Последний фанфик

Филлидельфия

Roxette — Neverending Love

Филлидельфия была слишком велика, чтобы сгинуть полностью — Провал лишь расколол её пополам, проглотив центральную часть. Удержавшиеся от обрушения остатки домов нависали над пропастью подобно птичьим гнёздам. Ветер играл с фантиками, обрывками газет и прочим мусором, с которым каждое утро сражаются городские дворники. Брошенный самокат беспомощно валялся на обочине. Низенькая ограда с предупреждениями об опасности преграждала подход к разлому. На окраине города, в месте сужения Провала, через трещину были перекинуты сбитые наспех мостки.
Мы стояли на одном краю пропасти и наблюдали, как на противоположном краю немногочисленные оставшиеся жители, выстроившись гуськом, садятся в вагон. Паровоз пыхал дымом где-то вдалеке, в голове поезда. Прямо перед нами, за дюжину метров от последнего вагона, пути обрывались в пропасть изломанными полосами стали.
Я поднял кусок газеты, прибитый ветром к ограждению и быстро пробежался по заголовкам.

«Трещины в земле: тревожные вести со всех концов Эквестрии. Филлидельфийский провал вчера вышел за пределы центрального парка! Проводится срочная эвакуация». «Подземные толчки в Кантерлоте! По оценкам экспертов, мощность землетрясения не превысила пяти баллов. Это уже третий случай за последний месяц». «Воззвание к нации Её Высочества, принцессы Луны: ввиду чрезвычайных обстоятельств распоряжением Ночной Главы Диархии пятница отводится для безоплатных работ по возведению мостов через провалы. Расписание работ трудовых бригад по участкам…». «Нехватка пегасов-погодников: указ принцессы Луны разрешает набор в погодные команды пегасов с аттестацией по ускоренному курсу». «Вести из провинции: Груммингтон, Снортинг и Питсвилль накрыло пятно магической деградации. Волонтёры устанавливают предупреждающие знаки и указатели объезда поражённой области…». «Криминальный мир: опасный преступник, примат «анонимус», всё ещё на свободе! Награда за поимку возросла до двадцати тысяч!!!». «Казус в Мэйнхэттене: неизвестные разбросали по центру города листовки, доказывающие участие Найтмэр Мун в похищении принцессы Селестии».

На ближайшей же стене висело объявление, в котором за мою голову уже предлагалось двадцать пять тысяч.
Ха! С таким прогрессом они скоро за меня будут и миллион предлагать: за последние сутки мы не видели ни одного пегасьего дозора. Я уже свободно шагал рядом с Дэш, не боясь разоблачения.

Издав прощальный гудок, поезд двинулся вперёд. После его отъезда установилась неуловимая, неописуемая словами звенящая тишина. Филлидельфия стала городом-призраком.

– Эти уродские трещины начинают меня бесить! – пожаловалась Дэш. – Мы за ними не успеваем. Они движутся быстрее, чем я могу тащить этот уродский фургон! А вдруг нам больше некуда возвращаться? Вдруг мы вернёмся в Понивилль, а там — дыра! Если бы я могла летать!

Пегаска взмахнула крыльями для эффекта. Неожиданно для неё и меня, взмах крыльев подбросил её вверх на хороший метр.

– Какого се… – пегаска приземлилась на круп, изумлённо глядя на свои крылья, – …на!
Подумав немного, Дэш выбралась из упряжи и что есть мочи замахала крыльями.

– Ю-ху-у-у!!! – пусть и не так быстро и легко, как раньше, но пегаска всё же поднялась ввысь. Оглашая окраины счастливым визгом, Дэш выписывала петли и спирали в небе, пока, наконец, не сбила предупреждавший об опасности дорожный знак на краю пропасти.
– Уй, лягать! – Дэш сидела на земле, потирая копытом лоб. В радужной шевелюре вызревала внушительных размеров шишка. Треугольная табличка, вращаясь, исчезла в разломе.

Я перевязывал пегаске голову, когда мне в голову пришла идея. Я указал на валяющийся рядом с нами самокат.
– Дэш, ты ведь сможешь буксировать его на лету?
– Этот? Конечно могу! Плёвое дело!
– А со мной?
– Хмм. Понимаю, к чему ты клонишь.

Пегаска критически оглядела меня.
– В тебе сто пятьдесят – сто семьдесят фунтов. Раньше я двух таких как ты могла бы в воздухе нести, не то, что по земле тянуть. Но теперь — не знаю. Ещё в Фетлоке я чуть не надорвалась, когда тащила тебя с крыши. А сейчас я намного слабее и чувствую себя старой, больной клячей. То есть, кое-как держаться в воздухе, чуть похуже Флаттершай, ещё могу. А насчёт буксировки — не уверена. Надо попробовать.

…

Когда дорожное покрытие слилось в сплошную серую полосу, а руль самоката начал вибрировать от скорости у меня в руках, я заорал:
– Дэ-э-э-ш!!! Сто-о-ой!!! Хватит! Испытание пройдено! Не увлекайся!!!
Пегаска приземлилась и, выплюнув поводья изо рта, встала в гордую позу.
– Я ещё и не начинала, между прочим! Так, только чуть-чуть размялась!

Я положил самокат и на трясущихся ногах приближался к ней. Сердце ходило ходуном где-то в районе пяток. Ты слишком стар для таких шуток, Анон!

