Снег перемен

Глава двенадцатая «Сети судьбы»

Сноудроп не любила дождь. В детстве без особой причины, в недавнем прошлом потому что простывала в осеннюю сырость, а теперь ещё и за всё плохое. Небо ведь просто так плакать не будет. Если стихийно начинался ливень, значит в мире что-то ломалось: кому-то было грустно, страшно, больно, кто-то умирал.

А пони, что пони?.. Они ничего не знали. Кольцевые великого города переполняли сотни, тысячи прохожих: там и здесь рысили единороги с зонтиками заклинаний; силами пришлых земных поднимались навесы над рядами «Овечьего базара»; а жеребята, так-то по-праздничному опрятные, через лужи, чердаки и крыши стекались в дворцовый парк. И в удивлении замирали. По уши закованные в бронзу стражники высились фалангой, а среди них скрывались рогатые в плащах и невыносимо жгучей на ощупь броне.

Гвардия, косые стяги второго батальона — Сноудроп хорошо их знала, ведь все роты гвардейцев поочерёдно охраняли дворец. Она чувствовала, как обжигающе-быстрые нити заклинаний встречаются с её перьями, и перья отступают, не в силах им противостоять. Воспитанники леди Дня, этим всё сказано: они чуяли магию вендиго, они поворачивали головы вслед её полёту, но не вмешивались. Гвардейцы ждали.

«Приди», — они намекали? Или тянули до возвращения принцессы?.. Не важно! Сноудроп не собиралась так запросто лезть в пасть льву. Чуть накренив крылья, она планировала вокруг города, вместе с сотнями удивлённых пегасов. Круг следовал за кругом, дождь бил в лицо. «Праздник что, отменяется?!» — слышались вопросы одних; другие несли закутанные в рогожу корзины, полные подтаявших снежинок; а третьи… узнавали её.

— Да что случилось, Сноу? Что с тобой?! — спрашивали близняшки-распорядители, летя с ней крыло к крылу.

— Ничего. Я скажу что делать. Оставайтесь со мной.

Во внутреннем ухе звучали голоса друзей. Кризалис уже не требовала пустить в город, а только стремительно диктовала приказы: что говорить, кем воспользоваться, кого поставить и куда. Изредка вмешивалась Наместница, поясняя план с колдовской стороны; а друг лично был рядом — утки слетались в дворцовый парк.

«Триста секунд, — говорила Наместница, — Портал продержится ровно триста секунд. Если не успеешь, прорывайся к щиту, я пробью его. Я вытащу тебя…»

Друзья такие друзья: не хотели они меняться. Никто даже мысли не допускал, что можно обойтись без боя; никто не хотел верить, что гвардейцы, чёрт побери, тоже пони! А пони на то и пони, что не воюют против своих. Ну, кроме одного единственного негодяя.

Призрачные крылья касались марева над дворцовым парком, особенно тонкие перья проникали сквозь него — и Сноудроп находила ненавистного рогатого, рядом с которым стояла до боли похожая на неё маленькая пегаска. А дальше, у входа когда-то её собственного дома, разговаривали двое. Высокая, настороженная крылатая — мама; и касающаяся её пушистым крылом Рэйни Клауд.

«Что за безумие? Почему она здесь? Почему рядом с ним?!..» — преследовали вопросы. Но Сноу только мотала головой. «Нельзя. Глупо. Рано», — снова и снова она повторяла себе волшебные слова. Вокруг собирались пегасы, сотни пегасов: намокшие под дождём кобылы, удивлённые жеребцы из погодной службы, жеребчики с базарных рядов. Все, кто пришёл на праздник. Это была не армия — конечно же не армия! — но и далеко не просто толпа. Эти пони верили ей.

И вот, наконец-то внизу появились кожистокрылые тени. Две, четыре, восемь пар — один полувзвод, а за ним и второй, и третий. Фестралы быстро её нагнали, поравнялись, подозвали к себе.

— Да что здесь происходит?! — перекрикивая свист ветра воскликнула кобылка.

Голос был смутно знаком.

— Где командир, лейтенант? — Сноудроп приблизилась к ней.

— Я не…

— Где дежурная рота, где командир?!

— Да нет никого! Все в деле! — фестралка заорала на ухо. — Хаоситы озверели! Видела бы ты, что видела я!

Кожистые крылья, пушистые ушки, расширенные на пол-мордочки глаза. И ничуть не атлетичное сложение, тонкий до писка голос, нескрываемый страх. Да это же была совсем юная особа! Не старше Рэйни, лишь чуть взрослее её самой. И никакой тебе роты арбитров, никакой ночной стражи — бери свою канцелярскую мышку и радуйся, что хоть кого-то из судебной власти утки сумели найти.

Сноудроп едва не всхлипнула, сложила крылья.

— Ты чего?!

— Слушай сюда! — она схватила фестралку, снизившись до пригородных крыш. — Общая тревога! Предательство в гвардии! Предатель хочет начать войну!

— Что?!..

— Меня похитили. Меня пытали. Друг в беде.

Сноу широко распахнула веки, полетела с фестралкой нос к носу. И — Криз не солгала! — это подействовало: послышался сдавленный вдох, выдох; а затем мышепони схватилась за висящий на шее амулет. Что делать, она не спрашивала: на всё были инструкции — в том числе и тайные, с которыми принцесса лишь недавно ознакомила младших учениц.

— Восемь, дзета, восемь… — диктовала фестралка в амулет. Шифр был недолгим, но она повторяла его снова и снова, не слыша ответа. Перья мешали?.. Сноу старалась держать призрачные крылья подальше от города, но всё равно амулет отвечал только пронзительным свистом помех.

Наконец, сигнал пробился, отзыв получен — мышепони закрыла амулет. Теперь начиналось самое сложное. Когда инструкции исполнены, а последний резерв ночной стражи введён в дело, оставалось ещё окно во времени; всего лишь несколько минут; и одна ошарашенная фестралка, которая не знала, куда ей приткнуться, или куда бросить своих горе-бойцов.

— Нет времени совсем, — снова заговорила Сноудроп. — Друг в беде. Друга убьют! Пожалуйста, останься со мной.

— Аа… х-хорошо.

— Просто, будь со мной.

Касание носом о нос, ничуть не ложные слёзы, и Сноу отпустила испуганную мышку. Призрачные крылья показывали, как фестралка, дрожа под ливнем, следует за ней. Значит — всё готово: собрать толпу, поймать кого-то с судебной властью, глубоко вдохнуть. И спуститься в город, молясь всему сущему, чтобы в гвардии был единственный негодяй.

— Все готовы? — Сноудроп спросила тихо.

«Полностью», — послышался голос Наместницы. И утка, дёрнув шарф, опустилась позади головы.

Теперь чуть вверх, подзывая толпу, и вниз, к мраморным шпилям внутреннего города, между которыми колючей полусферой поднимался барьер. Сноудроп ощутила, как шерсть щекочут заклинания — улицы под касанием перьев словно мутью заволокло. Тут же она призвала портал. Один внутри, второй снаружи; тонкая нить связи, слабый льдистый поток; и триста секунд надежды — не единственной, но главной из всех.

Всего лишь добраться, коснуться, и уйти с Джин. А дальше пусть разбирается ночная стража, пусть принцессы судят негодяя: хоть запрут, хоть казнят — не важно, она будет уже далеко. Только, никто не должен пострадать. Она никогда не простит себе, если хоть кто-то из доверившихся ей умрёт.

Но… гвардия ведь защищает пони, разве не так?..

Потом. Все мысли — потом. Она летела: над внутренними кольцами улиц, полумесяцем парка, высокими шпилями дворца. А ещё был хруст, свист, скрежет — сверху и снизу, повсюду вокруг. На тридцатой секунде щит над городом поднялся, на шестидесятой начал твердеть. Но поздно, предсказуемо поздно. Строй пегасов замкнулся, сотни разогнавшихся в пикировании крылатых кружили уже под щитом.

В ушах гремел ветер. Сноудроп уже ничего не слышала, ничего не ощущала, но знала, что пони её «армии» испугались, начали отставать. Она сама с трудом пробивалась через жгучие сети заклинаний. Гвардейцы хватали её, опутывали, тянули вниз — но не пытались убить.

