Тень и ночь
X. Крах
Сомбра не ощутил от поцелуя ни фейерверка в глазах, ни каких бы то ни было искр — только удушающую волну, прессом давящую на грудь и пережимающую шею кольцом аликорньих передних ног.
Он боялся прикосновений. Единственным физическим контактом в рабстве, когда кожа одного существа соприкасается с кожей другого, для него было насилие. Освободившись, он убивал и за меньшее, чем попытка поцеловать, но пошедшая по телу лихорадочная дрожь была убрана одним нежным движением копыт, скользнувших по острым и колючим скулам в чернейшую гриву, что казалась концентратом беззвёздного неба. Прохлада кожи Луны словно достигала воспалённой, израненной души, и бальзамом на все раны проливалось святое осознание, что это она. Луна. Это она касается его приоткрывшихся от волнения губ своими.
И единорог понял, что, прямо как когда-то в жеребячестве, страх обидеть её, отвергнув искренний порыв, сильнее страха перед собственным прошлым.
Более того — ему нужно было принять этот порыв.
Сомбра застонал от облегчения, разом сбрасывая весь горький груз проведённых в неволе лет, и ответил на поцелуй. Он прикоснулся к плечам Луны, приласкал шею и ворвался копытами в ароматную вуаль её гривы, притягивая ближе к себе, заставляя слегка запрокинуть голову.
Единорога вело. Он впитывал поцелуй маленькими глотками, боясь опьянеть от одних только нежных, бархатных губ. Как иронично было осознавать, что ни у одного из них, несмотря на прожитые десятилетия, не было в этом опыта, и как пронзительно было чувствовать, что хватало всего одного взгляда глаза в глаза, чтобы их тела моментально находили нужный ритм самостоятельно! Они не сомневались в том, что кто-то свыше разлил в их тела одну и ту же душу, но теперь, убедившись, что и их тела идеально подходят друг для друга, и вовсе потеряли и счёт времени, и желание ощущать и знать что-либо, кроме этого абсолютного, гармонического единства.
Сомбра льнул к аликорночке снова и снова, вбирая в себя всё то, чего был лишён и чего жаждал, а она счастливо отдавала всю нерастраченную нежность и внутренне смеялась над Селестией, которая недоумевала, почему её младшая сестрёнка отказывается от мимолётной любви со смертными, от фальшивых чувств из подтасованных романов.
Селестия дарила свою любовь всем подряд и помнила каждого пони на своём пути. Она была солнцем, щедро и безвозмездно раздаривающим могучие ласковые лучи. Луна же была очевидной противоположностью. Её свет не задерживался на том, что исчезнет со вспышкой следующего рассвета.
Лучи этого светила грели только тех, кто мог постичь их тепло.
Сомбра и Луна пропитывались дыханием и прикосновениями друг друга долго, но совершенно не отдавали себе в этом отчёта, пока их губы не начало колоть от сладкой влажности. Приходя в себя и возвращаясь на грешную землю, они не могли сдержать улыбок и целовались уже ими, потираясь носами и навсегда запечатлевая свои образы у партнёра на сетчатке.
— Сколько прошло времени? — вполголоса спросил наконец Сомбра.
— Целый день, — удивилась Луна и лукаво усмехнулась: — Ты о чём-нибудь жалеешь?
— Нисколько, — поводил носом по её шее единорог. — Я поступил как настоящий атаман, просто бросив своих пони и исчезнув, да. И как же мне на это наплевать… Но ты, наверное, уже голодная и не спала как минимум сутки? — спохватился Сомбра.
— Я аликорн, — напомнила в ответ кобылка, взмахнув крыльями; они лишь шваркнули по траве — Луна умудрилась забыть не только о времени, но и о том, в каком положении находится. — Это для меня пустяки.
— В любом случае, нам уже пора вернуться, — нехотя поднялся с земли единорог и подал копыто подруге. — Не могу же я каждый раз врать, что ухожу купаться в озере вечной молодости.
Луна, усмехнувшись, поднялась:
— Неужели работает?
— Я не скрываю своё бессмертие, а некоторые особенно одарённые убеждены, что под плащом я скрываю ещё и крылья аликорна. Так меня больше боятся, а значит — слушаются.
— Но ты единорог, — усомнилась аликорночка.
— А ты очень наблюдательна.
— Правда, Сомбра! Зачем тебе тогда плащ?
Единорог на мгновение остановился, снова закрываясь в себе. Красное поле телекинеза поправило накидку, чтобы она вновь хорошо закрывала тело.
— Я не хотел бы об этом говорить, — как можно мягче ответил жеребец, и Луна, стушевавшись, на ходу положила голову ему на плечо в знак примирения.
