Шанс

Глава четырнадцатая. Воспоминания иногда приходят не вовремя

В тронном зале, сверкавшем сегодня особенно ярко, стояли небольшие чемоданы и сумки, сгруженные в разные кучки. На одной из них красовалась шестиконечная малиновая звезда, на другой — голубое кристальное сердце. Принцессы Кейденс и Твайлайт Спаркл стояли рядом с ними, прощаясь с Шайнинг Армором, который недовольно зашипел от того, что аликорны слишком сильно прижали сломанное копыто, держащееся на перевязи.

— Ох, милый, я так волнуюсь, — не размыкая объятий проговорила Кейденс. — Мне так боязно оставлять вас, когда тут…

Она не договорила, лишь сильнее прижавшись щекой к гриве жеребца. Он, неловко встав на задние копыта, погладил её по шее.

— Не волнуйся, Кайди, я справлюсь. Всё будет в порядке, можешь уезжать на саммит и ни о чем не волноваться.

— Я знаю, мой храбрый муж, — хихикнула принцесса, целуя его в губы. — Но мне всё равно чуточку страшно.

— Не думаю, что тебе есть о чём беспокоиться, Кейденс, — задорно улыбнулась Твайлайт, подмигивая брату. — Шайнинг Армор самый храбрый жеребец во всей Эквестрии, он со всем справится в одиночку.

— Ха, но я не такой храбрый, как моя младшая сестрёнка, — единорог обнял сестру, потрепав её по голове. — Ты же приедешь к нам после саммита?

— Я бы рада, — вздохнула сиреневый аликорн, — но не могу. У меня неотложные дела в Понивилле, Старлайт не совсем справляется с работой, да и скоро визит Торакса, мне нужно всё подготовить…

Уже увидев в глазах сестры восторженный взгляд, видящий в далёком будущем километровые списки, организационные мероприятия, кипящую работу и прочие прелести работы принцесс, Шайнинг Армор шутливо махнул копытом, а потом, когда аликорн отошла в сторонку, вздохнул. Сестричка всегда была чересчур педантичной и усидчивой. Не то, что он в её годы.

— Я навещу вас, возможно, — откликнулась Луна, стоящая рядом с сумками. Её собственного багажа не было, так как вещи остались в Кантерлоте, но зато ночные стражи, доставившие её сюда, увезут всех трёх принцесс в столицу. Поэтому ночная принцесса зажгла рог, бирюзовое пламя которого объяло все чемоданы и сумки, и применила заклятие легкоподъемности. Теперь все вещи аликорнов весили не больше пёрышка из их крыла. — Но это ещё неизвестно. Сестра может попросить меня остаться.

— Не переживайте вы так, — Шайнинг Армор улыбнулся темно-синему аликорну, а затем оглянулся на детей, стоящих неподалёку. Его голос сразу изменился, обдав леденящей строгостью. — Я за ними присмотрю.

Флёрри ещё сильнее опустила ушки, стараясь не заплакать. Санбёрст, стоящий справа от неё, утешительно положил копыто на её плечо, но вызвал только лишь раздражение. Она терпеть не могла, когда кто-то клал копыта ей на плечи. Если это был не Шадоу, конечно же. О его объятьях кобылка могла теперь только мечтать, хоть он и стоял так близко, буквально крыло протяни, накрыв им двух стоящих рядом пони, и коснись самым длинным маховым пёрышком. Аликорн оглянулась. Профессор Халсиен, стоящая по правое копыто от Санбёрста, жевала во рту трубку, иногда громко втягивая воздух. Её грива, цвета пепла, была заплетена в тугой узел, делавший её лицо похожим на слишком стянутую кожаную маску.

Невыносимо было то, что рядом с Халсиен стоял Шадоу, скрытый от взора Флёрри дымовой завесой. «Дурацкая трубка, — расстроенно мотнула головой принцесса, стряхивая с плеч копыта Санбёрста. — Неужели нельзя хоть на секунду перестать курить? Это ж сколько она себе злокачественных клеток заработает…»

— Пока, Флёрри, — неожиданно она оказалась в объятиях тёти, и аликорн вздрогнула. — Я правда хотела бы ещё приехать, но дела, дела…

— До свидания, тётя Твайлайт, — оглушено проговорила кобылка, отходя от задумчивости. Подняв глаза, она увидела перед собой мать. Она мялась, будто не зная, куда кидаться, что делать. В её движениях даже Флёрри разгадала терзающее душу сомнение: уехать на саммит или плюнуть на всё и остаться дома, рядом с детьми.