«Время», — велела Наместница.

— Снежинки!!! — заорала Сноудроп. И некоторые — немногие! — ещё не испугавшиеся пегаски подхватили её крик.

Звонкое эхо перекрыло ветер, корзины открылись, подтаявшие куски снега полетели вниз. «Испорчены!» — жаловались пегаски, но как бы ни так, сегодня Сноу собиралась показать городу всё величие Зимы. И пусть хоть все рогатые мира против — снежинки — вот на что она тратила собранное в портале море сил. Потому что снежинки, это символ, а не оружие! Снежинками нельзя убить!

Ослабленные, скованные защитой города, но по-прежнему бесчисленные перья поднялись вокруг, чтобы коснуться каждого комка подтаявшего снега, а следом за ними и капель, летящих с высоты. Комок к комку, капля к капле, льдинка к льдинке — узорчатые шедевры распрямились, выросли, понеслись на ветру. В вихре треска и звона, снежинки пролетели над окончанием «Королевской дороги», взяли вираж, закружили над дворцовым кольцом. Парк окутало прохладой, накрыло, замело.

«Триста секунд», — сказала Наместница.

Портал открылся в полную силу, ещё больше снега понеслось вниз. Миллиарды, миллиарды снежинок! Весь ливень, весь проклятый ливень! Все тучи! Вся залившая крыши вода!.. Словно сама Богиня вселилась в её тело, словно лично явилась в мир. И не было уже ни города, ни страха, а только бесчисленные дороги сквозь снежное марево, что переплелись и сместились, открывая новые пути.

Щит над городом пал.

* * *

Пегаски кричали. Восторженно. И жеребята на крышах катались в мягком пушистом снегу: не холодном, почти не тающем, зато по-особенному, по-праздничному пластичном и хрустящем. Словно её любимый сливочный пломбир — целое море пломбира, что Зима сотворила для своих подопечных, потому что хотела и могла.

А ещё было чувство опустошения; ослабшие, бесформенные обрывки перьев; и сотни большеглазых, отряхивающихся от снега гвардейцев внизу.

«Шестьсот секунд», — сказала Наместница.

«Что?!»

«У тебя шестьсот секунд. Богиня вмешалась, небо сияет. Сёстры скоро будут здесь».

Из огня да в полымя. Сноудроп мотнула головой, сжала зубы. Она неслась над кронами заснеженных падубов, едва не касаясь их копытами — парковая аллея вела ко дворцу. Обрывки перьев подсказывали направление. Тропинка вдоль стенки акаций, накрытый сугробом фонтан, крыша «Сахарного домика»; и вираж, резкий до боли, бросок вниз.

Стук копыт о землю, пробежка, скольжение. Со вскриком она растянулась в сугробе, едва успев прикрыть морду от острых ветвей.

— Сноу! — кто-то позвал сверху. — Сноудроп! — испуганно вскрикнули позади.

А она только и могла, что отплёвываться от сладкого на вкус снега, пока что-то грубое и жгучее не обхватило тело. Её потянуло наверх, мир сомкнулся, последние осколки перьев таяли как в огне.

— Сноу, ты!.. Это ты! — голос мамы, объятие. И тут же возглас второй, совсем неуместной здесь пегаски. Пушистые крылья Рэйни на холке и спине.

— Тебя обманывали! — пегаскин крик в ухо. — Это всё жуки! Он не виноват!..

«Пятьсот секунд».

Время. Проклятое время! Сноудроп мотнула головой, вскочила, сорвала с себя хватку волшебства; а заодно и объятия обеих пегасок: и маму, и Рэйни с силой оттолкнуло в сугроб.

— Ты что?!

Перья поднялись барьером, снежинки взметнулись, рыская над парком, но Сноудроп не находила Джин. Одинокая юная крылатая — её не было здесь! Не было в городе! Вьюга не ощущала никаких порталов, никаких следов перехода; только вихрь жгучих нитей, пятачок земли под копытами, и приближающийся ужас впереди.

«Уходи, — велела Наместница. — Бери родных и уходи»,

— Где Джин?! — Сноу закричала. — Ты обещал не брать заложников! Клятвы ничто для тебя?!

— Он не виновен! — крик Рэйни — Его не было там!..

Дура орала что-то ещё: про обман, про злых чейнджлингов, про жеребят в плену. А единорог уже стоял нос к носу. Сноудроп ощущала его дыхание, но не было слов.

— Где Джин?!

— В шаге от смерти.

— Он не враг! Говорю же, не враг!..

Быстрый вдох, выдох, призыв портала. Крик Рэйни оборвался, две пони исчезли в безопасности; но ни капли покоя это не принесло. Вокруг шумела толпа: смеялись пегаски, веселились жеребята, гвардейцы с фестралами пытались навести порядок. И никто, никто не должен был пострадать!

«Четыреста секунд».

Сноудроп не могла пошевелиться, тело трясло. Судебная фестралка куда-то подевалась, толпа смешалась с гвардейцами, все беззаботно смеялись. Не получилось никакого противостояния! Вообще! План полетел к Дискорду с самого начала — она оказалась наедине с врагом.

— Где Наместница? — спросил рогатый.

— Аа…

— Где эта тварь?..

Касание копыта о грудь, холод пробитой защиты. Единорог что-то колдовал. Что-то ужасное! Он мог убить её в единственный миг!

— Выбирай. Зови Наместницу, или Джин умрёт.

— Ты что задумал?!.. — выдохнула Сноудроп.

— Предать меня решили? Я ждал этого. Не пройдёт.

Да о чём он?! Она уже ничего не понимала, но должна была, обязана продолжать!

— Убьёшь меня?! — нос прижался к жгучему барьеру. — Я — наместница! До тебя ещё не дошло?!

— Чушь. Ты не убила бы её.

— А вот и не чушь! Ты силы хочешь?! Бессмертия?! Так забирай меня! Я всё отдам, только отпусти Джин!

Она кричала, со всей силы вжимаясь носом в защиту рогатого. Ослабшие до обрубков призрачные крылья уже и не пытались схватить врага.

— За дурака меня держишь? — голос единорога снизился до рыка. — Не понимаешь, что если мы не убьём её, она прикончит вас?

«Триста секунд, — Наместница заговорила быстро. — Утки успели. Ему не уйти».

Кто-то рядом вскрикнул, кто-то упал. Захлопали крылья. Обгоревшие перья отказывались служить, но Сноу теперь знала: фестралы явились — минута в минуту — ошарашенные гвардейцы не ждали удара от своих.

— Всем! — гаркнул рогатый. — Сложить оружие! Это свои! Свои!

— Что?!

— Тупицы.

Она ощутила хватку на шее, копыта оторвало от земли.

— ЭЙ! ЗАДНИЦЫ НОЧНОКРЫЛЫЕ! СЮДА! — громыхнул голос. — УБРАЛИ БАРЬЕР! ИЛИ Я УБЬЮ ЕЁ! СЛЫШИТЕ, УБЬЮ!

Сноу дрожала. Что-то страшное, жгучее до гари обхватывало голову. От этого не было защиты! А Наместница всё шептала через звон в ушах:

«…Обещай вывести его через портал. Я встречу. Он не успеет тебя убить».

— Поддержи меня, — рогатый сказал негромко. — Она же убьёт вас.

— Отпусти Джин…

— Позже! Прикажи Наместнице явиться. Это последний шанс.

Вдох и выдох, испарина на лбу. Сноу чувствовала вокруг бурю магии, готовую сорваться, слышала удивлённые возгласы жеребят. А рогатый держал её посреди собирающейся толпы, и будто готовился бросить невинных под заклинание, чтобы покалечить, чтобы убить…

— Прикажи ей, — он повторил.

— Она свободна. Она не придёт.

Сноу слышала, как фестралы растаскивают удивлённых жеребят и пегасок. Всё больше ночных стражников появлялось вокруг.

— Она свободна, — повторила Сноудроп. — А ты прекращай. В этом уже нет никакого смысла. Убей меня. Убей Джин. Она не придёт.

— Ты дура. Но не настолько.

«Двести секунд».

— Наместница, — Сноудроп сказала громко. — Приказываю. Явись.

