Алфавит теней: Истории на Ночь Кошмаров
Присутствие и отсутствие
Рамбл не спал.
Ночь выдалась жаркой для поздней осени, не помогали даже распахнутые окна. Ветерок не дул даже слабый, и занавески безвольно свисали с гардин. В душном воздухе за окном тихо стрекотали цикады, дивясь своей такой долгой жизни.
Шёрстка взмокла от пота. От влаги, казалось, зудит всё тело. Рамбл заворочался под простынёй и лёг на другой бок, силясь хоть как-то сбежать от духоты. Махом расправил крылья, обдав себя ветерком, но и этой прохлады уже не стало спустя миг. Прелый воздух плавился над каждой клеточкой его неприкрытой шкуры. В отчаянии Рамбл перевернулся на спину и сбрыкнул простыню, оголив живот.
Он сильно устал, нет, даже не так — вымотался. Весь полдень он проиграл с Метконосцами, потом до самого захода солнца брат учил его летать — физическая активность опустошила растущий организм. После ванны пегасёнок без сил рухнул на кровать, думая, что закроет глаза и не шевельнётся до утра.
Этому не суждено было случиться. Несмотря на усталость, сон никак не приходил. Пегасёнок уставился в потолок и попытался прогнать лишние мысли. Да, надо просто расслабиться — сон тогда и придёт.
Но мысли назойливо вертелись в голове. Только он закрывал глаза, как в памяти оживал прошедший день: как играл в салки с Метконосцами, как носился за ними, а потом сам убегал. Сегодня он внезапно осознал, насколько сильно троица изменилась за годы, а благодаря этому увидел изменения и в самом себе. Они больше не кобылки, а почти молодые взрослые. У него перед глазами вдруг предстал тот миг, когда Эппл Блум оглянулась через плечо и поймала его взгляд…
Нет, не думать! Он помотал головой и перекатился на живот. С такими мыслями сна точно не видать. Рамбл сосредоточился на тонкой хлопчатой простыне и секунде блаженной прохлады, пока простыня под телом не нагрелась до той же изводящей температуры, что и всё прочее в комнате.
Он сунул копыта под подушку. Ну, хоть там ещё чуть-чуть свежо. Мог бы он протянуть ноги чуть дальше, это было бы похоже на воды пруда у Белохвостой рощи, где глубоко, прохладно и не видать дна. С тяжёлым вздохом Рамбл прикрыл глаза. Усталость, таившаяся на задворках сознания, медленно овладевала им, тело всё глубже утопало в матрасе.
Копыто задело что-то под подушкой. Что-то податливое, волокнистое, упругое. Складку наволочки? На секунду в полусонном мозгу вспыхнуло мимолётное любопытство, но накатывающая волна изнеможения была слишком сильна, чтобы ей сопротивляться. Ни о чём больше не думая, он провалился в сон.
Утром Рамбл проснулся свежим как огурчик. От ночной истомы не осталось и следа. Он потянулся всем телом и уже собирался вскочить с кровати, когда заметил что-то прилипшее к переднему копыту.
Чёрный волос. Пегасёнок поднес его к мордочке. Волос был выдран, покрыт грязью и пах землей.
Рамбл покосился на подушку: ничего аномального, подушка как подушка. Он потянулся к ней, на секунду заколебался, а затем перевернул её. Под ней ничего не было — лишь старая хлопчатая простыня, на которой он спал с детства.
Странные дела. Он махнул копытом, чтобы стряхнуть выпавший волосок, и полетел на первый этаж готовиться к новому дню.
Весь день холодало. Как сказал Тандерлейн, его брат, приближается холодный фронт. К тому времени, как Рамбл погасил свет и улёгся в постель, за окном убаюкивающе барабанил тихий ночной дождь.
Через пару часов Рамбла разбудил полный мочевой пузырь. Пегасёнок вздохнул и попытался понять, не светает ли за окном. А то, может, стоит просто поваляться, не обращая внимания на растущее, смутно болезненное давление в паху. Но облом: не видно было ни зги, а до рассвета ещё ждать и ждать. Рамбл выбрался из-под простыни, побрёл в туалет и, сделав свои дела, плюхнулся обратно на кровать, готовый сразу отдаться объятиям сна.
И когда сон уже почти незаметно подкрался к нему, в темноте скрипнули пружины. Рамбл мгновенно очнулся — и замер, не сводя взгляда с окна. Матрас за спиной ушёл вниз, словно на него кто-то лёг.