— Флёрри, милая, обещаю, я ненадолго, — принцесса любви обняла дочь, копытом поглаживая макушку аликорна. — Всего лишь две недельки и я дома. Ты только веди себя хорошо, ладно?

— Хорошо, — понурила голову кобылка, покусывая губу. Её мысли сейчас были далеко от уезда матери, совсем далеко. Она уже мечтала о сегодняшней ночи, когда они с Шадоу встретятся у Кристального Сердца и убегут. Родители не смогут поймать их, а отец… Ох, знал бы он, сколько раз они с братом в детстве убегали за пределы дворца, пока он был занят со стражей или тренировал солдат. Тогда он вряд ли был бы так уверен в своей способности удержать на расстоянии два горячих сердца.

Кейденс выпустила её и, кивнув Санбёрсту и Халсиен, подошла к Шадоу. Флёрри привстала на цыпочки и постаралась увидеть черногривого брата. Розовый аликорн сначала лишь несмело, колеблясь, протянула копыто, но остановилась на полпути. «Неужто не обнимет его даже?» — подумала Флёрри, грустно опуская глаза, но схваченное на периферии движение заставило её вскинуть голову. Колыхнувшимся розовым пятном была мама, кинувшаяся вперед. Двумя копытами обхватив шею сына, она прижалась к нему и потёрлась щекой о его скулу. На секунду Флёрри ощутила маленький укол ревности, иголкой воткнувшийся в сердце, но потом подумала: «Нет, это просто разыгравшееся воображение. Она ведь его мать».

Тот факт, что она сама как бы его сестра, Флёрри предпочла не вспоминать. Но неприятный осадок остался.

Медленно, будто нехотя, отстранившись от сына, Кейденс отошла к Луне, позволяя попрощаться Твайлайт. Флёрри случайно заметила, что в глазах матери встали слёзы, и хоть она и была жутко зла на родителей за то, что они запретили им с Шадоу видеться, её сердце в этот момент вздрогнуло. «Она всё так же любит нас обоих. Считает нас её детьми, ещё совсем маленькими и глупыми жеребятками, которые не могут сделать правильное решение самостоятельно, — вздохнула аликорн. — Мы уже взрослые, мама. Мы уже взрослые».

— Пока, Шадоу, — Твайлайт легко чмокнула племянника в щёку, а потом хихикнула. — Побрейся уже, чудо с рогом.

— Угу, — буркнул единорог, потирая щёку копытом, но не краснея, как обычно. Флёрри заметила, что сейчас он выглядит подавленным и кислым, как лимон проглотил. Ей безумно захотелось подойти и обнять его, согнать такое неподходящее выражение с его лица, заставить улыбнуться, ласково прошептать на ухо ответ к его словам.

Аликорн сначала подумала, что он спятил, предлагая сбежать. Труда это, конечно, не составило бы — отцовские караулы никогда не отличались бдительностью, сколько бы отец не кричал на них благим матом — но о последствиях Флёрри боялась и подумать. Что с ними станет, если отец всё же найдет их? Если поймают? Или, того хуже, найдут и снова схватят на горячем?

О том, что произошло между ними в комнате Шадоу, принцесса думала со смесью стыда, разочарования и бурлящего адреналина. Она думала о том, что их отношения могут зайти дальше поцелуев, даже надеялась на это, но, обдумав всё на холодную голову, поняла, что тогда была совершенно не готова. Флёрри сглотнула вязкую слюнку, вспоминая, как сильно билось её сердце в тот момент, когда она опрокинула Шадоу на себя. Пульсация внизу живота, поцелуи, прерывающиеся только для вздоха, безумный запах, заставляющий кровь ударить в голову…

Неловко ойкнув, принцесса опустила голову, закрыв лицо и полыхающие щёки гривой. Наедине с собой она могла думать о Шадоу, но в присутствии Санбёрста, ещё не уехавших принцесс и отца это было абсолютно недопустимо. Жаль, что она не может хотя бы поговорить с братом. Хоть бы словечком перемолвиться, дотронуться копытом до шерсти на шее, обнять…

— Всё, мы уехали! — воскликнула Твайлайт, стараясь скрыть беспокойство. В отличие от мамы, у неё это получалось довольно неплохо. — Старший братец, пока!

— До скорой встречи, кристальные высочества, — Луна изящно кивнула, бросив на них печальный взгляд. — Надеюсь, когда мы снова свидимся, ситуация изменится.

«Да, — подумала Флёрри. — Изменится. Ты нас больше не увидишь, а мы с Шадоу заживем вдвоем и будем счастливы. Сбежим на край мира, где нас никто-никто не найдет, а потом… Интересно, какими будут наши жеребята?»

