Запах зефира

Город спал.

Еще пыхтели где-то внизу, на земле, последние припозднившиеся поезда, еще спешили по своим делам ночные прохожие и появившиеся из недр тоннелей работники городских коммунальных служб, а между высоких шпилей и рельефных крыш уже замерцали первые звезды, колючими прикосновениями заставляя слипаться глаза. Летний ветерок, играясь с поникшими транспарантами и вывесками магазинов, скользнул вдоль улицы, и шмыгнул в один из переулков, где и запутался в складках широких плащей двух неизвестных, стоявших возле высокой стены.

— Снова. – Вздохнул первый голос. Жеребец, чью принадлежность к племени единорогов выдавала жесткая складка на капюшоне плаща, страдальчески поморщился, глядя на недавно выкрашенную стену театра. – Снова этот Мистер V. Если ты думаешь, что твои права ущемлены – обратись в надлежайшие инстанции. Пошли жалобу или просьбу. Уезжай куда-нибудь, в конце концов! Но нет – вместо этого, нужно раз за разом пачкать несчастные стены. Признаюсь, я решительно не понимаю этого вандализма.

— Это потому, что ты еще не понимаешь сущности бунтарей, Краск. — Ответила вторая фигура. Немногим выше своего спутника, она куталась в чуть более свободный плащ с широким капюшоном, способным скрыть густую гриву волос небогатой кобылы, или вычурную прическу богатой дамочки со Звенящих Холмов. – Есть существа, одержимые жаждой действия. Учиться создавать что-то им недосуг – это долго, и требует вдумчивости, терпения, и недюжинных усилий. Но когда им представляется возможность что-либо сломать, тогда… О, они разворачиваются во всю ширь своей и без того не узкой натуры, и подходят к этому вопросу творчески, с выдумкой, и полной самоотдачей.

— Вы так говорите, словно часто встречаетесь с этими существами.

— Признаюсь, я сама из этой породы. – Хихикнула неизвестная, приближаясь к стене, и пристально разглядывая ее в свете удобно устроившегося на ее груди фонаря. В сумерках надпись была практически незаметна, но вот утром, когда соединившиеся для удобства обслуживания районы разделятся, разлетаясь на сотни футов окрест, эта бежевая стена превратится в огромный транспарант, оповещая каждого жителя города о тех теплых чувствах, которые питает знаменитый и неуловимый бунтарь к той, что считалась его правительницей. – Представь любое общество в виде организма, и ты поймешь, что даже такие клетки необходимы для его обновления и очищения. Но если их не держать под контролем, начинается патологический процесс, и они буквально сжирают все вокруг себя, приводя к гибели до того здоровое, крепкое тело.

— Как скажете.

— Вот так и скажу. – Хмыкнул кобылий голос. – Между прочим, ты чувствуешь?

— Безусловно. Потоки магии в некотором беспокойстве.

— Тебя послушать, так они всегда находятся в некотором беспокойстве. Нет, я про запах, идущий от этой стены.

— Простите, я простудился. – Сконфуженно пробормотал единорог, отводя взгляд от огромной надписи на стене. Кто бы ни был ее автор, ему следовало всыпать положенных десять плетей, и с позором выгнать из города, запретив в него возвращаться под страхом самых нехороших последствий. Эх, вот так и рождаются диссиденты, то и дело рвущие напролом через границы, чтобы откуда-нибудь, издалека, поливать словесными помоями его королевство. – Не пойму, и почему этого негодяя еще не поймали?

— Потому что это писала кобыла. – Откликнулась его спутница, прекращая свои изыскания, и вновь отстраняясь от стены, чтобы оценить всю надпись целиком. Что ж, в адрес правительницы вольных земель и раньше появлялись шуточки, пасквили и карикатуры, но еще ни один из тех, кто был способен держать в копытах, клюве и пасти кисточку или перо, не опускался до низкой площадной брани, которая раз за разом стала появляться на самых видных местах. – Жеребец метил бы по другим болевым точкам, а учитывая возвращение старых тенденций, когда в моде вновь чуть полноватая фигура и кудрявая грива, обзывать кого-то «жирным чудовищем с сальными волосами» стала бы только кобыла. И вот этого я ей не прощу!