– Дэш, ты это нарочно? Про «клячу» и всё такое?
– А что такое? – невинно спросила пегаска, полуобернувшись ко мне задом.
– А ничего, – нарочито спокойно сказал я, демонстративно закатывая рукава.
– Чего «ничего»? – пегаска так же демонстративно задрала хвост, приподнявшись на задних ногах и одновременно присев на передних. Став в позицию «низкого старта», она с ухмылкой наблюдала, как я с кирпичным выражением лица преодолевал последние метры, разделяющие нас.
– А того, что я тебя сейчас!..

ХЛОП!

Разделяющий нас метр я преодолел в прыжке. Но я ошибся, думая, что пегаска в последнее мгновение даст дёру. Она, наоборот, энергично подалась назад. Я наткнулся на её круп, споткнулся и лёг на неё всем весом.

– Бггг! – заржала пегаска. – Анон, не будь нытиком! Прикольная же шутка!
– Хренасе, прикольная! Это было не смешно! Я мог разбиться! – я встал и, не удержавшись, хлёстко шлёпнул её по крупу. – Ты забываешь, что у меня нет крыльев. Навернулся бы с самоката на такой скорости — потом хрен бы ты меня собрала. Моя голова не такая крепкая, как твоя.
– Ой… Анон?.. Извини. А? – до пегаски дошло, что мне невесело. Она сникла и виновато ткнулась мне в пояс. – Я в курсе, что у меня фиговые шутки. Но иногда просто не могу сдержаться. Я так обрадовалась, что снова могу летать! Мне так хотелось поделиться с тобой скоростью! У меня из головы вылетело, что ты бескрылый.

Я потрепал пегаску между ушей.
– Насчёт шуток я уже заметил. Не парься, я не сержусь. Вдобавок, не такой уж я и хрупкий, просто люблю перестраховаться.
– Да? Это клёво, – успокоилась Дэш. – А можно попросить тебя об одной вещи?
– Да?
Пегаска прижала уши и съёжилась.
– Помнишь, я разревелась в Груммингтоне?
– Ну да, было дело.
– Забудь про это!
– Почему? – озадачился я. – Ты была такой милой тогда.

Дэш покраснела и принялась ковырять копытом асфальт.
– Я тогда была не милой, а глупой, как жеребёнок без метки. Поглупела, как те несчастные последние жители городка. Мне очень не хочется, чтобы ты запомнил меня ревущей. Это совсем не круто.

Я пожал плечами.
– Дэш, тебе вовсе не нужно стараться выглядеть крутой — ты такая и есть. Плакать в тех обстоятельствах было не стыдно и в «умном» состоянии, не то, что в «глупом». Учитывая то, во что превращается Эквестрия.
– Но ты не плачешь.

Я задумался.
– Я не плачу, потому, что я — мужчина. Нас так воспитывают. Кроме того, в моём собственном мире дела идут куда хуже. Вероятно потому всё происходящее тут мне не кажется слишком катастрофичным.
– Ни фига себе! Куда ж может быть хуже? – воскликнула Дэш. – У вас что, все поголовно встают в восемь утра и едят сено на завтрак, обед и ужин?

Я засмеялся.
– Кто-то встаёт и раньше. Но не в этом проблема. У нас… Как бы это сказать… очень холодно.
– Всего-то? – хмыкнула Дэш. – Побывал бы ты в Кристальной империи! Вот там холодно, так холодно! Кстати, это идея, надо будет тебя как-нибудь затащить к Кэйденс. У неё офигенски красиво!
– Нет, я не то имел ввиду. Холодно не в физическом смысле. В душевном.

Пегаска всмотрелась мне в лицо, как будто видя меня впервые.
– Ты имеешь ввиду, тебе утром никто не скажет: «Привет, хорошего дня»?
– Да, примерно это я и имел ввиду.
Пегаска печально покачала головой.
– Сочувствую. Без друзей не прикольно. Всем нужны друзья. Даже Дискорду, дискорд его забери!

Пегаска вдруг стала на задние ноги, положив передние мне на плечи. Нос её практически упёрся в мой.
– Анон! В Эквестрии у тебя всегда будут друзья, что бы ни случилось! Обещаю!
Я растроганно обнял пегаску и погладил её по шее.
– Спасибо, Дэш. Это просто здорово!
Пегаска положила голову мне на плечо и прижалась всем телом в ответ.

…

Оставляя на прилавке очередной пустующей филлидельфийской лавки монетку, я озабоченно заметил:
– Этак мы скоро останемся без гроша. Мой кошелёк почти пуст. Если так пойдёт и дальше, тебе придётся сдать меня копам и потребовать с них вознаграждение — двадцать пять тысяч, если ещё не подняли планку.
– Ты чего? – не поняла шутки пегаска. – А как же твоё участие в эксперименте?
– Ты меня всё равно как-нибудь вытащишь, – отмахнулся я. – Лучше помоги искать палатку.
– С той скоростью, что я могу тебя буксировать, мы доберёмся до Понивилля за день-два. Нам не нужна ни палатка, ни всё то барахло, что ты уже набрал.

Я пропустил замечание Дэш мимо ушей и продолжил паковать рюкзак. Пегаске, как сверхскоростному летуну, простительно заблуждаться, но ты-то не дурак, Анон! Расстояние от Филлидельфии до Понивилля на карте было больше того, что вы уже прошли сюда от Фетлока. Так что палатка, одеяло, набор походных котелков, кружки, мешок картошки и дюжина овощных консерв будут совсем не лишними!

Полчаса спустя мы стояли на дороге с другой стороны Провала. Ветер дул нам в спину, подталкивая в путь. Фургончик Трикси сиротливо смотрел на нас у мостика через пропасть.