Рогатый насторожился, задержал дыхание, заклинания ещё злее зазвенели вокруг. Но прошла секунда, вторая, третья — никто не пришёл.

— Веришь теперь? — Сноу продолжила. — Мы подружились. Не нужно убивать. И умирать не нужно. Просто скажи где Джин, а потом сдайся. Или, хочешь, через портал уйдём?

…

— Неплохая идея.

«Неплохая?» — Сноудроп неуверенно улыбнулась, повела крылом. И это получилось. Вокруг она нашла кучку испуганных пегасок, ошарашенных гвардейцев, а ещё много, очень много вооружённых до зубов фестралов, которые растаскивали гражданских, хватая их так крепко, что те даже не успевали запищать. Дворцовый сад быстро пустел.

— Слушай, безумная, — единорог заговорил быстро. — Джин умрёт через час. Ты откроешь портал за пределы города. Уходим вместе. Даю тебе две минуты. Не успеешь, убиваю себя.

— Эмм…

— Время пошло.

Портал из города? Без зимней дороги?.. Её же не учили этому! Но, кажется, было не лучшей идеей тащить рогатого к остальным. Льдистая пони мурлыкала в ушах: «Убью. Оживлю. Прочитаю. Вытащим мы твоего Джин», — но нет, не хотелось таких решений. Враг не тронул маму, не тронул Рэйни. Так может, не всё ещё потеряно? Она с детства знала — обижать мёртвых нельзя.

Тем временем фестралов вокруг собиралось всё больше, гражданские исчезли, толпа превратилась в настороженно замерший круг солдат. Кто-то заговорил, обращаясь к рогатому; тот ответил срывающимся голосом, хотя ничто на языке тела не выражало страх. Сноу чувствовала лежащее на груди копыто; большое и неподвижное; слышалось частое, но ровное дыхание, мгновения шли.

«Сто секунд, — вновь заговорила Наместница. — Немедленно уходи».

Она попыталась представить дорогу, но другую: лесную тропинку, снег с прогалинами, первые весенние цветы. И что-то ответило — изнутри и снаружи — фестралы затихли, голос Наместницы пропал.

— Занятно, — проговорил рогатый. — Я ждал предательства. Переоценил тебя.

— Дурак…

Она отступила, опустилась брюхом на снег. Всхлипнула. Друзья остались позади, город скрылся за порталом, вокруг была только мягкость сугробов и нарушаемая лишь дыханием тишина. Преследовало чувство, будто она ужасно сглупила, причём уже в сотый, стотысячный раз. Зато никто не погиб, пока что никто не погиб.

* * *

Крылья восстанавливались. Сноудроп ощущала, как пёрышко к пёрышку, льдинка к льдинке, они растут и крепнут, уже достигая и марева по краям бесконечной дороги, и множества расходящихся от неё путей. Такое странное место. Она не успела спросить Наместницу, как оно называется. Может, рогатый знает? Впрочем, пусть себе знает: говорить о пустом не хотелось — а всё важное уже было сказано сотню, тысячу раз.

Время не ждало.

— Джин в Бастионе? — Сноудроп поднялась.

— А как ты думаешь?

«Тебе так нравится издеваться?!» — едва не вырвался возглас, но Сноу сдержалась. Всё — потом. Здесь и сейчас у неё была единственная цель.

— Отведи меня к Джин.

— Слушай внимательно. Ты откроешь портал над центральной башней, так низко, как только сумеешь. Это кратчайший путь. На любом другом нас встретят вендиго. Там тоже встретят, но не умрут.

— Может я…

— Делай, что сказано.

Она сжала губы, отвернулась. Башня вспоминалась до мелочей: выбитый её же копытами прогнивший люк, щербатые камни, неровные зубцы парапета. А вокруг крики чаек, бьющие в скалистый мыс волны, галереи высоких стен. Ненавистное место! Где рогатый обижал её, где сломал её пломбирные фигурки. Правда, не он лично сломал, а дурацкая защита крепости — но всё равно…

— Быстрее, — приказал рогатый.

Так она и старалась, призывая всё новые и новые воспоминания, но проход открываться не хотел. Тогда Сноу представила, как поднимается выше, словно бы на восходящем потоке: через боль в висках, через дрожащие веки, через уходящие куда-то потоки сил — пока перья не нашли что-то. Вместо Бастиона стояла непроницаемо-злая сфера: в окружении сосновых огарков, бесчисленных озёр побережья, ручьёв среди скал.

— Не тяни!

Удар крылом, треск воздуха, крики чаек.

— Вперёд!

Её потащило, выбило дыхание; лицо обдало жаром, а затем и холодом; жгучие искры затрещали вокруг. Нечто хрустнуло, загрохотало, сомкнулось наверху. Сноу попробовала вдохнуть, и это получилось — воздух оказался чистым и свежим — но перья находили только обломки, пробитую насквозь крышу донжона, повисшую туманом каменную пыль.

— Зачем ты?..

— Молчи, пока я не заговорю.

Единорог вновь подхватил её, потащил за собой. По гудящей от ветра галерее, через дёрнувший хвост люк, вдоль знакомо-затхлых залов и коридоров. Пару раз казалось, что позади звучат голоса.

— Знакома с дилеммой заключённого? — рогатый вдруг заговорил.

— Да.

— Тогда учись мстить.

С грохотом распахнулась дверь, полёт прервался. Что-то мягкое оказалось под копытами, дрожащее, испуганно ойкнувшее. Джин! Юного чейнджлинга держало магией. Он не мог пошевелиться, не мог встать.

— Ты…

— Сейчас!

Портал! Снег, дорога, мордочки друзей. Она нашла, потянулась, поймала — и тут же что-то с огромной силой врезало в круп. Её отбросило, Швырнуло о стену, в носу хлюпнула кровь.

— Кхха… отпусти Джин.

Взмах призрачных крыльев, череда касаний. Она ощутила жгучие стены округлого зала, бесчисленные узоры потолка и пола, злые крупицы в камнях — сотни и тысячи заклинаний: одни из которых защищали рогатого, а другие только и ждали команды, чтобы испепелить её.

Враг стоял в центре залы, над растянутым на полу жеребчиком. Его рог горел.

— Да отпусти же! — Сноу поднялась. — Зачем тебе это? Она не придёт! Понимаешь?! Наместница не дура, она не придёт! И нас с Джин ты не убьёшь. Потому что тогда тем более никто в ловушку не полезет…

«Верно. Тяни время», — прозвучал голос Наместницы в голове.

— …Просто отпусти. Я не прошу сдаться. Уходи куда хочешь, у тебя ещё есть время. Но знай, я оставила послание с фестралами. Скоро, очень скоро Сёстры будут здесь.

Сноу вдохнула, чтобы продолжить, как вдруг её прервал шелест заклинания, треск, горелый смрад. И оглушительный, звенящий в ушах крик.

— АААААААааааа!.. — крик захлебнулся, тут же начался вновь.

Бросок вперёд, удар мордой о жгучую стену, вытянутые крылья. Сноудроп нашла рогатого, склонившегося над корчившемся в путах жеребчиком. Его ноги горели! Враг пытал его!

«Умри».

Перья в лезвия, лезвия в поток. Она нацелила удар на врага, пронзила, разорвала. Со звоном и хрустом разлетелись осколки. Удар ушёл дальше, пробив стену донжона, обгоревшие остовы сосен, землю и камень далёкого холма. Резкий выдох, и она отвела крылья, серия касаний досталась всему вокруг: оплавленным обломкам, провалу, звенящей пустоте.

Джин исчез. И враг… тоже. Эта штука не была врагом.

«Обманка, — подсказала Наместница, и тут же продолжила быстрым шёпотом: — Это зал перехода. Он связывает крепость с Кантерлотом. Уничтожь его».

«Уничтожить?»

«Двести секунд».

Ладно. Поднять крылья, развернуться, ухватиться. Вихрь касаний, острые лезвия, хруст каменных стен: очень крепких, жгущих перья — такие проще было не протыкать, а резать слой за слоем. Наместница подсказывала, что делать, но у одной слепой всё получалось дурацки: она кружилась волчком, а в носу хлюпало, смрад жжённого камня не давал толком вдохнуть.

