Огранённая красота
Глава II
В центре небольшого сада, огороженного мраморной изгородью, среди цветочных клумб и кустарников, под деревом, на одинокой лавочке сидела единорожка с лавандовой шёрсткой. Рэрити остановилась в нескольких метрах от неё. Единорожка сидела к ней спиной, смотря через ограду. Её непоколебимая фигура лишь слегка то расширялась, в области грудной клетки, то сжималась в такт умиротворённого дыхания. Лёгкий ветерок тайком пробирался в сад, заставляя шелестеть траву и листья; грива Клэрити, её дочери, медитативно и лишь чуть-чуть развевалась под дуновениями воздуха.
Осторожно, Рэрити томно вздохнула, дабы не потревожить застывшую спиной к ней единорожку. Тут ветер подул сильнее, прямо в лицо белоснежной кобылки. Раздался чих. Лавандового цвета единорожка резко обернулась и так застыла.
— Привет, мам, — сказала она.
— Клэрити.
Она села на соседнюю лавочку, у самого основания дерева. Клэрити, продолжая сидеть в полуобороте, смотрела в её сторону.
— Как дела, милая? – спросила Рэрити.
— Неплохо, — миниатюрное, почти кукольное личико Клэрити на мгновение выразило беспокойство. – Я пришла сказать… Завтра вечером у меня спектакль. Главная роль.
— Да что ты? Поздравляю. Что за спектакль?
— Про девушку из богатой семьи, которая… да не важно. Довольно простенькая постановка, но режиссёром выступает Трембл Трупер. Помнится, тебе нравились несколько его работ.
— Да, было дело.
— Я думала прийти и спросить тебя: не хочешь прийти на спектакль? Я знаю, ты не большая фанатка таких историй, которая там развивается, но…
— Клэрити, ты шутишь? Разумеется, я приду. Ни за что не упущу шанса увидеть свою дочь на сцене!
Лёгкая, чутка неловкая улыбка коснулась лица лавандовой единорожки. Плавным движением, Клэрити встала со скамейки и дошла до середины сада. Её шёрстка будто бы немного поблёскивала под редкими лучами солнца, тянувшихся с затянутого туманной пеленой неба.
— К концу недели пегасы обещали снег, — она уцепилась за первую пришедшую ей на ум тему для разговора.
— Да, я слышала.
Ещё пауза. Клэрити поглядела по сторонам, чтобы хоть за что-то ухватиться. Рэрити тоже не знала, что они могут сказать друг другу.
— Не хочешь чаю? – быстро сказала Рэрити, опасаясь, что дочь уже уходит.
— Нет, спасибо. Боюсь, мне уже пора. Рада была тебя увидеть.
— Так ты просто зашла сказать о спектакле, — печально осознала это Рэрити. – Ну хорошо. Я приду, обязательно. Не переживай.
— Вообще-то… — Клэрити осеклась в том, что намеревалась сказать. – Папа просил узнать, как у тебя дела. Он беспокоится.
В её голосе послышались нотки обвинения. Внутри Рэрити вновь всё сжалось. Она вдруг полностью ощутила силу притяжения, давящую на неё всем миром извне.
— Тебя давно не видели в свете, — сказала Клэрити. – Он… интересуется, всё ли у тебя в порядке. Мам? У тебя всё в порядке?
— Да-да, милая. Всё хорошо, — сказала Рэрити отстранённо.
— Так, значит, ты всё время просто сидишь дома? Больше ничего?
Она говорила с едва заметным ядом в голосе. Рэрити ничего не ответила.
— Мне правда пора, — сказала Клэрити.
Получив в ответ одобрительный кивок, она попрощалась, ещё раз оглядела сад, дышавший под дуновениями лёгкого ветерка, и пошла по своим делам. Рэрити ещё долго сидела в тени под деревом. Спустя какое-то время, она замёрзла.
— А помнишь, как потеряла часть своих волос, и потом просто превратило то, что осталось в такой моднявый ирокез? – задорно сказала Эплджек.
Две кобылки расслаблено сидели на скамейке в парке. На специальной площадке жеребята резвились и играли в свои жеребячьи игры. Их радостные звуки, возгласы и смех разносились по всему парку, смешиваясь с спокойным течением небольшого ручья, который протянулся мимо лавочки, через полпарка.
