Воспоминания в Вечер Теплого Очага

8. Прощания и надежды

— Мир готов к возвращению жизни. — констатировала Древнейшая со шкурой бледного в юном дневном свете фиолетового оттенка. — Следуйте за нами, аликорны, впереди нас ждет последнее дело.
— А как же те, что отказались участвовать? — спросил кто-то из последней оставшейся маленькой группки, указывая копытом на одиннадцать спящих у дальней стены зала.
— Сестры позаботятся о них позже. Их судьба более не волнует нас. — ответила Древнейшая, даже не обернувшись. Устремив взгляд в небо, она развернула крылья и оттолкнулась, единым грациозным движением взмыв в небо, сквозь лишившиеся стекла рамы купола. Все прочие последовали за ней, кто-то с похожим изяществом и энергией, а кто-то, замешкавшись на взлете, пропуская остальных. Последними взлетели Селестия и Луна, в сопровождении родителей и маленького пегаса.
Селестия с наслаждением снова чувствовала, как ветер обтекает ее тело, как ее крылья отталкиваются от воздуха. Теперь, когда ее спину согревало новое солнце, голубое небо было снова над головой, она наконец-то в полной мере вспомнила, что значит — лететь. Легкость движений, которую она не испытывала уже так давно — даже усталость и голод не замедляли ее.
Один за другим они летели над Долиной, и вид ее удручал — пожелтевшие травы и деревья уцелели лишь небольшими участками — все остальное было вытоптано и выкорчевано тысячами беженцев, что сейчас все как один неотрывно смотрели в небо. До них было далеко, но Селестия могла представить, какие чувства можно прочитать в их глазах.
Отвернувшись, она посмотрела на сестру. Та летела так же легко и плавно как она сама, хотя еще какую-то неделю назад впервые поднялась в воздух. Но Луну это, казалось, совершенно не занимало. Она была все еще погружена в себя, и ничто, похоже, не могло достать ее из этого состояния. Даже ее новая прекрасная грива и метка были для нее будто бы и не новостью вовсе. Как будто все это происходило не с ней. Время вылечит все, убеждала себя Селестия. Всему свое время.
Взгляд Селестии скользнул дальше по окрестностям, и она наконец-то увидела мир после катастрофы с высоты, с которой впервые увидела признаки ее прихода. Это было так давно... Те дымы над зелеными лугами, расчерченными пятнами солнечного света и тенями от гор... Теперь же, там, за пределами Долины, пейзаж был неузнаваем. Все занимала собой ледяная пустыня — белый бескрайний панцирь сковал равнины и холмы, сравнял горы и долины. На белизну в свете солнца было больно смотреть — идеально ровная линия горизонта растворялась, закрываясь дымкой. Духи воздуха и воды, бывшие аликорны, занимались своей работой — плавили снега, разбивали льдины, заполняя воздух головокружительным ароматом свежести, заставляли его дрожать от восходящих потоков воздуха и пара.
Аликорны летели над белыми льдами, и под ними, наравне с их тенями, бежали ветвящиеся трещины. Внезапно, рога Древнейших запылали ярчайшим пламенем, и ледники внизу начали дробиться в мелкие кусочки. Они буквально взрывались фонтанами осколков, и разрушение это волной катилось впереди летящей процессии, и расходилось так же в стороны, образуя идеальный круг клубящегося хаоса из стремительно тающих осколков льда и сгустков пара. «Похоже, под обучением пони, тот Древнейший подразумевал именно что-то в этом духе» — подумалось Селестии, пока она заинтересованно разглядывала плетение магических нитей, идущих от рогов Древнейших ко льдам внизу.
