Нефоновая пони: A Song of Twilight
3. Целеустремлённость: «Reel of the Unsung»
Мы очень часто стремимся к своим желаниям, но исполнив их, потом сожалеем о своём выборе. Мне в своей жизни довелось не раз видеть такие ситуации — и побывать в них самой. Я помню, как Рэрити воодушевлённо согласилась на наше первое Гала сделать для нас лучшие платья — и как потом она сожалела об этой своей идее, когда мы завалили её своими глупыми с профессиональной точки зрения предложениями. Я помню, как Эпплджек рассказывала, что она, понадеявшись на лучшую жизнь, отправилась в детстве покорять Мэйнхэттен, но увидев истинную суть жизни там, вернулась обратно в Понивилль. Даже я, став принцессой и поняв, что отныне мы с моими друзьями живём по разным законам времени, не раз спрашивала себя: неужели магические возможности и признание со стороны жителей Эквестрии стоят этого отдаления от друзей?
И совсем недавно я думала о том, чтобы исчезнуть из жизни Понивилля…
И я, получается, действительно исчезла.
Почему же я так пала духом из-за этого?
В любом случае, в мире нет абсолютов. Зло всегда может обернуться добром — и наоборот. Дар аликорна — дар или проклятие? Проклятие забвения — проклятие или дар? Ни одному пони не дано дать окончательный ответ на этот вопрос. Каждый из нас чувствует жизнь по своему, и один может сокрушаться о том, чего другой страстно желает.
Что же до меня и до вызова, брошенного мне судьбой, то я это проклятие даром не считала.
Разумеется, я тут же начала изучать, как на меня и на окружающих влияет моё проклятье. Это придало мне какой-то азарт, я была бы не я, если бы не умудрилась провести кучу, если так можно сказать, экспериментов, в том числе на своих, теперь уже бывших, знакомых, и выяснить многие особенности проклятья.
И я много что смогла узнать.
Во-первых, бессмысленно даже пытаться передать какую-либо информацию кому-нибудь. Никакие заклинания из тех, что я знаю, не способны исправить это. Даже тот случай с камнем памяти, о котором рассказывала мне Сансет, не был настолько безнадёжен: камень забирал воспоминания, но никак не влиял на записи. А теперь — все слова, рисунки, числа, что я пишу, обращаются для других буквально пустым местом. Кроме того, даже если кто-то пишет что-нибудь по моей просьбе, неважно что — такое же свойство распространяется и на те записи. Скольких трудов мне стоило однажды объяснить Спайку, кто я такая и почему мне нужно, чтобы он написал что-то — и лишь для того, чтобы понять, что записку, написанную его лапой и прикреплённую к воротам замка, всё равно все пони видят как чистый лист.
Всё более реальное, хоть и сохраняет свой внешний вид, но совершенно не воспринимается другими. Например, я пробовала выкопать около замка небольшую траншею в форме надписи, адресованной Старлайт. Она, определённо, заметила её, поскольку не свалилась туда, а принялась её обходить, но не уделила ни малейшего внимания написанному мной. После нескольких сходных экспериментов я выяснила: мои надписи, пусть даже полностью совпадают по форме с надписями, сделанными другими пони, представляют для других нечитаемую ерунду, и это уже не говоря о том, что привлечь к этому их внимание становится слишком трудно, будто они всеми силами избегают этого.
В общем, у меня не было ни единого шанса оставить какое-либо запоминающееся послание о чём бы то ни было.
Кроме того, этот холод, что теперь меня окружал, видимо, был связан с теми же причинами, что и тотальная амнезия всех пони вокруг. В моём замке было наиболее тепло; чем же дальше от него, тем холоднее мне становилось. За границами Понивилля холод становился невыносим, и мне приходилось использовать согревающее заклинание, чтобы хоть какое-то время пробыть там. Разумеется, о том, чтобы сесть на поезд и поехать, например, в какой-нибудь Кантерлот, и речи не было: я действительно это раз попробовала, но почувствовав, как усиливается и так невыносимый холод с каждой милей, что поезд отдаляется от Понивилля, я не выдержала и вышла из вагона на следующей же остановке, после чего тут же рванула обратно к сиротливо возвышающемуся вдали спасительному замку, спасибо моим крыльям.
