Форма снежинки

Подшитые стопки документов переправлялись с рабочего стола, сопровождаемые услужливыми комментариями:

— …номенклатура дел структурных подразделений, годовой отчёт по исполнительной дисциплине и ещё один — по распорядительным документам, график отпусков на следующий год, план и приказ по воинскому учёту с указом об обеспечении секретности и мобилизационной подготовки…

Рэйвен Инквелл перевела дыхание, удерживая в телекинезе не уменьшающуюся гору бумаги. Почерк был убористым и разборчивым, но даже это не могло умерить колоссальный объём текста. Во всех отношениях бледная магическая аура единорожки недвусмысленно прогибалась под тяжестью отчётов, на лбу вокруг рога выступили и защипали капельки пота, особенно тошнотворно ощущавшиеся под липнущими к коже прилизанными прядями чёлки.

— …и, наконец, объём документооборота за год между органами королевской и муниципальной власти и юридическими и физическими лицами.

Последняя папка легла поверх всех, опасно пошатывающихся, и золотое телекинетическое поле тут же выровняло, выправило эту башню.

— Спасибо, Ваше Высочество, — прокряхтела Рэйвен Инквелл. — Я сейчас же займусь…

— Нет-нет, — мягко перебила Селестия с неизменной ласковой улыбкой. — Я вычитывала их всю ночь. Осталось только разнести — и можешь отправляться праздновать.

— В такие моменты, — чуть ревниво заметила единорожка, — я начинаю сомневаться, нужна ли Вам с такой продуктивностью.

— Не преуменьшай своей значимости и моих возможностей, — пожурила Селестия. — Принцесса Луна помогала мне с этим всю ночь.

— Но основную работу Вы всё равно выполнили сами!

— Снова — нет. Я же не могу вмешиваться в работу органов, вверенных моей сестре? Все отчёты касательно их Луна сделала лично.

Рэйвен попыхтела.

— Даже если так — объём работы, которую Вы делаете, всё равно невероятен.

Профессиональный тон поступился обычной бесстрастной услужливостью и значительно, почти трогательно потеплел:

— У Вас большое сердце, принцесса.

— Ты же знаешь, что оно стоит того, — улыбка Селестии отразилась и в её глазах. — Счастливого Дня Согревающего Очага, моя маленькая пони.

Принцесса Селестия позиционировала последний праздник в году исключительно как семейный и дружеский — потому и не устраивала в эту сокровенную ночь никаких торжеств, за исключением представлений в театрах. Она не хотела отнимать своих подданных у их любимых и заставлять их снова надевать придворные маски лести и подобострастия. И, если кто-то из освобождённых от служения королевству пони задумывался о том, чем занимается верховная аликорница, пока он сам рвёт яркую подарочную бумагу под жаркий треск камина и нетерпеливое хихиканье жеребят, друзей или возлюбленных, он предполагал, что принцесса точно так же проводит время со своей сестрой. Волшебство Дня Согревающего Очага было ещё и в том, что невидимый барьер между аликорнами и их подданными стушёвывался и терялся в расцвечиваемой вспышками фейерверков темноте: пони, хоть и не отдавали отчёта своему пониманию того, что ничто понийское принцессам не чуждо, не могли представить для них другого занятия, более подобающего их божественному статусу. Так же, как и их смертные почитатели, Селестия и Луна разливали по бокалам шампанское, спешили к окну, чтобы не пропустить салют, и тепло поздравляли друг друга, обмениваясь подарками. Может, этими подарками, прячущимися под весёлой шуршащей упаковкой, и было что-то неподвластное единорожьим, пегасьим и земнопоньским мозгам, но в остальном принцессы вели и ощущали себя в точности так же, как и все. Должны были, по крайней мере…

