Нефоновая пони: A Song of Twilight
4. Вдохновение: «Firmaments Jig»
Мы редко замечаем, как меняется наша собственная жизнь и, встречаясь с кем-либо, столь похожим на нас в молодости, иногда удивляемся: неужели я была такой же? Воистину, ко всему можно привыкнуть, и порой прошлая жизнь становится в памяти лишь какой-то карикатурой на жизнь в настоящем. Я в последние месяцы уже забыла, как вообще можно было жить, когда все помнят о тебе. Я стала безумно одинока — если не считать редких внезапных визитов Дискорда, которому, кажется, стало скучно без Флаттершай, — но я привыкла к этому одиночеству. Привыкла к своей тайной жизни.
Но изменения — не всегда потери. Мы можем что-то и приобретать. Сейчас мне кажется, будто та самая любовь к музыке, навсегда утраченная моей подругой, передалась мне. Или, может, дело всего лишь только в том, что таков удел всех неспетых, чей разум пленяют эти мелодии?..
Я не часто в последнее время куда-либо выходила. Разумеется, меня не помнили нигде — ни в Понивилле, ни в моей школе, ни даже здесь, в замке, и потому смысла целенаправленно бывать где-то у меня не было. Изредка я посещала понивилльский рынок, покупая там еду — благо у меня пока ещё были средства к существованию. Ещё реже я просто прогуливалась в раздумьях по окраине города рядом с замком; тут было не так холодно, и мне даже не нужно было использовать согревающее заклинание. Перемещаться по замку мне приходилось чаще, но я старалась делать это так, чтобы не встретиться ни с кем — слишком долго приходилось им правдоподобно объяснять, кто я якобы такая и что делаю в замке, да ещё и бесполезно — они всё равно всё тут же забывали. Либо, если объяснения заходили в тупик, или придумать правдоподобную версию оказывалось слишком сложно, например, как в тот раз, когда Спайк заметил меня на кухне, когда я рылась в кухонных полках — приходилось телепортироваться от них подальше, чтобы стереть себя из их памяти.
Так или иначе, теперь я бывала лишь в нескольких комнатах замка — в основном в библиотеке и в своей спальне, куда ни Спайк, ни Старлайт обычно не заходили. Конечно, моё существование не осталось бы незамеченным, если бы они помнили обо всех случаях, когда я выдавала себя. Как минимум, их посетили бы мысли, что с замком что-то не так — ну, например, в нём завелись привидения, как и должно быть в полупустых замках, — но моё проклятие спасало от этого.
И вот как-то раз я нашла в кладовке небольшую золотую лиру. Я сначала было удивилась: откуда она? Но потом в моей памяти всплыл момент, как я давным-давно, ещё до того, как стала принцессой, только вернувшись из Кантерлота домой в Понивилль после представления, доставала её из своей сумки, как мы все удивились тогда, и как я решила было спросить знакомых музыкантов о ней — но почему-то забыла.
Забыла… Не связано ли это как-то с проклятьем, подумала я в тот момент? Честно говоря, я даже сейчас удивляюсь, насколько я была проницательна.
Я достала лиру своей магией из кучи хлама, в которой она лежала. Она едва заметно засияла зеленоватым цветом, когда моё облако магии коснулось её; я почувствовала в этом что-то знакомое, родное, но не могла понять, что. В любом случае, я была рада, что откопала эту находку…
И кажется, именно тогда я поняла, что мне следует делать с мелодией, что крутится у меня в голове.
Только вот была одна небольшая трудность: я совершенно ничего не знала о музыке.
Разумеется, я прочитала кучу книг и с лёгкостью могла, например, отличить квинтсекстаккорд от терцквартаккорда в нотной записи, но абсолютно не представляла, почему они такие и как они вообще звучат. Как будто кто-то придумал странные сочетания звуков, которые как-то записываются — и совершенно другой пони придумал музыку, звучание которой, как мне казалось, было совершенно невозможно вообще даже записать какими-то символами. Для меня всё это было абсолютной тайной — и мне жизненно необходим был хоть какой-нибудь пони, который бы провёл меня этой непостижимой дорогой, показал бы мне таинство превращения разрознённых нот, аккордов и каденций в элегии и симфонии, заставляющие душу раскрываться и лететь вслед за музыкальной фантазией автора…
Именно потому уже на следующий день я стояла перед дверьми небольшого домика, из которого в тот момент доносились приглушённые фразы:
— Ай, чтоб тебя! Я чуть копыто не сломала! Уберёшь ты когда-нибудь своё барахло с прохода или нет?