Развернувшись, пони легко порысила вперед, безо всякого страха углубившись в узкие переулки. Распахнувшийся при движении плащ открывал постороннему взгляду аккуратные ножки с длинными, ухоженными щетками, стелившимися по земле, из-под которых виднелись мысочки розоватых копыт, украшенных тонкими золотыми подковками, звонко цокавшими в темноте. Еще раз вздохнув, жеребец вприпрыжку двинулся за своей спутницей, стараясь оставаться в круге света, отбрасываемом фонарем, и недоверчиво косясь на провалы парадных, закрытые ставнями стены, и витражные ограждения гудящих под их шагами мостов, перекинутых между районами. Кварталы тянулись одни за другим, и каждый из них имел свой голос, свою музыку, которую издавал ветер, напевавший в хитросплетениях зданий, вытянувшихся к небесам. Яркий Золотой, строгий Северный, беспокойный Буреломный; наглый и нахрапистый Рыжий, не говоря уже о солидном Центральном – все они промелькнули перед его глазами, поднимаясь из густых облаков. Кобыла никуда не спешила, негромко напевая себе что-то под нос, но остановившись вместе с нею возле калитки, ведущий в палисадник отдельно стоящего дома, единорог почувствовал, что запыхался, и благодарно кивнул своей спутнице, терпеливо ожидающей, пока ее партнер по ночной прогулке окончательно приходил в себя после незапланированного марафона.

— А вы точно уверены, что это тут?

— Безусловно, мой дорогой Краск. – Ухмыльнулась неизвестная пони. В тени капюшона недобро сверкнули жемчужинки ухоженных зубов, вдруг показавшиеся жеребцу огромным, жутчайшим оскалом. – Я подозревала, а сейчас полностью уверена. Погляди.

Послушно повернув голову, единорог страдальчески вздохнул, старательно не глядя на то, как его спутница безо всякого стеснения, словно енот, роется в помойном бачке, ожидающем ночного ассенизатора. Вскоре, она вынырнула из него, и отбросив на спину мешающий капюшон, с довольным видом продемонстрировала жеребцу испачканные чем-то гуттаперчивые накопытники и полотняную маску.

— Оу. – По морде его было видно, что он решительно не знал, что сказать. – Кажется, вам пора гнать меня взашей…

— Да брось. Всего-лишь пара фокусов, и хорошая агентурная работа. – Ухмыльнулась кобыла, вытирая копыта о плащ своего содрогнувшегося от отвращения спутника, и вновь набрасывая на голову капюшон. Оглядев темные окна, она прикинула что-то, и вновь ухмыльнувшись, тихонько отворила калитку, ныряя в глубокую тень одинокого дерева, растущего возле крыльца. – Поднимайся! И постарайся, пожалуйста, не шуметь. Сегодня мне понадобится твое достаточно специфическое умение, и я не хотела бы, чтобы мы разбудили ту, для кого предназначается этот сюрприз.

Жеребец сглотнул пересохшим горлом, и медленно, неохотно, ломая себя с каждым шагом, начал подниматься по ступеням крыльца, словно осужденный, шагающий на эшафот.

Скрипнула, открываясь, тяжелая дверь. Беспокойный ночной ветерок колыхнул занавески приоткрытого окна, когда две фигуры, не торопясь, и ни от кого не скрываясь, медленно шли вдоль широкой авеню, любуясь звездным небом, раскинувшимся над их головами великолепным шатром. Где-то там, позади, за их спинами, раздался звон и истошный вопль смертельно перепуганного существа, разбудивший целый район. Взбудораженный суматохой, ветер рванул из комнаты прочь, стремясь оказаться как можно дальше от невообразимо, безобразно распухшей кобылы, с ужасом разглядывавшей себя в разбитое от страха и испуга зеркало. Проскользнув мимо ног множества пони, сбежавшихся на поднявшийся шум, ветерок лихо закрутил немногочисленные листочки, опадавшие с редких деревьев, и догнав никуда не торопившуюся пару, игриво подергал за край расшитого золотом плаща кобылицы, неспешно идущей вдоль темных домов.

— А вы уверены в том, что это была она?