Лицо Рэрити украсила широкая улыбка; они вспоминали прошлое и смеялись, пока Эплджек ждёт, когда наступит время, назначенное ей местным владельцем сети торговых центров. Как она сказала, на ферме становится всё теснее, и теснее, а потому она решила немного расширить бизнес. Но в данный момент это, впрочем, не имело значения. Время у них ещё есть, так что они вспоминали прошлое и смеялись. Хотя, последнее зависело от того, что они вспоминали.
— Как ты думаешь, — начала Рэрити, поворачиваясь к Эплджек, — если я навещу Свити, она будет рада?
— Ты серьёзно? Конечно же будет! Что за вопрос такой?
— Мы где-то с прошлого года совсем не общались. Она была занята своей карьерой, у меня были собственные дела. Мне в последнее время всё больше кажется, что я что-то проглядела, Эплджек. Семья, работа… Что меня тревожит, так это то, что я, кажется… даже не уверена, когда это началось. В какой момент я соскользнула с надлежащего пути, этого правильного порядка вещей.
— Это нормально – иметь такие мысли. В тебе говорит возраст.
— Давай пропустим ту часть, насчёт моего возраста, ты не против? – Рэрити иронично улыбнулась, зажмурив глаза. Эплджек рассмеялась.
Вдалеке, в самом центре парка, виднелась поражающая своим величием статуя Селестии. Отсюда она казалась маленькой, но в реальности же была в три раза даже очень крупного жеребца. Рэрити показалось, что она смотрела в их сторону, хотя прекрасно знала, что взгляд её всегда устремлялся вверх.
— Как тебе Кантерлот после стольких лет? – спросила Рэрити.
— Изменился.
— Серьёзно? А я как-то не заметила.
— Ты то тут живёшь, а я, если карта хорошо выпадет, максимум раз в несколько лет тут бываю. Вот мне и бросается в глаза сразу всё, что было не так в прошлый визит.
— Например?
— Стало больше молодых пони на улицах. Более взрослые, как-то так у вас вышло, ушли в какие-то свои маленькие клубы и сидят во всяких своих домах, ресторанах, в чём они там ещё сидят. А на улице теперь ходит гораздо больше молодых. Что-то делают, всякая активность тут повсюду: гуляют, танцуют, просто каким-то творчеством занимаются.
Рэрити была очень удивлена таким наблюдениям подруги. Она ещё раз обвела взглядом все части парка, которые находились в поле зрения. Дети всё также играли на площадке, а на разных полянках сидели группы студентов, оживлённо болтая о чём-то. Она заметила и несколько зрелых, и даже пожилых пони. Они сидели на лавочках.
— Ну и хорошо, — сказала Рэрити, возвращаясь к разговору. – Хорошо, что молодёжь чем-то занимается. Сейчас очень много молодых талантов; я правда поражаюсь некоторым. Среди них есть такие смелые, это просто… захватывающе, в каком-то смысле.
Эплджек недоумённо взглянула на подругу.
— Ты ведь говорила, что это всё несерьёзно, и что они так с ума сходят.
— Нет, Эплджек. Это ты говорила.
— Точно, — Эплджек усмехнулась. – Но и ты всё равно как-то не очень воодушевлённо об этом отзывалась.
— Лишь о тех вещах, которые нахожу безвкусными. Стар Блейз, к примеру, — она широко улыбнулась. – Я не говорила про абсолютно всё, что делается сейчас новыми поколениями. Некоторые работы мне действительно нравятся.
— Я всё ещё считаю, что это вкусовщина. Нет чего-то хорошего и безвкусного.
— Нет, Эплджек, — снисходительно, с ироничностью в голосе, сказала Рэрити и подняла взгляд к небу. – Всё есть.
— Мне кажется, твоя проблема, что ты порой считаешь, будто есть какой-то стандарт.
— Стандарта нет.
— Вот. Но при этом ты говоришь, будто всё это объективно.
— Всё это объективно.
— Объясни.
Рэрити устало вздохнула. Она стойко уселась на скамейке, так, что казалось абсолютно непоколебимой, и принялась объяснять:
— Смотри: Возьмём какие-нибудь два разных явления. Например, вальс и… дискотека в клубе. Согласись, сложно спорить с тем, что вальс, как произведение, как вещь искусства, более сложен, имеет куда большую ценность, чем какие-то конвульсии под музыку.
— Кому-то не нравится вальс. Может, этот кто-то предпочитает ему ту саму дискотеку.
— Возможно, в таком случае, он просто не понимает, в чём суть вальса.
— Да брось! Суть одна и та же – танцы.