Как только Луна и Твайлайт увели Кейденс буквально под крылья, рвавшуюся назад, — видимо, никак решиться не могла, — Шайнинг Армор тяжело вздохнул и проговорил:

— Итак, дети. Вашими стараниями, у меня теперь на две головных боли больше, чем обычно. Поэтому, — он кашлянул, прочищая горло, — вы никуда не выйдете из своих комнат, пока не вернется ваша мать.

— Что? — удивленно воскликнула Флёрри. — А занятия?

— И тренировки? — вторил ей Шадоу, и аликорн чуть улыбнулась. Ей было приятно слышать его голос, пусть даже спрашивающий о ненавистных ей тренировках.

Она пыталась убедить в этом себя и Шадоу, но глубоко внутри догадывалась, что отец жутко зол на него за что-то. Как она не пыталась выяснить, за что конкретно, отец всегда менял тему разговора, пускай и не так ловко, как это делала мать или тётя. И каждый раз, видя, как сильно измотан брат, как ярко пунцовеют синяки на его боках, она всё больше убеждалась: единорог ненавидит сына. А теперь выяснилось за что.

Просто за то, что в прошлой жизни он был Сомброй.

— Тренировок не будет, — сердито фыркнул жеребец. — У меня, если забыл, копыто твоими стараниями сломано, поэтому радуйся, — Шадоу закусил губу и опустил уши, а единорог ещё раз вздохнул. — На занятиях вас будут сопровождать Халсиен и Санбёрст. Учиться вы, кстати, тоже будете раздельно.

— Это ещё почему? — вскинулся темно-серый единорог. — Вы же сами говорили: не видеться вне занятий!..

— А теперь вообще не будете видеться, — нахмурился отец. На попытку возразить он чуть повысил голос. — И не спорить! Пока Кейденс не вернется, вы у меня будете по струнке ходить! А теперь — марш в свои комнаты. Халсиен, Санбёрст, проследите, пожалуйста.

— Идём, Флёрри, — вздохнул кристальник, осторожно подталкивая аликорна в бок. Халсиен положила копыто на плечо Шадоу и повела его в другом направлении.

— Но наши комнаты рядом! — Флёрри вывернула шею, глядя на отца слезящимися глазами. — Почему ты так жесток к нам?!

Отец строго посмотрел на неё, но затем смягчился.

— Сердечко моё, — проговорил он, уговаривая её взглядом, — так надо. Поверь, мне самому это всё не в радость. Но, пока мы не уладим этот, — он резко мотнул головой, устремляя взгляд на Шадоу, и с издёвкой проговорил, — «инцидент», вам придется жить по таким правилам.

Аликорн обиженно фыркнула и позволила Санбёрсту увести её вверх по лестнице. Шагая по ступенькам, она со жгучей обидой думала о том, что отец несправедлив, что они имеют право быть вместе, ведь они любят друг друга, а любовь — самое светлое чувство на земле, они ведь сами это доказали, победив королеву Кризалис!

Он любит! Он любит меня!

«Но ничего, — подбодрила себя кобылка, — ничего. Сегодня же мы всё изменим. Всё будет так, как мы хотим! Шадоу, — она вздохнула, смущённо улыбаясь, — я тоже. Я тоже люблю тебя».

Халсиен вела его по коридорам замка, не произнося ни слова. Шадоу знал, что ей совершенно не нужно ничего спрашивать, чтобы знать о его самочувствии, поэтому он просто напряженно думал. Думал о том, что должен починить будильник, пока не наступила ночь и не стало слишком темно.

Такой уловкой он надеялся провести профессора, чтобы она не догадалась об их планах. Впрочем, он подозревал, что Халсиен и так всё знает, но продолжал упорно думать о будильнике, чтобы не пустить мысли о Флёрри, её мягких крыльях, губах… Так, стоп, будильник!

Кобылица чему-то усмехнулась, причмокнув. Шадоу закусил губу, стараясь не выпустить наружу эмоции. Он помнил угрозы суточных упражнений перед зеркалом, а учитывая отмену тренировок, они становились вполне реальными. Сидеть и разглядывать собственное лицо в зеркало Шадоу совершенно не хотелось: он с удовольствием предпочел бы этому видеть улыбку сестры, сверкающие светло-зелёные глаза, пушистые ресницы…

— Зря стараетесь, принц, — Халсиен фыркнула и закатила глаза. — Вы можете сколько угодно пытаться имитировать мозговую деятельность не связанную с вашей сестрой, но есть такое правило: когда запрещаешь себе думать о чём-то, мысли об этом заполняют голову. Вы абсолютно неразвиты в плане контроля над собой и своими мыслями, хотя должны были давно распознать, когда в ваш разум вмешиваются, а когда нет.

