Снег перемен

Глава первая «Маленькая жрица»

Её звали Сноудроп, или просто Сноу. А ещё, изредка, «подснежником». Ей нравилось слушать других.

Это ведь так здорово: никто не обижается, никто не отталкивает, а стоит чуть прислушаться, и узнаёшь о них всё. Стук шагов по мостовой — беспокойное настроение; шорох приподнятых крыльев — нетерпение; частые вдохи и выдохи — собирающаяся злость. Таких пони она старалась избегать — на всякий случай — но эта ходила кругами: то приближаясь, громко стуча копытами по мраморной мозаике фонтана, то удаляясь с хрустом вереска и затихающим пением поздних цикад.

Кантерлотцы. Понятия они не имели о личном пространстве! Потому что жили скученно, всё время куда-то спешили, и знать не хотели о таких вещах как творческое уединение, или место вдохновения — единственное и неповторимое — которое у каждой пони должно быть своё.

Её местом вдохновения стал дворцовый парк. Открытый для всех, шумный в праздники, зато такой тихий в осенние дни, когда все земнопони пропадали на полях, пегасы отгоняли тучи, а единороги помогали перебирать урожай. И если Клаудсдэйл в ожидании зимы становился шумным и даже опасным для одинокой незрячей, то любимый Кантерлот просто пустел.

Здесь замечательно пахло лавандой и персиковым деревом; был фонтан, журчащий носиками аликорнов; а ещё лавка сладостей, где подруга специально для неё заколдовала ледник.

— День этот будет идеален, о нём мечтала я давно… — прошептала незнакомка, вновь привлекая к себе внимание. Её голос, напряжённый и потерянный, отдавал вибрацией в окончаниях слов.

Сноудроп поднялась. Одинокая прохожая шла уже на полусотый круг. За одуряющим ароматом цветущей лаванды Сноу не чувствовала её запаха, но легко могла представить, как беспокойная пони вышагивает, подёргивая хвостом и крыльями, а под шерстью потеет и вся мелко дрожит.

Наверное, случилось что-то плохое. Может, даже очень плохое. У всех пони бывали ужасные дни.

«Если пони грустно, помоги ей», — говорила мама. Сноудроп не знала тогда, как кому-то может помочь бесполезная незрячая. Но ведь она не бесполезная, как оказалась! Уже третий год она делала снежинки, может не самые лучшие, но каждая из них была важна для неё.

Иногда «помочь», значило всего лишь поговорить. Каждая снежинка была словом, а морозные узоры на окнах ответами. Сноудроп училась и работала: она узнала как запоминать льдинки, лишь раз их лизнув — а ещё очень, очень много времени посвящала истории и культурам других рас. Всего три года прошло, всего три зимы. Настороженно-спокойная, удивлённо-радостная, и весёлая, бьющая колючей прохладой в лицо. Мир изменился: больше никто не умирал в холода.

Мир изменился. Благодаря ей?.. Да нет, конечно же! Всё сделала богиня, всё сделали другие, куда более умные пони. Но всё-таки, всё-таки именно подобия её шедевров кружились в новый год над каждой деревенькой огромной страны. Поэтому даже летом Сноудроп создавала новые снежинки. Колючие и симметричные, отдающие узорчатым холодком, поющие в потоках ветра — снежинки до дрожи нравились ей.

— Кх-кхх… — она закашлялась. — Простите, — извинилась перед фыркнувшим из кустов бурундуком. Увы, летом только заклинание холода помогало творить. Иногда она немного простывала.

Пройдясь вдоль стенки акаций, Сноу толкнула дверь магазинчика. В тишине она спустилась в подвал, нащупала люк ледника. Вдох и выдох, шелест воздуха, пение кристаллов, — а затем едва ощутимый треск, когда из дыхания вымерзла вода.

Заклинание было сильным, очень сильным. Но зима такая — иначе нельзя.

— Ну как ты здесь?.. — Сноу почти пропела, касаясь длинной и широкой керамической пластины. Язык скользнул по холодной поверхности, чуть прилипая о морозный узор. И сегодня это был совершенно новый, бархатисто-шершавый, колючий как замёрзшие листья рисунок. Сноудроп широко улыбнулась: — Я обязательно отвечу. Только чуть подожди.

Она нащупала вторую пластину, в этот раз её собственную. Крупные, чуть запевшие от движения воздуха снежинки лежали в ряд. Каждая была особенной, и каждая уже стала частью чего-то большего. С лёгким сердцем Сноудроп взяла и перевернула поднос.

Шелест, хруст, едва ощутимый треск. Снежинки упали, окутывая стоящее на нижней полке блюдо своим холодяще-колючим узором. Подруга говорила, что после этого ванильный пломбир становится особенно нежным, а сияет на Солнце так, что даже самая взыскательная особа не устоит.

Так и жили они вместе, то творя шедевры, то за спасибо раздавая лучшее всем вокруг. И мама была не против, особенно когда Сноу призналась, что не очень-то любит Клаудсдейл. Так что принцесса взяла её под опеку, ведь аликорны, как по-настоящему добрые пони, помогают другим.

Сноудроп выбрала пару самых красивых по звуку стаканчиков с пломбиром, вернулась к двери. Сквозь частый перестук шагов одинокой прохожей она снова услышала шёпот.

— День этот будет идеален, о нём мечтала я давно… — едва слышно напевала незнакомка, всё повторяя и повторяя в разном темпе эти слова.

— Хочешь мороженого? — обратилась Сноудроп, выйдя за порог.

Пегаска остановилась, задержала дыхание.

— Мороженое, — повторила Сноу. — Бесплатно. Мы с подругой его готовим, мы здесь живём.

— Я знаю, — крылатая подошла к ней.

— Ты подругу ждёшь? Зря. Она только к рассвету приползает, а потом дрыхнет до полудня без задних ног.

— Знаю, — незнакомка ответила, а затем тёплое, почти горячее копыто коснулось груди.

Сноудроп вздрогнула. Она не ощутила, как к ней подкрались настолько близко! Такого ещё не бывало: она всегда чувствовала других рядом, хоть по запаху, хоть на слух — но эта пони стояла с подветренной стороны, а последние шаги прошла так тихо, что даже песок под копытами не заскрипел.

— Мне пятнадцать, — сказала незнакомка, поглаживая шею. Пахнущее сладковато-пряным анисом дыхание обдуло лицо.

— Э-эм, тринадцать, почти четырнадцать. Если ты о возрасте… — Сноу смутилась, затем всё же представилась. Чувство было ужасно неловким: обычно это она из любопытства трогала других, но ещё никто никогда не делал этого с ней.

— Кризалис, — назвалась странная особа. — Можно просто Криз. Полного имени всё равно никто не знает. А тебя, готова поспорить, скоро все будут узнавать.

Сноу попыталась отстраниться, но не смогла. Теперь уже пара копыт держали её за шею, а большие пушистые крылья обхватывали бока.

— Нуу… — она мотнула головой. — Я просто делаю снежинки. Хорошо делаю. Хочешь попробовать? С мороженым очень вкусно, особенно когда крупные колются и тают на языке.

— Хочу, — сказала Криз.

В то же мгновение Сноудроп ощутила движение воздуха, горячие губы оказались на её губах.

— Ты!..

Язык скользнул в открытый возгласом рот, прошёлся по её собственному языку и нёбу. С испуга Сноу попробовала захлопнуть челюсть, но не смогла — что-то крепко удерживало зубы, и хуже того, разжимало их.

— Мммфф!.. — она попыталась закричать, попробовала вырваться, но ничего не получилось. Крылья и ноги Кризалис были крепкими как сталь.

Длинный горячий язык заскользил вокруг её языка, поглаживая нёбо и едва не проникая дальше в горло. Сноудроп сопротивлялась изо всех сил, отчаянно стараясь выдавить вторженца, но пегаска была сильнее. Гораздо сильнее. И она словно бы наслаждалась этим: копыта гуляли по спине.

— Мммфф!!!..

Взмах крыльев, и Сноудроп поднялась на дыбы, вбивая копыта в грудь опирающейся о неё пони; но та была словно из камня. Второй взмах, и крылья чем-то обхватило, заломило к затылку. Сноу поскользнулась, захрипела, завалилось на бок, а сильная пегаска, не отпуская ни на секунду, упала сверху. Язык надавил тараном, тошнота поднялась в груди.

— Хффф!.. — Сноу выдохнула снова, чувствуя подступающую рвоту.

И вдруг пегаска разом отпустила её. Сноудроп нашла себя свободной: от железной хватки крыльев, от языка в горле — но всё что могла теперь делать, это хрипеть, пытаясь отдышаться. Кисло-горький привкус рвоты стоял во рту.

— Ну ты и неумеха!.. — воскликнула Кризалис, хихикнув. — А я-то ждала хорошего поцелуя. Неужели правда только снежинки? Нечестно же так!

Сноу не знала, что здесь может быть «честно», а что «нечестно», она просто пыталась набрать воздуха в лёгкие, чтобы позвать на помощь. Ведь ей помогут, ей помогали всегда!

— А я тебя похитить собираюсь. Чтобы злобу выместить, понимаешь?.. Буду мучить, ласкать, истязать.

«Похитить?!» — Сноудроп ужаснулась.

— СТРАЖА! — она завопила со всей силы, сжимаясь на траве.

— СТРАЖА!!! — подхватила крик Кризалис, — Заканчивайте там и быстро сюда! Без вас кобылки скучают!

Сноудроп ощутила, как её подхватывает за шкирку, словно годовалого жеребёнка. Потащило куда-то, так что копыта заскреблись по траве и мостовой. Потом был порог, она споткнулась, полетела вперёд. Ворсистый ковёр оказался под ногами, бок ударился о мягкий обшитый диван.

Это была гостиная. Их с подругой собственный дом.

* * *

Сноудроп дрожала, больше не пытаясь подняться. Для крика тоже не осталось сил. Она сидела на крупе, прижатая спиной к животу пегаски, а боком к ножке дивана; горло было зажато в крепких копытах, их задние ноги переплелись. То и дело Сноу чувствовала, как о её шерсть трётся тёплое влажное место, щели и вымени касалось шерстистое бедро.