“Тандерлейн, — подумал Рамбл, напрягшись всем телом от страха. У него перехватило дыхание. — Это Тандерлейн. Услышал, как я ходил в туалет, и зашёл проверить”.
Но Тандерлейн молчал; Рамбл весь обмер, не смея перевернуться. Сердце бешено колотилось в груди. К горлу подкатил липкий безотчётный страх, застыл на языке, готовый вырваться криком.
Нет-нет-нет… Усилием воли пегасёнок загнал страх обратно. Это всё понарошку. Воображение разыгралось — сон такой. Только-то и надо сделать, что перевернуться и увидеть, что кровать пуста. Он собрал всю свою храбрость в копыто и принялся отсчитывать, чтобы потом повернуться и с облегчением выдохнуть.
Но каждый раз, доходя до нуля, он мешкал. Храбрость из раза в раз подводила. Через какое-то время за окном посветлело и рассвет прогнал прочь тьму, а в коридоре раздались шаги, дверь в спальню отворилась, и голос Тандерлейна…
— Просыпайся, соня, завтрак пропустишь!
Шаги не спеша протопали по коридору, спустились по лестнице и стихли на первом этаже. Рамбл медленно повернулся, готовый чуть что завопить и броситься бежать, но на кровати ничего не было. Пусто — всю ночь было пусто.
Всё-таки просто сон. Но вниз Рамбл спустился на едва держащихся ногах.
Рамбл почти забыл о кошмаре. За день, на уроках и после школы, яркое осеннее солнце выжгло ночные воспоминания, и те испарились, что бусинки утренней росы со стебля травинки. Если не считать легкой усталости от недосыпа, витающей рядом, казалось, что прошлой ночью как будто ничего и не было.
К вечеру, однако, ощущение жути вернулось. С заходом солнца ему начало казаться, что в пустых комнатах слышны чьи-то шаги, а в их доме, безупречно чистом, витает запах сырой земли и гниющих волос. С каждым часом становись всё страшнее.
В какое-то мгновение он подумал, не попросить ли о помощи брата. Тандерлейн не стал бы возражать… мог бы, конечно, потом долго подтрунивать, но с радостью согласился бы поспать вместе, только попроси. Он и раньше этого не чурался, когда темнота слишком пугала маленького Рамбла.
“Мне просто приснился кошмар”, — пегасёнок одёрнул себя.
Он уже жеребец, почти взрослый. Темноты и кошмаров боятся только жеребята. Он пожелал брату спокойной ночи и пошёл к себе в спальню.
Рамбл прикрыл дверь и осмотрел замок. Тот появился недавно: однажды, ещё летом, Тандерлейн установил его без спроса и потом объяснил, что Рамбл достиг возраста, когда ему может понадобиться уединиться. Тогда Рамбл его не понял — теперь же, вспоминая взгляд, которым наградила его Эппл Блум, и её стройный грациозный силуэт, бегущий по осенней траве, он о кое-чём догадывался.
Но замком не отгородишься от кошмаром. Рамбл захлопнул дверь, но запираться не стал. Затем выключил свет и неподвижно замер во тьме.
Ничего не изменилось. Всё, что было в комнате, осталось абсолютно таким же, как при свете. Им-то ничего, конечно, только его головушке существует разница между “темно” и “светло”. А всему остальному, всему осязаемому и настоящему, на это по барабану.
Он стоял в темноте и дышал, пока сердце не прекратило стучать как бешеное. Затем, через какое-то время, шагнул к кровати и забрался под одеяло. То было особо плотное.
Рамблу приснилось, что в комнате кто-то шумит. Он очнулся и на секунду, охваченный паникой, даже забыл, почему лёг с выключенным светом.
Он успокоил сбившееся дыхание. Вдохнул, выдохнул — как в полёте. Под толстым одеялом было тепло и спокойно. Хоть это и лишь кусок материи, оно было словно несокрушимый щит против тьмы и всего, что она скрывала. Там могло притаиться что угодно, но покуда он под одеялом, бояться нечего.
Рамбл перевернулся на другой бок. Копыто зацепилось за что-то под одеялом; нитка, наверное, за скол в роговице. Он потянул на себя — нитка оторвалась со звуком, будто от выдернутого волоса — и устроился поудобнее.
В комнату проникало достаточно света уличных фонарей, чтобы были видны очертания предметов. По-прежнему пусто. Не то чтобы он ждал чего-то, но хоть можно вздохнуть с облегчением. Только коридор в дверном проёме чернел непроглядной тьмой.
Рамбл опустил веки, и постепенно его сморил сон.