Героини потерянных воспоминаний: Два праздника в одну ночь

Канун Дня Согревающего Очага, буквально на рубеже смены одного года другим, для малютки Лав Сэнсэйшн всегда был периодом особенным. И получение подарков на праздник было вовсе не главной причиной с необыкновенным трепетом ждать момента смены календарей...

Ныне Поняшка решила соригинальничать и потому, за денёк-два до последнего дня в году, выпросила у мамы набор карандашей, уединилась в своей комнатке, и старательно выводила карандашиками по бумаге новый рисунок. Иногда Валентинку инспектировала говорящая и очень умная попугаиха под именем Меморика, давая, в меру своего птичьего ума, советы и помогая припомнить важные элементы несколько забывчивой пегасочке. Валентинка таила процесс создания своего рисунка от окружающих, и только Мемо знала о готовящемся пастельной расцветки поняшкой сюрпризе. Предприимчивая Лав договорилась с птичкой так, чтобы та хранила секрет при любых обстоятельствах, а если кто-то из родителей стал бы приближаться, птица звонко выдавала их намерение навестить дочку.

— Чок-чок-чок! — послышалось из коридора, наравне с ритмичным звуком взмахов крыльями.

Этот чёткий сигнал дал Валентинке время среагировать и спрятать новый рисунок под столик, стоило только упрятать его, поняшка кинулась симулировать иную деятельность.

— Лав, а чем ты тут занимаешься? — показалась из-за открытой двери голубенькой расцветки старшая пони.

— А? Пока как-то не рисуется. Вот... Карандашики пересчитываю, — немного наиграно ответила пегасочка.

— А что, ты потеряла какой-то из них? — единорожка взяла карандаши и попарно их пересчитала.

— Нет, не теряла...

— Но одного не хватает, — проинформировала она. — Или ты позабыла, сколько их должно быть?

— Эм... двадцать... два? — неуверенно спросила Лав.

— Двадцать четыре, — поправила старшая пони. — Но сейчас их двадцать три. Наверное, один из них под столик закатился... давай посмотрю, — уже вознамерилась она лезть под предмет мебели.

— И-ик! — пискнула Валентинка.

И тут в комнату залетел пернатый балаган и стал голосить:

— К-га! Афтэр-рмонинг забыла! Забыла! Чок! — птица так и шумела крыльями и не только, дополнительно цокая, стрекоча и посвистывая.

Такой воздушный переполох не мог не отвлечь единорожку от намерения лезть под столик:

— Что случилось, Мемо? Что я забыла?

— Фьить! Молочко убежит! — с присвистом озвучила птица.

— Какое молоко? Я ничего не ставила, Мемо, — смутилась пони, лишний раз обвинённая в забывчивости.

— Пускай пр-ровер-рит!

— Да я помню, что сегодня ничего на молоке не готовила, Мемо!

Тогда птица дёрнула подол юбки, на момент обнажив круп единорожки:

— Забыла! Чок! Не оделась совсем!

— Селестия меня помилуй, Мемо, ты чего сегодня такая шебутная? Что за придирки?

— Не кор-рмили! Цок-цок... Нямку!

— Разве? Я же давала тебе зерна! — вступила в полемику пони, пока её дочка буквально тая дыхание, надеялась на настойчивость Мемо и доверчивость одетой в праздничный костюмчик пони.

— Вр-рака! Фьють! Мемор-рика голодна!

— Ой, ну пошли, пошли, — единорожка аккуратно положила карандаши на столик дочери, и направилась вместе с шумной птицей прочь из комнаты.

— Фьи-фьу-у! — мелодично присвистнула попугай. — Нямка. Афтэр-рмонинг даст. Голодна Мемо! Чок-чок!

Пока единорожка и птица покидали комнатку Валентинки, пегасочка действительно осознала недавно озвученный факт:

— Ой, я карандашик нашла... — озвучила она уже в пустоту. Потерялец и вправду обнаружился под столиком, упав туда вслед за спешно убранным рисунком. — Один из... двадцати... двух?