Нельзя сказать, что предположения были ложью. Сердца Селестии и Луны в этот зимний вечер окутывало тепло, как от шерстяного свитера — кособокого, кое-где не гнущегося из-за слишком плотно пригнанных друг к другу петель, со сбивающимся узором, в некий момент резко меняющим оттенок, потому что, как назло, закончилась пряжа — связанного с любовью и старанием, одним словом. Однако, если в случае старшей сестры это тепло было однозначным и предрешённым, младшая, несмотря на прожитые года, своё отношение к празднику так и не определила. Отражая свои меланхоличные, задумчивые внутренние поиски, Луна проводила часть ночи с бэт-стражами; часть — с немногочисленными друзьями из кантерлотской знати; на минутку заглядывала в Понивилль, чтобы в тепле украшенного мишурой амбара Эпплов снять немного брони с сердца, попробовать традиционное праздничное блюдо с непременно яблочной начинкой, с напускным снисхождением сыграть в пару глупых жеребячьих игр с Хранительницами и в итоге с трудом заставить себя уйти с одиннадцатой. Очутившись на холоде, под чернильным бархатом неба, у горизонта вливающегося звёздным светом в нагромождения синеватых сугробов, на глянцевой поверхности которых северным сиянием передёргивались отблески фейерверков, Луна отделяла себя от поздравлений и весёлых возгласов прочной амбарной дверью и долго смотрела в небо, позволяя облаку согревающего счастья некоторое время окутывать её. Но оно медленно спадало, развеивалось, как незримый туман — и глаза принцессы на мгновение пускали длинный блик, словно от слёз, а затем Луна распахивала крылья и изо всех сил летела на север. Горящие разноцветными огнями города мелькали под ней, гремели и искрили ослепительными салютами, а она не останавливалась, уносясь к границе, словно уводила за собой табун вендиго — прочь от хрупкого тепла, сберегая беззаботность и радость маленьких пони, пока не исчезала в морозных вихрях аж за Кристальной Империей…

Конечно, потом она возвращалась. Её крылья взмахивали грациозно и плавно, но едва ли измождённо или лениво, а на доньях зрачков тяжёлым одеялом лежало умиротворение. Единственный раз в году плюнув на этикет, Луна по-соколиному приземлялась на подоконник одного из дворцовых окон и залезала внутрь, перетряхивая перья и посыпая красные ковры серебряным дождём заледеневших снежинок. Резные остролисты на стенах озарялись тусклым светом зимнего рассвета, скатывающегося по тугим алым ягодкам — Селестия непреложно поднимала солнце, косясь на сестру понимающим нежным взглядом. Луна улыбалась ей в ответ — уже чуть устало, потому что в тепле и безопасности дома адреналин схлынывал, уступая место другому чувству — спокойствию, что растекалось по телу принцессы ночи из мудрой глубины её глаз. Она подходила к сестре, чуть наклонив изящную голову, и наступала последняя часть её праздника, который она всё же любила — шёпотом, чтобы не потревожить наверняка перебравших с шампанским подданных, аликорницы желали друг другу счастливого Дня Согревающего Очага.

А на крайнем севере, в пустыне поверх закованной льдом пропасти, снег порастал хрупкими полупрозрачными кристаллами. Осторожно касаясь оставленного праздничного венка, они трогали и перекатывали яркий золотой колокольчик на нём, и отдельные ноты тихого мелодичного звона нежно омывали холодную пустоту.

Пройдя немного дальше своего кабинета, Селестия разминулась с кроваво-красным пегасом, издалека сливавшимся с дорожками дворца, и доброжелательно бросила:

— Счастливого Дня Согревающего Очага, Флэймхарт. Напомни, чего в этом году хотят Тай, Дезерт Роуз и Апворд, чтобы я удачнее сформировала свой маршрут, и тебе не пришлось разрываться между выбором подарков и моей охраной.

Пегас встал на месте, как вкопанный. Подколка была ввёрнута виртуозно, и он даже усмехнулся. Капитан обернулся на Селестию, не скрывая этой ухмылки:

— Ты знала?

Она с удовольствием кивнула, тоже останавливаясь:

— И, прости мне эту слабость, изрядно смеялась над тем, как ты пытался успевать быть в двух местах одновременно.