Она не была солдатом! Убивать, уничтожать — не её призвание! Этому долго учили, а она не умела, не могла. И рогатый знал это. Чего он добивался?! Убить её вместо Наместницы? Убить в бою?.. Да проще чем обидеть жеребёнка! А он только и делал, что обижал жеребят!

Последний из узорчатых камней треснул, с грохотом обрушилась наружная стена.

— Ааапчхи! Готово! Что дальше?!

«Отлично. Теперь он заперт здесь. Уходи сейчас же, мои слуги закончат дело».

Уходить? Слуги?.. Сноудроп не могла сосредоточиться на мыслях, голова кружилась, обрывки перьев вихрем стелились вокруг. Она пыталась проследить, куда враг перенёс Джинджера, но проникнуть сквозь стены не получалось. Узоры были в каждом блоке, каждом камне — вместо «взгляда насквозь» всё приходилось ломать.

Но… Джин. Она касалась его. Не обманки! Настоящего! Живого! Враг его пытал.

— Где он? Где эта мразь?! — Сноудроп метнулась к двери, разорвала в щепки, перья захлестнули коридор.

«…Гвардия рядом. Это ловушка. Уходи».

Гвардия? Мысль зацепилась за единственное слово. Ещё одна выбитая дверь, лестничный колодец, галерея, и поток перьев встретился с барьером — три сжавшие губы единорожицы держали щит. А за ними стояли другие: пять, десять, двадцать настороженных рогатых в доспехах — они словно из стен появились! И ровной шеренгой перекрыли столовый зал.

Сноудроп метнулась к ним.

— Ребята! Стойте! — взрыв очередной двери, горящие обломки. — Друга похитили! Помогите! Это чудовище пытает его!

Единорожицы расступились, оскалились. Что-то жуткое поднималось от строя остальных.

— Ребята?!

«УХОДИ!»

Она упала, закрылась крыльями. Что-то сорвалось, ударило сверху. Обжигающе-злое. И давящее, давящее, давящее… Сноудроп чувствовала, как призрачные крылья прогибаются под ним.

— Стойте…

Крыло хрустнуло, льдинки сгорели. И вдруг что-то изменилось — мир остановился вокруг.

* * *

Она чувствовала нити. Тончайшие струны и смертельную опасность, лезвием нависшую над пучком впереди. А ещё были поджатые ушки, дрожащие ноги — и целиком призрачное тело, под которым лежала до боли знакомая кобылка, только и успевшая, что сжаться в комок. Её нити ускользали. Со звоном они лопались, одна за другой, пока под лезвием не остались всего лишь три.

Она потянулась к первой. Тело сместилось, плавно перетекая назад. Взмах оставшимся крылом, звон тончайших лезвий — и зал рушится, погребая обрубки тел.

«Нет!»

Снова зал, искажённые ужасом лица. Хруст второго крыла, мгновение удивления, смятое тело — и зимняя дорога: снегопад, одиночество, молчание. Попытки открыть портал, долгие долгие попытки — но тщетные. Всё закончилось, пути назад нет.

«Не так».

И вновь смертоносное заклинание впереди, остановившееся время. Плавный шаг назад, круг перьев, звон наскоро вскрытого прохода. Падение, удивлённые возгласы, объятия друзей.

«Нет же… Джин».

Сноудроп ощущала, как бесчисленные перья проникают в заклинания, чтобы найти хоть одно слабое место, хоть один узел управления. Но такового не было. Тупая сила: как лавина, как таран. Не отвести, не защититься, не закрыться порталом. Снежные узоры один за другим мелькали на краю разума, богиня искала выход, но не находила его.

Новое чувство пробуждалось в снежинках. Восторг. Богиня восхищалась врагом.

«Он не заслуживает этого».

Очередная волна узоров открылась осознанием — заслуживает. Враг предусмотрел всё: даже поражение в Кантерлоте, даже собственную смерть. Лучшие волшебники гвардии ждали в Бастионе: тайные комнаты защищали их, а зала порталов так и требовала, чтобы её долго, методично разносили изнутри. Причём своевременно, потому что Диархия на хвосте.

Убив рогатого, Наместница явилась бы лично. Тогда гвардейцы бы напали: внезапно, через пол и стены, единственным заклинанием с уймой вложенных сил. Вот только злые планы на то и злые, что никогда не срабатывают. Гвардейцы узнали слепышку из дворца, растерялись, а когда бить насмерть было уже поздно — попробовали схватить. Ну, схватить как наместницу, а не как хрупкую кобылку. У них же всё война, чудовища — не привыкли они хрупких кобылок хватать.

«А можно немного отмотать время? — Сноудроп спросила мысленно. — Я не буду пороть горячку. Обещаю. Спокойно выйду, спокойно объяснюсь».

Она ждала твёрдого «нет», но снежинки медлили с ответом. Пока не возникла единственная, что обозначала разом три смысла: свобода, ценность и цена. Кобылка по имени Сноудроп не стоила такой помощи. А Наместница и вовсе погибла бы здесь, потому что для неё не существовало бы ни первого, ни третьего варианта событий — она не заслуживала даже того.

«Тогда почему я?»

Вновь вихрь снежинок на краю разума, вновь нарезка чуждых чувств. Уступки вместо войны, доверие вместо круга взаимных предательств, новые возможности и новые ветви событий, которые со старой наместницей не сложились бы никогда. Лишь это было ценно, а всё прочее — доброта, честь, дружба — не значили для богини ничего.

Она специально указала на это в последних снежинках. Стеснялась, наверное. Сноу всегда знала, что подруга стесняется лучших чувств.

«Спасибо большое, — Сноудроп мысленно поклонилась. — Выведи меня. Придумаем что-нибудь».

Тело потекло, сместилось, в немыслимом прыжке вывернулось из под удара. В долю мгновения открылся и закрылся портал. Небрежный, ускоренный — она подумала в первый миг; но нет — вьюга подсказала — повреждённый. Под касаниями перьев дрожали и рушились заснеженные дороги, тысячелетняя паутина таяла ради двух особенных событий: спасения праздника в Кантерлоте и спасения виновницы всего.

Два парадокса времени обернулись морем хаоса, случайности уже не поддавались осмыслению. И богиня отступала: реальность не терпела грубой игры.

* * *

Она упала, стукнувшись носом, застонала. Шумел ветер, звенели снежинки, брюхо холодили булыжники зимней мостовой. Секундная тишина сменилась звоном голосов.

— Ты жива. Жива… — сверху прижалась Кризалис. — Что же мы наделали…

— Я же говорил тебе! Говорил! Выкарабкается! — радовался Винди, и остальные пушистые с хитинистыми вторили ему.

— Мы должны…

— Тише, тише. Дай подлечу. Не плачь.

Мордочка прижалась к мордочке, что-то шелковисто-нежное проникло в настрадавшийся нос. Сноу хотела отстраниться, но узкий раздвоенный язык уже вовсю гулял по зубам и нёбу, а объятия были крепкими как сталь. Совсем как в их первый раз. Как она тогда испугалась, как её тошнило, как мерзко было от хитинистых и от себя. А теперь она знала: подруга вылечит, а затем отпустит — потому что Джин ждёт помощи. Жучары не бросают своих.

«Я в порядке, — Сноудроп сказала жестом. — Как там мама? Что делали вы?»

Ещё пара касаний, мгновение головокружения, и объятия разжались. Криз заговорила, быстро и чётко: о том как приняли испуганных пегасок и отправили обратно к принцессам; о том как на призыв Наместницы явились сотни ледяных чудовищ; о встрече с крылатой разведкой и стоящих у мыса парусных судах…

— Постой, что?!

— Парусники. Ну, двухмачтовые и помельче. Как их там?

— Флейты и бригантины, — подсказал Винди. — Шестнадцать судов, полсотни плавучих планёров. Это третья флотилия в полном составе, плюс пара кораблей-арсеналов. Очевидно, оба ванхуверских полка крылатой стражи здесь, не считая пушкарей и пехоты. Может хоть ты скажешь Наместнице, что её тысяча вендиго, это не аргумент?