– Надеюсь, с ним ничего не случится, – озабоченно сказал я. – Иначе придётся объясняться с Трикси.
– Ерунда! В крайнем случае, ей вернут его стоимость из казны, – отмахнулась пегаска. – Ты не представляешь, как я рада, что избавилась от него!
Пегаска взлетела и осторожно потянула упряжь. Потом приземлилась и недовольно глянула на меня.

– Скидывай! – скомандовала пегаска, указав на рюкзак.
– В чём дело?
Пегаска молча потянула зубами за шлейку рюкзака, сдёргивая его с меня.
– Дэш, ты чего?

Пегаска раскрыла рюкзак и стала копаться в нём.
– Я могу нести тебя, когда ты весишь сто пятьдесят фунтов, – больший из двух котелков отправился в Провал.
– Я могу тянуть тебя, когда ты весишь сто семьдесят фунтов, – половина наших запасов картошки ухнула следом.
– Я могу тащить тебя, когда ты весишь двести! – насос и запасные колеса к самокату улетели туда же.
– Но мы не договаривались, что ты будешь весить под двести пятьдесят фунтов только потому, что дорвался до бесплатных товаров! Лягать, это уже слишком!
– Погоди, Дэш, консервы-то не выкидывай! Ты ж сама говорила, что только-только размялась и всё такое. И товары вовсе не бесплатные — я оставлял в магазинах деньги — последние, кстати! Дай, я сам отберу припасы…

…

Ю-ху-у-у!!!

У меня никогда не было мотоцикла — я не видел смысла покупать транспорт, на котором комфортно ездить только летом и только в сухую погоду. И только попав в место с мизерными шансами достать байк, я, наконец, понял, чего лишился! Ощущение стремительности пронизывало меня мощным всесокрушающим потоком, руки крепко сжимали дрожащий от скорости руль, ветер выдавливал счастливые слёзы из глаз — в автомобиле не ощущаешь весь этот драйв! Хотелось расхохотаться и заорать по-дурному, во всю мощь лёгких, что я и сделал в конце-концов. Дэш одобрительно покачала крыльями, не снижая скорости. Столбы с расстоянием до Кантерлота мелькали мимо нас один за другим.

За час воздушной буксировки мы продвинулись так, как раньше за день. Дэш могла бы тянуть и быстрее, но самокат начинал опасно подпрыгивать на неровной дороге. Самые высокие из зданий Филлидельфии уже давно скрылись за горизонтом, когда пегаска опустилась на дорогу и сообщила:
– Я вижу Кантерлот. Ещё день пути — и сворачиваем к Понивиллю.
– А ты выдержишь?
Пегаска фыркнула.
– Я-то выдержу. Самокат — не уверена.
– Тогда, может, поедем по той трассе? – я указал на гораздо более широкую и ровную дорогу, приблизившуюся к нашей полчаса назад и с тех пор идущую параллельно. – Там мы сможем двигаться раза в полтора быстрее.
– Я уже думала над этим. Там часто встречаются пони. Тебя узнают.
– На той скорости, которую мы там разовьём — не узнают. А хоть бы и узнали — ты видела хоть один патруль за последние сутки? По-моему, в свете последних катаклизмов, про меня все забыли, – я взял самокат под мышку и зашагал через поле к шоссе. Пегаска со вздохом последовала за мной.

– «Трасса 52», – прочла Дэш на табличке и почесала в затылке. – Что-то я не помню тут никаких трасс. Наверное, недавно построили.

Эта дорога и впрямь была намного оживлённей — нам часто приходилось уворачиваться от повозок и одиночных пони. Большинство из них шло в сторону Кантерлота, так что мы лишь слышали испуганное оханье за собой. Хотя один раз я сбил с какого-то осла парик и потом долго слышал его изощрённые проклятия в спину.

От скорости, которую мы развили на новой дороге у меня свистело в ушах. Пегаска разошлась не на шутку, навёрстывая упущенное в бесполётные дни. Мне не хотелось портить ей удовольствие, и потому я пропустил момент, когда скорость стала настолько большой, что я потерял контроль над ситуацией. Моей реакции не хватило, чтобы объехать лежащий на дороге булыжник. После столкновения, камень улетел в сторону, самокат подпрыгнул, а я услышал подозрительное скрипение.

– Дэ-э-эш! Тормози-и-и!!!
– Чего-о-о?! Не слышу-у-у!!!

КРАК!!!

Тот, кто станет делать качественные самокаты в Эквестрии — озолотится. Мой не выдержал столкновения и развалился у меня в руках. Переднее колесо соскочило с оси и покатилось по своим делам. Металл самоката при трении об покрытие дороги выпустил пышный пламенный хвост искр. Что было дальше я не видел, так как покатился по дороге вверх тормашками и свет потух в моих глазах.

…

Сияние. Оно повсюду. Нет верха и низа, нет направлений и расстояний. Нет мыслей. Нет чувств. Нет времени. Есть только бесконечное сияние.

В какой-то момент пришло осознание.

Я — это я. Я существую. Я — нечто. Что именно? Не знаю. Не могу вспомнить. Но я знаю, что такое вспоминать! Я знаю, что могу что-то вспомнить! Но я не помню, как вспоминать. Это плохо. Но я знаю, что такое плохо. Это противоположное тому, что хорошо. Надо вспомнить. Как я тут оказался? Не знаю. Надо что-то сделать, чтобы вспомнить. Надо сделать усилие. Тогда получится. Просто сделать усилие.

В сиянии проступают очертания предметов. Дверь? Этот предмет называется «дверь»? Кровать? Капельница? Дефибриллятор?
Я зажмуриваюсь от яркого света люминесцентных ламп. Откуда-то сбоку доносится неприятный зуммер и тихие фразы.