— А вот тут-то и нет. Всё дело в сложности восприятия. Суть вальса в том, что его структура более сложная, и имеет куда более обширный спектр влияния на чувства того, кто этот вальс танцует. Ты предполагаешь, что пони, танцующий вальс, и другой пони, который в то же время танцует на дискотеке, испытывают ровно те же ощущения, находятся на одинаковом уровне эмоционального понимания своих действий. Это не так, Эплджек. Яркие краски, громкая музыка… беспорядочные движения – это всё отсылает к совершенно базовым, простым чувствам, потребностям. Тогда как более сложная структура, при условии, что пони настроен на её понимание, работает на куда более глубинных уровнях его естества. Эти два пони не испытывают одни и те же чувства. Один из них пропускает через себя целый поток различных ощущений, гораздо глубже понимает суть того, что он делает… лучше понимает самого себя.
Эплджек выдохнула, откинулась на спинку скамейки. Судя по взгляду, она упорно раздумывала над тем, что сказала Рэрити.
— Это как любовь, Эплджек, — сказала Рэрити, устремляя взгляд вглубь парка. – Изначально, это лишь эйфория. Простое чувство, которое захватывает нас с копыт до головы, но при этом ослепляет. И лишь через время мы начинаем гораздо глубже понимать, что мы чувствуем… Любовь перестаёт быть стихийной, но становится куда более сложной… цельной. И мы дорожим ею ещё больше.
— И всё-таки, я как-то слабо это понимаю.
— Да и не нужно. Поверь, это исключительно мои заморочки.
Прошло ещё больше времени. Несколько групп студентов уже ушли; детей с площадки растащили их родители. Солнце опускалось к горизонту и жизнь на улицах Кантерлота постепенно рассасывалась. Розовые облака неспешно плыли по небу, служа одним из немногих подтверждений того, что время вокруг ещё не остановилось. На земле раскинулись длинные тени от городских зданий и деревьев.
Рэрити слушала, как Эплджек рассказывает ей о том, как у неё дела на ферме «Сладкое Яблочко»; как Шугар Бэлль каждое утро стряпает им завтрак; как Эплджек и Биг Мак днём трудятся в саду, а Эплблум с друзьями впутывается в новые приключения. Как у них всё хорошо, и всё спокойно. И пока Рэрити слушала рассказы Эплджек, она представляла себе, как хорошо было бы сейчас оказаться там, на ферме. Где мир затихает каждый раз в ожидании заката; где Эплджек и её семья. Рэрити ни разу не перебила подругу. Всё время, пока та рассказывала, она предавалась приятной меланхолии, откинувшись на спинку скамейки, и смотря за течением розовых облаков. Мир вокруг будто бы медленно готовился к закату.
— А у тебя как? – вопрос Эплджек вывел её из медитативного состояния. – Или не хочешь рассказывать? Я пойму.
Вопрос этот был насчёт её семьи. Рэрити вспомнила, как её дочь сидела этим утром на лавочке в саду. Её поблескивающая шёрстка и колышущаяся от ветерка грива призраком промелькнули в голове единорожки. Рэрити устало вздохнула.
— Бывало и лучше.
Ласковый ветерок волнами пролетал по парку, тревожа расставленные по нему деревья. Листья, поддаваясь воздуху, легко спускались с веток и отстранялись от них на далёкие расстояния. Зимний сезон приближался.
Рэрити шла по тропинкам парка, с целью, и без цели одновременно. Ей казалось, что она идёт навстречу чему-то невидимому, всепоглощающей эссенции вечернего тумана, который плавно разложился по участкам земли. Она шла и представляла себя совершенно невесомой, почти растворившейся в окружающей среде. Однажды, ветер развеет то, что останется от неё, от мира. Так она думала. Не хотела в это верить. Слишком рано для такого.
Массивная статуя Селестии предстала перед ней. Принцесса, стоя на непоколебимом постаменте, уверенно смотрела ввысь, готовая в любой момент принимать решения. Рэрити встала у основания, и ощутила себя крохой. Селестия над ней выглядела монументально, она приняла благородную позу и набрала полную грудь воздуха. Неудивительно, что многим хотелось за такой пойти. Рэрити чувствовала, что ей неудобно стоять перед принцессой. Впрочем, та ведь на неё даже не смотрела.
