гражданским…

– Эээ, в смысле, а чего это мне только полбанки? – тут же встрепенулся я, забыв про все обиды.

– Боец, правильно спрашивать не «почему мне полбанки?», а почему «товарищу старшему лейтенанту целую?», – осклабившись поправил меня офицер. – Мне, как старшему по званию, нужно больше энергии, потому что я мозги использую, следовательно, мне полагается усиленный паёк.

Ну охуеть теперь.

Я собирался было возразить, но подходящих слов не находилось.

– Я это кушать не буду, – тихо сидевший всё это время Конерамов вдруг подал голос, перетянув на себя внимание.

– Чего?

– Бабушка говогит, что тушёнку из тухлятины делают… и все остальные консегвы, которые в агмию идут. Солдатам ведь всё равно умигать, на них хогоший пгодукт пегеводить лишь пустая тгата денег…

От такого пассажа теперь уже старлей замер с разинутым ртом.

– Ясно, гражданский не голоден, так и запишем, — процедил он, придя в себя через пару секунд. —  Вот видишь, Васюта, тебе тоже целая банка достаётся...

– Да я ужо покушал пока в лесу гулял, – презрительно отмахнулся студент. – Мне бабушка с собой рюкзак в дорогу собрала, там котлетки, сосиски, огуречки, помидорки, бананы… компот. И пирожки. Пирожки – самое вкусное, я их напоследок оставил… и рюкзак у муравейника забыл.

Конерамов горестно вздохнул – его никто не слушал. Креченов, вскрыл вторую, доставшуюся мне целиком банку, а я, недолго думая, определил её в огонь.

Через минуту над поляной поплыл чарующий запах разогреваемой армейской тушёнки, вызывая у меня обильное слюноотделение. И, что удивительно, не только у меня. Оглядываясь по сторонам в тщетных попытках отвлечься от чувства голода, я заметил, что Третья как-то странно смотрит на стоящие в огне жестянки, буквально гипнотизируя их взглядом. Заметил это и старший лейтенант, смерив лошадь недоумевающим взглядом он, почему-то, уставился на меня. Я в ответ лишь пожал плечами, показывая, что сам ничего не понимаю.

Офицер, хмыкнув, наклонился вперёд и спросил, обращаясь к «чужому»:

– Ты же сказала, что не хочешь есть нашу еду?

– Я говорила, что не ем овощ-щи… – перестав разглядывать банку, Третья зыркнула на старлея сквозь заслонявшую морду гриву, — Я не знала, что вас ес-сть другая еда. То, что с-сейчас в костре пахнет с-съедобно… И даже вкус-сно…

Меня от этого «вкусно», произнесённого с какой-то такой неприятной интонацией, слегка передёрнуло. Монстр, блядь.

– Так это мясо, а лошади вроде не жрут мясо, – махнул офицер на уже засвистевшие в костре банки.

– Я не лош-шадь, – с нажимом повторила Третья свою любимую присказку, а потом, подумав секунду, добавила, – Старш-ший…

Старший, ага. Типа сообразила, что он выше меня по званию и теперь подлизывается.

Ебанина хитрожопая.

Не имея никакого другого нейтрального способа выразить своё негодование, я с чувством харкнул через плечо в густой вечерний сумрак. Темнело тут, однако быстро.

Креченов недоверчиво хмыкнул в ответ на заявление Третьей и при помощи палки достал из костра банку с тушёнкой, в очередной раз доказав способность младшего офицерского состава пользоваться примитивными орудиями труда. Пристроив слегка парящую жестянку у себя в ногах, он махнул мне рукой:

– Доставай ложки.

– Ложки? Тащ старший лейтенант, у меня только одна, – ответил я, роясь в вещмешке, – Чо их у меня много то будет?

– Блядь! – Чертыхнулся офицер, забирая у меня мою ложку, – Тогда по очереди жрать будем, сначала я, затем ты.