— Только не…

— Спокойно, — жеребчик коснулся шеи. — Это враг так прикрылся. Ванхуверские здесь на учениях. Пока вооружатся, пока очухаются, пока разведают. Сразу в бой они не полезут, не дурные. У нас есть пара-тройка часов.

Вдох и выдох, молчание. Сноу прикрыла глаза, отсчитала про себя десять секунд. Это была одна тысячная от обещанной «пары-тройки» часов, а десять тысячных, стало быть, одна сотая. Принцесса как-то говорила, что время — главное сокровище. Потому что, проклятье, время, это спасённые жизни! А ничего ценнее жизней в мире нет.

— Дай угадаю, — Сноу спросила, поднимаясь. — Вы взяли пленных. Пожалуйста, скажите мне, что никто не погиб.

«Живы они, — ответила Наместница. — Утиный допросил их и уже тащит обратно к флоту. Мы выпустим гвардейцев из окружения, обыщем крепость, прикончим беглеца и спасём твоего друга. Если повезёт, успеем до прибытия Сестёр. Не повезёт, придётся отступить».

— Но…

«Никаких „но“. У тебя нет опыта. Доверься мне и слушайся во всём».

Наместница объясняла дальше. О хитром плане, где утки притворились взводом фестралов, чтобы взять в оборот неосторожных разведчиков; о своих лучших сотнях, которые только и ждали приказа, чтобы захлестнуть крепость. И об отчаянно-глупых гвардейцах внутри, смерти которых никто не желал.

Она так и сказала: «Никто». Королева, убившая послов, не была кровожадным чудовищем. И рогатый тоже не был таким. В мире, вообще, не так уж много осталось кровожадных чудовищ: вывелись, поредели, не смогли уцелеть. Принцесса однажды рассказывала об этом. О том как пони строили на севере цепи бастионов, как держали там армии во главе с могущественными чародеями, чтобы встретить очередной прорыв вендиго на границе страны. А потом оказалось, что проще договориться, жить поодаль и никому не мешать.

«Договориться», — вот ключевое слово. Единственное значимое во всём этом хаосе ошибок и интриг. Сноудроп больше не слушала речь: мысли следовали за мыслями, выстраиваясь в цепочки, поступки Наместницы и Богини открывались с новой стороны.

Мир без зимы, это дорого и сложно. Мир без лета — пони не примут его. И вот, многолетняя война закончилась, на границе снова баланс сил. Можно вооружаться: делать больше и больше полков, флотилий, крепостей — но это не решение. Тогда противник начнёт то же самое: новые порталы, новые наместницы, орды всё более и более сильных существ. А можно договориться: одна наместница — один полк гвардии; одна армия — один легион; один праздник лета и один праздник зимы.

Доверие на доверие, предательство на предательство, прощение на прощение — вот лучшая тактика в игре под названием «политика». Игре, где века следуют за веками, события за событиями, а игроки не меняются. Поэтому репутация решает всё.

Задумчивая аликорница многое рассказывала о сути «Дилеммы заключённого»: естественном законе мироздания, по которому лучше быть хорошим в мире хороших, чем злодеем в мире плохих.

— Прости, — сказала Сноу.

«Что простить?» — Наместница прервала рассказ.

— Прости, я не понимаю. Все эти хитрости, манёвры, расстановки сил. Я не солдат, это не моё, — Сноудроп опустила голову. — И, пожалуйста, прости Богиню. Она не должна была предавать тебя.

Наместница промолчала. Да и что тут можно было сказать. Игрушка стала лишней, игрушку выбросили — как раз в стиле тех игр под умными словами, которые только прикрывают равнодушие к другим. Так не поступают с друзьями. А принцессы, увы, тоже поступали так. Поэтому никому не нужный рогатый жил в заброшенной крепости, поэтому выращивал чудовищ, лишь месяц в году скучая на бесполезной службе во дворце.

Пустота, скука, обманутые ожидания — и по-жеребячьи жестокая месть. Такими были его «цветы зла».

— …Так что, Сноу, ты слушаешь? — спросила Кризалис, лизнув в ухо.

— Аа?

— Ничего она не слушала, — фыркнул жеребчик рядом. — Видишь же, устала, поплыла.

Сноу хлестнула крылом на голос. Промахнулась, попала в пегасёнку. Но не суть! Главное, что крыло было настоящим, а вовсе не призрачным! И зубы на маховых перьях тоже оказались очень крепкими, горячими и злыми, как и прилетевшее за ними копыто в нос.

— Хватит! — Криз их разняла, схватив магией. — Повторяю для бестолковых. Ледышка устроит шумиху вокруг крепости, а мы тем временем прокрадёмся под землёй. Возьмём Джин, и ходу.

— Эм, — Сноудроп мотнула головой. — А договориться?

«Пытаемся. Не ладится».

Тупые. Упёртые. Гвардейцы. Сноу легко могла представить, как рогатый им втолковывает в подземельях: мол, никому не верить, стоять до конца. И ведь будут стоять, пока Сёстры не явятся самолично. Только жив ли будет Джин к тому времени? Каково ему там?..

Сноу кивнула себе, расправила призрачные крылья. Вновь она чувствовала это безграничное море сил, вновь ощущала нити. Она не солдат, но это и не важно, пока Богиня на её стороне.

— Я готова. Ведите. Я убью его.

— Стоп-стоп-стоп! Тебе никуда идти не нужно!

— То есть?

Кризалис потёрлась мордочкой о лицо, вновь лизнула.

— Мы справимся. Доверься. Во-первых тебе не подобраться скрытно, от тебя же за милю льдинками несёт. Во-вторых мы отлично знаем крепость. В-третьих мы, на секунду, уже годы как знаем врага. Да нет у него такого трюка, против которого у нас не нашёлся бы собственный приём…

Речь продолжалась: было и в-четвёртых, и в-пятых, и даже в-шестых — уйма умных, уместных аргументов, но значили они только одно: «Пожалуйста, останься — просила Криз. — Я боюсь тебя потерять». А за себя она как будто не боялась. Впрочем, Сноудроп знала: Джин оказался в Кантерлоте по приказу. Его использовали, обманули, предали. И хитинистая рядом теперь дрожала от ушек до хвоста — она всё поняла.

— Так… надо? — Сноудроп взяла утку в копыта.

— Пожалуй. Вы с Наместницей поддержите нас извне. У вас тоже ключевая роль.

Сноу неуверенно улыбнулась. Было страшно — до дрожи в голенях, до скрежета зубов — но всё перекрывало одно волшебное слово. Доверие. Доверие на доверие, предательство на предательство, прощение на прощение — и никак иначе. Потому что от преданного доверия в мире становилось столько боли, что даже циничные от природы божества не могли это принять.

Они спасут Джин. Не Богиня, не Селестия, не отчаяние рогатого — а именно они. Потому что, проклятье, так надо. Друзья помогают друзьям.

* * *

Вскоре Сноудроп убедилась, что если самым прекрасным на свете словом было «доверие», то ужаснейшим — «никчёмность». Наместница запретила ей выглядывать из портала, а сама молчала, лишь изредка отвечая: «Готовимся. Окружаем. Отпугиваем». Было много других слов, но… проклятый жаргон военных! Сноу не понимала ничего.

Утки ещё в прошлом году подготовили подкопы под Бастионом, каждая букашка в залах была глазами и ушами, но хитрый рогатый что-то намудрил с магией. Связи не было. И чтобы сделать эту самую связь вниз тянулись тонкие как нити… провода?

Сноу предложила перья, но друг мягко отказался; хотела напроситься к Наместнице призывать бурю, но та тоже справлялась сама; и даже ребятам помощи не требовалось. Восторженные жеребчики смотрели представление: из амулета слышались позывные военных, «окно» показывало шеренги огромных как слоны льдистых чудовищ, а далеко за мысом перестраивались корабли. Повсюду кружили пегасы.

— Хочешь страшилище пощупать? — предложила Пичи Петл.

— Хм?

— Жуууткое! — копытце потыкало в бок. — Ножки толстые, коротенькие! Грудина — кабанище! А ещё у него череп наружу, вообще охренеть.

— Это шлем.