Древнейшие пошли на снижение, окунаясь в теплый туман новорожденных облаков, и остальные последовали за ними. Много минут они летели в молочной мгле, не видя ничего впереди, направляемые лишь тусклыми огоньками рогов Древнейших, пока, наконец, не увидели темную земную твердь. И когда копыта Селестии коснулись ее, ей захотелось взлететь обратно в ужасе. Черная влажная почва была на самом деле зыбким слоем пепла. Угли омерзительно скрипели под копытами, заставляя стискивать зубы. Запах дождевой свежести сменился тяжелой вонью застарелой, отсыревшей гари. Остальные аликорны с таким же отвращением смотрели себе под копыта, обмениваясь печальными замечаниями об ужасной судьбе, что постигла эту планету.
— Не бойтесь того что видите, аликорны. — провозгласила бледно-желтая Древнейшая. — В ваших силах все вернуть, возродить жизнь. Не бойтесь пепла, ибо на нем произрастает всякая жизнь. Есть места на этой планете, где не осталось и пепла. Там отныне будут океаны. Страна единорогов станет морским дном, и те, чья душа лежит к морским тварям, создадут там жизнь столь же разнообразную, как и на суше. Мы не будем помогать вам в этом, так как сотворение жизни — это не наша сила. Но сила ваша. Откройте свои сердца тем уголкам Пустоты, где разносятся Голоса Мертвых. Прочтите в них жажду каждой травинки и букашки жить и радоваться Солнцу. Ваша любовь и мечты помогут им родиться, а ваша телесность даст им сил войти в этот мир. Ваши души будут держать их в этом мире, оберегать их от Пустоты, не давать им уйти раньше положенного срока. Готовы ли вы к последнему акту творения?
— Готовы. — раздался уже ставший привычным ответ. Все оставшиеся аликорны кроме Флориана, Лаврита и Моджении, хрустя пеплом под копытами, вышли на ровный участок земли и встали в круг, вокруг желтой Древнейшей. Только мать и отец остались неподвижны возле сестер.
Круг аликорнов терялся в сером тумане, скрадывающим цвета. Мир, казалось, состоял из всего двух оттенков — черного пепла на земле, и серой мглы в воздухе. Отсюда не было видно ни огненного вихря Солнца, ни горячей красной луны. Но их силуэты мутными светлыми пятнами в зените угадывались сквозь туман. Селестия могла, при желании, увидеть их во всем великолепии, так как туман был отныне не большим препятствием для ее зрения, чем камень и даже вся толща планеты, но она не хотела нарушать мистическую торжественность момента.
Рог Древнейшей засиял зеленоватым светом, и стоящие вокруг нее аликорны распались миллиардами ярких искорок. Там где еще секунду назад стояли, застыв в ожидании кобылы и жеребцы, ныне носился вихрь из ярких желто-зеленых светлячков. Вот он брызнул в стороны. Одна из лент светящихся искорок текуче пролетела мимо сестер с тихим жужжанием. Стаи светлячков летели во все стороны света, постепенно теряясь во мгле, и по земле, над которой они летели, вслед за ними побежала волна зеленого сияния. Туман начал втягиваться тонкими вихрящимися струйками в землю, а ему навстречу потянулись миллиарды нежнейших зеленых ростков. Травы, деревья и кусты — все это пробивалось из земли, стремительно распуская маленькие листочки, ветвясь и усложняясь.
Мгла уходила, втягиваясь в землю, или формируя уносящиеся ввысь облака. Снова глазам Селестии открылись солнце и луна, по-прежнему неполные, незаконченные, висящие бок-о-бок в небесах, ожидая приказа начать движение.
Под ногами кто-то испуганно ойкнул, и когда Селестия опустила взгляд, она увидела призрачного, нематериального зайца, что проскочил прямо сквозь ногу Луны и наполовину ушел в спину сидящего малыша-пегаса. Тот ойкнул еще раз, и вспорхнул на спину своей покровительницы, опасливо глядя на полупрозрачное существо, как ни в чем не бывало жующее вполне материальную травку.
