Фоновая Пони

I — Мелодичная

На сторис добавили поддержку цветного текста! Ура! Но увы, добавляться он сюда будет медленно и только вместе с перевычитанными главами. Так что, боюсь, комфортнее всего будет читать через GDocs. Ссылка в заметках к рассказу. (непосредственно сюда я ссылку не ставлю, так как боюсь, что сломаю сторис, как у меня это вышло в прошлый раз) Фик в данный момент перевычитывается и перезаливается. Это очень долгий процесс. Приношу извинения за неудобства.

Дорогой Дневник,

Когда возникла музыка? Возникла ли она с вопроса? Или с восклицания? Когда кто-то смеялся? Или плакал? Был ли тот пони одинок? Или были слушатели?

Впервые войдя в двери Школы для Одарённых Единорогов под патронажем Селестии, я думала, что найду там ответы на все вопросы о том, где и как зарождалась музыка. Но обнаружила я лишь то, что наши самые лучшие произведения — высокохудожественные, душевные, мелодичные — были потеряны навсегда. Эквестрийской цивилизации уже больше десяти тысяч лет, но музыка лишь последних пятнадцати столетий была записана и сохранена, или играется до сих пор.

Что случилось с той музыкой, которая отныне утеряна для нас навсегда? Сколько произведений искусства исчезло в великой бездне времён? Какие таланты и гении существовали в прошлом, и сколько их творений осталось неуслышанными? Значит ли то, что раз их музыка не резонирует более под сводами нашего королевства, они утратили свою ценность?

Многие годы тому назад я начала изучать музыкальную теорию, думая, будто найду ответы на эти вопросы. Но вместо этого я обнаружила, что сотворение музыки является лишь способом задавать через наши сердца такие вопросы, которые разумы наши не в состоянии сформулировать. Каждый раз, когда мы поём или играем на каком-нибудь инструменте, мы ищем ответ. Каждый раз, когда мы наполняем воздух нотами разных ритмов и тональностей, мы стремимся соприкоснуться с той частью нас самих, которую слова описать неспособны.

Мне бы хотелось считать, что пони древних времён искали что-то с неменьшим старанием, чем сейчас ищем мы. Для меня это означает, что хоть музыка прошлого и ушла от нас безвозвратно, жажда одновременно выражать себя и узнавать о себе новое по-прежнему с нами. Вся наша цивилизация — суть прекрасное исполнение симфонии, к которой оказались глухи уши, но чутки сокрытые струны души^[1]. И пока мы чувствуем музыку — воплощая в себе любопытство и амбиции наших предков — тогда всё, что нам важно, не окажется забытым, ибо это вплетено в ритм самого нашего пульса.

Сегодня я играю музыку. Я играю, потому что тоже ищу. Во-первых, потому, что магические ноты, которые я старательно пытаюсь выстроить в композицию, могут освободить меня от проклятья. Во-вторых, я вношу свою лепту в то самое сердцебиение, что держит ритм с начала времен. И пока я часть этого, пока я создаю мелодии, под которые эквестрийская душа не может не танцевать, может быть, у меня есть шанс до кого-нибудь дотянуться.

Может быть, я не буду забыта.

Буквально давеча, я стояла на углу Главной улицы Понивилля, играя на лире последний экспериментальный номер. Я решила назвать его «Лунная Элегия №7». Именно эта композиция пыталась обрести плоть вот уже целую неделю. Вы знаете, о чём я; я писала о ней ранее. Под эту мелодию я проснулась в ту ураганную ночь — ту самую, когда дерево едва не упало на мои морковные грядки. Я сразу почувствовала, что это знамение и что если я запишу эту мелодию, то в итоге каким-то образом она поможет в моих поисках. Пока что, по крайней мере, я не заметила в композиции никаких магических свойств, но это, возможно, лишь потому, что я ещё не виделась с Твайлайт и не исполняла ей эту музыку.

Мисс Спаркл всегда знает, как найти ответ. У неё в этом дар. И, я уверена, если бы она сама приложила свой талант к написанию музыки, то Принцесса Селестия гордилась бы ей только больше.

Ох, беда! Меня всегда уносит в какие-то дебри, когда я пишу в дневнике. Короче говоря, я сидела на углу понивилльской Главной улицы. Я играла на лире и, скажем так, у меня в последнее время было тяжеловато с деньгами. Так что я принесла с собой банку. Не прошло много времени, как жители Понивилля продемонстрировали мне свою щедрость. Уже через два часа я заработала почти двадцать пять битов. И не только их, конечно. Немало было подарено и благодарных широких улыбок. Я почти не говорила ни слова и лишь продолжала играть. Я, наверное, казалась очень поглощённой. Едва ли пони догадывались, что я наблюдала за ними с неменьшим вниманием, чем они наблюдали за мной.

Кэррот Топ, конечно, была первой, кто бросил монетку. Я о ней уже писала. Она обычно встаёт раньше большинства обитателей Понивилля и больше всех ходит из одного конца деревни в другой, уделяя толику внимания каждой из своих многочисленных случайных работ, которые находит то там, то здесь. В тот день она бросила мне в банку бит и улыбнулась. Я вспомнила это же самое лицо, перемазанное к вечеру пятнами грязи и кусочками травы, в тот день, когда она учила меня ухаживать за огородом. Она помахала мне, будто увидела впервые (и именно так для неё всё и было), и отправилась дальше.

Следующей подошла Мэр. Её грива в тот день казалась не такой серой, как обычно. Интересно, наверное, она недавно сменила краску для волос. Мэр — невероятная пони. Если бы Понивилль был каким-нибудь другим городком, его избранный глава наверняка не одобрил бы присутствия музыкантов-побирушек вроде меня. Мэр же определённо была сделана из куда более культурного теста. Она улыбнулась мне, похвалила мой талант и бросила золотой бит в банку, после чего удалилась по своим делам. Интересно, решится ли она когда-нибудь поговорить со своей дочерью? На её душе в последнее время тяжёлым грузом лежит та эмоциональная трещина, что пролегла между ними. Она ни за что не скажет о том, как ей тяжело, никому, кроме меня, и никогда, кроме того дня, когда я загнала её в угол своими расспросами. То был отличный задушевный разговор за чашкой чая. Я всегда буду его помнить, ради её же блага, если не моего.

Множество пони проходило мимо, по мере того, как день разгорался, миновав яркий полдень. И всё это время я упорно практиковалась в исполнении «Элегии №7». Тот факт, что пони наслаждались музыкой и бросали мне монеты, был лишь приятным дополнением. Я касалась каждой струны магией с механической точностью, повторяя мелодию снова и снова. И никто не жаловался мне на однообразие. Впрочем я и не ожидала никаких жалоб. За те редкие неудобные взгляды, которые временами бросали на меня прохожие, надо было винить исключительно толстовку: я всегда надевала её на вылазки в город. Мне кажется, я уже привыкла к этим взглядам, как привыкла к холоду, что приходил вместе с пробуждаемой мной мелодией. И всё же, мне не на что было жаловаться. Я просто должна была практиковаться в исполнении элегии. Я знала, что только Твайлайт Спаркл может помочь мне узнать значение этой мелодии, как помогла со многими элегиями до неё, но я всё равно хотела попробовать ощутить мелодию самостоятельно, по крайней мере, пока есть такая возможность.

А затем пришла Рэрити. Когда она остановилась по пути в магазин, чтобы послушать меня, вид её прелестной гривы и сияющих глаз едва не сломал мне концентрацию.

— О, какой небесной красоты мелодия! — таковы в точности были её слова.

Она положила в банку целых три бита, больше всех остальных. Мне всегда было неудобно в такой ситуации, но отчасти я верила, что Рэрити нуждается в своей щедрости гораздо больше, чем те пони, к которым она её проявляет. Так что я подыграла ей, особенно когда она склонилась поближе с сочувствием в глазах и сказала:

— Но дорогая, вы, похоже, положительно замерзаете! Скажите мне, вы больны?

И это была правда. Мои зубы стучали, и нет — это было не притворство. Когда приходят волны холода, я не многое могу им противопоставить. Толстовка всегда служила первой линией обороны против этого необъяснимого побочного эффекта проклятья. Я не пытаюсь даже объяснить это никому. Если я тепло укутаюсь, как того молчаливым криком молит меня дрожащее тело, то и другие пони, не только Рэрити, будут задавать мне тот же самый вопрос снова и снова.

— О, со мной всё совершенно в порядке, мэм, — как помнится, ответила я. Я обычно не отвечаю, когда играю, но я способна делать сразу несколько дел одновременно. — Температура моей крови ниже, чем у среднестатистического пони.

То было ложью. Но, относительно говоря, всё, что я говорю жителям городка, это ложь. В конце концов, даже если я скажу правду, результат всё равно один и тот же.

— Однако же, я не могу со спокойной душой смотреть, как замерзает столь одарённый музыкант! — сказала Рэрити. Следующее её действие мне стоило бы предсказать. Она открыла седельную сумку и достала оттуда жёлтый шарф. — Вот, дорогая. Носите его сколько хотите.

Улыбка на её лице сияла столь же ярко, как и поле телекинеза, которым она поднесла ко мне золотистый предмет одежды. Очевидно, в тот момент у меня не было выбора. Но принять её подарок всё равно было непросто.