Лагерь встретил их умиротворённым сонным молчанием. Догорали поленья в костре, уже не горя даже, а ярко тлея рыже-кровавым в темноте, а от оставленного над ними большого походного котла лениво взвивался невидимый пар. Внезапно около одной из хижин что-то зашевелилось, и Виктори Край выпрыгнула на обозримое место фигурой кричаще-льдистой расцветки.
— Сомбра, мы уже думали, что ты умер! — вычитала единорожка атаману, глядя, тем не менее, исключительно на Луну. Цепкий кобылий взгляд остановился и на задержавшемся на щеках слабом румянце, и на припухших губах, выдававших всю сладость произошедшего. Голос Виктори задрожал к концу фразы от увиденного.
— Я не могу умереть, — безразлично напомнил единорог. — Почему ты не спишь?
— Я ждала тебя! — обиженно ответила кобылка. Она только-только вышла из возраста подростка, но в её поведении и голосе всё ещё сохранялись жеребячьи интонации, несмотря на то, что она уже не хотела, чтобы Сомбра относился к ней только как к дочери.
— И вот я здесь, — ласково потрепал короткую чёлку единорожки атаман. — Бегом спать. Это приказ.
— Я уже не маленькая, — многозначительно посмотрев жеребцу в глаза, напомнила Виктори.
— Может, вас наедине оставить? — раздражённо цокнула языком Луна, устав наблюдать за этим жеребячеством.
— Серьёзно, Тори, иди, — жёстче посмотрел на единорожку Сомбра, и против этого взгляда она уже выступать не стала, позволив себе лишь грустно шмыгнуть носом на грани слышимости.
Единорог не обратил на это никакого внимания, провожая Луну к котлу:
— Это вряд ли сравнится с тем, что ты ела во дворце, но смело скажу, что это лучшее, что можно найти в округе. Хотя бы потому, что оно горячее.
— А что это? — заглянула в лениво булькающее варево аликорночка.
— Что-то, — серьёзно ответил Сомбра. — Но гарантирую, что оно съедобно. Единороги — не самые лучшие кашевары, но у нас ещё никто не отравился.
— Кстати, почему среди твоих пони нет ни единого пегаса или земного? — попробовав что-то похожее на суп, но, в принципе, съедобное, поинтересовалась Луна. — Хотя бы для таких целей, — она кивнула на котёл.
— Потому что мир изменился, Луна. Времена, когда на одном стойбище жили все три расы пони, ушли в прошлое. Вижу, ты озадачена, но это не должно помешать тебе есть — тогда я буду рассказывать. Итак, Кристальное королевство, конечно, заявляет о своём нейтралитете, но оно всё-таки влияет на мир, до которого дотрагивается. Те караваны, которые оно отправляло к далёким землям, по мелочи торговали и с пони на Эквусе, и тех товаров, что предлагали торговцы, даже те безделушки, что не жалко было выменять на еду, здесь отродясь не водилось. Первыми этим заинтересовались мы, единороги. Мы начали совершенствовать свою магию в попытке повторить ту тонкую работу, что наблюдали у кристальных пони, и у некоторых делать гребни, сети, одежду, украшения и прочее получалось так хорошо, что у них отпала необходимость заниматься собирательством и запасом пищи вместе с остальными. Зачем, если можно потратить время на любимое, приносящее удовольствие дело, а потом просто обменять результат трудов на собранную другими еду? Появились те, кого низменное и лишённое фантазии мельтешение начинало раздражать — тогда они просто снимались с мест и организовывали собственные деревни. По большей части рядом с горами, где можно добывать кристаллы, самоцветы и прочие материалы для вещей, пригодных к мену. Следом смешанные общины начали покидать пегасы. Их и без того всегда тянуло в небо, а если уж бескрылые единороги смогли так запросто уйти, нарушив привычный уклад — что мешает им? Если мы предлагали на обмен что-то сделанное, вырезанное или собранное своей магией, то пегасы выменивали еду на то, что находили в далёких краях. Пожалуй, они преуспели в чём-то даже больше единорогов: стали строить деревни не на земле, а на облаках — додумались же! — и свободно передвигали их вслед за собой, возвращаясь из далёких краёв с товарами, которые могли заинтересовать каждый вид. Нам, единорогам, они приносили материалы, что не водились поблизости. Земным пони же они пригоняли животных, которых те одомашнивали и делали ещё больше пищи и одежды. Каждая раса нашла себя в своём ремесле, и держаться всем вместе, как привязанным, было просто не выгодно.
— А аликорны? — осторожно спросила Луна, перестав жевать. — Как теперь относятся к ним?