– Док, позавчерашний приходит в сознание!
– Следи за давлением.
В поле зрения появляется предмет. Сквозь ресницы видны только его расплывчатые очертания. Предмет движется, проводя какие-то манипуляции.

Я открываю глаза и вижу фигуру в голубом.

Медсестра в голубой форме следит за приборами. Её лицо скрыто марлевой повязкой. Отвернувшись от оборудования, она внимательно смотрит на меня и протирает мой лоб и губы влажным полотенцем.

– Больной, как вы себя чувствуете? Вы можете назвать своё имя?

Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить.

Проект «Дайсон». Я работал на нём. Разработка искусственного интеллекта для решения задач корпоративного бизнеса с помощью теории игр. Попытка достижения идеального, непобедимого бизнес-интеллекта, вершины корпоративной эволюции, экономической сферы Дайсона.

Я вспомнил депрессию последних месяцев и своё увольнение. Я вспомнил ночное небо на крыше дома и сердечный приступ. Я вспомнил морозную ночь, когда я пошёл через пустырь в аптеку и, возвращаясь, заскочил за бухлом. Наверное, тогда же и выпил.
Идиот! Если тебе отчекрыжили обмороженные руки-ноги, то остаток жизни проведёшь в инвалидном кресле, вспоминая, как хотел стать альпинистом!
Я вспомнил почти всё. Моё имя? Осталось вспомнить имя. Меня зовут…

– Ано-о-он! Ано-о-он! Ано-о-он!

Едва слышный крик отвлекает от воспоминаний. Кто-то трясёт меня и выкрикивает имя. Тёплые капли падают на лицо. Только что обретенный мир расплывается в сознании, на его место приходит другой. Другие воспоминания.

Я не ходил в аптеку. У меня не было приступа. Меня смёл с крыши вихрь и унёс в звёздную темноту… Я помню облупившиеся стены зала с колоннами. Я помню облака на фоне остатков купола. Я помню насыщенный магией воздух и склонившиеся надо мной неземные фигуры. Я помню её. Её имя Селестия…

Я открываю глаза и вижу фигуру в голубом.

…

Сознание с трудом возвращалось в гудевшую как с бодуна голову. Чёрт, и как это я додумался ездить на такой скорости без шлема? Чуть мозгов не лишился же. Голубая клякса сфокусировалась в пегаску, ревущую надо мной во всё горло.

– Ано-о-он! Ано-о-он! Встава-а-ай!
– И как, интересно, я могу встать, если ты стоишь прямо надо мной? – с трудом отвечаю я.
– Хорош умничать! – буркнула пегаска сквозь слёзы. – Анон?!!

Я был полузадушен силой объятий пегаски.

– Что-то я слишком часто реву с тех пор, как мы познакомились, – пробормотала Дэш, прижавшись ко мне. – Это не круто.
– Ещё как круто! – утешил пегаску я. – Ты мне всю рубашку промочила. Прямо как водомётная машина!
– А ты вставать не хотел! Я очень-очень испугалась. Всё-таки, дурацкая это была затея с самокатом! Если бы можно было вернуться к фургону!
– Да ну, не глупи. Фургон не прошёл бы через мостик. Да и с ним мы бы сюда неделю добирались. А так, судя по тому знаку, до Кантерлота осталось пятьдесят миль. Значит, пора сворачивать с трассы. Как ты думаешь, сколько у нас уйдёт времени на оставшийся путь до Понивилля?

Дэш почесала в затылке.
– Галопом — за день добежим. Но из меня бегун тот ещё. Если ты можешь бежать галопом больше часа, уделаешь меня влёгкую. Конечно, я могу лететь, но так будет нечестно. Потому предлагаю рысь. Так доберёмся дня за три, если не напрягаться и бежать не больше пяти часов в сутки. А если бежать тротом…

Я внимательно наблюдал за пегаской. Та разлеглась на мне и, подпирая голову, рассуждала, сколько времени нам понадобится, чтобы добраться до Понивилля тротом, иноходью, кентером и махом. Для убедительности, Дэш вычерчивала у меня на груди фигуры, обозначавшие нас, Понивилль и дорогу.

Вроде, не издевается.

– Дэш!
– Ась?
Пегаска с невинным видом уставилась на меня, практически коснувшись своими губами моих.

– Я бегаю ещё хуже, чем ты таскаешь фургоны. То есть, чуть лучше, чем никак.

Пегаска критически осмотрела меня и помотала головой.
– Фиговые у тебя шутки, Анон. Не смешные.
– Дэш, я не шучу.
– Не верю, – пегаска провела крылом по моей ноге от пояса до пятки. – У тебя очень длинные ноги. Почти как у аликорнов. Ты не можешь плохо бегать.
– И всё же это так. Я могу пробежать пару километров, и на этом выдохнусь. Что неудивительно, учитывая тот образ жизни, что я вёл в прошлом мире.
– А какой у тебя там был образ жизни?
– Сидячий. Каждый день по восемь-десять часов в день на стуле, перед компьютером. Иногда и по двенадцать.

У Дэш отвалилась челюсть.
– Лягать-колотить! Ты сидел в тюрьме? За что тебя посадили?
– Я не сидел в тюрьме! У меня работа сидячая. Была. Программисты так работают, понимаешь? Сидя. У нас это в порядке вещей.