— Эй, остынь, Октик, не видишь — это ж новый пак пластов из Кобылки, мне надо их заранее почекать, я ж не могу вот так вертушку на спину и сразу из непонятных треков годный замес делать. Погодь пару сек, я галопом заценю…
— Ты чего, решила сейчас тут опять свою диджейщину на полдня развести? Когда мне дашь хоть немного попрактиковаться? Скоро праздник забега осенних листьев, ты не забыла, что я на вечернем концерте выступаю?
— А то будто я там не буду всю ночь на рейве потом, а? Кто, если не я, доставит годноты этой ночью всем местным пони?
— Гривой тебе подавиться, Винил! Лучше б эти твои пластинки на почте потеряли, хоть поспокойнее было бы… Короче, делай, что хочешь, а я пойду в парк играть, дома с тобой невозможно…
Я поняла, что тот план, что я готовила с утра, сейчас может пойти прахом, поэтому я не стала дальше ждать и осторожно постучалась, после чего приоткрыла дверь и, добродушно улыбнувшись, посмотрела на застывших в удивлении Винил Скрэтч и Октавию Мелоди.
— Добрый день, простите за визит, я не вовремя? — я сделала паузу, заметив, как жители домика удивлённо переглядываются. — Я Твайлайт Спаркл, я живу тут поблизости, вот, решила переехать в Понивилль… — я слегка пошевелила крыльями, чтобы проверить, что они надёжно спрятаны под платьем, которое я надела с утра: показывать, что я аликорн, никому лишний раз не стоило, — и, если вы не возражаете, тут такое дело, мне в наследство досталась вот эта вот лира, — я достала своей магией инструмент из сумки. — Я была бы вам очень признательна, если бы я смогла взять у вас немного уроков, мне сказали, вы — я же правильно понимаю, Октавия Мелоди и Винил Скрэтч, да? — лучшие музыканты в Понивилле…
Я ещё некоторое время перед ними распиналась, одновременно борясь со своей совестью, говорящей мне, что отрывать их от своих занятий не стоит, но в конце концов увидев их довольные улыбки, я поняла: я на правильном пути.
— Да-да, проходите, конечно, — с достоинством кивнула мне Октавия, явно польщённая таким вниманием к её персоне, — может, слухи о нас и немного преувеличены, и я не профессионал в отношении лиры, но я думаю, какие-то базовые приёмы мы вам покажем…
…И уже на первом своём уроке я поняла, что музыка — совсем не мой особый талант.
Да, я приноровилась каждый день, лишь только Спайк закончит все свои утренние дела, а Старлайт уйдёт в школу, тихонько, пока никто не слышит, ускользать из замка и отправляться к дому Винил Скрэтч и Октавии, каждый раз заводя всё ту же самую, одну-единственную, одинаковую изо дня в день речь о том, что я-де некая Твайлайт Спаркл, и что я живу поблизости, и что у меня есть лира, и что я мечтаю о том, чтобы уметь на ней играть, и что было бы хорошо, если бы они мне устроили пробный урок прямо сейчас, и что… В общем, так я наговаривала им всяких выдумок, пользовалась их великодушием — а потом уходила, всё так же борясь со своей совестью, зная, что завтра всё будет абсолютно так же, и я вновь заставлю их уделить мне просто так кучу своего времени. А ведь они обе должны были в это время готовиться к празднику забега листьев…
Что было хуже, мои первоначальные мысли о том, что «что может быть проще, чем научиться играть на этом небольшом инструменте» оказались совсем неверными. Прогресс у меня, хоть и был, но гораздо более медленный, чем мне хотелось. Два-три урока, которые я первоначально планировала, растянулись на десятки. С координацией движений у меня было плохо — то и дело я дёргала своей магией не ту струну, которую надо; с ритмом ещё хуже — если мелодии на четыре четверти я хоть как-то понимала, то с шестью восьмыми или, того хуже, с девятью восьмыми у меня было совсем плохо; про композицию я и думать не смела — я вообще не могла раньше представить, насколько сложно, оказывается, сочинять музыку такой пони, как я.