— О, благодарю вас, мэм, — улыбнулась я и, остановив исполнение элегии, обернула шарф вокруг шеи. Попробовать вежливо отказать ей было бы в тот момент слишком сложно. — Вы очень добры.

— Что вы, у себя в бутике я могу сделать ещё сотню. К тому же жёлтый — это не мой цвет, тогда как у вас он восхитительнейше сочетается с цветом глаз, — улыбнулась Рэрити. Некоторые прекрасные лица навечно запечатлеваются в памяти. Рэрити не была исключением. — Вам стоит как-нибудь ко мне заглянуть. Я могу сделать вам новую толстовку. Ваша, конечно, очень милая, но, если позволите заметить, она уже начинает казаться поношенной.

Я хихикнула и улыбнулась.

— Спасибо. Я подумаю.

— Да, обязательно подумайте! — сказала Рэрити и ушла, напевая под нос собственную причудливую версию мелодии, которую я только что играла. Перейдя улицу, она скрылась за дверьми магазина.

Я продолжила играть, согретая в большей степени искренностью щедрого жеста Рэрити, чем реальной толщиной подаренного шарфа. День уплывал прочь. Когда Солнце опустилось к западному горизонту, его алое сияние придало шкурам многочисленных пони на улице яркий блеск. Я, должно быть, сыграла Лунную Элегию десяток раз подряд, прежде чем вновь увидела Рэрити, возвращающуюся из магазина с полными седельными сумками покупок.

Не могу соврать. Сердце моё сжалось слегка, когда она прямым ходом направилась ко мне и бросила три золотых бита в банку.

— О, какой небесной красоты мелодия! — сказала она и затем наклонилась поближе. — Но дорогая, вы, похоже, положительно замерзаете! Скажите мне, вы больны?

На этот раз улыбаться было немного сложнее. И всё же я тихо пробормотала, продолжая играть:

— О, со мной всё совершенно в порядке, мэм, — я не смогла удержаться и подмигнула. — На самом деле, одна очень добрая кобыла подарила мне этот шарф всего лишь час тому назад.

— Однако, у этой пони, должно быть, чудесный вкус! — сказала Рэрити с живым восхищением. — Он восхитительнейше сочетается с цветом ваших глаз. Вам стоит как-нибудь ко мне заглянуть. Я могу сделать вам новую толстовку. Ваша, конечно очень милая, но…

— Она кажется поношенной?

— Да! Я именно это я и хотела сказать! — ахнув, воскликнула Рэрити. — Неужели, помимо таланта к столь прекрасной музыке, вы способны также читать мысли?

— Что-то в этом роде, — сказала я. — Я обязательно загляну как-нибудь в ваш замечательный бутик, мэм.

— Да, обязательно загляните! — и она вновь ушла, вновь напевая, вновь становясь элегантной и беззаботной незнакомкой.

Решив, что на сегодня достаточно, я упаковала лиру и полную битов банку в седельную сумку. Во рту у меня пересохло, и потому я прямым ходом направилась в Сахарный Уголок. Сегодня за стойкой дежурила миссис Кейк. Как только я села за стол, она направилась ко мне с улыбкой яркой, как её передник.

— Доброго вам вечера, мисс! Вы недавно в городе?

— Хм-м-м… И да, и нет, — ответила я с улыбкой. — Сколько будет стоить ваш лучший травяной чай?

— Один бит.

— Как насчёт трёх битов за чашку чая и ромашковый сэндвич?

— Прекрасно, милая! — радостно ответила миссис Кейк. Интересно, подозревает ли она, насколько гармонично звучат её слова? Я могу написать диссертацию об одних только интонациях её голоса. Она поспешила на кухню в задней части Сахарного Уголка, а я полезла в сумку, доставать банку с битами.

И в этот момент я услышала хныканье через два стола от меня. Я бросила взгляд в том направлении и увидела мисс Хувз и её дочь Динки. Маленькая единорожка плакала: печальной, безутешной разновидностью плача. Я знала, что ребёнок Дерпи не из тех детей, что любят устроить истерику на публике, и разворачивающаяся передо мной сцена не доказывала обратного. Динки спрятала лицо в копытах, а её мать, склонившись над ней, зашептала на ухо слова утешения. С такого расстояния я не смогла разобрать слов Дерпи, но увидела искреннюю улыбку у неё на лице… и вот, где-то там, в самом сердце жеребёнка, утешения отыскали ответ. Динки утёрла слезы и смогла выдавить улыбку, похожую на улыбку матери.

К тому времени появилась Пинки Пай — с шумом вкатившись колесом в центр Сахарного Уголка, как делала каждый раз. Она принялась развлекать маленьких жеребят, поливая их залпами эпатажных шуток и шарад. Дети хихикали и хлопали копытами, радуясь шутовству Пинки. Дерпи указала в её сторону копытом и похлопала Динки по крупу, подталкивая своего жеребёнка пойти и повеселиться с Пинки и остальными. Маленькая единорожка с радостью бросилась вперёд: детская эйфория мгновенно смыла с её лица всю скорбь. Дерпи смотрела Динки вслед одним здоровым глазом. Несмотря на радость дочери, мать, оставшаяся сидеть чуть ли не распластавшись по столу, не смогла сокрыть печального выражения лица и сорвавшегося с губ вздоха.

Я была столь поглощена этим зрелищем, что лишь случайно заметила боковым зрением силуэт миссис Кейк. Я повернулась ей навстречу. Пекарша стояла неподвижно, оглядывая пустым взором просторы Сахарного Уголка. Она держала поднос с исходящей паром чашкой чая и ромашковым сэндвичем, но не имела никакого понятия, что с этим делать.

— Забавно… — она моргала глазами каждый раз, когда, с её губ медлительно срывались слова. — Я готова поклясться…

Она оглянулась и посмотрела на кухню.

— Куда я с этим направлялась? Точно говорю, я старею…

Я вежливо кашлянула.

Она обернулась и мгновенно одарила меня вежливой улыбкой.

— Доброго вам вечера, мисс! Вы недавно в городе?

— Хм-м… — я мягко улыбнулась. — И да, и нет. Вы, кажется, в растерянности. Всё в порядке?

— О, совершенно! Я просто не знаю, что я здесь забыла с… с… — миссис Кейк нахмурилась, глядя на поднос так, будто он был полон муравьев. — Тьфу! Я сейчас должна заниматься выпечкой торта для завтрашнего банкета Мэра.

Я вытянула шею, чтобы посмотреть на содержимое подноса.

— Это травяной чай и ромашковый сэндвич?

— Однако, да, именно так.

— Хм-м-м… — я бросила золотые монеты на стол. — Трёх битов хватит, чтобы за них заплатить?

— О! Эм… Вы хотите этот заказ?

Я улыбнулась.

— Похоже, это хороший заказ. Я попробую.

— Что ж, отлично! По крайней мере, не придётся выбрасывать! — миссис Кейк грациозно поставила чашку и тарелку на стол, а я подтолкнула биты в её направлении. Она подобрала их и поблагодарила с вежливым поклоном.

— Приятно провести время в Сахарном Уголке! Просто позовите, если захотите чего-нибудь ещё, дорогуша.

— Обязательно, — сказала я. Когда она ушла, я медленно глотнула чай, наслаждаясь прогнавшим дрожь теплом. У меня было время, чтобы расслабиться, подумать, поразмышлять о своей музыке. Мне следовало бы тратить каждую доступную минуту на размышления о недостающем куплете в конце Лунной Элегии №7, но вместо этого я продолжала наблюдать за столом мисс Хувз.

Дерпи — печальная пони. Мало кто в городке об этом знает. Большинство грешит тем, что судит о понивилльской почтальонке по её лицу. И на мне самой лежит та же вина, но лишь потому, что за множеством попыток узнать о ней больше я так и не смогла докопаться до источника её бед. Тем не менее, едва увидев, как она утешает расстроенную Динки, я, кажется, получила подсказку.

Так что покончив с чаем и не слишком изящно заглотив ромашковый сэндвич, я закинула на спину седельную сумку и направилась к её столику. Не существует простого способа преодолеть «знакомство», так что я давно уже научилась опускать лишнее притворство.

— Отчего столь мрачный вид, мисс Хувз?

Дерпи подняла взгляд от стола. Она моргнула, глядя в противоположные стороны. Я уже знала, с какой стороны стоять, чтобы она могла меня видеть.

— Эм… извините. Мы знакомы?

Я улыбнулась.

— Кто же в Понивилле не знает здешнего самого надёжного доставщика почты?

— О, что ж, наверное вы правы, — нервно усмехнулась Дерпи и провела по гриве копытом. — Я, случаем… э… не влетела вам в окно, например?

— Хе-хе-хе… Ничего такого.

— Фух. Я рада. С памятью у меня не слишком хорошо.

— В этом плане, мы здесь все в одной лодке, мисс Хувз. Поверьте мне, — я села рядом и указала на её ребёнка, стоящего вместе с остальными хихикающими жеребятами и Пинки Пай. — Динки невероятно одарённая для своего возраста. У неё самые высокие оценки в классе во всех трёх последних тестах подряд. Вы знали об этом?

— Д-да! — воскликнула Дерпи кося на меня под странными углами с обеих сторон. — Но как узнали вы?