Пегаска неверяще смотрела на меня. Потом её удивление сменилось сочувствием. Она покачала головой. Её грива щекотала мне шею.
– Это ужасно, Анон! У нас есть пони, работающие в мэрии с бумагами — так они работают по три часа в день, один день в неделю: по-другому не выдерживают. И то, только потому, что их жизненное назначение такое. В Кантерлоте, конечно, бюрократы покруче, но там единороги-чиновники применяют специальную магию для усидчивости. А просто так сидеть без движения каждый день по восемь часов — до таких пыток даже в тёмные века не додумались! Что же это за работа такая? Что делают программисты?
– Программы. Это такие… гм… заклинания. Ты пишешь программу, запускаешь её, а потом она делает что-то для тебя.
– То есть, ты, типа, был волшебником в своём мире? Как единороги? И ты тоже магию усидчивости применял?
– Вряд ли меня так можно называть. Очень далёкие параллели. У нас совсем нет магии.
– Не понимаю, – пегаска яростно почесала копытом за ухом. – Нет магии, но есть заклинания. Есть заклинатели, но они не волшебники. Фигня какая-то!
– Не парься. Просто исходи из того, что до Понивилля мы доберёмся шагом. И ещё вот что…
– Да?
– Слезь с меня наконец!

Пегаска густо покраснела.

---

Два дня спустя…

Мы стояли на берегу Седлового озера. Дэш озадаченно осматривалась.
– Лягать-колотить! Поздновато с трассы свернули. По прямой отсюда до Понивилля миль двадцать, не больше. Но теперь придётся возвращаться миль на пятьдесят назад, чтобы обойти озеро.
– Что??? Ты хочешь сказать, нам надо делать крюк в сто миль?! Да это ж ещё неделю ходьбы! У нас картошки осталось на день твоими стараниями!

Пегаска сконфужено заметила:
– Я в этих краях впервые. И обычно я путешествую по воздуху или поездом.
Я фейспалмнул, вспоминая выкинутые в пропасть припасы.

Противоположный берег маячил впереди тёмной полосой. По прямой — километров десять, не больше. Не слишком близко, но всё же не пятьдесят миль в один конец!

– Если найдём там что-то вроде лодки, – я махнул на полуразвалившийся сарайчик у берега неподалёку от нас, – переберёмся вплавь. Сутки махания вёслами, и мы на другом берегу. Топать ещё сто миль ногами я отказываюсь!

Нам повезло. В лодочном сарае таки лежала (кто бы мог подумать) лодка! Пусть она была старой и рассохшейся, но с помощью банки старой шпатлёвки и часа изощрённых ругательств мне удалось замазать самые большие щели. За тестовый получасовый заплыв в лодку набралось всего две банки воды! Я чувствовал себя кораблестроителем!

– Ну что, отправляемся? – Дэш свесилась с носа, глядя в зеленоватую воду. – Как лодку назовёшь, кэп?
– «Две банки», – буркнул я.

…

Три часа гребли, три часа воздушной буксировки, дюжина вылитых ковшов воды — и лента противоположного берега выросла в зелёный склон, заросший травой и кустами. Уже был слышен шелест листвы прибрежных ив. Наше судёнышко пожирало носом последние десятки метров. Я налегал гудящими руками на весла. Дэш отдыхала на носу. Последние полчаса я ощущал её взгляд, буквально сверлящий мне спину.
Я оглянулся. Дэш опустила глаза. На мордочке застыло выражение печали.

Надо бы поговорить с Твайлайт по возвращению в Понивилль, Анон! Что-то тревожит пегаску с самого Фетлока. Наверное, наша поездка не прошла даром: утрата, а потом обретение способности летать какого угодно пегаса выведут из равновесия. Надеюсь, мы с Твайлайт найдём нужные слова для ободрения.

Я налёг на вёсла. И всё же это был славный заплыв! Медитативный плеск волн, ласково греющее спину солнце, крики чаек настроили меня на философский лад.

Дорога заканчивается. До вечера мы войдём в Понивилль. Казалось, провидение с самого начала поездки испытывает меня на прочность. Остановится ли эта офисная моль, столкнувшись с Провалом? Не испугается ли нелегального положения и преследования властей? Способна ли выдержать неустроенность походной жизни? Достаточно ли сильны ноги для дневных переходов? Достаточно ли сильны руки для многочасовой гребли? Выдержит ли психика потерю той, кого… ну, не любил, но был очень привязан?

А вот шиш вам всем! Я не разнылся, а, наоборот, стал вдвое сильнее и втрое злее! Офисная моль превратилась в осу! Я сейчас себя чувствую как человек, который вынырнул из трясины и, выблевав болотную жижу, вдохнул воздух во все лёгкие. Я в лепёшку расшибусь, но выясню, что за беда происходит с этим миром! И я верну Сел! И тогда…

– Анон, – прервала ход моих мыслей пегаска. – Наш путь заканчивается. В Понивилле мы расстанемся. Ты ничего не хочешь мне сказать?
– Что именно? – вопрос застал меня врасплох. Я прекратил грести и обернулся.
– Ну… – пегаска смутилась. – Что у тебя на душе? Какие чувства? Ты правда совсем-совсем ничего не хочешь мне сказать?
– Да вроде нет. Ни о чём не думал вообще.

Пегаска разочарованно отвернулась. Уши её опустились. Некоторое время она смотрела в зеленоватые волны. Потом её уши снова встали торчком, а мордочка приняла решительное выражение.

– Значит, тебе нечего мне сказать? Тогда я скажу! Ты врёшь, что ни о чём не думал! Ты опять думал о ней!
– О ком?
– О Селестии! Думаешь, я не видела твою мордочку, когда Трикси сообщила тебе о её исчезновении? Я не глупая! Ты постоянно думаешь о ней! Так сильно, что вообще ничего вокруг не замечаешь!