Однако более-менее я продвигалась вперёд, урок за уроком, каждый день. И вот, вскоре я уже могла по памяти сыграть небольшой отрывок на десяток-другой тактов, вот уже приноровилась не то, что к девяти восьмым, но освоилась с синкопированием, вот уже начала понимать, как орнаментировать некоторые аккорды, и какие последовательности куда можно разрешать… Я удивляюсь, как Винил и Октавия не начали задумываться, куда у них пропадает столько времени. В любом случае, я очень благодарна им за то, что я смогла, не обладая никаким талантом, всё же добиться такого уровня, что был достаточен, чтобы подобрать, записать и сыграть целиком ту мелодию, что крутилась у меня в голове.
Я помню этот вечер: я тогда выбралась к озеру между замком и школой дружбы, и, не замечаемая почти никем, — в тот вечерний час лишь немногие пони прогуливались рядом, — начала играть эту мелодию. Сначала я касалась струн тихо и неумело; лишь некоторые пони бросали на меня случайные взгляды и проходили мимо, но потом подошла эта парочка: Морнинг Дью и Амброзия. Они в последнее время часто проводили время здесь, вдвоём, кажется, просто наслаждаясь хорошей погодой и, казалось, их совместному счастью не нужно больше ничего…
Но оказалось, что моя музыка была отнюдь не лишней. Я просто играла и играла, закрыв глаза и не думая ни о чём; играла до тех пор, пока внезапно каким-то чувством не ощутила на себе взгляд. Открыв глаза, я увидела их буквально в двух шагах от меня: Амброзия, склонив голову, внимательно наблюдала за моей игрой, а Морнинг Дью… Тот просто стоял, открыв рот, и, кажется, вообще забыл обо всём, кроме музыки.
Я закончила пассаж и, оборвав музыку звонким мажорным аккордом, посмотрела на них. Морнинг Дью помотал головой и выдал:
— В вашей музыке есть что-то, не знаю… Ангельское.
Я мило улыбнулась; Амброзия захихикала и слегка ткнула его носом в щёку.
— Ой, опять твои ангелы-единороги, хе-хе.
— О, уверяю вас, — я поправила гриву, — я, хоть и единорог, но определённо не ангел.
— Да… Наверное, — Морнинг Дью мечтательно закатил глаза.
— Вы не обращайте внимания, мэм, — кивнула в его сторону Амброзия. — У него эт своё, заумное, ага. Скока мы с ним уже женаты, а он всё равно в облаках витает, аки пегас какой из энтого, как его, Клаудсдейла. Ангелы там всякие, зелёные единороги с золотыми глазами, носящие серебристые платья, распространяющие вокруг аромат жасмина и играющие на лирах Королевскую симфонию Мариса Равела. Мечтатель он у меня, ехе-хе, — она небрежно положила ему переднюю ногу на плечо, заметив, как тот засмущался.
— Да ну, что ты, Амброзия. Ты же знаешь, мне просто иногда снится кто-то… Тоже с лирой.
— Кто это там тебе снится, а? — изобразив показную ревность, она строго, но с улыбкой наклонилась к нему.
— Ой, ну отстань ты, — он осторожно отодвинул её голову. — Вот скажи, как я смог спасти Рамбла ещё тогда?
— Это когда мы тот старый отель-то взрывали? Вот вспомнил-то, сколько уж лет с тех пор прошло…
— Но я правда, как заново родился… Нас просто должно было завалить обломками? И почему я с ним остался там? Как будто кто-то или что-то меня защитило, но я об этом напрочь забыл… Вот скажи, вдруг это тот ангел-хранитель из моих снов?
— Уху-ху-ху! — засмеялась Амброзия. — Тоже мне, придумал! Ну случайность, подумаешь? Всё-т тебе энту твою мистику куда-нибудь приплетать… Вы не смотрите, мисс…
— Твайлайт Спаркл.
— Приятно, — она размашисто поклонилась. — Так вот, вы не смотрите, мисс Твайлайт Спаркл, что он такой: он у меня тот ещё философ, да и с детства у него с головой не очень-то всё в порядке… Как ляпнет что, так хоть стой, хоть в карьер с места. Но таким-то он мне и нравится, хех, — она потрепала его гриву, и я, лишь радостно им улыбаясь, обвела их добрым взглядом. Быть может, в их союзе и правда было что-то чудесное, подумала тогда я, ещё не зная, насколько близка к правде. Да, пусть я не имела теперь личного счастья, но я могла хотя бы радоваться за других…
Они ещё долго говорили мне о чём-то, ведомом только им, о каких-то событиях, о которых я тогда не знала — как я выяснила потом, это было как раз в дни моего первого Гала, когда мы с друзьями были в Кантерлоте. И всё же я почувствовала: что-то такое было в словах Морнинг Дью, что я не могла не ощутить слабый отголосок в моей душе. Напрочь забыть… Не слишком ли это похоже на меня?..