— А бывает время, когда в него не вмешиваются? — мрачно парировал Шадоу, глядя на кобылицу исподлобья. — Ночью принцесса Луна приходит в мои сны, днем — вы…

— Отнюдь, — улыбнулась Халсиен, с весельем глядя на ученика. Этого единорог совершенно не ожидал. — Но, впрочем, это не важно. Вам следует обучиться контролю хотя бы над своим разумом, чтобы потом лезть в чужой.

— А какой смысл мне лезть в чужое сознание? — жеребец остановился и вопросительно взглянул на профессора. — Магия разума это ведь чёрная магия. Её нельзя использовать.

Халсиен тоже остановилась, глубоко вздохнув. Она повернулась к нему лицом и с усмешкой спросила:

— Тогда принцесса Луна — преступница? Она ведь использует магию разума, чтобы проходить в сны других пони, не так ли?

Шадоу смешался. Получается, что да. Но ведь принцесса Луна не злодейка. Она сестра принцессы Селестии, Богиня Ночи, Хранительница Снов. Как же тогда?..

— Но, — осторожно начал высказывать догадку он, — её высочество использует эту магию, чтобы помогать пони, а не вредить им. Она… она не преступница.

— Именно, — Халсиен благосклонно кивнула. — Магия разума признается чёрной, если только она используется во зло. Я не говорю, что вы должны загипнотизировать кого-то или заставить чувствовать гнев или ярость. Вы должны осознать самого себя, чтобы разобраться в ваших способностях и воспоминаниях.

— Вы имеете в виду, — тихо прошептал Шадоу, — осознать короля…?

— Да, — кобылица двинулась вперед, приближаясь и нависая над ним. — Вы часть его, а он — часть вас. Но при этом у вас обоих разные характеры, разные взгляды на жизнь и разные типы мышления. Вы сентиментальны, чувствительны и ранимы. Вашей основой являются эмоции. Сомбра — холоден, расчётлив и жесток, но на жестокость у него были причины. Вы знаете об этом, просто ещё не помните о них. Когда вы сможете узнать его, а главное — отличить от себя, тогда мои наставления вам больше не понадобятся.

Единорог отступил на шаг, сглотнув комок в горле. Халсиен пугала его, а от её слов по телу пробегала дрожь. Две разных личности? Отличать их? Но…

— Откуда вы знаете, что у него были причины?

Кобыла разочарованно выпрямилась, прекращая давить на него своим льдистым взглядом, и фыркнула.

— Вы задаете не те вопросы, которые нужно. Что ж, отвечу. Я читаю не только ваши мысли.

Больше он вопросов не задавал, а профессор ничего не говорила. Когда они дошли до коридора, Санбёрст стоял у дверей Флёрри, затворяя их телекинезом.

— О-о, эм, принц Шадоу, профессор Халсиен, — маг неловко мотнул головой в знак почтения и куда-то побрёл, стараясь не оглядываться. Халсиен подняла одну бровь, открыла дверь и пригласительно повела копытом.

— Входите, ваше высочество. И помните: без пятнадцати полночь кто-то взломает заклинания блокировки, а в одну минуту первого вас уже будут искать по всей Империи.

Заговорщический тон вселил какую-то таинственность в сердце юного единорога, и он крепко запомнил названное время. Профессор лишь улыбнулась, зажимая трубку в слегка пожелтевших зубах.

— И почините свой будильник. Он вам, всё-таки, ничего не сделал.

Вечер умирал. Наступала ночь и Шадоу маялся от скуки. Он успел собрать небольшую сумку всего, как ему казалось, что могло пригодиться в запланированном побеге, и таки починить будильник. Правда, идти он от этого не стал, но шестеренками больше не плевался. Заглянувший в комнату Кэп тут же был выдворен, а нервно наматывающий круги единорог продолжал молиться, чтобы время поскорее подошло к нужной ему минуте.