Ночью ей не спалось. Она включила настольную лампу и села за эскизы. Попыталась придумать что-нибудь. Не получилось. Как будто кто-то беспардонно проник в её сознание, и запер дверь в тот отдел мозга, откуда она обычно доставала идеи для новых нарядов. Постаралась взглянуть на свою последнюю работу — было неприятно. Ей вспомнилась цитата Сэнди, приведённая журналисткой сегодня утром. Теперь созданное ей платье и правда напоминало доспехи. Ей больше не нравилась идея высокого ворота, который бы полностью закрывал шею. Рэрити показалось, что она берёт слишком мало воздуха. Отчуждённый островок света от настольной лампы медленно тонул в окружающем мраке. Рэрити ощущала её давление.
Днём, несколько дам из высшего общества собирались на еженедельное чаепитие, чтобы обсудить последние новости и похвастаться новыми открытиями, приобретениями и внезапно полученными знаниями. Рэрити сидела подальше ото всех и просто слушала.
— И не говорите, — донёсся до неё голос одной из дам. — Это новое поколение пони абсолютно не выглядят приспособленными к реальной жизни. Они одеваются в какое-то тряпьё, слушают откровенный кошмар. Когда вы в последний раз видели какого-нибудь студента с твердой общественной позицией? Когда я была моложе, я была активнейшим членом социума! Меня даже регулярно публиковали газеты, я писала статьи о событиях и процессах в культуре Эквестрии! А нынешняя молодёжь слишком занята тратой времени в своих клубах, вместо того, чтобы хотя бы организовать в городе какое-нибудь мероприятие, которое бы пошло ему на пользу.
— Всё так, мисс Ноубл, — сказала другая дама. — Вы как всегда совершенно правы!
Рэрити не смотрела на них. Ей куда интересней было разглядывать своё отражение в чае. Но она не любовалась, нет. Её взгляд выглядел уставшим, и она думала о том, как же он таким стал. Она ощущала беспросветную апатию, которая ещё больше усиливалась от сплошного звука болтовни окружавших её кобыл. А в голове всё эхом звучало: "Рэрити". Рэрити.
— Мисс Рэрити? — звук внезапно обрёл ясность. Его издавала мисс Ноуб.
— А... Что? — Рэрити растерянно подняла голову и уставилась на группу кобылок.
— Вы слышали, что про вас написала Сэнди Даймонд? — глупо сказала мисс Ноубл. — Мы все были в полнейшем шоке, когда прочли её интервью в журнале! "Её место среди стариков". Такой кошмар! И это как раз то, о чём я говорю — у них никакого уважения к старшим! Чудовищно! Какое ваше мнение насчет этого?
Рэрити облегченно вздохнула, сделала пару глотков из чашки чая. Меньше всего ей сейчас хотелось отвечать на такие глупые вопросы.
— Мисс Рэрити? — допытывалась кобыла. Её голос напоминал сирену.
— Я считаю, у неё были основания так говорить, — всё-таки сказала Рэрити. Глаза мисс Ромб расширились и стали похожи на мячики для гольфа. — Для неё это так — пускай. Не вижу причин переживать из-за этого.
— Но мисс Рэрити, — запротестовала Ноубл. — Разве вы не понимаете, что это полная... деградация! Из-за таких, как Сэнди Даймонд, у молодёжи прямо сейчас идёт процесс атрофирования вкусов! Вы ничего не хотите с этим сделать?
— Нам кажется, — встряла в разговор другая кобыла, — вы должны высказать всё об этой Сэнди. Вы же так это умеете!
— Я никому ничего не должна, — Рэрити устало закрыла глаза. — И ни у кого ничего не атрофируется. Вы преувеличиваете.
— Но как же! — продолжала Ноубл. — Мисс Рэрити...
Рэрити громко поставила чашку на кофейный столик. Она посмотрела на мисс Ноубл из-под полузакрытых век и протяжно выдохнула.
— Я не собираюсь ничего комментировать, — сказала она чётко. — Сэнди Даймонд — кутюрье из совершенно другой области, нежели я. И она хороша в своём деле, с этим бесполезно спорить. И от её работ уж точно не рухнет культура, от её работ не атрофируются ничьи вкусы; самый максимум, что от её работ произойдёт — она и все талантливые пони из этой новой волны стиля зададут какой-нибудь новый стандарт, и все забудут про вас.
Мисс Ноубл захлопала глазами от последнего предположения. Остальные присутствующие также недоумённо смотрели на них двоих.