— Пожалуйста… что я тебе сделала?.. — Сноудроп просипела, извиваясь ещё отчаяннее.

— Да ничего, в том-то и сложность, — Кризалис сказала на ухо. — Ты маленькая, мне жалко тебя.

— Отпусти…

— Фигу тебе.

Ещё сильнее злая пегаска обхватила горло. Второе копыто двинулось вниз по животу.

— Нет…

Снаружи послышались шаги, частые и быстрые, с характерным лязгом накопытников по мостовой. Сноу попыталась закричать: «Помогите!», — но из пережатого горла вырвалось только слабое сипение.

— Эй, ребята, здесь мы! — воскликнула пегаска. — Давайте быстрее, я тут её едва держу!

Сноу принялась вырываться, вкладывая в броски и удары копыт всю оставшуюся силу. И только когда выдохлась до ваты в ушах, услышала от держащей её пони то особенное, злобное хихиканье. Она лгала, словно мерзкие жеребята из школы, которые однажды бросили её на облаке посреди пустоты. Но почему? Зачем?..

— Зачем пони поступают так? — Сноудроп спросила, собрав последние силы и воздух в лёгких. И хватка вдруг разжалась, пегаска просто обняла её, положив голову на плечо.

— Потому что лживые сволочи. Все вы. Ненавижу. Кстати, знакомься, четверо моих дуболомов…

— Трое, — поправил жеребец.

— Трое?.. — голос Криз сорвался, — Как?.. Мы… мы раскрыты?

Прозвучал смешок, сухой и короткий.

— Нет, свалился твой прихвостень от усталости. И как вы собирались во дворец лезть, даже если с сахарного домика пару заклятий снять не способны?

Сноудроп узнала этот голос — и застыла в ужасе. Она помнила многие, очень многие голоса — и если голос Кризалис был незнакомым, со странным акцентом в окончаниях слов, то правильный баритон командира стражи она узнала бы из тысяч других. На секунду вернулась надежда, но услышав ещё пару фраз Сноу окончательно убедилась, что эти двое давно знают друг друга.

Нет, «друг друга» — неправильная фраза. Кризалис ничуть не скрывала ненависти, да и гвардеец откровенно потешался над ней. А затем и вовсе подхватил её магией в воздух, чтобы бросить на протяжно скрипнувшую кровать.

— Ты, ублюдок…

— «Знай своё место»? — он усмехнулся, — Я связался с вами, ничтожествами. И сделаю вас умнее, хотите вы того или нет.

Прозвучал короткий хлопок — удар магией — кобылка застонала. И никто не посмел вмешаться, когда гвардеец ударил снова, а затем снова, превращая стон почти что во вскрик.

— Хватит, пожалуйста. Зачем вы делаете это?.. — взмолилась Сноудроп.

На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина.

— Я? — переспросил гвардеец. — Да потому что каждому приходится платить за былые ошибки. А она?.. Ответь честно, Криз, без своей обычной чуши.

— Маму убили. Твоя принцесса виновата. Хочу отомстить.

«Принцесса, виновата?..»

Сноудроп уже ничего не понимала. Какие-то ошибки, смерти, интриги. Она не хотела в этом участвовать! Она просто делала снежинки! Почему все не могли делать снежинки?!.. Это ведь смысл, это счастье, а ещё капелька радости другим.

— Съешьте пломбир, пожалуйста, — она попросила. — В леднике целая коробка, хватит на всех.

Она прямо ощутила, как чужаки в комнате уставились на неё; замершую на крупе у края дивана, сжавшуюся и дрожащую. И они молчали, пугающе долго молчали, пока со стороны Криз не донеслось короткое, вымученное хихиканье, — после чего каждый из жеребцов захохотал.

И вдруг в её копытах оказался вафельный стаканчик, а кобылка рядом приобняла, положив голову на плечо. Молча они принялись есть. Мороженое холодило, но Сноу всё равно кусала его побаливающими зубами и с жадностью глотала. Когда снежинки лопались, слышался тот особенный звон и хруст.

Она любила этот звук, очень любила, и даже теперь стало чуточку легче. Сноудроп попыталась улыбнуться, прищурив незрячие глаза.

— Такая милашка… — прозвучал вздох. — У нас правда нет шансов? — спросила Кризалис гвардейца.

— С нашими силами? Никаких.

— Получается, — Криз поёжилась, — всё было зря? Забираем нашу мороженку и уходим?

— Глупо. Сердечный приступ, и никаких проблем.

«Что?!» — Сноудроп опешила. Эти пони смеялись как жеребята, а теперь собирались её убить?! Пони так не поступали! Это невозможно!

— Вы… вы не можете!..

— Конечно не можем! — выругалась Кризалис, — Да пусть весь мир рухнет, я не сделаю этого!

— Да тебе и не нужно.

Сноу почувствовала, как сердце сжимается в груди.

— Нет…

— Не смей! Она моя!

Звуки затихли. В комнате повисло мертвящее напряжение. Но вот сердце забилось снова, страшное прикосновение ушло.

— Хорошо, собирайтесь в круг. Уходим.

Сноудроп почувствовала, как пегаска встаёт, подхватывая её за шкирку. Шерстью она ощутила прикосновение очередного заклинания, но теперь направленного на всех вокруг, и куда-то ещё — очень далеко. Всё тело затрясло.

— Нет, пожалуйста, нет…

Кризалис приостановилась, отпуская её.

— Ууу, понимаю, как тебе страшно. Добро пожаловать в банду. И вот первое твоё задание. Бери перо и бумагу, пиши подруге, что мама забирает тебя в Клаудсдейл.

Перо? Бумагу?.. Она могла оставить послание! Подруга умная, очень умная, она всё поймёт. Паника понемногу отступила, Сноудроп осторожно потянулась к крылу. Маховые перья выпадали редко, исключительно редко, она использовала их только для самых сложных снежинок. Поморщившись от боли она вырвала одно.

Копыта нащупали закреплённую на столе чернильницу, бумага легла в держатель. «У нас дома куча дел появилась. Прости, что так улетаю», — быстро, многословно и почти не думая выводила буквы Сноудроп. И одновременно оставляла тайные знаки на краях символов, те самые, по которым подруга обучала её искусству шифрованного письма.

— Хм, калиграфия. Она умеет писать?.. — произнёс капитан стражи.

— Слепая, не значит тупая! — огрызнулась Криз. — А ты, дубина, это чудо угробить хотел.

Сноудроп закончило письмо за какие-то секунды. Очень небрежно, едва не оставив кляксу. Перо легло рядом на стол. И похитители ничего не заметили — Кризалис как прежде несильно обнимала её.

— Теперь готовься. Это не очень-то приятно.

— Я знаю…

Подруга рассказывала, как каждый раз мелькают образы из воспоминаний, очень и очень страшные картины — она не любила путешествовать через пустоту. А Сноудроп ничего не ощущала. По телу прошлась холодная волна, исчезли звуки и запахи, сдавило грудь; но шею по-прежнему обхватывали тёплые копыта — и по сравнению со всем случившимся было не так уж страшно.

Они падали в никуда.

* * *

Всё закончилось шорохом ветра и ударом копыт о камень. Воздух похолодел.

— Добро пожаловать! Добро пожаловать!.. В тайное место, что очень, очень далеко.

Криз кричала в голос, и ей отвечала эхо. А Сноудроп всё пыталась отдышаться, холодный затхлый воздух лез в нос.

— Да не бойся ты, не везде так сурово. Мы тут отличную берлогу обустроили. Я люблю уют.

Сноу снова потащили за шкирку, куда-то дальше и дальше, так что копыта то и дело спотыкались о неровную кладку пола. Впереди скрипнула дверь. Стало теплее — здесь трещал камин — исчез запах пыли: воздух наполняли ароматы перичной мяты и корицы, едва ощутимо пах женьшень.

Толчок под круп, и она упала на что-то мягкое. Большую, обитую бархатом кровать.

Сноу сжалась в клубок, молясь про себя, чтобы её оставили в покое. И чтобы спасли. Ведь её спасут, обязательно спасут!

— Догадываешься, что тебя ждёт?..

— Нет, — она ответила, боясь отмалчиваться.

— Любовь, очень много любви! Ведь мы любим друг друга. И ты всем сердцем полюбишь нас.

Она уже знала, как они друг друга «любят». Это точно не любовь, потому что настоящая любовь была замечательным чувством, нежным и лёгким, как в тех романах, которые подруга читала ей вслух. И Сноу краснела, не могла не покраснеть, когда высокая пони по ролям рассказывала, как кобылки заигрывают с жеребцами. А после было мороженое, и смешные воспоминания, — это было тайной для них двоих.

— А потом я отпущу тебя, — вдруг сказала Кризалис. — Потому что друзья не держат друзей взаперти!

— Отпустишь?..

С едва слышным «ага» пегаска легла поверх неё, копыта принялись гулять по телу. В этот раз Сноудроп слишком боялась, чтобы сопротивляться: она слышала дыхание жеребцов рядом — и даже то, особенно страшное. Единорога, который едва не убил её за просто так. Словно букашку. Хотя, нормальные пони не убивают букашек: даже земнопони как-то договаривались с гусеницами, чтобы они не ели всё подряд.

Кризалис поцеловала её, язык заскользил по крепко сжатым зубам. Чувствуя разочарование в движениях пегаски, Сноу заставила себя подчиниться: она даже ответила, стараясь своим языком погладить чужой, горячий И шероховатый. Он был длинным, до странного длинным, но в горло больше не лез. Сноудроп пыталась облизать его, словно льдинку — но поцелуй был очень, очень грубым, наверное, пегаска даже не заметила её неумелых ласк.

Поцелуй длился, и длился, и длился. И теперь, стараясь подражать, уже сама Сноудроп ощупывала зубы и нёбо пегаски. Нос заполнял аромат аниса, стойким привкусом барбарисовых ягод отдавалось каждое касание языка. Сноу чувствовала, как их слюна смешивается, переполняя рот, и, наконец, принялась глотать.