— Так же, как и раньше, — грустно пожал плечами Сомбра. — Разве что они стали рождаться меньше, как только племена разделились окончательно, а умирать — чаще. За пару дней до нашей с тобой встречи я нашёл умирающую аликорницу, просто невероятно большую. Она была выше меня как минимум вдвое — трудно сказать про пони, лежащую на земле. Но знаешь, что меня поразило больше всего? У неё была кьютимарка. До этого я не видел аликорнов с кьютимарками. Пожелтевший кленовый лист.
Аликорночка уронила деревянную ложку. Упав в котёл, та с бульканьем потерялась в нарубленных овощах, но Луне до этого не было никакого дела.
— А… что ещё удивительного было в той аликорнице, кроме кьютимарки и размера? — сглотнула кобылка. Сомбра пристально посмотрел на неё.
— После того, как она умерла, её ярко-рыжая грива поседела за несколько мгновений, а сама она вдруг рассыпалась, как будто… сама была тем жёлтым листом со своей метки…
Луна метнулась к единорогу, нервно вцепляясь копытами в его плечи:
— Не может быть. Этого не может… от чего она умерла?
— От ран, — ошарашенно посмотрел на до боли и до треска плаща сжимающие его тело копыта Сомбра. — Её как будто рубили целой армией; я уже думал облегчить её страдания, но у меня не поднялось копыто… Луна, что с тобой?
— Это была Осень, — севшим голосом произнесла аликорночка, с дрожью оседая на землю. — Это была Осень, пони убили Осень…
— Осень? В смысле — осень? — вконец растерялся жеребец.
— Существуют аликорны, управляющие временами года, — ёжась так жалко, что Сомбра притянул её к себе, нервозно объяснила Луна, — Зима, Весна, Лето и Осень. Я видела Весну, когда мы с Селестией шли к Кристальным землям — такая большая аликорница, что её можно было рассмотреть в подробностях с другого берега широкой реки. И она оставляла за собой след из цветов и оживающей травы, поэтому… признаки таких аликорнов ни с чем не спутаешь.
— Аликорны управляют временами года?! — повторил реакцию Кризалис единорог.
— Не думал же ты, что всё происходит само по себе!
— Вообще-то, думал! Может, ещё и солнцем с луной кто-то владеет?
— Аликорны времён года и владеют! Они встречаются в конце каждого сезона, чтобы передать друг другу светила. А теперь пони убили одного из них, убили Осень! Ох… что же теперь будет… Селестия так хотела встретиться с ней…
— Может, это не была Осень, и я перепутал? — отчаянно предположил Сомбра, но его попытка осталась бесплодной, и он мог только гладить затихшую в горе Луну копытами по спине, плечам и крыльям, утешающе целуя в макушку.
— Кто теперь будет выполнять её обязанности? — прошептала аликорночка. — Кто будет сменять день и ночь в её время?
— Может, у неё есть последователи? — неуверенно понадеялся единорог, но Луна покачала головой, едва не ткнув его в глаз рогом:
— Аликорны времён года выше простых смертных, они даже выше аликорнов. Они — те, кто достиг высшей точки своего развития и слились со своим предназначением всецело, взяв себе их имена, забыв свои личности и отрекшись от бренного земного мира. Им не нужны ни власть, ни богатство, ни слава, ни даже признание — они испытывают вечное блаженство, неся на своих копытах снежинки, цветы, жару или дождь. Но теперь больше некому приносить дождь…
— Как пони вообще могли убить такое… божество? — задумался Сомбра, насторожившись и почти испугавшись. — Аликорноборцы возвели свою деятельность в культ и решили играть по-крупному?
— Пони не могли, — медленно согласилась Луна, поднимая голову и заглядывая единорогу в глаза. — У них не хватило бы на это сил. У них не хватило бы на это даже скорости, вздумай Осень убежать. Но в этот раз она не смогла убежать, и я сомневаюсь, что это было от недостатка мощи.
— На что ты намекаешь?
— На одну очень нехорошую вещь, но мне нужно убедиться. Где ты нашёл Осень?
— На пустыре, — моргнув, ответил Сомбра. — Я искал отдалённое уединённое место, чтобы подумать кое о чём, и увидел её там, истекшую кровью.
— Тогда всё ясно. Это были не пони, а драконикус. Она пожертвовала собой, чтобы сдержать его и загнать обратно — другого выхода нет.
— Загнать кого и загнать куда? — тряхнул косматой вороной гривой единорог, и Луна пустилась в рассказ о предревних временах.
Сомбра слушал её, не перебивая, и лишь в конце спросил:
— Это — полная версия того, что ты показывала мне в жеребячестве?