Вся земля вокруг заполнилась сотнями животных и птиц, все еще похожих на бесцветные сгустки тумана, но постепенно все больше и больше обретающими плоть. Зрелище это, а так же недоумение пегаса смогло вернуть улыбку на лицо Луны, впервые за этот день. Она разглядывала возрождающийся мир своими большими, блестящими глазами, и, наконец, улыбалась. Селестия и родители вздохнули с облегчением, поняв, что младшая сестра начинает приходить в себя.

— Мир возрожден. Наша работа подходит к концу. Осталась последняя деталь, и ответственность за нее падает на тебя, дитя. — фиолетовая Древнейшая подошла к Селестии, и ей почудилось, что в ее безэмоциональном голосе звучала торжественность и гордость за все что сделали ее братья сегодня. — Подарив свою любовь пони, ты изменила их сущности, перекроила их, и результатом этого стало их выживание в условиях, не предполагающих подобного. Их голоса не присоединились к Голосам Мертвых, они стали большим, чем просто разумные существа, подчиненные законам физического мира и Пустоты. Сама Пустота не может более вынести их присутствия, так как их преображенная магия, построенная на любви и взаимопомощи, противоречит самим принципам междумирового пространства, пространства хаоса и не-вероятности. И только ты сможешь вернуть их домой.
— Значит... Мне тоже придется стать духом? — осторожно спросила Селестия.
— Нет. Твое предназначение уже сформировано, и ты навсегда привязана к материальному миру. Ты должна лишь позвать их. Телесность же им будет подарена этими тремя оставшимися аликорнами, что вызвались еще тогда, на Совете. Таково их решение, и оно не противоречит нитям судьбы, ведущим к рождению Совершенства, а значит, будет так.
— Что я должна делать?
— Я уже сказала тебе. Войди в Пустоту и позови их. Мы поможем тебе.
— Хорошо. — неуверенно произнесла Селестия, и закрыла глаза, вызывая в памяти руны входа. И когда она погрузилась в Пустоту, она впервые не почувствовала этого убийственного холода. Тепло и яркий свет царили здесь, и вихрь душ пони все так же вращался у ее ног, окатывая ее волнами умиротворяющего чувства.
И все же, в Пустоте был кто-то еще. Шесть ярких холодных звезд стояли где-то у границы восприятия. Она чувствовала на себе тяжелые взгляды невидимых, голодных глаз. Неестественный запах неправильной мяты терзал ее фантомное обоняние, когда она смотрела на эти шесть звезд. Виндиго проиграли свой бой, уцелело всего шесть их, но эти оставшиеся были сильны. И терпеливы. Духи Древнейших сторожили ворота в этот мир, и никто не мог пройти через их печати, искажающие само Пространство и Время. Но Виндиго умели ждать. Они ждали миллионы лет, и были готовы ждать еще столько же.
С трудом отведя взгляд от этих угрожающих образов, Селестия обратила свое внимание к теплу трех пони-кобыл, что стояли в центре вихря душ. Коснувшись их, она почувствовала, как ее захлестывает невероятное чувство спокойствия и надежды. Все прочие чувства смыло под этим целительным потоком. «Пойдем. Пора возвращаться домой» — прошептала она им, потянула три ярко сияющие звездочки за собой. Весь остальной вихрь последовал вслед. И когда зрение в реальном мире вернулось к Селестии, она уже была уверена в том, что только что совершила настоящее чудо. Так легко и просто... Никто не помешал ей, хотя она ожидала удара в любой момент.
Она снова стояла в высокой, уже по грудь, шелковистой траве, а вокруг нее, среди юных, гибких деревьев, на покатых склонах холмов разгорались золотистые пятна света. Как солнечные зайчики, только имеющие форму пони. Сотни тысяч, миллионы пегасов, единорогов и земных пони — все пространство до горизонта было заполнено ими. Селестия оглядывалась вокруг, видя ее родителей, столь же пораженных открывающимся действом, счастливо улыбающуюся Луну, радостно порхающего в воздухе малыша-пегаса. Мир цвел и радовался жизни, и лишь Древнейшие возвышались над зеленой травой мрачными блеклыми тенями. И не было больше в этом мире мудрых алхимиков Флориана и Лаврита. И скромной, очаровательной Моджении. Только четыре истинных аликорна остались стоять на земле, и что самое печальное, скоро их останется лишь двое.