— Нежная ты мороженка, — пегаска чуть отстранилась. — Теперь слушай новое задание. У нас здесь трое разгорячённых жеребцов. И нет, одна я с ними не справлюсь. Достало! Ты будешь помогать!

Сноудроп оцепенела.

— Кто первый? — спросила Кризалис.

Послышался шаг, и ещё шаг. Тяжёлое тело опустилось сверху, вжимая их в постель. Сноудроп лежала под пегаской, крепко сцепив ноги; но вдруг почувствовала, как их растягивает в стороны. Захват магии был ужасающе силён.

— Ну полегче же.

Магия потянула пегаску вверх. Сноу обхватила её со всей силы, не отпуская, и Криз тоже ответила на объятие, до хруста в суставах прижимаясь к ней. Они боролись с хваткой магии молча, и как будто очень, очень долго — пока тело пегаски вдруг не упало, прижимая к животу горячий и огромный в обхвате предмет: детородный орган жеребца доставал ей до груди.

Если ещё мгновения назад Сноудроп просто дрожала, то теперь всё тело затрясло.

— Да не бойся ты, глупая. Расслабься и учись.

Единорог двинулся обратно, с шорохом и давящим чувством проведя по шерсти. Снова она ощутила нежную и чуть колючую шёрстку пегаски, а затем мышцы жеребца вновь напряглись, сверху на них двоих навалилась ещё большая тяжесть — и огромная, горячая штука вжалась между широко разведённых ног.

«Нет…»

Жеребец надавил, с ужасным чувством раздвигая, а потом и растягивая щель. Стало больно, очень больно. Даже не войдя он как будто разрывал её!

«Нет, нет, нет!..»

Голос отнялся, Сноудроп пыталась, но не могла даже закричать.

— Ну как, прочувствовала? А теперь моя очередь. — пегаска поёрзала крупом. — Знаешь, я для него тоже слишком мала…

Короткий удар, и Кризалис айкнула; но чудовищное давление на щель исчезло — проехавшись по особенно чувствительному бугорку ужас двинулся вверх. Пегаска прекратила ёрзать, накрепко обхваченная магией, вся задрожала.

— Аааай, — послышался протяжный, но очень тихий стон.

Сноудроп чувствовала её горячее, частое дыхание, ощущала медленное движение жеребца сверху — и вдруг на животе пегаски возник огромный, твёрдый бугор. Он двинулся вверх, медленно и плавно, а затем обратно вниз. Пегаска снова застонала, когда движение повторилось — по прежнему медленно, но ужасающе глубоко.

Сноу ощутила, как её собственный круп тоже обхватывает магией и поднимает. Щель прижалась к органу жеребца, особенно чувствительное место вжалось во что-то твёрдое. Пегаскин особенный бугорок. Сноудроп не помнила, как он правильно называется: но её собственный был крошечным и всегда скрывался в щели. И теперь пегаскин, крупный и открытый, проникал прямо в тайное место…

Кроме переполнявшего душу ужаса стало до омерзения стыдно.

* * *

«Почему я здесь? — через пустоту в голове пробился вопрос. — Меня не должно быть здесь. Не должно!.. И её тоже. Это неправильно…»

Пегаске было больно, очень больно. Она отчаянно пыталась расслабиться, но мускулы живота всё равно сводило судорогой, а слишком большой для неё предмет всё двигался и двигался, то вперёд, то назад. Снова Кризалис застонала, и Сноудроп ощутила животом, как после короткого спазма что-то в ней поддаётся. Ещё удар, и Сноу вдруг тоже досталось: кольцо горячей плоти проехалось ей по щели, и особенный бугорок с силой сжало, вдавило в твёрдый пегаскин, едва не раскатывая о него.

— Аай! — вскрикнула Сноудроп.

И тут же услышала долгий, протяжный крик:

— Аууууууу!..

Брызнуло тёплым. Струйка пегаскиной влаги потекла по бёдрам, пачкая шерсть и затекая в приоткрытую щель. Сноудроп дрожала, готовясь к очередному удару — но единорог остановился в избиваемой крылатой. Текли мгновения, живот бедной пегаски сводило судорогами, горячие капли падали вниз.

Единорог как будто сжалился над ними, позволяя передохнуть. Сотня частых ударов сердца — тишина и безмыслие, две сотни — тихие стоны пегаски, касания магии о шерсть — три сотни, и отдых закончился: жеребец двинулся обратно. Бугор снова прошёлся по пегаскиному животу, но это движение далось Кризалис чуть легче — в стонах слышалось меньше боли, она попыталась потянуться вперёд и назад.

Тогда копыта жеребца опустились, сдавливая ей шею — удар внутрь оказался настолько сильным, что даже тело Сноу протащило о постель.

— Ааай!

— Ааххрр… — пегаска захрипела, взмах крыльев вызвал шелестящие потоки ветра. Но даже со всей силой крылатой она не могла освободиться. Бугор на животе резко отодвигался, и снова уходил запредельно глубоко.

Их вжатые друг в друга особенные места толкнуло, а затем снова. Кольцо на детородном органе было широким и твёрдым. Оно надавило, и тоже погрузилось внутрь — с особенно громким хрипом пегаски — чтобы через мгновение выйти и снова рвануться вперёд. Сноу почувствовала прикосновение чего-то холодного, лёгкое покалывание — и вдруг её щель раскрыло запредельно широко.

— Ай… не надо!

Следующее движение заставило её кричать. Нежная плоть щели открылась, орган жеребца проскользил теперь не снаружи, а касаясь и прижимая всё внутри. И единорог как специально замедлился, вынуждая её ощутить рельефную от вен поверхность, и особенно сильно прочувствовать удар широкого кольца. Бугорок вспыхнул болью, она едва не захлебнулась собравшейся во рту слюной.

Темп ускорился. Быстрый выход, резкий вход — частые, очень частые ритмичные движения. Сноудроп уже ничего не ощущала, кроме мимоходом избиваемого кольцом тайного места. Она пыталась отползти, пыталась сделать хоть что-нибудь — но всё что могла, это только сопротивляться захвату на шее пегаски собственными копытами, а задними ногами обхватывать её дрожащий круп.

Кризалис снова закричала, забилась — брызнуло влагой изнутри. И Сноудроп тоже почувствовала, как глубоко внизу живота поднимается что-то тёплое. Это было ужасно! Она дрожала, дёргалась — но не могла ни освободиться, ни остановить этот захлёстывающий поток. Она застонала — и вдруг ощутила влажный язык пегаски на лице. Висок, щека, губы — Кризалис впилась в неё со всей силы, нос вжался в нос.

— Хххфф, — Сноудроп задёргалась. Словно сжатая со всей силы пружина внутри разомкнулась — она почувствовала влагу в глубине, серия спазмов прошлась по телу, мокрые от соков пегаски бёдра стали ещё мокрее.

— Стой… хфф, стой, — послышался голос Кризалис. — Дай ей прочувствовать.

Тряска сверху утихла. Странное чувство — или послечувствие? — заполнило испуганный ум. Сноудроп больше не дрожала, стало приятно — до омерзения приятно. Она никогда не знала ничего подобного! И это было неправильно: культурные кобылки познавали тайны тела со своими любимыми, или хотя бы подругами; но не так же, не так!..

Сноудроп дышала, чередуя быстрые вдохи и медленные выдохи. И лежащая над ней Кризалис дышала в унисон. Жеребец остановился в пегаске, втолкнув своё орудие до предела. Сноу невольно чувствовала его: большие, покрытые мягкой шерстью шары вжимались в её широко растянутую щель.

— Ахфм… да, — Криз протяжно выдохнула, — поначалу не очень, но потом страшно нравится. Ты тоже втянешься, я же втянулась, хффммм…

Плавным движением жеребец вышел из пегаски, приподнял магией её дрожащее тело. И вновь Сноудроп ощутила этот огромный, упругий и горячий ужас, вжимающийся в её собственную щель. Она попыталась сжать задние ноги, но не смогла вырваться из хватки магии. Жеребец надавил.

— Нет!..

Единорог усмехнулся, и его орган скользнул выше, проехавшись по широко растянутой щели и долгим влажным движением пройдясь по животу. Тело пегаски прижалось сверху. Скольжение вперёд, скольжение назад, затем снова — жеребец принялся обтираться о шерсть на их животах, словно о два небольших мохнатых полотенца.

Он заговорил:

— Я приготовлю что-нибудь вкусное, подлечу нашего болезного. А вы пока развлекайтесь. Заслужили. Приятного вечера, Криз.

Единорог двинулся обратно, спутывая скользкую от соков шерсть, хватка магии разжалась. Шесть быстрых шагов, со стуком копыт о неровные камни, скрип плохо смазанной двери, и страшный жеребец ушёл.

Сноудроп слышала дыхание двух других, но воздух в зале как будто стал легче. Снова она почувствовала мягкий перично-мятный аромат.

* * *

— Фюх, — выдохнула Кризалис. — Ну как ты там? Ноги затекли?

— Угу.

Пегаска потянулась, и проехавшись носом по мордочке скользнула ниже. Тёплые прикосновения достались болящим суставам — и от этого правда полегчало. Оцепенение уходило, мышцы расслаблялись — Кризалис тёрлась и гладила, то едва не погружая копыта в расслабленные мускулы бёдер, то поглаживая ягодицы, часто проходясь по влажной щели и кольцу анального отверстия, потирая основание хвоста.

Сноудроп не знала, как это называется. Какой-то массаж? Форма секса?.. Но вопреки пережитому ужасу снова становилось приятно, гораздо приятнее, чем в первый, вымученный раз.

— Всего тринадцать лет, а течёшь уже замечательно. У тебя ещё охоты не было?

— Нет…

— Давай мы это исправим. Выпей.

Что-то скрипнуло рядом, зазвенело, склянка прижалась к губам.

— Что?..

— А ну пей, легче будет.