Я выяснила и ещё одну зависимость: чем мне холоднее, тем быстрее забывают окружающие пони обо мне. И как правило, они удерживают свою память, пока я с ними рядом; но стоит им отойти на некоторое расстояние — как на меня накатывает волна холода, и я тут же понимаю: их память вновь исчезла. Это бывает и в середине разговора — если я говорю с ними слишком долго; опять же, я чувствую, как медленно подступает окружающий холод, будто сжимая меня в своих ледяных тисках, затем краткое дуновение морозного ветерка — и пони, что только что разговаривал со мной, растерянно моргает и задаёт всё те же вопросы: «Где я? Что я здесь делаю? И кто вы такая, в конце концов?»
Кажется, в этот момент даже они чувствуют тот холод, что накатывает на меня.
Ночью, когда на Понивилль опускается влажная росистая прохлада, время, которое я могу посвятить осмысленному разговору с кем-либо, сокращается до минут; днём это часы, в самом лучшем случае — полдня; именно столько мне удавалось привлекать внимание Старлайт, пока мы с ней искали возможное решение проблемы. Более того, я заметила, что в среднем со временем эти интервалы уменьшаются; проэкстраполировав средние значения по времени, мне удалось выяснить, что зависимость эта линейна с коэффициентом примерно полчаса в месяц… Говоря более понятным для других пони языком, это значило, что у меня есть примерно год, прежде чем мне решительно будет невозможно привлечь хоть чьё-то внимание — если я за это время не найду решения моей проблемы. При этом я заметила, что не сразу все забыли обо мне: первые несколько недель с того момента, как это всё началось — в день похорон Флаттершай, — многие ещё хранили эту память, хоть и узнавали меня с трудом. Переломным моментом, кажется, стал праздник Летнего солнца. Быть может, до него я и могла что-то сделать и направить мою историю по другому пути, но, увы, те моменты были безнадёжно упущены. Жаль, что я не придавала тем мелочам особого значения и бездарно проморгала свой шанс. Теперь же — пусть это и было тяжело признавать, — всё вело к тому, что из ловушки, в которую я попалась, не было ни одного логически обоснованного выхода.
И нельзя не сказать об этой музыке, что, казалось мне, звучала отовсюду, лишь стоило мне оказаться в месте, свободном от обычных звуков Понивилля — топота копыт, скрипа повозок, эмоциональной болтовни довольных жизнью пони и криков веселящихся хулиганистых жеребят — почти таких же, какими некогда были Эпплблум, Скуталу и Свити Белль, пока тяготы взрослой жизни не навалились на них всей своей мощью. Эта музыка преследовала меня повсюду, и мне отчего-то пришла в голову мысль, что она может быть как-то связана с проклятием забвения.
И как выяснилось, я оказалась права — и в этом мне помогло, пожалуй, единственное существо, которое меня ещё помнило.
Оно заявилось ко мне, как всегда, без приглашения, в один из обычных летних дней, ничем не отличающегося от других.
— Ох, Твайлайт, Твайлайт, как же скучно стало в последнее время в Понивилле, — услышала я знакомый голос сзади после характерного хлопка воздуха. — Что ни день, так ничего странного не происходит. Даже чаю не с кем теперь попить по вторникам…
— Перестань, Дискорд, — я обернулась к нему. — Ты не меньше меня знаешь, что в Понивилле всё так же, как и всегда было. Просто…
— Хо-хо, — он покачал головой. Ставлю свою лапу, что раньше было веселее, — он открутил свою птичью лапу и положил её передо мной. — Впрочем, — он тут же заставил её исчезнуть в серебристой вспышке и появиться вновь на обычном месте, — есть и другие способы развлечься, хотя сегодня я предпочёл бы наше традиционное с Флаттершай вторничное чаепитие, жаль только… — он как бы между делом воткнул голову в пол моего замка и прокричал куда-то под землю: — Эй, Флаттершай, старина Дискорд тебя ждёт, почему тебя всё нет? — и, вытащив голову обратно, он закончил фразу, безнадёжно разведя лапами в стороны: — Боюсь, она теперь вряд ли составит нам компанию. Вот мне и пришла в голову мысль: а что, если мне стоит немножко покоротать время с тобой? — он зловеще усмехнулся и злодейским шёпотом пояснил: — В конце концов, с кем ещё здесь можно поговорить о Флаттершай?..