Они вскоре попрощались со мной и пошли в сторону центра Понивилля — не так много времени оставалось до того, как Селестия должна была опустить солнце за горизонт, и они явно спешили домой, — а я лишь с новыми силами приступила к исполнению мелодии. И будто этот разговор что-то новое открыл мне, будто я стала лучше понимать этот новый мир, мир в котором я живу, мир, в котором мне суждено вечно быть забытой — и музыка словно сама выходила из моей души, превращаясь в тончайшие колебания магического поля, шелестящего по струнам и извлекающего из инструмента эти чарующие звуки. Да, эта композиция была явно чем-то особенным…
И лишь только я исполнила мелодию до конца, я тут же поняла, что она мне была знакома.
Я скорее бросилась обратно в замок, в свою библиотеку, к книжным полкам. Недолгие поиски — и вот передо мной, окружённая магическим облаком, висит книга о музыке времён Пришествия Теней. Открыв её в нужном месте, я радостно вскрикнула — да, само собой: это было не что иное, как «Прелюдия к теням», что, по словам из книги, была написана принцессой Луной в те далёкие годы.
И тут же новая мелодия появилась в моём сознании, будто закономерное её продолжение. И меня осенило: это не одна мелодия, а целая симфония.
И я должна во что бы то ни стало сыграть её.
Возможно, это дало мне силы. Я, наконец, увидела свою цель, поняла, что я не навечно заперта в этой тюрьме забвения, что возможно, у меня есть выход, и пусть даже я не вижу финишной черты, но по крайней мере, путь мне ясен. Будь этих мелодий две-три или две-три тысячи — всё равно у всего есть конец, а времени у меня полно: целая вечность. Я разучивала мелодию за мелодией, искала их в книгах, собирала всю необходимую информацию по крупицам, всё так же брала уроки у Октавии и Винил Скрэтч, когда сама не могла справиться с чем-то — и продвигалась всё дальше и дальше.
Столь быстрое продвижение в изучении этой симфонии меня, можно сказать, окрылило — несмотря на то, что я в буквальном смысле имела крылья. Но чем дальше, тем она становилась внушительней, тем более пугала меня чувством чего-то запредельного, что чуждо не то, что мне, а всему нашему миру.
Довольно скоро я поняла, что мне не обойтись без звукоусиливающего заклинания — и, соответственно, ещё одного заклинания поверх него, что заключало весь звук в пузыре пространства вокруг меня и не давало этой жути вырваться в Эквестрию. Ох, если бы я знала, на что приходилось идти моей подруге ради этого — погреб, звуковые камни, регулярная их перезарядка у Рэрити… Я бы точно не смогла так, и величайшее счастье в том, что я — всё-таки аликорн и могу себе позволить магию высших уровней. Она прошла через всё это, но я бы вряд ли смогла. И я бы не справилась с тем ужасом, что несла каждая из этих композиций — если бы не воодушевление, что толкало меня по этой дороге. Страх, накатывающий на меня во время «Прелюдии к теням» и не отпускающий до самого конца; рвущий душу ритм «Закатного болеро», потеря контроля над своим телом во время «Марша приливов», бездонная чёрная пропасть «Сонаты тьмы», в которую не мог проникнуть ни единый луч света, невыносимая тяжесть и стремление куда-то, в неизведанные пространства «Звёздного вальса», безумный, мертвенный, будто космический холод «Лунной Элегии» и, наконец, мрачная торжественная красота той композиции, что я выучила последней — «Плача ночи»…
Я не сразу поняла, что случилось со мной в первый раз, как только я дошла до «Плача». Я помнила лишь одно — что-то невообразимо жуткое, невозможное, невыносимое, то, что ни одна смертная душа не должна видеть, то, что бесконечно чуждо нам, обычным пони…
Но я не обычная пони. Я проклята — и потому мне открыт вход в это место. Более того, я обязана выдержать эту пытку, пройти этот путь до конца. Я, бессмертный аликорн, вычеркнутый из истории мира, я — должна побывать там и вернуть себе право существовать.
Я должна завершить…
…Симфонию Небесных Твердей.