Сноудроп ощутила, как в рот течёт что-то густое и безвкусное. Она не хотела это глотать, она боялась — но ещё страшнее было думать о последствиях отказа. Сноу сделала один маленький глоток, когда рот заполнился, а затем ещё один, и ещё. Она выпила склянку до дна.

— Молодец. Послушной пони полагается награда. Мне, кстати, тоже. Давай друг друга наградим?..

Пегаска взмахнула крыльями, резко повернулась. Теперь она лежала над ней, дыша в тайное место, а собственной петелькой едва не прижимаясь к лицу.

— Делай как я.

Горячее дыхание коснулось вымени и щели, а затем по особенному бугорку прошёлся влажный, чуть шершавый язык — и вдруг зубы с силой сжались. Боль была резкой до ужаса и онемения. Сноудроп дёрнулась, но крупная пегаска легко её удержала.

— Хфф… не надо! — Сноу взмолилась, но вместо ответа ощутила только сильный укус внизу. А затем язык скользнул дальше, раздвигая половые губы и погружаясь в сжатый туннель.

Движение, ещё движение. Мокрое и упругое чувство. И язык натолкнулся на преграду внутри, надавил. Её кобылкина честь ответила поначалу слабой, но всё нарастающей болью.

— Не надо! Мне больно! Прошу!!! — закричала Сноудроп.

— А мне скучно! А ну старайся, и я буду нежнее!

Пахнущий чем-то странным круп висел над лицом. Пегаска нетерпеливо дышала в щель, но засевший внутри язык лишь слегка поглаживал. Сноу представила, как большие и ребристые песочные часы перевернулись, с тихим шелестом её время посыпалось вниз.

Нужно было срочно, вот прямо сейчас хоть что-нибудь придумать. А мыслей не было от слова «совсем».

Сноудроп потянулась, обхватила пегаску, приблизила её круп к себе. Запах секса стал ещё сильнее, маленькая капля упала на губу. Она не знала что делать. Толкаться языком?.. Но её язык не такой длинный и далеко не такой сильный, разве что чувствительный. Долгим общением со снежинками она воспитала себя способной ощутить даже мельчайшие неровности, представить их форму, их внутренний узор.

У кобылок тоже были внутренние узоры?.. Да откуда ей знать! В романах всё называли «пещерками», «бутончиками», «вишенками» — и это в самом низком жанре, из которого подруга читала ей всего пару книг. Потому что культурная кобылка должна была знать, чем неправильное отличается от правильного, — но не более того. И даже подслушивая разговоры прохожих, об «этом» Сноу практически ничего не узнавала. Она была просто кобылкой, слишком маленькой для таких игр!

— Время вышло, — сказала Кризалис.

Злая пегаска сжала её, вдавила язык ещё сильнее прежнего.

— Аааай!.. — от тянущей, нарастающей боли Сноудроп принялась кричать.

Дыхание перехватило, она закашлялась, но тут же снова заорала. Стало ещё хуже. Что-то внутри начало поддаваться. Очень больно, едва не разрываясь, оно расходилось под давлением языка. Книги говорили, что первый раз, это всегда немного больно. Как же они лгали! Боль была ужасной, и Сноудроп сжалась под пегаской, отчаянно рыдая. Но уже через какие-то мгновения не выдержала и принялась бить её копытами в круп и живот.

— Ай! А ну кончай!

— Прекрати!!!

— Ну держись! — заорала пегаска, и вдруг снова сжала её бугорок. Бедный комок плоти сдавило зубами, стало невыносимо тянуть.

Сноудроп заплакала, снова закричала. Ничто не спасало! Тогда она потянулась вперёд. В голове было пусто. Она вжалась носом в упругий и чуть грубоватый на ощупь край пегаскиной щели, язык вытянулся, касаясь горячей влажной плоти внутри. И сразу же стало легче — страшное давление внизу спало, сменилось лёгкими и быстрыми ласками, лишь чуть болезненными, когда язык проникал через разжатый в центре барьер.

Сноу лизнула сверху вниз, и обратно. Она ощутила большой бугорок, очень твёрдый и отжатый своим размером наружу, дальше была едва ощутимая дырочка, откуда кобылки мочились, а за ней язык нашёл пульсирующий, чуть ребристый по краю любовный туннель. Густые, солоноватые на вкус капли вытекали из него.

Стало страшно, а вскоре и очень больно — чувствуя её неохоту Криз снова принялась давить внутри. Тогда Сноу продолжила: она прошлась кончиком языка по окружности уходящего в глубину туннеля, так широко растянутого недавним совокуплением, что язык вошёл внутрь, едва касаясь краёв.

— А теперь глотай.

Спазма прошлась по внутренним стенкам, так что их упругая, неровная поверхность обхватила язык. Изнутри плеснуло. Смесь уже знакомого пахучего сока, странно-солоноватой жидкости и чего-то отдающего металлом; только спустя долгие мгновения Сноудроп осознала, что это кровь.

— Ты… ты же ранена.

— Да ерунда! — пегаска хохотнула. — Лучше оцени, как я умею. Ни единого разрыва, а у тебя уже почти всё готово внутри.

И правда, в «пещерке» Сноу чувствовала себя как-то странно. Боль почти исчезла, Кризалис то давила, то немного отступала — оттягивая поддавшуюся в центре преграду то в одну, то в другую сторону, но больше всё же на себя. И бедная перегородка словно бы сливалась со стенками, всё свободнее и свободнее язык пегаски заходил в глубину.

Собственные ощущения поглощали, но наученная горьким опытом Сноудроп продолжала ласкать пегаску изнутри. Она находила натёртые места и даже шрамы; тонкие, словно от иголок, сдвоенные отметки; как едва ощутимые старые рубцы, так и отдающие привкусом крови свежие. Партнёр этой пони был ужасно грубым, а пегаска от природы чувствительной, узкой, нежной — каждый акт причинял ей боль.

— Зачем он делает это?.. — прошептала Сноу, ненароком выдав мысль в слух.

— Ты о глубоком сексе? — Криз чуть отстранилась. — Говорю же, это только поначалу не очень. Потом жутко затягивает. Тебе понравится!

Сноудроп сжалась. Она всё детство училась чувствовать фальшь в словах других — но эта пегаска говорила искренне. Будто не знала иной жизни, будто всегда всё было точно так же ужасно — без нормальных друзей, без нормальной семьи.

— Так ты будешь стараться? — спросила Криз.

И Сноудроп потянулась вперёд.

* * *

Это был странный, очень странный секс. Не то, чтобы она знала другие формы, но в глубоких ласках языком было что-то насквозь неправильное. Сноудроп старалась быть осторожной, ощущая, как Криз чуть вздрагивает от прикосновений к ещё не зажившим трещинкам и особенно болезненным шрамам. Ответные ласки же, напротив, граничили с насилием.

Да что там, здесь всё граничило с насилием! И больше всего Сноу боялась мгновения, когда напряжённо дышащие жеребцы в комнате решат пересечь грань. Если её давно не пересекли…

Она застонала. То ли ласки, то ли удары языка внутри стали особенно глубокими. Напряжение поднималось всё выше и выше; нос забивали одуряюще сильные запахи. Соки и пот, кровь и корица, женьшень и гарь от весело трещавшей печи. Всё смешивалось, всё кружилось.

— Ааааа… — протяжно застонала Сноудроп. Изнутри брызнуло, но пегаска вдруг с силой прижалась мордочкой, не выпуская ни капли наружу, а затем с жадностью принялась всасывать и лакать.

Жгучие искорки били в голову, всё вокруг плыло и вихрилось, словно Сноудроп оказалась под водой. Каждое прикосновение к шерсти напоминало течение, а в глубине кружился постепенно успокаивающийся водоворот. И боль исчезла. Ей было до странного, до ужасного приятно.

— Эй, Сноу, как тебе первый настоящий оргазм?

— Аа? Оргазм?..

— Между прочим, ты моя первая кобылка. У меня был опыт с жеребятами, но до этого дня я, хе-хе, только себя так вылизывала, — пегаска заговорила быстро, едва не проглатывая окончания слов: — Ты извини, если не очень аккуратно получилось. Я старалась! Ты с первого взгляда понравилась мне!

«С первого взгляда…»

Сноу завидовала пони, которые могут ощущать мир в лучах отражённого света — так немыслимо чётко и далеко.

— А какая ты, Криз?

— Чёрная, зеленоглазая, с малахитовой гривой. На самом деле очень красивой гривой, даже немножко изумрудной, если свет хорошо упадёт…

Кризалис принялась описывать себя, но Сноудроп особенно не вслушивалась. Она знала концепцию цвета, знала, что снежинки белые, как её шерстка, и что в её гриве есть красивая бирюзовая полоса. Но она не могла ощутить эту красоту. Белый цвет — холодный, чёрный — золистый, красный — кисловато-томатный — вот всё, что она знала. Таков был её мир.

Она вытянула копыта, ощупывая тело пегаски: довольно худое, если не сказать истощённое — бедняга явно недоедала. Сноу хотела потрогать мордочку Криз языком, но попросить повернуться не решилась — было стыдно. Она разве что маму так облизывала, да и то только в детстве. Мама всегда говорила: «Культурные кобылки держат дистанцию», — хотя и вздыхала потом, понимая, как для незрячей это тяжело.

Сноу не смела просить Криз повернуться, но всё же решилась воспользоваться случаем и получше ощупать её с другой стороны. Язык двинулся по животу, ощущая чуть колючие и бархатистые прикосновения шерсти. А дальше были два островка слегка огрубевшей кожи — её вымя, напряжённые и довольно большие соски. Запах пота — резкий, но до смущения приятный, словно аромат аниса — смешивался с чем-то мускусным; чувства переполняли, спутывались, в голове плыло.

— Хочешь молока попробовать?

— А? — Сноудроп удивилась, — У тебя есть жеребёнок?..

— Да нет же, глупая! Я просто могу!

Сноу смутилась на мгновение, но всё же решила послушаться. Она обхватила сосочек губами, начала посасывать.

— Да сильнее же!