— На разных концах Кэнтерлота! — почти взвыл Флэймхарт, но эффект его драматического возгласа был смазан тем, что он всё же засмеялся. — Но всё же знай, что выходить из дворца, полагаясь на магию Дня Согревающего Очага и не беря с собой стражу — плохая идея. Я молчу об ассасинах, с ними ты и одна справишься. А вот от табуна, штурмующего магазины с языками на плече, я и сам бы подальше держался.

— Завезли ананасы по биту за штуку, — печально кивнула принцесса. — Такого побоища я не видела с Прихода Теней.

— Я забочусь исключительно о твоей репутации. Это максимально тупая смерть для победительницы Дискорда, Сомбры и всех казней тартарских: быть затоптанной в очереди за шоколадными пегасятами.

— Как видишь, я прекрасно справляюсь, — беззаботно усмехнулась Селестия. — Можешь не присматривать за мной в этом году и спокойно выбирать подарки семье — так я чувствую близость к своим подданным.

— «Спокойно», чтобы ты знала — самая идиотская характеристика.

— Рэйвен Инквелл оставила тебе все необходимые отчёты, но они вполне подождут окончания каникул.

— Тебе тоже счастливого Дня Согревающего Очага. Ах, да… На плюшевые игрушки, оливки и пассатижи сейчас акция.

Принцесса озадаченно моргнула.

— Спасибо?

— Это предупреждение, а не подсказка.

Селестия хихикнула, и они разошлись. Принцесса завернула в свои покои и направилась к туалетному столику, на ходу вышагивая из фигурных золотых подковок, и каждое освобождённое копыто уже не ступало, а припрыгивало на уютных тёплых досках. Задорной гарцующей походкой аликорница приблизилась к зеркалу и положила около него сперва корону, затем — тяжёлый золотой нагрудник.

— Встретимся в следующем году, — шепнула она загадочно блеснувшему аметисту в центре. Из тайника выплыл смешной красный шарф в зелёную полоску.

Затянув все четыре ноги носками в тон для тепла, принцесса Селестия вышла из дворца, улыбаясь краями губ на все удивлённые взгляды. Напоследок беззаботно помахав всё ещё крутящимся во дворце пони копытом, аликорница ускорила шаг, нетерпеливо приближаясь к последней арке. Выйдя за пределы королевской обители, она счастливо расправила исполинские крылья, жаждущие свободы, и взлетела.

Она не могла держать под контролем всё и всех: из-за оплошности следящих за климатом единорогов столицу окутал густой туман. Лившаяся отовсюду музыка, переругивания пони и разбредающийся звук праздничных песен спасал атмосферу от накатывания жути, но принцессе всё равно приходилось быть осторожнее в центре города, чтобы ни в кого не врезаться. В этот день пони, разрывающиеся между традиционными хлопотами в виде выбора подарков, сервировки стола и украшения дома, часто старались бежать впереди времени.

Принцесса втянула ноздрями свежий влажный запах, в который примешались ароматы корицы и имбиря из ближайших кафе и ресторанчиков, прежде чем протиснуться в духоту первого крытого рынка. Всё. Теперь её корона и титул окончательно остались далеко позади.

Толчея в этом году была особенно плотной и беспощадной. Селестии казалось, что всех охватил праздничный азарт, и пони кидают в корзины всё подряд, не глядя: главное — урвать, а что из этого готовить — будут думать потом. Пробиваясь к отделу с фруктами, аликорница с большим интересом проводила взглядом какого-то единорога с безумным взглядом, у которого в перемётных сумках, кроме острых соусов, были только консервированные персики, и задалась вопросом о специфичности его гастрономических предпочтений. Затем Селестия обратила взор в другую сторону и увидела, как грузчик-зебра опрокидывает в общий ларь свежий ящик мандаринов, и под яркий рыжий поток тут же подставляют мешки по меньшей мере четыре пони. Когда погрузившийся в свои мысли трудяга поставил опустевший ящик себе на спину и заглянул в ларь, он с неверием уставился на всего десяток попавших туда цитрусовых.