Почувствовав этот прилив грусти у ее дочери, мать ткнулась ей в шею носом. Она шептала поздравления, говорила, как гордится ей. Но в голосе ее была печаль, так как расставание было неизбежно.
И как бы подстегивая эту мысль, фиолетовая Древнейшая снова обратилась к сестрам:
— Пора завершить начатое. Солнце и луна должны обрести целостность и начать свое движение, пока напряжения в их телах не достигли предела.
Мать не стала ничего отвечать. Глубже зарывшись носом в гриву своей дочери, она обняла ее и прижала к себе крепко. Селестия чувствовала слезы, текущие по ее шее, и ее собственные глаза подернула горячая, жгущая веки дымка. Боковым зрением она заметила, как рядом встала Луна, прижавшись к матери, а потом к ним, в общих объятиях присоединился и отец.
Этот момент ярче всех врезался в память Селестии, не теряя своей насыщенности ни на йоту. Всю вечность, что впереди у нее — она будет помнить эти минуты. Она хотела сказать что-нибудь, мысли неслись в голове как стая птиц, но слова не шли. Тянущий комок в горле, тепло маминых объятий и дрожь в коленях. И молчание.
Тяжелое прощание, не укладывающееся в голове у существа потенциально бессмертного, вечного, рожденного для счастья. Вот объятия разомкнулись, прежде чем ситуация из проявления нежности перешла бы к натянутому, затянувшемуся неловкому молчанию. Родители отходили от своих дочерей, не сводя с них глаз полных слез. Селестия хотела закричать, остановить их, оставить их здесь, рядом с ними. Но она молчала, вытирая глаза мягкой шерсткой на переднем колене, чтобы не терять их из виду, не дать их силуэтам расплыться под потоком слез. Луна рыдала в голос, пыталась что-то выговорить, но у нее не выходило ничего связного.
Мама оглянулась на Древнейшую, и кивнула, будто чувствуя, что решимость покинет ее окончательно, если она задержится еще на секунду. Родители обнялись в последний раз чувствуя свои настоящие, физические тела.
Они покинули материальный мир быстрее всех. Короткая вспышка, и вот два ярких стремительных сгустка энергии взмыли в небеса. Один, золотистый, преследуемый хвостом из красных искр, направился к вихрю формирующегося солнца. Другой, темно-голубой, пронизанный белыми лучами и тысячами белых искр, устремился к багровому бесформенному пятну луны.
Сестры смотрели им вслед, слыша краем сознания их мысли, но не разбирая их смысл. Они были еще не готовы общаться с миром духов. Ослепительная белая вспышка на солнце — и оно из кружащегося лучистого вихря превратилось в нормальное, ярко-желтое пятно, на которое больно смотреть, но в котором не было больше жутковатых огненных оттенков. Ничто более не выдавало в светиле его суть — то, что это не звезда, и даже не объемный предмет. В обычном понимании слова «объемный», конечно же. Но Селестия еще, конечно, не знала о таких вещах. Затем — белая вспышка на луне, и бесформенный, раскаленный докрасна камень обрел аккуратную сферическую форму. Тон его начал бледнеть, и вот уже совсем скоро, взгляду сестер предстал идеально гладкий, белоснежный шар. Новорожденная луна казалась совершенно нереальной на вид, особенно, будучи так близко к солнцу, и подсвеченная им с совершенно необычной стороны — ведь они действительно находились рядом и их размеры были сопоставимы.