Та-а-ак! Вот в чём дело, лягать меня в пузо! Пегаска ревнует! Какого хера? Я не давал ей повода!

– Это не твоё дело! – рявкнул я.
– Ах, не моё?! Не моё после побега из Псинтела?! Не моё после обнимашек в фургоне?! Не моё после трассы 52?!! Ты… Ты…
– Что «я»??!
– Ты… ты неискренний со мной! Так нечестно!!!
– Ты тоже не слишком-то искренняя! Иначе бы рассказала, что видела в заклинании Прозрения! – огрызнулся я. – Это могло бы нам с Твайлайт здорово помочь с расшифровкой результатов эксперимента!
– Да пожалуйста! – пегаска топнула ногой. – Нет там для вас ничего полезного! Но раз уж ты это вспомнил — на здоровье! Я видела во сне человека! И он жил с пони! И они офигенно любили друг друга! И у них был офигенный секс! И это было офигенно круто! А ты… Ты — не такой! Ты не любишь пони!!!
С каждым предложением пегаска всё сильнее топала ногой. Последнюю фразу она завершила сокрушительным фумикоми¹.

КРАК!

– Ой! – пегаска поспешно отдёрнула ногу. Но было поздно.
Гнилое днище челнока не выдержало удара и в образовавшейся пробоине весело зажурчал фонтанчик. «Две банки» нужно было срочно переименовывать в «Две бочки». Или даже в четыре.

Дэш прижала уши и в отчаянии стала грызть кончик копыта. Я выругался и повернулся к корме, чтоб выкинуть из рюкзака самые тяжёлые вещи. Последние десятки метров Седлового озера придётся проплыть.

За спиной послышался всхлип. Через пару секунд я почувствовал крепкий захват ногами со спины. Пегаска подняла меня над тонущей лодкой и понесла к берегу.

Не знаю, что меня больше взбесило: то, что пегаска неожиданно бросилась меня спасать без моего согласия, или же то, что рюкзак с последними припасами остался на борту. Я вывернулся к ней лицом и в ярости заорал:
– Оставь меня в покое! Мне не нужна твоя помощь!!!
Упёршись рукой ей в грудь, я надавил изо всех сил, одновременно разжимая хват её ног второй рукой.

Вода оказалась прохладной, как на пляже Суоменлинны в августе. И такой же прозрачной. Плавать и нырять я всегда любил, поэтому решил, что раз уж всё равно в воде, то почему бы не устроить заплыв под водой метров на двадцать пять? Чтоб остыть и решить, что делать с назойливой пегаской? Если бы вода была потеплее, можно было бы проплыть и больше — скажем, метров сорок. Но в такой воде — только двадцать пять. Одежда, правда, здорово мешает.

ПЛЮХ!!!
Оп-па!

Как пишут в банковских кредитных договорах, «обстоятельство непреодолимой силы» ухватило меня за воротник куртки и выдернуло на поверхность.

Дэш, отчаянно молотя крыльями по воде, тащила меня к берегу. Пегаска выла от напряжения, но не сдавалась. За нами тянулся шлейф брызг, как от водного скутера. Воротник в зубах пегаски трещал, но держался.
Приволочив меня на берег, Дэш разжала зубы. Я успел перевернуться на спину, когда она со стоном повалилась на меня, раскинув крылья.

– Не. Делай. Так. Больше, – пробормотала пегаска между вздохами. – Я больше не буду тебе надоедать, только не подвергай себя опасности. Ты мог утонуть. Я не умею летать в воде.
– Выф-выф-вуф! – возразил я.

Отпихнув от лица живот пегаски и выплюнув шерсть, я продолжил.
– Я умею плавать! И нечего меня опекать без моего на то согласия! И вообще, не лезь в мои отношения с Селестией! Это наше личное дело и ничьё больше!
– Бе-бе-бе! – устало передразнила меня Дэш. – Анон! Я — плохая пони, потому что хотела получить то, что мне не принадлежит. Но какой же ты всё-таки глупый! Пойми, смертные — игрушки в копытах вечных. Любимые и оберегаемые, но всего лишь игрушки. Они заботятся о нас, они — наши обожаемые принцессы, и мы боимся их потерять, но мы для них — только «их маленькие пони». Крохотный миг в их бесконечном пути. Миг невозможно по-настоящему любить. Мне жаль тебя, если ты этого не понимаешь.

Я молчал, осмысливая услышанное. Злость ушла. Пришла печаль.
– Дэш, я знаю. Просто не могу о ней забыть.

Пегаска тяжело поднялась.
– Везёт же некоторым, – пробормотала она, раскрывая крылья для просушки.

…

– А ты круто ныряешь! – уважительно заметила пегаска после нескольких минут молчания. – Ни одна пони без магии столько под водой не продержится. Я здорово перепугалась, когда ты так долго не появлялся на поверхности.

Я сидел на песке, прижимаясь спиной к спине пегаски. Её распахнутые крылья защищали меня от ветра.
– Это остатки былой славы. Мой институтский рекорд — семьдесят пять метров под водой на одном дыхании. Но я уже давно даже пятьдесят не могу проплыть без долгой дыхательной подготовки. Легкие атрофируются, что ли? Вроде, и не курю, но…
– Анон, ты весь дрожишь! Тебе надо просушить шерсть. Снимай-ка одежду! – скомандовала вдруг Дэш.
– У меня нет шерсти. Хотя ты права, одежду нужно высушить.