Это я и имела в виду, когда написала, что всё не так уж и просто. Не теряя времени на раздумья, я ответила:

— Я учитель музыки из Кантерлота. Не так давно меня прислали помочь мисс Чирили с расширением учебного плана. Она задумала организовать для жеребят музыкальный кружок. Вы об этом слышали?

— О да! Конечно, — сказала Дерпи.

Я была неправа в одной вещи, о которой написала выше: некоторые мои слова являются правдой, но только лишь потому, что я слежу за происходящим. Последний месяц Чирили в самом деле пыталась организовать школьную музыкальную группу. И это определённо чем-то расстраивало мисс Хувз.

— Мой маленький маффин очень радуется этой новости, — сказала она. — Она только об этом и говорит каждое утро, когда я отвожу её в школу.

Она вздохнула, вяло оглядывая Сахарный Уголок, под чьей крышей её дитя забылось в причудливом представлении Пинки.

— У неё врожденный талант к музыке. К слову, неделю назад я сводила её в музыкальный магазин. У них там была флейта, и ей разрешили её попробовать. И я могу поклясться, я никогда не слышала ничего столь удивительного… и ведь мой маленький маффин даже не практиковался. Она такая одарённая… как её отец.

Последние слова были для Дерпи особенно тяжелы, и я видела, как печаль вновь тенью легла ей на лицо.

— Я видела, как она плакала, — сказала я. К некоторым мелодиям, бывает, не существует плавного перехода, есть один лишь рефрен.^[2] Но иногда необходимо бывает уловить этот повторяющийся мотив, как бы больно он ни звучал. — Полагаю, оттого, что она не может вступить в группу Чирили.

Дерпи открыто вздрогнула при этих словах, но я знала, она не собиралась останавливать разговор. Многие пони в городе могут многое рассказать, но время, которое они выбирают для откровений, всегда совпадает с моментом, когда я задаю им вопросы. Может, в этом состоит моё предназначение? Я немало об этом размышляла. Что ж, по крайней мере я единственная, кому это необходимо.

— Хотела бы я, чтобы она смогла, — в конце концов ответила мисс Хувз. — Но боюсь, её мать не в состоянии ей в этом помочь.

— О?

— Я не говорю об этом многим пони, и совершенно точно не собираюсь говорить ей, но жизнь в последнее время у нас непроста, — Дерпи опустила на стол взгляд и принялась лениво выписывать копытом круги, будто в отчаянной попытке уравновесить своё косоглазие. — Моего заработка едва хватает, чтобы сводить концы с концами. Дохода с работы на почте попросту недостаточно, чтобы удержать одинокую мать на плаву. И если бы отец Динки был по-прежнему здесь и работал, тогда, может быть, мне бы хватило свободных денег на что-нибудь кроме еды на столе. Но на школьную группу?..

Дерпи снова вздохнула и провела копытом по увлажнившимся векам.

— Динки такой милый, такой прекрасный жеребёнок. Она очень самоотвержена и предана матери. Ей всего-то хочется играть на флейте, больше ничего. У неё дар, и я по-прежнему не могу поверить, насколько талантлив мой маленький маффин…

— Способности к музыке — это лучшая разновидность таланта, миссис Хувз, — мягко улыбнулась я. — Вы должны гордиться. Ваш жеребёнок стоит на пути к вдохновению душ других пони так же, как она сейчас, просто живя, вдохновляет вашу.

— Она никого не будет вдохновлять, если я не смогу дать ей то, что принадлежит ей по праву, — пробормотала Дерпи дрожащим голосом. — Мой маленький маффин вежлив с каждым пони — как старым, так и малым. И она изо всех сил старается в школе. Она учится очень усердно. Она такая… такая милая…

Она шмыгнула носом и утёрла слезу, едва та скользнула сверкающей дорожкой по серой щеке.

— Её страсть — это музыка, но я не могу ничем ей помочь. Её мать не настолько талантлива. Я даже не могу найти нам место в жизни хоть чуточку получше, не говоря уж о флейте, о которой она мечтает. И какая же это любовь?

Я наклонилась к ней и с нежностью положила копыто на её.

— Ваша любовь — та искренняя любовь, которую ваша дочь будет с благодарностью помнить всю свою жизнь. Есть родители, которые считают, будто деньги могут купить что угодно, но при этом они не дают своим детям необходимого внимания и уважения. И вы — не из их числа, мисс Хувз. Я верю, что так или иначе, вы найдёте способ дать Динки то, чего она желает. Но вы и так уже даёте ей то, в чём она нуждается. И если вы забудете мои слова, по крайней мере вы будете помнить то чувство, что подводит вас на грань слёз, когда я вам эти слова говорю. Ибо оно истинно и по-настоящему вечно.

Дерпи снова шмыгнула носом. На кратчайший миг я была готова поклясться, что её глаза выровнялись на мне. Она улыбнулась, такой улыбкой, что согревает меня и по сей день.

— Как же можно забыть слова такой доброй и понимающей пони?

Я лишь улыбнулась в ответ.

— Будьте близ своего ребёнка, мисс Хувз, как всегда были. Рано или поздно, так или иначе, её мечты сбудутся. Я вам обещаю.

И, прежде чем Дерпи успела ответить, Динки прискакала обратно и принялась прыгать вокруг матери, хихикая и повторяя бесчисленные глупости, которые Пинки Пай только что говорила жеребятам. Дерпи с трудом удерживала дочь на месте, и чтобы та не выскользнула, она, в итоге, крепко её обняла, обернув вокруг маленькой единорожки передние ноги. Динки хихикала и извивалась в объятиях, а мать нежно тёрлась об неё носом.

Как раз в этот момент сквозь меня вдруг пробежала волна холода. Я вздрогнула и натянула рукава толстовки на копыта. На какой-то миг я уловила пар, срывающийся с моих губ, и так я узнала, как всегда узнавала прежде, что было мной только что утеряно.

Дерпи вдруг моргнула косящим в мою сторону глазом и вздрогнула всем телом от неожиданности.

— Ой, здравствуйте! Могу вам чем-нибудь помочь, мисс?

Я прочистила горло, борясь с накатывающей дрожью.

— Приношу извинения, — я встала. — Я не заметила, что столик занят.

— Ерунда! — голос Дерпи не уступал весёлому тону её хихикающей дочери. Так или иначе, можно было не сомневаться: в тот миг она была счастлива. — Это же Сахарный Уголок. Пони свободны сидеть где захотят. Правда, мой маффин?

Динки лишь хихикнула. Я всегда завидовала Пинки Пай за тот эффект, что она оказывает на детей. Детские стишки и колыбельные по-прежнему в списке того, что мне ещё предстоит постичь.

— На самом деле, мне пора, — сказала я. И это было правдой. Солнце уже садилось, а я ещё не повстречалась с Твайлайт. Скоро наступит ночь, и тогда я не смогу поговорить ни с кем. — Желаю вам обеим приятного вечера.

— Хе-хех… Я не знаю, как и почему, — сказала Дерпи, — но, кажется, у меня такой уже наступил.

Я покинула Сахарный Уголок и медленно направилась к библиотеке Твайлайт Спаркл. Приближалась ночь, и вечер нависал над моим рогом как тёмное фиолетовое покрывало. Повсюду вокруг пони спешили галопом по домам. Я никогда не понимала, почему, едва Солнце начинает опускаться за горизонт, столь многие пони так отчаянно спешат прочь с улиц, особенно здесь, в Понивилле. Я иногда задумываюсь, неужели я единственная пони, кто никуда не спешит и позволяет холодному и бодрящему шёпоту наступающего вечера лишить себя воли? Я поддалась моменту, тихо напевая под нос номер для пианино, которому научила меня мать, когда я была маленьким жеребёнком. Моя семья жила гораздо лучше, чем семья Дерпи и Динки. Сомневаюсь, что я хоть раз задумывалась, что могу потерять всё — как духовно, так материально. Я по-прежнему размышляю о том, как живётся теперь моей семье, но стараюсь не давать этим мыслям воли. Размышления о мелодии для пианино унесли меня в тёплые воспоминания прошлого. Хотелось бы мне, чтобы настоящее не было столь холодно.

К тому моменту, когда я дошла до двери в библиотеку Твайлайт, на улицах уже зажглись фонари. Дверь была открыта — должно быть, ассистент Твайлайт заносил что-то внутрь. И войдя, я поняла, что не ошиблась. Спайк перетаскивал туда-сюда многочисленные упаковки присланных из Кантерлота антикварных книг. Он посмотрел в мою сторону и приветливо помахал рукой.

— Привет! — он прошёл мимо, неся сверток к противоположной стене комнаты. — Меня прёт твоя крутая толстовка!

— Спасибо, — сказала я. — Мисс Спаркл здесь?

— А что, у вас назначена встреча?

— Спа-а-а-а-а-айк! — как раз к этому моменту упомянутая лавандовая единорожка вошла в фойе из коридора. — Ты уже открыл пакет с восемью томами Героев Эквестрийской Литературы?..

Она остановилась и тихо ахнула при виде меня.

— Ох! Извините меня. Я не знала, что здесь кто-то есть! — она моргнула широко распахнутыми глазами, а затем улыбнулась, и от улыбки у неё появились ямочки на щеках. — Могу я вам чем-нибудь помочь?

Я разве не упоминала, что Твайлайт Спаркл до смешного очаровательна?