Сестры переглянулись, и не ожидая пока Древнейшие скажут им что делать, вызвали перед своим зрением узоры линий, расчертивших небо. Солнца и луна покоились на двух толстых золотых ободах, как модели над глобусом в библиотеке Долины. Одновременно друг с другом, Селестия и Луна привели небесный механизм в движение. Ночное светило стремительно понеслось по небу, отдаляясь от солнца, чтобы поскорее покинуть дневную сторону планеты. Луна и солнце всегда должны быть в противофазе, так, по крайней мере считала Селестия, не слишком знакомая с законами небесной механики. В конце концов, она ведь еще совсем жеребенок, и у нее еще будет время, чтобы изучить все и понять. Она двинула солнце вслед за луной, раскручивая механизм. Один обод заставлял двигаться другой, коих было сотни, разной толщины, что-то двигалось быстрее, что-то — медленнее.
Луна и солнце неслись по небу, сменяя друг-друга и увеличивая расстояние между собой. Дни и ночи сменялись за минуты, и тени метались по холмам. Луна давала немало света, но свет этот не был отраженным от солнца, как прежде. Селестия чувствовала энергию, исходящую от ночного светила, и ее серебристый свет был собственным.
— Сейчас должна быть полночь. — сказала Луна.
— Нет. Сейчас должен быть полдень. — ответила Селестия.
— Так нечестно! Солнце провисело в небе уже больше чем целый день.
— Луна провисела не меньше.
— Ну... Ладно. Только ты потом мне обязательно дашь держать луну дольше, хорошо? — Луна снова чувствовала себя слишком усталой, чтобы спорить.
— Ладно. Когда-нибудь потом. — улыбнулась Селестия.
Механизм был взведен. Солнце и луна будут двигаться самостоятельно, их надо будет только подталкивать слегка каждый час. Селестия не была до конца уверена в том, что она поняла принцип работы правильно, но по ощущениям, солнце должно остановиться, если не придавать ему больше скорости каждый раз. Она не ожидала, к слову, что двигать небесное тело будет так легко. Не сложнее, чем двигать что-нибудь не такое большое. Хотя что-то странное ощущалось относительно веса солнца — он постоянно менялся, а иногда будто и вовсе пропадал. И это требовало особой концентрации и тщательного расчета прикладываемых сил. Видимо, это придется списать на тот факт, что не обычный материальный предмет, а нечто противоположное по смыслу. Дыра? Пожалуй, верное слово.
Луна, тем не менее, напряженно закусывала губу, когда толкала свое светило, так как оно было куда как более материально.
Внимание сестер было отвлечено от неба серой тенью, павшей им на лица. Селестия и Луна опустили глаза, и столкнулись взглядами со всеми шестью Древнейшими, вставшими перед ними полукругом. Фиолетовая кобыла стояла посередине, и неотрывно глядела них своими белыми глазами, сохраняя молчание.
«Что же еще они от нас желают...» — подумалось Селестии. Грусть от расставания с родителями, боль за все утраты, что постигли ее за последние часы и дни — все это добавляло нотку раздражения в ее мысли об и без того мрачно выглядящих аликорнах.
— Теперь настал наш черед покидать этот мир. — наконец вымолвила Древнейшая. — Мы уходим последними, чтобы завершить наше творение последним камнем. Замковым камнем, ибо без нас структура, возведенная сегодня не устоит под натиском времени и Врагов. Мы уйдем, и оставим после себя шесть символов. Возьмите их с собой, храните их как самое дорогое, что у вас есть, включая и вашу жизнь. И на то есть причина. Раз в поколение, будут рождаться шесть пони. Мы не знаем, какими они будут, и в чем будет заключена их сила. Наша задача состоит лишь в том, чтобы сделать это возможным. Они будут рождаться одновременно, и смерть приходить к ним будет так же единовременно, ибо единожды найдя друг друга, они не смогут более быть разделены. Без друг друга они неполны и смысл их существования будет потерян. Ваша задача брать их под опеку как собственных детей, обучать их путям их силы, и когда они будут готовы — приобщить их к символам Гармонии, что мы оставим вам. Та магия, что перекроила в Пустоте души пони — именно она является сутью Гармонии, и именно она — их сила и ваша надежда в битве против сил хаоса. И сила эта велика. Она способна уничтожить Виндиго. Способна уничтожить Древнейшего аликорна, если тот выпадет из Гармонии, или навредит сотворению Совершенства. Но это не сила разрушения. Это сила исцеления, а посему, вам незачем опасаться их. Берегите их. Любите их, ибо это все, ради чего живут перерожденные пони. Они, и то, что движет ими — то, чего не хватало в старом мире аликорнов и в этом мире до настоящего момента. И то, что было прежде отныне не повторится вновь, и круг разорван. И так будет пока Элементы Гармонии существуют в этом мире.