Я прошёл в густые заросли ивняка и развесил одежду по веткам, предварительно отжав. Пару часов на солнце и ветру — и она из мокрой станет влажной. А влажную уже можно высушить и на теле, по дороге в Понивилль.

– Куда это ты спрятался? – ивовая лоза раздвинулась, пропуская пегаску.

Оп-па! Моё тело на автомате попыталось выполнить три вещи: прикрыть левой рукой паховую область, дотянуться правой рукой до ветки со штанами и спрятаться за куст.

Дэш удивлённо наблюдала за этой суматохой.
– Ты чего? – в конце-концов озадаченно спросила она. – Что-то не так?
– Не так, – пробормотал я. Мне, наконец, удалось стащить с куста ветровку и теперь я завязывал её вокруг талии на манер набедренной повязки.

– А с кем не так? Со мной? С тобой? Или вообще? – допытывалась пегаска.
– Наверное, со мной, – я завязал рукава куртки за спиной и вышел из-за куста. – Видишь ли, у нас, у людей, не принято находиться без одежды в обществе других… людей.
– Ну и?
– Гм… Думаю, это правило можно распространить на любых других разумных существ… Просто в моём мире их нет, потому подразумеваются только люди.
– А какой смысл в этом правиле? Какую цель оно преследует?
– Не знаю. Так принято. Это социальное табу. Конечно, есть редкие исключения. Например, это не касается маленьких детей или людей, между которыми существуют очень близкие отношения. Но, в основном, это табу.
– Я знаю, что такое социальное табу, – важно кивнула Дэш. – У нас они тоже есть. Например, не принято спариваться или оправляться в присутствии посторонних. Этим мы отличаемся от неразумных животных.
– Вот видишь, ты меня правильно поняла. Описанные тобой табу у нас, кстати, тоже есть.
– Но, с другой стороны, – продолжала пегаска, подходя ко мне поближе, – табу на хождение без одежды у нас нет. И было бы смешно, если б оно было — далеко не у каждой пони есть деньги на покупку наряда. Так что не парься с этим табу, – Дэш подошла вплотную, – в Эквестрии другие порядки. А будешь ходить в мокрой одежде — простудишься!

С этими словами она просунула шею мне за спину и дёрнула зубами за узел из рукавов куртки. Узел ослаб.
– Дэш!.. Блин! – Я попытался удержать куртку руками, но пегаска, не выпуская рукав из зубов, резко мотнула головой.

От рывка я сел на песок, выпустив куртку. Дэш закинула её повыше на куст и повернулась ко мне.
– Ты так смешно выглядишь, когда пытаешься спрятаться, – пегаска, немного наклонив голову, наблюдала за моими попытками скрестить ноги и обнять колени руками. – Ты выглядишь как Флаттершай, когда её застукали поющей в ванной.

Я не ответил.

Пегаска подошла поближе и села на песок.
– Ты молчишь. Я опять рассердила тебя, да? У меня постоянно с этим проблемы. Действия опережают мысли. Подруги давно привыкли, но со всеми остальными — полный завал. Не удержусь и отмочу что-нибудь такое, что всепони разбегаются. Потом переосмыслю всё наедине и понимаю, что была неправа. Но это потом, когда извиняться уже не перед кем. А сейчас… Анон, что с тобой? Ты плачешь? У тебя плечи трясутся… Что такое?
Пегаска участливо попыталась просунуть нос мне под руку и оторвать моё лицо от колен.

– А-ХА-ХА-ХА-ХА!!! – я таки разогнулся, не в силах больше сдерживаться. Дэш обалдело уставилась на меня, челюсть у неё отвалилась.

Я в ответ облапил её и уткнулся носом ей в шею, заодно вытерев об неё слёзы смеха.
– У тебя оригинальный способ исповедываться, Дэш, – наконец закашлялся я. – Устроить кораблекрушение, затащить в укромное местечко, а под конец сорвать штаны и… – тут Дэш сама прыснула от смеха.

Вдоволь отсмеявшись, Дэш ткнула меня носом в грудь и спросила:
– И?
– Что “и”?
– Ты сказал: “А под конец сорвать штаны и…” – вот я и хочу знать, что “и”?

Я смутился.
– Да ничего… Не бери в голову.
– А я хочу брать! Какой ты всё-таки… – Дэш встала, потянувшись сначала передней половиной тела, а потом задней.
– Какой?
– Скучный — вот какой! – с этими словами она неожиданно пихнула меня головой в грудь так энергично, что повалила спиной на песок. После чего нависла надо мной, поставив передние ноги вплотную к моим плечам, а задние — к тазу.

– Короче, Анон. Хочешь, верь, не хочешь — не верь. Нельзя сохнуть по аликорну! Это со временем превращается в манию. Среди Вондерболтов, Дневной и Ночной стражи ходит куча историй про то, как в древние времена многие жеребцы сходили с ума, пытаясь вернуть себе расположение аликорниц, одаривших их лаской хотя бы раз. Их можно было спасти только перенаправив их влюблённость на кого-то ещё. Я не могу навязать тебе чувств… Но если бы ты хотя бы согласился на физический контакт. Может быть, этого хватило бы, чтобы ты излечился.
…
Я непонимающе смотрел на пегаску.
…
– Решай, – её нос почти касался моего. – Или мы сейчас возвращаемся обратно в Понивилль, там расстаёмся и обо всём забываем, или ты… мы… в общем, ты понял? Или мне сказать по слогам?