— Серьёзно, Ноубл... "Активнейший член социума"? Ты публиковалась в локальной газете клуба любителей заездов на дерби. Которую читали только участники клуба. И единственная причина регулярности твоих публикаций заключалась в том, что ты спала с редактором. Ты хочешь услышать моё мнение? Пожалуйста. Я считаю, что нынешняя молодёжь поступает правильно, экспериментируя, не выстраивая вокруг себя каких-то оград. И они организовывают мероприятия, у них есть стойкая позиция, которую они, в том числе, высказывают в клубах таким же пони, как они. А всё, что мы делаем — это рассказываем друг другу, о том, какие они плохие, и от этого чувствуем себя лучше. Ты ведь ощущаешь свою важность, когда говоришь о культуре Эквестрии, о том, какая над ней нависла опасность, в лице Сэнди Даймонд, и что только мы всё понимаем? И ты, наш великий общественный деятель!
Она выдохнула, раздражённо. Левитировала к себе чашку чая и выпила её всю. Откинулась на спинку дивана.
— Правда в том, Ноубл, что, как и все вокруг, мы довольно жалки. Поэтому мы каждую неделю собираемся здесь и лжём друг другу в лицо о нашем месте в мире, и, если честно, я совсем не против. В конце концов, что ещё у нас остаётся? Но прошу, давай хотя бы не будем с этим перенапрягаться и на полном серьёзе строить из нас что-то, что выше нас самих. В такие моменты на нас ещё грустнее смотреть.
Рэрити, закончив, обвела взглядом всех присутствующих. Мисс Ноуб, красная, как томатная паста, уставила свои горящие глаза на неё. Внезапно Рэрити ощутила знакомое в последнее время чувство вины и стыда, которые смешались с уже присутствовавшей в ней меланхолией, и камнем легли на сердце единорожки.
— Мне очень жаль, Ноубл. Это было слишком резко, — сказала она, вставая с дивана. – Возможно, мне стоит немного отдохнуть.
С этими словами, она покинула общество высокодуховных дам и скрылась за дверью.
Внутри театр представлял собой отдельное произведение искусства. Развешенные повсюду картины и фрески, вместе орнаментом и каменными изваяниями различных пони, украшали белые стены. На полу растелились большие и длинные красные ковровые дорожки, у основания стен можно было остановиться и посмотреть на статуи, как пони, так и различных существ. Эплджек ходила туда-сюда, цепляясь взглядом за всё подряд, пока не начался спектакль. Рэрити особо привлёк расположенный на потолке рисунок. На нём была изображена история театрального искусства в Эквестрии, самые важные её этапы. Она с интересом рассматривала античных пони, которые наблюдали за актёрами на сцене под открытым небом, а сами актёры носили маски. Ей больше всего понравился рисунок, посвящённый раннему театру в период, когда земные пони, пегасы и единороги ещё даже не заключили союз. Sacra rappresentazione. Ей нравилась идея воспроизведения чего-то внешнего, чтобы донести и сделать явным внутреннее.
— А, мисс Рэрити, — со стороны до неё донёсся звонкий мужской голос.
Тучный единорог, в приличном смокинге и полосатым шарфом, обмотанным вокруг шеи, подошёл к ней ближе. Лицо его растекалось в светской улыбке. Рядом шла единорожка лавандового цвета.
— Мистер Трупер, — Рэрити узнала его.
— Пришли посмотреть пьесу?
— Можно и так сказать, — Рэрити взглянула на дочь, остановившуюся рядом с режиссёром.
— Это я её пригласила, на самом деле, — сказала Клэрити. – Она последнее время всё сидела дома, и я решила, что неплохо будет ей выйти куда-нибудь в свет. Было время, она очень любила это дело.
Рэрити проглотила этот укол и не показала на лице ни тени негативных эмоций.
— Да, признаться, я действительно хандрила практически весь месяц. Спасибо Клэрити, что она позвала меня на вашу постановку. Я уже и забыла, насколько люблю атмосферу театра.
— А, театр действительно лечит от печальных мыслей, — согласился Трембл Трупер. – Мисс Рэрити, нам обязательно нужно пообщаться, как только пьеса закончится. Ваша дочь – сущее золото. Впрочем, вы и сами скоро всё увидите.
— Я не сомневаюсь, — она улыбнулась Клэрити. Та сделала в ответ то же самое, только не так искренне. – Хм, кажется, уже потихоньку начинается.
Пони в костюме работника театра, объявил, что спектакль вот-вот начнётся, и что все уже могут занимать места. Эплджек нашла Рэрити, и они вместе вошли в зал.