— На самом деле, да, можете.

— Ясно. Ну… Эм… Я постараюсь, но, честно говоря, библиотека скоро закрывается и мне ещё надо написать одно важное письмо…

— …принцессе Селестии, — я кивнула. — Я знаю.

— Привет! — Спайк снова прошёл мимо. — Меня прёт твоя крутая толстовка!

— Да, я не сомневаюсь, — я снова повернула голову к Твайлайт и улыбнулась. — Поверьте мне, мисс Спаркл. Я думаю, вы будете очень… эм… заинтригованы тем, чем я хочу с вами поделиться, и затем я хочу попросить у вас помощи всего лишь с одним небольшим делом.

— О?

— Я обещаю, что не задержу вас с отсылкой письма принцессе.

— Задержите? — приоткрыв рот в нервном смешке, Твайлайт Спаркл блеснула на свету зубами. — К-кто вам сказал, что я боюсь задерживаться?

— Хи-хи-хи… Действительно, — я подошла к деревянному сидению и, усевшись на нём, открыла седельную сумку. Бросив взгляд на Твайлайт, я прошептала:

— Мисс Спаркл, вы когда-нибудь слышали прекрасную мелодию, что застряла бы у вас в голове, но вы бы не знали, откуда она взялась и что она означает, но при этом ощущали бы непреодолимое желание напевать её, несмотря ни на что?

Твайлайт Спаркл с любопытством на меня уставилась, прищурив один глаз в явном недоумении. Я могла бы написать книгу об этом выражении лица у каждого пони, что встречался мне на пути. Но, в то же время, разве не этим я занимаюсь прямо сейчас?

Я усмехнулась и, вытащив лиру из сумки, выставила её перед собой. Мягко глядя Твайлайт в лицо, я заговорила:

— Меня зовут Лира Хартстрингс, и вы никогда не вспомните обо мне. Вы даже не вспомните этот разговор. Так и с любым другим пони, с которым я когда-либо общалась — ведь всё, что я сделаю или скажу, останется забытым. Какой бы текст я ни написала, лист останется чистым. Любое свидетельство моего существования, что я оставлю, исчезнет. Я заперта здесь, в Понивилле, по причине того же самого проклятья, из-за которого меня так просто забыть. И всё же это не удерживает меня от того, что я люблю больше всего: от музыки. И если мои мелодии могут пробить себе путь в ваше сердце, значит, для меня ещё осталась надежда. Если я не могу доказать вам, что я существую, то я, по крайней мере, могу доказать, что существует моя любовь ко всем вам, к каждому из вас. Пожалуйста, послушайте мою историю, мою симфонию, ибо это есть я.

— Я… — Твайлайт Спаркл быстро заморгала. Она провела по лбу копытом и встряхнула его, пока слова пробивались на свободу сквозь напряжение, написанное на лице. — Я не понимаю. Что вы имеете в виду? Это какая-то?..

— Ш-ш-ш-ш, — я улыбнулась и подняла левитацией лиру перед собой. — Просто послушайте.

Я закрыла глаза и сосредоточилась, касаясь телекинезом каждой струны, одну за другой. Все мои выступления в сердце Понивилля в тот день были лишь репетициями. Здесь, перед Твайлайт, в самом центре акустики её древесного дома, я исполняла «Лунную Элегию №7» так мягко и красноречиво, как только могла. И хоть я не знала концовки, я скользила меж струн без тени сомнения. Когда выступление подошло к концу, я вновь открыла глаза и увидела перед собой сидящую Твайлайт Спаркл, с лицом, озарённым мелодией, что всё ещё эхом блуждала в её одарённом сознании.

— Это… — начала шептать Твайлайт. — Это было… было…

— Скажите мне, — перебив, произнесла я и на мгновенье взглянула на неё крайне пронзительным взглядом. — Она вам знакома?

— Она… она знакома! — воскликнула Твайлайт. — Мне кажется, будто я…. Будто я слышала её от…

Я склонилась ближе. Сердце громко стучало. Я старалась изо всех сил, чтобы сохранить внешнее спокойствие.

Наконец, Твайлайт Спаркл сказала, заикаясь:

— Э-это из лунных архивов! Да! Да, мне кажется, эта симфония из ранней Нео-Классической Эры! — она заулыбалась, радуясь расцветающему в памяти бутону информации, будто вынырнувшему из доселе нехоженных уголков её мысленной библиотеки. — Принцесса Селестия мне показала её однажды — до того, как вернулась Найтмэр Мун. Она сказала мне, что это одна из немногих вещей, по которым ей приходилось… помнить сестру такой, какой она была до того, как была запятнана обратившим её ко злу духом.

— Скажите мне, мисс Спаркл, — сказала я твёрдо. — Вы знаете, как она заканчивается?

— Та музыкальная композиция?

— Да.

— Вы… вы не доиграли её до конца?

— Нет. Но, вы, очевидно, её уже слышали. Вы знаете, как она заканчивается?

— Я… я не понимаю, зачем это всё! — Твайлайт бросила взгляд в мою сторону, хмуря под фиолетовыми локонами брови. — Конечно, я уже слышала эту мелодию. Но лишь потому, что Принцесса Селестия лично вынесла её из лунных архивов и показала мне! Но откуда вы о ней могли узнать?

— Потому что я слышу её, — прошептала я. — Когда сплю. Когда бодрствую. Когда закрываю глаза. И когда открываю их. Я слышу эту мелодию — и множество подобных ей — слышу, как она скачет меж стен моего разума, резонирует с лейлиниями, что соединены с моим сознанием… будто мой рог ловит какой-то сигнал, лежащий по частоте выше живых, который хочет что-то сказать именно мне, и больше никому.

— Но… Н-но как? Почему?

— По той же причине, по которой вы, я подозреваю, не слышите, — глубоко вздохнув, сказала я. — По той же причине, по которой никто никогда не помнит, что говорил со мной. Ибо для них эту мелодию столь же легко забыть, как и меня саму.

— А? — часто моргая, Твайлайт Спаркл осела на задние ноги. — Мисс Хартстрингс, я не понимаю. В каком смысле вас легко забыть?

Я улыбнулась. Спайк снова проходил мимо меня, и я свистнула ему.

— Эй, мистер Зелёные Шипы!

— Привет! — сказал он, встав над последним свёртком. — Меня прёт твоя крутая толстовка…

— Да, мы поняли, Спайк! — сказала Твайлайт Спаркл, глядя на него с раздражением. — Может хватит это повторять нашему гостю?

— Нашему гостю? — Спайк скорчил недоумённое лицо и прищурил глаз, перескакивая взглядом с меня на Твайлайт и обратно. — Извини, Твайлайт. Я ведь ходил распаковывать посылку, забыла? А вот её я в первый раз вижу!

Пока голос Твайлайт не успел догнать поражённое выражение ее лица, вмешалась я:

— Спайк, если можешь, сделай кое-что для меня. Я бы хотела взять Зоологию Зебрахары, авторства Джоки Гудолл.^[2] Будь так добр, сходи за ней, пока я беседую тут с Твайлайт.

— Не вопрос! Зоология Зебрахары уже, считай, здесь! — и бойкий юный ассистент уже скрылся в дальнем коридоре.

— Эм… — Твайлайт рассеянно почесала голову копытом. — Откуда такой внезапный интерес к работе Гудолл?

— Содержание книги меня совершенно не волнует, — сказала я. — Просто так вышло, что я знаю, что вы её храните на самой дальней полке.

— И как вы можете это знать? Это ведь ваш первый визит в библиотеку — по крайней мере, с тех пор, как я стала её заведующей.

— Хм-м-м-м… На самом деле, я уже посещала эту библиотеку. Многократно, — я спокойно улыбнулась. — И все мои визиты были после того, как вы прибыли в Понивилль, Твайлайт.

— Но я не…

— По правде говоря, я прибыла в Понивилль вскоре после вас, мисс Спаркл, — следующая часть была сложной. Мне всегда было непросто удержать себя в копытах в такие моменты, но, кажется, со временем это начинает даваться легче. — Так же как и вы, я родилась в Кантерлоте. Мы с родителями жили в Верхнем Алебастровом районе, на улице Старсвирла.

— На улице Старсвирла?! — в глазах у Твайлайт сверкнул огонёк, и она дрогнула ушами. — Поразительно, ведь это всего через две улицы от моего дома!

— 484, проспект Туманности, — сказала я. Свет в моих глазах вторил сиянию в глазах у неё. — Ваша квартира была прямо над квартирой Мундансер.

Твайлайт не смогла сдержаться. Она издала напряжённый смешок, который я слышала уже сотни раз.

— Это невероятно! То есть, вы хотите сказать, что знали и Мундансер тоже?

— Да. Мы в детстве были лучшими подругами.

— Вы с ней? И почему она никогда мне о вас не говорила?

— Нет, Твайлайт, — сказала я. — Я имела в виду мы втроём. Ты, Мундансер и я. Мы вместе ходили в магический детский сад, ну а всё остальное известно… точнее, было известно.

Она смотрела на меня, сощурившись и раскрыв рот.