— Да. Я помнила об этом с самого рождения, не совсем понимая, о чём именно помню.
— Что же нам теперь делать?
— Я не знаю, — обречённо выдохнула Луна, роняя голову в копыта Сомбры. — Похоже, нам всё-таки придётся найти руну, чтобы послать сообщение Аниме, моей сестре и наставнице. Она разбирается в этом больше меня.
— Может быть, завтра? — нежно огладил её шею и щёки единорог. — Никаких признаков драконикуса здесь нет и не было. Тебе не помешало бы выспаться. Пошли.
Луна, послушно кивнув, отправилась за жеребцом по спящей стоянке. Не удержавшись, она осторожно ласкалась к нему на ходу; им пришлось даже остановиться пару раз для поцелуя.
— Ты останешься со мной? — попросила аликорночка, улегшись на прикрытой одеялом соломе в хижине Сомбры. Он, подумав, осознал, что исцеляющее действие её присутствия всё же не всемогуще.
— Буду сторожить твой сон снаружи, — оставил влажный отпечаток на её губах единорог. — Всё ещё не выношу замкнутых пространств.
— Тогда я лягу ближе к порогу, — улыбнулась Луна и получила ответную благодарную улыбку.
Они легли, разделённые входом в палатку, тесно прижимаясь друг к другу спинами.
— Сомбра?
— Что?
— А как тебе так спится в дождь?
— Луна, — не удержался от смешка единорог, — засыпай уже.
Просьба была выполнена быстро благодаря пережитым впечатлениям. Уже через несколько минут Сомбра без сна вслушивался в едва уловимое посапывание, кожей впитывая присутствие аликорночки, пока не уловил в темноте слишком знакомое мельтешение.
В тусклом свете последнего угля показалась светлая фигура Виктори Край. Она успела до того, как последний источник света погас, дать Сомбре знак подойти.
Единорог тяжело вздохнул, тоскливо оглянулся на Луну и укрыл её одеялом, поцеловав между ушей перед тем, как подойти к нетерпеливо переминающейся с копыта на копыто у потухшего кострища кобылке.
— Это она, не так ли? — голос единорожки дрожал от обиды. — Это она, та кобыла, которую ты звал во сне?
Сомбра сдержанно помолчал несколько мгновений.
— Не думал, что я говорю во сне.
— Видимо, только когда это особенно приятно.
Виктори отвернулась от его делано-удивлённого взгляда, справляясь с желанием завопить во весь голос и разбудить всех подельников. Утихомирив бурю внутри себя, она повернулась к атаману с дрожащим от несправедливости взглядом:
— Почему она? Почему она, а не я, что в ней такого особенного — крылья и рог сразу?
— Она спасла мне жизнь.
— И я уже сказала, какой эта жизнь была! — прошипела Край, болезненно жмурясь вниз. — Сомбра, почему? Почему она, а не я? Я была с тобой всегда, сколько себя помню, я была верна тебе, как никто другой! Почему ты вознаграждаешь Луну, а не меня? Она была где-то там, купаясь в роскоши, а я разделяла с тобой все лишения и невзгоды, ни на что не жалуясь — и кого ты одаряешь ласками и поцелуями?
Единорог обнял её взглядом, от сочувствия и жалости в котором влажнел воздух. Наконец он прикрыл глаза и, выдохнув, изрёк:
— Ты была со мной всю свою жизнь, но не всю мою. Ты не знаешь, что мне пришлось пережить, а Луна переживала это вместе со мной. Ты помнишь меня только на протяжении своих двенадцати лет, а Луна помнила меня в разы дольше, равно как и я — её. Что бы у нас ни происходило, куда бы ни заводили нас наши бесконечные жизни — мы помнили друг о друге, потому что для нас не было ничего важнее. У жизней смертных есть срок, и их любовь ограничена и им, и бытом, к которому их жизнь пришита обязательствами, условностями и правилами. Она даже имеет всего две ипостаси — духовную и телесную.
Сомбра посмотрел Виктори Край в глаза серьёзно и почти угрожающе:
— Случись вашим тленным душам и телам познать то, что испытывают те, которых поцеловала вечность, вы бы сгорели не столько от силы, глубины и сложности этого чувства, сколько от того, что не смогли бы найти взаимности и ответа на него в этом мире.
Единорожка потрясённо смотрела на него, плача без единого звука, а он безжалостно продолжал:
— Ты не выдержала бы силы моей любви. Таким, как ты, выходить замуж и рожать жеребят. Строить дом, заводить скот, торговаться с караванщиками и ходить на праздники по случаю урожая или возвращения пегасов из очередного рейда. А со мной ничего из этого не выйдет. Со мной — сгорать и молиться, что не выгоришь. А ты, дитя, выгоришь.