«Хорошо», — Сноу притянула пегаску за бока, сжала сосок зубами. Она совсем не помнила себя во младенчестве, да и мама не очень-то рассказывала. Наверное, сложно ей было. Требовались обучающие игрушки, особенные уроки — а денег ужасно не хватало. Сноудроп поморщилась, и вдруг ощутила, как тонкая струйка брызнула на язык, а затем снова. Что-то густое, безвкусное и маслянистое. Она принялась глотать.

Кризалис заёрзала, неловко хихикнув.

— Хмм, хе-хе, а я тебя только чуточку возбудить хотела… — Криз задрожала всем телом, — Как же приятно! А ну пей до дна!

Сноудроп сильнее сжала сосок, чувствуя, как струйки становятся тоньше. Она тянула его на себя, покусывала, а когда выдоила до последней капли потянулась за вторым. И снова маслянистая жидкость брызнула в рот.

— Она так совсем голову потеряет, — послышался голос жеребца.

— Ха-ха, хочу это видеть!

Криз громко расхохоталась, затем ойкнула. Второй сосочек опустел.

— Ну извини, не могу я больше, я маленькая ещё…

— Да просто ленивая ты, сестрёнка.

Сноу не понимала, о чём они говорят, она старалась успокоиться. Все эти прикосновения, ласки, поцелуи — такие интенсивные и частые — понемногу утешали. Даже если эти ласки были грязными, неправильными, а злая пегаска украла её первый поцелуй…

И вдруг единственное слово, произнесённое жеребцом, засело в уме.

«Сестрёнка», — как такое может быть?

— Вы родные? — удивилась Сноудроп.

— Да, — ответил жеребец. — одногодки.

— Тройняшки?..

— Ага.

Сноудроп никогда не встречала тройняшек. Особенно разнополых. Это ведь такая редкость! Она застыла, пытаясь всё переварить — и даже не сразу поняла, что её тела касается уже не только пегаска, но и ещё две пары больших, уверенно ласкающих копыт.

Она задрожала.

— А ну кончай трусить, — Кризалис перевернулась, так что снова оказалась лицом к лицу. — Ты самая замечательная кобылка на свете. Такая яркая, когда раскрываешься! И будь я не я, если не поделюсь лучшим с любимыми. Делиться, это же так весело и хорошо!

— Пожалуйста… не надо, — Сноудроп слабо попросила, уже чувствуя, как копыта жеребца ощупывают её щель и массируют кольцо анального отверстия.

Криз крепко обняла её и вдруг приподняла; прохладный воздух прошёлся вдоль взмокшей от пота спины, а затем её опустило на крепкое мускулистое тело. Жеребец принялся поглаживать напряжённые бока — а пегаска по прежнему оставалась сверху, не разрывая объятий. Будто понимала, как ей тяжело.

На секунду, всего на одно мгновение, Сноудроп захотелось сказать ей «спасибо». Хотя бы за эту капельку понимания. Ведь в остальном эти глупые жеребята не понимали ничего.

Может, просто стоило им объяснить?

— Поймите, я не хочу этого, — Сноу попыталась говорить как можно чётче. — Я не просто боюсь. Я хочу однажды найти особенного друга, создать семью, родить здоровых жеребят. Я не хочу вам зла. Сжальтесь, пожалуйста, не забирайте мой первый раз.

Жеребец невозмутимо поглаживал её, пегаска ощутимо напряглась.

— Вашу семью правда убили?

— Да, убили, дура ты конченая! Хватит об этом!

— Ладно… — Сноу постаралась подобрать слова, но никак не получалось.

Она знала, что ужасное случается. Бывали войны, бывали смерти. И иногда это делалось только затем, чтобы остановить бурю. На самом деле никто ни в чём не был виноват.

Чем выше пони, тем чаще приходилось ей встречаться со злом — судить и решать — а времени всегда не хватало. И даже её подруга, благородная и высокая, бывала очень скора на расправу. Сноудроп знала, что принцесса может убить врагов. Даже если они жеребята. Потому что одна похищенная слепая тоже была жеребёнком!..

И нет ничего ужаснее в мире, чем жеребята, убивающие жеребят.

— …Я, — Сноудроп закашлялась. — Я оставила послание подруге. Мы придумывали с ней тайные знаки. Я описала вас.

Пегаска оцепенела.

— Отпустите, пожалуйста. Я же чувствую, как вам больно. Я не хочу вам зла.

Быстрые шаги прозвучали по полу, скрипнула дверь. Второй жеребец ушёл.

— Ну вот какого дракона ты притворяешься дурой, а на самом деле ушлая такая?..

— Я…

— А ну затихни! Или я ударю тебя! — Кризалис выкрикнула, но тут же замолкла, прозвучал резкий выдох и глубокий вдох. — Ладно, ровно через месяц я тебя отпускаю. Тридцать дней. Всего лишь тридцать дней, к празднику Первого снега ты сможешь уйти. Да, проклятье, я знаю, что делаю всё не так! У меня нет вашего опыта, понимаешь?! Ты мне нравишься, очень и очень нравишься, ты моя первая. Дай мне хоть какой-то шанс!

Сноудроп сжалась в комок от этой испуганно-злобной тирады. Хотелось возразить, придумать ещё хоть что-нибудь, но она не находила слов. Было такое чувство, что одна ошибка, и пегаска действительно её ударит. Просто ударит, но после этого превратит месяц заточения в настоящий ад.

— Пожалуйста, не грубо, — Сноудроп попросила снова. Копыта жеребца всё так же массировали её анус и щель.

Было страшно, но месяц, это ведь не так уж долго?.. Она могла потерпеть, а потом просто, просто забыть.

* * *

Пегаска рассказывала, на пару с братом массируя и поглаживая её тело. Впервые Сноудроп ощупала орган жеребца — самым краем копыта! — и узнала, что он называется пенисом, а кобылкин любовный туннель вагиной. Но было и множество других названий: ведь смущённые пони придумывали всё новые и новые, пока старые становились слишком стыдными даже для самых близких бесед.

А ещё были такие слова как клитор, вульва и влагалище, половые губы и уретра, лежащее в середине члена медиальное кольцо — правильные медицинские термины. И Сноу решила, что будет использовать их вместо глупых «вишенок», «пещерок» и «бугорков». Не потому что бугорки заставляли её кривиться, как грубую Кризалис, а всего лишь чтобы отделить неизбежное подальше от нормальной жизни.

Её заставят заниматься сексом, пусть так, или даже трахаться, совокупляться, обслуживать — но не любить. Ничто во всём мире не заставит её это полюбить!

Она чувствовала головку члена на постепенно растягивающихся половых губах, ощущала, как мягкие прикосновения копыт заставляют мышцы расслабляться. Кризалис с братом замолкли, полностью сосредоточившись, и как будто управляли её телом: от каждого прикосновения поднимались тёплые волны, в мыслях становилось пусто и легко.

— Сноу, не сдерживайся. Кобылка должна стонать, когда ей приятно. Это здорово помогает, я говорю!

Она послушалась, застонала. И через дрожь ощутила, как сильно растягивающая головка члена усилила напор, понемногу проникая внутрь.

— Ааай! — вырвался крик, скорее не боли, а обиды. Она чувствовала себя игрушкой в объятиях этой пары. Бессильной игрушкой, которая могла только кричать и скулить.

— Не надо так сжиматься! Тебе же нравится, я чувствую. Да что с тобой не так?!

— Я хочу… сама, — Сноудроп выдохнула, едва переборов прорвавшиеся всхлипы.

— А справишься?

Она застонала, снова чувствуя это невыносимое давление на входе в узкий туннель. Член был слишком огромным! Кобылка неполных четырнадцати просто не могла его принять!..

— Да справлюсь я, справлюсь! Дайте мне шанс!

Жеребец рассмеялся, и после мгновения замешательства пегаска вторила ему. А затем она откатилась, освобождая спину; крепкие объятия превратились в лёгкое прикосновение на бёдрах, и копыта жеребца тоже разжались. Впервые Сноудроп почувствовала, что может двигаться как захочет, или даже встать.

Она поднялась на ноги, ощущая слабый сквозняк, охладивший разгорячённое потное тело, осторожно двинулась назад. Шаг и ещё шаг — пустота внизу — неловко Сноудроп спустила задние ноги с постели, расправила крылья. Было приятно чувствовать копытами камни, а перьями воздух вокруг; ровно пару мгновений; пока не стало ясно, что последние крупицы данного ей времени утекают. Крылья поднялись, охваченные дрожью, кровь ударила в лицо.

— Я оближу, ты не против? — она спросила жеребца.

Копыто ободряюще погладило шею. Значит, не против. Ей в чём-то даже понравился этот молчаливый ответ, сказанный на языке тела. Немного контроля. Вот всё, о чём она только смела мечтать.

Сноудроп опустила голову, пока не почувствовала, как нос утыкается в короткую колючую шерсть и напряжённые бедренные мышцы. Через запах пота пробился лёгкий аромат базилика и перечной мяты, но не такой, как от парфюма, а больше напоминавший естественную ноту в запахе жеребца.

«Сосредоточься», — Сноудроп напомнила себе. Чуть сместившись, она нашла основание члена и мошонку, где явно ощущались большие твёрдые шары. На них была такая мягкая нежная шёрстка. Секунда сомнений, и Сноу широко открыла рот, потянула воздух в себя.

— Ох, вау! — выдохнула пегаска.

И жеребец тоже вздрогнул, когда большое, упругое яйцо полностью оказалось во рту. На этом храбрость иссякла, но всё же, не очень понимая что делает, Сноу начала массировать его губами и языком. Она не была уверена, нравится ли это партнёру, но вот Криз явно впечатлилась — мгновения не прошло, как крылья дёрнуло ветром, бок прижался к боку а щека к щеке. Кризалис затянула второе яйцо в рот, довольно урча.

Эта пегаска занималась сексом со своими братьями?.. Сноудроп не удивилась, скорее опечалилась. Иногда пони вели себя неправильно, потому что глупые. Или грустные. Были такие дни, когда ей хотелось накричать на маму, а потом улететь навстречу метели. Лететь долго, очень долго, пока крылья не перестанут нести.