По другую сторону костра Конерамов шумно сглотнул слюну и нетихо кашлянул. Вот ведь, мудила, ждёт что мы его будем уговаривать.

Нет уж, хер тебе, мы не твоя бабушка. Сказал, что не будешь жрать, значит не будешь.

Усевшись у костра, я подтянул свою банку подальше от огня, чтобы она не перегрелась, после чего снял каску и закрепил её за лямку разгрузки. Тяжесть всего этого дня, что, кажется, длился много больше, чем двадцать четыре часа, мгновенно отступила, стоило только ослабить давление снаряги на спину. Осторожно разминая потерявшие чувствительность плечи, я запрокинул голову и глядя в ночное небо ещё раз убедился в том, что старый мир канул в небытие. Высоко надо мной сиял гигантский лунный диск, раз в десять больше чем на земле, а вокруг него россыпью мерцали звёзды, в которых ни в какую не угадывались очертания знакомых созвездий. Откуда только Луна взялась так быстро? Вроде ж ещё недавно был вечер…

Креченов тем временем лопал тушёнку. Держа горячую банку носовым платком, он неспешно, по-хозяйски орудовал ложкой, смакуя каждый кусок. Вот ведь мразота, специально поди время тянет, чтобы я слюной тут захлебнулся. Мол смотри, я тебе не солдатня какая — могу себе позволить есть нормально, а не под секундомер на скорость.

Громкое урчание в животе заставило Креченова замереть с ложкой у рта. Я было по привычке напрягся, но довольно быстро сообразил, что мой желудок тут не причём, хотя от вида всего того безобразия, что старлей проделывал с тушёнкой, он чуть ли не узлом заворачивался.

– Знатно же тебя пробрало…

Третья отвернулась в сторону, сделав вид, что не слышала обратившегося к ней офицера.

– Ты когда последний раз хавала-то вообще? – хитро прищурившись поинтересовался Креченов, навернув из банки увесистый кусман консервированного мяса.

На морде лошади отразилась напряжённая мысленная работа.

– Неделю назад. Не помню точно, – буркнула она где-то через минуту раздумий.

– Понятно тогда отчего ты такая тощая, – старлей многозначительно покивал, будто разбирался в диетологии. – надо с этим что-то делать… а то, не дай Бог, ты копыта отбросишь раньше срока. Это ведь не дело, да, Васюта?

– Так точно, тащ старший лейтенант! – вздрогнув от неожиданности, я инстинктивно кивнул, повинуясь въевшейся в подкорку армейской привычке поддакивать старшим по званию. Потом сообразил, чем мне это может грозить и не менее инстинктивно потянулся к своей банке.

Креченов гортанно хохотнул и поднял с земли одну из невскрытых жестянок.

– Договор такой: я тебе жратву, а ты нам честно и без всякой херни рассказываешь нам куда мы попали. Идёт?

Морда старлея прямо-таки лучилась дьявольским коварством, но, чтобы пронять Третью одного этого явно было недостаточно. Взвесив что-то про себя, она неохотно кивнула… точнее сделала вид, что неохотно кивнула.

– С-спрашивайте свои вопрос-сы.

Довольно хмыкнув старлей бросил Третьей банку, подтверждая заключение договора и та полетела прямиком в лоб лошади. Моё сердце в панике пропустило удар, но прежде чем я успел испугаться рог Третьей окутало тусклым золотистым свечением и банка замерла в воздухе.

Старлей, выпустив ложку из руки, потянулся к кобуре.

– Вопрос первый – это что за хуйня?

Третья перевела взгляд с тушёнки на Креченова, всем своим видом показывая, что не понимает о чём её спрашивают. Из окутывавшей её рог дымки в сторону с щелчком вылетела пару искр.

– Что именно?

– Вот это вот... ты как это делаешь? – забывшись офицер тыкал дулом в сторону парившей над землёй банки. – Это что, блять, левитация?