Смех Селестии потонул в топоте копыт и гомоне голосов. В этой суете, шуме и безумии она отдыхала душой: столько непосредственности и свободы было в каждом из этих пони, такими земными и лёгкими вещами они были озабочены, и так хотелось аликорнице хоть на секунду присоединиться к ним всем сердцем, разделить те же хлопоты и радости… даже если бы она была той пегаской, которая решила выиграть себе немного личного пространства, расправив крылья, и тут же обрушила на себя гнев всех находящихся вокруг, кому она помешала.

Продавцы были слишком погружены в запару и озабочены правильным расчётом покупателей, чтобы заметить, кто купил у них по мешочку каждого вида фруктов — лишь удостоверились, что получили нужную сумму, и отправили Селестию дальше, кинувшись взвешивать следующую партию. Аликорница еле протиснулась к выходу и остановилась, чтобы удобнее устроить покупки на спине.

— Цены на мандарины взвинтили по самое не могу, — тихонько бормотали справа. — И так ёлки нет — теперь и запаха кожуры не будет… Принцесса?!

Селестия удивлённо заозиралась, прежде чем повернуться на зов — она уже успела позабыть о том, кто она.

Земная пони средних лет, причитавшая всё это время, даже рассыпала груши, и аликорница поспешила помочь ей с этим, прежде чем их растоптали бы.

— С-спасибо, Ваше Высочество, — дёргаными движениями ловя плывущие к ней в телекинезе фрукты, сбивчиво поблагодарила кобылка. — А чт-то Вы тут…?

— Я тороплюсь, — улыбнулась виновато Селестия, согрев подданную тёплым взглядом. В её копыто опустился кулёк с большими сладкими мандаринами. — С праздником тебя.

— С… спасибо, Ваше Высочество… — ошарашенно повторила та. Селестия не услышала её радостный писк — понимание произошедшего озарило кобылку многим позже того, как принцесса покинула рынок. Она, телепортацией сократив путь, направлялась в более облагороженное место, коему положено быть таким по статусу — книжный магазин.

Большая стеклянная витрина, на которой каллиграфическими винтажными буквами было наклеено название — «Livrarity Lello» — слегка запотела изнутри от разницы температур. Селестия инстинктивно выдохнула ртом, чтобы полюбоваться на облако пара, и телекинезом оправила шарф, входя через красивые двери.

Атмосфера внутри была гораздо спокойнее: это был очень дорогой магазин, позволить себе закупаться в котором могли не все. Селестию здесь заметили сразу, в том числе — Флёр де Лис, изящно ведущая копытом по корешкам книг в отсеке с литературой, посвящённой военной истории. Она спокойно кивнула аликорнице в знак приветствия и вернулась к выбору, в отличие от консультанта, который, едва ли не задыхаясь, закрутился у принцессы под ногами с приветствиями, предложениями помощи и вызубренными рекомендациями.

— Будьте добры, принесите мне «5 минут на размышление», «Какой формы снежинка?», том рассказов Рокхуфа, карандаши Staebledler и Foal Castell…

Консультант только успевал строчить желаемое в блокнот и, едва Селестия закончила и кивком отпустила его, ринулся на склад. Принцесса получила всё меньше, чем за пару минут, не отказалась от скидки и с удовлетворением вышла на улицу. Из её памяти ещё не выветрилась пара друзей, которые покидали магазин, когда она в него заходила — два жеребца сравнивали списки покупок.

— Тебе повезло, что всего лишь книжка.

— Да она стоит целое состояние, какое «повезло»?!

— По крайней мере, твоя дочь грезит книгами, которые стоят целое состояние, а не DJ Pon3, которая разрекламировала какие-то «чумовые» наушники и такой же плеер. Всё — непременно чёрного цвета, когда вокруг остался сплошь белый…

— Так возьми белый.