Я глядел на пегаску и не мог понять, что она мне предлагает.
– Дэш, ты… ?
– Да, дискорд тебя забери! Я предлагаю тебе ЗА-НЯТЬ-СЯ СЕК-СОМ со мной! – зло отчеканила пегаска. – Я хочу, чтоб ты покрыл меня и выбросил её из головы!
Я просто смотрел на неё и молчал. В голове было пусто.

Дэш фыркнула мне в лицо и отвернулась.
– Я не умею. Неумеха, – пробормотала она тихо.

Проклятье! Почему эти диллемы встают перед тобой, Анон? Ещё мгновение — и пегаска уйдёт. И у тебя исчезнет единственный друг во всём мире. Даже в двух мирах. Но ты ведь не любишь её, Анон? Не любишь ведь? Ты по-прежнему не можешь забыть Сел, что бы ты ни говорил себе!

Передо мной пронеслась вся наша история с Дэш, от похода к Зекоре до ссоры в лодке. Почему я должен ей отказывать? Сел подчеркивала, что между нами только дружба. У меня нет перед ней обязательств. А пегаска не требовала от меня ничего. И она была мне симпатична, хоть я и никогда не рассматривал её в качестве партнёра. И, блядь, у меня уже месяц секса не было!

– Дэш!
– Да? – печально отозвалась пегаска, снова склонившись ко мне.

Я привстал на локте, притянул её голову к себе и поцеловал.
Плавно сгибая ноги, как в замедленной съёмке, Дэш опустилась на меня, издав протяжный вздох и расслабив крылья.

– Дэш… Ты же понимаешь, что я не люблю тебя?
– Я этого от тебя и не требую, глупыш!
– Ты извини, я туплю. Просто я тебя не рассматривал в этом смысле. Вообще. До сих пор не могу привыкнуть, что пони и люди… Ну, ты понимаешь. Мы же разные виды. Да, у меня были отношения с Селестией. Но с ней всё же как-то естественнее казалось, она по росту сопоставима со мной.
– Ха! Если я стану на задние ноги, а передние положу тебе на плечи, я тоже ростом буду практически с тебя! Если тебе это так важно! И пусть я не Селестия, но тоже офигенна! И от меня у тебя не будет одержимости!

Я засмеялся. Пегаска была неисправима.
– Дэш, я ценю твою изобретательность и принимаю тебя такой, какая ты есть. Тебе больше не нужно фантазировать на тему опасности любви к аликорну.

Пегаска о чём-то подумала и кивнула.
– Хорошо, пусть это будет моей фантазией. А ты правда принимаешь меня?
– Правда. Но…
– Что?
– Ты лежишь на мне.
– Ну да, лежу, – Дэш ехидно улыбнулась и заёрзала животом. – А что?
– А то, что в таком положении я до тебя не достану! У тебя слишком высоко расположена… эмм… анатомия.
– Потерпи чуть-чуть, – пегаска хихикнула и снова заёрзала животом, прижав его ко мне. – Мне прикольно ощущать своим вымечком твою… анатомию…
Я начал ощущать напряжение в низу живота.

Проклятье на твою голову, Анон! Эквестрия целеустремлённо делает из тебя конеёба, и у тебя нет сил сопротивляться этому!

Пегаска не была человеческой девушкой и осознание того, что она меня возбуждает, рождало какие-то необычайно сумбурные, животные, почти эзотерические ощущения.
– Дэш, – прошептал я, – я перестаю себя контролировать. Ещё немного — и кончу. Тебе же ничего не останется.
Пегаска замерла и прикоснулась своим носом к моему.
– Я чувствую тебя, – промурлыкала Дэш. – Видишь, это совсем не страшно, что я кобылка не твоего вида.
Я начал почёсывать её шею у основания гривы.
– Не страшно. Но чертовски необычно. Никак не могу привыкнуть.

Моя рука продвинулась вниз по шее и приласкала основание крыльев, отчего пегаска шумно выдохнула мне в лицо и энергично засопела. Под пальцами заиграли бугры мышц. Крылья понемногу развернулись и встали.

– Всегда удивлялся, как вы, пони-пегасы, держитесь в воздухе с помощью таких небольших крыльев? А ты, вдобавок, ещё и меня тащила. То есть, понятно, что это магия, но всё равно выглядит удивительно. У единорогов хотя бы левитационная аура видна.
– Да-а-а, – тяжело дышала пегаска, – фактическая поверхность крыльев с помощью магии увеличивается в несколько раз. И… м-м-м… подъёмной силы хватает на то, чтобы… уффф…

Мой палец чесал желобок между махательными мышцами. Потом он скользнул вдоль позвоночника к основанию плотно прижатого к крупу хвоста пегаски и потёр щёлку между хвостом и бедром. Хвост тотчас же послушно сдвинулся в сторону и вверх…

– …чтобы поднять в воздух вес своего тела и ещё примерно такой же. Это мне Твайлайт сказала… – прошептала пегаска и закрыла глаза, уткнувшись носом мне в плечо. Дыхание у неё стало прерывистым.
– А как вы удерживаетесь на облаках? Ведь вы при этом не машете крыльями?

Мой палец блуждал под хвостом у пегаски и то, что он там находил, приводило меня в сильнейшее возбуждение. Контролировать себя становилось невыносимо трудно.

– Анон, не издевайся, – пегаска нервно хихикнула и вдруг стала нежно, кончиками губ, жевать мочку моего уха. – Я не-мо-гу ду-мать в та-ком… м-м-м… состоянии.
– Дэш, – рассмеялся я, – отпусти ухо!
– Отпускаю, – шепнула пегаска мне в ухо. – А ты вытаскивай из меня палец и займись, наконец, делом.

С этими словами пегаска встала.