— Но ведь… — она нервно сглотнула и помотала головой. — Я-я бы запомнила! Мундансер и я…

— Мы много лет подряд вместе ездили в магический летний лагерь. В одно лето, когда тебе было лишь семь, ты попробовала телепортационное заклинание и из-за этого застряла на вершине башни королевской стражи. Нам потребовалось полдня, чтобы найти пегаса, который спустил тебя обратно на землю. Тебе было ужасно стыдно, ты плакала. Потому мы с Мундансер отвели тебя в местную пончиковую и привели в чувство. И как раз тогда ты наконец сказала нам с Мундансер, что тебя приняли в Школу для Одарённых Единорогов Селестии. Ты так долго держала эту новость от нас в секрете, потому что боялась, что мы будем тебе завидовать и не захотим больше с тобой дружить. И трудно себе представить что-то столь далёкое от истины! Мы любили и ценили каждый момент в твоей компании. Несколько лет спустя, когда мы с Мундансер тоже были приняты в Школу, ты показала нам её территорию. Наш первый учебный год прошёл без сучка без задоринки, чего не скажешь о других студентах, и благодарить за это мы должны именно тебя.

Твайлайт слушала каждое моё слово. Когда я закончила, она перевела взгляд на дальний конец комнаты и тихо пробормотала:

— Я… помню все эти моменты. Но тогда со мной была только Мундансер. Я… совсем не помню вас, мисс Хартстрингс, — она взглянула наверх, и на мгновение на лице у неё мелькнуло сомнение. — Откуда мне знать, что это не какая-нибудь глупая шутка? Это Рейнбоу Дэш вас подбила?

— Ты имеешь в виду, как тогда, когда она с Пинки Пай подменила тебе чернильницу на другую, с невидимыми чернилами? — спросила я с ухмылкой. — Или когда ты опрокинула себе на голову спрятанное Рейнбоу Дэш полное ведро кетчупа, и когда ты пошла в ванную, то увидела, что ванна забита доверху упаковками замороженной картошки-фри в виде спиралек^[3]

Я усмехнулась и глубоко вдохнула.

— Или когда она тебя убедила, что у тебя отваливается рог и, как истинный ипохондрик, ты потратила целую ночь, читая о заболеваниях единорогов, и заснула в итоге посреди библиотеки? Я припоминаю, как она заглаживала свою вину, угощая тебя обедом в Сахарном Уголке...

— Откуда… откуда вы всё это узнали?

— Ты сама мне об этом рассказала.

— Вы хотите мне сказать, что мы уже разговаривали?

— Десятки раз, — сказала я пустым голосом. Сложно вкладывать чувства в слова, что были повторены бессчётное число раз. Я старалась изо всех сил, чтобы поддерживать разговор с лёгким и непринуждённым видом. — Ты единорог немалого интеллекта, Твайлайт. Я это знала, когда мы ещё были жеребятами. И я рада видеть, как ты стала выдающимся членом общества здесь, в Понивилле. Но, как и любой другой разговор, что у нас когда-либо был, этот неизбежно сотрётся из твоей памяти.

— Это… это слишком безумно! Я вам не верю.

Сбоку раздался юный голос:

— Эм-м-м-м… Твайлайт?

Твайлайт обернулась на него.

В комнате стоял Спайк, моргая с пустым взглядом. Он стоял абсолютно неподвижно посреди дверного проёма в коридор, держа в руках книгу.

— Ты попросила меня о чём-то и я… я… — он покосился на том в руках. — Зоология Зебрахары? Фу, эта книга такая устаревшая! Там в ней зебр обзывают плохими словами. Зачем мы её вообще храним?

— Спайк, эту книгу попросила Лира Хартстрингс всего пару минут назад.

— Какая-какая Лира?

— Привет! — я помахала ему с улыбкой.

— О! — он моргнул, посмотрев на меня. — Привет! Меня прёт твоя крутая толстовка!

— Ты что, хочешь сказать, что ты её не помнишь? — Твайлайт повысила в раздражении и злости голос. — Она тут сидела и говорила со мной уже несколько минут! Ты проходил мимо неё… наверное… раза три!

— Тьфу! Извини, Твайлайт! Я не знал! К тому же нам разве не пора закрывать библиотеку? Вроде поздновато уже для незнакомых посетителей, тебе не кажется?

— Спайк…

— Мы с Твайлайт просто болтаем, малыш, — сказала я, помахав для убедительности копытом. — Не стоит на нас отвлекаться.

— Ох… Пофигу, — он поковылял прочь с раздражённым стоном, практически волоча за собой толстый том. — Я магический помощник, а не привратник.

Когда он ушёл, я вновь повернулась к застывшей в недоумении Твайлайт.

— Видишь? Он отошёл от меня. Расстояние — один из двух способов, которым проклятье заставляет пони забывать обо мне.

— И… эм… к-каков другой способ?

Я заглянула в ближайшее окно. Красный поцелуй заката уже практически исчез. Чернота ночи опускалась на нас, и с ней вскоре придёт бледное сияние луны.

— Время, — выдохнув, в итоге сказала я, — Счёт идёт на минуты. Иногда час. Очень редко времени даётся больше, но, сколько бы ни прошло, результат таков: знание о самом моём существовании сотрётся без остатка. Именно потому объяснения столь тяжелы — ведь каждый раз я едва успеваю спросить тебя о том, что мне по-настоящему нужно.

— Простите меня, но мне необходимо объяснение! — воскликнула Твайлайт голосом столь же острым и отчаянным, как и выражение её дрожащего лица. — Подобное явление беспрецедентно! И даже если это правда, как хоть кто-то вообще способен выжить в таком состоянии?

— Я смогла. Было нелегко, но я неплохо справляюсь.

— Мне по-прежнему тяжело поверить в вашу историю, мисс Хартстрингс. Боюсь, вам придётся показать мне куда больше, чтобы подтвердить, что все ваши слова это не…

— Твоя первая неделя в Королевском Дворце в качестве магической ученицы Принцессы Селестии… — начала я. — Её Высочество показала тебе галерею портретов множества высокочтимых в эквестрийской истории единорогов. Ты очень гордилась собой, потому что мгновенно узнала портрет Старсвирла Бородатого. Тогда твоя наставница отвела тебя в сторону и кое-что тебе объяснила. Она сказала, что у всех этих портретов есть одна общая черта. Все изображённые на них в прошлом были её учениками, и каждого из них она когда-то обучала многими годами, точно так же, как взялась обучать тебя.

Твайлайт не отвела от меня кротких и беззащитных глаз, даже когда я склонилась к ней и продолжила тихо говорить:

— Тогда ты впервые по-настоящему осознала, что такое смерть. Ты была маленьким жеребенком, полным энергии и жизни. Ты была невероятно счастлива, что стала ученицей принцессы Селестии, и у тебя в сознании не было прежде представления о конечности бытия. И, глядя на эти портреты, ты проигрывала историю Эквестрии у себя в голове, осознавая, что у будущего тоже будет своя история, и что ты будешь лишь её частью, самое большее — запечатлённой навечно в ряду этих портретов. Ты внезапно начала плакать, но никак не могла понять, почему. Принцесса Селестия провела с тобой всю ночь. Она не отходила от тебя, пока не высохли последние слёзы. Она даже задержала восход Солнца, пока окончательно тебя не утешила. И по сей день очень мало кто знает, по какой причине почти пятнадцать лет назад утро выдалось таким тёмным.

Я улыбнулась и, положив копыто ей на ногу, почувствовала внезапную дрожь её тела. Я постаралась изо всех сил, чтобы прогнать эту дрожь, как поступила когда-то мудрая правительница.

— Ты рассказала мне однажды, Твайлайт, во время одного очень душевного разговора, который нам удалось провести несколько недель тому назад, что причина, по которой ты читаешь так много книг; причина, по которой ты предпочитаешь чтение дневному свету; причина, по которой ты не в состоянии хотя бы на секунду перестать обрабатывать информацию, состоит в том, что ты хочешь заполнить себя таким количеством знаний, какое только возможно. Ты считаешь, что история существует не просто так. Бессчётные поколения жили и умирали до нас для того, чтобы нам хватило знаний, которые, будучи применёнными к нашему существованию, смогут сделать наш мир лучше. И не упражнять тем самым свой разум означает ни много ни мало потерю наследия тех пони, что жили до нас. Принцесса Селестия, как ты сказала мне, гораздо больше, чем просто твоя наставница. Она — самое сердце Эквестрии. И ты, как та связующая центральная искра, что держит воедино Элементы Гармонии, ты желаешь лучшего для Эквестрии, и ты желаешь лучшего для нашей принцессы. И, следуя этому настрою, ты стремишься добиться большего, чем остаться всего лишь портретом на стене.

Лицо моё отразилось в паре глаз, что всё и больше и больше стеклененли с каждым следующим словом. Я улыбнулась.

— Много, много раз друзья задавали тебе вопрос, почему ты никогда даже не задумывалась о том, чтобы встретить юного жеребца и романтично провести с ним время. Ты неизменно отмахиваешься от их добродушных расспросов, притворяясь, будто считаешь саму идею глупостью. Но в душе ты понимаешь, что не можешь позволить себе пару, пока тобой движет беспрестанная жажда оставить на этом мире свой след. Но это ведь не просто причуда твоего характера, правда? Однажды, Твайлайт, ты собираешься написать книгу — подробный альманах всех важных и неподвластных времени кусочков магического знания, на сбор которых, ты надеешься, хватит отведенного тебе на земле срока. И в заголовке этой книги, как ты мне рассказала, ты напишешь — «Путь Гармонии». Каждое утро ты просыпаешься с мыслями о книге. Ты думаешь о том, как Принцесса Селестия будет читать её каждый день после того, как поднимет Солнце, в вечной хвале твоему вкладу в этот мир, который ты, к тому времени, уже много лет как покинешь. Ибо есть одна вещь, Твайлайт, которую ты, как и многие другие пони, до смерти боишься; ты боишься остаться забытой.