Она повзрослела, получила метку, то время давно прошло. А Кризалис, вдруг она — нет?

Сноудроп ощутила копыто жеребца, поглаживающее ей макушку и лохматящее гриву, нежное прикосновение на ушах. А потом голову стало отталкивать. Он хотел продолжения — ясно — почему-то ей даже понравился этот безмолвный приказ.

Яйцо выскользнуло изо рта, Сноу сглотнула скопившуюся слюну, втянула побольше воздуха. Мгновение, и она боднула жеребца в живот. Нос уткнулся в основание члена, язык коснулся горячей упругой кожи, покрытой рельефом вен. Долгим движением она лизнула вверх, затем вниз, и снова вверх — стараясь как можно лучше запомнить рисунок — затем ещё больше вытянула язык и попробовала ощупать член с другой стороны.

— Прелестно, — чмокнула губами Кризалис. — Но ты лучше начни с головки, попробуй взять её в рот.

— Я знаю.

После невольно резкого ответа, Сноу в очередной раз глубоко вдохнула. Было страшно. Когда жеребец пытался войти в неё, член показался просто огромным, но теперь она могла измерить его длину. Как раз с её ногу. И толщину — больше копыта. Неужели у всех такие? Неужели ей придётся это принять?..

Внутри стало тепло, даже жарко. Она задрожала, мотнула головой.

— Ну же, не выделывайся.

Сноудроп почувствовала копыто Кризалис на затылке, твёрдое и и чуть шершавое, голову качнуло. Мгновение, и нос затопило пряным, мускусным запахом жеребца; в губы упёрся неровный по краю конец. Она разжала челюсть как могла шире, потянула в себя воздух. Копыто сверху стало давить.

— Мммм, — Сноудроп застонала. Ей стало больно, когда зубы вжались в обернувшие их губы, а к нёбу, отдавливая язык, прижался огромный твёрдый предмет.

Она ощутила, как копыто Кризалис убралось с затылка, чтобы погладить вдоль позвоночника и лечь сзади на сжатую щель. Тело жеребца начало смещаться. Он медленно поднялся на круп, а затем и вовсе наклонился вперёд, надавив грудью на макушку, вжимая подбородок в край постели. Копыта обхватили бока. Медленно он потянул её на себя.

— Хффф!.. — она бы закричала, если бы смогла. Член упирался уже чуть ли не в горло. Её должно было стошнить, но почему-то не тошнило — копыта пегаски гладили вымя и краями проходились вдоль щели, с каждым разом всё сильнее задевая внутреннюю плоть.

— Нежнее, — сказала Кризалис. — Неужели не чувствуешь, ей надо тебя изучить?

Жеребец смущённо хмыкнул, давление на голову ослабло. Теперь он просто держал её, не позволяя вырваться, широко растянувшая рот головка лежала на языке.

— Оближи хорошенько, — посоветовала Криз.

Глупая пегаска. Как она, вообще, это себе представляла?! Сноудроп едва могла двигать языком. Впрочем, жеребец всё же позволял ей немного смещаться. Она с усилием потянулась назад, сменила положение языка, и снова втолкнула в рот эту гигантскую штуку. Затем опять, и опять — она сжимала головку члена, ощупывая со всех сторон.

Самой широкой частью была верхняя. Большая, гладкая, упругая — чем-то похожая на плоскую шляпку гриба. Она пульсировала в такт биению сердца, а ещё время от времени набухала, заполняя весь рот целиком. Дальше ребристый от вен член становился чуть тоньше, хотя — Сноу помнила — чем ближе к основанию, тем больше он расширялся. И ещё было это огромное медиальное кольцо.

Вдруг Сноудроп почувствовала, как что-то тёплое касается её щели. И это был уже не край копыта, и даже не язык!

— Хмммффф!

— Это всего лишь игрушка, — пегаска прикусила ей ухо, легонько потрепав. — Тонкая и совсем нестрашная. Расслабься, ты очень легко примешь её.

Сноу действительно не чувствовала того страшного растяжения, просто что-то тёплое, скользкое и чуть пульсирующее вдавливалось внутрь, уже достигнув места, где раньше девственная плевна перегораживала проход. Стало больно, но не очень, предмет двинулся дальше. Всё глубже, глубже и глубже, пока не коснулся последней преграды внутри.

— Вот молодец. Хочешь передохнуть?

И как она должна была ответить?.. Она даже сглотнуть не могла! И жеребец ничего не сказал на хлопки её слабого копыта о живот, только обнял сильнее и снова принялся поглаживать гриву. Будто это помогало. Слюны во рту накопилось уже столько, что она едва не захлёбывалась.

Сноудроп осторожно упёрлась копытами в живот жеребца, оттолкнула себя назад.

— Хмммффф!!!

Она ощутила, как штука внутри тоже двинулась, сильно её растягивая. Да она сама, сдуру, насадилась на неё! Но по крайней мере во рту стало свободнее, она смогла сглотнуть, а затем снова потянулась к жеребцу. Давление сзади чуть спало.

— Ухватила суть, Снежинка?

Сноу попыталась фыркнуть, но потом всё-таки бросила короткое «угу». «Добрые друзья» дали ей немного свободы, совсем чуть-чуть. Как будто специально, чтобы она смогла попробовать и то, и другое — и выбрать на свой вкус меньшее зло.

* * *

Прошли мгновения неуверенных покачиваний и удивлённых стонов, а затем ещё мгновения. Нетерпеливая пегаска прижала сзади чуть сильнее, жеребец сдвинул копыта к затылку и снова надавил. Сноу дрожала и никак не могла решить, чего же хочет, а вернее боится меньше всего. Игрушка внутри как будто распухала, с каждым движением всё сильнее растягивая узкий проход — а член просто был ужасающе огромным. Она боялась, что стоит хоть чуть пропустить его в горло, и уже не получится дышать.

Сноудроп потянулась назад. С тихим «ай» она впечатала круп в бёдра пегаски, игрушка внутри упёрлась во что-то очень чувствительное, ужасно растягивая проход. И прямо в это мгновение Сноу почувствовала, как она становится больше. Эта штука была упругой, горячей, странно изогнутой на конце. И она росла, очень быстро росла!

— Ааай!.. — выдохнула Сноу, когда пегаска двинулась обратно.

Странная штука вышла, оставив внутри только изогнутое окончание, прождала несколько мгновений, пока проход не начал сжиматься, и снова вошла. Медленным, плавным движением, своим огромным размером буквально до треска растягивая всё.

— АААЙЙЙ!!! — Сноудроп рванулась, забив крыльями от жуткого прилива чувств.

Ужас. Удивление. Смущение. Всё смешалось. За новыми ощущениями Сноудроп не чувствовала боли, только это невыносимое растяжение и ожидание удара глубоко внутри. Она вся затряслась. И удар вскоре последовал, а затем ещё один, и ещё. Медленными плавными движениями Кризалис со своей «игрушкой» входила; ненадолго останавливалась, давая ей привыкнуть к ощущениям; и снова стремилась обратно, чтобы уже через несколько мгновений ударить в матку опять.

— Аай! Не так сильно! Да тяжело же мне! — Сноудроп запищала.

И Кризалис замедлила темп, стала чаще поглаживать. Да и жеребец, головку члена которого она едва не прокусив бросила, будто ничуть не обидевшись, начал лохматить ей гриву и ласкать лицо. Он был спокойным, молчаливым и не таким уж грубым. В противовес бешеной пегаске он даже начал нравиться ей.

— Совсем не страшно, вот скажи? — Кризалис спросила, впихивая «игрушку» особенно глубоко. — Почему ты нас так боишься?.. Мы правда не хотим тебя обидеть! Нам просто хочется немного любви.

«Любви?..»

— Да вы что, издеваетесь?! — Сноудроп вскинула крылья, чувствуя теперь не страх и смущение, а один только гнев. — Вы обесчестили меня! Вам этого мало?! Хотите бросить меня беременной?! Чтобы я растила больного жеребёнка и плакала по ночам?..

Она всхлипнула, задрожала. Передние копыта упирались в брюхо жеребца, и Сноу едва сдерживалась, чтобы не ударить его. Она знала, что он ни в чём не виноват. Может, в другом месте и в другое время он стал бы хорошим пони. Как и эта дура, Криз. Но не сложилось. Да точно так же, как и ей самой подчас эпически не везло.

— Мы другие, — обиделась Кризалис.

— Ха-ха…

— Только не пугайся, — она попросила почти умоляюще. И вдруг толкнула её.

Ойкнув, Сноудроп упала на грудь жеребца, пегаска навалилась сверху. Объятия стали ещё крепче, штука внутри вдавилась до предела, а потом ещё больше расширилась, заставляя скулить…

И вдруг Сноу ощутила, как нечто меняется. Зашелестело, вдох едва не сорвался в кашель от внезапного запаха, сильного как анис и базилик. Ещё мгновение назад она чувствовала шерсть на груди жеребца, но теперь пушистость исчезла, копыта опирались о что-то горячее и твёрдое. И пегаска сверху тоже лишилась шерсти, теперь её тело как будто состояло из сплошных жгутов мускулов, гладкой кожи и слитой с ней роговой брони.

— Что это?.. — Сноудроп тихо спросила.

Язык вытянулся, осторожно коснувшись шеи жеребца. Она ощутила упругую, почти обжигающе-горячую кожу, странную форму кадыка, заострённые черты лица. Уши его были нормальными, но грива исчезла; а ощупав языком рот она нашла большие, игольчато-острые клыки.

Сноудроп затрясло.

— Позволь представиться, — начала навалившаяся сверху «пегаска». — Дочь королевы, младшая, начисто бесполезная. Её необученные стражники. И да, клыки, из-за которых нас принимают за хищников, а потом охотятся, чтобы заживо сжечь.

Она обняла со всей силы, прижалась щекой к щеке.

— Но мы не хищники, правда! Я люблю баклажаны, а ещё пироги с черникой. Она у нас дома росла. А кроме того мне нужно чувствовать других, лучше всего пони. Без этого мы болеем и можем умереть.