Через несколько мгновений молчания, повисшего между нами, он, наконец, догадался, что причина, по которой я, раскрыв от удивления рот, широко распахнутыми глазами смотрю на него, будучи не в силах сказать ни слова — не во внезапности его визита. Он недоверчиво прищурился и спросил:
— Что? В чём дело? Ты забыла своего старого друга, Дискорда? Или я тебе больше не друг? — со вспышкой он перевоплотился в сгорбленного, одетого в траурный костюм и изрядно поседевшего драконэквуса, и только-только намеревался пойти от меня куда-то прочь, как я, наконец, выдавила из себя слова:
— Т-ты… Помнишь меня? П-помнишь, что я Твайлайт?..
— У-ха-ха! — он, мгновенно заставив всё своё траурное обличье исчезнуть, вновь повернулся ко мне. — Отличная шутка. Надо будет добавить её себе в список номеров для стендапа… — достав откуда-то блокнот, он что-то записал туда. — Конечно же, я помню, моя память за эти тысячи лет, что существует Эквестрия, не стала хуже… Ну или стала, но я об этом не помню, в этом плюс потери памяти — ты просто об этом не помнишь, ха-ха! Так или иначе, разумеется, я тебя помню, тебя ж разве забу… — тут, кажется, он наконец-то догадался, что это не шутка, потому что прервал фразу и изучающим взглядом посмотрел на меня. — Что ты хочешь этим сказать?
— Э-э… Дело в том, что меня больше никто, кроме тебя, не помнит…
В тот момент я с трудом могла разобраться в своих чувствах. С одной стороны, мне хотелось чуть ли не броситься ему на шею, поскольку он был единственным, с кем я, как получается, могла поговорить в этом мире ужасного одиночества, не боясь, что мои слова перестанут существовать для него в ту же самую минуту, как он переступит порог замка. С другой стороны, раз он — единственный, кто не подвержен действию этой тотальной забывчивости, он вполне мог быть и её причиной; и я чуть было сходу не обрушила на него обвинение в этом, лишь только эта мысль посетила мою голову. Тем не менее, я остановила себя в последний момент — и не зря: поссориться с единственным существом, которое вообще способно тебя понять в этом мире, было бы величайшей глупостью.
И я всё-таки поверила ему — и рассказала, в чём моя проблема.
Разумеется, поначалу он не воспринимал мои слова со всей серьёзностью. Он всё так же отпускал глупые шуточки и кривлялся в ответ, но по мере того, как я всё больше и больше рассказывала ему, он всё более подозрительно поглядывал на меня и делал всё меньше и меньше глупостей. Кажется, он что-то знал о том, что я ему рассказывала…
Когда я закончила, он задумчиво посмотрел на меня и, после секундного раздумья, взял меня за копыто.
— Разрешите вас сопроводить кое-куда, мисс забытая-всеми-принцесса?
— Эм… — я нерешительно кивнула, и мы тут же исчезли в телепортационной вспышке, в следующее мгновение оказавшись перед могилой Флаттершай. Я грустно повесила голову — вполне понимая: Дискорд, в конце концов, тоже потерял свою подругу не так давно и, как бы это странно не смотрелось, всё же скучал по ней.
— Что ты видишь тут, мисс никто-не-помнит-моё-имя?..
— Дискорд, я понимаю, что она была твоей подругой, но при чём…
— Я говорю не о Флаттершай, мисс все-пони-проходят-мимо-меня.
— Э? — я удивлённо подняла глаза и увидела, что Дискорд лениво парит рядом с одиноким неухоженным могильным камнем, на котором не выбито ничего — ни дат, ни имени, — кроме маленькой картинки с роликовыми коньками.
Это меня заинтриговало. Дискорд действительно пришёл сюда не ради Флаттершай. Он определённо что-то знал, и возможно, это был мой путь к избавлению от проклятия...
— Это… Ну, насколько я помню, мы прошедшей зимой нашли мёртвую единорожку на окраине Понивилля, никто не знал, кто она, поэтому мы решили упокоить её здесь, единственное, что мы знали о ней — это её кьютимарка…
— Ох, дорогая Арфо, о тебе хоть кто-то вспомнил, — Дискорд меланхолично провёл лапой по камню. — Вот только незадача: у твоего товарища по несчастью такая же беда, увы…
— Арфо? — переспросила я.