Когда я закончила свою речь, Твайлайт больше не глядела на меня, но я знала, что она слушает со всем вниманием. По её телу пробежала дрожь, и одинокая слеза скользнула по щеке. Подрагивая, она вытерла лицо копытом и прошептала даже, возможно, излишне дрожащим голосом:

— Как… К-как это с вами случилось?

Я поняла, что вновь добилась её доверия. Сердце радостно ёкнуло, но приближалась ночь. Я выглянула за окно. Луна ещё не взошла, но осталось недолго. И всё же, я вздохнула и сказала:

— Я знаю только, что это случилось, когда я приехала сюда в прошлом году на Праздник Летнего Солнца.

— В прошлом году? — Твайлайт шмыгнула носом, а затем моргнула, широко раскрыв глаза. — Вы имеете в виду, когда вернулась Найтмэр Мун?

— Да.

— С вами что-то случилось, что вызвало это… это…

— Проклятье, — пробормотала я. — По крайней мере, я уверена, что это проклятье. Хех… Я не знаю, как ещё его можно назвать.

— Но… как? Как оно работает? Что, если оно связано с принцессой Луной — то есть, я имею в виду, с Найтмэр Мун?

— Я и так потратила уже много времени, — тихо произнесла я. — Объяснить в настоящий момент всё в подробностях невозможно. Ты перестанешь понимать, что я вообще пытаюсь сказать ещё на полпути.

— Тогда запишите! — воскликнула Твайлайт. Её влажные глаза заметались по комнате в поисках бумаги и пера. — Запишите, чтобы мы смогли это прочитать, и…

— Бумага будет для тебя казаться чистой, так же как и для любого другого пони, — сказала я с мягкой грустной улыбкой. — Поверь мне, я написала уже немало разных слов… на разных поверхностях… в разных уголках Понивилля. Никто ничего не видит, по крайней мере, мои надписи точно.

— Из-за того же фактора расстояния и времени?! — заметила Твайлайт Спаркл. Она готова была задохнуться от волнения, но вдруг посветлела лицом. — Знаю! Мы отправим письмо принцессе Селестии! Прямо сейчас! Сила зелёного пламени за мгновение доставит ей знание о вашем существовании! Наверняка она сможет снять это «проклятье»! Спа-а-а-а-а-айк!..

Я подняла копыта, чтобы её остановить.

— Мы уже пробовали.

— Правда?!

— М-м-мхм. Три раза, в разных ситуациях, ещё несколько месяцев назад. Принцесса получит только облачко зелёного дыма и чёрный пепел. Всё, что ты напишешь, обладая краткой памятью о моём существовании, будет утеряно при телепортации, без исключения.

— Тогда… тогда… — Твайлайт судорожно нащупывала идеи. Она дрожала всем телом. Я всегда восторгалась её искренностью и заботой, когда она доходила до этого «знания» обо мне, но при этом мне больно было видеть её в таком смятении. Единственным утешением мне служило лишь то, что этот момент всегда длится недолго, и я знала, что приход забвения неизбежен.

— О! Фотография! — Она бросилась быстрым шагом через библиотеку к шкафу, где лежал фотоаппарат. — Мы можем сделать снимок и…

— У тебя уже есть моё фото, — сказала я. Поднявшись на ноги, я подошла к подоконнику и указала на снимок в широкой рамке, изображающий двух ярких пони на улице Кантерлота. — Точнее… это было бы мое фото, если бы… ну. Посмотри сама.

Твайлайт взглянула на фотографию с собой и Мундансер, стоящими и улыбающимися камере. Она скосила глаза, старательно вглядываясь в изображение будто и правда в первый раз.

— Странно… Фотограф, должно быть, совсем рассеянный. Тут, на фото, слева ещё куча места.

— Может, место для третьей пони?

Твайлайт закусила губу. Она поставила фото на место, нервно сглотнула и посмотрела на меня.

— Вы… Вы можете уйти из города, отправиться в Кантерлот и попросить аудиенции с… Принцессой Селестией…

Она затихла, увидев выражение моего лица.

Я медленно помотала головой и сказала:

— То же самое проклятье, что огораживает меня от памяти других пони, держит меня в пределах Понивилля, — я пошла назад, туда, где стояли седельная сумка и лира. — Я предполагаю, это из-за того, что мы с Найтмэр Мун находились здесь в момент наложения проклятья. Как бы я ни пыталась покинуть Понивилль, меня каждый раз накрывает чудовищной волной низкой температуры, будто я вхожу прямо в космический вакуум.

Я застучала зубами от одной только мысли об этом, и дёрнула тесёмки капюшона толстовки, чтобы подчеркнуть свои слова:

— Вот почему я ношу эту толстовку и шарф. Иногда холод заклятья просачивается ко мне и становится невыносимым.

— Я… — Твайлайт содрогнулась и печально сгорбилась посреди библиотеки. Её голос напоминал беспомощный плач маленького жеребенка. — Я бы хотела как-то вам помочь, Лира. Пока ещё моих знаний хватает, чтобы сделать хоть что-нибудь…

— Тогда сделай кое-что для меня, — сказала я, поднимая лиру магическим телекинезом. Я глубоко вдохнула, собираясь с духом. — Ты уже делала это раньше, и это помогло мне безмерно. Я уверена, ты можешь повторить и сейчас.

— Безусловно! — Твайлайт вскочила на ноги, и в её глазах вновь вспыхнул свет. — Скажите, что мне делать!

— Помоги мне закончить мелодию.

— Ту, что вы сыграли? — она сглотнула. — Мисс Хартстрингс, вы были правы в одном: я в самом деле стараюсь изо всех сил, чтобы стать живым хранилищем знаний, но, боюсь, познания в музыке никак нельзя назвать моей сильной стороной.

— Не к твоим знаниям музыка должна взывать, — улыбаясь, тихо сказала я. — А к твоему сердцу, Твайлайт. Ты знаешь эту мелодию. Ты её раньше слышала. Мне не нужно экспертное заключение, мне нужно знать, какую концовку продиктуют тебе чувства.

— Я… — она закусила губу и, сделав шаг ближе, села прямо передо мной. — Я думаю, мне надо прослушать её с начала.

Я кивнула. Я сыграла ей мелодию, мягко и осторожно. Темп был в этот раз несколько быстрее, ибо ночь пришла, и я чувствовала, что время начинает поджимать. Вскоре, композиция была закончена, и музыка, которую я прежде именовала «Лунная Элегия №7» внезапно получила имя…

— «Плач Ночи»,^[4] — прошептала Твайлайт.

— О, именно так она зовётся?

— Да. По крайней мере, мне так кажется, — сказала она с нервной улыбкой. — Согласно принцессе Селестии, эта композиция была написана самой Луной всего за несколько десятилетий до изгнания. Луна в те времена переживала период творческих позывов, полных скорби… по крайней мере до тех пор, пока зависть и ревность не слились воедино с той горькой порчей, и не сотворили из неё Найтмэр Мун.

— Тебе известны её заключительные такты?

— Я… — Твайлайт поерзала. — Я уже говорила вам, Лира. Я не слишком хороша в написании нот. К тому же они всё равно исчезнут с листа, если я запишу их во время разговора с вами, правильно?

— Тогда напой их, — сказала я. — Так мы всегда раньше делали. Я обещаю, — я подмигнула. — Я запомню.

— Мне… мне просто надо их напеть?

— М-м-мхм-м.

— Хорошо. Эм… Так.

Все звуки библиотеки утонули в нежном потоке ангельского голоса, выводящего невидимые аккорды в центре полого дерева. Я слушала внимательно, и моё сердце придавало ритм мелодии, идущей из самой души Твайлайт. Раньше, чем я ожидала, песнь окончилась. Она бы выдавила у меня слезу, если бы не усмешка, что успела сорваться с губ первой.

— Конечно же. Хе-хех… так бледно.

— Клянусь, именно так она и кончается! — сказала Твайлайт. — Я теперь помню этот момент, будто это было вчера. Плач кончается внезапно. Я помню, как расспрашивала об этом принцессу. Тогда я впервые услышала, как Селестия смеётся. «Луна никогда не знала, как красиво поставить точку», сказала она. Хех… — она тряхнула головой с глупой улыбкой. — Забавно, как я умудрилась забыть этот момент, и вспомнить о нём только сейчас.

— Поначалу это всегда забавно, — пробормотала я, сосредоточившись на вливании магической энергии в лиру и повторении последних аккордов, что Твайлайт мне напела. Мелодия прокатилась пугающе неземным эхом по деревянной комнате. Теперь я знала, как кончается Плач. Ещё одна неделя, ещё одна элегия. Всё настолько просто, что от этого даже больно. — Вот и всё.

— Разве ты не собираешься сыграть её целиком?

— Нет, — быстро ответила я. — Нет, не здесь.