Сноудроп покачала головой, отвернулась. Втихую она восхищалась терпению резервной сотни легиона: стояли ведь ледяными утёсами, молчали, не двигались — разве что изредка отпугивали нахальных жеребят. Пощупать живого вендиго, чем не достижение?.. И Сноу пощупала — не удержалась — а коснувшись кончиками перьев нашла такого же пони, разве что немного «кристального», ушедшего в метель столетие назад.

Время такое было; отчаянное; многие тогда уходили, потому что между льдом и хаосом ещё не было Эквестрии, а только россыпи селений, страдающих ото всех. И зимы настоящей тогда не было, и лета, и даже вместо дождя слёзы вперемешку с жабами падали с небес. Так получалось, что пони оставляли семьи ради хоть какого-то смысла, пусть даже в вечности на службе вьюге и пурге.

Наместница когда-то отдала душу. И сама Сноу… ну, тоже отдала. Вернее подарила первой настоящей подруге, как знак благодарности, доверия и любви.

Принцесса однажды назвала одну слепышку жрицей, совсем как старших из своих кожистокрылых фестралов, первой жрицей благополучного века. Потому что не было других. Ибо зачем познавать чужих, зачем дружить с чудовищами, когда репа спеет а рожь колосится. Смущённая аликорница в тот день призналась, что фестралов всё меньше, да и гвардейцы уже не те.

Теперь же Сноу повстречала тех самых. Прежних. Она касалась шеренги вендиго и находила единственное чувство — отвращение. К принявшим выводок королевы жеребятам, к сосулькогривой хаоситке, а в особенности — к пустоглазой впереди. «Будь прокляты такие потомки», — читалось в холодных лицах, ненависть крепла и росла. Но не прорывалась наружу. Пичи металась перед строем, жеребчики перешучивались, и никто не понимал, что перед ними стоит сотня скованных лишь обетами смертей.

— Сноу, а давай…

— Кончай.

— …Давай сексом займёмся! Ты, между прочим, обещала половину наших обслужить.

Ага, совокупиться на виду у сотни вендиго. Гробы, досточки, землица хладная, лопаты острые. Сноу помнила, что раньше мёртвых просто закапывали — не умели ещё по всем правилам хоронить.

— Ну давай, давай…

— Хочешь, чтобы тебя черви съели?

— Чего?.. — Пичи опешила.

— Если не хочешь, не дури.

Пегасёнка сглотнула, отступила. Несколько мгновений молчания, удаляющиеся шаги — и Сноудроп нащупала её сжавшейся в объятиях друга. Винди Кэр только что рассказывал что-то, но теперь напрягся, огляделся вокруг.

— Всё в порядке, — Сноудроп вернулась к ним. — Просто мы должны беречь Наместницу. Она хорошая, здесь всё держится на ней.

— Да кто же спорит, — он ответил уныло. — Скажи хоть ты ей, нельзя так плотно стоять. У неё не армия, а девять отличных целей. Огнём накроют же.

«Нельзя в рассыпном строю. Расстояние до флота ничтожное. Не успеем перестроиться, на копья возьмут».

— Да нет же, удара не будет! Сейчас огонь всё решает. Огонь. Видишь плоты на воде? Это арсеналы разгрузились. Два полковых боекомплекта, это три тысячи шрапнельных бомб, плюс ещё три тысячи зажигательных. А у нас всего две сотни под дальним утёсом. Тридцать бомб на каждого бойца, два-три прямых попадания. Они сметут оцепление первым же налётом, а потом перебросят пехоту в бастион.

«Сноудроп, — Наместница обратилась. — Ты восстановила силы?»

— Наверное.

«Примешь командование? Это просьба, не приказ».

Сноу оцепенела, уши поднялись торчком.

«Я готовлю заклинание, чтобы убить рогатого. Насквозь через защиту крепости, камень утёса и кладку подземных галерей. Всё, что мне нужно, это пара часов покоя, знать где враг, и чтобы рядом с ним не было заложника. Если чейнджлинги не справятся, я сделаю дело за них…»

Наместница предлагала ей власть: над легионом, над бурей, над переговорами с флотом — вообще надо всем. Только чтобы испытать единственное заклинание, которое до сих пор не применяла никогда.

— Я понимаю, — Сноудроп кивнула.

О да, здесь и глупая Рэйни бы осознала: Наместница не хотела быть крайней. Умрёт случайная пегаска — её обвинят; провалится план — её обвинят опять же. А она на это не подписывалась: ей не было дела до победы или поражения, до пленного Джин или рискующих собой хитинистых. Потому что дружба не строится за неполный день: нельзя схватить незнакомую пони и требовать от неё чего-то, а потом за все ошибки обвинять.

Это была не её война.

«Так ты согласна?»

— Да, — Сноудроп ответила кратко.

Был день, когда её похитили. Тогда она просто хотела уцелеть. Был шанс убить похитителей, но она не воспользовалась им, потому что пожалела. А потом за неполный месяц случилось очень и очень многое: её рвали в клочки и сшивали по-новому, предавали и окрыляли доверием, мучили и ласкали, но главное — поддерживали на краю. Страха не осталось. Вот ни капли. Напротив, борьба за друзей теперь стала смыслом всего.

Вот сволочь рогатый — конченая сволочь! — но в единственном не ошибался: мучительно больно быть никчёмной. Без ответственности жизнь не жизнь.

— Винди, — голос сорвался. — Можно за час сделать из тринадцатилетней кобылки полководца?

— Ха-ха…

— А придётся. Приступай.

Она обняла удивлённого жеребчика, да и поцеловала в щёку. Потому что тёплый. Пичи под крылом тоже была тёплой, тоже непонимающе посапывала, но вот не довелось ей поучиться в офицерской школе, не доросла она до лидерства в жеребячьей банде, да и умницей-шахматисткой она тоже не была. Все ведь разные — в чём-то слабые, в чём-то сильные — и поэтому утка так часто повторяла: «Доверяй друзьям».

— Винди, скажи, что бы ты сделал на месте Наместницы? Чтобы и пегасы не погибли, и наши бы не пострадали. Чтобы об этом… столкновении написали строку в учебнике, мол, постояли и разошлись.

— Я бы отступил.

— Хм?

— Пойми, они уверены в победе. Два полка против неполной тысячи, да в таком-то месте. Это триумф, это полная грудь орденов. Здесь и сейчас мы не угроза — мы трофей.

Сноудроп поморщилась. Военные? Что военные — они никогда не менялись.

— Ну а хотя бы часа три выгадать можно?

— Легко. Я уже в сотый раз ей предлагаю. Перехватить инициативу! Напасть самим.

Копыта прижались к мордочке, потёрли незрячие глаза.

— Повтори ещё раз.

— Напасть на флот, пока пегасы вооружаются. Два дежурных батальона нас не остановят. Нам не нужны суда, не нужны жертвы — мы выбьем только плоты с запасным боекомплектом. Тогда план врага провалится, а пока они восстановят построение и придумают что-нибудь новое, мы уже выполним задачу и уйдём.

— Ты это сам придумал?

— А то. Как говорил учитель: «Война, это путь обмана. Разбей замыслы противника, раздели союзы, и тебе уже не придётся убивать войска».

— А скажи… — Сноу запнулась. — Противник тоже у него учился? В смысле не как ты, с горящим хвостом через три года, а положенные десять лет, а потом ещё лет двадцать службы в войсках?

— Ага! — жеребчик задорно усмехнулся.

— Нам конец.

* * *

«Нас убьют. Мы убьём. Мы разжигаем войну!» — Сноудроп металась перед порталом. — «К Дискорду такие планы!» — хотелось воскликнуть, но военные и правда что-то затевали.

Она вытянула крылья во вновь открывшийся проход, ощупывая и скалы, и взволнованный под бурей океан, и нестерпимо жгучие на ощупь корабли. Их палубы занимали ровные ряды рогатых, а дальше лежали сотни и сотни точек: плоты, связанные канатами в огромную паутину. Они покачивались на волнах, а над каждым поднимались остроносые формы планёров. Где бескрылые, где бесхвостые — эти «планирующие бомбы», как их назвал Винди, строились за какие-то минуты: уже сотни орудий убийства были готовы и только ждали экипаж.