— Неужели лёд моих глаз так легко сумел тебя обмануть? — пророкотала Виктори Край, дрожа уже от ярости, а не от обиды.
— Не сумел, — начал было Сомбра, но ему пришлось прерваться, чтобы телекинезом перехватить летящее к его лицу для пощёчины копыто. Оно, сопротивляясь охватившей его магической водянистости, дрожало, изо всех сил стремилось прорвать красное поле, заставляя то тихо и гулко вибрировать. Единорог смотрел на её тихую истерику спокойно, не двигаясь, лишь поддерживая заклинание на стабильном уровне.
Сдавшись, Виктори Край с пронзительным всхлипом уронила копыто и зашаталась, растеряв половину своих сил.
— Тебе вовсе не нужен твой дар, чтобы превращать жизнь других в кошмар! — выкрикнула она единорогу в лицо, не сдерживая таких горячих слёз, что, казалось, были способны проплавить снежную шёрстку. — Но поверь, что мне твой дар не потребуется тоже!
Закусив губу и безумно замотав головой, кобылка убежала в ночь, но ещё долго не могла раствориться в ней, рябя и мелькая белым пятном. Сомбра провожал её тяжёлым виноватым взглядом, чувствуя, как скребёт в подреберье, уговаривая броситься следом, уговорить, извиниться. Пересилив себя, жеребец развернулся и снова лёг спина к спине с завозившейся во сне Луной. Ощутив родное тепло, аликорночка почти сразу затихла.
Утром Виктори Край не вернулась, но кому-либо не было до этого дела. Сомбра, подгоняемый напряжением вокруг версии о появлении драконикуса совсем рядом, разогнал своих пони по всем местам, где были они вчера с Луной, приказав искать упавшую с её шеи руну.
— Невер Лайинг, как идут дела? — осведомился он у коренастого единорога. Тот подошёл ближе к атаману и доверительно шепнул:
— Руна уже у меня в копыте.
— Ладно, продолжай искать.
Луна, наблюдавшая за этим, ошарашенно моргнула:
— Что-то я не поняла. Он же сказал, что нашёл руну!
— А, — засмеялся Сомбра. — Он врёт.
— Но… ты же назвал его никогда не лгущим!
— В жеребячестве Невер Лайинг повстречался с аликорном, который весьма своеобразно над ним подшутил — теперь в его словах не было ни слова правды, как бы он ни пытался быть искренним, — весело пожал плечами единорог. — Ему можно безоговорочно верить, потому что он всегда врёт.
Аликорночка думала над этим несколько секунд, водя глазами по земле:
— То есть, достаточно всего лишь перевернуть его слова, чтобы узнать правду?
— Да, он всегда лжёт, поэтому ему физически трудно не верить, — ещё шире улыбнулся Сомбра, обнажив слишком длинные для пони клыки. — Никогда не устану над этим смеяться.
— Подожди, но как же… вы же разбойники! Разве вам не вредит такой пони?
— А ты видишь, с какой искренностью он мелет ерунду? Ты сама поначалу купилась. Пони с большим даром убеждения только поискать, а ведь только его друзья знают, в чём подвох.
— Ох… — выдохнула Луна, окинув взглядом находящихся поблизости приспешников единорога. — И много у тебя таких особенных?
— Только Невер Лайинг. С остальными всё по-нормальному.
Один из «нормальных» пропажу и отыскал — Нотиз Слайт, единорог зелёной масти с красноречивым широко раскрытым глазом на кьютимарке. Поблагодарив его и собравшись с духом, Луна заложила в руну телепатическое послание, и в следующий момент оно с неяркой вспышкой отправилось по адресу.
— Сколько теперь ждать? — поинтересовался Сомбра через несколько мгновений.
— Не знаю, — пожала плечами Луна и хлопнула себя копытом по лбу: — Ох, Тартар! Анима же легла спать!
— Э…
— Нет, ты не понимаешь, — не дала единорогу и слова сказать аликорночка, — она спит очень редко, но если уж ложится спать, то восстанавливается за всё время, что бодрствовала! А это может быть долго!
— Кажется, я понял, откуда пошла сказка о спящей кобылице… Кхм, то есть, и что теперь делать? Там есть ещё кто-то, к кому можно обратиться?
— Дженезис, — с сомнением ответила Луна, снова берясь за руну. — Скорее всего, он и получит моё послание.
— Я смотрю, ты очень надеешься на свою наставницу, — мягко прищурился Сомбра. — Или просто не выспалась.