«Без пятнадцати полночь… Неужели она решила нам помочь? Разве Халсиен не осуждает инцест? Никогда бы не подумал… Впрочем, неважно, всё это неважно! Скоро мы с Флёрри будем вместе, и тогда никто не сможет нам помешать! Раз Халсиен не будет нам препятствовать, я могу думать о ней сколько захочу! Только… Лучше не думать, куда мы отправимся — родители могут её расколоть. Предоставлю выбор Флёрри. Она обрадуется…»

Он с лёгкостью мог представить, как она, хихикая и визжа от радости, обнимает его и указывает самым длинным пёрышком крыла направление, в котором они побегут. Но, что он точно знал, на юг им путь заказан — Кристальные Горы можно преодолеть только на поезде, а проводники сразу доложат родителям о том, что видели в купе принца и принцессу. В конце концов, не так много аликорнов во всей Эквестрии. Возможно, если они оба наденут плащи, то их могут и не узнать, но подходящей одежды у них обоих не было. Богато расшитые золотой канителью камзолы, жилеты, бархатные галстуки совершенно не подходили простым путникам. Шадоу представил, как Флёрри в своем самом роскошном платье из шелка нежно-мятного цвета с вырезом в виде сердца пытается преодолеть снежные завалы. Это вызвало у него улыбку, особенно когда в его воображении сестра споткнулась о подол юбки и упала вниз носом, отчего её хвост метнулся вверх, а подол спал на спину.

Мотнув головой, отгоняя сладкое видение, Шадоу глянул в окно. Солнце уже почти село, до полуночи осталось не больше двух часов. «Скорей бы, — нетерпеливо думал он, изредка поглядывая на мёртвый будильник. — Ох, быстрее бы всё это кончилось!»

В комнату постучали. Шадоу дёрнул ушами и повернул голову. Дверь отворилась, за ней оказался отец.

— Ложись в кровать, — сказал он. — Уже поздно, вам пора спать.

— Хорошо, отец, — Шадоу сначала хотел возмутиться, но потом, сообразив, что так вызовет меньше подозрений, решил подыграть. Послушно скользнув под одеяло, он отвернулся к стене, но единорог и не думал уходить. Он постоял ещё немного в нерешительности, а потом закрыл дверь и подошел ближе, встав рядом с кроватью.

— Послушай, Шадоу, — принц явно чувствовал себя неловко, — я должен извиниться перед тобой. За то, что ударил и… И за излишнюю строгость. Халсиен объясняла мне, но я не верил. Не хотел верить. Вот.

Единорог не верил своим ушам. Он повернулся, чтобы посмотреть отцу в глаза, но Шайнинг Армор смотрел куда-то в сторону, поэтому Шадоу не увидел его взгляда. Прислушавшись к ощущениям, единорог не почувствовал чего-то сверхъестественного. Ни жгучего холода, ни раскаяния, граничащего с отчаянием… Лишь осознание того, что был неправ все эти годы. Что зря критиковал любимую за её излишнюю, на его взгляд, доброту, что ненавидел малыша, который был практически ни в чем не виноват и мог стать ему хорошим сыном. Что всё, что он делал, было неправильно.

— Ладно, — белый единорог встал, тряхнув гривой. — Спи. Спокойной ночи. Я пошел.

Уже на пороге Шадоу остановил его.

— Отец!

Шайнинг Армор застыл у двери и вопросительно поднял бровь. Шадоу хотел сказать ему, что несмотря на отношение к себе, он всё ещё считает его отцом, что он ему не чужой, что он и вправду его сын…

— Спокойной ночи.

Синегривый жеребец улыбнулся и вышел, аккуратно затворив дверь. Шадоу сел на кровати, сжав в копытах подушку. Нет. Только не сейчас, только не сейчас, когда они с Флёрри уже всё придумали, когда уже договорились сбежать! Он крепко зажмурился и закусил край подушки. Надежды лучик на улучшение отношений с отцом забрезжил вдалеке, ласковым мановением щеки жеребца коснувшись, заставив сердце вздрогнуть радостно, а душу заныть жалобно. Почему именно сейчас?!

Шадоу всегда хотел быть похожим на отца. Он старался подражать ему, быть таким же сильным и храбрым, как папа. Но, как бы жеребёнок не старался, синегривый единорог всегда находил повод придраться. Он воспитывал его, прикапывался к мелочам, никогда не хвалил, но от этого не переставал быть идеалом для маленького единорожка. Но с каждым годом отношения становились всё больше похожими на соперничество. Пока, наконец, не вылились в драку.

«Если мы с Флёр сейчас сбежим, — думал Шадоу, чуть не плача от досады, — то отец подумает, что я его обманул. Что я хочу продолжать эту борьбу. Но я не хочу! Если я останусь, то смогу стать… смогу стать… О, Селестия, это бессмысленно!»

А время шло. На небосвод уже взошла большая серебристая луна, заставившая небо стать чернильно-фиолетовым. Рассыпанные по нему звёзды ярко сияли, иногда подмигивая, и Шадоу показалось, что где-то возле самой луны мигнули семь ярко-алых звезд, будто бы связанных белой ниточкой, как свернутые в букву «S» бусы. «Наверное, это какое-то созвездие. Интересно, у него есть название?»