Я тихо опустила лиру обратно в седельную сумку.

— Здесь её играть… небезопасно.

Твайлайт Спаркл прищурилась.

— В Плаче, получается, заложена магическая сила?

— В большинстве элегий она есть, но она проявляется только после того, как я соберу все мелодии, что слышу у себя в голове, и солью их воедино своими инструментами. Элегии — лишь малые части великой головоломки, и я ежедневно бьюсь над её разрешением, хотя я бы солгала, если бы сказала, что работаю над ней совершенно одна. Я должна сказать спасибо тебе за завершение очередной элегии, Твайлайт, — я улыбнулась ей. — Каким-то образом ты меня никогда не подводишь.

— Если бы только я могла сделать больше...

— Что ж… — я отошла от седельной сумки и повернулась к Твайлайт. Но заглянуть ей в глаза я не смогла. — Я всё-таки немного соврала, когда сказала, что мне от тебя нужно только одно. На самом деле, мне нужно кое-что ещё…

— Да?

— Это… — я не могла на неё смотреть. Даже сейчас мне трудно поверить в то, что я сказала, о чём я попросила. Все эти месяцы, что остались позади, я повторяла себе, что должна быть сильной. Я уже получила от Твайлайт всё, что мне было нужно, всё, что поистине может помочь мне в поисках понимания ситуации. Не было никакого смысла просить у неё что-то ещё. Но, думаю, я оказалась слабее, чем предполагала, и в этом же заключается настоящая причина того, что я пишу эту в противном случае не имеющую значения запись.

— Это действительно прозвучит странно, и если ты хочешь, ты можешь ответить «нет». Это совершенно нормально, и я не буду тебя винить…

— Лира… — Твайлайт подошла ближе. — Что такое? Что тебе нужно?

Мне нравится думать, что у меня неплохо получается улыбаться. В любой ситуации это выражение лица самое лучшее. Я ношу его постоянно, потому что хочу, чтобы пони вокруг меня были счастливы. В конце концов, именно этого заслуживает мир. И стоя там, на острие взгляда Твайлайт, я удерживала улыбку так же твёрдо, как и всегда. Но взгляд моих глаз, тем не менее, твёрдым не был. Изображение подёрнулось дымкой, когда я подняла, наконец, на неё взгляд.

— Можно мне попросить, чтобы ты меня обняла?

Я разговаривала с Твайлайт Спаркл по меньшей мере раз пятьдесят с тех пор, как на меня пало проклятье. Я проходила через те же самые беседы с ней уже две дюжины раз. В этот раз, тем не менее, я впервые сделала такую просьбу. Не могу, на самом деле, представить, почему. Может быть, этот вечер вышел холоднее обычного. Может быть, в моих мыслях засело милое дитя Дерпи. Может быть, вина лежит на Плаче — он закончился ужасно быстро, и я чувствовала в душе ту пустоту, какую и должна навевать композиция Луны.

Мои мысли оборвались внезапно, ибо я оказалась в объятьях Твайлайт. От этого жеста у меня перехватило дыхание… и мир вокруг внезапно стал таким же тёплым, как и когда-то. Я расслабилась в объятьях, сложив ноги на спине у подруги детства, и закрыла глаза, покоясь у неё плече. Если забывчивость — это грех, то едва ли можно назвать меня святой, ибо, оказавшись в её объятьях, я внезапно осознала, что потеряла представление, чего я на самом деле ищу. Музыка — это прекрасная вещь, но она лишь подражание тому подлинному ритму, что бьётся в наших венах, разнося тепло наших сердец.

О, до чего хрупкие мы существа, пони: столь независимые и столь уникальные создания, что нам нужен блаженный звук смеха и струн арфы, чтобы навести мостки через ледяные бездны, пролегающие между нами, и полнящиеся обычно лишь пылью и слезами. Я внезапно захотела рассказать Твайлайт о бессчётных вещах, но я понимала, что слова в итоге подведут нас обеих. К тому же слова обречены на забвенье. Наша нежная дружба бессмертна, и лучший способ выразить эту истину заключён лишь в этом жесте. Если бы объятья могли длиться вечность, я смирилась бы с тем, что имя моё утратит всякое значение.

— Спасибо тебе, Твайлайт, — сказала я, вновь окунаясь в холод, когда мы разорвали наши объятья. Я шмыгнула носом, всего один раз, и улыбка вернулась на мои губы. Она заполнила тот краткий миг пустоты, поглотившей то, что еще мгновение назад было написано у меня на лице. — Для меня это значит куда больше, чем ты можешь себе представить.

— Я лишь хотела бы, чтобы этого оказалось достаточно, — грустно прошептала она. На минуту она уставилась в пространство, а затем с внезапным счастливым возгласом просветлела лицом. — Знаю! Заклинание памяти!

Она бросилась к большой книжной полке, возвышающейся в дальнем конце фойе.

— Если я смогу сотворить заклятье достаточной силы, оно наверняка сможет противостоять этому загадочному проклятью и удержиит тебя в моей памяти, пока мы с принцессой не отыщем настоящее решение!

Я вздохнула.

— Твайлайт, сэкономь силы. В последний раз, когда мы попытались, это не сработало, так же, как и много раз до того, — я стояла неподвижно, а она носилась вокруг меня, собирая всё больше и больше томов с окружающих полок. — Будет лучше, если ты не станешь себя переутомлять, и…

— Нет, я серьёзно! Это заклинание изобрёл Старсвирл Бородатый!

— Ты имеешь в виду Буфер Концентрации? — прошептала я, глядя в окно. Я увидела серебристый свет луны, и сердце моё упало в копыта.

— Да! Откуда ты знаешь? Короче, если я смогу найти формулу и сотворить заклинание с мана-пылью в качестве реагента, которой надо всего чуть-чуть, то я смогу... — слова внезапно оборвались, равно как и шаги.

По моему телу пробежала волна холода. С губ сорвался пар. Я не хотела оборачиваться. Я никогда не хотела оборачиваться, не хотела видеть, что происходит с пони, когда приходит этот момент. Но каждый раз я оборачиваюсь всё равно. Обернулась я и тогда.

Твайлайт Спаркл совершенно неподвижно стояла со сверкающим рогом посреди комнаты. Вокруг неё висело несколько книг. Она разглядывала их с отстранённым интересом, как рой надоедливых мотыльков.

— Что… Зачем я?.. — она моргнула, нахмурилась и отправила левитацией книги по местам на полках. — У меня нет времени на сторонние проекты! Мне ещё надо распаковывать Героев Эквестрийской литературы.

Она закончила расставлять книги, повернулась и, увидев меня, тут же вскрикнула.

— А-а-ай! Ой… Эм… п-привет! Как вы сюда попали, мисс?..

— Извините, — сказала я. Я уже натягивала лямки седельной сумки. — Я не хотела вас пугать. Я просто заканчивала с одним… проектом.

— Ясно. Что ж, я бы не хотела показаться грубой, или что-нибудь в этом роде, — сказала Твайлайт с застенчивой улыбкой, — Но библиотека будет закрыта уже через…

Она взглянула на часы и удивлённо помотала головой:

— О! Уже восьмой час! Эм, мы закрыты! Мы уже закрыты… ох, надо же, уже пятнадцать минут?

— Я понимаю. Что ж, тогда мне пора, — я коротко поклонилась и подошла к двери. — До свидания, мэм. Желаю вам приятного вечера.

— Хе-хех… Вам того же, мисс, — идя прочь от библиотеки, я услышала её зов в дальнем конце полого дерева. — Спа-а-а-айк?! Где тебя носит? Эти пакеты не распакуют сами себя! И ужинать мы будем после того, как закончим!

Сегодня, за несколько часов до того, как я села писать эти строки, я опять стояла на углу Главной улицы в залитом солнечным светом центре Понивилля. Я понимала, что играть «Плач Ночи» на публике целиком было бы глупостью, так что я исполняла лишь малые отрывки из него, чтобы вызубрить их на зубок, готовясь, когда придёт время, исполнить композицию целиком в одиночестве.

Многие останавливались послушать, и немало пони бросало биты в металлическую банку у моих ног. Я видела Доктора Хувса, Бабулю Смит, Кэррот Топ и множество других приятных лиц. Как бы я ни была рада их видеть, я не теряла своего сосредоточения вплоть до тех пор, пока не появилась одна конкретная пони. Пока она не успела до меня дойти, я скрытно отодвинула банку с битами левым задним копытом, спрятав от её глаз под зелёным кустом за спиной.

— О, какой небесной красоты мелодия! — сказала Рэрити, встав передо мной с седельными сумками на спине. Её сапфировые глаза ярко сверкали на полуденном солнце. — Но, дорогая, вы, похоже, положительно замерзаете! Скажите мне, вы больны?

— Я… э… я в полном порядке, — улыбнулась я, ни на секунду не теряя ритм телекинетических прикосновений к струнам. — Я не больна. Просто я более чувствительна к холоду, чем среднестатистическая пони. Но посмотрите, у меня ведь есть эта чудесная толстовка и очаровательный шарф.

— Это замечательно! — сказала Рэрити, ходя вокруг меня. — Мне просто больно видеть, как столь одарённый музыкант замерзает насмерть! Отличный выбор шарфа, дорогая. Он восхитительнейше сочетается с цветом ваших глаз.