Юная аликорница показала довольному единорогу язык, но торопливо втянула его обратно, как только Нотиз Слайт торопливо подбежал к атаману и что-то прошептал ему на ухо. Жеребец, посерьёзнев до пугающей мрачности, кивнул.
— Луна, отправляйся в лагерь, — посмотрел он на аликорницу. — У нас намечается… работёнка.
— Я могу помочь, — с готовностью вскинула крылья Луна, но Сомбра остановил её, выставив перед синей грудью копыто:
— Нет. Аликорнов и так не жалуют. Ты не должна сама же подтверждать их негативный образ, участвуя в грабежах.
Кобылка, поджав губы, сложила крылья и коснулась носом шеи вздрогнувшего от неожиданности единорога:
— Тогда просто будь осторожен.
— Со мной ничего не случится, — ласково пообещал Сомбра и, стерев с лица улыбку и вернувшись к облику зловещего короля воров, повёл свою банду по наводке Нотиз Слайта.
Луна проводила ушедших на дело единорогов взглядом и отправилась к лагерю, но не успела она пройти и пары шагов, как перед ней в телепортационной вспышке возник Дженезис.
— Ты помутилась рассудком? — поинтересовался жеребец вместо традиционного «Я прибыл, как только смог».
— Что? — опешила аликорночка, даже забыв перейти на кристальный. Аликорн, вздохнув, пояснил на тарпане:
— Какие ещё разбойники?
— Я не виновата, что учёные оказались именно у них! — нахмурилась Луна.
— И как же именно они оказались у тех, кто зарабатывает себе на жизнь грабежом и разбоями? — поднял бровь король.
— Не… не знаю… — мгновенно остыла аликорночка, боязливо опустив взгляд. — Но им абсолютно точно не вредили, каждый из них здоров и весел.
— Это ещё нужно выяснить, — бесцветно заметил Дженезис. — Где они?
У Луны засосало под ложечкой, но она покорилась и провела брата к лагерю через лес. Кристальные пони заметили их не сразу и ещё несколько секунд продолжали разговаривать и сверять записи, пока один из них радостно не бросился к королю. Дженезис отцовским жестом развернул гигантские крылья, и его подданные, испытывая чуть ли не осязаемое успокоение и восторг, тесно собрались под градиентными перьями. Они вмиг стали похожи на жеребят перед доверительной аурой аликорна, и только накрепко вбитые в них нормы этикета, воспитание и образование удерживали их от того, чтобы наперебой начать галдеть о впечатлениях.
— Какими темпами продвигается миссионерство? — поинтересовался король.
— Ваше Величество, мы увидели много диковинного и невероятного, но дикие племена оказались не готовы к такой информации именно из-за своей… самобытности, — учтиво ответил самый старший из мудрецов. — Красноречие и дипломатия не раз сохранили нам жизни, но наше учение не встретило здесь отклика. Только в, как ни иронично, приютившей нас разбойничьей братии мы нашли понимание и даже восторг.
— Радость ваша была так велика, что вы на четырнадцать дней забыли об отчётах? — ласково улыбнулся Дженезис.
— На самом деле, Ваше Величество, каждый из нас затрудняется сказать, почему мы медлили с посланием столь долго. Пожалуй, если хорошо подумать, ни один из нас даже не вспомнит, что происходило в эти две недели.
Аликорн сохранял добрую улыбку, но глаза его прошивали каждого из учёных насквозь, когда он пристально рассматривал их каким-то потаённым, недоступным простым смертным зрением. Луна поёжилась от пробежавшего по фиолетовым радужкам мерцания.
— Кристальный блеск ваших тел поблек, — негромко заметил наконец Дженезис.
— Должно быть, сказывается удалённость от родины…
— Нет, — мягко прервал король, — это здесь не при чём и не может быть при чём. Кристальное королевство возведено на центровом пересечении лей-линий; излучение Сердца охватывает всё, чего касается солнечный и лунный свет. Даже на другом конце земли оно будет защищать вас… если только его защиту не попытаться разрушить искусственно.
— Вы считаете, — замялся учёный, — что кто-то здесь пытался навредить нам?
— И это странным образом увязывается с вашей двухнедельной амнезией, истинно так.
Кристальные пони, вполголоса переговариваясь, боязливо переглянулись. Луна растерянно посмотрела по сторонам, ища что-то, что может дать ей поддержку, но потом, тряхнув головой, решительно возразила:
— Сомбра не мог причинить им зла. Он не нападает на пони, только на иных существ, отличных от них с первого взгляда.