Решение всё никак не приходило на ум. Шадоу не мог понять, чего он хочет больше: подружиться с отцом или любить Флёрри. О первом он мечтал всю свою жизнь, теряя постепенно всю надежду, кусочками стекла отлетающую от каждого удара резкого, холодного слова. А о Флёрри… О ней он думал лишь несколько месяцев, и то, гнал мысли прочь, пытаясь внушить себе неправильность, а теперь… Как выбирать? Что выбрать?

Флёрри согласилась сбежать со мной. Я не могу её подвести. Не могу. Я дал ей слово.

Прости, отец. Я… я не хотел… Я не мог поступить иначе…

Внезапно раздался резкий щелчок, заставивший уши единорога дёрнуться в сторону. Шадоу завертел головой, а потом услышал навязчивое „Тик-так“. Он повернул голову в сторону звука и увидел, что его будильник светится белым, а стрелка часов показывает без четверти полночь.

Время будто исказилось. Звёзды на небосводе перестали мигать, облака, подталкиваемые ленивым ночным ветерком, замерли, а тени, падающие из окна, остановились. Шадоу помотал головой, пытаясь убедиться, что это не его галлюцинация, а затем осторожно встал с кровати и на пробу подкинул подушку в воздух.

Мало того, что подушка поддалась слишком легко даже для подушки. Она, подлетев до потолка, застыла в воздухе, словно гравитация на неё не действовала.

«Или у неё нет времени на неё действовать».

«Время зациклилось в одной минуте! Нужно торопиться!»

Шадоу бросился к сумке, закинув её себе на спину, а затем ринулся к двери. Как он и ожидал, рядом с ней стояла стража, но пегасы не видели его. В сорок пять минуть двенадцатого принц Шадоу мирно спал в кровати, а не пробегал мимо них к комнате сестры. Они никого не видели. Не могли видеть.

Открыв двери, единорог увидел сестру, сидящую на кровати. Под золотистыми изогнутыми ножками спряталась небольшая сумка. Шадоу левитировал и её, опустив себе на плечи кожаные ремешки. Флёрри, как и стражи в коридоре, не двигалась, даже не дышала. «Так даже лучше, — подумал жеребец, осторожно обнимая кобылку и обхватывая её за талию передними копытами. — Мы сможем сбежать незамеченными, и никто не узнает куда. Ах, отец, прости нас…»

Магические каналы засветились алым, постепенно формируя заклинание общего перемещения. Шадоу выбрал ближайшие к северу координаты — их с Флёрри любимое место для игр в детстве, когда родители оставляли их на попечительство рассеянного Санбёрста, — чтобы в первую минуту новых суток оказаться уже за пределами Империи. Полупрозрачные красные искры посыпались на их тела, превращаясь в алые звездообразные вспышки, и вот они уже не в комнате, а на продуваемом ветром плато, в полумиле от которого находится небольшая уютная пещерка, где они часто играли в прятки.

Тик-так.

— Ой, — Флёрри внезапно вздрогнула, захлопав ресницами и застучав зубами от холода. Она судорожно огляделась, отчего её кудряшки забавно колыхнулись, а затем воскликнула: — Где мы?!

— Недалеко от нашей пещеры! — постарался перекричать ветер Шадоу, копытом призывая сестру прижаться к нему боком, чтобы было теплее. — Идем!

— Но как мы здесь оказались? — Флёрри отобрала у него свои сумки, перевесив их себе на плечи, и накрыла его крылом, прижимаясь горячим боком к телу жеребца. Он мотнул головой, щурясь от падающих в лицо хлопьев снега.

— Потом расскажу!

Мороз проходился по лёгким подобно маньяку с ножом, что колет каждого прохожего во все части тела. Снег, похожий на пенные гребни, забивался в рот, нос и уши. Шадоу телекинезом достал из сумки припасённые мантии и накрыл ими их спины. Флёрри зажгла рог, удерживая застёжку на месте. Теперь, помимо воя ветра, им по ушам бил громкий хлопок ткани, становившийся с каждым разом всё громче и громче. Пока они шли, неловко переставляя тут же окоченевшие ноги в леденящем снегу, раз семь обоим казалось, что мантии вот вот порвутся, настолько громким был треск.