Сказав эти слова, оставив сестер в недоумении и непонимании, Древнейшие исчезли в яркой вспышке. Вихри белого и черного тумана взвились под самые небеса, и тугой ветер пригнул мягкую траву вокруг того места где они стояли. Травы еще не выпрямились от отпечатков их копыт, и Селестия увидела что там, среди высоких стеблей, лежат шесть камней. Простых серых булыжников, и единственное, что отличало их от тысяч других таких же в местных предгорьях — символы древнего аликорнского языка, используемые в заклинаниях школы Пустоты. Символы «Магия», «Верность», «Доброта», «Честность», «Щедрость» и «Радость». Селестия взглянула на эти камни своим новым зрением, и чуть было не ослепла от потоков энергии, бьющих из них. Белое сияние чистой магии было ошеломляющим, даже по меркам аликорна, способного двигать небесные светила.
Не решаясь подходить к этим удивительным предметам, Селестия и

Луна сидели бок о бок, и наблюдали за тем, как в полях перед ними материализуются пони. То, что еще несколько минут назад казалось просто игрой света и тени, теперь обретало плоть. По травам мелькали туда-сюда яркие солнечные блики имеющие форму единорогов, пегасов и земных пони. А прямо позади лежащих на земле Элементов Гармонии, формировались особенно яркие силуэты. Три пони, сидящие в обнимку друг с другом. Черты их лица и другие детали тела было невозможно разобрать в виду текучести форм и призрачности линий, но можно было сказать одно — то был пегас в боевой броне, единорог в робе, и земной пони в пышных одеждах.
Сестры смотрели на возрождающихся пони, и в мысли их снова пробился лучик искренней радости. Все страдания последнего удара войны прошли как страшный сон. Вместо ледяного забвения, миллионы пони ожидали луга и холмы, залитые теплым, мягким солнечным светом. Никакого зла, никакой ненависти больше не осталось. Все сгинуло в прошлом, вместе со старой землей. И хотя воспоминания о смерти в огне будет преследовать тех из них, кто успел что-то почувствовать и заметить, милосердная память в итоге сжалится над ними, и смоет весь страх.
Троица пони перед глазами сестер обрела последние материальные черты. Три молодых кобылки удивленно озирались вокруг, не понимая, как они оказались в этих прекрасных, полных жизни холмах, если еще секунду назад они жались друг к другу во мраке ледяной пещеры, наблюдая, как над ними кружат кошмарные существа, сделанные изо льда и чистой ненависти.
Вот они увидели перед собой двух сестер-аликорнов, прекрасных как само совершенство. С сияющими гривами, стройными телами. Улыбающимися им добрейшими из улыбок, из числа тех, которыми могут улыбаться лишь матери своим любимым детям. Не сговариваясь, они упали перед ними в низком поклоне. «Спасибо за наше спасение, о прекраснейшие» — прошептала единорожка, и остальные подхватили ее слова.
Сестры огляделись вокруг, и увидели что все тысячи пони, материализовавшиеся в этот момент на поле, один за другим преклоняют перед ними колени.
— Наш разум полнится вашими образами, о прекраснейшие. — продолжила она. — Наш сон и наше пробуждение — теперь мы вспомнили твое лицо. Селестия. Ты оберегала нас, дала нам надежду и свет. Наша благодарность безмерна и мы жаждем служить тебе, дабы отплатить наш долг перед тобой. Будь нашей королевой, так как мы в завистливой суете своей растеряли наши государства равно как добро в наших душах, и мир пошел прахом по нашей вине. Накажи нас, если будет на то твоя воля. Позволь нам загладить нашу вину служением.