Сноу однажды была с принцессой, когда дорогу на кручах пробивали пороховыми зарядами. Жуткий грохот. Она до дрожи испугалась тогда, но потом оценила: нужная это была штука, пусть и опасная. Строители его любили, горняки. Ну, и военные. Она пыталась представить тот безумный разум, в который пришла бы идея запихнуть в пороховую бочку железные шарики, а потом саму бочку в планёр с пегасами. И заставить бедолаг нести бомбу до самой цели, чтобы в последний миг бросить, направив вниз.

Крылатый не мог такое придумать! И даже рогатый. Наверное это был злющий, обиженный на весь мир земнопони. И Сноу знала, что сделает сразу же после Бастиона. Попросит хитинистых разыскать его и пусть даже насильно привести к ней. Чтобы поговорить, объясниться, призвать к чувствам. А если не поймёт — запереть.

— Это ужасно неправильно, — наконец пробормотала Сноудроп.

— Что именно?

— Да всё — ужасно. И всё — неправильно. Как ты это там называешь? Расчётные боеприпасы? Огневое превосходство? Боевой потенциал?..

Детали ускользали, но, кажется, она ухватывала суть. Север соблюдал договор, а Эквестрия нарушала. Ибо какая разница, сколько у тебя полков и батальонов, если одни вооружены копьями, а другие обрушивают на них грохочущую смерть с небес.

И не было никакой силы против, кроме сжавшегося до жалкой тысячи легиона. Который не пополнялся уже добрую сотню лет.

Поначалу Сноу хотела отправить в атаку половину, но Винди Кэр приказал — всех. Она готовилась вести их, но это тоже встретило возражение: мол, место полководца со штабом. И даже послушав её наскоро придуманную речь жеребчик только засмеялся:

— Ты что, рыцарских романов начиталась?

— А что если и начиталась? — Сноудроп не смогла сдержаться. — Ты хоть раз слышал о Войне роз? Не о своих дурацких боевых потенциалах, а о чести, доблести, благородстве?! Знаешь что, права принцесса! Правы вендиго! Гвардейцы уже не те.

— Предлагаешь объявить: «Иду на вы»!

— И объявлю.

— В нос дать?

Она вдохнула, выдохнула, сдержала гнев. Нападать без предупреждения — вероломство. Но убивать вот так, взрывом — вероломство вдвойне. И принцесса как-то учила её, что нельзя отвечать на зло прощением — нужно бить в ответ, но с меньшим злом. Потому что прощение только подначивает злодея, а хороший удар в нос хотя бы заставит задуматься. А кто думает о других, тот уже не злой.

— Прости, — она обняла погрустневшего Винди. — Ты лучше знаешь, я подчинюсь. Только, пойми, мы не за орден сражаемся. Никто не должен умереть.

— Да знаю я, знаю. Просто доверься мне.

Вздох. Временами казалось, что во всём мире только одна слепая по-настоящему ценит жизни. Может, ещё принцесса: но аликорница на то и аликорница, что умела разделять мир на своих и чужих. А она не умела, да и не хотела уметь. Это только кажется, что для незрячей все далёкие: на самом деле мир становится очень-очень близким, когда каждая ветка может больно ранить, а каждый прохожий подсказать путь.

— Пора, — напомнил Винди.

Что же, он не зря торопил, все и правда были готовы. Перья касались мыса, внимание рассеивалось, и она находила свои сотни: одни за утёсом, другие у ручья выше, третьи на самой границе крепостных стен. Девять россыпей трескучих звёздочек, звучащих то как утренний иней, то как вьюга в ночи. А напротив них стоял флот — полумесяц с остриями баркентин и флейтов, и мягким центром в паутине арсенальных плотов.

Хотелось рассказать солдатам, что у пегасок впереди есть семьи: мамы и сёстры, родные сёла и будущие женихи. Что любая смерть будет оборвавшейся нитью, что лучшее будущее тогда обернётся морем слёз. Но она вновь коснулась резервной сотни — и передумала. Не поймут. У них ведь ничего не было: ни семей, ни маленьких, ни лучшего будущего. На самом деле им было так же пусто, как рогатому. Очень скучно и тяжело.

Могла ли богиня подарить кристальным живые тела, вернуть смысл и души? Это ведь проще, чем остановить время для спасения единственной глупой кобылки?.. Наверняка проще! Но позже, всё позже. В мире было великое множество важных дел: и если погнаться за всеми одновременно — никому не поможешь, никого не спасёшь.

Поэтому Сноу просто приказала:

— Не убивайте. Ломайте оружие. Начнём.

Девять россыпей точек оставили кристальных чудовищ, поднялись в небо; вскоре перья показали ровный, практически идеальный круг. Он перестраивался, прикрывшись метелью от лишних глаз. Две волны, как потребовал Винди. Первая, чтобы пробить защиту. Вторая, чтобы захлестнуть плоты. А потом по его просьбе Сноу добавила ещё и третью — не солдат, обманок — которые придётся вести ей самой.

Но как бы ни умелы были вендиго, построение требовало времени. А именно трёх с половиной минут. Это Винди рассчитал, как и многое другое: его окружали шуршащие свитки, а копыто то и дело потирало уставший от стремительной работы рог.

План сражения — так это называлось. И это поразительно напоминало архитектурные проекты, которые так любила принцесса; а для себя Сноу нашла другое странное сходство — отношения с Криз. Тяжёлая подготовка, финты, упрямство — а потом столкновение и проверка на прочность. На последнем этапе было до одури страшно. Как на экзамене! Но на самом деле не решалось уже ничего.

«Я могу продолжить», — предложила Наместница.

Ха, как своевременно! Не удержалась! Потому что нельзя просто так взять и отказаться от ответственности: она ведь пьянит, бодрит сотней чашек кофе, заставляет душу одновременно петь и в ужасе дрожать. Сноудроп касалась армии и понимала полководцев: действовать проще, чем ждать.

— Заклинание правда прикончит его? — Сноудроп спросила.

«Я не лгу».

— Тогда закончи пожалуйста. Я не подведу.

«Просто слушайся своего жеребчика. Это испытание не для тебя, а для него».

Сноудроп фыркнула, но промолчала. Наместница так сказала «своего», что и не поймёшь: то ли на дружбу намекала, то ли на службу. А может и просто хотела по-кобыльи задеть. Так наивно. Уж Сноу-то теперь знала, что одна земнопони ушла к Богине пустобокой. Потому-то и выросла ледышкой. Вендиго ведь почему такие злые? Да потому что не знали ни секса, ни нежности, ни романтической любви.

Многое Богиня знала о мире: о душах, о событиях, о нитях времени; но об отношениях — ничего.

* * *

Три ряда, строй длиной в милю, а за ними ещё три. Мгновение, короткая команда, и вендиго вырвались из под защиты снежной бури, воющим приливом потекли вперёд. Волны застывали под ними, океан покрывался трескучей корочкой льда…

— Сорок, — пробормотал жеребчик. — Будет сорок…

— Что?!

— …Сорок расчётных бочонков, в каждом из наших. Экви… валента пороха. Из воды. Как достигнут флота. Двести секунд…

Сноудроп сжала зубы, обняла товарища. Винди говорил что-то ещё, неловко засмеялся, но ни капли смысла в этом уже не было. Кончился жеребчик, поплыл. Теперь был только соперник впереди — собирающаяся стена крылатых — и её собственная стена. Две армии сходились.

Жгучие фигуры, жгучие копья — сотни и сотни — перекрывшая небо частая сеть. Она помнила как тренируются крылатые гвардейцы, она слышала тот грохот, с которым пики длиной в полдюжины пони врезаются в каменную кладку, и крепостная стена тает — удары разбивали булыжники в пыль! А ещё там были рогатые на подхвате, лежали носилки и ждали врачи. Каждый раз кто-нибудь калечился, каждый проклятый раз!

Батальон крылатых построился, направил пики. Они понеслись навстречу холодной волне.

Сноудроп ощущала мерзкий, металлический привкус: что-то текло в рот из зажатой зубами губы. Она пыталась схватить крылатых, вытянув к ним все перья, но не могла. Шестьсот сорок пегасов — ровное число — их было слишком много! Их доспехи жглись, их копья тянулись к волне льда, и они не останавливались — с застывшими от ужаса мордочками сотни Рэйни неслись навстречу ей.