И, надо сказать, Меморика эффективно справлялась со своими обязанностями, давая поняшке время спрятать свой сюрприз ровно до того момента, пока мама или папа не зайдут в её комнатушку. За качественно выполняемую работу птица получала вкусняшку, которую те же родители давали ей редко. Валентинка очень ценила вклад Меморики в общее дело, и была невероятно рада тому факту, что со сварливой, но умной птицей всё же можно договориться! Для маленькой поняшки это было определённым поводом для гордости — ведь она умеет договариваться! Да и вообще, каково бы малютке было бы без крылатой помощницы и представлять не хочется — Мемо очень ценная птичка.

Вот год всё больше приближался к своему окончанию, и тем больше Лав была на взводе, раз за разом мысленно повторяя свои намерения. Она периодически смотрела на настенные часы, и хоть ещё и путалась в случае внезапного вопроса «Который час?», но отметить приближение важного момента она могла безошибочно. Стрелки на часах почти выстроились в единую линию напротив цифры двенадцать, и тут Валентинка поняла, что самое время приступить к исполнению своего замысла. Вновь повторяя в уме свои намерения, кобылка аккуратно взяла губами трепетно готовившийся последние пару дней рисунок, и с ним уверенно пошла в гостиную. Но всё же, несмотря на уверенную походку, внутри её маленькое сердечко трепетало:  «А вдруг ей не понравится? А вдруг я что-то забуду?» И на таком фоне так и возникла мысль — а может зря она попросила Мемо не вмешиваться в процесс исполнения задумки? Но, несмотря на все сомнения, что-то уверенно двигало Валентинку вперёд, ведь ей нужен был именно этот, а ни какой-либо иной момент, и дороги назад уже не было!

Наконец, кобылка подошла к открытому дверному проёму гостиной, там она увидела празднично одетую взрослую единорожку, смотревшую сквозь окно на творящийся на улице фейерверк, разливавшийся по небу цветными каплями и всполохами. Задачей Валентинки было не выдать себя раньше времени, попутно сохранив задуманный дух сюрприза. Этой таинственности знатно помогали зефирные копытца поняши в носочках, которые сохраняли тишину каждого шага, какой бы уверенной ни была бы походка маленькой пегасочки, да и шум фейерверка дополнительно способствовал скрытности Валентинки. Про себя она продолжала повторять слова, которые готовилась высказать с секунды на секунду.

— Мам, — сквозь листок в губах обратилась поняшка к стоявшей спиной единорожке.

Да, этой единорожкой в праздничных юбочках и носочках оказалась Валентинкина мама, которую зовут Афтэрмонинг. Зов дочери заставил родителя мигом обернуться, чтобы увидеть полную надежды мордочку чада. Лав сверлила взглядом своих разноцветных глазок маму, с опаской ожидая хоть какой-нибудь реакции, сердечко так и трепетало, пока поняшка пыталась интерпретировать мамины эмоции, не переставая повторять заготовленную фразу про себя.

Даже фейерверки на улице затихли, будто намеренно нагоняя пущего драматизма ситуации. Казалось поняшке, что сердечко её валентинкино вот-вот либо выпрыгнет, либо в зефирные копытца провалится...

Мама телекинезом аккуратно взяла листок из слабой хватки губок дочери, и приблизила его к взору своих синих глаз. Всё пространство листика занимал рисунок маленькой кобылки: простенькая ёлочка с несколькими шариками и подарками, лежащими под её «подолом», напротив радостно улыбающийся пузатенький снеговичок с метлой, и всё это на фоне по ночному фиолетового неба со звёздами. Завершал картину фона месяц, оказавшийся похожим на кусочек сыра в небе. В правом верхнем углу красными буквами было выведено одно слово: «Маме!» Несмотря на плавающие края букв, было заметно, что кобылка старалась вывести буквы как можно более красиво.