— Эй, я тоже хочу быть королевой! — полуобиженно-полушутливо шепнула Луна.
— В произошедшем нет вашей вины. Те, кто сотворил это зло с вами уже понесли свое наказание. — ответила Селестия максимально серьезным тоном, вспоминая для этого все старые книги с романтическими и приключенческими историями, что прочитала за свою жизнь. — Вы не нуждаетесь в наказаниях, и я не жду от вас служения. Но я могу дать вам любовь и сочувствие — и я желаю дать их вам всей душой. И потому я принимаю ваше предложение, но с определенным условием. Я не имею права зваться королевой, ибо мать и отец мои живы, и только они могут быть истинными правителями. Моя мать — это солнце, и мой отец — это луна, и пока они восходят на небе — я всего лишь их верная дочь, оставшаяся на земле. И я не одна. Луна — моя сестра — равная мне, и все что мы делаем — мы делаем вместе. Потому, я не могу зваться вашей королевой, носить это звание как символ единоличной власти.
— Это честь для нас, говорить с дочерями самого солнца и луны. И потому мы повторим наше предложение — правьте нами, и если на то ваше будет желание — мы будем звать вас принцессами.
— Этот вариант мне нравится! — выкрикнула Луна. — Принцесса Луна! Звучит прекрасно, так ведь, Тиа?
— Конечно, дорогая. — улыбнулась Селестия, и затем снова обратилась ко все еще согбенным в поклоне пони, с улыбкой еще более широкой: — Кхм... Уважаемые... подданные. Настало время строить наше королевство. Кто-нибудь знает, как это делается?
— Мы подскажем, о прекраснейшие. — улыбнулась в ответ единорожка, и две ее спутницы ее поддержали кивками полными энтузиазма.
— Прекрасно. — вздохнула Селестия. — В таком случае, если вы не возражаете — мне надо срочно что-нибудь съесть, иначе я упаду в обморок перед своими подданными, что, безусловно, станет настоящим скандалом, первым скандалом нашего нового государства.
Сказав это, Селестия направилась к таящимся в траве зарослям чего-то напоминающего дикую капусту. На вкус она оказалась вполне ничего. Немного терпковата, но после того, как у нее в животе была пустота уже в течении недели — это не имело значения. Аликорны, в принципе, не имеют столь острой потребности в физической пище как обычные пони — магией они способны наполнить свою кровь питательными веществами напрямую из Пустоты. Но Селестия предпочитала более общепринятый путь.
Вскоре она услышала, как к ней присоединился кто-то еще. Маленький пегас-жеребенок подобрался к небольшому кочану справа от нее, и увлеченно теперь его уплетал. Но эта умилительная сцена продлилась недолго. Вскинув в очередной раз голову, чтоб заглотить особо крупный лист, он подался вперед, и вдруг сорвался с места, летя низко над травой.
Селестия проследила его путь, и увидела на его конце красивую темно-зеленую пегаску, широко улыбающуюся малышу, обнимающую его своими крыльями.
— Мама! — донесся до нее его тонкий голосок. Считанные секунды он молчал, уткнувшись в гриву своей матери, но затем он выпалил на одном дыхании — Можно я стану стражником принцессы Луны? Она такая классная!
— Конечно, малыш. — ответила она. — Сначала тебе надо вырасти и стать очень сильным, чтобы защищать принцессу.
— А я хочу сейчас! — задорно ответил малыш.
Дожевав дикую капусту, аккуратно подхватив магией клейменные рунами булыжники Элементов Гармонии, и почувствовав удовлетворение, смешанное с некоторым стыдом за столь неподобающее царственной особе проявление слабости, Селестия повела своих новых подданных на поиск подходящего места для поселения. Где-нибудь у подножия гор. Она любила горы.