Они блуждали больше часа, как ослеплённые котята. Пару раз Шадоу казалось, что он слышит голоса стражей, рыщущих в их поисках, и он прибавлял ходу, заставляя Флёрри торопливо подпрыгивать, чтобы поспевать за ним. Аликорн пыталась закрыться от ветра крылом, но это ей не помогло: порыв воздуха был слишком силён, и гибкий сустав просто вывернуло в другую сторону. Принцесса поморщилась и сложила его, снова открыв лицо продувающему до костей ветру.

«Нужно было подумать о теплых шарфах и шапках, — запоздало пожалел единорог, щурясь. — Вот будет здорово, если мы оба погибнем от ангины или останемся под этим снегом, когда упадем без сил и он занесёт наши тела».

В конце концов судьба смилостивилась над влюблёнными детьми — в темноте они наткнулись на начало гористого хребта, в предгорье которого пряталось их убежище. Знакомый камень, закрывавший вход, был завален снегом, но, объединив свои силы, пони удалось разнести его небольшим взрывом. Сама дверь практически не пострадала, разве что небольшой обугленный кусочек камня напоминал о том, что туда ударил магический луч. Кивнув Флёрри в сторону, Шадоу подошел поближе и крепко зажмурился, концентрируя всю свою магическую энергию. Тёмно-серые линии магических каналов накалились, налились сначала белым, а затем ярко-красным светом. Точно такой же охватил и огромный камень. Мотнув головой, Шадоу откатил его, открыв лишь небольшую щель, в которую поспешила протиснуться Флёрри. Она немного повозилась с сумками, мешавшими её крупу проскользнуть внутрь, пока не догадалась подхватить их телекинезом и пронести над головой. Единорог знал, что так нужно сделать с самого начала, но молчал, наслаждаясь открывшимся обзором.

Флёрри придержала дверь с другой стороны, и Шадоу смог протиснуться следом. Закрыв проход, оставив за ним и завывание ветра, и лютый холод, они оба сползли на пол, постанывая от усталости и возможности просто полежать и расслабиться.

Спустя некоторое время Флёрри подняла голову, глядя на потолок, и произнесла:

— Шадоу, ты видишь хоть что-нибудь? Тут же темно как в бочке!

— Ага, — устало кивнул единорог, прикрывая глаза. — Сейчас немного отдохнем и зажжем свет. Интересно, наши припасы всё ещё здесь?

— Ты имеешь в виду старое печенье, которое мы сюда таскали, когда были ещё детьми? — по звуку жеребец понял, что сестра фыркнула от смеха. — Да они уже в камень превратились!

Шадоу улыбнулся и засветил рог, оставив на кончике светло-красный шарик. Увиденное поразило его до глубины души.

— Скорее уж в кристаллы.

Весь потолок пещеры превратился в увешанный сталактитами аттракцион, больше похожий на очередные ловушки в стиле произведений Эй. Кей. Йёрлинг. Известняковые или кристальные — Шадоу не знал, — но наросты выглядели внушительными и устрашающими. Казалось, если подлететь к ним и коснуться копытом, оно закровит.

— Ой, — Флёрри зажгла свой рог тоже, освещая ещё немного пространства. — Тут всё изменилось.

— Да уж, — хмыкнул Шадоу. — Когда мы были здесь в последний раз, этих сталактитов не было так видно. Они вообще были?

— А в чем разница между сталактитом и сталагмитом? — поинтересовалась аликорн, поворачивая голову в сторону брата. Тот вздохнул и прошел вперед, таща за собой сумки.

— Сталактиты растут на потолке. Сталагмиты — на полу.

— А колонны из их соединений как называются?

— Сталагнаты. А тебе зачем?

— Просто любопытно, — пожала плечами Флёрри, следуя за ним. — Ты всегда с химией и кристалловедением лучше разбирался.

— Ага, — кивнул жеребец, ухмыляясь. — Спасибо.

Они прошли вглубь пещеры и оставили сумки возле небольшой кристальной ширмы из сталагмитов. Флёрри закружилась по «комнате», стены которой состояли из сталагнатов темно-зелёных цветов. Шадоу вытер пот со лба, нашёл несколько принесённых ещё в детстве фонариков и зажег их, заставив те повиснуть в воздухе. Их мягкий, будто от свеч, свет заставил играть бликами всё помещение, пуская приятные зелёные зайчики на пол, потолок, лицо, шею Флёрри. Аликорн застыла посреди комнаты, уставившись на летающий фонарик с необыкновенным восторгом, а затем села прямо на пол, продолжая наблюдать.