— Моя их в окно выбросит. Ещё бы розовый предложил. Ну ладно, удачи тебе, я пойду искать.

— И тебе. Счастливого Дня Горящего Очага!

— К Дискорду…

Селестия, вздохнув, покачала головой, а затем тряхнула ей, изгоняя мрачные мысли. Она заставила себя улыбнуться и направилась дальше, угощая мандаринами каждого, кто её замечал и узнавал — завуалированная просьба занять рот чем-нибудь другим, кроме выкриков: «Принцесса Селестия!». Принцесса Селестия сама по магазинам не ходит, не стоит в очередях и не несёт тяжёлые сумки с покупками на собственной спине. А вот просто Селестия — вполне может.

Она материализовала список, проверяя себя, и успокоенно кивнула: её идеальная память не упустила ни единой детали, и даже двигалась она чётко по написанному. Всё было готово. Оставалась последняя телепортация.

В золотой вспышке Селестия очутилась перед небольшим двухэтажным зданием. Оно стояло на окраине обычно низкорослого и тёмного, но теперь — подсвеченного тёплыми огнями в каждом окне города, и все здания от этого казались как-то моложе и выше, словно дух праздника освежал и оживлял их. Аликорница уютно повела плечами, вытерла уплотнённые подошвы носков о потасканный коврик на входе и постучала.

Дверь ей почти сразу открыла старушка прямиком с иллюстраций добрых старых книжек: в старой серой шали, кое-где проеденной молью, с очками-половинками, пока что поднятых и держащихся на основании рога. Шоколадный телекинез занялся было на их дужках, но тут же пропал с аханьем кобылы:

— Принцесса Селестия!

— Добрый вечер, — вежливо ответила та. — Я не опоздала?

— Ох, да как же ж Вы можете опоздать-то? — засуетилась единорожка, семеня в сторону.

Селестия сильно пригнулась, чтобы войти в дверной проём, никак не рассчитанный на её стать. Он, как и всё здание, пусть и крепкое ещё, был покосившимся, перелатанным, лишённым всякой помпезности, да и какой претенциозности можно ожидать от такого места? Хорошо, если оно просто будет тёплым и хоть немного… домашним.

Вполуха слушая старческое лепетание, Селестия осмотрелась. Под потолком были натянуты лысоватые гирлянды, неровно перемигивающиеся красным, зелёным, жёлтым и синим, из углов свисали чуть запылённые остролисты, и всё дышало запахами хвои и омелы: обитатели украсили всё к празднику, как могли. В мысленном взоре аликорницы уже предстала ёлка под стать атмосфере: невысокая, хиленькая, но мужественно выдерживающая груз потускневших и заново раскрашенных шариков.

Она прислушалась и различила, как наверху вразброд поют очаговые песни весёлые голоса.

— Я ж забыла их о вас предупредить-то! — сев на круп, всплеснула копытами единорожка.

— Тем лучше, — успокаивающе кивнула Селестия. Она поставила копыто на лестницу, чуть надавила, проверяя на прочность, но ступенька даже не скрипнула — и принцесса двинулась наверх. Сняв, однако, все сумки со спины и предоставив им плыть следом, чтобы не застрять между перил.

— Жар нашей дружбы в сердце живёт,
И пока он живёт — наш союз не падёт!

Селестия подумала, что есть в этом моменте какая-то своеобразная торжественность и величественность — пригибаясь, чтобы не царапать рогом потолок, принцесса Эквестрии под гимн крадётся в полутьме к импровизированной сцене на втором этаже жеребячьего дома, подсвечиваемой всё той же полудохлой гирляндой. На ней выставили такой режим, чтобы она мигала более-менее в такт мелодии, которую неумело, но очень старательно выводила на неплохом саксофоне пегаска подросткового возраста. Горстка жеребят сумела достаточно проникнуться моментом и поверить в него, чтобы не обернуться на звук тихих шагов.