Частое дыхание отмеряло кошмар. Шестьдесят вдохов — фигурки с иголку. Пятьдесят — с перо. Сорок. «Искра! Искра!» — крик из амулета. Трубный гул впереди. Тридцать секунд — слитное движение. Двадцать — полосы огня.

— Ебать твою дивизию…

Копья полетели, оставляя огненные следы, вырвались вперёд. Свободные от ноши пегасы взмыли в небо. Столкновение! Удары копий о покрытую изморозью воду, стремительный полёт вендиго, грохот позади. И ничего больше — копья промахнулись, взорвались впустую. Не попало ни одно из них.

— Не понимаю… — она пробормотала.

— Вот собаки!.. На понт брали! Вперёд!

Не важно! Впереди стяги второго батальона! Ещё больше копий, ещё больше испуганных лиц. Они тоже набирали скорость в пикировании, неслись навстречу холодной волне. Сорок секунд — и вдруг Сноу осознала, что ряды пегасов редеют. Крайние отворачивали крылья, отставали от своих. Тридцать секунд — копья полетели в воду. Обычные, без полос огня! Двадцать — роты лишились трети бойцов!

— Пугни их! — заорал Винди.

И опережая его вендиго завыли. Ужасающе, как сотни и сотни рвущихся из вьюги волков. Десять секунд — и небо очистилось. Осталось меньше сотни пегасов, последние десятки! Ошарашенные, потерявшие скорость. Сноу схватила их, толкнула вверх. Столкновение! И фронт вьюги прошёл через пустоту.

— Мы сделали их! Сделали!..

Из глаз текло, по губе и шее ручьём катились капли; Сноу тянулась вперёд, и находила сотни плотов, с которых воробьями вспархивали застигнутые врасплох пегасы. Без копий, без брони — они тоже бежали. И тут же на планёры падал ледяной ужас. Взрывы, гейзеры, щепки — громовой грохот вокруг — и невредимые вендиго, уже летящие к следующему плоту.

Рогатые на кораблях очнулись. Огненные нити поднялись сетью, сомкнулись, схватили; Сноу как на своей шкуре ощутила удары молний, пламени, давящую силу заклинаний; но в этот раз жертвой были безмозглые обманки — куклы из снега и ветра, которых она слепила для третьей волны. А вендиго уходили: стремительно проскользнув между ещё пары взлетевших батальонов, они неслись дальше в океан.

«Сколько их осталось? Сколько?!» — она не могла знать. Вендиго ушли, растворились в вихрях заката, но её битва только начиналась. Выиграть время, не дать очнуться, не дать умереть! В небе кружили сотни пегасов; батальоны смешались, испуганные снабженцы метались среди солдат; а снизу били пучки молний, чудом не попадая в своих.

— Да что вы творите! — она орала уже вслух. — Стойте! СТОЙТЕ!!!

Эхо голоса металось между кораблями. Перья прижались к океану, обманки развеялись, но глупые рогатые всё равно бросали заклинания вверх. Молнии, злые стрелы, жгучие лучи. Тысячи смертоносных снарядов! Только тогда Сноу поняла — они не видят! Вьюга накрыла флот, потоки снега били в лица. Рогатые целили сами не зная куда, а крылатые уже не находили ни моря, ни флота, только бесконечную снежную муть.

И тут она услышала вскрик — болезненный и резкий — в кого-то попало! Перья взметнулись, коснулись сотен нитей наверху. Но… все были целы. Только единственная пегаска летела неровно, ошарашенно мотая головой, её доспехи жглись вдвойне против других.

— Триста секунд, — быстро заговорил Винди.

— Что?!

— Наши возвращаются. Устали. Перехватят. Дай им триста секунд!

Только что сцена над флотом казалась хаосом, но тут Сноудроп осознала — безоружных среди пегасов уже нет. Батальоны выстраивались снова: один, второй, третий — а грохот заклинаний указывал им путь. Обратно к бастиону, и немного в сторону — где широким полукольцом над океаном вендиго возвращались в портал.

— Стоп, отмена! — жеребчик вновь воскликнул. — Отходи тоже! Они ждут повторной атаки. Преследовать не рискнут.

«Отходить?!» — что за дурацкая шутка! Она тут пинками и зубами заставляла бурю расчистить небо, она следила за нитями, чтобы ни один копейщик сдуру не налетел на другого; она держала перья в готовности, чтобы никто не упал. Она делала всё!.. Но… её помощи не требовалось.

Пони справлялись. Доспехи защищали от молний, на звуки труб крылатые находили своих, а кроме бьющих в небо единорогов были и другие, кто следил за океаном. Перья то и дело пересекались с нитями, но те не жглись — создавшие их рогатые как будто вовсе не были бойцами, зато очень хорошо умели ловить и держать. Они подхватывали неосторожных пегасов: никто не был ранен, никто не погиб.

— Отходи, Сноу, мы закончили. Не позволяй им тебя изучить.

Уже ничего не понимая, она отвела перья. Кажется, они победили — планёры разнесло на обломки, плоты арсенала дымили здесь и там. Кажется… они не могли проиграть.

— Что всё это значит? — она спросила тихо.

— Смелость, инициатива, напор…

— Что?

— …Сила, здравомыслие, воля к победе. И верность своим, — Винди закончил с придыханием. — Леди, ребята не сочтут оскорблением, если скажу, что работать с ними было честью для меня?

«И каково оно, предательство родины?»

— Не знаю. Я родился не в то время, не в той стране.

Наместница негромко рассмеялась, а потом предложила жеребчику дружбу. Вот так, запросто: «А давай дружить?» — она сказала, и тут же получила ответ: — «Конечно, давай!» — и двое беззаботно разговорились, захохотали вновь, обсуждая такой дерзкий и очаровательно-удачный план.

— Наши в порядке? — спросила Сноудроп тихо.

— Конечно.

— Эмм… вы развели меня?

— Ага!

Она отсчитала десять ударов сердца, облизнулась, поморщилась. Тонкие кончики перьев касались флота: испуганных лиц, суетливых манёвров под слабеющей вьюгой, качающихся среди льдинок обломков плотов. Многие планёры уцелели — теперь она сознавала — целые и разбитые стояли вразнобой. И из уцелевших торчали неверящие мордочки.

Она просила не убивать — и никто не погиб.

Никто не погиб…

— Сноу, ты поранилась, дай перевяжу.

Тёплый нос коснулся губы, зашуршала нитка. Стало немного больно, но медная на вкус влага больше не сочилась в рот.

— Они бы напали? — вопрос вырвался против воли.

«Не знаю, — ответила Наместница. — Но я ненавижу бессильно ждать. Мои слуги — моя семья».

Сноудроп кивнула, лизнула стянутую швом губу. Хотелось много чего высказать, и о дурацком жеребячестве, и о том, как одна слепышка относится к обману, и что нельзя так цинично использовать других. Но, ладно, она всё понимала. Пока худшего не случилось, она могла простить.

— Маленькая просьба, — Сноу сказала, подняв голову, — совсем крошечная. Не играйте со мной, пожалуйста, я не потяну второй Криз. Да, я не согласилась бы с вашим планом. Но, поймите, я бы всё равно помогла! Я знаю, что часто ошибаюсь. Пожалуйста, примите моё уважение. Пожалуйста, уважайте меня.

«Хорошо».

О большем она и просить не смела. Ведь что есть дружба, это общие увлечения, уважение, помощь друг другу. Нельзя седеть в осаде и ныть, мол, я не солдат. Быть солдатом не так уж отвратительно: уж всяко не хуже, чем игрушкой в копытах жестокого жеребца.

Она постарается научиться. А пока перья возвращались к крепости и флоту, непрошеные мысли кружились в голове.

Офицеры были готовы к нападению — теперь она понимала — на каждый манёвр у них был свой ответ. Но солдаты подвели. Они не были гвардейцами, не были фестралами; простые Рэйни из окрестных поселений; их созвали, раздали копья, отправили куда-то на край земли. Может, они и правда смогли бы бросить бомбы, убить огнём, взрывом — но не встретить ужас лицом к лицу.

Эквестрия вооружалась не для завоеваний. Просто больше не было солдат.