Афтэрмонинг доводилось очень плотно сталкиваться с практикой художника-оформителя, и её любительский взгляд на этот рисунок сразу вычленял массу ошибок, о которых автор работы даже и не задумывался. Казалось бы, простой рисуночек, с художественной точки зрения не представляющий никакой ценности: плавающие линии, хаотичная штриховка, незамысловатая композиция с плоскими объектами... Но Дискорд подери, какие тут требования к перспективе и композиции, когда автор работы — маленькая кобылка?! Вот и Афтэр пришла к этой мысли, не став включать излишне въедливую предвзятость. И вот из-за фона жеребячьих ошибок рисунка, на передний план стал пробиваться другой аспект: работа была выполнена старательно! Валентинка приложила максимум усилий, чтобы весь лист был прокрашен, а линии хоть и плавают, но лишь чуть-чуть. А в содействии с тем, что это оказался ещё и сюрприз... Детально рассмотрев рисунок, единорожка перевела взгляд своих синих глаз на автора работы. Лав Сэнсэйшн тихонько сидела на крупе, и всё это время неотрывно следила за действиями мамы. Неуверенная улыбочка, в содействии с этими двуцветными глазками, так и выражала искреннюю надежду на симпатию и похвалу, ни грамма корысти, только желание порадовать родную пони, со страхом в тот же момент не угодить... и эту смесь чувств явно излагали глазки Валентинки.

Мама Валентинки — поняша зимняя, и когда дочка представила такой сюрприз, да ещё и с такой надеждой ожидая похвалы, то тут родительское сердечко мигом растаяло, а мордочка невольно расплылась в улыбке.

— Так вот для чего ты у меня карандашики попросила, — догадалась мама, уверенно проигрывая борьбу с подступающим умилением. — Ты ж моя лапочка...

Наконец почувствовав симпатию, личико Валентинки будто лучиться стало, широко открытая улыбка и полные радости глазки так и заставляли повторять то же самое — то есть радоваться и улыбаться!

Тут и настало время для тех самых слов, которые Лав прокручивала в головке не одну дюжину раз. Воодушевлённая поняшка вдохнула поглубже, и заговорила:

— Мама...

Тут за окном разорвался особо крупный фейерверк, эквивалентно же громкий, из-за чего поняшка аж на месте подскочила. Да ещё и птица рядом стащила с ёлки игрушку, и теперь гремела ей. В довершение же ко всему забили куранты, стоявшие в углу комнаты. Всё внимание её на себя забрали именно внезапные раздражители, эффективно отвлёкшие от изначальной цели, которую она в тот же момент попыталась вспомнить... Воодушевлённое выражение мордочки пегасочки вдруг озарилось яркой озадаченностью, глазки стали выражать страх и глубокое сожаление, так и забегали из стороны в сторону, будто бы пытаясь найти хоть какие-нибудь уловки от только что ускользнувшей ниточки мысли... Пегасочка обратила внимание на повёрнутый тыльной стороной листок, который держала в облачке магии рядом стоящая пони в какой-то праздничной одёжке. Эта пони казалась ну невероятно знакомой... тихонько проскулив, маленькая кобылка копытцем повернула листок в свою сторону, её глазки жадно впились в его содержимое.

— Маме... — слабым голосом прочла она с листа.

И тут в её взоре промелькнула нотка надежды, выражение от озадаченного стало меняться на мыслящее, будто бы рассыпавшиеся крупицы мозаики стали слагаться. Но картина всё равно слабо прояснилась, что мотивировало кобылку оглядеться по сторонам: судя по украшениям, что-то праздничное вокруг... Ищущие зацепки очи пали на большие напольные куранты, которые продолжали методично бить... Рядом с праздничным деревом играла с шариком птица, которая в один момент отвлеклась на страждущую до деталей кобылку... И всё это время на забывчивую бедняжку молча смотрела, казавшаяся донельзя знакомой, пони. Наверное, ей ведь известны ответы? Но почему тогда она молчит?

Пока куранты били как-то неожиданно медленно, по крайней мере, так казалось, собранный массив деталей так и не хотел упорядочиваться в светлой головке пегасочки. Ни то чтобы этих фактов было много... просто кроме них в голове не чувствовалось больше ничего... будто бы память куда-то затерялась! Осознанный факт заставил малютку отразить на мордочке гримасу испуга, сердечко вдруг затрепетало, дыхание участилось... Ибо внезапная пустота... она пугает! Кто она? Кто эта пони рядом? Что вообще происходит?