Я не успела опомниться, как мы вновь оказались в замке. Дискорд на сей раз избрал для себя образ учителя из школы для одарённых единорогов, где прошло моё детство, и, стоя у парящей в воздухе доски, сурово посмотрел на меня сквозь надвинутые на нос очки:
— Итак, Твайлайт Спаркл, будьте добры ответить, что вы знаете о сотворении мира, — он почти ткнул в меня указкой.
— При чём тут это, Дискорд? — возмутилась я.
— Ответ неправильный, — самозваный «учитель» развёл лапами в стороны, и ко мне в копыта спланировал листок с жирной буквой «F» на нём. — Учитывая вашу подготовку, на нынешнем тесте вы показали себя не с лучшей…
— Нет, в самом деле, при чём тут это? Как будто я не знаю всех этих преданий про Вселенского Матриарха, про появление Селестии и Луны, про создание Эквестрии и всё такое. Дискорд, это не имеет никакого смысла! Не хочешь же ты сказать, что сотворение Эквестрии и это проклятие забвения каким-то образом связаны? Это же чушь!
— Но, — Дискорд перевоплотился в обычного себя, — зная тебя, Твайлайт, я могу с уверенностью сказать, что ты перепробовала всю магию, что имела в распоряжении, и так ничего и не добилась. Ох, неужели аликорны в нынешние времена так измельчали, — он измерил мой рост лапами, и мне захотелось со всего размаху ударить его копытом: в самом деле, из всех аликорнов в Эквестрии, если, разумеется, не считать Фларри Харт, я была самая молодая и низкорослая, и его подколка оказалась для меня неожиданно обидной, — что их магия уже не может справиться с каким-то там проклятьем? Что ж, раз так, нет никакого смысла вспоминать Песнь Творения и всё то, что ты могла бы ещё слышать некогда…
— Песнь Творения?
— Да-да, тот самый напев, с которого некогда начался мир. О, неужели Кей-Кей так не доверяет тебе, что она не поделилась с тобой этой тайной?
— Kей-Кей?
— О, ну, ты привыкла звать её принцессой Селестией. В любом случае, я думал, что между вами гораздо более доверительные отношения, хоть им и далеко до тех, ныне, увы, оставшихся в прошлом, — он вытащил платок из своей шерсти и промокнул им уголки глаз, после чего убрал обратно, — тех, что были между мной и Флаттершай…
— Погоди… Откуда ты знаешь?
— У меня очень хорошие информаторы, — он прошептал мне на ухо, обведя лапой невесть откуда появившуюся толпу маленьких копий себя, бегающих по моему замку с большими лупами и выискивающих что-то в каждом уголке. Я не успела что-то сказать по этому поводу, как Дискорд, решив, что произвёл нужное впечатление, тут же заставил их мгновенно исчезнуть во вспышке света.
Я задумчиво почесала свою гриву. В словах Дискорда было что-то важное, за что мне обязательно стоило уцепиться — но в тот момент я не могла понять, что же именно. Так или иначе, он проболтал со мной ещё битый час, не прекращая ни на минуту вытворять эти свои хаотичные штуки, пока, наконец, не решил отправиться к себе домой, пообещав вернуться через неделю. И я почти забыла об этих его словах, сказанных мне тогда…
Я думаю, что если бы я действительно забыла, то вряд ли у меня бы появился второй шанс.
Уже вечером, когда я собиралась ложиться спать, моё внимание вновь привлекла мелодия, звучащая на задворках моего сознания. И в тот момент я, кажется, впервые поняла, что это важно. Что мир начался с одного-единственного напева, как и сказала принцесса Селестия, что именно он определяет то, каким мир был, есть и будет. И я задумалась: неужели Матриарх лишила нас воли, раз и навсегда в момент Творения определив, как мы проживём свою жизнь? Неужели моё отсутствие в памяти других — результат выпадения из её песни? Неужели, спев в этой песне мотивы всех остальных живущих, она оборвала мой мотив — и сделала меня несуществующей… Несозданной… Неспетой? И неужели то, что я сейчас слышу — отголосок той песни?..
Что ж, подумала я, даже если так, то я воспринимаю это как вызов. В конце концов, если само мироздание отвергло меня — я заставлю это мироздание измениться… Принцесса Селестия мне свидетель, я никогда более не позволю миру забыть обо мне!