— Мы наконец-то свободны, — прошептала она, протягивая копытце к подлетевшему ближе фонарику. — Представляешь, Шадоу, мы свободны. Как корабли в океане, как пегасы в воздухе, как…

— Да, — кивнул единорог, подходя к ней со спины и опускаясь рядом. — Мы свободны, Флёр. И никто больше не сможет нас разлучить.

— Обещаешь? — принцесса повернулась к нему и в зелёных глазах вопрос застыл, сомненье девичье. Тронула нежная губы улыбка, лишь уголки растянув слегка. Он осторожно взял её копыто в своё, медленно-робко приближая его к сердцу, чтобы кобылка ощутила, как сильно его биение.

— Обещаю, — произнес Шадоу, крепче сжимая ещё холодное копытце. — Мы всегда будем вместе.

Флёрри повернулась к нему полностью, протянув крылья для объятий. Единорог придвинулся, зажимая их копыта между трепещущей нежно-розовой грудкой и собой. Оледенелые копыта быстро согревались, становясь теплее, облачка пара от их дыхания становились всё чаще и меньше, а столкнувшись взглядами, пони замерли. Им обоим хотелось утонуть в глазах друг друга, когда кажется, что им не нужно никаких слов, чтобы понять мысли, проносящиеся в голове, что нет ничего прекраснее этих насыщенных радужек, с чуть выступающим оттенком ведущего цвета. Фонарики бросали мягкие, плавные тени, из-за которых зрачки аликорна расширились до предела. Шадоу глядел в эту темноту и видел собственное отражение: влюблённое, трепетно замершее, будто боящееся спугнуть неведомую птичку небывалой красы. Он смотрел и думал, что не рождалось ещё кобылки прекраснее, чем та, что сидит сейчас напротив него.

Инстинктивно подавшись вперед, единорог поймал губы принцессы в поцелуе. Она ответила ему, высвободив передние копыта и обняв его за шею. Шадоу скользнул собственными копытами за её спину, оглаживая напряженные суставы крыльев, слегка надавливая на косточки, заставляющие их расправляться. Флёрри хихикнула в поцелуй, но это лишь позволило ему включить в поцелуй язык и мягко, но настойчиво повалить кобылку на пол. Продолжая целовать её, но уже в шею и щёки, жеребец чувствовал, как беснуются гормоны. Аликорн лишь часто вздыхала, а шерсть на вздымающейся и опадающей груди щекотала шею. Она снова почувствовала его. Только теперь отец им не помешает.

Шадоу чувствовал себя как в дурмане. Он чуял необычно манящий запах, исходящий от Флёрри, и он словно бы пьянил его, отключал сознание. Кровь отходила от мозга, из-за возбуждения было совершенно невозможно думать. Единорог хотел только одного: Флёрри.

Момент, когда они стали едины, от него ускользнул. Он лишь продолжил целовать её, только теперь это чередовалось с неровными и неумелыми толчками бёдер. Флёрри не плакала, лишь гладила его копытами, что-то шептала, выгибаясь под ним. Жеребец ловил её губы поцелуем, глядел в светло-зелёные глаза… пока они внезапно не поменяли цвет.

«Я отравил её».

До перехода от сладкой истомы к безумной эйфории оставалось буквально несколько мгновений, но Шадоу внезапно понял, что целует совершенно другую кобылку. У Флёрри никогда не было таких тёмных, густо фиолетовых глаз.

«Я отравил её».

С ужасом отпрянув, но так и оставшись в ней, единорог увидел, что шерсть аликорна налилась насыщенно розовым цветом, а грива изменилась с двухцветной на градиентную однотонную. Темнеющие от корней и светлеющие к концам пурпурные кудряшки рассыпались по плечам принцессы, а её лицо… Оно было похоже на лицо Флёрри, но подобного выражения на нём Шадоу не видел никогда. В нём смешались страсть и похоть, и от светлого непорочного ангела, коим была его сестра, не осталось ни следа.

«Я отравил её».

Жеребец не мог перестать двигаться, но почему-то знал, что если оргазм настигнет его ещё внутри кобылки, то случится что-то ужасное. Голоса в голове истерически кричали, вопили, заставляя кровь пульсировать в висках, а затем он услышал крик:

— Сталактит!

Глаза заволокла красная плёнка, а воздух резко загустел. Будто сквозь воду он услышал треск и звук разбитого кристалла. По спине прошел град осколков, а удар не заставил его даже пошатнуться. И лишь медленно, со скрипом опустив голову, Шадоу понял, что кое-чего он, возможно, не услышит уже никогда.

Лицо его сестры было искажено болью, а где-то внизу, меж её задних копыт, текла красная, как кристалл, находившийся в её лоне, кровь.

Я отравил её. Отравил своим семенем.