Оглядев себя, обнаружив факт наличия крыльев, а затем некоторое время поглядев на забытую, но кажущуюся знакомой пони, пегасочка прикрыла глаза, приложила копытца к голове, но не продержавшись так и пары секунд, она вновь воззрилась на окружающую обстановку. Глазки её выражали что-то граничащее с паникой, будто бы она зря их только что закрыла, ведь там она встретилась всё с той же пустотой!

Казалось, ещё немного, и малютка заплачет, по крайней мере, опавшие ушки и опущенная головка могли стать предтечей слёз... она так и силилась вспомнить всё или хотя бы сложить имеющиеся детали в ясную картину, но слишком много разнообразных комбинаций можно было получить! Смысл от версий, когда потеряла истину?

Куранты перестали бить, отсчитав двенадцать. Настала тишина. Которую через пару мгновений прервал доброжелательный кобылий голос вопросительного тона:

— Ты хотела мне что-то сказать, ведь так?

Насупившаяся пегасочка после этой фразы тряхнула головой и вновь закрыла глазки. Она чувствовала, что пора определиться. Но как выбрать в куче интерпретаций? Именно с таким немым вопросом кобылка вновь упёрлась взглядом в пол.

— Я могу тебе помочь... — вновь заговорила старшая пони, мигом отметив направленный на неё взгляд разноцветных глазок, полных отчаяния и надежды. — Если ты не знаешь ответа, просто прислушайся к своему сердечку... оно имеет свой голос, — нежно проговорила старшая пони, коснувшись копытцем повешенного носика и направив её мордочку на себя, она надеялась хоть как-то приободрить бедняжку.

Настал момент вновь прикрыть глаза, теперь уже с целью хорошенько прислушаться, и тут визуальная информация может показаться лишней. Слышалось тихое дыхание рядом стоящей пони, слышался еле приметный скрёб неподалёку находившейся птицы... собственное дыхание... сердцебиение...

Стоило сделать выбор! С минимумом колебаний. Сложив все «За» и «Против», в очередной раз поняшка открыла глаза и огляделась по сторонам. Теперь взор зацепился именно за эту взрослую пони, что-то внутри настаивало сблизиться, что-то тянуло к ней, и массив сомнений не выдержал напора этой тяги! Именно голос сердца навевал эту тягу!

И вот малютка в платьице накинулась на старшую пони с объятиями, почувствовав ответную реакцию, потерявшаяся бедняжка вдруг ощутила ещё и какое-то особое тепло, будто её с этой пони что-то связывало. Это чувствовало сердце, тут его не обманешь!

От этого тепла пропала та паника от наступившей пустоты, гримаса испуга сменилась робкой улыбкой, а мысли успокоились, перестав перебирать варианты. Она смирилась с фактом пустоты, перестала биться в тщетных попытках вспомнить невспоминаемое. Но этому помогло осознание того, что она вовсе не одна. Ведь рядом с ней родная пони, это подсказало сердце.

Открыв свой взор, кобылка увидела улыбающееся лицо родной пони. Она стала тихо говорить ей:

— Я определённо хотела... что-то сказать... Но я... всё забыла! — всхлипнула пегасочка. Заплачет? Но в следующий момент она уверенно шмыгнула и заключила: — Да оно и неважно, что я сказать хотела! Главное... что мы вместе! — спустя некоторую паузу она обронила ещё одно слово: — Ма-ама...

И ещё крепче прижалась к родной единорожке, так сильно, как только могла, и почувствовала столь же крепкую, но в тот же момент нежную отдачу.

Теперь настала пора говорить взрослой пони:

— Молодец, Лав Сэнсэйшн, ты обязательно научишься слушать своё сердечко!

— Спасибо, мама, что не оставляешь меня одну... мне было так страшно, когда я всё забыла! — шептала Валентинка. — Но одно я никак не смогу забыть...

— Что же?

— Что я тебя люблю, мам... спасибо, что ты есть!

Всё же и вправду, даже самые значительные невзгоды легче перенести, когда рядом есть кто-то любящий, и тут даже к собственному сердцу прислушиваться не нужно, чтобы явно осознать эту простую мысль...

— цок  — цок... Обнимашки-поняшки... фить-фью!

Продолжение следует...