Сноу ничего не понимала, но уже не ощущала того животного страха. Скорее огромное, невыносимое отвращение. Секс с не-пони ведь не считался сексом? Это было чем-то неправильным, запретным?.. Её не просто насиловали, а ещё и делали извращенкой! Сноудроп застонала. Краем ухо она слушала, как Кризалис принялась рассказывать о своём народе, но почти не следила за историей, собственные мысли целиком занимали ум.

— Вы, — она прервала рассказ чужеземной кобылки. — Вы что, правда не понимаете, что делаете со мной?

— Да всё мы понимаем. Но хочется же! Почему пони не делают любовь просто ради удовольствия?! Почему вы такие дикие, а? А-а?!

Уши сжались, Сноудроп оцепенела поверх жеребца.

— Ну всё, хватит с меня, — ровно сказала Кризалис. — Ненависть я ещё могу простить, но не отвращение. Сейчас ты подаришь удовольствие моему брату, а потом и всем остальным. И если начнёшь снова выделываться, — она ухватила ухо, — я тебя буду кусать.

— Я…

— Кто тут главная, королева роя, или ничтожная засранка, слишком много возомнившая о себе? Я, или ты?!

Кризалис сжала зубы, ухо как огнём обожгло.

— Аай… Ты!

— Смышлёная пони. Теперь обними его, поцелуй и расслабься. И засунь своё отвращение себе в зад!

Сноудроп послушалась, и тут же почувствовала, как медленно «игрушка» выходит из неё. Со вздохом неудовольствия Криз оставила её пещерку, но тут же во вход упёрся другой, гораздо больший предмет. Он надавил, едва не разрывая, начал проникать.

— Ааааа!!! — Сноудроп задёргалась над жеребцом, принялась извиваться. Крылья бессильно забили о воздух, копыта лягнули пустоту.

— А ну прекрати!

— ААААЙ!!!

Клыки сжались, хрустнуло. Сноудроп ощутила острую, режущую боль. Кризалис потянула ухо на себя.

— Хфватит выделываться! — она зашипела не разжимая зубов.

Боль была ужасной, с обеих сторон. А обида в стократ хуже! И подстёгиваемая ей Сноудроп лягнулась. Прицельно, со всей силы. Копыта врезали в гладкую пластину, со хрустом вминая её в брюхо хитинистой кобылы — Кризалис охнула, зубы на ухе разжались. И в тот же миг Сноудроп ударила жеребца головой в лицо.

Она попыталась вскочить. Она знала, где дверь! Но жеребец оказался быстрее: копыта обхватили бока с такой силой, что рёбра затрещали. Сноудроп закашлялась, упала. Копыта жеребца перенеслись на шею, зубы сомкнулись на носу. Она вся затряслась.

— Ты… ты… — позади Кризалис пыталась отдышаться.

Сноудроп сжалась на груди жеребца, стараясь превратиться в самую маленькую и незаметную пони на свете. Почему-то она почти не чувствовала боли: как в кровящем ухе, так и в жестоко обхваченном зубами носу. Часто и резко она задышала, открыв рот и вывалив язык.

— Ты, мерзавка!..

— Достойна тебя, Криззи, — фыркнул жеребец.

— Ав… да, достойна, — Кризалис зашипела. — Ну всё, ты будешь пищать от восторга! Я не я, если не выебу тебя!

Волна холодного воздуха прошлась по комнате, жеребец удивлённо охнул. Что-то страшное произошло. Колючей магии вокруг стало столько, что снова заслезились было высохшие глаза.

* * *

Дрожащая Сноудроп почувствовала, как ноги обхватывает нечто мягкое, шелковистое и очень крепкое: как задние, так и передние — их стало растягивать. С огромной силой, всё дальше и дальше. Суставы разболелись, едва не до хруста, она закричала.

— Ааай!..

Её тело перевернуло, так что жеребец оказался под спиной, стало изгибать. Огромная сила потащила голову к широко разведённым задним ногам. Стало больно, но тут волны магии как будто начали проникать под кожу — мускулы кололо, сжимало до оцепенения, а затем они расслаблялись. Сноудроп ощутила своё тело мягким и податливым, словно воск.

Губы коснулись чего-то влажного. И лишь спустя несколько мгновений Сноу осознала, что это её собственная щель.

— Лижи, — приказала Кризалис.

Сноудроп не посмела отказаться. Это было грязно: ни разу в жизни она не делала подобного, но всё же принялась изучать языком свою узкую щель. Едва ощутимый чувствительный бугорок, тонкая дырочка уретры, дрожащие половые губы и сжатый до предела проход в глубину — слишком узкий даже для её собственного языка! Она родилась крошечной, она плохо росла. Ей было рано заниматься этим!

И всё равно она чувствовала возбуждение. Копыта хитинистого жеребца ласкали бока, а разлитая в воздухе магия что-то делала со всем телом. Сноудроп тяжело задышала: запахи исчезли, как и звуки — остались только телесные ощущения: пульсация внутренних стенок и подступающая влага в глубине.

Преодолевая сопротивление она протолкнула язык глубже. Слабым уколом боли отозвалось то место, где раньше была девственная плевна, но чтобы пройти дальше длины языка уже не хватило. Внутрь и наружу, внутрь и наружу, подстёгиваемая толчками о голову Сноудроп принялась лизать.

Она уже чувствовала, что скоро кончит, когда Кризалис неожиданно оттащила голову. С влажным звуком язык покинул щель.

— Теперь соси и глотай.

Челюсть разжало, в рот воткнулась горячая и упругая штука. Большая, ребристая на ощупь. Она уткнулась в нёбо и основание языка, потекли густые, маслянистые соки. Точно такие же, как недавно из сосков этой поддельной «пегаски». Сноудроп скривилась от отвращения, но всё же принялась глотать.

Всё тело ласкало: шерсть щекотало магией, живот гладили и массировали копыта. Что-то тонкое, как нити, обхватило клитор и соски — их стало сжимать в такт ударам сердца, сильно оттянуло. Сноудроп чувствовала такие же нити во рту, в носу, на уголках испуганно зажмуренных глаз, на каждом подрагивающем мускуле. Ощущения захлёстывали с головой.

Она захрипела, дёрнулась, даже засевшая во рту штука не помешала завизжать. Оргазм был мгновенным, запредельно сильным, — и жуткая слабость охватила тело сразу же после него.

Что-то огромное уткнулось о вход во влагалище, надавило, вошло. Сноу попыталась сжать мышцы, но они не подчинились. Ни одна! Она чувствовала себя бессильным призраком в собственном теле, и хуже того, вдруг оказалось, что тело подчиняется приказам извне. Ещё мгновение назад растянутые до боли ноги вдруг двинулись. Передние обхватили круп пегаски, задние круп жеребца.

Сноудроп сопротивлялась всеми силами, попыталась закричать. Но вымученный стон потонул в хрипе, когда она вжала себе в горло эту странную, изливающуюся соком штуку. И в то же мгновение точка огромного растяжения во влагалище пошла в глубину.

Две большие, приносящие хрипение и боль штуковины проникали в неё, и тело само вталкивало их внутрь. Сноудроп попыталась хотя бы отключиться от ощущений, потерять сознание, но даже этого сделать не смогла. В мгновение, когда штука в горле пережала дыхание, а член дошёл до шейки матки — её захлестнула. Обжигающе-горячее чувство оргазма растеклось внутри.

— Ухф… — простонала Кризалис, — больше не могу…

Нити вокруг тела стали опадать, сила магии исчезла; и на взмахе крыльев Сноудроп лягнула в живот поддельной крылатой, вырвав из горла сбившую дыхание гадость, а само чудовище отбрасывая далеко на пол. Она распрямилась, попыталась вскочить, но тут же крепкие как сталь копыта оказались на боках.

— Стой.

Она сжалась, пока всё внутри заполняло ужасным растяжением. Этот жеребец был сильным, очень сильным. И таким большим. Ей стало страшно.

— Не лги, тебе не так уж плохо.

Да, ей не было «так уж плохо»! И вот это-то и было самым жутким. Она чувствовала, что ещё секунда, ещё мгновение, и сама потянется к нему. Она желала, и не желала! Словно в детстве, когда хотела улететь в никуда, и всеми силами боролась с этим безумным желанием.

— У меня есть честь, осёл… — она простонала.

— У меня тоже.

Жеребец поцеловал её в губы, ещё крепче обнял — и начал переворачивать. Она запищала, когда огромная штука двинулась внутри, проталкиваясь ещё глубже. В клитор упёрлось ребристое от вен медиальное кольцо. Пять мгновений мучений, и чуть отлегло — он оказался над ней, вжимая спиной во влажный от пота бархат постели.

— Не кончай, пожалуйста… — она попросила.

Жеребец только хмыкнул. Он как будто не понимал! Какая разница, что они другие? Какая разница, что от их связи не будет жеребёнка?! Всё равно это было так мерзко, будто её макали лицом в грязь. Нет, хуже, в сотню раз хуже! Она не понимала, как ещё недавно думала, что этот месяц можно просто перетерпеть. Это испытание становилось самым ужасным, самым унизительным в жизни.

Жеребец толкнул шейку матки, почти вышел, и снова вошёл. Она ощутила резкий укол возбуждения. Этого омерзительного чувства, с которым должна была бороться изо всех сил. Или всё же нет?..

— У вас это нормально? — она спросила тихо. — Сёстры с братьями, друзья с друзьями? Вы все делаете это, поэтому не понимаете, каково мне?..

Жеребец ответил лишь после того, как в очередной раз её поцеловал.

— Попробуй быть как мы.

«Как они?»

Сноудроп сжалась, чувствуя очередной удар в шейку матки. Но уже не такой страшный. То ли она привыкала, то ли жеребец учился быть нежнее с ней.

— Ладно… попробую, — она прошептала. — Что мне делать?

— Обхвати мне шею.

— Эм, шею? — Сноу послушалась, стараясь не сжиматься и с трудом удерживая дрожь.