Саксофонистка, сыграв завершающие аккорды гимна, открыла глаза и обомлела, но не из-за того, что жеребята помладше хлопали ей — к этим овациям она привыкла. Пегаска судорожно протёрла перьями глаза, чтобы убедиться: сидящая за их спинами и степенно хлопающая в копыта Селестия ей не привиделась.

Вслед за взглядом музыкантки начали оборачиваться другие пони, и произошло то, благодаря чему аликорница так любила жеребят.

— Принцесса Селестия!

Младшие сразу бросились к ней. Они были в том возрасте, когда ещё не научились лгать и притворяться; для них она была не ключом к благам и возможностям, не всемогущей повелительницей, перед которой нужно пресмыкаться и оказывать почести — нет, она была для них не более, чем персонажем из сказок, и они уважали её и любили за то, что она делала в этих историях, а не за то, что им о ней наплели взрослые, одержимые карьерным ростом и боязнью чужого авторитета.

Селестия расправила крылья, чтобы всем хватило её объятий. Маленькие пони облепили её, что-то восклицая, задавая вопросы наперебой, сверкая огромными глазами и улыбаясь во всю ширь кое-где щербатых ртов. Из-за подобия занавеса, коим служила натянутая бордовая занавеска, с удивлением выглянули жеребята немногим старше, облачённые в самодельные костюмы — и выскочили из-за кулис, не веря в то и в ту, что видят. Какая-то маленькая земнопони, одетая, очевидно, как канцлер Пудингхэд, к тайному удивлению Селестии пронеслась мимо неё, но через минуту уже вернулась, неся в зубах криво прокрашенный рисунок: белая аликорница и, видимо, она сама, протягивающая ей аляповатый букет.

— Очень красиво, — похвалила Селестия, бережно принимая подарок телекинезом, и земная пони задохнулась от радости. Аликорнице показалось, что она сейчас воспарит без крыльев. Остальные жеребята растерялись, но старшие нашлись, наперебой загомонив:

— У нас тоже есть подарок!

— Спектакль!

— Мы сами ставили!

— А я буду играть Вас! Я буду Вас играть! — подпрыгивала самая высокая из воспитанников, единорожка кристально-белого окраса, возвышаясь над всеми ещё больше.

— Что же, — улыбаясь, улеглась на ковре принцесса и удобно сложила ноги перед грудью, — вы готовы начать представление?

— Да! Да, да!

Масштаб поднявшейся суматохи был сравним с дворцовым, только был в разы очаровательнее. Жеребята торопливо проверяли реквизит, подросток-единорог помогал актёрам поправить и застегнуть костюмы, тут и там доносился шёпот с дозубриваемым текстом, и всё это перемежалось с осторожно-восторженными взглядами на беседующую с оставшимися в зрителях малышами Селестию, словно она была миражом, очаговым сном, который рискует исчезнуть, едва о нём чуть позабудешь.

— Значит, это вы древесного волка отпугнули? — очень серьёзно воспринимала всё рассказываемое Селестия. Воспитательница преподнесла ей чашку глинтвейна на вишнёвом соке, и аликорница теперь потягивала напиток, время от времени позволяя глотнуть одному земнопони, Дарко. Она уже успела познакомиться со всеми жеребятами и запомнить их имена.

— Да, — взахлёб рассказывала другая земная пони, Энилайф. — Мы сделали гирлянду из жестяных банок, обтянули ей дом и начали греметь.

— Много же вам их понадобилось, — усмехнулась принцесса.

— Расскажите нам тоже что-нибудь, пока спектакль не начался! Вы тоже умеете отпугивать древесных волков?

Однако саксофонистка уже сделала первые аккорды, имитирующие торжественное вступление не меньше, чем в мэйнхеттенском театре, и все разом притихли, обратив взоры на сцену. Селестия, видевшая легендарные постановки с величайшими актёрами, внимала происходящему на сцене жеребячьего дома с тем же вниманием. В первые минуты она всё ещё время от времени ощущала на себе искренние благоговейные взгляды, но вот закрутилось действие — и жеребята сосредоточились на спектакле, который сами так долго готовили.