— Так и сказала пони, которая мне его подарила, — заметила я.

— Что ж, если вам интересно моё мнение, то я считаю, что вы заслужили этот дар. Ваша музыка поистине придаёт прогулке по нашему городку подлинное очарование. Осмелюсь заметить: меня искушает желание дать вам несколько битов хотя бы просто чтобы показать, сколь я вам благодарна.

— Хе-хех… — я прочистила горло и с трудом удержала мелодию.

— Поверьте, в этом нет нужды. Я… я-я не осмелюсь даже о таком попросить, — сказала я, хоть и выпустила уже со стыдом воздух из груди.

— Ерунда! — взмахнула копытом Рэрити и сказала: — Разве вы не слышали, дорогая? Щедрость — это линза души! Как иначе мы сможем увидеть, насколько нам всем повезло, что мы живём?

Она вскинула голову.

— Но если вы настаиваете, я просто оставлю вас наедине с вашей великолепной музыкой. Может, мы ещё когда-нибудь встретимся?

Я почувствовала, что мне стало легче дышать. Я посмотрела на неё и улыбнулась.

— Да. Я уверена, мы ещё встретимся.

— Превосходно. Пока-пока, мадам маэстро! Хи-хи-хи… — и она ушла.

Часом позже я сидела в Сахарном Уголке, бережно держа чашку чая в копытах. Я не сделала ни единого глотка. Я только лишь неотрывно смотрела на тонкие ниточки пара, поднимающиеся от напитка, безрадостно отмечая, как же они холодны по сравнению с памятью о первых за многие месяцы милосердных объятьях.

Банка, полная битов, стояла рядом на столе. За четыре дня игры в центре Понивилля подряд, я вновь накопила достаточно денег на материалы, необходимые для одного маленького эксперимента. Теперь у меня был «Плач Ночи», вызубренный от начала и до конца, но для того, чтобы сыграть композицию целиком, одной музыки было мало. Мне нужно было приобрести правильные магические ингредиенты на случай, если что-то пойдёт не так. В конце концов, я уже не раз проделала этот путь — и даже весь мировой запас шарфов и свитеров не спасёт меня от того холода, что ждёт за последними нотами, едва те сорвутся со струн лиры.

Если бы я не продолжала упорно работать над этим проектом, то могла бы потерять вообще любой шанс выкарабкаться из этой проклятой ямы, на дне которой очутилась. Почему же мне тогда казалось, будто я готова согрешить, воспользовавшись этими битами? Я и раньше пользовалась преимуществами своего «положения», совершая разные поступки, которыми я не сказать чтобы очень гордилась, пусть даже результат и оправдывал средства. Но сейчас, внезапно, после всего пережитого, после тех объятий, я размышляла о том, точно ли смогу жить в мире с собой когда я… найду себя.

— Ох, ого! Лира. Скажите мне, вы музыкант?

— Хм-м-м? — я посмотрела наверх. Признаю, я не поверила сразу своим глазам. — О, эм… Да. Что-то типа того.

В центре кафе стояла Твайлайт Спаркл и улыбалась мне.

— Я всегда восхищалась музыкантами, потому что многие мои друзья-единороги в Кантерлоте пошли изучать музыку, пока я изучала другие науки. Жаль, что я так и нашла времени разобраться в музыкальной теории. Она одновременно и удивительна, и прекрасна.

Я тихо вздохнула.

— Поразительно, как много в нашей жизни разделяет обе эти черты одновременно, правда?

— О! Э… Извините. Меня опять понесло, — пробормотала Твайлайт, закатив глаза и глупо улыбнувшись. — Кхм. Меня зовут Твайлайт Спаркл. Я заведую библиотекой Понивилля в восточном районе.

— А ещё вы ученица принцессы Селестии, живое воплощение Элемента Магии, а ещё вы ответственны за изгнание порчи Найтмэр Мун из принцессы Луны.

— О… — Твайлайт робко улыбнулась, опустив лавандовые уши. — Значит, и вы тоже об этом слышали?

— Неужто так сложно в это поверить? — я наконец сделала глоток чая. Возможно, он и не был всё-таки таким уж холодным. — Некоторые из нас куда лучше запоминаются, чем другие. Я играю музыку, вы — спасаете целую Эквестрию.

Я подняла чашку, будто для тоста, и улыбнулась:

— Когда-нибудь мы с вами ещё встретимся. Хм-м?

Она медленно моргнула, не сводя с меня взгляда, затем хихикнула:

— Е-хе-хех… Ага. Каждому своё, да?

— Самое практичное моё правило.

— Что ж, вам стоит как-нибудь заглянуть в библиотеку. Я с радостью покажу вам все материалы по теории музыки, что у нас есть. У меня есть как минимум двенадцать книг исключительно про древне-эквестрийские лиры. Готова поспорить, вы их проглотите в мгновение ока.

— Хи-хи-хи… — у меня не хватило духу ей сказать, что я их уже прочитала. Дважды. — Если потребность когда-нибудь возникнет, мисс Спаркл, я, возможно, воспользуюсь вашим предложением.

— Надеюсь на это, — сказала Твайлайт с мягкой улыбкой. — У каждого из нас есть свой талант. И делиться его плодами… это как узнавать друг друга лучше. Пожалуй, лучший способ избежать тоски одиночества в этом мире — это делать то, что у вас получается лучше всего, и делиться результатом с другими. Как думаете? В этом и заключён главный ключ к достижению гармонии, по крайней мере, как мне кажется.

Пока я слушала, мой взгляд инстинктивно опустился на заполненную битами банку. И, внезапно, меня озарило.

— Мне кажется, одна мудрая пони однажды сказала, что «Щедрость — это линза души. Как иначе мы сможем увидеть, насколько нам всем повезло, что мы живём?»

— Хм-м-м… Не знаю, чьи это слова, но звучит и правда красноречиво.

Я кивнула.

— Блистательно красноречиво.

— Что ж, наслаждайтесь чаем. Меня ждёт встреча с друзьями. До свидания, — Твайлайт помахала копытом и ушла. Я повернулась к передней части заведения, и вдруг что-то услышала. Я закрутила головой из стороны в сторону, прядая ушами, чтобы уловить пугающе знакомую скорбную песнь. Твайлайт напевала под нос несколько финальных тактов последней элегии, и на её лице при этом была улыбка. Я даже задумалась, понимала ли она эту мелодию, но потом осознала, что это неважно.

Я счастливо вздохнула и собрала вещи, начиная с банки золотых битов. Я внезапно поняла, чем мне заняться сегодняшним вечером. Эксперимент может подождать. Что значит всего лишь одна неделя, сброшенная в колодец ничто?

Тем же вечером к западу от центра городка длинный тонкий свёрток магически подлетел к входной двери дома. Оказавшись у порога, он скользнул по дверному звонку. Я, сидя вдалеке в кустах, напрягла все свои телекинетические силы, и прижала свёрток к кнопке. Как только ритмично прозвенел и затих гонг, я опустила свёрток на крыльцо и спряталась за деревом на передней лужайке.

Спустя несколько секунд открылась дверь. Дерпи Хувз выглянула наружу. Она стояла, покачиваясь, с усталостью в косящих глазах, накопившейся за целый день развоза посылок и писем по всему Понивиллю. Она посмотрела налево, затем направо, и на мгновение я испугалась, что она не заметит мою покупку, только что сделанную в магазине по дороге сюда.

Наконец один её янтарный глаз повернулся вниз, и она увидела предмет. Дерпи нахмурила брови. Она наклонилась и подтолкнула его носом, будто в страхе, что коробка может вдруг ожить и прыгнуть ей в лицо. Опытная почтальонка покрутила свёрток в поисках маркировки или какой-нибудь идентификационной карточки, что могла бы указать на личность отправителя. Повинуясь внезапному порыву, она ухватила края коробки и распахнула крышку. И тут же застыла, разинув рот.

Я тихо наблюдала за ней, кусая губу.

Дерпи рухнула на задние ноги. Когда она вынула из коробки, осторожно держа серыми копытами, тонкую золотую флейту, с её губ сорвался дрожащий вздох. Её глаза (оба её глаза) были прикованы к инструменту, и уже мгновенье спустя они наполнились слезами. Проглотив всхлип, Дерпи улыбнулась и вскочила на ноги.

— Динки! Мой маленький маффин! — она бросилась обратно в дом. — Смотри! Смотри, что мамочка для тебя нашла!

Дверь медленно и со скрипом закрылась позади неё, пропустив сперва радостный писк счастливого жеребёнка.

Впервые за многие дни я вновь почувствовала тепло объятий Твайлайт, но на этот раз для этого мне не понадобилась компания. Я была одинока, как и всегда, и хотя от следующего этапа моего музыкального эксперимента меня отделяла теперь серьёзная нехватка битов, ожидание всё равно того стоило.

Возможно… вполне возможно, что прекраснейшие моменты, что случаются в жизни, происходят лишь тогда, когда история отказывается быть свидетелем.

С улыбкой я натянула капюшон толстовки на голову, развернулась и пошла прочь под алыми лучами заката. Понивилль не потерял своей красоты ни на единую секунду.

У вас когда-нибудь застревала в голове прекрасная мелодия, но вы не могли понять откуда она возникла?

Эта мелодия — это я.