Всего мгновение, и жеребец снова двинулся вперёд. Неспешно, плавно, и не так уж больно. Скорее тяжело. И вместе с тем очень, очень жарко. Она вздрогнула, когда на вход в матку надавило, а затем и вовсе запищала, как только партнёр вдруг качнулся обратно и тут же снова вошёл в глубину.

Сноу сжала его шею, слабо взбрыкнула, и тут же ощутила зубы на носу. Укусит — она испугалась, но жеребец только принялся щекотать. Кончиками клыков, едва не заставляя чихнуть, а затем сильнее, с губами и языком. И стоило ей чуть расслабиться, как он опять качнулся, чуть отодвигаясь, чтобы тут же снова надавить на последнюю преграду в глубине.

Она вдохнула и выдохнула, попыталась отстраниться, но только больше запутала крылья о сжатую в гармошку простыню. Такую влажную. От смеси её слёз и соков, слюны и пота, а может и ещё каких-то выделений хитинистых: от бьющих в нос запахов кружилась голова. А жеребец всё двигался: то вперёд, то назад; то сдвигаясь чуть выше, то смещаясь ниже. Всё быстрее и быстрее. И вдруг она ощутила удар о клитор, очень болезненный, — внутрь едва не вошло это широкое, оплетённое бугристыми венами медиальное кольцо.

— Да не смогу же я… — она пролепетала.

— Ещё как сможешь. А потом мы продолжим на твой вкус.

— На мой вкус?..

Уши вздёрнулись. Ещё какие-то… — часы назад? — она нашла бы что сказать насчёт «вкуса» и всей этой мерзости. Но теперь сил ни на что не оставалось, было только то невыносимое напряжение, что заставляло её дрожать с головы до копыт. Выдохи превращались в скуление, а скуление в стоны — и жеребец уже ничуть не сдерживался, всё ускоряя и ускоряя темп.

* * *

Хитинистый едва не выходил, чтобы тут же протолкнуться глубже. В клитор било срединное кольцо, ноги и крылья дрожали. Ей было тяжело, ей не хотелось этого, но тело всё равно отвечало. Это дикое растяжение внутри доводило до предела: слышалось хлюпанье, по бёдрам текло. И было скользко, очень скользко. Если ещё недавно жеребец проталкивался до боли, то теперь только быстро, очень быстро скользил.

Сноу сжимала ноги на его бёдрах, копыта обхватывали шею, живот тёрся о живот. Соски так сильно натирало. Борьба ничуть не помогает — она убедилась — так что теперь только старалась показать, где легче, а где особенно тяжело.

Жеребец так ускорился, что её таскало по постели. Вверх и вниз, вверх и вниз. В матку било, клитор дёргало то внутрь, то наружу, и одновременно с запредельно глубокими ударами она ощущала, как подступает тот особенный миг. Нет, не удовольствия — потому что это ни капли не удовольствие! — но хотя бы секунды облегчения после всех мучений. И Сноудроп уже не боролась с жаром внутри.

Она завизжала, когда после очередного удара кольцо протолкнулось в до треска разжатый туннель. На бёдра брызнуло, в голове поднялась вязкая муть. И наконец-то жеребец остановился: не двигаясь, даже не лаская — он просто обнимал, позволяя ей прийти в себя.

— Ты… ты не ранил ведь?..

— Трусиха, — хитинистый лизнул её в щёку. — В твоём возрасте нормальные кобылки троих обслуживают, а ты только и можешь что ныть.

— Прошу… Заткнись.

— Не зарывайся.

Она вздрогнула, ожидая удара, или чего-нибудь худшего, но жеребец только чуть сильнее обнял. Он не разозлился — вся поза подсказывала это! — и, как будто бы, чуточку её пожалел.

Член остановился, пульсируя в растянутой до предела щели; копыта неспешно массировали круп и бока. А потом был поцелуй, на который она уже ничуть не сопротивляясь ответила — очень глубокий и сильный, где язык жеребца едва не входил в горло, а отдающую пряным слюну снова и снова приходилось глотать.

— Эм, извини. — она с трудом проговорила, когда поцелуй прервался. — Не молчи, пожалуйста. Давай хоть о чём-нибудь поговорим.

— Ты проголодалась, — сказал жеребец, чуть отстранившись.

— А?..

— У нас есть сдоба с мёдом, а ещё вино, черничное, и весьма недурные пирожки.

…

Она не нашлась, что ответить, и только вскрикнула, когда жеребец вдруг обхватил бока ещё крепче — одним плавным движением он её перевернул. Спину захолодило, крылья поднялись и крупно задрожали. Сноу пыталась, но никак не могла прийти в себя — огромная штука внутри ужасно давила.

— Вытащи пожалуйста, — она попросила, упав лицом жеребцу на грудь.

Мягкий поцелуй в макушку, и стало ясно — не вытащит. Но всё же он позволил ей немного освободиться: изрядное усилие, мгновение боли, и из растянутого туннеля вышло самое тяжёлое место — широкое, неровное по краю медиальное кольцо. Стало полегче, она часто задышала, а затем ощутила движение, и носа коснулся приятный аромат.

Свежий хлеб. Среди запахов пота и секса это казалось таким диким, что она просто не могла удержаться. Не думая ни о чём Сноу вгрызлась в хрустящую сайку, на разрезе заполненную мёдом. Она глотала, не пережёвывая и не чувствуя вкуса, но запах — такой тёплый и домашний — заставил мысли очиститься. И вместе с тем принёс настоящую боль.

Она разрыдалась. Уже в который раз, но теперь так горько, как не плакала ещё ни разу в жизни. В глазах зудело, из носа текло, и был ком в горле, который едва не заставлял её стонать. Не как от того мучительного удовольствия, а от чистой, концентрированной боли — когда обидели, потому что хотели и могли.

«Попробуй быть как мы», — он говорил. Как будто ничего не понимая.

— И чем вы другие?.. — она прошептала. — Я не хочу, не буду, не стану! Я никогда не поступила бы так.

— Так тебе и не нужно.

Она вздрогнула.

— …Сестрёнка проснётся, но знаешь, как грустно видеть её обессиленной? Сегодня ты выложишься целиком, даже если будешь всё время плакать. Но… — жеребец обнял её крепче. — Давай без слёз, а? Мерзко ведь. Мы можем послужить королеве и получить немного удовольствия. Или устроим друг другу худший день в жизни.

Он вдохнул и выдохнул, прежде чем продолжить:

— Я голосую за первое, а ты?

— Эм?..

Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы всё переварить.

— Тебе не нравится делать мне больно?

— Совсем нет. Я ненавижу вас, мне хотелось отомстить, но как-то это нерадостно. Может, мир?

«Мир?» — Сноудроп оцепенела. После всего пережитого он предлагал ей мир?!

— Может, ты ещё и дружбы моей хочешь?

— Да, хочу.

Это было уже слишком. Слишком больно, слишком странно; но слёзы — они прошли. Сноудроп потёрлась носом о шею жеребца, коснулось щеки. Захотелось, и она лизнула, чтобы тут же получить ответный поцелуй. И это было неплохо, даже приятно. Всё было бы неплохо, не будь того унижения, той огромной распирающей штуки внутри. Вот единственное, что их отличало. Для неё мука, а для них норма жизни. И нет, больше она не хотела быть собой.

— Ладно, — она поморщилась. — Я попытаюсь по-вашему. Но я же не умею ничего!

— Начни с малого. Доведи себя до оргазма, как можно быстрее. Но теперь сама.

«Сама?» — мысль прозвучала эхом. Сноу не очень-то понимала, как сделает это. Жеребец прижимал её к себе, почти не позволяя двигаться. Немного вперёд и немного назад, немного выше и немного ниже — но не разрешая даже наполовину вытащить член. А ещё ухо болело: такой тягучей, режущей болью, что она не решалась тронуть его.

Копыто похлопало по плечу, чуть надавило. Со вздохом она двинулась назад: немного глубже, и ещё немного, пока в клитор не упёрлось медиальное кольцо; а затем обратно и снова вглубь до влажного удара. Было нелегко, влагалище сильно распирало, но Сноудроп старалась как только могла. Жеребец хотел быстрее? И она делала это быстрее, тихо надеясь, что он кончит и оставит её в покое.

— А ты очень милая.

— А?..

Хитинистый обнял её крепче, так что нос потёрся о щёку, несильно поцеловал.

— Если однажды Криз подарит мне дочку, я назову её в твою честь. И ни за что не обижу. Нашим кобылкам нелегко приходится, но я буду её защищать.

— Ты о чём?

— О том, что значит быть чейнджлингом. Представь, что ты из другой семьи, представь, что твои провинились перед нами. И вот, ты оказалась здесь. Тебя наказали, тебя обидели, но никакой радости это не принесло. И мстить уже совсем не хочется. Тебе ведь тоже?

— Угу.

— Тогда давай избавимся от отвращения. Начисто. Ты мне нравишься, а королева и вовсе в тебя влюбилась. И представь себе, Сноудроп, как ты кого-то любишь, а он окатывает тебя помоями в ответ на попытку поговорить.

«Поговорить?»

— …Сделаем так, я буду говорить с тобой на вашем языке, а ты старайся по-нашему. Пусть не получается, пусть всё неправильно, это не важно. Потом всему научишься, а сейчас нам нужно худшее переломить.

Она поёрзала, попыталась сосредоточиться. Хитинистый говорил так, будто это очень, очень важно. Будто от этого зависит её жизнь. И как будто он действительно хотел подружиться — и насколько получалось старался помочь.

— Правда нравлюсь?

— Очень.

Жеребец начал рассказывать: о чейнджлингах, о дружбе и сексе, о правилах умелой любви — одновременно поглаживая её изнутри и снаружи. Они сменили позу, а потом ещё раз, — пока, наконец, не стало удобнее. Сноудроп попробовала сжиматься на выходе и расслабляться на входе, попыталась гладить пульсирующий бугор на животе.

Было непросто, ничего толком не получалась. Но она старалась, снова и снова чувствуя в себе захлёстывающие волны возбуждения… и уже искренне пытаясь подарить партнёру ответный оргазм.