Селестия нигде больше не смогла бы расслабиться так, как здесь. Она позволила себе безмятежно наблюдать за развиваемым сюжетом, прощая актёрам и забытые слова, и заминки, и откровенную фальшь, и даже импровизированную песню, которой, судя по взглядам партнёра певца, при изначальных репетициях не было — единорожек так хотел угодить Селестии, что решил добавить немного от себя, и она не смогла сдержать смех, сразу вспомнив Спайка на Эквестрийских играх в Кристальной Империи. Он развеял грозовое напряжение, и жеребята с воспитательницей присоединились к её хохоту.

Всё это имело смысл, святой и конечный, то, ради чего она жила. Носясь по городу, видя, как взрослые пытаются создать для своих жеребят новогоднее настроение, Селестия приходила к тем малышам с большими сердцами, которые создавали его для себя сами так, что оставалось немного даже ей. Для тысячелетнего существа не существует ничего новее того, что может предложить ему новая жизнь. Принцессе доступны услуги профессионалов, годами изучавшими своё мастерство, оттачивавшими его в течение лет и десятилетий и полностью утративших задор и волю к импровизации. Но жеребята с их раскованностью и простодушием ещё не успели утратить естественности, мир не вломал и не врезал их в свою уродливую геометричность — и они творили так, как чувствовали, так, как не смог предсказать и повторить ни один из опостылевших Селестии деятелей искусства. То, что она принесла с собой — самое меньше, чем она могла отблагодарить сирот за создание такой атмосферы.

Ещё за месяц до этого она узнала у воспитателя, чем интересуется и о чём мечтает каждый жеребёнок. Этот же вопрос был лишним тестом на работу жеребячьего дома — относятся ли к его обитателям с должным вниманием и пониманием. Здесь так и было — при внешней неприглядности и бедности.

Теперь Селестия была знакома с каждым жеребёнком и каждому могла вручить подарок по его интересам. Книги, призванные сделать любимые предметы интереснее, редкие издания легенд, нот, обучающих материалов, желанные игрушки и много лакомств — всё, что сделает встречу с принцессой незабываемой, озарит светом солнца одинокую сиротскую жизнь.

— Инфелисити, — встрепенулась вдруг воспитательница. — Порадуй принцессу тоже.

Высокая единорожка, игравшая Селестию и всё ещё не расставшаяся с накладными разноцветными прядями, вдруг прижала уши и шагнула назад, но младшие вцепились в её копыта и потянули обратно, наперебой канюча:

— Фелли, пожалуйста!

— Покажи, покажи!

— Давай, не бойся!

— Она очень застенчивая, — важно пояснил Селестии неплохо прикипевший к ней Дарко. — Играть на сцене рада, а показать то, в чём действительно талантлива — ни-ни.

Аликорница припомнила, что расхваливаемая единорожка с горящими глазами приняла книгу «Какой формы снежинка?». Чем же она собирается удивить свою принцессу — принесёт чертежи и начнёт делать их без линейки?

— Пожалуйста, — мило улыбнулась Селестия, глядя на Инфелисити. Единорожка, судя по остановившемуся взгляду и глубокому вздоху, усилием угомонила сердцебиение и боязливо вышла вперёд. Другие жеребята расступились, освобождая ей сцену, но Дарко прыгнул от Селестии к ней и ободряюще взял старшую подругу за копыто. Она благодарно улыбнулась малышу.

Грянула полночь. За окном со свистом взмыли в воздух заряды и взорвались искристыми фейерверками золотых, красных, зелёных, огненных цветов. С рога Инфелисити без подготовки, без малейшей погрешности взлетали к потолку световые представления идеальной геометрии, симметричности и перспективы — завораживающие переливы из одного эффекта в другой, безупречные фракталы и рекурсии.

Фейерверки блекли перед её достижениями.

Захваченная представлением Селестия, забыв про кружку горячего шоколада с половинкой имбирного печенья, уже знала, какой подарок эта волшебница получит к началу учебного года.