— В любом случае, я хотел бы выслушать его объяснения, — прикрыл глаза Дженезис и, наколдовав одну из так популярных в королевстве подушек, устроился ждать. Его золотая грива блестела на солнце, создавая полуреальный ореол, в тёплом свете которого грелись повествующие о своих приключениях знатоки.
Луна не слушала ни звука из их перегруженной средствами выразительности речи. Плохое предчувствие, болезненно подводящее желудок, сосущим паразитом угнездилось в животе и с каждой проведённой в ожидании минутой только росло, заставляя аликорночку ёрзать на месте, а затем и вовсе начать нарезать круги вокруг лагеря. Она то и дело оглядывалась на совершенно спокойного Дженезиса, судорожно начинала подбирать в мыслях слова, чтобы уговорить его или уйти, или просто не проводить никаких расследований, ведь видно же, что учёные живы, здоровы, сыты и в целом пребывают в славном расположении духа. К чему вся эта гнетущая обстановка, запрятанная в декорациях дружеского визита?..
Разбойники появились из-за деревьев, гружёные явно богатой добычей. Двое последних единорогов несли в телекинетических полях раненого товарища, перебинтованного на груди первым, что попалось под копыто, и потерявшего сознание от боли или кровопотери. Сомбра шёл впереди всех, и его серая шерсть от смытой потом крови казалась грязно-розовой. Пыльный взгляд его, наткнувшись на огромного белого аликорна, прояснился.
— Король Дженезис, — приблизившись, сказал единорог и торопливо откашлялся, чтобы пересохшее горло не так сильно царапало речь, — я полагаю?
— А ты, выходит, и есть тот самый Сомбра, о котором годами грезила моя сестра? — Луна за его спиной жарко вспыхнула, но не возмутилась. — Я ожидал чего-то большего.
— Клянусь, Ваше Величество, обычно я больше похож на пони, — криво улыбнулся единорог, скидывая на землю свёртки со спины, — но сегодня подвернулась работёнка.
Он обернулся на недоверчиво топчущихся чуть поодаль подельников и гневно рыкнул:
— Вас никто не собирается испепелять! Живее! Эфемералу требуется помощь!
Подгоняемые приказом атамана, разбойники мигом зашевелились активнее, но лишь для того, чтобы от греха подальше скрыться с глаз аликорна в одной из палаток, которая, видимо, использовалась, как медицинская. По крайней мере, Луна надеялась, что это не первая попавшаяся палатка, лишь бы спрятаться.
— Как я была бы счастлива, если бы переданное нами искусство врачевания помогло этому бедняге, — разделила её надежды единственная кобыла в группе миссионеров. Луна знала её, Радиант Хоуп, талантливая целительница.
— Не будешь ли ты так любезна проконтролировать, чтобы так и вышло? — ласково коснулась её плеча аликорница.
— Если меня просите об этом Вы, то с удовольствием, леди Луна.
— Останься, Радиант Хоуп, — мрачно запретил Дженезис, и кристальная единорожка бросила на его младшую сестру виноватый взгляд. — Эти… пони не стоят твоего труда и времени.
— Но чем ей ещё заниматься? — саркастично заметила аликорночка, и Радиант Хоуп потихоньку отползла к раненому, тем более, внимание перетянул на себя Сомбра.
— Кристального не знаю, — устав слушать чужеземную речь, поднял копыто он, — но суть уловил. Ваше Величество, помощь Радиант Хоуп нам действительно пригодилась бы, равно как и одного из переводчиков. Мой добрый друг получил очень тяжёлое ранение.
— Добрые друзья среди разбойников? — бесстрастно поднял брови Дженезис. — Лицемерие. Такое же, как теперь пользоваться услугами пони, которую ты совсем недавно сводил с ума.
Луна, яростно фыркнув, подскочила к Сомбре и закрывала его воинственно расправленными крыльями:
— Клевета!
— Отойди, сестра, — низко пророкотал аликорн, медленно и угрожающе щурясь. — Ни один из учёных не может сказать ровным счётом ничего о том, что они делали здесь столько времени. Они не могут даже вспомнить последнего момента перед тем, как потеряли память — только максимально размытые и обобщённые эпизоды, которые применимы к любому другому месту и времени. Кристальный блеск их тел практически сошёл на нет, а в глазах читается страх, который они тоже забыли. Я знаю своих подданных, но ещё лучше я знаю признаки психического воздействия. И здесь его было столько, что пони, не защищённый магией Кристального Сердца, уже через час сошёл бы с ума. Но учёные были защищены, и эту защиту нельзя было пробить так просто — поэтому Сомбра или кто-то из его единорогов затратил столько времени, чтобы отыскать лазейки к их разуму. Теперь я хочу знать, — Дженезис посмотрел в упор на Сомбру, игнорируя злобное лицо Луны, — какие у тебя были на то причины.