— Уверена, мой дорогой Краск. – Удовлетворенно промурлыкала спутница жеребца. Потерявший всякий стыд, ветерок взметнул край ее плаща, взблеснув на миг светом звезд, отразившимся от широких браслетов из кроваво-красных рубинов, змеившихся по великолепным ножкам по тонким нитям из серебра. Поговаривали что ее новый фаворит, грифон выдающихся размеров, форм и темперамента, заложил свою душу ради этих редких камней, а сердце какой кобылы могло устоять против таких драгоценностей, которых не сыскалось бы и в короне принцессы Кристальной Империи? – Все дело в запахе.

— В запахе? Но я же…

— Да-да. Быть может, ты и смог столь удачно приболеть, мой верный, решительный Краск, но даже я смогла почувствовать исходящий от надписи запах зефира. Ведь я сама, своими копытами добавила его в ту единственную несмываемую краску, которую могла использовать эта V, чтобы донести очередное послание до жителей нашего города.

— А что, если бы она вновь воспользовалась чернилами?

— После того, как мой верный фестрал, как можно более скрытно – то есть так, чтобы об этом узнал весь круг заинтересованных профессионалов, включая преступников и контрабандистов! — привез в город новую несмываемую алхимическую пасту? Не думаю. – Снова улыбка, казавшаяся лютым оскалом, белеющим в черном провале плаща. – Но даже если и так, то какой из трех сортов чернил, каждый из которых был помечен своим собственным запахом, ты имеешь в виду?

— Кажется, я снова недооценил вас. – Остановившись, жеребец поклонился, и уткнулся взглядом в брусчатку мостовой, ожидая заслуженной кары. Кары, не менее изощренной чем та, которой подверглась одна чересчур самоуверенная, начитавшаяся комиксов пони, решившая выступить против правительницы вольных земель, и перешедшей установленные тою негласные границы. Прошел целый десяток секунд, прежде чем он понял, что цокот золотых подковок звучал гораздо тише, удаляясь от него в сторону разводного моста. – И что же теперь будет?

— А ничего. – Остановившись, хладнокровно ответила хозяйка, покровительственно потрепав крылом по голове догнавшего ее слугу. Вновь заняв место возле своей спутницы, единорог, как и раньше, принялся недоверчиво поглядывать в сторону темнеющих окон и подворотен, сопровождая свою госпожу в этой долгой прогулке. – Разве что-нибудь поменялось? Мой дорогой Краск, ты хорошо знаешь меня, а я хорошо знаю тебя, поэтому я и позволяю себе мириться с некоторыми твоими шалостями и игрой в непокорность, зная, что ты все-таки будешь мне предан, как бы ни сложилась судьба. Опять же, твои магические способности очень полезны нашему общему делу. Не так ли?

— Вы знаете это, моя…

— Знаю. И ты это знаешь. – Вновь тихий смешок, пробирающий до костей. – Пони, зебры, дромады, грифоны и яки – все они верят в богов. В тех, кто ведет их по жизни, даруя в ее конце заслуженный отдых от праведных трудов, или расплату за грехи. Но в отличие от них, мой дорогой Краск, ты знаешь, что это не миф. Что все это – правда. И поэтому, твоя награда зависит лишь от тебя самого. А расплата за прошлое, за твои грехи – она всегда будет тут. Рядом, как далеко бы я ни была. Можно сказать, на расстоянии вытянутого крыла.

Промолчав, жеребец вновь поклонился, и поспешил за своей негромко напевающей госпожой.

Двое путников, две фигуры неторопливо шли по широкой дороге, вдоль ажурных металлических ограждений набережной, за которыми раскинулось небо, навстречу алой дымке восхода, пламенеющей над грядой далеких, и все-таки таких близких облаков. Город спал, и его соединившиеся на ночь районы грузно, неторопливо кружились в едва заметном глазу хороводе, плывя по бесконечному кругу над чернеющей под ними землей. Бесконечные луга под ними еще были затканы предутренней дымкой, а где-то на горизонте уже появились первые усики-лучи прожекторов нагоняющих время утренних поездов. Кварталы солидно покачивались на наполненных алхимическим газом шарах, время от времени, отрабатывая огромными лопастями пропеллеров против ветра, стараясь не выбиваться из общего круга. Скоро их мерное, гулкое шлепанье превратиться в привычные небесному городу жужжание и рев, но пока, в тишине, подсвеченной краешком алого солнца, только две одинокие фигуры медленно шли вдоль домов, направляясь на самый верх облачной эстакады.

Туда, где в утренней дымке уже золотились шпили небольшого, уютного, розового дворца.