– Мои способнос-сти к магии редуцированы, но я могу пользоватьс-ся телекинезом на базовом уровне, – с некоторой гордостью в голосе заявила Третья. – Пришлось долго тренироваться чтобы...

– МАГИЯ!!!

Сидевший вроде бы спокойно Конерамов ни с того, ни с сего набросился на лошадь. Третья, сосредоточенная на удерживании банки телекинезом не успела среагировать и потому через мгновение она уже каталась по земле на пару с поехавшим, отчаянно брыкаясь в попытках высвободиться из захвата.

– ДА ЁБАНЫЙ В РОТ!

Отставив пайку в сторону старлей кинулся оттаскивать Конерамова.

– МАГИЯ, ЕБЁНА МАТЬ! МАГИЯ!!! КАК ТЫ ЭТО ДЕЛАЕШЬ??? Я ДОЛЖЕН УЗНАТЬ!

Вереща на уровне ультразвука парень то ли тряс Третью за шею, то ли пытался её удушить. В унисон ему благим матом вопил Креченов.

— ОТСТАВИТЬ! ОТСТАВИТЬ БЛЯТЬ!!!

Я сидел и молча следил за разыгравшимся представлением, не зная что делать и как реагировать. По идее, надо было бы помочь старлею... но после недавнего тёплого приёма лучшей помощью я считал собственное невмешательство.

Тем временем Третья извернулась и тяпнула Конерамова за ногу. Тот завопил ещё пуще прежнего, да так, что у меня аж уши заложило, но вместе с тем, весь его бойцовский настрой улетучился. Креченов оттащил горе-вояку за шкирку и парой тычков под рёбра успокоил студента окончательно.

– Ты чего творишь, долбаёба кусок? – злобно процедил он, тряхнув охающего паренька за плечи, пока стоявшая рядом Третья отчаянно отплёвывалась. – Тебе жить надоело нахуй?!

– Ооох... магия... магия-то... я должен стать волшебуном... – скуля и размазывая сопли по лицу, Конерамов игнорировал входящую информацию замкнувшись в себе.

Офицер попытался привести его в чувство пощёчиной, но тщетно. Поехавший, завалившись на бок, упал на землю и продолжил скулить, свернувшись на земле калачиком.

– Я стану агхиликогном... ооох... самым сильным стану... во двогец пойду и там пиг... в мою честь...

– Ебанутый... – проконстатировал старлей и перевёл взгляд на Третью. – Ты как там, нормально?

Так как раз закончила отряхиваться и на трёх ногах приковыляла обратно на своё место у костра.

– В с-следующий раз я не побрезгую и откуш-шу ему ногу.

С этими словами лошадь подгребла к себе передними ногами валявшуюся на земле тушёнку и закусила верхнюю часть банки. Затем последовало круговое движение головой и пронзительный скрежет после чего Третья сплюнула ровненько срезанную крышку в сторону скулившего рядом студента. Креченов наверняка специально не стал вскрывать жестянку, планируя таким образом поставить Третью в неудобное положение, но этой хитрой задумке, явно не суждено было выгореть.

Пододвинув банку в костёр Третья хищно оскалилась, демонстрируя ряд острых зубов, и выжидающе уставилась на офицера.

– Кхм... ладно, – вернувшись на своё место, Креченов поскрёб ложкой по стенкам своей посудины и не найдя на них питательных веществ передал столовый прибор мне. – Начнём с простого. Что ты за хуйня такая?

Третья нахмурилась что-то обдумывая, оскал исчез с её морды, и она вдруг стала выглядеть очень серьёзной... настолько, насколько вообще может выглядеть серьёзной говорящая плотоядная жукоподобная лошадь. Была видно, что она подбирает подходящий ответ. Я, пользуясь паузой, налёг на тушняк, который после всех невзгод этого дня казался мне пищей богов.

– Мы... – собравшись наконец с мыслями Третья нарушила образовавшуюся тишину. – Я – чейнжлинг.