— Единственная причина сейчас готова пожертвовать собой ради моего спасения, — ни на секунду не задумавшись, ответил единорог.
Ощетинившаяся шерсть аликорночки пригладилась, встопорщенные перья улеглись от этих слов. Она с непониманием во взгляде посмотрела на Сомбру, но не встретила ответного взора.
— Я видел, что эти пони пришли с Кристальных земель, — твёрдо вбивал слова в сознание Дженезиса единорог, не боясь сурово смотреть ему в глаза, будто обвинитель и осуждённый поменялись местами, — с земель, о которых так много говорила Луна, когда мы были жеребятами. Я предполагал, что она находится именно там, но ваши пони показывали завидную верность, не выдавая больше, чем положено знать чужеземцу вроде меня. Такая преданность сохранению тайн королевства вызывала уважение, но мне необходимо было точно знать, находится ли Луна среди властвующих над ними и жива ли она. Узнав это, я немедленно отпустил их и, как мог, убрал следы своего пребывания в их умах.
— А смог ты это только тем, что стёр им память, — обличительно выпрямился Дженезис.
— Мои методы не самые светлые, — ровно ответил Сомбра. — Но мне было важно знать, что Луна в безопасности.
— Поэтому ты вызвал её через весь Эквус, за милую душу убивающий аликорнов, даже если они являются божествами, что регулируют мир?! — от яростного выдоха короля паром вскипел воздух.
— Я не думал, что кто-нибудь придёт, и разве это не Вы лично отправили её сюда в одиночку? — повысил голос единорог. — В памяти учёных не было ни единого фрагмента, чтобы кто-либо прилетал проведать их после каждого отчёта, а отчёты были обычной практикой, и я позволил им послать очередной.
— Ты совершил психическую атаку на моих подданных, — свирепо подвёл итоги Дженезис, — и подверг Луну опасности, не говоря уже о том, что… — он внезапно смолк, обратив внимание на свёрток, который Сомбра сбросил со своей спины.
Пурпурный телекинез объял мелкий предмет, выкатившийся на траву. И без того белый, аликорн словно побледнел ещё больше, прежде чем повернуть к Луне и Сомбре ритуальную корону с печатью гиппогрифов. Аликорница обмерла, резко сев на землю; единорог же не понял её реакции и лишь обеспокоенно перевёл взгляд с Дженезиса на неё и обратно.
— Что ты сделал с гиппогрифами? — потусторонним голосом спросил Дженезис.
— Гиппо… так, значит, они называются. Они мертвы, Ваше Величество. Так уж случается с теми, кто проходит через мои территории с ценным грузом на спинах и не желают с ним расставаться при знакомстве.
— По-хорошему тебя следовало бы казнить, — сквозь зубы прорычал аликорн.
— Это же… Это же корона принца гиппогрифов… — пролепетал один из учёных, забыв и об этикете, и о пышных оборотах, которыми всегда по кристальному обычаю украшал свою речь.
— Того, за которого леди Селестия должна была в скором времени выйти замуж?
— Других не осталось, только принцессы!
— Не думаю, что для леди Селестии это станет большим огор…
— ЧШ-Ш-Ш!!! — зашипели со всех сторон на чересчур забывшегося жеребца.
Сомбра тяжело сглотнул, глядя на висящую в телекинетическом поле корону. Он посмотрел на Луну, не понимая, о чём говорят кристальные пони, и та кратко перевела суть почти онемевшим языком.
— …Полагаю, я нечаянно сорвал гулянку по случаю свадьбы?.. — нервно и виновато улыбнулся во всю пасть единорог.
— И именно поэтому тебя следовало бы казнить! — вскричал Дженезис так страшно, что у Луны замёрзла в жилах кровь. — Благодари две вещи: то, что моя младшая сестра до безумия влюблена в тебя и погибнет вслед за тобой и то, что ты не принадлежишь к Кристальному королевству, чтобы это стало безоговорочным поводом для войны! И, чтобы никогда не стало… тебе запрещается даже приближаться к нему… — аликорн метнул взгляд на Луну, — и ко всему, что к нему относится!
— Нет! — разом вскинулась молодая аликорница. Перед угрозой разлуки с Сомброй её тело с рёвом наполнилось кровью и жаром, побуждающим её броситься вперёд с мольбами о пощаде, но Дженезис даже не начал слушать её.
Безошибочно найдя Радиант Хоуп в одной из палаток по кристальной гранёности ауры, аликорн телепортировал её в Кристальное королевство вместе с собой, учёными и закричавшей от почти физической боли Луной.